Expat. Но Запада нет и Востока нет

[Книжник]

Expat



Но Запада нет и Востока нет



Часть 1.


Вместо предисловия



Уважаемые читатели.

Позвольте несколько слов – в данном случае, по-моему, необходимых.

Это очередной и, видимо, последний экспериментальный опус (рассказ или повесть?), отчасти вдохновлённый полемикой в давней ветке «Проклятие Бертрама». Cм. мой недавний пост про восемь вопросов... здесь часть из них отчасти затронуты, включая последний, восьмой.

Я с благодарностью посвящаю рассказ Володе «Ослику», прочитавшему несколько первоначальных версий (окончательную он как раз не читал и, соответственно, ответственности не несёт!!) и сделавшему ряд настолько важных замечаний и предложений, что, наверное, стал отчасти соавтором.

Кроме него, я очень благодарен:

Во-первых, Экзеку, взявшему на себя неблагодарную задачу проверить опус (опять же промежуточную версию – окочательную не видел никто) со знанием местных реалий и исправившему несколько исторических и лингвистических неточностей,

Во-вторых, Алкари и Куно за очень полезные стилистические предложения,

Во-третьих, Джерри, подсказавшей мне в своё время идею о том, что моя первая повесть - «When Irish eyes sre smiling» - может иметь продолжение. Действительно, главные герои нынешнего текста впервые появляются, а некоторые сюжетные линии завязываются, в «Ирландских глазах», см., например,
http://www.sokoly.ru/forum/showflat.php ... &sb=5part=

Очень надеюсь, что опус стимулирует какую-то дискуссию – корректную, если можно. Фактические огрехи, какие ещё найдутся, с удовольствием исправлю по возможности. Памятуя о прошлых проблемах, в этот рассказ я вставил примечания – правда, они авторские, то есть тоже не обязательно свободны от огрехов. Для некоторых читателей большинство примечаний могут быть тривиальны, но надеюсь, хотя бы часть из них может оказаться небесполезной.

Как и в прошлых рассказах, я стремился к уровню фактической и исторической достоверности, приличному не серьёзной исторической литературе (это мне не потянуть), а, по замечательному определению Кролика, доброкачественной приключенческой.

Наконец, мои извинения за выбор времени и места действия. Рассказ писался в основном с апреля по начало июня 2006 г., до всех драматических событий, происшедших с тех пор. Я выждал немного с публикацией – по понятным причинам. Надеюсь (читавшие вроде как подтверждают), что сам по себе рассказ достаточно корректен и ничьи чувства не оскорбит....



Но Запада нет и Востока нет


Володе «Ослику» - с огромной благодарностью за помощь и поддержку.

Oh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet,
Till Earth and Sky stand presently at God's great Judgement Seat;
But there is neither East nor West, Border, nor Breed, nor Birth,
When two strong men stand face to face, though they come from the ends of the earth!"


Rudyard Kipling, “The ballad of East and West”.


Часть I.

Эпизод 1.
Ну и жара на улице, хуже Бирмы, ей-Богу. Хорошо, здесь хоть сухо. А сегодня раз в жизни повезло: пост в шикарном отеле.

Июнь 1946 года, действительно, был в Подмандатной Палестине необычно жарким даже по местным понятиям - в прямом и переносном смысле. Рядовой Лиам Дайгнэн, одинокий часовой около кабинета с запылённой табличкой «Maj. Gen. Sir Graham D. Urquhart КBE, Deputy High Commissioner for Palestine” [1] в глухом конце длинного коридора в южном крыле иерусалимского отеля «Царь Давид» - штаб-квартире британской военной администрации - имел все основания радоваться своему прохладному посту. Вот только скука... Впрочем, дверь в противоположном конце коридора вдруг повела себя странным образом, обеспечивая долгожданное развлечение.

Выглядело это, и вправду, странно: дверь слегка приоткрылась, потом закрылась опять, потом приоткрылась чуть дальше, потом открылась примерно на полфута, превозмогая сопротивление пружины, и в коридоре обнаружился рыжеволосый ангел лет шести, живо напомнивший Лиаму оставшуюся в бесконечно далёком Дерри сестрёнку. Лиам знал точно, что кабинет за его спиной пуст, от остальной части отеля его отделяла закрытая теперь дверь, следовательно, можно было позволить себе кое-какие вольности.

-Тебя кто сюда пустил? Ты что тут делаешь-то?

- Папу ищу.

- Кто папа? Тебя как звать-то?

- Люси. Люси Эйр-Ноттингтон, - миниатюрная обладательница аристократической двуствольной фамилии явно чувствовала себя вполне уверенно в сугубо взрослой обстановке штаба и даже была не прочь поддержать разговор:

- А у Вас акцент, как у дяди Мика. У мамы тоже такой бывает, только не когда говорит, а когда поёт Оуэну колыбельную. Только я не люблю эту колыбельную. В ней про банши [2]

- Тогда я её, кажется, знаю, её и моим сёстрам пели...

- Дверь дёрнулась опять, Лиам замолчал на полуслове и вытянулся в струнку, но это опять оказался гражданский человек – молодая дама лет двадцати пяти, дразнящей, будоражащей, нескромной какой-то красоты, очевидной несмотря на очки с затемнёнными по случаю субтропического солнца стёклами, и с такими же, как у девочки, рыжими волосами, спадающими ниже плеч, несмотря на жару (видать, не особо много по улицам ходит). Сходство между двумя посетительницами было очевидное и кое-что объясняло – капитана Роберта Эйр-Ноттингтона Лиам знал (капитан был видный мужчина, но прихрамывал и ходил с тяжёлой палкой, так что спутать его с кем-то другим было трудно), и волосы у него были не рыжие.

- Люси, вот ты где, у кабинета генерала, а я ищу тебя по всему отелю. Ей-Богу, иногда я жалею о своих принципах.

- Что такое принципы, мама?

- Принципы – это когда ты точно знаешь, что хорошо делать, а что плохо и нельзя. Например, я точно знаю, что никогда не буду шлёпать ни тебя, ни Оуэна, когда он подрастёт. Хотя это иногда трудно. Следовать принципам всегда трудно, и иногда приходится приносить жертвы.

- А что такое жертвы?

Тут посетительница вздрогнула от маленького, хотя, в общем-то, предсказуемого чуда: неподвижный часовой, торчавший статуей у дверей кабинета генерала Уркуарта, ожил наподобие некой конопатой Галатеи мужского пола и полюбопытствовал, с сильным акцентом её родной страны:

- Простите, мэм, девочка говорит, мы с Вами вроде как земляки?

- Вероятно, раз треплетесь на посту, да ещё с женой офицера. У кого ещё в британской армии, кроме ирландца, хватит нахальства...?

- Ну, Вы ж земляка-то не выдадите, мэм.. Я вот удивляюсь, у Вас акцента совершенно нет, ну просто совсем не слышно...

- Может и быть, если захочу.

- А, теперь слышу. Нет, не совсем земляки. Вы с Юга, как я понимаю – из Дублина?

- Из Дублина. А Вы – из Белфаста?

- Из Дерри. Рядовой Лиам Дайгнэн, к Вашим услугам, мэм. А как это у Вас всё-таки получается – включать и выключать акцент? Я так не умею, меня, ребята говорят, за милю слышно... Я в Бирме воевал, Четырнадцатая армия, если слышали, так меня ребята начисто замучили плоскими шуточками насчёт рисовых делянок – rice paddies [3].

- Пришлось выучиться, земляк, - не очень весело усмехнулась посетительница. Я... в хорошей школе училась, а в хорошей школе знаете, что можно было заработать, если разговаривать на простонародный манер?

- Догадываюсь, - взгляд Лиама скользнул по фигуре собеседницы, задержался на мгновение чуть пониже талии, и на лице у него при этом мелькнуло мимолётное, но столь явное «вот бы одним глазком...», что та слегка поморщилась. Некий эквивалент известного «все мужики...», по-видимому, существует и существовал у женщин всех времён и всех народов. Впрочем, чего ожидать – «казарма не растит святых из холостых парней».

- А что можно было заработать, мама? - с безошибочным инстинктом ребёнка Люси выбрала самый неудобный вопрос и самый неподходящий момент, чтобы задать его.

- Кое-что, что некоторым нахальным обезьянкам, может быть, и не повредило бы. Но на их счастье, их родители кое-что друг другу обещали перед свадьбой. Я попала в мой первый интернат, когда я была всего на два года старше, чем ты сейчас, Люси.

Простите, мэм, если Вы... – тут дверь позади скрипнула опять, и дама обнаружила, что с её Галатеей свершилось обратное превращение, и доблестный воин замер в установленной уставом позе с каменным лицом. У него были на то все основания – с капитаном Арчибальдом Мак-Махоном шутить не приходилось.

- Что здесь происходит, Дайгнэн?

- Добрый день, Арчи, это я виновата. Я пыталась выяснить у рядового, где Роб, но он, разумеется, молчит, как рыба, - автоматически соврала посетительница, приученная долгими годами тренировки (в конце концов, армия и закрытая школа не так уж сильно отличаются друг от друга по духу), одновременно состроив отчаянную гримасу дочке.

Выражение усатой физиономии капитана Мак-Махона изменилась за одно мгновение от грозного до преувеличенно галантного, если не льстивого:

- Если Вы ищете Роба, Алекс, то он уехал вместе со Стариком к сэру Эвелину[4]. . Я посоветовал бы Вам подождать в фойе, они должны скоро вернуться – Старик собирался сам допрашивать террористку, а её должны привезти через четверть часа. Разрешите, я провожу Вас?

- Спасибо, Арчи, я знаю дорогу. И я просила Вас несколько раз, не называйте меня Алекс. Моё полное имя итальянское, Alessandra, буквы «экс» в нём нет. Так что сокращать можно так, как говорит Роб – Sandie, – или как говорили в школе – Sandra, - но уж точно не Alex. Вы говорили, террористку?

- Задержали два дня назад. По нашим данным, связная из группы Ариэля бен Цви. Большая удача – у этих ребят куда меньше народа, чем в «Иргун» и даже в остатках банды Штерна[5], но больше дерзости. По нашим данным, львиная доля мостов семнадцатого числа[6]. – их работа. Так что если через неё мы сможем выйти на их след... Пока, впрочем, молчит. Не понимаю, почему Старик с ней миндальничает, даже флейту ей в камере оставил. У меня бы она уже заговорила... Алекс.. то есть Сэнди, Вы понимаете, это конфиденциально.

- Разумеется. Флейту, говорите... Я ведь в школе тоже играла немного, хотя у меня это не основной инструмент. Если можно, мы с Люси подождём здесь – здесь есть диван, и прохладнее, чем в фойе. Она вытащила из сумочки детскую книжку и протянула дочке.

- Вообще-то это против правил, но ради Вас, Алекс, можно нарушить любое правило (опять Алекс, поморщилась посетительница, но не стала возмущаться вслух. Может, так и лучше – пусть правильное имя остаётся для тех, кто мне нравится). Простите, я должен Вас оставить на пару минут - служба.

Четверть часа, о которых он говорил, оказались подозрительно короткими. Не прошло и пяти минут, как дверь открылась опять, впустив двух ошалевших от жары солдат, сопровождавших миловидную молодую женщину лет двадцати, с коротко остриженными чёрными волосами, с явным облегчением потиравшую запястья – один из солдат держал наручники.

Рыжеволосая офицерская жена и темноволосая арестантка взглянули друг на друга, сначала лениво и несколько смущённо, потом ещё раз, c удивлением, и, наконец, опять – откровенно ошарашенно:

- Сандра?

- Рози?

Так, соображала рыжеволосая Сандра, по-английски здесь лучше с ней не разговаривать. По-ирландски тоже не стоит: часовой земляк, да Рози вряд ли успела выучить как следует – я и сама не очень-то бегло говорю. По-немецки, на родном языке Рози - солдаты разозлятся, они наверняка воевали. Здешнего языка я не знаю, это Роб лингвист, потому и загремел сюда. Попробуем по-французски.

- Давно ты тут? Я не знала. И насколько это серьёзно? .

- В Палестине - полтора года. Нелегально. В кутузке – третий день. Да, боюсь, серьёзно. Слушай внимательно, Сандра, по документам мне неполных восемнадцать – не выдавай им мой настоящий возраст, а то будет ещё серьёзнее.

- Не положено разговаривать с арестованной, мэм, - не очень уверенно запротестовал один из конвоиров, на ист-эндский манер глотая t в середине слов и h в начале. Прекрасно, этот по-французски точно не понимает, не оказался бы только второй джерсейцем каким-нибудь[7].

- Мне можно. Спросите капитана Мак-Махона, если не верите, - не моргнув глазом, сблефовала Сандра, -

- Не обращай внимания, Рози. Хорошо, не выдам, конечно. Я постараюсь помочь, и Роба попрошу – мы полгода как здесь, он служит в военной администрации. Не знаю только, что мы можем сделать. Называть твоё настоящее имя можно?

- Наверное, можно, хотя здесь я Веред Хар-Захав. Роза Гольдберг осталась в Европе – или умерла вместе с… в общем, в Австрию мне возвращаться не к кому. А в Ирландии я была в гостях – не дома. Здесь единственное место на свете, где я смогу быть дома. Когда-нибудь. Арик говорит: скоро.

- Арик?

- Арик Гиршензон. Ариэль бен Цви. Мой жених.

Уловив знакомое имя, второй конвоир решительно заявил (с йоркширским акцентом – пронесло, и, кстати, надо запомнить: земляк Роба), что дальнейших разговоров без личного разрешения начальства не потерпит.

- Отлично, пошли искать папу, Люси (не будем ждать, пока Арчи Мак-Махон появится тут и придётся объясняться). Du courage, Рози!


Эпизод 2.

- Роб, мы должны ей помочь! Это же Рози Голдберг, Ring-а-Rosie, мы играли вместе в школьном ансамбле. А самое главное, она была несколько месяцев секретаршей и помощницей Мика, в самое трудное время – ты должен помнить.

- Сэнди, я решительно ничего не могу сделать и не уверен, хочу ли. Ясно, что товарищей она не выдаст, - не мне тебе это объяснять, вы с ней вместе учились - хотя они у Старика в печёнках сидят. Хорошо хоть, что у этой банды, в отличие от двух других, хватило совести держать перемирие до конца войны в Европе. Но всё равно – устраивать диверсии против нас, когда мы только что кончили воевать против тех, кто... ты понимаешь. И потом, как эти дурни не понимают, что мы всё равно уйдём, на несколько месяцев раньше или на несколько месяцев позже, и как только мы уйдём, на них сразу кинутся с четырёх сторон. Нет, с трёх, с четвёртой море, в которое их и сбросят, если не произойдёт чуда. Так что, казалось бы, самое логичное для них - беречь силы, а не воевать, как полные идиоты, с врагами своих врагов.

-Вчерашних врагов. Сегодняшним мы как раз помогаем. Не надо читать мне лекцию, Роб. Я всё это слышала в пятницу, на рауте. И я помню, что ответил тебе доктор Эйдельман – что если их и сбросят в море, то только из-за нас и из-за того, что мы ограничиваем, а честно сказать - запрещаем иммиграцию, когда у них каждый потенциальный боец на счету. И что возразил ему на это доктор Эль-Хакими..

- Сэнди, я всё прекрасно понимаю. Я взял в руки оружие десять лет назад, чтобы воевать против очевидного зла. Я бы с удовольствием вышел в отставку и занялся наукой, как Мик, ещё в сентябре прошлого года. Изучал бы себе эволюцию арабских корней в андалусийских диалектах – жаль только, в Испанию мне въезд закрыт. Надо было мне сдуру решить после выборов прошлого года, что первому в истории страны правительству социалистов – каких-никаких – стоит послужить ещё немного. Я думал, я буду помогать здесь мирному роспуску империи - мистер Эттли говорил такие красивые слова по этому поводу[8]. ... А на деле – мы не торопимся уходить, а местные только и ждут, когда мы уйдём, чтобы вцепиться друг другу в глотки.

- Не больно-то они и ждут. Особенно арабы.

- Это цветочки, Сэнди. Как только мы уйдём, здесь будет настоящая большая война, и дай Бог, чтобы Рози... Мирный роспуск империи, чёрта лы...,– извини, Сэнди, еле сдержался.

- Это называется сдержался?

- Ну, извини. Так или иначе, очевидного зла что-то не видно. Три стороны – три правды, и я по долгу присяги должен защищать нашу - наименее убедительную, честно сказать. Если бы только все местные были интеллектуалами вроде доктора Эйдельмана и доктора Эль-Хакими, которые могут нормально говорить со мной и друг с другом. Но, боюсь, бал правят не они, а фанатики. И Рози - с ними. Так что, подозреваю, сидеть ей в тюрьме до конца мандата. И только от неё зависит, насколько ей там будет комфортно. Хорошо ещё, что самое страшное ей, кажется, не грозит даже в теории [9].

- Самое страшное ей грозить не должно – по документам она несовершеннолетняя. И на вид ей, действительно, можно дать семнадцать лет.

- Вот именно. Если тебе разрешат свидание, передай ей, пусть молчит, если хочет, но пусть не хамит Старику – он уже грозился, что если она, вместо того, чтобы разговаривать, опять порадует его какой-нибудь из своих любимых мелодий, он не только флейту у неё отберёт, но и вообще подумает, не воспользоваться ли тем, что она несовершеннолетняя.... Ты понимаешь, что я имею в виду. Идея Арчи, разумеется. Он вообще непрерывно убеждает Старика, что нечего с Рози миндальничать, по-хорошему она не заговорит, так что надо попробовать по-плохому... Камеру на солнечной стороне, не очень дружелюбную соседку из арабов, что-нибудь в таком роде...

- Скотина твой Арчи, я его всегда терпеть не могла. И солдаты его не любят. И у такого хватает наглости... Держу пари, что он из тех, кто, будучи старшеклассником в какой-нибудь знаменитой школе, получал откровенное удовольствие, наказывая тростью младших.

- Ты бы выиграла пари, если бы у меня хватило глупости с тобой спорить. Он сам мне рассказывал за стаканом кларета, во всех деталях – как надо разбегаться из угла и как замахиваться для наилучшего эффекта. Мне очень хотелось выплеснуть кларет ему в лицо, но долг офицера и джентльмена... Я с некоторым трудом перевёл разговор на другую тему.


Эпизод 3.

В чём дело, Роб!? Ты сегодня рано. Знаешь, Эстер - не няня, а просто чудо. Поблагодари Эдди Говарда за рекомендацию. Дети её обожают, а у меня, в кои веки, появилось свободное время. Ради этого я, наверное, переживу, если Люси заговорит через некоторое время с акцентом Уайтчепла и Голдерз-Грин [10]. Представь себе, я, не только ту сказку для Люси наконец-то записала, я, похоже, смогу-таки сыграть в любительском спектакле. Всем смертельно надоели Гилберт и Салливан[11], так что Грэйс из американской колонии нашла замечательный короткий рассказ какого-то малоизвестного американца начала века, а я перекладываю его для сцены. С условием, разумеется, что получу главную роль. Я для неё создана – у героини замечательные волосы, и в этом вся штука. Правда, по сюжету...

- Сэнди, Бог с ним, со спектаклем. Тут дело серьёзное. Чего я боялся, то и случилось. Старик, как истинный рыцарь, решил навестить Рози в тюрьме – похоже, последняя попытка уговорить её заговорить по-хорошему. И Арчи увязался с ним. Она опять вместо разговора заиграла ему одну из своих... мелодий – не то «Безымянных солдат», не то что-то ещё в том же роде. Арчи решил собственноручно отобрать у неё флейту, видимо, сделал это не очень галантно и получил по физиономии.

- Рози дала по физиономии Арчи Мак-Махону? Господи, сколько раз мне хотелось...

- Погоди радоваться. Старик вступился, и ему под горячую руку тоже попало. Похоже, что Арчи добился-таки своего. Старик согласился, что по-хорошему Рози не заговорит и для начала собирается угостить её, как несовершеннолетнюю, не то тростью, не то «судебными розгами» [12]. Не знаю, где они прутья найдут подходящие в этом чёртовом климате.

- Этого нельзя допустить. Это безумие. У Рози, в отличие от меня, нет богатого школьного опыта по этой части. Люси-большая чуть не заработала настоящий невроз после первого раза – её чуть не неделями кряду мучили кошмары. И это в семнадцать лет, и в школе, где такие вещи вроде как нормальны. А Рози двадцать с лишним... Она сойдёт с ума или наложит на себя руки, а её друзья этого так не оставят... Роб, ты учился в школе вместе с половиной Уайтхолл, ты должен что-то сделать, позвони Гарольду.

- Звонил. По штабной линии – спасибо Найджелу Фицмайклу. Гарольд говорит, что ради нас с тобой горы свернёт, но помочь пойманной с поличным террористке не может.

- Хорошо, я пойду к Старику сама завтра утром и попробую переубедить его. Ты можешь сделать так, чтобы он меня принял?


Эпизод 4.

- Я ррад добрроте Вашего серрдца, миссис Эйрр-Ноттингтон, но советую Вам найти более благодаррный объект покрровительства, чем мисс Карр...Харр.. никак не могу запомнить.

- Я знала её как Рози Голдберг, сэр Грэм. Мы проучились около года в одной школе. Я не знаю, как она у нас оказалась и кто помог ей - ей одной, без семьи - покинуть Австрию, не дожидаясь 1938 года. Более того, она была...,- тут Сандра прикусила язык, вспомнив о просьбе Рози – работа секретаршей явно не вязалась с её паспортным возрастом), - Сэр Грэм, Вы не можете этого сделать, телесные наказания женщин, даже тюремные, отменены чуть не сто лет назад.

- Отменены наказания соверршеннолетних женщин в метррополии, а здесь колонии – прриходится говоррить с людьми на том языке, которрый они понимают. Запад есть Запад, Восток есть Восток.

Почему-то я именно так и представляла себе его литературные пристрастия, - усмехнулась про себя собеседница генерала, - Надо будет ввернуть цитатку.

- Но, сэр Грэм, Вы ведь имеете дело не с темнокожими туземцами. Эти люди – такие же европейцы, как и мы. Я играла вместе с Рози в школьном ансамбле. Вы же слышали, как она играет на флейте. Вы не можете обращаться с ней, как с дикаркой.

- А мы и не обрращаемся с ней, как с дикарркой. Не забывайте, что мисс... Голдберрг – прростите, никак не могу запомнить её дикое здешнее имя – несоверршеннолетняя. Мы собирраемся всего лишь наказать её так, как наказывают цвет нашего собственного юношества в лучших школах стрраны - вплоть до Итона... Вам дуррно, миссис Эйрр-Ноттингтон?

- Не обращайте внимания, сэр Грэм. Я не могу припомнить точно, но не исключено, что настоящий возраст Рози может быть несколько более взрослым, чем по её документам.

- Вот этого Вы не говоррили, миссис Эйрр-Ноттингтон, а я не слышал. Прри задерржании прри ней был пистолет, и хотя я соверршенно уверрен, что обрращаться с ним она не умеет, но форрмально, будь она соверршеннолетней, это пахло бы уже не ррозгами. Советую Вам забыть о том, что Вы мне только что сказали.

- Благодарю Вас, сэр Грэм. Но ...

- Я очень сожалею, миссис Эйрр-Ноттингтон, но оскоррбление нанесено не лично мне, а прредставителю Администррации Его Величества, и я не впрраве отменять ррешение тррибунала. Единственное, что я могу обещать – что прриводить прриговорр в исполнение будет женщина, и прроцедурра не будет публичной, как для подрростков мужского пола.

- Сэр Грэм, ради Бога, подумайте о последствиях. Я точно знаю, что несколько почти точно таких же случаев было на рубеже веков в России, и посмотрите, чем всё кончилось там. А ведь в подполье едва ли не большинство – потомки выходцев из России, по крайней мере из старой Российской империи. К тому же я здесь всего полгода, но даже я знаю, что эти люди считают себя первым поколением свободных людей после двух тысячелетий рабства и болезненно, обострённо воспринимают унижение. Тем более, раз речь о женщине. Вы получите здесь вторую Южную Африку-1901 или по меньшей мере то, что происходило у меня на родине между шестнадцатым и двадцать вторым годом.

- У Вас на рродине?

- Я из Ирландии, сэр Грэм.

- Вот уж не подумал бы. У Вас соверршенно нет акцента.

- Вы не первый, кто говорит мне, поверьте. Я училась в респектабельной закрытой школе, и если не выражаться, как леди, то последствия могли быть...неприятными.

- Да, у нас в школе тоже не ррекомендовалось говоррить на шотландском диалекте, по кррайней мерре прри учителях.

- Вот видите! Это, кстати, именно школа сделала меня убеждённой противницей телесных наказаний – то есть в школе я об этом не задумывалась, я с этим выросла, и, видит Бог, в опыте у меня недостатка нет. Но потом – задумалась и ясно поняла, что они попросту не работают – по собственному опыту и по опыту всех моих одноклассниц. Только запугивают и озлобляют, а учат только одному - в следующий раз не попадаться. Я успела вступить в Англии в Лигу Защиты Гражданских Прав[13], под влиянием моей золовки, sister-in-law - жены моего брата, мы дружили в школе, я в её честь даже дочку назвала. Она, кстати, наполовину Ваша соотечественница и работает сейчас у Вас на родине, на историческом факультете Эдинбургского университета... Жалко, сделать мы ничего не успели – в военное время были более неотложные дела.

- Мне тррудно одобррить Вашу позицию. Наша система наказаний - часть славной спарртанской тррадиции, сделавшей Имперрию великой. А рраз вы учились в одной школе, то, следовательно, и у мисс... Голдберрг есть некоторрый опыт, Рраз так, то она должна перренести наказание без особых сложностей.

- Как раз у неё опыта нет! У нас... сменилась директриса вкоре после её появления (Господи, как это было важно тогда, какой ерундой кажется сейчас, после всего, что произошло с тех пор, и какой дурой я должна ему казаться...). Сэр Грэм, Вы же сами должны понимать, что я права! Такими методами никого нельзя исправить...

- Я и не ррассчитываю испрравить её харрактерр. Это не моё дело. Я не школьный учитель. Мне нужно выловить эту банду до того, как их… акции прриведут к серрьёзным жерртвам. Я потрратил несколько дней, пытаясь убедить её заговоррить по-хоррошему, но теперрь вынужден прризнать, что фанатики гуманного обрращения не понимают. Надеюсь, что эта маленькая, безврредная и вполне законная пррроцедурра, a shorrt sharrp shock, даст ей понять, что с теми, кто непрримиррим к нам, и мы можем быть жёсткими – повторряю, не наррушая закона.

- Неужели Вы думаете, что сильного человека можно сломить унижением? По себе проверьте, сэр Грэм. Вы тоже сильный человек, и ... Про диалект не знаю, но акцент-то у Вас остался очень сильный. Правда, Вам проще. Как я теперь поняла, англичане инстинктивно считают человека, говорящего с шотландским акцентом – простите – скучноватым, зато заслуживающим доверия. А с ирландским – ровно наоборот.

- Я убеждён, что Вы-то заслуживаете доверрия, миссис Эйрр-Ноттингтон.

- Потому что у меня нет акцента? Нет-нет, я пошутила. Простите, сэр Грэм, раз я заслуживаю доверия, может быть, Вы разрешите мне сделать последнюю попытку? Если бы я могла поговорить с Рози наедине, и не в комнате свиданий, а прямо в камере, чтобы было очевидно, что никто не подслушивает.... Как в той же «Балладе о Востоке и Западе» – «когда сильный с сильным лицом к лицу» - а почему, собственно, сильный с сильным, а не сильная с сильной? Возможно, я смогла бы уговорить её вывести Вас на след группы. Если, разумеется, Вы лично обещаете мне, что никто из них не разделит судьбу Авраама Штерна[14]

- Пррямо в камерре? Это прротив всех прравил...

- Я знаю, что у Вас есть полномочия, если не нарушить правила, то по крайней мере слегка погнуть их... Это может быть Ваша единственная возможность выйти на след Ариэля бен Цви – равно как и избежать крайне неприятной обязанности. Я знаю, что Вы рыцарь не только с формальной точки зрения, и убеждена, что Вы не можете с лёгкой душой велеть высечь женщину.

- Девчонку, а не женщину.

- Какая разница... Я рассчитываю избавить Вас от необходимости сделать это.

- Подозрреваю, что Вы в тюррьме не бывали, миссис Эйрр-Ноттингтон.

- Я бОльшую часть детства провела в тюрьме, сэр Грэм. Только она называлась респектабельным интернатом.

- Ну нет, настоящая тюррьма – это хуже. Ррешётки на окнах, глазок на дверрях. Какая тут открровенность. Хоррошо, я постарраюсь устрроить вам свидание в доме начальника тюррьмы – он не только мой подчинённый, но и мой личный знакомый. Только имейте в виду: дом за перриметрром внутрренней охрраны. Остаётся внешняя, аррмейская, но на всякий случай я поставлю у дома дополнительный карраул. Если что, срразу зовите на помощь.


Эпизод 5.

- Барышня, 2147, пожалуйста. Роб? Только вернулась. Бесполезно. Не знаю, все шотландцы такие упррррямые, или только он и Люси-Большая. Тоже, бывало, как взбредёт ей идея в голову, так трактором не сдвинешь. Да, и ещё Арчи. Тоже, как я понимаю, разве что наполовину шотландец, но упрямства ему не занимать: казалось бы, «нет» - достаточно короткое и ясное слово, но он с завидным упорством умудряется его не понимать. Словом, я еле уговорила Старика разрешить мне поговорить с Рози последний раз сегодня вечером. Я обещала ему, что попробую уговорить её заговорить, на этом и только на этом условии он может избавить её от... В чём дело, Эстер?

- Оуэн не засыпает, мэм. Не знаю, жара или что ....

- Роб, я перезвоню позже. Оуэн опять не спит, придётся попробовать мою безотказную колыбельную.

Менее подходящую к обстановке колыбельную трудно было себе представить. За закрытыми ставнями доводило до каления тысячелетние камни великого города и плавило мозги редких прохожих сумасшедшее солнце Святой Земли, а она пела о мокром октябрьском ветре, стучащемся в стены старого замка в далёкой, дождливой и ветреной стране, пела, впрочем, думая не о словах, а о том, что предстояло вечером. На третьем повторении как раз того куплета, который так не нравился Люси (“Send all ill winds to hinder us, //My helpless babe and me, // Dread spirit of Blackwater banks, // Clan Eoin’s wild banshee, //But Holy Mary, pitying us, //In Heaven for grace doth sue, //Singin’ ha shu bai lu lai lu lo lan, // Singin’ ha shu bai lu lo lu... “) малыш начал, наконец, обнадёживающе клевать носом.

Сандра осторожно допела последний куплет -

«Take time to thrive, my ray of hope, //In the garden of Dromore, //Take heed, young eaglet, till your wings//Are feathered, fit to soar,//A little rest, and then, our land//Is full of work to do,//Singin’ ha shu bai lu lai lu lo lan,//Singin’ ha shu bai lu lo lu... “ – и тихо-тихо уложила спящего сынишку в кроватку.

Вот именно. A little rest, and then, our land is full of work to do – немного отдыха, а потом, наша земля полна несделанных дел. Рози, конечно, будет отказываться наотрез, она не привыкла подводить друзей... но я ей объясню...

Эстер, сегодня Вы забираете Люси из школы – я останусь с Оуэном.

*****

Жара немного схлынула, когда Сандра, чмокнув на прощание допивавшую молоко Люси и тихонько погладив всё ещё спящего малыша, вышла из дома и направилась к ожидающему автомобилю, любезно присланному генералом. Раз в жизни появившись на улице без детей или хотя бы одного ребёнка, она выглядела настолько эффектно, что трое молодых людей в уличном кафе напротив, не сговариваясь, отложили газеты (две «Гаарец» и одну «Палестайн Пост») и проводили её длинными взглядами. Сандра, как все по-настоящему красивые женщины, привыкла к этим взглядам – длинным, восхищённым, часто оценивающим и не всегда особенно чистым. Слышать разговор молодых людей она, конечно, не могла, да и не поняла бы, не зная языка, а жаль. Он мог бы оказаться для неё очень небезинтересным:

- Ари, решать тебе, но я тебе точно говорю, лучше её нам и не найти. Жена британского офицера – так? Так. У мужа связи в Лондоне – так? Так. Примерно одного возраста с Розой – так? Так. Они с Розой, как Эстер говорит, чуть ли не в школе вместе учились, и даже внешне похожи, только эта рыжая. А главное, Эстер точно слышала, как она говорила по телефону – она собирается уговаривать Розу выдать нас.

- Долго ей придётся уговаривать. Шмуэл, у неё двое детей.

- А кто детей-то собирается трогать?

- А если англичане не поддадутся и нам таки придётся сделать это? Она потом ничего с собой не сделает? Этого я брать на душу не хочу. Мы не убийцы– мы солдаты без формы и без имён. [15]

- Вот именно ради детей и не сделает. И потом, она-то привычная. Она англичанка, их всех драли в школе, как сидорову козу. А её в первую очередь – Эстер слышала, как она говорила мужу. А что нам ещё-то делать? Штурмовать тюрьму у нас сил нет, по крайней мере у нас одних. В старой организации на такое не пойдут. А идти на поклон к «Эцель» ты не хочешь.

- Штурм за вечер-два всё равно не подготовить. А с «Эцель» я без прямого приказа центра не связываюсь, и с «Лехи» тем более. К тому же они готовят что-то своё, а что, не говорят, конечно. У нас своя свадьба, у них своя.

- А мы не можем раз в жизни поправить пословицу[16] и попробовать танцн мит эйнем тохес ойф цвей хассенес (потанцевать одной задницей на двух свадьбах_прим. переводчика)?

- Слышать больше не хочу этот язык. Пусть остаётся там, в Вильно - язык рабства и унижений, а мы свободные люди. Свободный народ в стране нашей .[17]

- Арик, с чего вдруг? Язык пророков хорош для молитвы, для поэзии и даже для секретных директив, но уж пошутить-то дай мне на мамэ-лошн[18].

- Имей в виду: ни Адар, ни Моше твои хохмы просто не понимают. Один родился здесь, а второй из Греции и в детстве говорил на ладино. [19]

- Ребята, отвлеклись. Лучше о Розе думайте и на какой свадьбе ей придётся танцн мит эйнем тохес – извини, Ари – если мы будем терять время.

- Ну, делать нечего. Захватываем сразу около тюрьмы, покажем им лишний раз, что мы их не боимся. Никакой стрельбы мне без крайней необходимости... А завтра утром Эстер – она говорит по-английски, как на родном языке – должна позвонить генералу Уркуарту и доходчиво объяснить ему, что если англичане посмеют высечь Розу, мы не постесняемся сделать то же самое с этой рыжей красоткой, которая хотела сделать из неё предательницу.

- Измельчал народ. Эстер дней наших приходится не открывать глаза царю Ахашверошу, а шантажировать его.

- Аман он, а не царь Ахашверош.

- Ари, а если они всё-таки... Мы это действительно сделаем?

- Я знаю? Будем рассчитывать, что либо генерал таки сдастся сам, либо пускай муженёк задействует свои связи в Лондоне. Хватит разговаривать, времени мало.

- Порядок. Адар ждёт с машиной.


Эпизод 6.

Рози перевели из камеры в дом начальника тюрьмы заранее, за полчаса до свидания. В порядке последнего жеста доброй воли этот добросердечный джентльмен велел даже вернуть ей на эти полчаса конфискованную флейту – жест, явно не достигший своей цели, поскольку арестантка немедленно принялась демонстрировать охране – равно как и другим заключённым – что дух её не сломлен ожидающими её неприятностями, радуя их – вперемешку с невинной классической музыкой - как раз теми песнями, из-за которых попала в беду.

Для солдат внешней - армейской – охраны тюрьмы, музыка – любая – была скорее развлечением, чем помехой, так что они без особого протеста слушали величавую мелодию, когда - как раз под заключительное «бе арцейну, эрец Цийон в Ерушалаим » [20] - на посту охраны появилась миссис Эйр-Ноттингтон, в сопровождении солдата – водителя, и протянула начальнику караула подписанный генералом Уркуартом пропуск.

- Да, мы в курсе, мэм. Надо же... Особые условия.. Вы что же, готовить её будете к этому делу?

- Нет, уговаривать. Генерал обещал простить её, если заговорит.

- Ох, трудно Вам будет, мэм. Такую уговоришь... Жалко её немного, но получит то, что заслужила.

- Кто знает. Я удачливая - «удача ирландцев».

- Ну разве что на это надеяться. Кстати, и в карауле у дома будет Ваш соотечественник. Дайгнэн, проводите даму.

- «Опять Вы? Привет, земляк», - подмигнув Лиаму, Сандра последовала за ним к дому, из которого доносилась музыка. Впрочем, как только она исчезла в отведённой под свидание комнате, флейта замолкла – свидание началось. Караульным - Лиаму, ещё одному солдату и сержанту – старшему – пришлось придумывать собственное развлечение. Лиам, например, пытался напевать про себя куплеты из старой солдатской песенки про квартирмейстерский склад, на котором водятся крысы с добрую кошку, яйца, у которых только что ноги не растут, пиво, к которому безопаснее не приближаться, и тому подобные прелести. Он как раз начал следующий куплет - «there was rum, rum, for the General’s tum// In the quartermaster’s stores” - который в данном случае был вряд ли уместен, поскольку считалось, что генерал Уркуарт, как истинный шотландец, пьёт не ром, а виски, - когда музыкальное развлечение было прервано появлением начальника тюрьмы, немного знавшего сержанта неформальным образом.

- Слушайте, Бейкер.. Вы ведь электрик по гражданской специальности... Вы всё равно тут торчите, а у меня опять проводка полетела... Откуда только у здешних строителей руки растут... Гражданского электрика сюда не пустят, а армейского пока дождёшься... Не посмотрите? Куда она, арестантка, отсюда денется – внешняя-то охрана не спит... За мной не залежится...

- Ну, все -то мы оставить пост не можем. Кёрби, Вы поможете мне. Дайгнэн, Вы присмотрите за домом. Одним глазом – за окном, вторым - за дверью. На дверь и я буду посматривать...

- С Вас пинта в следующем увольнении, Sarge[21]. Хотя разве тут настоящую пинту найдёшь...

Как видно, Сандра всерьёз пыталась спасти бывшую соученицу, потому что битых полчаса никаких звуков из дома не доносилось Но и проблема с проводкой оказалась, видимо, серьёзной, поскольку Лиам всё ещё караулил в одиночестве, когда флейта заиграла снова. Увы, это была грустная мелодия, и, когда посетительница вновь появилась на крыльце, было более чем очевидно, что цели своей она не достигла. Не говоря о её подавленном виде и даже как будто изменившейся, усталой походке, из-под очков рекой лились слёзы, от которых лицо миссис Эйр-Ноттингтон распухло и покраснело.

Помотав отрицательно головой на очевидный вопрос Лиама, посетительница сквозь слёзы бросила ему - громким шёпотом с лёгким ирландским акцентом - «пока, земляк».

- Подождите, мэм, я провожу Вас. Sarge, как там Ваша проводка? Я не могу оставить пост!

Сандра, с трудом подавляя рыдания, махнула рукой, как будто говоря «сама дойду». К тому моменту, когда сержант с помощником выбрались из дома, кое-как наладив проводку, критические секунды были потеряны - посетительница уже добрела до поста внешней охраны, отдала начальнику сменившегося за время свидания караула пропуск и ступила за ворота на медленно остывающую вечернюю улицу, сверкнув на прощание ослепительно рыжим блеском волос из-под соломенной шляпки, - одна, без провожатого... Лиам не был суеверен, но что-то в её беззащитной фигуре внушало ему неясное опасение или предчувствие беды – а кроме того, уж очень хотелось поглядеть на неё ещё разок. Лиам отпросившился у сержанта выкурить сигаретку – отказать ему было нельзя, учитывая, что он только что отработал на посту за троих - и выскочил за ворота.

Свою землячку Лиам увидел сразу - она ждала обещанную машину в крохотном скверике напротив тюремных ворот, в сомнительной тени нескольких довольно чахлых лимонных деревьев. И тут произошло нечто, чего Лиам не ожидал, хотя, может быть, предчувствовал... Вместо казённой машины, ожидавшейся через пять минут, рядом со сквером с визгом притормозил совсем другой автомобиль – потрёпанный «Остин» девятьсот мохнатого года выпуска, в Европе таких, считай, и не осталось, только в колониях. Из него выскочили двое молодых людей в белых рубашках, бесцеремонно схватили рыжеволосую землячку Лиама поперёк талии, одновременно пытаясь зажать ей рот, впихнули её в машину, вскочили следом – вся процедура заняла секунду - и «Остин» с неожиданной для этой антилопы-гну прытью взял с места в карьер. Выплёвывая окурок, Лиам заорал «тревога», вылетел на улицу, на ходу сдёргивая с плеча «энфилд», пару раз выстрелил по колёсам и с ругательством опустил карабин - бешено разгоняющийся автомобиль поднял на немощёной улице настоящую дымовую завесу, то есть такую пыль, какую тоже вряд ли найдёшь в Европе, по крайней мере, в Северной, и уж точно не найдёшь ни в вечно мокром Ольстере, ни в джунглях Бирмы. К тому моменту, когда из ворот высыпали остальные охранники, автомобиль уже заворачивал, не снижая скорости, за угол. Опять грубо нарушая устав, Лиам швырнул карабин на землю и вцепился руками в волосы.

Продолжение следует.



- Примечания автора.



[1] Deputy High Commissioner for Palestine –насколько мне известно, должность Заместителя (deputy) Верховного Коммиссара Палестины так же вымышлена, как и сам персонаж.

[2] Банши (banshee) - в ирландской мифологии демон в образе женщины, предвещающий смерть своим пронзительным криком.

[3] paddy – рисовая делянка и одновременно не очень уважительное прозвище ирландца

[4] к сэру Эвелину – видимо, имеется в виду генерал сэр Эвелин Баркер, командующий британскими войсками в Палестине в описываемое время

[5] в «Иргун» и ... остатках банды Штерна - «Иргун» (Иргун Цваи Леуми, «Национальная военная организация», или в сокращении на иврите «Эцель») и «банда Штерна» (в израильской терминологии – «Лехи», сокращение от «Лохамей Херут Исраэль» – «борцы за свободу Израиля») – радикальные (или террористические - в зависимости от позиции пишущего) подпольные правосионистские вооружённые группы в Палестине 40х годов. «Эцель» (с 1943 года) и особенно «Лехи» вели вооружённую борьбу не только против арабов, но и против англичан даже во время Второй мировой войны, в отличие от более умеренной «Хаганы» (вооружённое крыло левосионистских организаций, которое многие источники считают прообразом Армии Обороны Израиля) и её ударной части – «Палмаха». В описываемый момент, в «Палмахе» было около 2000 бойцов, в «Эцель» между 1000 и 1500, в «Лехи», согласно разным источникам, от 80 до 300. Я позволил себе добавить к этим трём реально существовавшим группам вымышленную четвёртую.

[6] Львиная доля мостов 17-го числа – очевидно, имеется в виду акция объединённого еврейского подполья в Палестине 17 июня 1946 года, в ходе которой были одновременно взорваны все мосты, соединявшие подмандатную территорию с внешним миром. Во время одного из этих взрывов погибло 14 бойцов «Палмаха». Данных о потерях среди англичан я не нашёл, вполне возможно, что их не было.

[7] джерсейцем каким-нибудь – коренные жители острова Джерси говорят на «своём» языке – «le jercais» - представляющем собой (хотя джерсейцы не любят в этом признаваться) вариант старофранцузского, так что французский язык понимают без перевода.

[8] мистер Эттли говорил такие красивые слова – Клементу Эттли, премьер-министру в послевоенном лейбористском правительстве Великобритании (1945-1951 гг.), приписывают фразу «мы будем недостойны победы над фашизмом, если не повернёмся спиной к империализму». Похоже, однако, что это апокриф - найти цитату я не смог.

[9] самое страшное ей... не грозит даже в теории Строго говоря, по колониальным законам, совершеннолетнего подпольщика, пойманного с оружием, можно было повесить за одно это, но до 1947 года англичане приводили в действие смертные приговоры подпольщикам в Палестине крайне редко (если точнее, трижды, и во всех трёх случаях, технически говоря, по обвинению в убийстве). Обычно казнь заменялась высылкой в малоприятные для здоровья районы Африки.

[10] с акцентом Уайтчепла и Голдерз-Грин. Уайтчепл и Голдерз-Грин – в описываемое время традиционно еврейские районы Лондона.

[11] “надоели Гилберт и Салливан. Уильям Гилберт (драматург-либреттист) и Артур Салливан (композитор) - авторы «культовых» комических оперетт викторианского и эдвардианского времени, до сих пор очень популярных среди любительских театральных и музыкальных коллективов Англии. Из их оперетт происходят, в частности, те комические куплеты, которые поют герои Джерома К. Джерома. Подробнее см., например, http://en.wikipedia.org/wiki/Gilbert_and_Sullivan

[12] «судебными розгами» - «судебные розги» (judicial birch) использовались для наказания несовершеннолетних правонарушителей в Великобритании до 1947 года. Отличались от «итонских» или школьных чуть большей толщиной прутьев и меньшим их количеством в пучке, то есть представляли собой нечто более привычное русскому тематическому читателю.

[13] Лига Защиты Гражданских Прав (Civil Rights League) – малоизвестная, маловлиятельная и малочисленная общественная организация в Великобритании в середине XX века, боровшаяся, в числе прочего, за полную отмену ТН, школьных и юридических. К сожалению, организация настолько малоизвестная, что я видел упоминание о ней только в одном месте в Сети, которое теперь не могу найти – так что возможно, что она просто вымышленная.

[14] не разделит судьбу Авраама Штерна. Авраам Штерн - руководитель подпольной организации «Лехи» (см. выше). Поэт-националист. В своей борьбе против британских колониальных властей дошёл до того, что всерьёз рассматривал возможность самоубийственного союза с фашистской Германией. Арестован англичанами в 1942 году и немедленно застрелен – по официальной версии, при попытке к бегству, но у героини есть серьёзные основания не доверять этой версии. Подробнее см., например, ru.wikipedia.org/wiki/Штерн,_Авраам

[15] Мы-солдаты без формы и без имён – строчка из песни на слова Авраама Штерна (см. выше) «Безымянные солдаты» - гимна подпольной организации «Лехи» (см. выше).

[16] поправить пословицу. Полностью пословица, о которой идёт речь, звучит так: «мит эйнем тохес кен мен нит танцн ойф цвей хассенес» - «одной ж**ой на двух свадьбах не потанцуешь».

[17] Свободный народ в стране нашей – да простят меня израильтяне за цитату из их государственного гимна (с 1948 года). В описываемый период написанная в XIX веке «Атиква» («Надежда») была, разумеется, гимном ещё не государства, а только сионистского движения. Полностью строчка в дословном переводе: «не умерла ещё наша надежда, надежда двух тысячелетий: жить как свободный народ в стране нашей, стране Сиона и Иерусалима».

[18] мамэ-лошн – язык мамы, родной язык. Заметная часть первых еврейских поселенцев Палестины относилась к языку идиш примерно так, как герой рассказа – как к языку рабства и унижений, который должен остаться в прошлом - но в описываемый период он ещё был для подавляющего большинства палестинских евреев родным.

[19] В детстве говорил на ладино. Ладино, или джудезмо, или иудейско-испаньольский – один из двух основных т.н. жаргонов – языков евреев рассения. На ладино говорили большинство т.н. сефардов –потомков евреев, изгнанных в конце XV века из Испании и осевших на землях бывшей Оттоманской империи – от Марокко до Балкан. Ладино относится к испанскому примерно так, как идиш (язык ашкенази, (восточно)европейских евреев) – к немецкому. В описываемый момент сефардов, говорящих на ладино, в Палестине было очень мало, они появились позже. Подробнее см., например, ru.wikipedia.org/wiki/Еврейские_языки

[20] «бе арецейну, эрец Цийон в Ерушалаим» - «в стране нашей, стране Сиона и Иерусалима» (см.выше).

[21] Sarge (сокращение от «Sergeant») – неформальное, но достаточно уважительное обращение рядового к сержанту. Не знаю, как передать по-русски.

[Книжник]

Вместо казённой машины, ожидавшейся через пять минут, рядом со сквером с визгом притормозил совсем другой автомобиль – потрёпанный «Остин» девятьсот мохнатого года выпуска, в Европе таких, считай, и не осталось, только в колониях. Из него выскочили двое молодых людей в белых рубашках, бесцеремонно схватили рыжеволосую землячку Лиама поперёк талии, одновременно пытаясь зажать ей рот, впихнули её в машину, вскочили следом – вся процедура заняла секунду - и «Остин» с неожиданной для этой антилопы-гну прытью взял с места в карьер. Выплёвывая окурок, Лиам заорал «тревога», вылетел на улицу, на ходу сдёргивая с плеча «энфилд», пару раз выстрелил по колёсам и с ругательством опустил карабин - бешено разгоняющийся автомобиль поднял на немощёной улице настоящую дымовую завесу, то есть такую пыль, какую тоже вряд ли найдёшь в Европе, по крайней мере, в Северной, и уж точно не найдёшь ни в вечно мокром Ольстере, ни в джунглях Бирмы. К тому моменту, когда из ворот высыпали остальные охранники, автомобиль уже заворачивал, не снижая скорости, за угол. Опять грубо нарушая устав, Лиам швырнул карабин на землю и вцепился руками в волосы.


Часть II, короткая.




Эпизод 7.

Автомобиль заворачивал, не снижая скорости, за угол, оставляя позади треск выстрелов; пассажиры, одновременно проклиная и благословляя шофёрские таланты Адара «бен-Эреца» Эрдмана, повалились друг на друга, причём Ариэль бен Цви навалился всем телом на только что взятую заложницу, с которой при повороте слетела соломенная шляпка. И тут видавший виды самопровозглашённый предводитель новых Маккавеев замер с открытым ртом, когда пленница, вырываясь, прошипела «Арик, шлемиль (недотёпа), пусти, задавишь», а вместе со шляпкой на полу машины остались приклеенные к ней пышные рыжие лохмы.

===

Лиам Дайгнэн в третий раз объяснял суть происшедшего и соответствие своих действий инструкции хмурому офицеру военной полиции, когда звуки, доносящиеся со стороны домика начальника тюрьмы (в суматохе полицейские внутренней охраны не успели отвести арестантку обратно в камеру) заставили его насторожиться. Лиам прислушался ещё раз. Да, сомнений не было – арестантка играла колыбельную его детства, “October winds lament around the castle of Dromore//But peace is in its lofty halls, a phaisde ban a-stor”. Разинув рот от удивления, Лиам доложил об этом странном музыкальном превращении своему собеседнику, который, зевнув для начала, подумал и велел Лиаму проверить, если он абсолютно уверен. Вихрем пронессшись мимо сержанта, по-прежнему торчавшего под окном, и едва кивнув второму часовому, стоявшему у дверей, Лиам, не постучав, рывком распахнул дверь, увидел арестантку, стоящую у окна спиной к нему с флейтой у рта - и сразу понял, что произошло нечто чрезвычайное. Арестантка была как арестантка – среднего роста, худенькая, коротко (и очень неумело) стриженая. Но вот цвет её волос даже дальтоник не назвал бы чёрным. Они были рыжие. Огненно-рыжие.

Пятясь назад, Лиам прошептал, не очень заботясь о том, чтобы его услышали:

- Что Вы наделали, мэм... Что Вы наделали...

[Книжник]

Часть III

Эпизод 8.

- Хал? Да, опять я. Спасибо, я-то в порядке, но вот Сэнди, честно сказать, попала в небольшую переделку... Хал, насчёт гор, которые ты собирался сворачивать, если мне или Сэнди понадобится помощь...

*****

- Мистер Джейкобс, я ничего не понимаю. Почему мою жену держат под стражей вторую неделю? По закону, должны были либо выпустить в течение трёх суток, либо предъявить обвинение и опять же выпустить – под залог до суда, я надеюсь, никто не заподозрит мою жену или меня в том, что мы попытаемся скрыться. Я понимаю, что шансов выиграть дело у Вас, говоря откровенно, нет, но по крайней мере процессуальные вопросы...

- Я на вашем месте не был бы так пессимистичен, капитан Эйр-Ноттингтон. Увы, расширенные полномочия военной администрации означают, что здесь не всё делается так, как в метрополии. Но официального военного положения в подмандатной территории нет, а миссис Эйр-Ноттингтон – гражданский человек и полноправная британская подданная. Следовательно, суд может быть только судом присяжных, а присяжные – люди. Очаровательная молодая дама, мать двоих детей... Должен сказать Вам, что первоначально я советовал моей подзащитной признать себя виновной и заявить откровенно, что она действовала из принципиальных соображений, как активистка «Лиги защиты гражданских прав», которой я тоже симпатизирую, кстати сказать. Тем более, что, по её словам, миссис Эйр-Ноттингтон сказала примерно это генералу Уркуарту на первом, неофициальном допросе.

- Какой чёрт потянул её за язык?! Узнаю Сэнди...

- Я сказал ей то же самое, более профессиональным языком. Однако, по здравом размышлении, официальная версия Вашей жены, будучи, конечно, не очень водонепроницаемой, не так уж и плоха. Я, пожалуй, могу поверить, что она обрезала волосы и изготовила из них подобие парика, готовясь к любительскому спектаклю (удивительно подходящее к здешним местам название, хотя, как я понял, речь там идёт не о евангельских волхвах). С несколько большим трудом, но всё-таки могу поверить и в то, что она решила носить этот парик до спектакля, не снимая – чтобы гарантировать сюрприз для зрителей во время спектакля – и надела даже на свидание. И даже в то, что она проболталась об этом террористке, которая затем заставила её поменяться одеждой, объяснив,что ваша няня – агент подполья и угрожая, что в случае отказа её сообщники похитят детей. Разумеется, эта угроза могла бы быть только блефом – служебное расследование установило практически наверняка, что у терористки не могло быть контактов с сообщниками – но можно предположить, что Ваша жена не подумала об этом перед лицом угрозы. Наконец, я могу поверить, что, хотя террористка взяла с неё клятву молчать до обхода, миссис Эйр-Ноттингтон придумала находчивый способ привлечь к себе внимание до того времени, заиграв песню, хорошо известную ей и одному из охранников – её земляку.

- Признаться, даже мне не так просто во всё это поверить...

- Разумеется, есть немало противоречий и слабых мест, над которыми надо думать. Но в руках опытного адвоката, хотя бы даже и моего уровня – хотя до Вашего знаменитого тестя мне далеко - эта версия вполне может сослужить неплохую службу. В суде, как известно, бремя доказательства лежит на обвинении, и доказательство это должно быть «не допускающим разумных сомнений». Когда генерал Уркуарт, наконец, соблаговолит принять меня, я непременно изложу ему эти соображения. Кроме всего прочего, я намекну ему, что и для его собственной репутации было бы разумнее не доводить дело до суда. Одно дело – стать жертвой изощрённого замысла террористов, другое – признать, что его и его людей - и террористов, похоже, тоже - обвели вокруг пальца две вчерашних школьницы. Не падайте духом, капитан.

- Я никогда не падаю духом, мистер Джейкобс. Я в разных переделках бывал. Вот с палкой приходится ходить. Иногда полезная вещь, между прочим.

- Что ж, капитан, будем надеяться, что и из этой переделки мы с Вами выйдем без урона и, может быть, с пользой. Всего доброго, капитан. Добрый вечер, лейтенант Фицмайкл.

****

- Заходи, Найджел, спасибо, хоть ты меня не бросил. Можно разговаривать громко – дети спят, дом, слава Богу, вместительный. Выпить хочешь?

- Не откажусь, Роб. Честно сказать, я боялся найти твою знаменитую коллекцию полупустой, а тебя - в соответствующем состоянии.

- Не на того напали. «Лагавулин»? «Лафройг»? «Талискер»?

- «Лафройг», со льдом, если можно. «Талискер» - это всё равно, что дёготь пить. Я всё удивляюсь, что ты ирландского виски не держишь.

- Я предпочитаю шотландское, а Сэнди в этом отношении не патриотка и никакого в рот не берёт. Сэнди, Сэнди, что на неё нашло... Я не понимаю, что они с ней делают - держат под стражей чуть не две недели, дети плачут, с новой няней у них отношения не ахти...

- Роб, я почти уверен, что они тянут потому, что сами не уверены, чего хотят. Старик уважает тебя и симпатизирует детям. К тому же он только что обнаружил, что брат Сэнди женат на дочери его погибшего товарища по Сорок третьему полку. А если передавать дело в суд...

- Мне бы, может, и легче было, чем такая неопределённость. Я велел Дэвиду Джейкобсу - вы столкнулись в дверях - нажимать на них непрерывно. В военной полиции кивают на Старика и его расширенные полномочия, Старик ссылается на занятость и ни Джейкобса, ни меня видеть не хочет. Тем более, и пропуск у меня отобрали. Что говорят...?

- Весь гарнизон, как ты понимаешь, до сих пор гудит, как улей. Официальному объяснению Сэнди, конечно, никто не верит – включая меня, да и тебя, кажется, тоже. Увы, неизбежно всплыли происхождение и родословная Сэнди - сколько там, восемь поколений мятежников?

- Семь, если верить её брату, но он историк и верит только тому, что может доказать. Но во время последней войны и Мик, и сама Сэнди были на правильной стороне.

- Не всех это убедит. Больше всех пылают от возмущения дамы. Кое-кто из них даже высказался в клубе при Старике в том духе, что Сэнди сама заслуживает ровно того, от чего избавила террористку. Старик, как рыцарь, покраснел и отмолчался. Он, кстати, непрерывно подчёркивает, что ты не под домашним арестом и не уволен в отставку, а только отстранён от должности временно до окончания разбирательства. И дело, по официальной версии, не только в том, что натворила или не натворила Сэнди, но и в исчезновении твоей мэри поппинс – Эстер Сегал. Похоже, подтверждается, что она работала на подполье и сбежала, когда запахло жареным. Ты хоть не трепался дома ни о чём существенном?

- Меня уже допрашивали, очень вежливо. Я сказал им, что нет.

- Не вовремя это всё, Роб. Старик сейчас и правда занят по горло, а тебя нам ох, как не хватает. Операция «Агата» прошла-таки в прошлую субботу[22], ты слышал, наверное. Мы завалены конфискованными документами, горы документов, корзины целые, Эдди Говард не справляется, а местным переводчикам Старик доверяет ещё меньше, чем раньше. К тому же арестованных полно и многие отказываются говорить по-английски. Уже сейчас, по правде сказать, ясно, что большую часть придётся выпускать, да и те, кто связан с подпольем – мелкая сошка. Арчи очень надеялся, что мы опять поймаем нашу общую знакомую – Эдди съязвил, что Арчи, мол, рассчитывал подглядывать в замочную скважину за этим самым, и очень расстроился, что спектакль сорвался.... Но нет, из их группы никто не попался. Зато есть очень интересная новость – я, собственно, с этим к тебе и шёл. Интересное дело...

- Какое?

- Видишь ли, операция была масштабная, их руководство всерьёз перепугалось, похоже. Тем более, что кое-кто из них сам для острастки попал под арест. Бен-Гурион из Парижа призвал к возобновлению перемирия [23]. Мол, помощь нелегальной иммиграции - да, сбор оружия – да, тем более, мы конфисковали огромный склад в одной из их сельскохозяйственных коммунн. Но стрельба и взрывы – это, мол, нет. Конечно, «Иргун» и банда Штерна послали его с его призывом куда подальше, так что похоже, что объединённому подполью конец, и нам будет полегче. Но вот та группа, из которой наша общая знакомая - никак не запомню их дикую аббревиатуру – неожиданно заявила, что в ответ на призыв центра прекращает, как они это назвали, военные действия. Причём, представь, специально позвонили Старику лично, и его секретарь клянётся, что узнал голос – женский, с лёгким ирландским акцентом. Похоже, что это ответная любезность. А если так, то Сэнди оказалась в каком-то смысле права – она добилась-таки по-хорошему того, чего наверняка не удалось бы добиться по-плохому.

- А это не блеф?

- Не похоже. Собственно, можно сказать, что группа прекратила существование как самостоятельная единица. Большая часть во главе с самим главарём вернулась в «Палмах», от которого и откололась прошлой весной, а двое или трое несогласных ушли в «Иргун». А это подтверждает наш информатор.

- Ну, Рози... Значит, это она их убеждала, убеждала, и убедила, наконец... Вот уж действительно, сильный с сильным – или сильная с сильной - лицом к лицу...

- Вот именно. Формально это ничего не меняет, конечно, но у Старика есть совесть, и у Джона Лёрчера в военной полиции – тоже, только она глубже спрятана. Так что вероятность, что ни обвинения, ни суда не будет, резко повышается – в каком-то смысле, судить Сэнди не за что.

Эпизод 9.

- Роб? Помнишь вчерашний разговор? Так вот, тебе сначала хорошую новость или плохую?

- Давай хорошую.

- Хорошая - Старик сдался, обвинения не будет и суда тоже, объяснение Сэнди официально принято, можешь забирать её хоть сейчас. Плохая – меня попросили указать тебе, скажем так, на крайнюю желательность прошения об отставке по собственному желанию.

- Не уверен, что это плохая новость. Я и сам созрел. Но сейчас? Когда так нужен лишний квалифицированный переводчик? И через тебя, а не лично?

- Старик пробурчал что-то насчёт того, что не любит, когда у него за спиной тянут за ниточки.

- Я никогда не тянул за ниточки ради себя, и он это знает. То есть нет, пришлось один раз – в сороковом году, чтобы попасть в действующую армию, несмотря на хромоту. А за его спиной – что мне было делать, если он отказывался меня видеть ... Но по сравнению с главным это мелочи - спасибо, Найджел, ты принёс добрую весть.

****

- Домой, Роб, домой, в смысле в Англию. Как можно скорее. Я не хочу больше тут оставаться. До сих пор помню, как на меня посмотрели, когда я появилась в клубе.

- Сэнди, это в восемнадцатом веке можно было вручить командиру шпагу и получить отставку на месте. Сейчас есть процедура и порядок. Старик и так делает всё возможное – в начале августа, или даже в конце этого месяца, мы сможем сесть на пароход.

- Я считаю часы, Роб. Зелёная невыгоревшая трава. Родной язык. Черепичные крыши с каминными трубами. Прохлада.

- Холод, а не прохлада. Дождь. Негреющие камины. Вечный насморк у детей. Речи лорда Бивербрука. Следы бомбёжек на улицах. Карточная система.

- Поселимся в Эдинбурге, где-нибудь неподалёку от Мика и Люси-Большой. Будем есть меньше мяса и больше рыбы – в портовом городе на рыбу карточки не введёшь. А что конфеты по карточкам, это даже хорошо для Люси - зубы лучше будут.

- Кому нужен в Эдинбурге специалист по семитским языкам. Собственно, с чисто материальной стороны, некоторое время я могу позволить себе не работать вообще. Но ты же знаешь, это против моих принципов.

- А ты можешь послужить правительству лейбористов и дома. Дома они куда более верны своему слову. Национализация железных дорог, всеобщее бесплатное здравоохранение, да мало ли что ещё. Почему бы тебе не попробовать себя в политике, в конце концов?

- Смеёшься? В политику мне теперь ход закрыт – с таким скелетом в шкафу... Сэнди, Сэнди, тебе тут так нравилось поначалу.

- Ещё бы. Страна, где все до единого говорят о политике так, как будто премьер-министр их племянник или дядя, возрождают полумёртвый язык, шутят даже в самых серьёзных ситуациях и никак не могут понять, кто для них более страшный враг – англичане или соседи другой веры. Всё как у меня дома, даже иногда стреляют и взрывают. Но всё хорошо в меру, Роб. Пока что мы теряем в их так называемых терактах по паре человек, и то обычно по недоразумению. Но долго так продолжаться не может – мы всё это проходили у меня на родине. Рано или поздно здесь прольётся большая кровь, а я не хочу, чтобы ты проливал кровь за дело – сам говоришь – сомнительно справедливое. У нас дети, Роб. Я не хочу, чтобы Люси-маленькая оказалась в положении Люси-большой. Её отец погиб, между прочим, в какой-то паре сотен миль отсюда. И тоже в мирное время, пройдя невредимым большую войну.

- Много ты думала о детях, когда собиралась оставить их на несколько лет без матери и к тому же, чего доброго, без куска хлеба. Сэнди, Сэнди, что тебе всё-таки взбрело в голову...

- Я не головой думала, а...

- А чем?

-Сердцем. Задним числом много что могу придумать. Считай: во-первых, я знаю Рози. Во-вторых, если бы ей действительно попало, её друзья не оставили бы это так, и пошло бы по спирали... Я это и Старику сказала. В-третьих, я вообще противница этого дела, «Лига» и всё такое. В-четвёртых, я всё-таки не англичанка, и друзья Рози делают ровно то, что делали несколько поколений моих предков. В-пятых, уж очень хотелось посмотреть на физиономии старика и Арчи, если получится. И ведь получилось! Правда, понадобился весь мой школьный опыт и вся изобретательность, да ещё немалая доля удачи. Сколько я насчитала?

- Было «в пятых»

- Да, так вот. Самое главное, в-шестых, обещания надо выполнять, как сказала бы Люси-Большая. Ты сам человек слова.

- Старик тоже человек слова. Но когда это ты что-то обещала Рози? А тем более я.

- Я ничего не обещала Рози. А тем более ты.

- Тогда о каком обещании ты говоришь?

- О декларации Бальфура[24].

- Ах, вон куда тебя понесло. Невыполнимое это, боюсь, обещание, да даже если предположить на секунду, что его удастся выполнить и твою Рози вместе с её друзьями тут же не скинут в море, здесь всё двести лет будет огнём гореть – как минимум.

- Обещания надо выполнять, Роб. А невыполнимые – в первую очередь. А дальше – они разберутся сами.

- Арабам, между прочим, обещали прямо противоположное, а это и их страна тоже. Почему за то, что власти моей страны запутались в своих обещаниях, я, лично я должен расплачиваться благополучием семьи - не говоря уже о загубленной карьере.

- Вообще-то я выходила замуж за человека, для которого чистая совесть была важнее карьеры. Если думать о карьере, то зачем тебе было, едва получив диплом, идти воевать в чужой стране за пропащее дело - хорошо ещё, что попали тебе в ногу, а не в голову. Если думать о карьере, так ли надо было потом с хромой ногой пробиваться в армию и два года сбивать бомбардировщики над Лондоном, чтобы в результате так и не подняться выше капитана. Если думать о карьере, то зачем было жениться на девушке, которая, говоря откровенно, не пара сыну одиннадцатого баронета, пусть она даже и ждала от тебя ребёнка. Было бы легче меня тогда бросить – не было бы у тебя теперь неприятностей. Тебе не кажется, что ты здорово изменился за эти годы, Роб?

- Я на тебе женился не потому, что ты ждала Люси, а потому, что я имел несчастье в тебя влюбиться по уши, и имею ещё большее несчастье любить тебя до сих пор, причём ничуть не меньше, чем семь лет назад. Так что по крайней в этом отношении я не изменился. Но вот на сегодняшний вечер я тебя всё-таки брошу. Я обещал Найджелу, что составлю ему компанию за стаканчиком виски в La Regence – он хотел поговорить.

- Почему не мог зайти в гости?

- Сослался на жуткую занятость, а La Regence – в подвале того же здания, где работа.

- Хорошо, Роб, только можно недолго? Даже после двух недель дома, мне ещё страшновато одной...


Эпизод 10.

- Найджел, пожалуйста, если уж говоришь тихо, то по крайней мере не отворачивайся, смотри в глаза. Ты же знаешь мою карьеру... Два года в зенитной артиллерии - тихую речь я больше читаю по губам, чем слышу.

- Непросто мне смотреть тебе в глаза, Роб. Разговор неприятный, предупреждаю сразу. Даже не знаю, как начать.

- Начни с начала.

- Начало, очевидно, в том, что вчера за этим самым столиком мы разговаривали с Арчи.

- Никого лучше не нашёл?

- Не нашёл, представь себе. Вымотался, устал, а он сам пригласил выпить, я не смог отказаться. В конце концов, мы с ним в одной школе учились...

- Да ну? Я не знал. Надо полагать, не лучший он был соученик. Он мне рассказывал с большим смаком, как, будучи префектом, угощал тростью младших – а ты как раз младше его, если я верно помню.

- Нет, это ты что-то перепутал, Роб, или Арчи тебе наврал. Он никогда не был префектом, и я могу довольно уверенно утверждать, что с тростью он если и знаком, то только в качестве угощаемого, а не наоборот. И то вряд ли – он был тихоня и скорее мог заслужить насмешки остальных, чем гнев учителя или даже префекта. Знаешь, Роб, а ведь ты отчасти угадал, о чём я хотел с тобой поговорить.... Надо тебе сказать, в основном и пил, и разговаривал Арчи, а я слушал. Сначала он влез на своего обычного конька насчёт того, что зря мы тут миндальничаем и дали бы ему волю... А потом надрался довольно здорово, и вот тут-то и выболтал самое важное... Помнишь, я говорил, как кто-то в первые дни после... инцидента сказал, что Сэнди, мол, сама заслуживает ровно того, от чего избавила... нашу общую знакомую?

- Помню. Неудачная шутка.

- Неудачная – это точно. А вот за шутку я уже не вполне ручаюсь. Видишь ли, Арчи говорит – под большим секретом – что Старик... именно это и сделал, причём в самые первые дни после происшествия.

- Найджел, я тебя, видимо, не расслышал или что-то не так понял. Может, повторишь чуть погромче. Музыка громковатая.

Музыка действительно была громковатая. Ресторан и бар La Regence помещался в подвале того же южного крыла отеля, что и штаб-квартира, но вечером дирекция заведения не особенно стеснялась соседства, и сейчас оркестр с немалым чувством выводил предвоенный американский шлягер – «Bei mir bist du schein» (некоторые читатели могли слышать его с шуточными словами – “в кейптаунском порту, с какао на борту...»). Но если Роберт рассчитывал, что эта разухабистая мелодия исказила смысл слов его собеседника, эта надежда была развеяна очень быстро.

- Не надо ничего повторять громче, Роб. Ты расслышал меня правильно, и понял тоже. Я не могу, конечно, поручиться, что он говорит правду, но звучало убедительно. Если хочешь, я могу на этом и остановиться - главное я сказал.

- Нет уж, расскажи всё, что знаешь, раз начал. Я готов слушать.

- Трудновато, Роб. Ладно, попробую. Если верить Арчи, то на первом допросе Сэнди не скрывала торжества и разговаривала со Стариком так дерзко, что тот вспылил и обещал расправиться с ней, как с нашкодившей школьницей, на что она более или менее сказала ему, что ей теперь всё равно – своей цели она достигла - после чего ему не оставалось ничего другого, как исполнить обещание. В тюрьме собирались выбросить тщательно отобранный для нашей общей знакомой пучок прутьев акации – стандартного, установленного правилами веса и длины – благо птичка улетела. Арчи было велено под каким-то предлогом забрать его оттуда и доставить в кабинет Старика ко времени второго допроса. Что он и сделал. Конвой он отпустил и часового с дверей тоже снял, сославшись на важность дела. Сам он, по его словам, оставался за дверьми (что, по-моему, похоже на правду), зато Старик вызвал к себе Айлин Крэддок, с которой, очевидно, договорился заранее.

- Мегера!

- Вот именно, самая подходящая исполнительница. По словам Арчи, довольно долго они говорили – очень тихо, но отдельные слова он различил - «верх безответственности», «поступок, достойный школьницы, а не взрослой дамы», «обойтись соответственно». После этого он услышал, как Старик велел Сэнди... Роб, ты точно знаешь, что хочешь, чтобы я продолжал?

- Точно. Продолжай. Я должен знать.

- .. как знаешь. Велел Сэнди перегнуться через письменный стол и... ты знаешь, что говорят в таких случаях в школе.

- Знаю. Можешь не повторять. Я достаточно слышал от самой Сэнди. Розги через одежду не работают.

- После чего она, в свою очередь, велела ему отвернуться.

- А это уже почти как в истории, которую я рассказывал ей недавно. Про моего пра-пра-прадедушку – капитана Королевского флота во времена наполеоновских войн.... И тоже похоже на Сэнди – даже в таком положении командует мужчинами...

- Возможно. Арчи говорил, что Старик, действительно, отвернулся к окну.

- Откуда он знает, если оставался за дверью? Неужели он действительно опустился до того, чтобы... Он всё-таки офицер, чёрт возьми! Я посмеялся, когда услышал, как пошутил на этот счёт Эдди, но...

- Я, разумеется, спросил его. Он без тени смущения заявил, что догадался по звуку шагов – и по тому, что Сэнди не стала больше спорить. Он очень подчёркивал, кстати, что никаких звуков борьбы не было – Сэнди не сопротивлялась и сама... сделала то, что ей велели. Арчи говорит, что считал удары – восемнадцать, ровно столько, сколько было назначено террористке. По звуку, довольно сильные, по его словам, но всё-таки не в полную силу мужчины. Лишнее подтверждение того, что непосредственной исполнительницей была, очевидно, Айлин. Криков не было.

- Похоже на правду. Я знаю Сэнди. Она бы не кричала.

- Вот, собственно, и всё, что я услышал от Арчи, Роб. Я не поручусь, что он говорит правду, но звучит, к сожалению, правдоподобно. Под конец, правда, он совсем надрался и понёс откровенную околесицу. Он, разумеется, взял с меня обещание никому не говорить, так что не ссылайся на меня, если можно – но не рассказать тебе я не мог. Теперь вот что. Я встретил его сегодня утром и довольно резко сказал ему, чтобы он не трепался больше – на что он ответил, посмотрев на меня невинными глазами, что не понимает, о чём я говорю. А это значит, что, рассказав мне, он точно так же, якобы по секрету, расскажет и другим, и очень скоро весь гарнизон опять будет перешёптываться. Так что независимо от того, правду он говорит или врёт, ему надо заткнуть глотку, а как, я не знаю. Давай думать вместе. Ни ты, ни Сэнди – после того, что мы теперь знаем – этого не заслужили.

- Спасибо, Найджел. Будем думать. Если можно, сейчас я хотел бы побыть один – пройдусь до дома...

Спустя всего несколько месяцев после описанных событий для британского офицера было бы немыслимым ходить ночью по улицам Иерусалима в одиночку – к тому времени официальные хозяева страны чувствовали себя в безопасности только в специальных охраняемых районах, которые местные остряки немедленно прозвали «бевинградами» в честь Эрнеста Бевина, министра иностранных дел и колоний в правительстве Эттли, внёсшего немалый вклад в эскалацию конфликта. Но в середине июля сорок шестого Роберт Эйр-Ноттингтон ещё чувствовал себя относительно уверенно, стуча палкой по улицам ночного города под защитой всего лишь собственного пистолета (справедливости ради, стоит отметить, что стрелок он был отменный). Собственная безопасность, впрочем, волновала его в этот момент куда меньше, чем то, что он только что услышал....

Если Арчи говорит правду... Если Арчи говорит правду... Ведь один раз он мне, как оказалось, уже соврал, и в каком-то смысле на родственную тему... Что ещё мы знаем? Да, на свиданиях Сэнди стояла. Всегда. Не присела ни на минутку. Не доказательство, но лишний штрих. Лишний штрих, но не доказательство.

«Старик, как рыцарь, покраснел и отмолчался....» Как там говорят у них в Шотландии –«Mony blush tae hear whit they wadnae blush tae dae» - «многие краснеют, слыша о том, что, не покраснев, сделали бы». Да, если Арчи говорит правду, то многое становится понятнее. Например, понятно, почему они держали Сэнди под стражей битых (прим. автора: по-английски тут нет игры слов, а жаль) две недели. Ждали, пока пройдут следы, по крайней мере настолько, чтобы в глаза не бросались. Хотя чего им бояться – Сэнди, положим, избежала суда, но и мы, ясное дело, не в таком положении, чтобы самим подавать в суд. Кстати, а мог ли я эти следы видеть? Нет, первую неделю дома Сэнди не отходила от детей, а от меня хотела только обычной ласки – я чувствовал, что ей не до любовных занятий, а в таких случаях она старается меня не дразнить и не показываться совсем раздетой. Вторая неделя пропала по обычной причине – кстати, сегодня последний день, если я умею считать. Нет, я так и не видел её раздетой после случившегося, так что ни да, ни нет...

Понятнее, кстати, и то, почему Сэнди так рвётся обратно в Англию, хотя сначала ей тут так нравилось. Понятнее и то, почему меня гонят в отставку, хотя я-то не совершил ничего предосудительного. Простить человека, который сделал тебе гадость или даже совершил преступление - трудно. Но простить человека, которому ты сам сделал гадость, бывает ещё труднее. На месте Старика мне тоже было бы трудно смотреть мне в глаза...

Да, но это же Старик – сэр Грэм Уркуарт.... Старик, рыцарь по титулу (полученному за боевые заслуги по представлению не кого-нибудь, а самого Монти[25]) и по духу. Старик – женщину, даму, британскую подданную, жену боевого офицера и мать двух детей? Не похоже.. А впрочем… Мало того, что Сэнди сорвала ему операцию. Она ещё и выставила его полным идиотом – он сам подписал разрешение, в нарушение всех правил.. К тому же, явно злоупотребила его доверием, да ещё и дразнить Старика после этого вздумала. Нет, не так уж и непохоже...

Да, но Старик благоговеет перед законом... Тогда, конечно, было совершенно не очевидно, что террористы ответят на её безумный поступок таким же актом великодушия... Наоборот, можно было ожидать, что поступок Сэнди приведёт только к новым жертвам. А если так, то Сэнди заслуживала по закону, да и по совести тоже, нескольких лет тюрьмы, но именно тюрьмы, а не.... Брать закон в свои руки – Старику совершенно не свойственно. Нет, не похоже... А с другой стороны, в тот момент это был бы в каком-то смысле акт милосердия. Старик не раз видел Люси и Оуэна, и оставлять их на несколько лет без матери... Если он уже тогда рассчитывал наказать её сам, а до суда не доводить, то не так и непохоже...

Да, но я всегда верил, что Старик уважает меня, а Сэнди – моя жена, чёрт возьми... Нет, не похоже... А с другой стороны, если представить себя на месте Старика... Старик- человек старой школы. С его точки зрения, я должен был бы, пожалуй, сделать это сам, но он-то точно знает, что это невозможно – я её слишком люблю. К тому же ему было известно, что я начал тянуть за ниточки в Лондоне, вместо того, чтобы обратиться прямо к нему.... не так и непохоже...

Да, но как они сделали так, чтобы Сэнди сама, не сопротивляясь, обнажилась и легла на стол? Хотя нет, тут-то можно много чего себе представить. Могли сказать, что позовут на помощь, если она будет сопротивляться. Могли именно обещать, что не доведут до суда, если она даст себя наказать... в частном порядке. Могли, наконец, просто растолковать ей, что она наделала...- тем более, Найджел говорил со слов Арчи, что они долго говорили перед этим...

Да, но почему Сэнди ничего мне не сказала? О своих школьных похождениях она говорит без ложного стыда. Да нет, тут уже не школа – она взрослая женщина, я бы на её месте тоже никому не сказал – никому без исключения. А главное - такого оскорбления моей жене и моему имени я бы не потерпел, конечно. Я не Мик и рефлексировать бесконечно не стал бы, а вполне мог бы пустить в ход мою знаменитую палку (иногда полезная вещь...) или даже револьвер... и попасть под трибунал, и Сэнди это прекрасно понимает.

Четыре человека. Четыре человека знают наверняка, что именно произошло. Старик, Айлин, Арчи и, разумеется, сама Сэнди. С неё и начнём.

Разговор, впрочем, пришлось отложить. К тому времени, как он дошёл до дома, Сандра спала, разметавшись не то на боку, не то на животе поверх одеяла – даже ночью было жарковато. Роберт присел рядом с ней на кровать и задумался, борясь с искушением немедленно проверить свои подозрения. В комнате было полутемно, но свет луны всё-таки проникал сквозь неплотно закрытые ставни. «Чушь, ерунда, что я там увижу? Почти месяц прошёл, любые следы должны были давно пройти. А если парочка и осталась, то они там явно будут не единственные... . Где умный человек прячет лист? В лесу. Где умный человек прячет камешек? На морском берегу. А где умный человек спрячет пару свежих следов? Правильно, на ягодицах молодой дамы, учившейся в своё время в интернате со строгими правилами и регулярно эти правила нарушавшей. Замечательный был писатель мистер Честертон, и человек приятнейший, только похудеть ему надо было, глядишь, и прожил бы подольше. Когда ж я его видел в последний раз? Весной тридцать пятого, перед выпускным экзаменом по арабскому в Кембридже, а в тридцать шестом его и не стало... Я ещё помню, как он пикировался с мистером Шоу насчёт своей полноты[26]. Тот-то худой, как щепка, а двужильный, вот и жив ещё – настоящий дублинец, земляк Сэнди, и тоже за словом в карман не лезет.»

Пока голова его была вроде бы занята этими окололитературными воспоминаниями, рука как бы сама собой тянулась к подолу ночной рубашки его любимой и, наконец, очень осторожно потянула его вверх. Результат оказался, увы, неудовлетворительный - по двум причинам. Во-первых, что-то похожее на следы вроде бы, вроде бы, было, но сказать с уверенностью при неверном свете луны, от розог ли это следы или от складок простыни, а если и от розог, то месяц им или десять лет, было очень сложно - тем более, что ни к семитским языкам, ни к зенитной артиллерии вопрос не имел никакого отношения. Во-вторых, открывавшийся ему вид заставил бы и менее темпераментного мужчину забыть о погоне за фактами, особенно после месяца тревог и вынужденного воздержания. Забыв об осторожности (после двух недель в камере Сандра стала спать необычайно чутко), Роберт тихонько погладил то место, где ему померещились (или всё же не померещились?) следы – погладил чуть-чуть, еле-еле, но достаточно, чтобы разбудить любовь его жизни... а та, проснувшись, в свою очередь повела себя так, как и должна повести себя молодая женщина с красной кровью, разбуженная несколько нескромной лаской любимого человека в тёплую, лунную, пропитанную ароматами субтропиков ночь, после месяца целомудрия, да ещё в первую, заведомо безопасную, ночь биологического месяца. Присев на кровати, Сандра молча нашла губами губы мужа, одновременно расстёгивая ему рубашку, и обо всех распросах пришлось забыть до утра, наступившего до обидного скоро.


Эпизод 11.

- Что за чушь, Роб! Не было ничего подобного, не было и быть не могло! Да если бы даже и было, какая разница? В конце концов, речь не о супружеской неверности. Можно подумать, мне это было бы впервой – мало мне в школе попадало?

- Сэнди, ты больше не школьница, ты леди и жена офицера и джентльмена – моя жена, если ты забыла, - и оскорбление тебе – оскорбление мне тоже, и моему имени.

- А то, что я сделала, ты оскорблением своему имени не считаешь?

- Не знаю. Я тебя, за мои грехи, слишком люблю, чтобы судить беспристрастно. Сначала мне много что в голову приходило. Теперь – Бог его знает, может быть, ты и права. Либо ты рассчитала всё фантастическим образом, либо тебе повезло столь же фантастически.

- «Удача ирландцев». Ничего я не рассчитывала, а просто нутром чувствовала, что то, что Старик собирается делать – неправильно и доведёт до беды, и надо было это предотвратить. Любой ценой, в том числе и ценой жертвы – я в своё время так и сказала Люси.

- Значит, была жертва ?

- Были две недели за решёткой. Не всегда комфортабельные – там много кому из-за меня крупно досталось по шапке, и большой любви они ко мне не питали. Но _этого_ – не было. Арчи врёт.

- С чего ему врать, да ещё в подпитии?

- Роб, я очень рада, что после рождения Оуэна ты перестал, наконец, ревновать меня. Но если бы не перестал, и если бы меньше торчал над своими сверхсекретными переводами, то увидел бы то, что известно всей Рехавии и всему гарнизону – что Арчи Мак-Махон пытался за мной ухаживать. С чего он взял, что ему что-то светит, ума не приложу. Может быть, услышал, что мы с тобой седьмой год женаты, и рассчитывал на «кризис седьмого года». Забыл, наверное, что три года из семи мы провели порознь. Кстати, если бы мне когда-нибудь пришло в голову тебе изменять, то именно в те годы ни в возможностях, ни в кандидатах недостатка не было. Лётчики с аэродрома в Элвингтоне, потом американские офицеры из тренировочного лагеря, да даже на работе - кое-кто из докторов помоложе и из выздоравливавших раненых. Причём, знаешь, искренне удивлялись моим преувеличенным представлениям о верности. Мол, время военное, кто знает, кого завтра собьют над Гамбургом, надо жить сегодняшним днём. Кое-кто даже обижался – пришлось пару раз прикидываться ревностной католичкой, хотя я последний раз была у мессы в школе, а исповедовалась - отцу О’Райли перед свадьбой. И после этого какой-то Арчи имел наглость рассчитывать... Это месть отвергнутого ухажёра, Роб. Арчи врёт. Ничего не было. Я не позволила бы себя выпороть, по крайней мере без сопротивления.

- Сэнди, ты сама себе противоречишь. Я, конечно, понимаю, «Лига защиты гражданских прав» и всё такое. Но только что ты сама говорила, что это не такое большое дело. А если бы тебе объяснили, что если ты не будешь сопротивляться, дело не дойдёт до суда, а если будешь, то имеешь все шансы вновь увидеть Люси и, может быть, даже Оуэна уже в средней школе? Что бы тогда сказала активистка «Лиги»?

- Подумаешь, активистка. Записалась когда-то, больше за компанию с Люси-Большой. Защита гражданских прав – это о правах других. Содержимое моих собственных трусов – моё собственное дело. Ну, и ещё твоё немножко.

- Спасибо за щедрость. Формулировочка хороша, в духе того, как ты любила выражаться, когда мы с тобой встретились. Да, ещё одна деталь. Арчи говорил, что ты велела Старику отвернуться, и он действительно отвернулся. Арчи не слышал истории о фальшивом юнге – мог ли он выдумать такую подробность?

- Робби, милый, да ведь любая нормальная женщина в такой ситуации попросила бы мужчину отвернуться! Это даже Арчи понятно, и если это непонятно тебе... Знаешь, если бы я хотела соблазнить Старика и таким образом обеспечить тебе продвижение по службе a la Мопассан, то нашла бы более простой и менее болезненный способ.

- Попросила бы, но не обязательно скомандовала. Ладно, допустим, Арчи знает твой характер. Хорошо, а почему ты тогда стояла на всех свиданиях?

- Да потому, что так я могла быть к тебе ближе, пень ты бесчувственный. Ты же не слышишь, если с тобой говорить тихо издалека, а я, между прочим, без очков не вижу выражение твоих глаз через комнату. А очки я отдала Рози для лучшей маскировки.

- Чтобы лучше видеть... чтобы лучше слышать... Ну прямо Красная Шапочка. Или красное... что-нибудь другое.

- Роб, кончай этот разговор. А то я обижусь всерьёз.

- Сэнди, вот это-то меня и смущает. Я тебя за семь лет брака изучил немного, и мне почему-то кажется, что если бы действительно ничего не было, ты бы сразу, без предупреждения, обиделась всерьёз и закатила мне капитальную сцену.

- Можно устроить, если хочешь.

- Спасибо, не надо. А всё-таки.

- Ну хорошо, он действительно сказал, что ему трудно рассматривать то, что я сделала, как поступок взрослого человека, что на меня лично ему наплевать, но ему безумно жалко оставлять тебя без жены, а детей без матери на несколько лет, что я вела себя, как школьница, а не как врослая дама и мать двух детей, и да, что у него чешутся руки, соответственно, высечь меня, как школьницу. Но ни до какой порки, кроме чисто словесной, дело не дошло.

- Тогда зачем он вызывал эту мегеру – Айлин?

- Откуда я знаю, зачем. Сидела, уткнув нос в документы, и ни слова не проронила. Кому ты веришь больше – мне или Арчи Мак-Махону, черти б его взяли? И зачем тебе, собственно, знать?

- Я сам не знаю, кому из вас двоих я в данной ситуации меньше верю, - хотя и по совершенно разным причинам. А знать правду мне нужно именно для того, чтобы знать, что делать и как заткнуть рот Арчи. Говорить с ним просто так, увещевать, угрожать – бесполезно, он просто отречётся от всего, не моргнув глазом, а я окажусь в идиотском положении, тем более Найджел просил не выдавать его. Да и чем я могу угрожать Арчи, если мы вот-вот вернёмся в Англию. Но мне не безразлично, что будут говорить даже за нашими спинами.


Эпизод 12.

- Мисс Крэддок, я не прошу Вас раскрывать секреты службы, но...

- Не раскрывая секретов службы, я не могу Вам сказать ровно ничего, капитан Эйр-Ноттингтон. Обратитесь к генералу Уркуарту – без его разрешения, я Вам ничего не скажу, а он, если захочет, может всё объяснить и сам.

- Генерал безумно занят...

- Простите, капитан, я не в такой должности, чтобы облегчить его нагрузку. Я уверена, что перед Вашим отъездом он Вас обязательно примет. Всего хорошего, мой обеденный перерыв заканчивается через десять минут. Благодарю Вас за ланч, капитан.

****

- Сэнди, я договорился-таки со Стариком о встрече перед отъездом. Отказаться он не мог – в конце концов, он должен официально принять мою отставку. Документы утверждены, слава Богу. Но принять меня он согласился только в последний момент. Наш пароход уходит из Хайфы в понедельник, двадцать шестого июля. Старик согласился уделить мне полчаса в четверг, двадцать второго, причём перед самым обедом – в час дня. Он обедает поздно – колониальная манера. Я воспользуюсь пропуском и зайду чуть пораньше – попрощаться как следует со всеми на работе. Попробую устроить вечером в пятницу выпивку в La Regence, но боюсь, что половина не придёт, а вторая половина будет чувствовать себя неловко. Имей в виду, я поговорю с ним откровенно и попрошу его внушить Арчи, чтобы тот не распространял слухи – независимо от степени их обоснованности. Старика Арчи боится. А заодно – спрошу его, так и знай. Не волнуйся, я совладаю с собой. Может быть, всё-таки скажешь честно?

- Я сказала тебе честно. Ничего не было. Что я могу добавить? Ну хочешь, я скажу, что было, если тебе так будет легче жить?

- Так значит, было?

- Не было. Но если ты очень хочешь.

- Ладно, Сэнди. Я тебе верю – или хочу верить. Но предупредаю: со Стариком я всё-таки поговорю.

- Ради Бога. Только постарайся не выглядеть ревнивым идиотом больше, чем необходимо.

Продолжение следует.



- Примечания автора.



[22] Операция «Агата» прошла-таки в прошлую субботу - видимо, имеются в виду события, фигурирующие в израильской историографии как «чёрная суббота» 29 июня 1946 года, - массированная военно-полицейская операция англичан в ответ на взрыв мостов 17 июня, в ходе которой были арестованы более 2500 человек, включая почти всё руководство еврейского самоуправления в Палестине, убиты в перестрелке несколько бойцов «Палмаха» и разорены несколько киббуцев (сельскохозяйственных коммунн), в которых находились склады оружия. Большую часть арестованных англичанам, действительно, пришлось отпустить. Среди захваченных ими документов были зашифрованные списки членов «Палмаха», которые им так и не удалось расшифровать. Так или иначе, большая часть этих документов погибла (точнее, была уничтожена) при обстоятельствах, описанных далее в рассказе.

[23] Бен-Гурион из Парижа призвал.... Лидер сионистского движения, будущий первый премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион избежал ареста во время «чёрной субботы» (на который был выдан ордер), поскольку находился в Париже с дипломатической миссией и для подготовки очередного Сионистского конгресса. Его дальнейшие действия – призыв к прекращению вооружённого сопротивления англичанам и даже к борьбе с продолжающими его радикальными «Эцель» и «Лехи» – израильские «правые» расценивают как капитуляцию, а «левые» – как разумные меры, направленные на сбережение сил для войны за независимость после ухода англичан и предотвращение репрессий против населения. Формально, «Хагана» вновь прекратила (начатые в ноябре 1945 года) вооружённые действия против англичан 5 августа 1946 года по решению Сионистского конгресса в Париже. После этого объединённое подполье («еврейское сопротивление», как называют его израильские источники, хотя мне этот термин в данном контексте режет слух) официально перестало существовать. Фактически, активные действия не велись уже с июля.

[24] Декларация Бальфура – устоявшееся в истории название письма от 2 ноября 1917 г., направленного (по решению правительства) лордом Артуром Бальфуром, британским министром иностранных дел, лорду Лайонелу Уолтеру Ротшильду, одному из лидеров британского еврейства, для передачи Сионистской Федерации, и декларировавшего приверженность Правительства Его Величества идее создания еврейского национального очага (national home) в Палестине. Эту формулировку и лидеры сионистского движения, и многие британские политики интерпретировали как обещание содействовать созданию в Палестине еврейского государства, хотя Декларация избегает этого термина. В 1922 году Декларация была включена фактически дословно в текст мандата Лиги Наций, данного Великобритании на управление Палестиной, приобретя таким образом международно-правовой статус.
Подробнее см. http://en.wikipedia.org/wiki/Balfour_Declaration_1917 по-английски или http://www.eleven.co.il/?mode=article&id=10390&query по-русски (спасибо Экзеку за ссылку).

[25] Монти – прозвище фельдмаршала Бернарда Монтгомери, виконта Эль-Аламейнского, которого англичане, а особенно вооружённые силы, до сих пор очень уважают, а в описываемый момент просто боготворили.

[26] как он пикировался с мистером Шоу насчёт своей полноты. Честертон (очень полный): «глядя на Вас, можно подумать, что Англия голодает». Бернард Шоу (очень худощавый): «Глядя на Вас, можно подумать, что Вы причина этого бедствия».

[Книжник]

- Сэнди, я договорился-таки со Стариком о встрече перед отъездом. Отказаться он не мог – в конце концов, он должен официально принять мою отставку. Документы утверждены, слава Богу. Но принять меня он согласился только в последний момент. Наш пароход уходит из Хайфы в понедельник, двадцать шестого июля. Старик согласился уделить мне полчаса в четверг, двадцать второго, причём перед самым обедом – в час дня. Он обедает поздно – колониальная манера. Я воспользуюсь пропуском и зайду чуть пораньше – попрощаться как следует со всеми на работе. Попробую устроить вечером в пятницу выпивку в La Regence, но боюсь, что половина не придёт, а вторая половина будет чувствовать себя неловко. Имей в виду, я поговорю с ним откровенно и попрошу его внушить Арчи, чтобы тот не распространял слухи – независимо от степени их обоснованности. Старика Арчи боится. А заодно – спрошу его, так и знай. Не волнуйся, я совладаю с собой. Может быть, всё-таки скажешь честно?

- Я сказала тебе честно. Ничего не было. Что я могу добавить? Ну хочешь, я скажу, что было, если тебе так будет легче жить?

- Так значит, было?

- Не было. Но если ты очень хочешь.

- Ладно, Сэнди. Я тебе верю – или хочу верить. Но предупредаю: со Стариком я всё-таки поговорю.

- Ради Бога. Только постарайся не выглядеть ревнивым идиотом больше, чем необходимо. .



Часть IV

Эпизод 13.

Решительность Роберта несколько поуменьшилась ко дню намеченного разговора – настолько, что он решил отпустить такси-кэб (как не вязалось это английское слово с тем, что оно обозначало здесь) на углу и пройтись последний квартал пешком, несмотря на жару - времени оставалось ещё почти час. Не спеша двигаясь в сторону отеля, Роберт в десятый раз репетировал про себя начало будущей беседы. Почему мне так важно знать... всё равно ведь ничего не исправишь уже... или я действительно ревнивый идиот? Идиот или нет, а я хочу знать наверняка, и сегодня узнаю. Старик вилять не станет...

И тут и его мысли, и раскалённую тишину полудня прервал звук, который он меньше всего ожидал услышать в центре города, вблизи штаб-квартиры, среди бела дня – звук перестрелки, вперемешку с криками на двух языках. По звуку, перестрелка была пистолетная и где-то поблизости от входа в отель. На ходу вытаскивая пистолет и привычно передвигаясь, насколько это было разумно, под частичным прикрытием пальмовых деревьев вдоль бульвара, Роберт кинулся на звуки выстрелов. Кинулся – это, увы, было некоторое преувеличение. Не будь той злосчастной вылазки в Каталонии летом тридцать седьмого года, Роберт преодолел бы необходимое расстояние минимум вдвое быстрее, но к тому моменту, когда он, проклиная отказывавшуюся служить ногу, появился на месте происшествия, всё было кончено. Посреди улицы поотдаль догорал разлитый бензин – дымовая завеса, - а вблизи входа в штаб Роберт нашёл довольно большую группу коллег, включавшую очень бледного Найджела Фицмайкла, на рукаве гимнастёрки которого расплывалось красное пятно. Эдди Говард скручивал что-то в жгут, а на земле, в нескольких шагах, неподвижно лежал в неестественной, но, увы, хорошо знакомой Роберту позе человек в хаки, лицо которого было накрыто форменной рубашкой.

- Родри Гриффитс, из шифровальной группы. Выскочил первый и, кажется, успел кого-то из мерзавцев задеть прежде, чем получил пулю сам, - объяснил Эдди, начиная накладывать жгут. Мы, вроде, тоже кого-то у них зацепили, но они всех своих увезли с собой. У них машина была, вроде фургона. Нет, но какова наглость. Напали на кухню La Regence посреди бела дня. Какого чёрта им это понадобилось, непонятно. Расставили поваров по стенкам, наговорили им чёрт те чего и смылись бы бесследно, если бы их не засекли случайно. Если бы не Родри, можно было бы сказать, что это очередная символическая акция – демонстрируют нам, кто настоящие хозяева в Палестине. Но за такие демонстрации я бы их... Родри-то уже не помочь, а вот Найджелу надо к врачу, и срочно – я остановил кровь, но пуля ещё там, и если не снять перевязку через полчаса...

- Я довезу Найджела, ребята – у меня-то других дел нет. Здесь сейчас всё равно будет не до меня, а Старик если и станет со мной разговаривать, то через час. Быстрее будет, чем сюда вызывать. Машина свободная есть? Замечательная мы с тобой пара, Найджел – три руки и три ноги на двоих, а больше и не надо.

Даже на машине дорога к врачу и обратно заняла около получаса, так что к тому моменту, когда Роберт появился вблизи отеля опять, было уже полпервого с минутами. Тело бедняги валлийца, разумеется, было убрано с мостовой, а охрана усилена настолько, что показавшийся знакомым солдат остановил Роберта шагов за пятьдесят до входа, доверительно (очевидно, слухи о фактически решённой отставке Роберта распространились широко, и как начальство он больше не рассматривался) заговорив с акцентом, ещё более знакомым, чем внешность:

- Простите, сэр, позвольте пропуск – у нас тут видите, что творится. То есть Вас-то я знаю, но я теперь все пропуска проверяю с тройным усердием, to be sure. Спасибо Вашей благоверной, я из-за неё три недели на губе проторчал. Моё-то дело было маленькое, но Вы нашего капитана знаете. Только вышел. Вы уж передайте ей, пусть с земляками-то поаккуратнее. Чего это, интересно, французы все окна в самую жару пооткрывали...

Роберт оглянулся. Действительно, все окна в здании французского консульства напротив были открыты настежь. Это было настолько странно, что он даже забыл сделать Лиаму Дайгнэну необходимый выговор за фамильярность.

Того, что произошло в следующее мгновение за их спинами, Роберт не услышал. Он это почувствовал. Взрывная волна швырнула их с Лиамом друг на друга, вырвав из рук Роберта палку, а из рук Лиама - пропуск, а грохот и последовавшая за ним мёртвая тишина ударили по их барабанным перепонкам, можно сказать, одновременно.

Привстав с мостовой и оглянувшись, Роберт не поверил своим глазам, хотя опыт и говорил ему, что взрыв должен был быть сильный, очень сильный.

Южного крыла отеля, той штаб-квартиры, где он проработал несколько месяцев, где оставались несколько десятков коллег, друзей, соотечественников и где он планировал сам быть в эту минуту, прощаясь с ними перед отъездом (и готовясь выяснить наверняка, что, собственно, произошло с его женой), этой штаб-квартиры – не было. Кабинет генерала, дверь, которую месяц с лишним назад с трудом открывала Люси-Маленькая, фойе, где Сандра, бывало, ждала его в те далёкие теперь месяцы, когда у них обоих были пропуска в закрытую часть здания, даже злосчастный La Regence, где Найджел пересказывал ему за стаканчиком виски сомнительную историю Арчи и где, по всем признакам, и была заложена взрывчатка (так вот зачем нелепый на первый взгляд налёт на кухню) - на месте всего этого громоздилась груда развалин, живо напомнившая Роберту Барселону тридцать седьмого года и Лондон сорокового и сорок первого, и поднималось огромное облако едкой пыли, на первый взгляд ещё примерно соотвествовавшее контурам взорванного здания и медленно расплывавшееся в их с Лиамом сторону (слава Богу, ветер нёс пыль в основном в другом направлении).

В секундную паузу, прежде чем завязать платком нос и рот и вместе с Лиамом кинуться на поиски уцелевших, Роберт успел прокомментировать ситуацию не очень информативным, но достаточно соответствующим и библейскому названию отеля, и его нынешнему состоянию образом:

- Holy smoke....(«дым святой...»).

Эпизод 14.

- Девяносто один человек, Сэнди!!! Девяносто один человек!!! Девяносто два, считая Родри. Окончательная цифра. Двадцать восемь англичан, пятеро туристов, остальные местные - сорок один араб, семнадцать евреев... своих не пожалели, мерзавцы. Если к этому имела хоть малейшее отношение Рози, то я не знаю, как мне жить дальше, а ты...

- Если бы к этому имела хоть малейшее отношение Рози, я бы заслуживала не только того, о чём говорил Арчи.

- Так значит..., - встрепенулся было Роберт, но махнул рукой и оборвал вопрос, остановленный не столько уничтожающим взглядом любимой и даже не присутствием Найджела Фицмайкла (неподвижно сидевшего у окна с рукой на перевязи и тройной порцией обезболивающего из коллекции Роберта, со льдом, как обычно), сколько сознанием чудовищной неуместности разговора на такую тему в такую минуту. Он и так делал всё возможное, чтобы выгнать из головы пару мелких, подлых, эгоистичных, совершенно недопустимых для порядочного человека мыслей. Собственно, первую из них - «не отмочила бы Сэнди свою штуку и не выгнали бы меня в результате в отставку, быть бы мне девяносто вторым... или девяносто третьим...» - он ещё мог, с натяжкой, себе простить. В конце концов, он был отцом двух детей. Но за этой, ещё относительно простительной, уже на второй или третий день после трагедии начала всё явственнее проступать ещё и вторая, совсем уже постыдная, кощунственная, недостойная, непорядочная до крайней степени мысль, не мысль даже, а мыслишка: «и среди этих девяноста одного – те трое, которые знали. Старик. Айлин. Арчи».

- Рози позвонила мне, Роб. В тот же день. Через три часа после взрыва и через час после твоей записки. Не знаю, откуда и что она сказала телефонистке – у местных почти ни у кого нет домашних телефонов, а в общественных местах ей появляться ещё, наверное, небезопасно.

- Из аптеки какой-нибудь. Многие местные так делают.

- Может быть. Сказать, что она была в истерике, значит не сказать ничего. Ещё мне же пришлось её утешать. Она думала, что ты был в здании, и надо было слышать, как она рыдала от облегчения, услышав, что ты жив. Она клянётся всем святым, что их группа тут ни при чём, собственно, и группы-то нет больше. Это работа «Иргун», а те, в свою очередь, клятвенно уверяют всё остальное подполье, что предупредили по телефону – за полчаса, вполне достаточное время, чтобы эвакуировать здание – и не знают, почему Старик не послушался. Более того, они утверждают, что даже позвонили во французское консульство, предупредить, чтобы там открыли окна, чтобы их не повыбивало взрывом.

- Вот это я могу подтвердить. Окна были открыты. А насчёт предупреждения Старику – кто теперь докажет, было оно или не было и если было, то почему его проигнорировали[27]. Не слишком ли Рози их защищает? Эта женщина слишком щедра на уверения, по-моему [28] . Мы знаем, что из их группы пара человек ушла в «Иргун», но не знаем, кто именно...

- Но не Рози же, Роб! Она невеста руководителя группы!

- Не знаю, Сэнди. Хочу верить... Нам придётся задержаться здесь. Я не хочу, чтобы наш отъезд выглядел бегством. И, кроме того, некоторые печальные обязанности.... Девяносто один человек... После большой войны - в мирное время... Старик. Эдди Говард. Арчи - даже Арчи был, в сущности, не такой плохой человек.

- А почему, собственно, был? – впервые подал голос Найджел. Как раз Арчи-то жив. Первые часы, действительно, числился в списках пропавших, но потом нашёлся. Вышел из здания за десять минут до налёта и, соответственно, за сорок до взрыва. Длинный обеденный перерыв –подозреваю, свидание. Говорит, что отпросился у Старика, да кто теперь проверит.

Роберт почувстовал, что поторопился с христианским прощением. Нет в мире справедливости – хорошие люди погибли, а такое... Впрочем, как раз такое обычно всплывает... Трепаться-то он теперь не будет, конечно, да и кому теперь рассказывать, да и кому это теперь интересно...

***
***
***
***

Эпизод 15.

- Мама, когда мы пойдём домой, я устала, тут страшно шумно.

- Мы ищем подарок для тёти Люси.

- А ты говорила, она сама собиралась сюда в искпедицию, искать скриптаменты в пещерах.

- Манускрипты, а не скриптаменты[29]. Не будет никакой экспедиции – во-первых, это становится небезопасно, во-вторых, мы сами возвращаемся в Англию, а в-третьих и в самых главных, у тебя скоро будет маленький двоюродный братик. Или сестричка.

Описывать восточные базары – дело неблагодарное, чаще всего ничего не получается, а если и получится, сразу обвинят в погоне за дешёвыми эффектами. Достаточно сказать, что даже в тревожно притихшем городе базар жил своей жизнью, оглушительной для европейца. Крики торговцев, ржание ослов, ослепительные цвета фруктов, заметную часть которых европеец и назвать-то не смог бы (тем более, что до появления первых супермаркетов оставалось ещё лет тридцать, зато ограничения военного времени были ещё по большей части в ходу даже в избежавшей наземной войны Англии), наконец, сама разношёрстная и чисто по-левантински колоритная толпа, казалось, оставившая на некоторое время сползание к полномасштабной войне на три лагеря ради воинственной с виду, но мирной торговли... Всё это варилось в собственном соку под осенним солнцем, оглушало одновременно все пять чувств и шестое, если бы оно было, сбивало с толку и заставляло Сандру (которая уже некоторое время рассматривала чеканное медное блюдо с непостижимой для неё арабской вязью, героически отражая натиск араба-лавочника, готового костьми лечь, но не отпустить покупательницу с пустыми руками) держать руку дочки мёртвой хваткой. Последней это очень не нравилось – она привыкла к свободе и тихо боролась за неё, одновременно рассматривая окружающий её бедлам.

- Смотри, мама, это Эстер, честное слово, Эстер! - высвободив, наконец, руку, Люси-маленькая рванулась через проход между лавками и бросилась на шею молодой даме, которую Сандра ни за что не узнала бы сама. Бросив безутешному негоцианту не очень искреннее обещание вернуться через минутку, Сандра кинулась за ней. Эстер, завидев вдалеке высокую шапку полицейского, сделала всё возможное, чтобы не привлекать к себе внимание, и в результате все трое оказались в каком-то боковом проходе, куда одетым по-европейски женщинам вообще-то соваться без сопровождения не стоило бы, но дура(ка)м везёт.

- З-здравствуйте, мэм. Люси, я страшно рада тебя видеть, но не надо в другой раз орать на весь базар.

- Да кто тут услышит, тут все орут. А почему не надо?

- Люси, я тебе потом объясню. Эстер, два слова: как дела у Рози?

- Всё в порядке, мэм. Как Оуэн, стал спать лучше ?

- Немного, но очень по Вам скучает. Не называйте меня больше «мэм», это уже бессмысленно, Вы у нас больше не служите, да и никогда, как я понимаю, не служили только у нас. Вы знаете, как меня зовут.

- Спасибо... Сэнди. Вообще-то у нас был уже шанс познакомиться поближе, - Эстер несколько смущённо хихикнула, - Вы слышали про последнюю историю с этими тремя офицерами? Так вот, по замыслу Арика, Вы сами должны были уже оказаться в их положении. Моя вина, простите. Я слышала, как Вы говорили мужу по телефону, что будете уговаривать Рози выдать нас, приняла за чистую монету и передала ребятам. А хуже всего то, что, в случае чего и делать это, скорее всего, пришлось бы мне – у нас в группе не так много женщин, а Арик хотел, чтобы всё было в точности взаимно...

*****

Про эту историю Сандра, конечно, слышала, и не одна она – вот уже пару недель весь город, затаив дыхание, следил за её развитием, и только о том и говорил. Вот некоторые из этих разговоров, отделённые друг от друга несколькими днями:

Разговор первый.



- Арик, я знаю, что нам теперь не положено помогать «Эцель», но у меня болит душа за этих мальчишек. Я хоть ударила по лицу английского офицера (нечего ему было руки распускать) и замахнулась на этого начальника в эполетах, а они всего-то попались с оружием... И получили тот же приговор - те же восемнадцать ударов. Да ещё, кажется, чем-то более суровым.

- Вдобавок к восемнадцати же годам тюрьмы – хотя до того времени англичане уже уберутся отсюда. А было бы этим парням не шестнадцать лет, а на пару лет больше, им бы грозила петля. Англичане таки здорово разозлились после взрыва. А в нашей помощи там не нуждаются – увидишь, они сами себе помогут. Это не наша группа из полусотни человек – в «Эцель» больше тысячи отчаянных голов, и среди них есть не только отчаянные, но и светлые тоже. Хоть Шмуэла взять - какого помощника я потерял... Вот увидишь, если англичане думают, что смогут этих ребят запугать, так эту идею они могут себе засунуть... туда, куда надо. Тем более, на этот раз они решили не делать из приговора секрета. Видно, решили, что раз речь не о женщине...

- Да и новый начальник – не рыцарь, в отличие от старого. Хотя и тот..

Разговор второй (через несколько дней) .



- Я обнаружил их проклятую листовку в ста ярдах от штаба! В ста ярдах, Найджел! И, похоже, они расклеены по всему городу. На приличном английском, надо сказать – ты видел?

- Пока нет.

- Могу восполнить этот пробел в твоих познаниях – я сохранил экземпляр.

- Дай взглянуть.

- Я тебе сам прочту, - капитан Мак-Махон извлёк из кармана смятый листок бумаги и, не очень успешно пытаясь передразнивать местный акцент, прочёл нижеследующее

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ.



Солдат Израиля (a Hebrew soldier), захваченный врагами в плен, был приговорён незаконным британским военным «судом» к унизительному наказанию – порке.

Мы предупреждаем оккупационные власти: не осуществлять это наказание, противоречащее законам солдатской чести. В случае, если приговор будет приведён в исполнение - любой офицер британской оккупационной армии на Земле Израиля может быть наказан нами таким же образом: 18 ударов хлыстом.

Иргун Цваи Леуми б’Эрец Исраэль (Н.В.О.)

- Не знаю, почему они пишут об одном «солдате» (Арчи спрятал листовку обратно в карман), – этих прохвостов двое. И как у них наглости хватает называть их солдатами – попались при налёте на банк. Экспроприаторы... И, обрати внимание, грозят именно офицерам - я лично в ближайшие дни буду осторожен вдвойне. Что такое Н.В.О, интересно?

- Национальная военная организация, надо думать. Думаешь, посмеют?

- В том-то и дело, что посмеют, Найджел! Потому что на их прежние художества мы не ответили так, как следовало! Ещё как посмеют! А захватить – нетрудно, ты знаешь, как ведут себя некоторые в увольнении, тем более в захолустных гарнизонах. Голыми руками бери по дороге из бара. Это не шутки – от того, как мы отреагируем, может зависеть судьба мандата. Меня, как всегда, не слушают, но я всегда говорил и ещё раз повторю: нельзя выказывать слабость. А это – последний рубеж. Не очень-то приятно, когда нас ненавидят, но куда хуже, если над нами начнут смеяться – тогда нам точно останется только выматываться отсюда. А если мы допустим, чтобы офицеров Его Величества выпороли наравне с подростками-террористами, то превратимся в такое посмешище... И избежать этого, не поддаваясь на шантаж, можно только одним образом – если они действительно выполнят это, с позволения сказать, обещание, то взять самим десяточка два заложников из населения и...

- Ты как знаешь, Арчи, а я не для того воевал с немцами.

- Я же не вешать их предлагаю..

- Да пусть даже и вешать – попался бы мне тот, кто устроил взрыв... Но преступников, а не первых попавшихся, и по суду, с защитой и всем прочим. Знаешь, я рад, что не ты сменил Старика, Арчи.

В оправдание капитана Мак-Махона, следует отметить, что его слова о недопустимости превращения офицеров Его Величества в посмешище имели и некоторый личный оттенок, и что он не случайно не стал показывать листовку боевиков Найджелу. Арчи не только нашёл эту листовку в ста ярдах от временного штаба, но и обнаружил вокруг неё нескольких свободных от дежурства солдат, при его появлении быстро стёрших с лица улыбки. Как оказалось, за ночь неизвестный злоумышленник сделал на листовке карандашную приписку[30]: «Нельзя ли для начала выпороть нашего капитана – Арчибальд Мак-Махон, адрес...». Разумеется, капитан сорвал листовку со стены и спрятал в карман с намерением найти автора приписки по почерку, но, к большому счастью для Лиама Дайгнэна, пока не выкроил время сделать это.

Разговор третий
(через несколько дней после предыдущего и за день до встречи на базаре):



- Я же говорила, Роб: пойдёт по спирали! Вот и пошло. Я знаю, что имена этих трёх офицеров официально держатся в секрете, но все всё равно перешёптываются. Я уж не знаю, куда их теперь переведут – такие слухи дойдут хоть в Бирму, хоть на Бермуды. А карикатуры в газете ты видел? И начальство пошло-таки на попятный... второго-то мальчишку помиловали. А теперь представь, что речь шла бы о женщине. Правда, у покойного Старика хватило тогда ума не трубить на всю подмандатную территорию, но такое не очень-то утаишь....

- Ты только сама держись от всей этой истории подальше, Сэнди. Слава Богу, за мальчишку тебя не очень-то примешь, как ты ни стригись... В отличие от того юнги... Формы не те. Кстати, о формах...

****

Так что да, про историю со злосчастными офицерами Сандра очень даже слышала... Но что ей самой была уготована та же судьба, оказалось для неё неожиданностью, настолько, что прошло несколько секунд прежде, чем она сообразила, что, собственно, Эстер имела в виду, говоря «делать это».

«Что шесть, что полдюжины», - пробормотала Сандра себе под нос (английское выражение, примерно соответствующее русскому «что в лоб, что по лбу» и, может быть, может быть, может быть даже более уместное в данном случае). Да, тогда понятно, почему они подхватили Рози прямо на выходе. Так это они на меня охотились...

- Эстер, и Вы бы ... сделали? После того, как укладывали спать моих детей? У Вас хватило бы духу велеть мне... снимать ...? При всей серьёзности разговора, она усмехнулась, представив себе эту невозможную картину, и осеклась, покосившись на Люси, которая, к счастью, отвлеклась от скучного разговора – на базаре было на что.

- Я рада, что не пришлось, - дипломатично улыбнулась Эстер, и Сандра впервые почувствовала то, что умом и так знала - что и её бывшей няне, и её бывшей соученице ещё не так давно приходилось не только нянчить детей и играть на флейте, но и помогать взрывать мосты и, может быть, при случае даже стрелять в людей, одетых в ту же форму, что и её Роберт, - Я очень рада, что не пришлось. Мы очень Вам благодарны, Сэнди. Особенно Веред – то есть Рози.

- Эстер, мы уезжаем через неделю, теперь уже, надеюсь, окончательно, я очень хотела бы с ней попрощаться. Я знаю, что это небезопасно для нас обеих, но только увидеть её, сказать до свидания и пожелать удачи - она вам всем понадобится. И кроме всего прочего... Не обижайтесь, но я хочу услышать ещё раз, наверняка – от Вас и от Рози – что к взры... к этому вы непричастны.

- Тише, м.. Сэнди! Ладно, я передам, а пока – спасибо ещё раз и до свидания. Поцелуй от меня Оуэна в нос, Люси! - и растворилась без следа в лабиринте лавок.

На следующее утро Сандра нашла в утренней почте конверт без марки, с написанным печатными буквами её именем. В конверте была записка из одной строчки без подписи - название кафе в центре города и время – полдень следующего дня.

Эпизод 16.

Сандра сразу узнала Рози за столиком в глубине кафе, тем более что, несмотря на обеденное время, народа оказалось не особенно много. Трое английских лейтенантов, по счастью, незнакомых, болтали за столиком у выхода – вот уже пару месяцев это можно было делать на законных основаниях. В первые дни после взрыва генерал сэр Эвелин Баркер издал приказ, запрещавший британским военнослужащим посещать любые торговые и увеселительные заведения, принадлежащие палестинским евреям – «дабы продемонстрировать наше презрение наиболее чувствительным для этого народа образом, ударив по их кошелькам» - но приказ вызвал такой взрыв возмущения в Палестине, в Англии, во всём мире и даже среди его собственных подчинённых, что генералу пришлось его отменить через пару недель, что, впрочем, не спасло его самого от потери и лица, и должности... Ходили слухи, что подобный приказ может появиться опять – на этот раз из соображений безопасности, - но пока что лейтенанты наслаждались кофе и болтовнёй, уже и ещё не нарушая приказа. Через пару столиков от Рози молодая пара – девушка в платке, сидевшая спиной к Сандре, и загорелый парень с внешностью фермера-пионера из сельскохозяйственной коммуны (Сандра никак не могла запомнить простое, казалось бы, слово «киббуц») – были всецело заняты друг другом; пара каких-то клерков быстро поглощала свой обед... и всё.

Сандра чмокнула Рози в щёку и перешла к тихому, но важному разговору.

****

- Честное слово, Сандра, мы тут действительно ни при чём. В «Эцель» ушёл Шмуэл Гроднер, помощник Арика, мы его и не видели со времени взрыва – нам теперь запрещено поддерживать с ними любые контакты. Так что твоя совесть может быть спокойна. А я у тебя в долгу по гроб жизни.

- Отчасти ты вернула долг, Рози. Это ведь ты уговорила...

- Если совсем откровенно, то ради тебя одной ребята бы, наверное, не согласились. Пришлось говорить и о другом – призыв нашего руководства, и потом, Роберт прав, англичане всё равно уйдут, и нам надо беречь силы для настоящей войны потом.

- А ты откуда знаешь про эти разговоры?

- От Эстер, разумеется. Мы вместе уговаривали Арика. Эстер и так очень тяжело - она всё-таки выросла в Англии, а её отец, если узнает, чем она тут занимается, умрёт от разрыва сердца... или по меньшей мере сделает с ней то, что собирались сделать со мной. Он полжизни, как переехал в Лондон из Будапешта, положил на то, чтобы стать большим англичанином, чем сами англичане. Так или иначе, Арика и других мы уговорили. Шмуэл плюнул и ушёл в «Эцель». Кстати, это он придумал в своё время брать тебя в заложницы, а я, как ты понимаешь, ничего не могла объяснить этим идиотам. Не исключено, что и нынешняя история с офицерами – его идея, хотя и без него, наверное, додумались бы.

- Знаешь, я рада, что он ушёл и среди твоих друзей его больше нет. И из-за того, что он придумал, и из-за того, что они сделали. Там были друзья Роба... я так и не смогла посмотреть в глаза ни Мэри Говард, ни Рианнон Гриффитс.

- Не то чтобы я их совсем оправдывала, но, в конце концов... это всё-таки наша земля.

- Роб в таких случаях напоминает: не только ваша.

- Сандра, давай не будем лезть в дебри... Это хуже Ольстера... Скажи лучше, кого видела из школы? Я как уехала, так со всеми потеряла контакт.

- Да я тоже, собственно... Меня звали в Дублин на торжества по поводу провозглашения Республики, но куда я от детей денусь... Люси-Большая ездила недавно, помогать маме продавать дом, она перебирается к Люси и Мику в Шотландию. Люси проще, у них с Миком детей нет – то есть пока нет, ждут первого. Но, говорит, тоже мало кого видела, столкнулась случайно с Кэти Малоун, и то разговора не получилось, Кэти была не в духе – она за неделю до того бросила курить, кажется, в пятый раз за последние три года.... Ммм...вкусно, - Сандра замолчала, отправив в рот медовый шарик тейглаха.

- Это что, - грустно улыбнулась Рози, - видела бы ты кондитерскую моего детства, рядом с моей первой школой, на Зальцбургерштрассе...

Следующую фразу, которую услышали обе собеседницы, им – или по крайней мере одной из них - не приходилось слышать как раз со школьных времён, и уже тогда она не предвещала решительно ничего хорошего. У Сандры одновременно упало сердце и возникло забытое ноющее чувство чуть пониже спины:

- Попались, юные леди! Простите, что нарушил ваш tete-a-tete. Позвольте присоединиться? Интересное дело получается, Алекс – то есть миссис Эйр-Ноттингтон! По Вашим словам, эта юная особа угрожала взять в заложники Ваших детишек, а теперь Вы сидите и мило беседуете с ней, как ни в чём не бывало?!

- Что Вы...? Как Вы...? Откуда Вы здесь взялись, Арчи?!

Со стороны вся сцена выглядела как дружеский разговор старых знакомых, но дружеского на самом деле было мало.

- Чистая случайность, Алекс – опять Ваша «удача ирландцев», если хотите. Случайно заметил Вас на улице и решил посмотреть, куда это Вы в такое время направляетесь без детей и без Роберта.

- Я... Я только попрощаться хотела. Я всё объясню.

- Конечно, объясните. На очной ставке. Генерала Уркуарта нет, прикрывать Вас теперь некому, а подход теперь пожёстче, чем был – слава Богу, после взрыва начальство поумнело немного и отказалось от излишнего гуманизма. Что до Вас, мисс, то за Вами ещё должок – приговора никто не отменял, а я Вам прощу ту пощёчину не раньше, чем Вам тоже нарумянят щёки – не обязательно те, которые на лице. К тому же, побег...

- Неужели Вы ничему не научились..., - голос Рози был скорее подавленным, чем дерзким. Арчи поднял брови, пытаясь понять, намекает ли Рози на недавнюю историю с офицерами или на пресловутую пощёчину. Сама Рози, видимо, заставила себя не осложнять своё и без того незавидное положение, вместо этого молча, ритмично постукивая ложечкой по кофейной чашечке – странное поведение для барышни, закончившей респектабельный интернат на Британских островах. Сандра ловила воздух ртом, беспомощно глядя на скатерть, и вдруг, подняв глаза на собеседника, обнаружила, что тот тоже смущён – по крайней мере отчасти:

- Впрочем... По здравом размышлении... У Вас семья, Алекс, и ни Вам, ни мне нет резона губить Ваше будущее. Если бы Вы проявили благоразумие, то, может быть, дело можно было бы решить и более простым образом... в частном порядке...

- Арчи, как у Вас язык поворачивается...

- Вы меня не совсем верно поняли, Алекс. Я говорю не о том, что Вы думаете... хотя в каком-то смысле... В конце концов, Вы действительно виноваты – второй раз помогаете этим бандитам. Согласитесь, Вы заслужили...

окончание следует


- Примечания автора.




[27] насчёт предупреждения ... и почему его проигнорировали – относительно этого предупреждения, да и ответственности за взрыв, трудно найти беспристрастную точку зрения. Арабские источники, разумеется, отрицают факт предупреждения и возлагают ответственность на все еврейские группировки подполья (они отрицают и тот достоверно установленный факт, что среди погибших было немало евреев, а не только англичане и арабы). Израильские «левые» - политические наследники «Хаганы» и «Палмаха» и стоявших за ними левых организаций - говорят, что предупреждение было, а взрыв – самодеятельность руководства «Иргун» («Эцель»), как пишут некоторые, вопреки прямому указанию ещё формально существовавшего тогда центра. Как вариант, признаётся, что первоначально взрыв готовился совместно, но впоследствии руководство объединённого подполья отказалось от этой идеи, и тогдашний руководитель «Эцель», будущий премьер-министр Менахем Бегин, пошёл на операцию уже самостоятельно. Израильские «правые» - политические наследники «Эцель» – тоже говорят, что предупреждение было, но нести ответственность отказываются, утверждая, что взрыв до последнего момента готовился совместно, а «Эцель» - исполнителей - подставили как козлов отпущения, когда жертв оказалось на порядок больше, чем ожидалось. Британские источники не вполне убеждены, кто организовал взрыв, а предупреждение признают сквозь зубы (хотя первые годы отрицали), но по крайней мере некоторые говорят, что оно было не за полчаса, а всего за несколько минут. Подробнее см., например, http://en.wikipedia.org/wiki/King_David_Hotel_bombing

[28] Эта женщина слишком щедра на уверения, по-моему (”The lady doth protest too much, methinks” ) – очень популярная цитата из «Гамлета», акт 2, сцена 3 (пер. М. Лозинской).

[29] скриптаменты – подозреваю, что Люси-маленькая смешивает слова manuscript (рукопись), scripture (заповедь) и Testament (Завет). Может быть, потому, что эта искпедиция не состоялась, Кумранские рукописи и были обнаружены только в 1948 году...


[30] карандашную приписку «Нельзя ли для начала выпороть нашего капитана» » - эта приписка британского солдата на листовке боевиков (как и сам соответствующий эпизод– смотри коментарий Давида к первой части рассказа) основаны на реальных фактах. Правда, на самом деле было написано «нельзя ли выпороть нашего сержанта». Приведённый в рассказе перевод листовки сделан с оригинала (без приписки, к сожалению), неожиданно (уже после написания рассказа) обнаруженного и сфотографированного мною в британском военно-историческом музее. В Сети её полного текста я не нашёл.

[Книжник]

Сандра ловила воздух ртом, беспомощно глядя на скатерть, и вдруг, подняв глаза на собеседника, обнаружила, что тот тоже смущён – по крайней мере отчасти:

- Впрочем... По здравом размышлении... У Вас семья, Алекс, и ни Вам, ни мне нет резона губить Ваше будущее. Если бы Вы проявили благоразумие, то, может быть, дело можно было бы решить и более простым образом... в частном порядке...

- Арчи, как у Вас язык поворачивается...

- Вы меня не совсем верно поняли, Алекс. Я говорю не о том, что Вы думаете... хотя в каком-то смысле... В конце концов, Вы действительно виноваты – второй раз помогаете этим бандитам. Согласитесь, Вы заслужили...

Часть V

Эпизод 17.

Ещё как заслужила....

- Куда Вы меня привезли, Арчи?

- Неважно, Алекс, важно, что здесь нам никто не помешает.

- Арчи, Вы действительно обещаете мне, что отпустите Рози ? У меня нет другого выхода – я вынуждена полагаться на Ваше обещание.

- Это зависит от Вашего поведения, Алекс. Если Вы будете вести себя хорошо, я всего лишь верну ей долг, как обещал, и отпущу. Уверяю Вас, ей будет не больнее, чем Вам через несколько минут, и я сделаю это лично, неофициально. Вы с ней очень похожи – интересно будет проверить, на все ли части тела распространяется это сходство.

- Арчи, умоляю Вас, не нужно этого делать. Я привычная, я училась в интернате... ей в первый раз. Не нужно.

- Хотите получить и её порцию тоже?

- Если это необходимо....

- Смотрите, Алекс… Вас чем наказывали в школе? Вы ирландка, так что ремнём, наверное.

- Ремнём... И розгами – пару раз.

- Значит, с английской тростью Вы незнакомы. Восполним этот пробел в Вашем образовании. Уверяю Вас, серьёзная вещь, не недооценивайте её и не берите на себя больше, чем можете выдержать. А про розги я знаю – Вы обмолвились один раз в разговоре с Мэри Говард, что как-то в школе пытались спасти от наказания подругу, но добились только того, что и сами заработали розги в середине двадцатого века. А я услышал случайно.

- И запомнили?

- Запомнил. Более того, именно это и подало мне идею – раз Вы так любите заступаться за подруг..

- Что?! Вы хотите сказать, что нарочно нарвались на пощёчину, чтобы Рози попала в беду, и я... Я Вам не верю, Арчи, никто не может быть так коварен!

- Не хотите, не верьте. Я тоже не верю кое-чему из того, что последнее время рассказывали Вы, и не без оснований! Я Вам больше скажу: часовых во время Вашего злополучного свидания тоже расставлял я. Согласитесь, земляк в карауле придал Вам смелости.

- Вы ещё скажите, что испортили проводку..

- Ну нет, это слишком. Конечно, я не знал, что именно Вы затеяли, и никак не ожидал, что эта затея Вам удастся – я был уверен, что Вас схватят обеих! И уж конечно, я не мог предвидеть ни дальнейших действий террористов, ни дальнейших действий покойного шефа... Обидно, я рассчитывал как минимум на большую огласку, раз уж не получилось тогда сделать это самому. Пришлось помочь – до Вас наверняка дошло, Найджел или покойный Эдди не могли не проболтаться Роберту.

Так Вы и Эдди рассказали Вашу гнусную сплетню? Арчи, Вы лжёте, ничего не было!

- Я так и знал, что Вы будете всё отрицать – даже передо мной. Не знаю, как это не было. Звук ударов был недвусмысленный.

- Не было ни звука, ни ударов! Моё слово против Вашего! Точнее, Ваше против моего.

- Как Вы хороши в гневе, Алекс! Приятно посмотреть. Глаза горят, щёки раскраснелись. Ничего, сейчас и другие щёки покраснеют тоже.

- Это было не смешно в первый раз и тем более не смешно во второй!

- Помилуйте, Алекс, конечно, это не смешно. Это больно и унизительно. Очень больно и очень унизительно – сейчас убедитесь. Не буду я с Вами спорить, было или не было. Главное, что сейчас-то точно будет. Ну что ж. Александра...

- Алессандра!!!! Двойное «с»! Сколько раз я Вам говорила!

- Извольте. За пререкания получите пару лишних ударов. Алессандра Фиона Майри Эйр-Но..

- Откуда Вы знаете моё полное имя, Арчи?

- Пропуск в блаженной памяти отель. Ещё два удара за то, что прервали меня. Ещё раз: Алессандра Фиона Майри Эйр-Ноттингтон, Вы знаете, за что Вы будете наказаны?

- Мы с Вами, кажется, в очень похожих школах учились, Арчи. За то, что у некоторых моих знакомых грязное воображение!

- Алекс, Вы не усвоили в школе, что дерзить человеку, который собирается Вас пороть, - не самое благоразумное поведение? Неправильный ответ – ещё три удара. Правильный ответ - за высокомерие, за наглость, за авантюризм, и за повторные контакты с врагом. Обратите внимание, за первый случай я Вас не наказываю – за одно и то же два раза нельзя. Как, кстати, соотносятся судебные розги со школьными – какими больнее?

- Не было никаких судебных розог, негодяй!

- Так-таки не было? Да неужели? Как Вы хороши в гневе, Алекс, как хороши... Ну что ж, сколько можно разговаривать. Перегнитесь через кресло. Юбку вверх – живо.

- Так хор-р-р-ош-ш-о?

- Придушенная ярость в голосе – замечательно! Нет, чуть повыше, чтобы я мог лучше видеть. Вот так...

- Ради Бога, Арчи, не тяните же, раз начали !! Чего Вы ждёте?!!!

- Вас жду, Алекс. Трусы кто будет спускать?

- Арчи, ради всего святого. Тростью точно так же больно и через одежду, тем более такую тонкую...

- Вы не ребёнок, Алекс, и не хуже меня знаете, что в наказании боль не единственная компонента, и, может быть, даже не главная. Делайте, что Вам велено, а то я дам делу законный ход, и Вам с Вашей подругой придётся куда хуже. Вот так-то. Да, Вы действительно красавица, Алекс. Собачья это должность, служить в этом захолустье, но иногда есть и некоторые приятные стороны. Ну...

Р-раз! Вздрагиваете!?

Два! Не нравится? Вспомнили?

Три! Гордячка! Недотрога! Авантюристка!

Четыре! Получайте то, что заслужили!

Пять! Где теперь Ваша спесь, неприступная красотка? А? Как Вы думаете, на что я сейчас смотрю?

Шесть! Ага, воете? Я так и думал, что полудюжины ударов доброй английской тростью хватит, чтобы выбить из Вас Ваше ирландское нахальство! Это только начало, Алекс, это только начало. А вот...

Семь! То-то! Видно, что раньше-то Вас пороли только женщины!

Восемь! Хорошо виляете задом. В школе научились? Или?

Девять!

- Арчи, ради Бога, дайте перевести ду-ух! Господи, Вы же меня всю... что я скажу Робу?

- Придумывайте, что хотите. Справитесь - у Вас богатый опыт по части выдумывания историй. А мне всё равно. Я с завтрашнего дня в командировке, а вы уезжаете через неделю, и это Вам уже не отложить – общая эвакуация[31], а Роберт теперь гражданский человек. Ну что, отдохнули? Выставьте-ка ягодицы чуть-чуть повыше. Вот так, продолжим.

Десять! Кричите, сколько хотите. Раньше надо было думать, что делаете.

Одиннадцать! Что Роб? Роб должен быть мне благодарен - я делаю за него его работу!

Двенадцать! Можете передохнуть ещё минутку. Собственно, дюжина – то, что Вам полагалось сначала. Теперь осталось то, что Вы заработали своим нахальством. Семь ударов, если я верно помню. Готовы?

Тринадцать! Четырнадцать! За наглость.

Пятнадцать! Шестнадцать! За дерзость. Извините, что по бёдрам – выше уже как-то мало места. Зато можно не сомневаться, что будете вспоминать ещё несколько дней, каким бы манером не постарались сесть.

Семнадцать! Восемнадцать! И, наконец... приготовились?

- Дддевятнадцать! Вот это вопль! Передохните минутку и можете одеваться. Я отпущу Вашу подругу после Вашего отъезда – до тех пор никаких попыток... Вы поняли. Ну, успокойтесь, успокойтесь, Алекс, уже всё, хватит рыдать, Вам нужно выглядеть, как будто ничего не случилось ... Вот Вам стакан воды, я захвачу с собой подушку для такси – если поможет. А напоследок ... позвольте преподнести Вам этот букет ... Очаровательные розы, согласитесь, и какие свежие – ешё не распустились. ... Хотя минуту назад я видел ещё более очаровательные бутоны такого же замечательного тёмно-красного цвета...

****

Или лучше пеоны – они лиловые...? Нет, непременно розы – куплю по дороге. Вся история, в конце концов, началась с Розы... Удивительно, как далеко убегают мысли за несколько секунд.

Согласитесь, Вы заслужили... Вы, видимо, поняли, что я имею в виду... Алекс? Простите, не расслышал? Да оставьте же кофейную чашечку в покое, мисс!

Слышать было нечего – Сандра сидела за столиком кафе, невидящим глазом глядя перед собой, и тихо бормотала что-то, что знающий человек, прислушавшись, определил бы как полузабытую католическую молитву - de profundis. Рози смотрела на неё постепенно расширяющимися глазами, ожидая, что её подруга даст наглецу необходимую отповедь, но та медлила... и медлила...


Эпизод 18

Тут капитан Мак-Махон обнаружил, что к разговору присоединилась ещё одна участница. Девушка в платке, оставив на минутку своего кавалера, к изумлению капитана не только подсела без спроса на соседний стул, но даже обняла его одной рукой за плечи. При этом в бок опешившему Арчи упёрся жёсткий металлический предмет, природу и даже калибр которого он как военный человек угадал без особого труда.

- Ну что же Вы, капитан, - укоризненно осведомилась девушка в платке хорошо знакомым Сандре голосом с «акцентом Уайтчепла и Голдерз-Грин», - Вы можете считать нас бандитами, если хотите, но не считайте уже нас идиотами. Неужели Вы думали, что мы отпустим Рози без прикрытия?

- Так-то вы держите своё перемирие?, - Арчибальд Мак-Махон был не самым симпатичным и, возможно, не самым порядочным из британских офицеров в Палестине, но откровенным трусом всё-таки не был, - А если я процитирую Вам из любимого стихотворения покойного шефа: «но если тысяча ружей придёт, чтоб взять мои кости назад?».

- Не волнуйтесь, капитан. Не делайте резких движений, не поднимайте шума, и Ваши кости будут возвращены в целости и сохранности вместе с мясом... и даже мозгами, если есть, что возвращать, - Арчи сглотнул, но вынужден был проглотить это несколько ребяческое оскорбление, - Мы выйдем все вместе и, пожалуйста, пожалуйста ведите себя прилично... во избежание. Мой жених ждёт с машиной у выхода, он шофёр что надо, я обещаю Вам поездку с ветерком.

Парня с внешностью киббуцника за соседним столиком действительно уже не было, причём похоже было, что он успел расплатиться за всех. Эстер (для более беззаботного вида снявшая платок) и повеселевшая Рози взяли капитана под руки с двух сторон, причём Эстер по дороге к выходу чмокнула его для большей убедительности в щёчку на виду у остальных посетителей. Сандра, чувствуя себя полной идиоткой, последовала за остальными к выходу, единственная из всей компании услышав, как один из лейтенантов присвистнул и вполголоса прокомментировал: «Продешевил капитан. Рыжую надо было выбирать, рыжую, хотя и чёрненькая слева тоже ничего». Все пятеро удивительным образом поместились в уже знакомый читателю «остин», впрочем, перекрашенный после последнего случая, и Адар (для которого вся операция содержала заметный элемент déjà vu) во второй раз в этой истории продемонстрировал своё виртуозное вождение, заставив капитана полностью потерять ориентацию в узких улочках ещё до того, как ему завязали глаза всё тем же платком.


Эпизод 19.

- Сандра, капитан прав, к сожалению. Его надо отпускать. Мы объявили перемирие.

- Я понимаю... обещания надо выполнять...

- Дело серьёзнее. После пятого августа это уже не просто наше обещание, но и директива центра. Мы подведём всех. Его надо отпускать, Сандра, и отпускать сегодня же – пока не хватились. Арик нас и так убьёт, если узнает.

Ради Сандры, все трое подпольщиков перешли на английский, причём Рози выражалась по-прежнему с лёгким ирландским акцентом поверх уже почти пропавшего немецкого, Эстер – дитя лондонского Ист-Энда, куда её родители перебрались из Венгрии в начале двадцатых – щеголяла соответствующим выговором, а у Адара – единственного из всех четырёх, явно подбиравшего слова – оказался поверх сильного местного акцента ещё и налёт выговора Северной Англии, хорошо знакомого Сандре по первым годам войны, проведённым в Ноттингтон-Холле. Видимо, сказался опыт фронтового шофёра в Еврейской Бригаде[32], воевавшей в Италии рядом с полком йоркширских стрелков.

- Так ведь двух заложников уже захватили...И не только захватили, но и..

- Это не мы. Это «Эцель». Им терять нечего - на них и так после взрыва спустили всех собак. Причём с двух сторон – нового «сезона охоты» на них, положим, не объявляли[33], но нам велено: никакой помощи и никаких контактов. Если нас приравняют к ним, это для нас смерти подобно. Тем более, мы пытаемся вернуться в старую организацию – от независимой группы из полусотни человек проку мало, тем более если держать перемирие с англичанами. А нас держат на испытательном сроке. Мы подведём всех, не только себя, и подведём крупно. Для нас сейчас жизненно важно, чтобы было ясно, что «Эцель» и мы – это...

... две большие разницы, - закончил Адар, широко улыбаясь. Он вообще один из всей компании вёл себя так, как будто был совершенно уверен, что стоит только не волноваться, и решение проблемы будет найдено, - Любимое выражение моей мамы. Она говорит, это из русского языка. Странное выражение, но мама говорит, что по-русски оно совершенно обычно. По крайней мере, в её родном городе говорили только так.

- Адар, не до того, - Эстер посмотрела на жениха, как посмотрела бы на Люси или даже Оуэна, - ты вообще хоть в чём-то смыслишь, кроме «баранки» и фотографии? Рози права, Сэнди. Капитана таки надо отпускать.

- Если вы его выпустите, я погибла..., - Сандра пыталась говорить деловым тоном, даже улыбнуться, но губы у неё дрожали, а улыбка вышла одними губами, как когда-то в школе, только теперь ставки были выше, - Я думала, что и так провела большую часть детства в тюрьме, только та тюрьма называлась интернатом. Но настоящая тюрьма – это хуже. Рози может подтвердить. Двух недель мне хватило. А главное, Роб и дети... Господи, какая я дура. Неделя до отъезда оставалась, неделя. Если бы я не попросила о встрече...

- Если его выпускать, то надо сделать так, чтобы он молчал. Взять с него клятву?

- Нет веры его клятвам. Офицер, но не джентльмен.

- Подкинуть ему что-нибудь компрометирующее? Рози, ты его карманы обыскала?

- Ничего необычного. Разве что вот эта бумажка.

- Листовка «Эцель»? Та самая? Зачем она ему понадобилась? Что это за приписка? Хм, «нельзя ли для начала выпороть нашего капитана...» А что... «Поэтическое возмездие...». Тем более, раз сами англичане просят...... Чем мы хуже... Адар, у тебя фотоаппарат заряжен?

****

- Я вам ешё раз повторяю: я к этому делу никакого отношения иметь не буду, - Адар подкрутил треножник фотоаппарата, задёрнул занавеску, отделявшую аппарат от остальной части комнаты, залез под покрывало, наводя аппарат на длинный, узкий и пока ещё пустой стол для проявки плёнки, повозился там немного и выбрался обратно, - разбирайтесь сами.

- Кого Арик оставил за старшую? Меня!

- А что Арик поручал нам делать? Прикрывать Веред, а не брать в плен английского офицера! А тем более..

- Размазня! Чистоплюй! Белоручка! Мы с трудом придумали, как выручить Сэнди, а этот балбес срывает нам всё дело!

- Почему срывает? Сами не справитесь? Зря я тебя учил фотографировать?

- Если я буду фотографировать, то кто будет...? Рози? Она не умеет! Она и не видела никогда, как это делается...! В Австрии не было телесных наказаний в школах, да и приват-доцент консерватории Леопольд Гольдберг, надо думать, воспитывал детей без ремня.

- Если бы не Сэнди, был бы у неё уже кое-какой опыт. Чего тут уметь... Я что, лучше умею? Вам долго-то не надо. Два-три дубля отснять для страховки.

- У Рози, да и у Сэнди, оказывается, тоже, ещё и личный счёт к капитану...

- Вот так бы и говорили. Когда я сказал в своё время маме, в какую переделку попала Веред, или Рози, как вы её называете, она заплакала и сказала «Адар, эту девочку нужно выручить. Любой ценой. Даже если кому-то придётся сунуть голову в пекло». Выручили – спасибо Сэнди, которая действительно сунула ради неё в пекло... – Адар, наконец, удовлетворился положением аппарата, подкрутил винтик и закончил: - ... голову. А теперь, оказывается, бедная девочка сама не прочь ...

-Это не она, это я не прочь. Думаешь, если бы я им уже попалась, они обошлись бы со мной лучше?... А ты что, обсуждаешь с мамой секреты организации?

- От мамы у меня секретов нет.

Несколько секунд Эстер обдумывала значение этого заявления для того дела (с маленькой буквы), которое им предстояло, для того Дела (с большой буквы), которому служили и она, и её жених, и Рози, и, наконец, для перспектив её, Эстер Сегал, будущего брака. Адар поспешил успокоить её:

- Мама сама подпольщица в прошлом. И чуть не попала в то же положение в своё время – в начале века, в Одессе. Еле-еле избежала – как-нибудь расскажу, как. Кое-кому из её подруг повезло меньше. Между прочим, об этом есть в повести самого Жаботинского[34].

- А он что, не только основал «Эцель», но и повести писал?

- Писал. По-русски. Мама читает, я уже не могу. Я зато знаю его стихи. «Кровью и потом мы вырастим народ, добрый, гордый и сильный духом». Добрый и гордый. Я не потерплю унижения, но и других унижать не буду.

- Чистоплюй. А то, когда вы собирались брать Сэнди в заложницы, так ты не знал, для чего.

- Я шофёр. И потом, мы надеялись, что англичане сдадутся и до этого не дойдёт...

- На это надежда плоха. Ребята из «Эцель» в этом уже убедились. По крайней мере один из них.

- Тем хуже для тех офицеров. Но «Эцель» и мы – это «две большие разницы». Плёнку я вам проявлю, так и быть, тебе я это не доверю. А то засветишь, и начинай потом всё сначала. А с остальным – разбирайтесь сами. И этому шлимазлу (бедолаге) легче будет, если мужчин при этом не будет.

Эпизод 20.

Роберт взглянул в окно, проследил взглядом на тем, как арабы-носильщики стаскивают вниз последние чемоданы, перевёл взгляд на Люси-маленькую, которая с торжеством водила Оуэна (пару недель назад сделавшего первые шаги) за руку по опустевшим комнатам, и, наконец, взглянул на стол посреди комнаты – тоже пустой, если не считать вазы с букетом роз и нескольких конфертов – последней утренней почты.

- Ну вот, и всё. Прощай, Иерусалим, прощай, военная карьера, и прощайте, друзья - оставшиеся. Найджел обещал ещё зайти на минутку, а кто ещё-то жив. Кто меня удивил, так это Арчи. Никогда бы не подумал, что и он явится прощаться. Поначалу, честно сказать, мне его с лестницы хотелось спустить. Но после минуты разговора я его с трудом узнал. Другой человек. Мягче стал, как будто довольнее жизнью. Как будто раньше ему не хватало чего-то. Может, осознал после взрыва, как ему повезло остаться в живых... Я готов поверить, что трепаться он больше не будет. И эти розы... Я думал, ты откажешься.

- В Англию я их не повезу. Но ты был рядом, ничего предосудительного в такой ситуации нет. Почту не хочешь проверить перед отъездом? Четверть часа до машины, может, там какой-нибудь счёт остался неоплаченный, проще сделать это здесь.

Роберт вскрыл несколько стандартных конвертов с бумагами, сунул в карман письмо от Мика – приятнее прочесть его на корабле, в ожидании встречи с отправителем, - и машинально взялся за последний, простой плотный конверт без марки.

- А это что? Сэнди, извини, я, кажется, случайно вскрыл письмо, адресованное тебе. На конверте инициал A вышел похожим на R, и ни тебе «Mr», ни «Mrs», ни даже «Capt.» – видимо, надписывал человек, для которого английский не родной. Взгляни – это, кажется, фотографии какие-то.

- Роб, я знаю, от кого это. Это от... друзей Рози.

- Сэнди, у тебя голова на плечах есть? Нельзя тебе поддерживать с ними контакты! Даже односторонние! И почему они посылают тебе фотографии?

Прятать фотографии было бы неловко – Сандра вытащила их из конверта и разложила рядком на столе, на виду у Роберта. Последний, взглянув на них, чуть не онемел от удивления.

- Вот это да... Да это же Арчи. Ей-Богу, Арчи. Где они, интересно, раздобыли такие снимки... Да, на месте Арчи, если бы я знал, что у кого-то есть в руках такое, я бы тоже не трепался. Неужели и он попался в заложники... женщина, вроде, на Эстер похожа...

- Немного похожа.

- Или нет, Эстер ниже ростом. Скорее, что-то от Рози есть...

- Что-то есть...

- Да нет, что за чушь я несу. Если бы его взяли в заложники, это стало бы известно... Тех-то трёх так и оставили привязанными к столбу со спущенными штанами, и Арчи среди них не было...

- К сожалению.

- К сожалению? Где твои принципы? «Лига» и всё прочее...

- Я не Люси-Большая. Принципы принципами, но иногда... из любого правила бывают исключения.

- Почти из любого. Да нет, Сэнди, это всё явно не то. Ты посмотри на выражение его лица... Совершенно очевидно, что ему это нравится! Если бы это был один снимок, я бы подумал, что это гримаса такая, но на всех... Оказывается, наш Арчи из тех джентльменов, которые сто лет назад катались на «лошадке Беркли»... Вот уж не подумал бы. Тоже мне, новый Лоуренс Аравийский... [35]

- Роб, я не сильна в философии - и что общего между Арчи и Лоуренсом Аравийским?

- В философии? А, нет, философ Беркли тут ни при чём, насколько я знаю. А Лоуренс, говорят, тоже был флагеллянтом. Впрочем, когда меня с ним познакомили в Лондоне, я об этом не знал . Я был мальчишка, и он на меня произвёл громадное впечатление, может быть, именно под его влиянием я и начал изучать здешние языки в Кембридже– сначала-то меня интересовала только теоретическая лингвистика...

- Меня он, наоборот, спас один раз от хорошей трёпки... В школе, естественно.

- Каким образом? Он разве бывал в Ирландии?

- Нет, заочно. Я в шестнадцать лет умудрилась пронести в школу «Любовника леди Чаттерлей» Д.Г. Лоуренса, в бумажной обложке, конечно, но «Лоуренс» на обложке написано было. И, представь, мисс Риордан застукала меня за чтением. Что это, спрашивает, за Лоуренс, мисс Каллаган. Я ей с невинным видом: «воспоминания Лоуренса Аравийского, мисс». О нём тогда много говорили – он только что разбился в автокатастрофе. А проверять она посчитала ниже своего достоинства. Была бы на её месте наша матрона, та бы не постеснялась проверить, и влетело бы мне так, что неделю не сесть – за книжку и за враньё. Я знаю, что говорю - когда Люси-Большая попалась через год после того с куда более невинной книжкой...

- Про это-то я слышал не раз, - Роберт явно слушал последнее объяснение вполуха, вглядываясь в фотографию и поворачивая её то под одним углом, то под другим, - Лоуренс, тот, как говорят, нанимал для этого дела мужчин, а тут женщина, причём в платке по здешней моде... Я и не думал, что и в Палестине бывают такие... заведения... Вот и говори после этого про «бремя белого человека...». Оказывается, мы несём миру и такие достижения собственной цивилизации, как vice anglais. Но как они его подкараулили, как узнали... И как профессионально снято – он, кажется, и не подозревает, что его фотографируют, а женщина – женщина стоит вполоборота и нарочно не в фокусе. Обидно, что-то в ней определённо есть знакомое...

- Она не только не в фокусе, но и в движении.

- Причём в весьма энергичном движении. Думаю, ваша мисс О’Риордан, или как её, похвалила бы технику... Да и наш мистер Ламбаст, пожалуй, тоже.

- Гм.. Про твоего директора не знаю, но у мисс Риордан был специальный инструмент, а тут обычный брючный ремень. Думаю, его собственный.

- Ну, у тебя и зрение. А ещё жалуешься на близорукость. Я лично различить не могу. Можно подумать, ты при этом присутствовала.

- Кажется, машина пришла, Роб.


Эпизод 21.

Корабль отсчитывал мили на запад, в сторону Гибралтара. Роберт, по привычке ещё в хаки (удобная вещь для путешествия), но уже без знаков различия, торчал столбом на корме, байронически любуясь закатом и медленно исчезающей вдали вершиной Кармеля и пытаясь разобраться в своих мыслях, когда кто-то сзади положил руку ему на талию. Оглянувшись, Роберт обнаружил, что предмет его мыслей стоит рядом с ним, поправляя начинающие отрастать рыжие волосы.

- Спят?

- Спят. «Немного отдыха, а потом – наша земля полна несделанных дел…». Я сама чуть не заснула.

Это было немудрено. Путешествие на большом океанском корабле, без няни, с полуторагодовалым малышом, жизнерадостно топающим по прямой, куда глаза глядят, и шестилетней исследовательницей, норовящей выяснить назначение каждой детали и облазить все уголки и твёрдо знающей, что шлёпать её ни в коем случае не будут, требовало ежесекундной концентрации – только так можно было обеспечить наверняка, чтобы ни один из них не свалился ни в море, ни даже вниз по какому-нибудь трапу. От мужей же сороковых годов, даже самых любящих и самых передовых, серьёзной помощи в быту ждать ещё не приходилось.

Любуешься?

- Любуюсь. Прощай, Палестина... Какой рай для лингвиста – язык в процессе развития, язык, который обрастает словами на глазах, чуть ли не каждую неделю. Если бы не погоны на плечах.. Странное дело, я почти жалею, что тебе не удалось попрощаться с Рози. Когда мы её теперь увидим...

- Вот уж об этом не жалей.. Хотя...у неё и у её друзей много чего впереди. Мы можем позволить себе умыть руки и уехать домой.. Им уезжать некуда. А увидим... вполне возможно, что в Лондоне - в какой-нибудь правительственной делегации нового государства. Она отлично знает языки...

- Лингвистов у них там хватает. Им бы фермеров побольше, рабочих, а главное, солдат – только солдат, а не террористов... По крайней мере, всё это больше не мои проблемы. Найджел тоже подал рапорт о переводе. Послушай, Сэнди. Теперь это уже неважно, конечно, но знаешь... я всё-таки хочу знать правду. Клянусь, я больше не буду спрашивать. Никогда. Последний раз. Старика нет. Айлин нет. Арчи я теперь точно не верю – он явно помешан на этом деле. Остаёшься ты, ты одна. Скажи честно...

Господи, он всё ещё о том... Впрочем, это у меня есть более свежие впечатления, а он-то не знает...

- Не было, Роб. Не мучайся сам и не мучай меня. Не было. Я сказала тебе десять раз. Не было.

И, не удержавшись, добавила тихо-тихо, не впол- а вчетвертьголоса:

- «Ничего не было. А даже если и было - какая разница...»




- Примечания автора.




[31] Общая эвакуация – эвакуация британских женщин, детей и почти всех гражданских служащих из Палестины была на самом деле осуществлена в январе 1947 года, примерно через месяц после эпизода «порки на паритетной основе».

[32] В Еврейской Бригаде – несмотря на обилие добровольцев, англичане очень долго сопротивлялись созданию сколько-нибудь значительного (мелкие были и раньше) вооружённого подразделения, набранного в значительной степени из еврейских поселенцев Палестины, понимая, где и как заметная часть его личного состава применит полученные навыки после демобилизации. Бригада (всего около 5 тысяч человек, причём контингент палестинских поселенцев был разбавлен немалым количеством заведомо лояльных евреев из собственно Англии и колоний, включая самого командира - канадца Израэля Бенджамена) была создана только в 1944 г. и попала на фронт под занавес войны, в начале 1945 года. «Слишком мало, слишком поздно», как писали газеты.


[33] нового «сезона охоты» на них, положим, не объявляли «сезон [охоты]» - название периода в 1944-1945 гг., во время которого умеренные, «левые» еврейские формирования Палестины - «Хагана» и «Палмах» - сотрудничали с англичанами против «правых», радикальных групп, в основном «Эцель»

[34] в повести самого Жаботинского - см. http://il4u.org.il/il4u/library/zhabotinsky-2/11.html, последний абзац главы. Великолепная повесть, по-моему, хотя ничего тематического, кроме этого одного абзаца, в ней нет. О самом В.Е. Жаботинском – одной из интереснейших и самых неоднозначных личностей прошлого века - достаточно коротко и беспристрастно написано, например, в ru.wikipedia.org/wiki/Жаботинский. Героиня заметно преуменьшает его заслуги, которые отнюдь не ограничивались ни литературной деятельностью на четырёх языках, ни важной ролью в создании сначала «Хаганы» (в 1920 г.), а затем политической организации – Союза Сионистов-ревизионистов - военным крылом которой стал основанный в 1930 г. «Эцель» («основал “Эцель”» - это неточность, но Эстер в университетах не училась).

[35] Лоуренс Аравийский (Lawrence of Arabia) .- прозвище Томаса Лоуренса – английского разведчика, военного, востоковеда, археолога и просто авантюриста начала XX века. Во время Первой Мировой войны осуществлял связь между британским командованием и восставшими против турецкого владычества арабскими формированиями (у которых снискал большой авторитет), чем способствовал поражению турок на Ближнем Востоке. За заслуги того времени получил несколько наград и звание подполковника, хотя никакого военного образования не имел. В начале 20-х годов был советником У. Черчилля по ближневосточным вопросам и горячим пропагандистом предоставления независимости ряду арабских стран. В середине 20-х годов после нескольких неудачных попыток пробился в Военно-Воздушные силы. Протокол необходимого в таких случаях медосмотра Лоуренса упоминает шрамы на ягодицах, но биографы не до конца уверены, была ли их причиной добровольная тематическая практика, допрос третьей степени в плену у турок (упомянутый в мемуарах Лоуренса и попавший в поставленный по ним известный фильм, но вызывающий серьёзные сомнения у историков) или «английское воспитание» в детстве. В мемуарах или письмах Лоуренс упоминает и то, и другое, и третье. Не все его утверждения вызывают доверие биографов, но то, что он был практикующим флагеллянтом («нижним»), считается установленным фактом. Погиб в автокатастрофе в 1935 г.