Долгожданное
Добавлено: Пн янв 24, 2022 10:44 pm
Обманчиво плотным рельефом бугрилась поверхность облаков под крылом самолета, искрился иней на пластике иллюминатора. Предстоявший многочасовой перелет высвободил сознание из наезженной колеи, позволил мыслям порхать где заблагорассудится. Он прикрыл глаза, давал о себе знать недосып, но и погрузиться в сон не удавалось. Он балансировал на грани сна и яви. То и дело шла на ум Богдана, в разных ситуациях, одеждах, а иногда и вовсе без оных. Прокручивались эпизоды секса, вспоминались звуки, запахи. Звуки порой выводили из себя соседей у них за стенкой – как-то в самом разгаре в стену долбанулся соседский кулак; он долбанул ответно, но стоны сдержал, да и Богдана приутихла.
Но соседи не унимались. В другую ночь из-за стенки раздалась старательная имитация постанываний Богданы; тут уж пришлось прерваться и начать решать, как быть. Подъезд был чужой; соседей тех ни он, ни Богдана не знали, можно было бы, по идее, вычислить, подкараулить во дворе и по-мужски разобраться... Но в итоге они просто стали перемещаться то в ванную, то на кухонный тесный диванчик; разбираться, короче, стало лень.
Сегодня в гостинице она ему приснилась. Он будто бы уже вернулся, уже прилетел к ним домой (больше года они снимали квартиру в старом челябинском центре), но вместо любимой, вместо Даны, таково было ее домашнее имя, – он неожиданно застаёт целую тусовку народа, скопище знакомцев, незнакомцев. Где же Дана? В ее поисках он переходит из комнаты в комнату. Их небольшая квартира в этом сне разрослась до непомерных масштабов, за комнатой – комната, за комнатой – комната... А Даны ни в одной из комнат нет. В этой поют под гитару, в следующей переговариваются – знакомые, незнакомые, а Даны нет. Но вот у стены одной из комнат он видит застеленный простыней матрас, поверх матраса – подушка, одеяло, под одеялом кто-то спит, накрывшись с головой, кто-то небольшого роста, ибо полностью скрыт одеялом. И он знает – это Дана. Хоть и невозможно в этом скомканном силуэте никого опознать, он просто знает, и всё. И на душе теперь надежно и спокойно. И вовсе не возникает желания потянуть за одеяло, чтобы удостовериться. Спугнёт ещё, чего доброго, её сон...
Его же сон в этот-то момент и спугнул гостиничный будильник, и он быстро стал собираться в аэропорт. По утрам он обычно делал свои упражнения, двадцатиминутный комплекс, а в этот раз пренебрег, решил сберечь эти минуты для сна, и, видимо, не напрасно, вон какое привиделось трепетное. Но теперь в самолете досадовал, что позволил дорожной неразберихе исковеркать его режим, и хотел ухватиться сознанием за какой-нибудь вспомогательный внешний крючок вроде планов на вечер, когда прилетит, когда они с Даной обнимутся, перебросятся первыми репликами...
Но и образ Даны не дарил вожделенного покоя. О, напротив! Его беспокоило что-то вроде ментальной занозы, следовало вспомнить нечто, связанное с Даной, но что? Они о чем-то договаривались? Он ей чего-то обещал? Или она ему? Когда-то в переписке? Во вчерашнем разговоре по скайпу? Или в позавчерашнем? Командировка, похоже, высосала из него последние остатки здравомыслия: он точно помнил, что они с Даной договорились о чем-то важном, но не мог припомнить, о чем конкретно. Наверное, Дана права, и время сменить работу...
Стюардесса предложила кофе; под действием кофе сознание чуть подразмялось, и он обнаружил в себе ресурс воспринять информацию извне, скажем, фильм или музыку, благо предложенный авиаперевозчиком ассортимент оказался обильным и разношерстным. Он воткнул в подлокотник штекер наушников, включил не виденный прежде фильм, производственную драму позднесоветского производства, и когда один из персонажей, траченый жизнью шоферюга в кепочке набок, бросил нашкодившему сорванцу-подростку полушутливое: «Портки бы снять с тебя да ремешком поучить хорошенечко» - в мозгу у него будто засияла стоваттная лампа, в деталях вспомнилась их с Даной скайп-беседа недельной давности в самом начале его командировки...
О да. Они с Даной договорились попробовать флагелляцию. «Вот прилетишь, поужинаем – и вперед...» - посулила Дана чуть нараспев, но потом в их разговорах эта тема никак не муссировалась, оттого, видимо, что оба этой темы немного стеснялись. Очень возможно, что Дана еще безнадежнее позабыла об их намеченной на вечер возвращения затее, да и он не вспомнил бы, кабы не фразочка из фильма. Он пытался дальше следить за перепетиями сюжета, но тщетно, пришлось выключить фильм и окликнуть стюардессу с просьбой добавочного кофе. Он уже знал, что если Дана и позабыла, то он непременно напомнит, причудливая перспектива волновала и будоражила. Хотя вряд ли позабыла, подумал он, память у Даны что надо, намерения серьезные, слов на ветер не бросает...
Да как им, в сущности, вообще пришла в голову такая мысль? Да посмотрели как-то вместе дряннейший фильм, слезливую заграничную картину, где красной нитью проходила тема bdsm-отношений, главный герой вырос недолюбленным одиночкой-извращенцем и пытался приобщать подругу к своим сомнительным игрищам, а та любила, дурочка, и по глупости уступала… Их с Даной оставил безучастными кожано-готический антураж, пахучие плети-многохвостки (запах ощущался и по эту сторону экрана, стало быть, не такими уж бездарностями были создатели фильма), но сама тема, тема бичевания, затронула у обоих в душах какие-то струны. С родительским ремнем знакомы были оба. Между собой они это почти не проговаривали, хоть Дана и могла иногда в сердцах проворчать: «Мало тебя пороли, хорошим манерам не выучили», если он, забывшись, позволял себе повысить голос или оставить в неподобающем месте квартиры что-нибудь из одежды...
Ребенком его и вправду пороли считанные разы, сложнее стало, когда подрос – поведение ухудшилось, а воспитывать-то надо, а каким способом? Здорового лба раздевать и дубасить? Он бы и не позволил. Но своих уважал! Последняя порка произошла, когда ему только-только стукнуло четырнадцать, загулял с ребятами допоздна, думал по приходе экстренно выстирать прокуренное худи, да стиралка забарахлила, не сработала, и отец наутро учуял никотин. И решил покончить с курением раз и навсегда. Во-первых, бросил сам, дабы не подавать дурной пример! Ну и ремня выдал знатно, куда ж без этого. Дождался дня, когда в доме не осталось никого из женщин (жили тесно, большой семьей в полутора комнатках), пригласил на кухню, велел спустить штаны и нагнуться, взяться за противоположный край стола... Не так давно его избили, повалили на снег ребята из соседнего двора, пинали ногами в лицо и под ребра, тело потом много дней было в саднивших кровоподтеках, но ощущения тогда были совсем другими, далеко не настолько было страшно и обидно, не было этого чувства безысходности, этого подступившего к горлу комка, когда отец пригласил на кухню... Белели костяшки, вонзившиеся в подстолье, боль заставляла едва ли не биться лбом об клеенку, он судорожно перебирал запутавшимися в одежде ступнями, отчаиваясь все сильнее с каждым хлопком ремня, раз за разом отыскивая в заоконном пейзаже точку, объект, за который бы мог зацепиться взглядом, на который бы мог отвлечься от этих зверских ощущений... Во дворе все было мирно, бабушки лузгали семечки, пели синицы на ветках, на подтаявший двор опускались нежные сумерки...
***
Она потянулась, села на кровати, взяла мобильник с тумбочки, посмотрела время. Денис, по-домашнему Дэн, давно должен быть в полете. Она проверила SMS-сообщения. 3.30: «Вылетел». Окей.
Следовало хорошенечко прибраться... Позавтракав мимоходом, она подмела полы, пропылесосила ковер, скатала ковер в рулон, протерла с моющим средством линолеум, протерла тряпкой плафоны ламп, поверхности стульев, столов. Уборка взяла не слишком много времени; их съемная квартира была однокомнатной.
Она зашторила распахнутое окно; занавески вспучились, взметаемые ветром с улицы. Положила в центр кровати компактную диванную подушку. Раскрыла шкаф в коридоре; изнутри правой дверцы свисали галстуки; изнутри левой – ремни. Запустила ладонь в ремни, перебрала, пробуя ощупью... Выбрала.
Вернулась в комнату с ремнем наготове, прицелилась, чуть отступила и впечатала ремень в подушку. И еще раз. И еще. Попадалось не вполне туда, куда целилось; сказывалось, похоже, полное отсутствие практического опыта. А если так, а если так...
Утомившись, села за ноутбук, открыла spankingtube, пересмотрела изученные вдоль и поперек любимые ролики. В который раз задумалась: свободная рука экзекутора, согнутая в локте под прямым углом и заложенная за спину – дань ролевому имиджу или так правда удобнее?
За просмотром роликов раздался дверной звонок. Она поспешно закрыла сайт, сложила ноутбук, озарила лицо улыбкой. Дэн смотрелся замученным, но довольным.
- Поешь? Тебя два раза покормили в самолете или один? Кругосветчик ты наш, через пол-планеты пролетел, чтобы угодить мне в лапы, - они поцеловались, крепко обнялись.
- Чаю, может? – Дэн оглядывал их пристанище с выражением радостного узнавания.
- Давай, да! – раздалось из кухни под звук набираемой в чайник воды. - Но может все-таки нормально поужинаешь? Есть еда, разогреть пара минут. Сначала ужин, потом порка? Или сначала порка, а потом...
- Не забыла, - перебил Дэн, смеясь.
- А чего, ты передумал? – быстро спросила она, - Или сам забыл? Помнишь, по скайпу был разговор.
- Почти забыл, - Дэн прошел на кухню. – Но вспомнил в самолете. Совершенно случайно. Нет, я не передумал. Давай попробуем. Но дай хоть посмотрю на тебя. Куда спешить?
- Верно-верно, некуда, - она налила ему чай. – Ну так что, может покормить тебя? Ты как вообще, спал?
- Почти нет, - мотнул головой Дэн, - Пытался в самолете, но не смог. Мысли одни, другие.
Пили чай, Дэн делился дорожными приключениями, а она с ним – местными. Показала ему фото радуги, сделанное с балкона накануне утром.
- Да, тут совсем уже весна, - он допил чай. – А там цветенье круглый год. И всё тропические деревья незнакомые. Пошел гулять в городской парк. Ручьи, фонтаны, заросли. Вижу крытый павильон, прочел, что у входа написано – «консерватория», по-английски. Концерты, что ли, там проходят, думаю. Захожу. А это оказалась оранжерея, conservatory в переводе с английского – «оранжерея», растения всякие, кустарники, цветы, деревья. И люди внутри увлеченно так расхаживают взад-вперед, заценяют все эти растения, названия латинские читают. Для них это экзотика. А для меня весь этот парк городской – такая же точно экзотика, я там ни одного деревца не смог бы опознать. Мне что парк, что консерватория... Я, кстати, чаю нам с тобой привез...
Он сидел, такой родной, домашний, и ей уже не хотелось экстрима, не хотелось каких-то особенных ощущений, особенного опыта. Ей просто хотелось слушать, иногда что-то говорить самой, смотреть на него, чувствовать его присутствие. Но если не сегодня, то когда? – зазвучал настырный контраргумент. Он сам, впрочем, напомнил об их планах.
- Безумная затея, но надо попробовать! Раз уж решили, - будто себе в оправдание произнес Дэн. - В этой жизни надо попробовать всё!
- Боже упаси, - тихо возразила она. - Попробовать всё... Нет, если тебя что-то останавливает, ты выскажись, не держи в себе, всё обсуждаемо, всё обратимо.
- Я привык о тебе заботиться, понимаешь? Привык видеть тебя беззащитной!
- Вот как сейчас, да?
- Сейчас нет... Сейчас мы оба в предвкушении. И я не знаю, чего ждать. Вдруг не понравится?
- Да плюнем тогда, и дело с концом.
- Да. Нет. То есть, это не обязательно должно не понравиться. Вполне возможно, что понравится. Но я боюсь...
- Чего боишься, боли?
- Не боли. Образа тебя, причиняющей мне боль!
Она задумалась...
- Ну вот что, - ответила через паузу. – Ты усложняешь, по-моему. Просто давай начнем! В процессе тормознемся, если что.
С незаметным, но космического масштаба ликованием она наблюдала, как он раздевался прежде чем улечься, а как ударила в первый раз – будто плотину прорвало где-то внутри. Действовала сдержанно, била через паузы – он никак не реагировал, лежал себе, будто схоронясь в укрытии. Время выходить из укрытия, решила она и размахнулась пошире; он вздрогнул, дернулся...
Нахлынуло в процессе воспоминание юношеских, почти что детских лет – двор, капель, подтаявший снег, сизые сумерки. Вышла в одиночку пошататься, да так и села на скамейку у соседнего подъезда, напрягши слух. Кого-то, судя по звукам сверху, наказывали ремнем; то ли на втором этаже, то ли на третьем... Мальчика, девочку? Хлопки перемежались глухими скулящими стонами; стоны были хриплыми, низкими... Мальчика. Даже юношу, судя по сломавшемуся тембру. Ей самой нередко доставалось дома, и ничего завлекательного она не находила в том; в те годы в тех местах такое было бытовой рутиной, через запятую со скандалами, семейными склоками, алкогольным угаром. Но удивительное дело, ненароком подслушанные звуки оказали на нее тем весенним вечером какое-то головокружительное действие; она встала со скамьи, вытянула голову, ища то самое окно... Да вот же оно, вот за этим самым окном в эту самую секунду... Добросовестно зашторенное окно второго этажа. Ну же, сладостные звуки, длитесь, продлитесь еще хотя бы чуточку, не смолкайте! «Не нааадо, я больше не бууууду» - удалось ей различить из-за оконной рамы. Она опустилась обратно на скамейку, все равно в окно ничего было не увидеть. Затеплилось внизу, и тепло пошло по телу, и тем было горячее, чем яростнее и отчаяннее были звуки; наконец, все смолкло. Только тихие всхлипы едва доносились, но ручаться в этом она не могла, слишком плохо было слышно; может, она себе намечтала эти покаянные всхлипы, дофантазировала.
Вычислить жертву труда не составило. С Дэном она была шапочно знакома чуть ли не с садика, никогда он ей не был особенно интересен, но теперь отношение в корне поменялось... Ища повода к сближению, на другой же день она подкараулила его у того же подъезда на той же скамейке, предложила сигарету. Пообщаться он был рад, вот только курить наотрез отказался, и даже не присел, остался стоять столбом. Ну, стало быть, точно тот самый, убедилась она.
«Тот самый» теперь, когда она закончила, лежал притихнув, будто единым целым слившись с покрывалом, на которое она его уложила, с комнатой, с квартирой и всем ее убранством, с окружающей реальностью. С мирозданием. И с ней, присевшей на краешек кровати, теребящей машинально кончик ремня. Наконец-то и с ней.
(2021)
Но соседи не унимались. В другую ночь из-за стенки раздалась старательная имитация постанываний Богданы; тут уж пришлось прерваться и начать решать, как быть. Подъезд был чужой; соседей тех ни он, ни Богдана не знали, можно было бы, по идее, вычислить, подкараулить во дворе и по-мужски разобраться... Но в итоге они просто стали перемещаться то в ванную, то на кухонный тесный диванчик; разбираться, короче, стало лень.
Сегодня в гостинице она ему приснилась. Он будто бы уже вернулся, уже прилетел к ним домой (больше года они снимали квартиру в старом челябинском центре), но вместо любимой, вместо Даны, таково было ее домашнее имя, – он неожиданно застаёт целую тусовку народа, скопище знакомцев, незнакомцев. Где же Дана? В ее поисках он переходит из комнаты в комнату. Их небольшая квартира в этом сне разрослась до непомерных масштабов, за комнатой – комната, за комнатой – комната... А Даны ни в одной из комнат нет. В этой поют под гитару, в следующей переговариваются – знакомые, незнакомые, а Даны нет. Но вот у стены одной из комнат он видит застеленный простыней матрас, поверх матраса – подушка, одеяло, под одеялом кто-то спит, накрывшись с головой, кто-то небольшого роста, ибо полностью скрыт одеялом. И он знает – это Дана. Хоть и невозможно в этом скомканном силуэте никого опознать, он просто знает, и всё. И на душе теперь надежно и спокойно. И вовсе не возникает желания потянуть за одеяло, чтобы удостовериться. Спугнёт ещё, чего доброго, её сон...
Его же сон в этот-то момент и спугнул гостиничный будильник, и он быстро стал собираться в аэропорт. По утрам он обычно делал свои упражнения, двадцатиминутный комплекс, а в этот раз пренебрег, решил сберечь эти минуты для сна, и, видимо, не напрасно, вон какое привиделось трепетное. Но теперь в самолете досадовал, что позволил дорожной неразберихе исковеркать его режим, и хотел ухватиться сознанием за какой-нибудь вспомогательный внешний крючок вроде планов на вечер, когда прилетит, когда они с Даной обнимутся, перебросятся первыми репликами...
Но и образ Даны не дарил вожделенного покоя. О, напротив! Его беспокоило что-то вроде ментальной занозы, следовало вспомнить нечто, связанное с Даной, но что? Они о чем-то договаривались? Он ей чего-то обещал? Или она ему? Когда-то в переписке? Во вчерашнем разговоре по скайпу? Или в позавчерашнем? Командировка, похоже, высосала из него последние остатки здравомыслия: он точно помнил, что они с Даной договорились о чем-то важном, но не мог припомнить, о чем конкретно. Наверное, Дана права, и время сменить работу...
Стюардесса предложила кофе; под действием кофе сознание чуть подразмялось, и он обнаружил в себе ресурс воспринять информацию извне, скажем, фильм или музыку, благо предложенный авиаперевозчиком ассортимент оказался обильным и разношерстным. Он воткнул в подлокотник штекер наушников, включил не виденный прежде фильм, производственную драму позднесоветского производства, и когда один из персонажей, траченый жизнью шоферюга в кепочке набок, бросил нашкодившему сорванцу-подростку полушутливое: «Портки бы снять с тебя да ремешком поучить хорошенечко» - в мозгу у него будто засияла стоваттная лампа, в деталях вспомнилась их с Даной скайп-беседа недельной давности в самом начале его командировки...
О да. Они с Даной договорились попробовать флагелляцию. «Вот прилетишь, поужинаем – и вперед...» - посулила Дана чуть нараспев, но потом в их разговорах эта тема никак не муссировалась, оттого, видимо, что оба этой темы немного стеснялись. Очень возможно, что Дана еще безнадежнее позабыла об их намеченной на вечер возвращения затее, да и он не вспомнил бы, кабы не фразочка из фильма. Он пытался дальше следить за перепетиями сюжета, но тщетно, пришлось выключить фильм и окликнуть стюардессу с просьбой добавочного кофе. Он уже знал, что если Дана и позабыла, то он непременно напомнит, причудливая перспектива волновала и будоражила. Хотя вряд ли позабыла, подумал он, память у Даны что надо, намерения серьезные, слов на ветер не бросает...
Да как им, в сущности, вообще пришла в голову такая мысль? Да посмотрели как-то вместе дряннейший фильм, слезливую заграничную картину, где красной нитью проходила тема bdsm-отношений, главный герой вырос недолюбленным одиночкой-извращенцем и пытался приобщать подругу к своим сомнительным игрищам, а та любила, дурочка, и по глупости уступала… Их с Даной оставил безучастными кожано-готический антураж, пахучие плети-многохвостки (запах ощущался и по эту сторону экрана, стало быть, не такими уж бездарностями были создатели фильма), но сама тема, тема бичевания, затронула у обоих в душах какие-то струны. С родительским ремнем знакомы были оба. Между собой они это почти не проговаривали, хоть Дана и могла иногда в сердцах проворчать: «Мало тебя пороли, хорошим манерам не выучили», если он, забывшись, позволял себе повысить голос или оставить в неподобающем месте квартиры что-нибудь из одежды...
Ребенком его и вправду пороли считанные разы, сложнее стало, когда подрос – поведение ухудшилось, а воспитывать-то надо, а каким способом? Здорового лба раздевать и дубасить? Он бы и не позволил. Но своих уважал! Последняя порка произошла, когда ему только-только стукнуло четырнадцать, загулял с ребятами допоздна, думал по приходе экстренно выстирать прокуренное худи, да стиралка забарахлила, не сработала, и отец наутро учуял никотин. И решил покончить с курением раз и навсегда. Во-первых, бросил сам, дабы не подавать дурной пример! Ну и ремня выдал знатно, куда ж без этого. Дождался дня, когда в доме не осталось никого из женщин (жили тесно, большой семьей в полутора комнатках), пригласил на кухню, велел спустить штаны и нагнуться, взяться за противоположный край стола... Не так давно его избили, повалили на снег ребята из соседнего двора, пинали ногами в лицо и под ребра, тело потом много дней было в саднивших кровоподтеках, но ощущения тогда были совсем другими, далеко не настолько было страшно и обидно, не было этого чувства безысходности, этого подступившего к горлу комка, когда отец пригласил на кухню... Белели костяшки, вонзившиеся в подстолье, боль заставляла едва ли не биться лбом об клеенку, он судорожно перебирал запутавшимися в одежде ступнями, отчаиваясь все сильнее с каждым хлопком ремня, раз за разом отыскивая в заоконном пейзаже точку, объект, за который бы мог зацепиться взглядом, на который бы мог отвлечься от этих зверских ощущений... Во дворе все было мирно, бабушки лузгали семечки, пели синицы на ветках, на подтаявший двор опускались нежные сумерки...
***
Она потянулась, села на кровати, взяла мобильник с тумбочки, посмотрела время. Денис, по-домашнему Дэн, давно должен быть в полете. Она проверила SMS-сообщения. 3.30: «Вылетел». Окей.
Следовало хорошенечко прибраться... Позавтракав мимоходом, она подмела полы, пропылесосила ковер, скатала ковер в рулон, протерла с моющим средством линолеум, протерла тряпкой плафоны ламп, поверхности стульев, столов. Уборка взяла не слишком много времени; их съемная квартира была однокомнатной.
Она зашторила распахнутое окно; занавески вспучились, взметаемые ветром с улицы. Положила в центр кровати компактную диванную подушку. Раскрыла шкаф в коридоре; изнутри правой дверцы свисали галстуки; изнутри левой – ремни. Запустила ладонь в ремни, перебрала, пробуя ощупью... Выбрала.
Вернулась в комнату с ремнем наготове, прицелилась, чуть отступила и впечатала ремень в подушку. И еще раз. И еще. Попадалось не вполне туда, куда целилось; сказывалось, похоже, полное отсутствие практического опыта. А если так, а если так...
Утомившись, села за ноутбук, открыла spankingtube, пересмотрела изученные вдоль и поперек любимые ролики. В который раз задумалась: свободная рука экзекутора, согнутая в локте под прямым углом и заложенная за спину – дань ролевому имиджу или так правда удобнее?
За просмотром роликов раздался дверной звонок. Она поспешно закрыла сайт, сложила ноутбук, озарила лицо улыбкой. Дэн смотрелся замученным, но довольным.
- Поешь? Тебя два раза покормили в самолете или один? Кругосветчик ты наш, через пол-планеты пролетел, чтобы угодить мне в лапы, - они поцеловались, крепко обнялись.
- Чаю, может? – Дэн оглядывал их пристанище с выражением радостного узнавания.
- Давай, да! – раздалось из кухни под звук набираемой в чайник воды. - Но может все-таки нормально поужинаешь? Есть еда, разогреть пара минут. Сначала ужин, потом порка? Или сначала порка, а потом...
- Не забыла, - перебил Дэн, смеясь.
- А чего, ты передумал? – быстро спросила она, - Или сам забыл? Помнишь, по скайпу был разговор.
- Почти забыл, - Дэн прошел на кухню. – Но вспомнил в самолете. Совершенно случайно. Нет, я не передумал. Давай попробуем. Но дай хоть посмотрю на тебя. Куда спешить?
- Верно-верно, некуда, - она налила ему чай. – Ну так что, может покормить тебя? Ты как вообще, спал?
- Почти нет, - мотнул головой Дэн, - Пытался в самолете, но не смог. Мысли одни, другие.
Пили чай, Дэн делился дорожными приключениями, а она с ним – местными. Показала ему фото радуги, сделанное с балкона накануне утром.
- Да, тут совсем уже весна, - он допил чай. – А там цветенье круглый год. И всё тропические деревья незнакомые. Пошел гулять в городской парк. Ручьи, фонтаны, заросли. Вижу крытый павильон, прочел, что у входа написано – «консерватория», по-английски. Концерты, что ли, там проходят, думаю. Захожу. А это оказалась оранжерея, conservatory в переводе с английского – «оранжерея», растения всякие, кустарники, цветы, деревья. И люди внутри увлеченно так расхаживают взад-вперед, заценяют все эти растения, названия латинские читают. Для них это экзотика. А для меня весь этот парк городской – такая же точно экзотика, я там ни одного деревца не смог бы опознать. Мне что парк, что консерватория... Я, кстати, чаю нам с тобой привез...
Он сидел, такой родной, домашний, и ей уже не хотелось экстрима, не хотелось каких-то особенных ощущений, особенного опыта. Ей просто хотелось слушать, иногда что-то говорить самой, смотреть на него, чувствовать его присутствие. Но если не сегодня, то когда? – зазвучал настырный контраргумент. Он сам, впрочем, напомнил об их планах.
- Безумная затея, но надо попробовать! Раз уж решили, - будто себе в оправдание произнес Дэн. - В этой жизни надо попробовать всё!
- Боже упаси, - тихо возразила она. - Попробовать всё... Нет, если тебя что-то останавливает, ты выскажись, не держи в себе, всё обсуждаемо, всё обратимо.
- Я привык о тебе заботиться, понимаешь? Привык видеть тебя беззащитной!
- Вот как сейчас, да?
- Сейчас нет... Сейчас мы оба в предвкушении. И я не знаю, чего ждать. Вдруг не понравится?
- Да плюнем тогда, и дело с концом.
- Да. Нет. То есть, это не обязательно должно не понравиться. Вполне возможно, что понравится. Но я боюсь...
- Чего боишься, боли?
- Не боли. Образа тебя, причиняющей мне боль!
Она задумалась...
- Ну вот что, - ответила через паузу. – Ты усложняешь, по-моему. Просто давай начнем! В процессе тормознемся, если что.
С незаметным, но космического масштаба ликованием она наблюдала, как он раздевался прежде чем улечься, а как ударила в первый раз – будто плотину прорвало где-то внутри. Действовала сдержанно, била через паузы – он никак не реагировал, лежал себе, будто схоронясь в укрытии. Время выходить из укрытия, решила она и размахнулась пошире; он вздрогнул, дернулся...
Нахлынуло в процессе воспоминание юношеских, почти что детских лет – двор, капель, подтаявший снег, сизые сумерки. Вышла в одиночку пошататься, да так и села на скамейку у соседнего подъезда, напрягши слух. Кого-то, судя по звукам сверху, наказывали ремнем; то ли на втором этаже, то ли на третьем... Мальчика, девочку? Хлопки перемежались глухими скулящими стонами; стоны были хриплыми, низкими... Мальчика. Даже юношу, судя по сломавшемуся тембру. Ей самой нередко доставалось дома, и ничего завлекательного она не находила в том; в те годы в тех местах такое было бытовой рутиной, через запятую со скандалами, семейными склоками, алкогольным угаром. Но удивительное дело, ненароком подслушанные звуки оказали на нее тем весенним вечером какое-то головокружительное действие; она встала со скамьи, вытянула голову, ища то самое окно... Да вот же оно, вот за этим самым окном в эту самую секунду... Добросовестно зашторенное окно второго этажа. Ну же, сладостные звуки, длитесь, продлитесь еще хотя бы чуточку, не смолкайте! «Не нааадо, я больше не бууууду» - удалось ей различить из-за оконной рамы. Она опустилась обратно на скамейку, все равно в окно ничего было не увидеть. Затеплилось внизу, и тепло пошло по телу, и тем было горячее, чем яростнее и отчаяннее были звуки; наконец, все смолкло. Только тихие всхлипы едва доносились, но ручаться в этом она не могла, слишком плохо было слышно; может, она себе намечтала эти покаянные всхлипы, дофантазировала.
Вычислить жертву труда не составило. С Дэном она была шапочно знакома чуть ли не с садика, никогда он ей не был особенно интересен, но теперь отношение в корне поменялось... Ища повода к сближению, на другой же день она подкараулила его у того же подъезда на той же скамейке, предложила сигарету. Пообщаться он был рад, вот только курить наотрез отказался, и даже не присел, остался стоять столбом. Ну, стало быть, точно тот самый, убедилась она.
«Тот самый» теперь, когда она закончила, лежал притихнув, будто единым целым слившись с покрывалом, на которое она его уложила, с комнатой, с квартирой и всем ее убранством, с окружающей реальностью. С мирозданием. И с ней, присевшей на краешек кровати, теребящей машинально кончик ремня. Наконец-то и с ней.
(2021)
Но сначала было такое тревожное ожидание, что вот люди ждут встречи, договорились что-то сделать, в предвкушениях ... а тут бац!