Мой первый экшен
Добавлено: Пн янв 03, 2022 11:50 pm
В туалете университета, откуда я позвонил, связь была не ахти; голос у Гадюки вроде был приятный. Сказала, я могу приехать сегодня вечером.
- А это где? – спросил я.
- «Это» это мой дом?
- Ну да.
- В Люблино.
Мы договорились встретиться в центре зала.
- Как друг друга узнаем? – спросил я. Фото мы не обменивались.
- Меня трудно не узнать… В общем, я буду в ковбойской куртке и широкополой шляпе, - и с каким-то предметом в руках, но с каким, я спустя столько лет уже не помню.
В «Бутербродной» у метро «Площадь Революции», где «не обслуживались люди в нечистой одежде», но все равно тусовалось много окрестных бездомных, я выпил для храбрости бутылку пива. Кафе было стоячим, снаружи за стеклянной стенкой начинались мартовские сумерки, на улице было сыро, слякотно, соседи по стойкам, как и я, пили пиво, кто-то – водку, кто-то ел салат из корейской моркови. Допив, я спустился в метро.
Гадюка, короткостриженая, похожая в своем ковбойском прикиде на упитанного мальчика-подростка из американского фильма, приветствовала улыбкой и повела к себе. Идти было минут десять.
- Зачем тебе вообще все это, - спросила.
- Ну, я ни разу не пробовал. Хочу попробовать. Хочу проверить силу воли.
- Угу. Предки в детстве не дали возможности?
- Нет. А ты как в «теме»?
- Брат привел. Его уже нет в живых. Брат был одним из первых русских доминантов. Чего только не насмотрелась. И как клейма ставили.
Дома у Гадюки был ремонт, на пороге нас встретила большая собака, коричневая, гладкошерстная. «Привет, Сэйчи» - поздоровалась Гадюка.
Мы вошли в небольшую комнату с серым бетонным – из-за ремонта – потолком. Из потолка выглядывал крюк. Гадюка предложила чай, я согласился.
- Сядь, - велела Гадюка, и в первую секунду я растерялся, мне послышалась команда «взять», и я целое мгновение судорожно пытался сообразить, что же именно требуется взять, и вообще растерялся от внезапно прозвучавшего приказания, от резкого, без предупреждения, прекращения светски-доброжелательного тона. Но быстро сообразил, что имелось в виду; выходило, что тон Гадюки остался вполне светски-доброжелательным, и я послушно сел на край кровати. Гадюка удалилась заваривать чай.
- Приколись, - сказала Гадюка, поставив передо мной чашку с чаем на невысокий прикроватный столик, - Настоящий пу-эрх.
Вкус показался необычным, такой чай в Москве известен тогда еще не был; я, во всяком случае, такого раньше не пробовал.
- У меня в университете свой поэтический клуб, - рассказала Гадюка за чаем, - ЛИТО «Запятая».
- О, интересно.
- Интересуешься поэзией?
- Да, в принципе. С другой стороны, мне мало что нравится. Из современных особенно. Знаешь такое место – «Проект ОГИ»? Хожу, бывает, туда на поэтические вечера. Почти никто не нравится.
Про «Проект ОГИ» Гадюка не слышала. Мы допили чай.
- Мы договаривались, что я тебя зафиксирую, - сказала она, - Но ты точно готов? Ты мне доверяешь? Если опасаешься, что я возьму в руки нож и порежу тебя на свастики…
- Нет, я готов, я доверяю, - честно ответил я.
- Мне надо проверить твою кожу, проверить реакцию, - Гадюка сильно ущипнула меня за верх запястья, я остался бесстрастен, - Угу, отлично. Тебя можно бить сколько угодно! И еще…Слышал про «стоп-слово»? Обычно не использую, но в нашем случае оно нужно. Придумай.
Я обвел взглядом пространство. За окном во дворе светилась высотка.
- Пусть будет «дом», - решил я.
Гадюка встала, я тоже встал, снял с себя ремень, кожаный, старый, принадлежавший много лет назад кому-то из родных. Гадюка одобрила ремень, приняла, велела протянуть руки, заключила меня в наручники – реальные ментовские, железные, пропустила через звенья цепи какую-то веревку или цепочку, приладила на потолочный крюк. Расстегнула мне джинсы, спустила вместе с трусами к щиколоткам, связала в узел на спине мою длинную футболку.
- Тридцать раз, - объявила.
Считал ли я вслух удары? Считал, наверное.
- Ну ты достойно это дело терпел, - похвалила, закончив. Отстегнула, я оделся.
- Еле вытерпел, - признался я. – Больше тридцати точно бы не выдержал.
- А что бы с тобой случилось?
- Спасибо. Было мощно.
- Кто чем увлекается…
Гадюка объяснила, как дойти до метро и ласково на прощанье улыбнулась. Шел я до метро вполне счастливый - с чувством, будто тяготы, наконец, оставили душу.
- А это где? – спросил я.
- «Это» это мой дом?
- Ну да.
- В Люблино.
Мы договорились встретиться в центре зала.
- Как друг друга узнаем? – спросил я. Фото мы не обменивались.
- Меня трудно не узнать… В общем, я буду в ковбойской куртке и широкополой шляпе, - и с каким-то предметом в руках, но с каким, я спустя столько лет уже не помню.
В «Бутербродной» у метро «Площадь Революции», где «не обслуживались люди в нечистой одежде», но все равно тусовалось много окрестных бездомных, я выпил для храбрости бутылку пива. Кафе было стоячим, снаружи за стеклянной стенкой начинались мартовские сумерки, на улице было сыро, слякотно, соседи по стойкам, как и я, пили пиво, кто-то – водку, кто-то ел салат из корейской моркови. Допив, я спустился в метро.
Гадюка, короткостриженая, похожая в своем ковбойском прикиде на упитанного мальчика-подростка из американского фильма, приветствовала улыбкой и повела к себе. Идти было минут десять.
- Зачем тебе вообще все это, - спросила.
- Ну, я ни разу не пробовал. Хочу попробовать. Хочу проверить силу воли.
- Угу. Предки в детстве не дали возможности?
- Нет. А ты как в «теме»?
- Брат привел. Его уже нет в живых. Брат был одним из первых русских доминантов. Чего только не насмотрелась. И как клейма ставили.
Дома у Гадюки был ремонт, на пороге нас встретила большая собака, коричневая, гладкошерстная. «Привет, Сэйчи» - поздоровалась Гадюка.
Мы вошли в небольшую комнату с серым бетонным – из-за ремонта – потолком. Из потолка выглядывал крюк. Гадюка предложила чай, я согласился.
- Сядь, - велела Гадюка, и в первую секунду я растерялся, мне послышалась команда «взять», и я целое мгновение судорожно пытался сообразить, что же именно требуется взять, и вообще растерялся от внезапно прозвучавшего приказания, от резкого, без предупреждения, прекращения светски-доброжелательного тона. Но быстро сообразил, что имелось в виду; выходило, что тон Гадюки остался вполне светски-доброжелательным, и я послушно сел на край кровати. Гадюка удалилась заваривать чай.
- Приколись, - сказала Гадюка, поставив передо мной чашку с чаем на невысокий прикроватный столик, - Настоящий пу-эрх.
Вкус показался необычным, такой чай в Москве известен тогда еще не был; я, во всяком случае, такого раньше не пробовал.
- У меня в университете свой поэтический клуб, - рассказала Гадюка за чаем, - ЛИТО «Запятая».
- О, интересно.
- Интересуешься поэзией?
- Да, в принципе. С другой стороны, мне мало что нравится. Из современных особенно. Знаешь такое место – «Проект ОГИ»? Хожу, бывает, туда на поэтические вечера. Почти никто не нравится.
Про «Проект ОГИ» Гадюка не слышала. Мы допили чай.
- Мы договаривались, что я тебя зафиксирую, - сказала она, - Но ты точно готов? Ты мне доверяешь? Если опасаешься, что я возьму в руки нож и порежу тебя на свастики…
- Нет, я готов, я доверяю, - честно ответил я.
- Мне надо проверить твою кожу, проверить реакцию, - Гадюка сильно ущипнула меня за верх запястья, я остался бесстрастен, - Угу, отлично. Тебя можно бить сколько угодно! И еще…Слышал про «стоп-слово»? Обычно не использую, но в нашем случае оно нужно. Придумай.
Я обвел взглядом пространство. За окном во дворе светилась высотка.
- Пусть будет «дом», - решил я.
Гадюка встала, я тоже встал, снял с себя ремень, кожаный, старый, принадлежавший много лет назад кому-то из родных. Гадюка одобрила ремень, приняла, велела протянуть руки, заключила меня в наручники – реальные ментовские, железные, пропустила через звенья цепи какую-то веревку или цепочку, приладила на потолочный крюк. Расстегнула мне джинсы, спустила вместе с трусами к щиколоткам, связала в узел на спине мою длинную футболку.
- Тридцать раз, - объявила.
Считал ли я вслух удары? Считал, наверное.
- Ну ты достойно это дело терпел, - похвалила, закончив. Отстегнула, я оделся.
- Еле вытерпел, - признался я. – Больше тридцати точно бы не выдержал.
- А что бы с тобой случилось?
- Спасибо. Было мощно.
- Кто чем увлекается…
Гадюка объяснила, как дойти до метро и ласково на прощанье улыбнулась. Шел я до метро вполне счастливый - с чувством, будто тяготы, наконец, оставили душу.