Кто любит "ММ" Булгакова - вопрос к вам

[Alexander Kovalskij]

Роман имеет множество трактовок? Я бы так не сказал. В романе масса загадок и многозначных эпизодов, над которыми уже долгие годы трудятся многочисленные исследователи, и даже целая отрасль литературоведения родилась их усилиями. Но это все исследование частностей - происхождение образов, определение источников, аллюзии и заимствования из других произведений. Трактовка это все же нечто большее - определение главного смысла и идеи произведения. Таковых я бы выделил две, ибо все остальное, на мой взгляд, является их производными в той или иной степени. В сущности, для определения этих трактовок, достаточно обратиться к уже много раз цитировавшемуся здесь эпиграфу, что только лишний раз указывает на то филигранную точность, с которой МА его подобрал:

...Так кто ж ты, наконец?
– Я – часть той силы,
что вечно хочет
зла и вечно совершает благо.

Все знают, что это Гете. Но не все, что это собственный перевод МА. А еще очень часто любители романа цитируют эпиграф без первой строки, упуская ее значение. Меж тем, этот вопрос и есть ключевой, его можно было бы задать самому роману. Из него и вытекают две принципиально противоположных трактовки. Первая исходит из того, что эпиграф нужно понимать буквально, нечистая сила в романе действительно совершает благо, и мы видим, что Зло является полезным и необходимым явлением, без которого и Добро то не существует. Не будем цитировать всем известную сцену беседы Воланда с Левием Матвеем на крыше, достаточно сформулировать концептуальный вывод сторонников этой версии: роман признает право на существование Зла, оправдывает его и доказывает необходимость такового для нормального хода вещей на свете. Из этой концепции произрастает множество самых разных версий, от политической (роман оправдывает сталинизм) до сатанистской (роман восхваляет дьявола). Другая концепция исходит из противоположного понимания смысла эпиграфа - это слова черта, то есть они лживы по определению, и никакого блага нечистая сила никогда не совершает, ибо это противно ее сущности. Это, кстати, прямое прочтение Гете, где Мефистофель лжет Фаусту и никакого добра не совершает, а душу несчастного доктора спасает из его лап Господь. Как у душу погубленной тем же чертом Гретхен. Такая трактовка понимает роман в классическом фаустианском смысле, как повествование о том, что всякий связавшийся с чертом в конце концов будет им обманут, а Зло вовсе не сотрудничает с Добром и нисколько не является необходимым условием существования последнего. Принимающие Зло, каким бы обаятельным и полезным в отдельном моменте времени оно не было, в итоге все равно сами становятся его жертвами. В этом смысле роман следует считать антисталинским, отрицающим пользу и эффективность репрессий как недопустимого метода управления обществом, приводящим к его разрушению. Именно это, кстати, и случилось в действительности с советским обществом в скором времени. С религиозной точки зрения ММ в такой концепции выглядит как исповедь раскаявшегося грешника Булгакова, некогда продавшего душу дьяволу, и в своем закатном романе признавшего этот факт и рассказавшего через него свою трагическую историю очередного фауста, дабы никогда более она не повторилась. И никакое, даже сверхобаятельное зло, не смогло бы больше никого соблазнить. Из такого понимания исходит христианская трактовка романа, отрицающая в нем всякий сатанизм и подчеркивающая глубокую и искреннюю веру автора, сумевшего как сохранить в безбожном обществе чистоту своих убеждений, так и показать все ужасы жизни в богоборческом мире, куда немедленно является нечистая сила, занимая освободившееся место в душе человека, и приводящая его к неизбежной гибели.

Ключевым для понимания противоречия этих концепций является, конечно, финал романа. Ведь в зависимости от того, как оценивать то, что в итоге получил Мастер, и можно понять, что же он обрел и что это за такой Покой без Света? Для верующего человека это кошмарная участь и ему все здесь очевидно. Но поскольку в 60-е и более поздние годы, включая и наших современников, очень немногие понимают смысл случившегося с ним, то им кажется, будто Воланд устроил участь Мастера наилучшим образом и даровал им с Маргаритой возможность вечно наслаждаться любовью друг друга. Собственно, из такого понимания и вытекает восприятие романа как истории большой любви с благополучным финалом. Что, очевидно, является не просто упрощенным, но в корне ошибочным пониманием булгаковского текста, ставшего возможным лишь потому, что роман пролежал под кроватью ЕС четверть века до первой публикации, а потом еще 20 лет до момента широкой известности в СССР, и оказался в читательской среде, не имевшей практически никакого понятия о христианстве. Настолько, что иершалаимские главы в большинстве своем воспринимались этой средой как Евангелие, написанное в упрощенном виде, а запрет на публикацию романа и гонения на автора эта среда связывала именно с ними - то есть с попыткой написать о боге в богоборческое время. По сути, в Булгакове видели того самого Мастера, который пострадал за выбор религиозной темы в богоборческом обществе и тем имел смелось противопоставить себя обществу и власти. Понятно, что в перестроечное время такой ореол мученичества только добавлял роману популярности, а фрондерство всегда находило отклик в молодежной среде, протестной по определению. Недаром на той самой лестнице и у той самой нехорошей квартиры регулярно появлялись надписи вроде "Воланд, мы ждем тебя". Ну, в какой-то мере, дождались. И вряд ли это оказалось для дождавшихся большим счастьем, ибо их ожидание позитивных перемен оказалось глубоко обмануто. Как, собственно, и должно быть в истории с чертом.

Так что роман, несомненно, пророческий.

[Expat]

Ковальский, я не делаю Вам формального замечания, но просьба не забывать время от времени о словах типа "по моему мнению" или "я убеждён, что".

Несколько пользователей независимо жалуются, что мнение, представленное как истина в последней инстанции и высказанное в стиле лекции, а то и нравоучеия, раздражает и граничит с троллингом.

Напоминаю также, что острополитические темы на форуме не приветствуются, хотя понимаю, что в такое время уйти от них трудно.

[Solnce]

Всем-всем большое спасибо! Чайник готов! Вот он.

На него поместилось 4 цитаты:

Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету! (Воланд)
Котам обычно почему-то говорят «ты», хотя ни один кот никогда ни с кем не пил брудершафта (Бегемот)
Я люблю сидеть низко, с низкого не так опасно падать (Азазелло)
Нет документа, нет и человека (Коровьев)

Очень милый чайник получился. И цитаты отличные.

[Alexander Kovalskij]

Итак, мы остановились на том, что представляет собой Добро и Зло в романе ММ. Вопрос, который, вероятно, является для романа ключевым, поскольку и то, и другое в нем выглядит совсем не канонически, что создает довольно загадочную и необычную картину. Здесь могу поделиться собственной точкой зрения на этот вопрос, не претендуя на ее новизну, равно как и на авторство, ибо в той или иной степени схожие аргументы приводились различными исследователями романа, хотя и в разных вариантах, попытка стройно объединить которые у меня лично вышла вот так:

Прежде всего, нужно все время держать в голове, что ММ – фаустианский роман, то есть новая реминисценция давно известного сюжета. Но не прямая, опирающаяся на ранние переложения известной легенды, а прямо следующая фабуле знаменитой поэмы Гете, который был последним по времени из множества интерпретаторов этого сюжета, пережившего всплеск популярности в конце 18-начале 19 веков. Впрочем, о нем и ранее надолго не забывали, но Эпоха Просвещения в силу очевидных причин просто не могла не оказаться катализатором интереса к этой истории, получившей наполнение новыми смыслами. И надо сказать, что у Гете все получилось очень оригинально, и прежде всего потому, что он сумел показать в своем Фаусте, да и в других героях, типичного человека своего времени, а время это уже было если еще не богоборческим, то уже весьма атеистическим. В Европе, конечно. Впрочем, тут стоит вспомнить, что Гете был масоном с огромным стажем и очень высокого градуса, что с одной стороны указывает на его глубокую веру в бога, с другой – на огромную дистанцию этой веры христианства, даже западного, не говоря уже о восточном. Полагаю, что отсюда и совершенно необычные образы Господа и Мефистофеля в его трагедии, и нетрадиционный финал, где черт не получает душу Фауста именно потому, что тот заслужил прощение своим служением людям. В этом сложно не усмотреть оправдание масонства как такового. В сущности, вся поэма концептуально построена именно на масонском взгляде на устройство мира и место в нем Высших Сил. Именно эту концепцию Булгаков целиком и полностью переносит в роман, хотя и наполняет ее значительно боле глубоким этическим смыслом. Что нисколько не удивительно, ибо живет он на столетие позже Гете и видит развитие человечества в динамике, причем в динамике резко отрицательной, приведший мир Belle Epoque к кошмару ПМВ, что означало и крушение личного благополучия Булгакова, навсегда сохранившего ностальгию по утраченному им довоенному раю. Если Гете стоял на пороге этого рая, и во многом считал себя причастным к его возникновению, то Булгаков оказался из этого рая вышвырнут, причем без всякой вины. Хотя, нет, пожалуй. Именно утрату веры Булгаков считал причиной крушения того благополучного мира, который возник во многом усилиями человека Эпохи Просвещения, и был разрушен ницшеанством, провозгласившим смерть бога. Ну а все, что случилось дальше, это как раз и было то, что натворил ницшеанский сверхчеловек со своими сверхценными идеями. Понимание этой ситуации Булгаковым лучше всего иллюстрирует цитата из Пролога того же Фауста:

Смешной божок земли, всегда, во всех веках
Чудак такой же он, как был в начале века!
Ему немножко лучше бы жилось,
Когда б ему владеть не довелось
Тем отблеском божественного света,
Что разумом зовёт он: свойство это
Он на одно лишь смог употребить -
Чтоб из скотов скотиной быть!

Привожу в переводе Холодковского, ибо ставший каноническим в наше время перевод Пастернака во времена Булгакова еще не существовал. Позволю себе предположить, что знавший Фауста наизусть Булгаков имел все основания именно так видеть то, что творилось в окружавшем его советском обществе, ярко демонстрирующем то, что случается там, где люди отказались от бога и объявили его не просто умершим, но и никогда не существовавшим. Как, впрочем, и черта они считают не существующим. Нет смысла пересказывать всем известную беседу на Патриарших, но разве можно удивляться тому, что именно в такое общество и является черт в лице Воланда? Мне представляется, что это прямой диалог Булгакова с Гете, которому он говорит: смотри, ты провозгласил торжество человека разума и даже вытащил его из когтей дьявола, и что натворил этот человек, спасенный тобою от преисподней? Разве он проникся благодарностью к Господу и продолжил постижение Вселенной в его славу? Нет, он отринул бога и объявил богом самого себя. Что, разумеется, закончилось катастрофой, ибо без нравственного закона человек превращается в того самого скота, о котором говорит твой Мефистофель. Булгаков в этом смысле ничуть не менее других виновен, будучи на определенном этапе своей жизни таким же безбожником и поклонником Ницше с Шопенгауэром. Попытка заменить веру философией и есть его преступление. Впрочем, не только его, конечно. Запомните, пожалуйста, эту мысль, к философии мы еще вернемся попозже.

Отсюда уже шаг остается до того, чтобы взять труд Гете и перенести его на современную почву в Москву. Черт просто обязан явиться снова и повторить всю историю, но уже в новых обстоятельствах. Что и происходит в ММ, но приводит к совершенно иному результату. Но о результатах позже, а сейчас об образах и самом замысле. Характеристику отношений между Светом и Тьмой, мы видим все в том же Прологе к Фаусту, где обе эти сущности ведут между собой очень милую беседу, даже не думая враждовать. Конечно, при этом не отрицается подчиненное положение черта, оно даже и подчеркивается им самим:

Охотно старика я вижу иногда,
Хоть и держу язык; приятно убедиться,
Что даже важные такие господа
Умеют вежливо и с чёртом обходиться!
Действительно, Господь очень даже расположен к Мефистофелю, явно признавая за ним право на трудовую деятельность, ценность которой нисколько не подвергается сомнению, и даже довольно высоко оценивается:
К таким, как ты, вражды не ведал я...
Хитрец, среди всех духов отрицанья
Ты меньше всех был в тягость для меня.

Картина практически идиллическая, и даже более того – Господь наделен очень даже человеческими слабостями – он заключает с чертом пари, то есть по сути поддается на его манипуляцию, цель которой получить санкцию на соблазнение Фауста и попытку завладеть его душой. Тут даже и азарт читается:

Господь

Он отдан под твою опеку!
И, если можешь, низведи
В такую бездну человека,
Чтоб он тащился позади.
Ты проиграл наверняка.
Чутьем, по собственной охоте
Он вырвется из тупика.

Мефистофель

Поспорим. Вот моя рука,
И скоро будем мы в расчете.

Это место мне больше нравится в переводе Пастернака, в нем ярче ощущается ирония Гете, присущая масонскому взгляду на традиционные догмы религии, как и человеку Эпохи Просвещения в целом. Тут, как мне кажется, вполне можно говорить о том, что во времена Гете считали насмешничеством, а во времена Булгакова – сатирой, которые полностью перенесены МА в роман, причем с большим успехом. Его Воланд просто лучится мефистофелевским обаянием, хотя и кажется повзрослевшим и посерьезневшим, по сравнению с образом из под пера Гете. Ну да не Гете единым питался Булгаков, как большой любитель оперы он сто раз смотрел постановку того же Гуно, а там Фауст посерьезнее будет. Зато у него есть свита, которая с лихвой компенсирует утраченное и заворачивает такой хоровод событий, что веселья в романе хоть отбавляй. Но это частности, как мне кажется, нисколько не меняющие фабулы отношений Света и Тьмы, полностью соответствующей предложенной Гете модели.

Далее возникает естественный вопрос – а где Господь в романе? А его там нет, на мой взгляд. По крайней мере – в явном виде. И не может быть, ведь на этот раз черт пришел в мир, где никакого бога больше нет. Нет не только в советском обществе, но и в Европе, проникнутой все теми же ницшеанскими идеями о сверхчеловеке. Присутствие бога за кадром мы понимаем из контекста. Из утверждений Воланда, насмехающегося над атеизмом, из присутствия в романе самого понятия Свет, в который не берут Мастера, из страха Азазелло перед крестным знамением, и т.д. Но это все тот же Господь, который позволил Воланду появиться в Москве и заняться судьбой Мастера. Был ли между ними спор за его душу? Вполне возможно допустить и это. И, прочитав роман Мастера, Господь разрешил его совсем не так, как поступил ранее в деле Фауста. Если он и не отдал его душу черту, то и к себе в Свет не принял. И в этом, на мой взгляд, самый интересный вопрос всего романа – что же такого сочинил Мастер, что лишило его права на Свет? Видимо, он так и не вырвался из того самого тупика, на что рассчитывал Господь. А кто вырвался и ушел под руку с Иешуа в Свет по лунной дороге? Пилат, как мы помним. Из того самого места, куда пришел Мастер и где он обречен оставаться вечно. И вот это самое существенное обстоятельство, по моему мнению, дающее возможность понять авторский замысел.

Но чтобы разбираться с этой историей дальше, одним Гете нам уже не обойтись. Тут нам понадобится помощь беспокойного старика Иммануила.

[Alexander Kovalskij]

Наконец-то появилось немножко свободного времени. Вставлять в текст оговорки касательно частного мнения было некогда, поэтому сделаю дисклеймер сразу за весь пост: все нижеизложенное есть не более, чем мое личное понимание сущности обсуждаемого произведения, не выходящее за рамки частного мнения. Итак:

Ну что ж, появилась свободная минутка и возможность вернуться к ММ.
И тут нужно разобраться, кто же такой Иешуа Га-Ноцри и что он проповедует. Совершенно очевидно, что в нем нет практически ничего от Христа, и это постоянно подчеркивается в романе множеством деталей. Он сирота, не помнит своего отца, который вроде бы был сирийцем, у него нет осла, на котором он якобы въехал в Иершалаим, у него нет никаких учеников, кроме случайно прибившегося Левия Матвея, он едва знаком с Иудой и считает его добрым человеком, не подозревая в предательстве. Список можно продолжать, и каждое обстоятельство здесь прямо противоположно тому, что мы знаем о Христе из Писания. Точно также далеко от христианства и то, что он проповедует. Точнее, из всего христианства он проповедует лишь одно – милосердие. Причем, милосердие ко всем, а вовсе не только к раскаявшимся, что также ничего общего с христианством не имеет. А к чему имеет в таком случае? К толстовству. Да-да, на мой взгляд устами Иешуа в романе говорит Лев Николаевич, который в современной России известен как крупнейший писатель, а современниками воспринимался прежде всего как выдающийся философ. В сущности, последние двадцать лет своей довольно долгой жизни ничем другим, кроме философии и пропаганды своего учения ЛН и не занимался за редким исключением. Впрочем, в России литература во многом заменяла собой философию и граница между писателем и философом даже во времена Булгакова оставалась весьма условной, и лишь с приходом советской власти акцент сместился в сторону пропаганды, эффективность которой опять же во многом опиралась на ранее сложившуюся репутацию писателей как пророков и мыслителей. Влияние Толстого на современников было громадным, и прежде всего – на русскую интеллигенцию, руками которой в итоге и было снесено самодержавие. По этой же причине интеллигенция не смогла эффективно противостоять второму этапу революции – пролетарскому. Толстовское непротивление злу насилием не лучший принцип в условиях, когда вокруг льется кровь. Понимал ли сам Толстой какое чудовище он выпускает на волю своей философией? Ленин считал так:

"Противоречия в произведениях, взглядах, учениях, в школе Толстого — действительно кричащие. С одной стороны, гениальный художник, давший не только несравненные картины русской жизни, но и первоклассные произведения мировой литературы. С другой стороны — помещик, юродствующий во Христе. С одной стороны — замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши, — с другой стороны, «толстовец», т. е. истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом, который, публично бия себя в грудь, говорит: «я скверный, я гадкий, но я занимаюсь нравственным самоусовершенствованием; я не кушаю больше мяса и питаюсь теперь рисовыми котлетками». С одной стороны, беспощадная критика капиталистической эксплуатации, разоблачение правительственных насилий, комедии суда и государственного управления, вскрытие всей глубины противоречий между ростом богатства и завоеваниями цивилизации и ростом нищеты, одичалости и мучений рабочих масс; с другой стороны, — юродивая проповедь «непротивления злу» насилием. С одной стороны, самый трезвый реализм, срыванье всех и всяческих масок; — с другой стороны, проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии, стремление поставить на место попов по казенной должности попов по нравственному убеждению, т. е. культивирование самой утонченной и потому особенно омерзительной поповщины. Поистине:
Ты и убогая, ты и обильная,
Ты и могучая, ты и бессильная
— Матушка Русь!
Что при таких противоречиях Толстой не мог абсолютно понять ни рабочего движения и его роли в борьбе за социализм, ни русской революции, это само собою очевидно. "

Тут с Ильичом можно поспорить. Толстой, как бы странно это не казалось, терпеть не мог толстовства и не без оснований полагал, что его идеи дошли до общества или были восприняты им совсем не так, как он того желал. Вспомним на минуту эпизод из ММ:

– Эти добрые люди, – заговорил арестант и, торопливо прибавив: – игемон, – продолжал: – ничему не учились и все перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной.
Наступило молчание. Теперь уже оба больных глаза тяжело глядели на арестанта.
– Повторяю тебе, но в последний раз: перестань притворяться сумасшедшим, разбойник, – произнес Пилат мягко и монотонно, – за тобою записано немного, но записанного достаточно, чтобы тебя повесить.
– Нет, нет, игемон, – весь напрягаясь в желании убедить, заговорил арестованный, – ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал.

Кто-то видит в этом эпизоде пасквиль на Евангелие, а на мой взгляд это характеристика тостовства, оторвавшегося от своих первоначальных здравых идей и приобретшая усилиями адептов, едва ли не главным из которых был человек с говорящей фамилией Чертков, весьма разрушительные для русского государства и общества свойства, в итоге приведшие Россию к краху и воцарению на ее территории безбожного богоборческого государства тиранического типа, наполненного абсурдом и дикостью. Что было полной противоположностью того, о чем мечтал Толстой. Эту его мечту в романе опять же озвучивает Иешуа:

– Да, – немного удивившись осведомленности прокуратора, продолжал Иешуа, – попросил меня высказать свой взгляд на государственную власть. Его этот вопрос чрезвычайно интересовал.

– И что же ты сказал? – спросил Пилат. – Или ты ответишь, что ты забыл, что говорил? – но в тоне Пилата была уже безнадежность.

– В числе прочего я говорил, – рассказывал арестант, – что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.

А теперь осталось вспомнить, что Булгаков увидел собственными глазами то, к чему привела философия Толстого его страну, в которой он из вполне благополучного и обеспеченного человека, жившего в достатке и безопасности, превратился в лишенного всяких перспектив если не нищего, то бедняка, мечтающего о самых простых и необходимых вещах как о чуде, живущего под угрозой репрессий, которые могут обрушиться на него в любую минуту. И не имеющего возможности даже уехать туда, где он мог бы наладить нормальную жизнь. И все это стало реформой государственной власти в его стране, где стремление образованной части народа к свободе и равенству по рецептам толстовцев привело к возникновению тирании куда более страшной, чем существовавшая ранее. Справедливости ради отмечу, что толстовство здесь лишь финальная часть той драмы, которая разразилась в обществе под влиянием атеистических идей, причем часть далеко не самая радикальная, ибо толстовство как раз бытие Божие под сомнение не ставило, поэтому Иешуа и произносит:

– Бог один, – ответил Иешуа, – в него я верю.

Правда, он не называет имени этого Бога, но из контекста можно вполне обоснованно предположить, что выходец из Галилеи имеет в виду того же бога, что и все иудеи, а следом за ними – и христиане. Одновременно, кстати, здесь же можно увидеть и отрицание догмата о триединстве, что отрицалось и толстовцами, вычищаясь вместе со всем мистическим, что содержится в христианстве. Впрочем, Иешуа у Булгакова вовсе не лишен способности творить чудеса, и описание сотворяемого им чуда мы видим на страницах романа:

И вновь он услышал голос:
– Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единственное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет.
Секретарь вытаращил глаза на арестанта и не дописал слова.
Пилат поднял мученические глаза на арестанта и увидел, что солнце уже довольно высоко стоит над гипподромом, что луч пробрался в колоннаду и подползает к стоптанным сандалиям Иешуа, что тот сторонится от солнца.
Тут прокуратор поднялся с кресла, сжал голову руками, и на желтоватом его бритом лице выразился ужас. Но он тотчас же подавил его своею волею и вновь опустился в кресло.
Арестант же тем временем продолжал свою речь, но секретарь ничего более не записывал, а только, вытянув шею, как гусь, старался не проронить ни одного слова.
– Ну вот, все и кончилось, – говорил арестованный, благожелательно поглядывая на Пилата, – и я чрезвычайно этому рад. Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза начнется, – арестант повернулся, прищурился на солнце, – позже, к вечеру. Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удовольствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека.
Секретарь смертельно побледнел и уронил свиток на пол.
– Беда в том, – продолжал никем не останавливаемый связанный, – что ты слишком замкнут и окончательно потерял веру в людей. Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность в собаку. Твоя жизнь скудна, игемон, – и тут говорящий позволил себе улыбнуться.
Секретарь думал теперь только об одном, верить ли ему ушам своим или не верить. Приходилось верить. Тогда он постарался представить себе, в какую именно причудливую форму выльется гнев вспыльчивого прокуратора при этой неслыханной дерзости арестованного. И этого секретарь представить себе не мог, хотя и хорошо знал прокуратора.
Тогда раздался сорванный, хрипловатый голос прокуратора, по-латыни сказавшего:
– Развяжите ему руки.
Один из конвойных легионеров стукнул копьем, передал его другому, подошел и снял веревки с арестанта. Секретарь поднял свиток, решил пока что ничего не записывать и ничему не удивляться.


Собственно, здесь описание нескольких чудес, сливающихся в один эпизод: это и способность Иешуа прочесть мысли Пилата, и освобождение его от страданий приступа, и внезапная перемена в самом Пилате, которая удивляет его секретаря. И самое главное здесь в том, что именно этот эпизод заставляет (да, именно заставляет против воли) Пилата поверить, что перед ним совсем не обычный человек. И этот момент с явлением чуда совершенно не вписывается в воззрения Толстого, отрицавшего все чудесное и стремившегося очистить от него свою веру, зато очень близок к Евангелию, где именно через сотворение чудесного Иисус убеждает последователей в своей божественной природе. Но Иешуа никого ни в чем не убеждает и даже отрицает свои способности, чем резко отличается от Иисуса. Таким образом, герой романа у Булгакова и не евангельский Иисус, и не толстовский. Что не мешает ему изрекать толстовские убеждения, и это крайне важный момент, к которому мы обязательно вернемся чуть позже, а сейчас обратимся к философам, которых так много на страницах романа. Ничуть не меньше, чем фаустов, и отсюда просматривается довольно очевидная параллель между ними – что не фауст, то философ.

Действительно, философа мы видим сразу в самом главном фаусте – гетевском. В философа в конце романа превращается Мастер. Все в этом образе, от костюма 18-го века до описания его будущего дома в Покое, указывает нам на Канта, который упоминается в первой же главе романа, да еще со множеством важнейших деталей и подробностей о его личном знакомстве с Воландом, причем близком настолько, что они обсуждали доказательства бытия Божия. Философом становится Иван Бездомный, хотя прямо об это в романе не говорится. Но всякому тогда было понятно, что за указанный срок из совершенно безграмотного человека стать профессором можно было только на ниве философии. Марксистской, разумеется. Да и кем еще мог стать ученик Мастера, написавшего роман о другом философе – Иешуа Га-Ноцри? Философом был Толстой, взгляды которого, как мы уже видели, активно проповедует в романе Иешуа. Был ли он фаустом? Это весьма вероятно, судя по многим обстоятельствам его жизни, а эпизод с арзамаским ужасом, после которого он вернулся домой другим человеком, наводит на такую мысль. А теперь вспомним, что подобный же эпизод, только не в Арзамасе, а в глухой смоленской деревне, приключился с самим Булгаковым. Да, как говорил герой Ливанова в знаменитом фильме, «и он тоже Баскервиль». Так что нет ничего неожиданного в допущении, что став фаустом, Булгаков всю жизнь активно интересовался темой фаустианы и в итоге написал закатный роман, где с современных ему позиций пересмотрел сущность этого явления как такового. Причем, с точки зрения религиозной, ведь главное отличие его собственного фауста – Мастера (за фигурой которого угадывается и сам Михаил Афанасьевич, в изобилии наделивший героя собственными чертами), от героя Гете состоит в том, что хотя оба и избежали ада, что уже необычно для классического фаустианского сюжета, и, во многом роднит их между собой, но первый света не удостоился, тогда как второго Господь туда допустил. Отчего же? Тут, мы, кстати, возвращаемся к вопросу, ответ на который я обещал дать в предыдущем посте: что же такого сочинил Мастер, что лишило его права на Свет?

Вспомним, почему оказалась спасена душа Фауста у Гете:


Ангелы
(парят в высшей атмосфере, неся бессмертную сущность Фауста)

Спасен высокий дух от зла
Произведеньем божьим:
«Чья жизнь в стремлениях прошла,
Того спасти мы можем».

О каких стремлениях здесь идет речь? Видимо, вот об этих:

Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день за них идет на бой!

Фауст у Гете шел на этот бой, но о Мастере ничего подобного сказать нельзя. Даже если исходить из того, что вся его жизнь сконцентрировалась в написанном им романе о Пилате, то он не только не cделал ничего, чтобы донести свой труд до читателя, но сам же его и уничтожил. То есть смалодушничал, мягко говоря. Все его стремления свелись к поиску покоя и уюта, отсюда и уютный подвальчик, в котором он охотно провел бы всю жизнь. Даже и до встречи с Маргаритой, которая, кстати, и лишила его покоя. А так бы он может и вовсе не стал даже пытаться свою рукопись в редакцию пристроить. Собственно, в этом весь Мастер - он не ведущий, он ведомый. Конечно, все в романе происходит вокруг его труда, но сам он практически бездействует и события разворачиваются вокруг него, но почти без его участия.

Продолжение следует.

[Дёсер]

Вот! Вот!
Смотрю, значит, одноимённый сериал.
И вот открытие!
Мастер куколд!

Сейчас объясню.

Эта сцена, из главы "Извлечение Мастера". Как он появляется в нечистой квартире во время трапезы Воланда, его свиты и Маргариты. После бала Сатаны. Какой-то весь растерянный. Ну, да, можно списать, что из дурдома другими и не извлекаются. Но Маргарита. Там она в сметении и сомнениях, не кинет ли её Воланд? Как бы чтоб не кинул и сохранить лицо... Воланд не кинул.

И спустя время в романе и фильме другая сцена. В подвале. Когда появляется Азазело, и они все вместе сидят за столом.
Ну, не прилично же себя ведёт Маргарита, восхищаясь гением Волондом, его могуществом, по сути выражает благоволение другому мужчине в присутствии своего же мужчины, Мастера! Специфически смеётся, разные хвалебные фразы... Актриса очень хорошо сыграла это!
А мастер... да какой он к чертям Мастер?! Сидит там, делает вид, что всё нормально!..

Если перенести это на жизнь, то эта Маргарита имела бы связь с таким мужчиной-покровителем. Оправдывалась бы перед собой прежде всего, что делает это на благо семьи. А иначе как? Мастер был бы в дурдоме если бы не она... но ей бы это даже и нравилось. Она бы продолжала получать что-нибудь. А Мастер знал бы всё. Но делал бы вид, что не понимает и не знает.

В общем это история падения одной женщины. И куколдизма одного мужчины.
Кроме всего прочего.
Думаю, что Михаил Афонасьевич вложил и такой смысл в этот роман. У него в его жизни было что-нибудь подобное? Надо почитать биографию...

От себя ещё добавлю, что поведение Маргариты понятно, оно в принципе природное.
А вот Мастер, ну, это ни в какие ворота, извините, не лезет!

P. S.
Хотя это я пишу по просмотру кино.
Вот не поленюсь, перечитаю завтра сам роман. Что касается именно этого момента перечитаю.

Но не перечитывая, так скажу сейчас, что мне это и в первый раз не понравилось (в Мастере). Когда я впервые читал будучи ещё старшеклассником. И потом не обращал пристального внимания при перепрочтении. . Это как то было на втором плане для меня до сегодняшнего момента.

[Дёсер]

Вообще, Анна Ковальчук, сыгравшая Маргариту, хорошая актриса. Вот смотрел несколько серий длинющего сериала "Тайны следствия", и никогда бы не подумал, что ей дадут такую роль! А в "Тайнах следствия", она там какая-то серенькая бабонька... а Маргарита, совсем другой коленкор! Сыграла хорошо. Не знаю даже, как объяснить, какие-то маленькие нюансы мимики, интонации...
Хотя я не так представляю себе Маргариту, но этот образ Анны Ковальчук достойный.

[Alexander Kovalskij]

Если перенести это на жизнь, то эта Маргарита имела бы связь с таким мужчиной-покровителем. Оправдывалась бы перед собой прежде всего, что делает это на благо семьи. А иначе как? Мастер был бы в дурдоме если бы не она... но ей бы это даже и нравилось. Она бы продолжала получать что-нибудь. А Мастер знал бы всё. Но делал бы вид, что не понимает и не знает.

В общем это история падения одной женщины. И куколдизма одного мужчины.
Кроме всего прочего.
Думаю, что Михаил Афонасьевич вложил и такой смысл в этот роман. У него в его жизни было что-нибудь подобное? Надо почитать биографию...

Конечно, было. Именно поэтому этот сюжет из спальни Воланда не нужно переносить в жизнь. Он взят из жизни и описан в романе. И это история отношений МБ и его третьей супруги - Елены Сергеевны. Тем удивительнее, что многие читатели, не без влияния литературных критиков и мистификаторов, конечно, искренне называют этот роман гимном жене писателя. На самом деле это ее фактическое изобличение.

И нет, куколдизм тут ни при чем. Мастеру не нравится эта ситуация, он не испытывает удовольствия от такого положения. Но вынужден с ним мириться в силу невозможности бороться с непреодолимым. И даже удалиться, пусть и в клинику для душевнобольных, он не может. Его извлекают и оттуда. Так что приходится плыть по воле волн. Можно ли в этом усмотреть попытку самооправдания со стороны МБ? Вполне. Его сложное положение не было секретом для весьма широкого круга его знакомых, так что ничего удивительного тут нет.

[Alexander Kovalskij]

Вообще, Анна Ковальчук, сыгравшая Маргариту, хорошая актриса. Вот смотрел несколько серий длинющего сериала "Тайны следствия", и никогда бы не подумал, что ей дадут такую роль! А в "Тайнах следствия", она там какая-то серенькая бабонька... а Маргарита, совсем другой коленкор! Сыграла хорошо. Не знаю даже, как объяснить, какие-то маленькие нюансы мимики, интонации...
Хотя я не так представляю себе Маргариту, но этот образ Анны Ковальчук достойный.

Вряд ли Вы видели ее в театре. А она очень хороша. По крайней мере, была 20 лет назад. Ее Анна Каренина у Тростянецкого - очень впечатляющая. Там до Маргариты 1 шаг. МБ кстати очень ценил Толстого. Это в советское время Каренину принято было подавать жертвой. На самом деле это история роковой женщины. И Маргарита из той же породы.