Крещение
Погода в январе сделалась изумительная: минус пятнадцать, тишь да благодать, сверкающие сугробы. Солнце по утрам. Сейчас, правда, солнца уже нет - небо цвета снега, и скоро займутся сумерки. Света и я одеваемся на улицу в твердой готовности воплотить давний грандиозный план купания в проруби.
- Шарфик не забудь, - мимоходом бросает Света, собирая в рюкзачок необходимое для нашей экстремальной забавы - она складывает вчетверо толстое полотенце, укладывает дополнительный свитер и все такое.
Я обращаю взор на крюк в прихожей, куда обычно вешаю свой шарф. Там пустота. Заглядываю в спальню - может, размотал и бросил где-нибудь машинально? Пустота. Обшариваю карманы пуховика - пусто. Вечером накануне мы были дома у моих родителей - вдруг оставил там?
- Ну чего, нашел свой шарфик? - в кухонном проеме вырастает светин силуэт. Света завинчивает крышку термоса.
- Да, - выпаливаю я, не подумав.
- Отлично, отлично! Щас уж двинем. Только на одну секундочку подойди сюда, - Света манит пальцем, я подхожу, - Сюда, пожалуйста, - Света распахивает дверь ванной, расположенной у входа на кухню, щелкает выключателем, - Вот, Сергей, полюбуйся. Мыла руки, босиком была, поскользнулась, равновесие едва не потеряла. Плитка мраморная, грохнулась бы, и кирдык. А? Что скажешь?
- Прости меня, пожалуйста, - прошу я, не глядя на Свету, завороженный бликами на небольшой лужице воды у душевой кабины.
- Прощаю уж, так и быть! Но в следующий раз дам по попе. Ты хорошо меня понял?
- Спасибо.
- В следующий раз "спасибо" не будет. Все, обувайся и выходим. Тряпкой протри там.
Я беру из-под раковины тряпку, протираю пол, покуда Света наблюдает.
- Все, я готов! - объявляю, пристроив тряпку обратно под раковину и распрямившись.
Света молча разворачивается и направляется к прихожей.
"Все-таки напряглась" - соображаю я, - "Надо бы поднять ей как-нибудь настроение".
Мы едем в лифте вниз, я пытаюсь обнять Свету, но та не дается. Выходим из подъезда, мороз обжигает лицо.
На улице уже сумрачно, и Света сумрачна, и светин сумрак не дает покоя.
- Гениальная все-таки идея! - восклицаю я едва не на бегу, пытаясь поспеть за широко вышагивающей Светой, - Люди вон из парка идут гурьбою в теплые дома, а мы наоборот, стремимся в стужу, в заледеневший парк, в ледяную воду.
Мы пересекаем границу парка. Он и впрямь заледеневший: веточки молодых деревьев сверкают каждая в индивидуальном ледяном футляре, и свет постепенно загорающихся фонарей на основной аллее отражается в льдышках так, что все деревья кажутся новогодними, одетыми в гирлянды.
Я щелкаю пальцами по ветке, проверяя звук.
- Варежки надень, - велит Света, - И шарфик.
Сама она без перчаток, но держит кисти рук засунутыми в рукава своей зимней куртки, будто в муфту.
- Да не холодно мне! - уверяю, - И потом, нас ждет прорубь.
- Тебя не ждет, - тихо ответствует Света, пуская клубы пара, - Я окунусь, а тебе еще рано. Я закаленная, а ты нет. Закаляйся, и, может, следующей зимой.
- А я тебя понял, что мы вместе...
- Ты не так понял. Невнимательно слушал меня, как обычно. Принял желаемое за действительное. Я не разрешала тебе окунаться.
- Я закаляюсь, принимаю холодный душ, все как ты мне сказала...
- Ты принимаешь контрастный. Это другое. Ты просто волевым усилием становишься под холодную струю, стоишь так три секундочки. А надо привыкать, увеличивать интервалы изо дня в день. Я вот вообще горячую воду не включаю. Моюсь холодной. Привыкла так. Давай помолчим, мне холодно разговаривать.
- Ага, ну как скажешь, одна так одна, - я рад, что тема шарфа благополучно позади, - Но я вообще-то не думаю, что заболел бы.
- Ну а если? Заботиться еще за ним, выхаживать. У меня дел других нет? Нет, Сергей, мы не имеем права так рисковать...
Скрипит под ногами снег. Сбоку лыжня, иногда по ней пролетают одинокие лыжники. Где же этот треклятый шарф, уныло думаю я, может, мне следует спросить о нем у родителей, и как-то втайне, чтобы Света не узнала, заехать к ним забрать? Я вспоминаю наш вчерашний визит к моим родителям, наш общий ужин.
- Во дают отец и мать! - восклицаю, - Смотрят и смотрят свои новости! Только про них и говорят!
- Ну смотрят, ну и что, - Света закуривает на ходу сигарету, и ее разговорный тон становится непринужденней и благожелательней, - Не нам судить твоих отца и мать, не так ли?
- Новости-то плохие в основном. Получается, только про плохое и думают. Подсадка на негатив! Если бы передавали и хорошие новости...
- Это какие? - Света курит, не глядя на меня, но по лукавой интонации я понимаю, что она улыбается.
- Выпал снег - хорошая новость! Вышло солнце - еще одна хорошая новость! Мы с тобой идем гулять - великолепная новость!
- Об этом по телеку не расскажут, - смеется Света.
- Стемнело - суперновость! - продолжаю я в том же духе, - Пора спать - отличная новость!
- Ты знаешь, - Света щелчком посылает окурок в подвернувшуюся урну, - У меня для тебя не самая хорошая новость. Сегодня ты получишь по попе, сразу как вернемся.
Мы идем некоторое время в тишине. Облитые льдом деревья уже не кажутся столь новогодними. Пытаясь согреться, я хлопаю себя локтями по бокам, стучу ботинком о ботинок.
- За что, - наконец, осмеливаюсь я. - За лужу в ванной?
- За это же простила. Нет, хуже. Есть за что. Очень даже есть. Узнаешь дома. Или чуть пораньше. Не сейчас. Мне холодно. Не будем говорить.
Мы выходим к заснеженной глади большого пруда. Правильным прямоугольником на сияющем фоне чернеет прорубь, к ней ведут дощатые мостки. Рядом домик, он закрыт на висячий замок, переодеться в тепле не выйдет, но Света так и задумывала, чтобы избежать расспросов, взглядов, ненужного общения. Света, стоя на мостках, быстро раздевается до купальника. Притопывая от холода на месте, я изучаю взглядом светин купальник, хорошо различимый в свете фонаря: по всей его синей эластичной поверхности расположились разноцветные дельфины на парадоксальном звездном фоне. Света мелко крестится, трясется крупной дрожью, проходит по мосткам к черноте воды. Я слышу, как она стучит зубами.
- Может, в другой раз? - робко предлагаю я; я сам уже трясусь от холода от одного вида раздетой, облепленной дельфинами-астронавтами Светы.
- Фигня, прорвемся, - бормочет Света.
Босиком, без шлепанец, она проходит по тонкому слою льда, покрывшему доски, чуть нагибается к проруби, пробует воду пальцем ноги, фыркает, обхватывает себя за плечи, чуть пританцовывает, стоя на месте.
- Помочь тебе? - предлагаю я с берега, - Подстраховать?
Света оборачивается на меня, мотает головой, но во взгляде у нее я читаю мольбу о помощи. Хочется рвануться навстречу, одеть, согреть и все такое, но она вдруг вновь поворачивается спиной и спокойно заходит в неглубокую прорубь, делает несколько шагов, погружается глубже, издает негромкий, но слышный мне вдох, а после выдох, и вдруг спокойно, слово дело происходит у нас на реке в разгаре лета, пускается вплавь, стараясь, впрочем, не намочить волос. Проплывает несколько секунд, разворачивается, плывет мне навстречу. Мне уже вовсю грезятся шелестящие листвой тополя, яркое солнце, птичий гомон, утиные выкрики; своими размашистыми плавательными движениями, столь знакомыми, Света будто преображает все окружающее - и вот уже ни льда, ни холода, ни зимы.
- ААААА!!! - Света пулей летит ко мне, я раскрываю объятия, но та отбрыкивается, - Полотенце же, полотенце живее давай мне! - Света еле говорит.
Я закутываю ее полотенцем, вытираю, затем держу полотенце перед ней как ширму, покуда Света стаскивает мгновенно затвердевший, ставший ломким купальник и переодевается в сухое.
- Ну всё, скорей-скорей!! - Света все не может отдышаться, изо рта стремится пар, а из глаз - ликование и триумф, - Иди, чего встал!
Мы быстро, спортивным шагом, пускаемся обратно. Я рад за Свету, но мне, признаться, вовсе не жаль, что та в итоге не разрешила мне окунуться. Могло бы ведь и наоборт быть, прикидываю я. И было бы гораздо хуже. Света велела бы мне залезть в прорубь, я бы стал отказываться, спорить, Света бы стала грозить наказанием, привычный сценарий... Хотя вряд ли, думаю я. Даже Света вряд ли бы дошла до того, чтобы обязать окунаться в прорубь человека, который этого не хочет. Мда. Однако все же обещала наказать. Интересно, за что. Догадалась, что забыл шарф у родителей?
- Как ощущения? - интересуюсь я у Светы.
- Запредельные. Очень довольна, очень, - бормочет Света.
Нам в лица дует ледяной ветер; взвихрившиеся снежинки погружают парк, доселе ясный и прозрачный, в белесую мглу; мы замолкаем, экономя силы и тепло; идем еще быстрее, почти бежим.
- Шарф намотай, - велит Света на ходу.
Я продолжаю идти, никак не реагируя в ответ.
Света застывает. Кружится метель.
- Ты чего? - зову я, - Идем скорее!
- Я никуда не пойду, - чеканит Света, - Пока ты не наденешь шарф.
Я зачем-то шарю по карманам, делая вид, что ищу. Мотаю головой, жму плечами.
- Нету. Дома, наверное, забыл!
Света спокойно вытаскивает у себя из кармана куртки мой шарф. Протягивает. Мечутся снежинки в луче фонаря, в них несяно мерцает фигура Светы, и я не могу разобрать выражения ее лица.
Обреченно протягиваю руку, принимаю шарф. Чуть расстегиваю молнию пуховика, начинаю обматывать шарф вокруг горла.
- Туже. Еще один оборот. И еще. – бесстрастно инструктирует Света, я повинуюсь, затягиваю шарф донельзя, до трудности вдохнуть.
Света решительно устремляется в метель, спешит чуть ли не бегом, отсекая всякую возможность идти с ней бок о бок, и я еле поспеваю следом.
Дома я завариваю чай, включаю музыку, негромкий джаз. Ужинаем разогретыми в микроволновке остатками обеда.
Света сперва привычно хмурится, но, глотнув чаю, уютно расположившись за столом, вновь веселеет.
- Шлеп-шлеп, – предрекает она, улыбаясь, - Хнык-хнык.
Мы вместе столько лет, и за эти годы Света столько раз меня наказывала, что это, казалось бы, давно уже должно было стать чем-то привычным, досадной, но неизбежной частью нашей повседневной рутины. Досадной - ибо к щедрой дозе физической боли, стерпеть-то которую еще куда ни шло - всегда примешивается опустошающее, отупляющее чувство очередного морального краха, сокрушительного поражения в заведомо неравном поединке. Да, я знаю, что по окончании буду искренне благодарить за наказание; а если оглянуться назад - ясно вижу, что каждое из них было заслуженным, но этот чертов интервал времени, когда о предстоящем наказании уже объявлено, но оно еще не свершилось - о, интервал этот тягуч и мучителен, словно я буду наказан впервые в жизни, словно я толком и не представляю, что именно меня ожидает.
Я размешиваю чай, сидя напротив, звеню ложечкой о край стакана. Мы пьем чай из стаканов в подстаканниках – светина сестра привезла в подарок из славного своими подстаканниками их со Светой родного города. Мы будто железнодорожные пассажиры, вот только вид за окном неподвижен – светящаяся окнами многоэтажка напротив, стоит себе и стоит на месте.
- Я солгал тебе, да, - признаю я неправоту, - Чисто на автомате. Будто взял шарф.
- Ты не единожды мне солгал, - сокрушенно прицокивает Света, - Ты солгал мне дважды. Трижды. И бесконечное количество раз солгал бы лгать, не положи я этому конец. Бесчетное множество отмазок бы измыслил. Правда горька и тяжела, это да.
- Но Света. Но как же так, - волнуюсь я, - Да, я тебе солгал. Но ты-то, ты-то! Когда попросила сегодня захватить шарф, сама ведь солгала! Он ведь был у тебя! Все это время он изначально был у тебя! Чего ты от меня ждала, чего хотела??
- Ну, взъерепенился. Чего хотела - честности, Сергей! Ответил бы: «Не вижу, не могу найти. Не знаю, где он мог бы быть.» Эта жажда неуязвимости, боязнь показаться беспомощным… Ведет, как мы наблюдаем, к тому, что ты становишься еще более уязвим и беспомощен, - Света бросает взгляд на наручные часы.
- Лгать неэтично, но этичен ли подобный эксперимент, подобная проверка?
- Уверяю тебя, это излишний вопрос. Главное – твое доверие ко мне. Я-то могу пускаться на любые хитрости, на любые уловки, и это не должно тебя волновать. Все, что мне от тебя нужно – доверие. И как раз доверия-то и не хватает. Чего-то думаешь все время, юлишь, прикидываешь у себя в башке. Вот скажи, могу ли я при таком раскладе тебя не наказать, имею ли моральное право?
Мне нечего возразить, и я бесстрастно хлебаю чай. Руки согрелись об стакан, отмечаю я.
- Я доверяю тебе. – подаю голос, - Ты можешь в этом убедиться хотя бы потому, что я безропотно позволяю тебе себя наказывать.
- Это дааа, - Света вдруг широко зевает, - Но я что-то уже не в силах. Пребываю в прострации. Изменёнка ого-го, попробуй окунись тоже как-нибудь… Штырило-штырило всю дорогу, теперь одна мечта – под одеялко. Почитаешь мне?
Света плетется в ванную, чистит зубы, я мою посуду, радуясь отсрочке. А вдруг наутро передумает наказывать, отменит эту меру ко всем чертям, тешусь я наивной надеждой. Наоборот, так хуже, отзывается второй внутренний голос, встанет со свежими силами и накажет больнее, да еще и ночь ожидания как-то переждать придется, бывало ведь, что и спать-то не мог толком, зная о предстоящем наутро наказании, до раннего рассвета, бывало, ворочался с боку на бок.
- Ну что, почитаешь? – высовывается на кухню Света в пижаме.
- Ща, ага, - я протираю последнюю вилку, - Ты ложись пока.
В «кабинете» у Светы, теперь это не только ее рабочее место, но и персональная спальня, теплится ночник, завывает метель за крепко затворенным и проклеенным бумажными полосами окном, Света накрыта с головой, но при моем появлении приподнимает краешек одеяла, улыбается мне сквозь упавшие на лицо пряди. Света поджимает под одеялом колени, давая мне сесть к ней на кровать. Я беру в руки книгу, старинный английский роман, который читаю Свете перед сном последнюю неделю – небольшими дозами, пока Света не погрузится в сон.
«Многие старые дома в городе напоминают о том времени, когда Кингстон был местопребыванием двора и вельможи и сановники жили там, вблизи своего короля. На длинной дороге, ведущей к дворцовым воротам, целый день весело бряцала сталь, ржали гордые кони, шелестели шелк и атлас и мелькали прекрасные лица. Большие, просторные дома с их решетчатыми окнами, громадными каминами и стрельчатыми крышами напоминают времена длинных чулок и камзолов, шитых жемчугом жилетов и замысловатых клятв. Люди, которые возвели эти дома, умели строить…»
Мне нет необходимости смотреть на Свету, переводить глаза с тускло освещенной страницы на слушательницу, чтобы удостовериться, что та заснула; я даже не прислушиваюсь к дыханию; я безошибочно определяю этот момент по какому-то едва уловимому, но несомненному изменению атмосферы, которая разглаживается, умиротворяется, до меня будто долетает от Светы легкая волна блаженства, прощальная волна, ведь Света теперь в мире снов, а я здесь, один, наяву. Я тихо закрываю том, заложив страницу матерчатой закладкой, хипповой желто-зеленой фенечкой, сплетенной Свете кем-то из подруг еще в «дохристианский» светин период. Тихо встаю, тихо выхожу, выключив ночник. Теперь и самому последовать бы светиному примеру, уснуть бы. Почитать что-то? Поделать уроки (Света преподает мне дважды в неделю один из знакомых ей языков и не скупится на домашку)?
Но вместо чтения, вместо уроков, я привычно предаюсь потоку своих мыслей, то присаживаясь за кухонный стол, то бесцельно бродя по квартире, стараясь делать это как можно тише. Открываю на кухне окно, смотрю на снег, пока мороз не вынуждает закрыть. Открываю холодильник, прикидываю, чего не хватает, чего нужно завтра купить в супермаркете.
Замерев у раскрытого холодильника, я вновь ощущаю еле уловимое изменение в атмосфере. Звуков никаких не долетает, но Света уже не спит, знаю я. Закрыв холодильник, спешу к Свете. Стучу в «кабинет», дверь в который и впрямь окаймлена контуром света от зажженного ночника, и что-то доносится из-за двери. Света разрешает войти, и я вижу сидящую на кровати Свету с привычным бабушкиным будильником в ладонях. Света заводит будильник.
- Вообще не уснула, - делится Света. – Только начала проваливаться, как склизкая дрянь какая-то хвать за ногу, и тянет все глубже. Перестремалась, очнулась. Думаю, забыла что-то сделать перед сном, какой-то ритуал. И точно – завести забыла, - Света кивает на преданно затикавший будильник, возвращенный обратно на тумбочку.
- Ты спала, - возражаю я. – Спала минут сорок.
- Ну что ты вечно споришь… - Света поднимает на меня заспанные глаза, - Мне же лучше знать, спала я или нет. И потом, раз уж ты здесь, подойди, отшлепаю. Не будем откладывать. Сними это, - Света кивает на мои джинсы.
Я снимаю джинсы, белье. Аккуратненько складываю на кресло, пересекаю «кабинет», выдвигаю верхний ящик комода, где поверх бумажных писем, наших со Светой фото 3 на 4 на паспорта и визы, сохраненных Светой на память железнодорожных билетов из совместных поездок и прочей бумажной чепухи – хранится увесистый паддл, наше неизменное на протяжении последних двух с половиной лет орудие.
Дав Свете паддл, я привычно устраиваюсь у нее в ногах, стоя коленями на ковре, перекинувшись через светино бедро. Левой рукой Света мягко обхватывает меня за торс, правой – широко размахивается паддлом.
Раз за разом я вскрикиваю от резкой, обжигающей боли, стараясь не забывать дышать. Ударе на десятом я начинаю инстинктивно уворачиваться, смещаться влево-вправо, и тогда Света применяет ко мне неизменный прием: перехватывает меня так, что я оказываюсь в капкане ее мертвой хватки; она переплетает свою ногу с моей, усиливает нажим рукой, а паддл знай себе выписывает параболы по своей обычной траектории, выбивая стоны, вскрики, хрипы, судорожные просьбы о пощаде и, наконец, всхлипы.
От ремня и розог ранее мне ни разу не доводилось расплакаться – но теперь, вооружась паддлом, Света никогда не останавливает наказания ранее, чем я разревусь. Откуда эти слезы – сложно сказать; видимо, такой эффект достигается за счет сочетания теснейшего взаимодействия наших сплетенных тел, жгучей размеренной боли и полной моей невозможности повлиять на ход событий. Вполне возможно, что я физически сильнее Светы и, наверное, мог бы чисто теоретически вывернуться из ее захвата, но я заранее знаю, что никогда не решусь этого проверить. В конце концов, смиренное принятие происходящего – необходимое условие; Света, уверен, не стала бы делать мне больно, не будь я внутренне согласен с наказанием, не признай я своей объективной вины.
Светина пижама усыпана мультяшными фламинго, и корчась от боли под ударами паддла, я ужасаюсь этим фламинго, ощущаю себя где-то по другую, противоположную сторону той радостной, неомраченной жизни, где резвятся вот такие фламинго или рассекают космос летучие дельфины со светиного купальника, где сама Света, где мы с ней заодно, где нет вины и боли ее искупления…
Я плачу, Света гладит меня по пострадавшим местам, мягко-мягко проводит там ладонью, но я все равно вздрагиваю от каждого прикосновения.
- Ну же, вставай, - Света ерошит мне волосы, встречается со мной глазами, промокает мне щеки бумажным носовым платком, - Все позади. Ты прощен.
Встаю, пошатываюсь, пытаюсь натянуть трусы, но прикосновение ткани реанимирует резкую боль, саднят распухшие участки; Света, созерцая мои муки, машет рукой, разрешая не одеваться. Оставив попытки, я ложусь ничком к Свете на кровать, едва дыша, без единой мысли в голове.
- Лежи-лежи, - не возражает Света, - Мне спать чего-то расхотелось. Давай поговорим. Прикинь, на работе че сегодня было!
Света принимается увлеченно рассказывать, и ее радостно-взволнованный монолог возвращает меня в гармоничный мир; таким, наверное, тоном и общаются между собой все эти рисованные зверушки, светины любимцы. Я киваю, поддакиваю, расспрашиваю подробности, иногда поднимая лицо на Свету, встречаясь с ней глазами, купаясь в лучах ее взгляда.
feyerverk. При Свете
Re: feyerverk. При Свете
Путь домой
Ранние сумерки, осень. Рассевшись на трех перевернутых красных пластмассовых ящиках из-под стеклотары, мы – на четвертом ящике – играем в подкидного дурака.
- Снова я дура, - безучастно комментирует Света очередное поражение.
- Давайте в другую игру сыграем! - предлагает Нелли.
- Давайте-ка лучше отсюда свалим по-быстренькому, - предлагаю я. - Смеркается.
В противовес нарастающим сумеркам на пустынной привокзально-рыночной площади загорается уличное освещение – единственный кособокий фонарь из двух бревен, одно из которых стоит вертикально, а другое под углом. Лампа торчит из стеклянного основания в форме блюдца. Сперва фонарь вспыхивает неярко, белесым дневным светом, но по мере усиления накала меняется не только яркость, но и окрас свечения – из белесого, подрагивающего, свет становится желтым, насыщенным. К фонарю подъезжают трое местных на великах, прислоняют к фонарю велики, движутся к нам. Один в майке-безрукавке в сеточку и в спортивных штанах, другой – в псевдолатанных шортах, голый по пояс, с татуированным торсом; третий – весь в хаки, в высоких черных ботинках.
- Хорошо отдыхаем, ребята-девчата, - приветствует нас тот, что в сеточку.
- Слышь, разговор есть, отойдем, как мужик с мужиком, - обращается адресно ко мне голый по пояс, самый подкачанный.
- Не ходи, - негромко велит Света.
- Заткнулась, п###а, - резко дергает согнутой в локте рукой со сжатым кулаком тот, что в хаки, стоящий к Свете из их троицы ближе всех.
- Че ты бабу свою слушаешь, мужик ты или нет, - наклоняется ко мне чуть ли не вплотную подкачанный.
- Слышь, а я ее видел вчера, деваху твою, тут, на вокзале, вечером, - кивает на Свету тот, что в сеточку, - Она вот у этого отсасывала, - кивает он на того, кто в хаки.
- Давай-давай, не ссы, отойдем на пять минут, - потряхивает меня за плечо голый по пояс.
- Я запрещаю тебе, - тихо произносит Света, но я уже встал и иду.
Местные отводят меня в сторону, за пустые рыночные прилавки. Сумерки уже густые, но я различаю поодаль обращенные в мою сторону силуэты Светы и Нелли.
- Ты нормальный мужик, мы тебе ничего не сделаем, - продолжает общение тот, что в наколках; я ловлю себя на том, что пытаюсь распознать смысл его наколок: птица… Роза… Что-то ведь они символизируют?
- Ты откуда приехал? – спрашивает он почти дружелюбно.
- Из Москвы.
- Там живешь? В самой Москве?
- Ну да.
- Какой район?
- Чистые пруды.
- Я в больнице там лежал, в Москве. Знаешь, как у нас говорят? «Прилетели к нам грачи – п#####сы-москвичи». Смешно?
- Ну, так.
- То-то вижу не смеешься. Зовут как?
- Сергей.
- Меня Володя, - Володя протягивает мне руку, я на автомате протягиваю свою, мы обмениваемся рукопожатием, - Слышь, Серега, ты нормальный пацан, выручи, мне мопед сдавать завтра в автосервис, сто рублей не хватает, я верну, зуб даю. У тебя есть сто рублей?
- Не, у меня нет, - честно отвечаю я (все наши деньги в кошельке у Светы).
- А можно я проверю? – на расслабончике предлагает Володя и придвигается поближе, я отодвигаюсь, тот продолжает надвигаться, синхронно с ним надвигаются и остальные, - Да че ты ссышь, - он резко толкает меня в грудь ладонью, я отшатываюсь, но не теряю равновесия и выставляю вперед согнутую руку в качестве защиты, но моя рука при этом будто сама собой сжимается в кулак и резко впечатывается прямо Володе в скулу, я чувствую резкую боль в костяшках, отдергиваю взбесившуюся руку и моментально наношу второй удар, пришедшийся, кажется, в нос.
- Конец тебе, сучара, - бормочет Володя, разглядывая упавшие на руки капли крови.
Мне бы убежать, но в двух шагах Света и Нелли; как бы местные не переключились на них, воспользовавшись моим бегством. Я уже вижу себя поваленным на землю, избитым, растоптанным, смешанным с гравием – но ничего подобного не происходит; местные, бормоча угрозы, быстро удаляются, и вот они уже садятся на свои велосипеды и несутся куда-то в сторону отдаленных огней; впрочем, соображаю я, на велике все близко, и они вполне могут вернуться с подкреплением. Колени подкашиваются, сердце колотится, я быстро возвращаюсь к Свете и Нелли, и мы заходим в освещенный зал ожидания, где играет ритмичная музыка из чайного ларька, проходит за дверями товарняк и ждут вечернего поезда вместе с нами человек семь.
Ждать, слава Богу, недолго. Несколько раз я нервно посматриваю в длинное, под потолок, окно на рыночную площадь, но площадь пуста; впрочем, освещающий площадь деревянный фонарь, поморгав, в итоге гаснет, и теперь в окно уже ничего не увидеть, только отражение чайного ларька в глубине зала ожидания. Объявляют наш поезд; выходим на платформу, садимся, трогаемся; в вагоне, кроме нас троих, никого нет, только дремлет на сидении у тамбура бабушка с нагруженной прессой тележкой. Носила, небось, весь день по вагонам свои сканворды…
- Теперь нас никто не услышит, - заговаривает Света, - И я могу все тебе высказать. Я все прекрасно видела. Как ты ему насовал. И это никуда не годится. Ты меня не послушался, пошел базарить с этими уродами – раз. И ты распустил руки – это два. Ты дважды виноват!
- Сережа не виноват! – восклицает Нелли. – Он нас защитил! Как рыцарь! Объяснил этим тварям всё на их же языке!
- Я тебе, как вернемся, тоже всё объясню на понятном тебе языке, - спокойно сулит Света.
- Нет, я против! – кипятится Нелли. – И мое слово здесь играет значение! Я ведь с вами была! Сережа и меня защитил! Как, по-твоему, он должен был себя повести?
- Я с такими по работе мразями общалась, с такими выродками, вам с Сергеем и не снилось. Я этих молодцов знаю назубок, каждую реакцию могу предугадать. Я бы все решила за пять минут. Закрыла бы вопрос.
- Но он же унизил тебя, оскорбил! – не унимается Нелли, - Вот Сергей и вступился!
- Становясь с противником на одну доску, ты унижаешь сам себя, - возражает Света, - Ты принижаешь себя до его уровня. Нельзя на агрессию отвечать агрессией! Факинг шит! Я ненавижу насилие!
Но взгляд и интонация Светы теплеют, и кажется, она готова сменить гнев на милость.
- Ладно, убедили, - смеется в итоге Света, - На сегодня я ограничусь замечанием. Больше так ни-ни, рыцарь хренов. По рукам?
Я выставляю ладонь; мы ударяем по рукам; Нелли протягивет Свете согутый мизинец, сестры сцепляются мизинцами.
***
Наконец, мы дома. Нелли заночует у нас. Хорошо вернуться в тепло и покой после дождя, захлеставшего в открытые окна набирающей ход ближе к столице электрички, после громогласных, многоликих артерий метро. Я курю в окно; покачиваются под ветром кроны дворовых тополей, где-то далеко раскаты грома, сирена «скорой», дурманит сознание запах дождя и октябрьской сырости. Света примостилась рядом за кухонным столом; развернула топографическую карту, сосредоточенно ее изучает, нацелившись карандашиком; воссоздает, наверное, пройденный нами маршрут. Мне немного зябко, стынут босые ступни, я хочу принять душ. Докурив, иду в ванную; распахнув дверь, неловко замираю – в ванной у раковины чистит зубы Нелли; она в джинсах, но без майки, в лифчике. Черном. Тоже в душ, по ходу, собралась!
Нелли, полусогнувшись со щеткой в руке, поворачивает ко мне голову; ее полуоткрытый рот в пене от зубной пасты. То ли недоумение у нее во взгляде, то ли досада, то ли, напротив, радость меня лицезреть – этого я не успеваю определить за те пару мгновений, которые мне нужны для того, чтобы извиниться и закрыть дверь. Там продолжает литься вода из крана. Вот я дурак, проскальзывает мысль, шумела ведь вода, горел свет, шпингалет отсутствует, ясно ведь, что в ванной кто-то есть. Я стою перед закрытой дверью, но перед глазами будто все та же картинка, тот же стоп-кадр: склонившаяся над раковиной голова, чуть запотевшее зеркало, рука с зубной щеткой, рельеф ключиц, чернота лифчика на контрасте с белизной тела. Уф. Хоть не голышом застукал.
- За что ты сейчас извинялся? – тихо спрашивает образовавшаяся у меня за спиной Света.
- Да в душ не вовремя сунулся. Там твоя сестра. Ничего страшного.
- Ты че, совсем уже? Свет же. И вода льется. Постучался бы хоть, прежде чем заваливаться. Она раздетая была?
- Нет. Не совсем. Полураздетая.
- Тэээк… Пойдем на кухню потолкуем.
Я обреченно усаживаюсь за кухонный стол. Света не садится, нависла напротив. Я опускаю глаза, блуждаю по расстеленной карте, механически прочитываю затейливые наименования городков и деревень, вижу вдруг карандашный рисунок, сделанный Светой, судя по всему, пару минут назад: на зеленом, лесистом участке карты изображены мы трое, взявшиеся за руки и любующиеся радугой, а вот и сама радуга, и букетик ромашек в свободной светиной руке; радуга была сегодня утром, и букет ромашек был, и мы действительно стояли так, державшись за руки.
- Тебя пора наказывать, Сергей. Тебя давно пора наказать. Посмотри, пожалуйста, на меня.
Я поднимаю взгляд и попадаю в который раз под хорошо изученное мной особенное излучение светиных глаз, обещающее одну-единственную перспективу.
- Но я же не нарочно, - тихо оправдываюсь я, - Ты же понимаешь.
- Понимаю. Еще бы нарочно. Работа подсознания в чистом виде. Как магнитом тянет, да?
- Нет. Пойми. Мне не важно. Это могла быть не обязательно Нелли. Там мог быть кто угодно. Это просто рассеянность. Невнимательность.
- Ручаюсь, Сергей, что если бы ты был наказан, допустим, вчера, превентивно, то сегодня у тебя резко бы повысился уровень самоконтроля! И с гопотой не пошел бы разговаривать. И к сестре бы не сунулся. Почему ты не признаешь очевидных вещей?
- Не знаю. Возможно, ты права.
- Не «возможно», а права. Чего артачишься? Сколько раз повторять тебе? Ты нуждаешься в еженедельном наказании, независимо от поведения. Ну, как поддерживающая терапия. И всем будет легче. И тебе. И мне.
- Ну как вы тут? – оживившаяся, довольная после душа Нелли радостно заходит к нам на кухню и принимается хозяйничать: ставит электрочайник, открывает холодильник.
- Да вот решаем как с ним быть, - Света, немного расслабясь, прекращает нависать и садится за стол напротив.
- Угу, все с вами понятно, - Нелли придирчиво изучает взглядом внутренность холодильника, вынимает оттуда, подумав, банку консервированной кукурузы. – Сменяются моды, контексты, дискурсы, а у вас все по-старому, да? Как на Руси испокон веку. Домостройчик шиворот-навыворот. Скучно, не? Как вам не надоело до сих пор? Замутить, что ли, салат…
- Я не голодная, - отказывается Света мрачно.
- А ты, Сергей? Она тебя лупцевать собралась, да? Поешь, подкрепись…
- Нет. Я тоже не хочу. – отказываюсь я.
- Ну и я не хочу тогда, - решает Нелли и садится третьей к нам за стол. – Не, дело ваше. Но только я тут не при чем. Сергей извинился. Сергей не собирался на меня пялиться. Я не успела даже раздеться. Я нисколько не обижена, не задета. Мой голос тут имеет роль, согласитесь. Сергей не виноват, у меня нет к нему претензий. В следующий раз он обязательно постучится, да, Сергей? Не стой так уж рьяно на защите моей чести, сестренка.
- Заступница, блин, хренова. Второй раз за день его отмазываешь. Че делать с вами, а? Эх, ладно, убедили. Да и ремешком махать что-то лень, умаялась за день. Сергей, чай сделай, ок? Уберегла сестренка твою задницу. Спасибо сказал бы.
- Спасибо, Нелли! – благодарю я, та в ответ лишь отмахивается с усталым видом.
Я занимаюсь чаем; мы пьем чай, перебираем минувшее за день, вспоминаем утреннюю радугу, луговую росу. Я принимаю, наконец, душ; под звук воды в голове поочередно вспыхивают флэшбеки уходящего дня: одинокий фонарь на привокзальной площади, мой инстинктивный удар кулака, кровь на ладони противника, озадаченный взгляд полураздетой Нелли, одухотворенное гневом светино лицо. Уф. Хорошо, что этот день заканчивается. Грязную, пахнущую лесом одежду я хочу засунуть в барабан стиральной машины, но он оказывается полон; там весь день было замуровано выстиранное с утра белье. Настроение резко падает; откуда-то изнутри живота к горлу подступает легкая паника.
- Девочки, простите, - говорю я на пороге кухни и сам удивляюсь, до чего неестественно звучит мой голос, - Забыл машину с утра развесить. Придется заняться этим сейчас.
- Забыл? – тихонько переспрашивает Света.
- Так, я пошла, - резко встает из-за стола Нелли.
- Хей, - Света, оставаясь сидеть, хватает за руку вскочившую Нелли, - Тебе не обязательно уходить. Ты можешь остаться, мы не против.
- Я не желаю на это смотреть, - Нелли выдергивает ладонь.
- Ты можешь не смотреть. Хочешь, иди в ту комнату. Мы постараемся тебя не потревожить. Постараемся не орать. Да, Сергей?
- Да, - соглашаюсь я еле слышно.
- Нетушки, дорогие мои, - отвечает Нелли уже из прихожей, шелестя курткой, - Выйду лучше воздухом подышу.
Щелкает дверной замок.
- Как хочешь, - позволяет Света пустоте.
Молча мы сидим друг против друга. Света нарушает тишину глубоким вздохом. Как понять этот вздох? Сострадание мне? Себе? Обоим?
- Давай не сейчас, - говорю зачем-то.
- А, что? – реагирует Света, будто очнувшись. – Почему не сейчас? Не выдумывай. Пошли.
Света поднимается из-за стола, мы проходим в большую комнату с разобранной кресло-кроватью, разобранной оттого, что на ней спит Нелли, покуда гостит. Из верхнего ящика комода Света вытаскивает потрепанный ремень, предназначенный специально для наказаний; пряжка срезана, чтобы Свете было удобнее одним концом намотать его на кулак. Света кивком указывает мне лечь на кресло-кровать, сама же тем временем, вытащив резинку из заднего кармана брюк, собирает свои длинные волосы в хвост, чтоб не мешались.
***
Света спит в соседней спальне. Я стою раздетый на коленях лицом в стену возле кресло-кровати. Света завела таймер: простоять мне так суждено тридцать пять минут, после чего я буду свободен отойти ко сну. Спать, впрочем, неохота. Нелли как не было, так и нет. Вот бы пришла, когда уже истечет мой срок, мечтаю я. Телефон с таймером вне зоны моего зрения, и я только приблизительно представляю себе, сколько я уже простоял и сколько мне еще осталось.
Щелкает замок; струя холодного воздуха с лестничной клетки обдает мое голое тело. Дверь, впрочем, быстро захлопывается. Я слышу голос Нелли: она заканчивает с кем-то говорить по мобильному телефону.
- Ну давай, давай, ага, - прощается Нелли с собеседником, я слышу звук снимаемой обуви, шарканье стоп, - Привет, Сергей, - различает она, видимо, мой силуэт у противоположной стены.
В комнате вспыхивает яркий свет потолочной люстры.
- Ох, прости, - Нелли спешит погрузить комнату обратно во тьму, - Я не поняла сперва. Я не буду смотреть, но лучше все-таки без света, да? Так тихо, я подумала, все спят. Ты только не отвечай мне, ладно, а то ведь я знаю ваши правила, что тебе запрещено разговаривать, пока ты так стоишь.
Нелли, сбросив верхнюю одежду, тихо усаживается в кресло возле прихожей, метрах в пяти у меня за спиной.
- Но слушать-то ведь не запрещено, правда? – продолжает она, - У тебя перед глазами пустая стенка, ты, наверное, весь обращен в слух. Каждый шорох за окном, небось, событие. Ну вот. Послушай и меня для разнообразия.
Нелли некоторое время молчит. Барабанит пальцами по дереву подлокотника.
- А знатно она тебя. Багрянец сплошняком. Ты уж прости, подглядела, за ту секундочку, что свет включен был. Будешь хорошо теперь себя вести, да? Вот смотрю на вас и диву даюсь. Светка – сумасшедшая, конченый псих, но ведь и ты… Как бы это сказать… С особенностями. Нашли вы друг друга, короче. А все-таки я не могу так. Не могу нормально воспринять. Триггерит. Хотя, казалось бы, велика важность, ремнем отшлепали. Светку-то будь здоров шлепали. Детство, отрочество, юность… Ты замечал, да, какие мы разные? Не сильно ведь похожи, да? Светка в отца потому что, я – больше в маму. И характер папин у нее. Папа наш… Придурок тот еще. Нервный псих. Властный, взбалмошный. Для Светки одно спасение – религия, вера ее православная. Держит как-то в рамках. Папаня-то вообще не видит берегов. С годами, правда, чуть подуспокоился. Но вот приезжаю к вам – и как в детство обратно проваливаюсь, ей-богу. Вся эта шиза на почве бытовухи. Блин, да подумаешь, стиралку включить забыл, или в чем там твой страшный грех? Господи! Забыл постучаться в душ! Все, п####ц. Снимай штаны. Хотя она еще по-божески с тобой, ей-то ого-го прилетало. Травмы детские, короче, с тобой прорабатывает. А ты, по ходу, молодцом. Не ропщешь. А что? Сам ведь признаешь, что помогает, в тонусе держит. Ну так и ладненько. В добрый путь. Вообще-то, будь я на светкином месте, может жестила бы еще покруче. Тоже ведь, вообще-то, не подарок, играю только пай-девочку. Да хоть на своем месте, не на светкином – вот сунулся ты ко мне без стука, хорошо, раздеться не успела. А как успела бы? Мне было бы реально неприятно. Хоть ты бы и не стал спецом пялиться, я все понимаю. Но напряглась бы. Стопудово. И Светка с этим борется, можно поспорить насчет методов, но раз эти методы работают, чем, собственно, плохо… - Нелли протяжно зевает, - Все, баиньки, не могу, срубает… Где я тут сплю у вас… А, вот тут и сплю, на кресло-кровати. Умаялась. Долгая дорога. Еще придурки эти. Ты молодец, как ни крути. Герой, - бормочет Нелли у меня за спиной, стаскивая с себя что-то из одежды и укладываясь под одеяло.
Вскоре раздается сигнал таймера, но тихий, Нелли он не будит. Я встаю и аккуратно выхожу из комнаты.
Ранние сумерки, осень. Рассевшись на трех перевернутых красных пластмассовых ящиках из-под стеклотары, мы – на четвертом ящике – играем в подкидного дурака.
- Снова я дура, - безучастно комментирует Света очередное поражение.
- Давайте в другую игру сыграем! - предлагает Нелли.
- Давайте-ка лучше отсюда свалим по-быстренькому, - предлагаю я. - Смеркается.
В противовес нарастающим сумеркам на пустынной привокзально-рыночной площади загорается уличное освещение – единственный кособокий фонарь из двух бревен, одно из которых стоит вертикально, а другое под углом. Лампа торчит из стеклянного основания в форме блюдца. Сперва фонарь вспыхивает неярко, белесым дневным светом, но по мере усиления накала меняется не только яркость, но и окрас свечения – из белесого, подрагивающего, свет становится желтым, насыщенным. К фонарю подъезжают трое местных на великах, прислоняют к фонарю велики, движутся к нам. Один в майке-безрукавке в сеточку и в спортивных штанах, другой – в псевдолатанных шортах, голый по пояс, с татуированным торсом; третий – весь в хаки, в высоких черных ботинках.
- Хорошо отдыхаем, ребята-девчата, - приветствует нас тот, что в сеточку.
- Слышь, разговор есть, отойдем, как мужик с мужиком, - обращается адресно ко мне голый по пояс, самый подкачанный.
- Не ходи, - негромко велит Света.
- Заткнулась, п###а, - резко дергает согнутой в локте рукой со сжатым кулаком тот, что в хаки, стоящий к Свете из их троицы ближе всех.
- Че ты бабу свою слушаешь, мужик ты или нет, - наклоняется ко мне чуть ли не вплотную подкачанный.
- Слышь, а я ее видел вчера, деваху твою, тут, на вокзале, вечером, - кивает на Свету тот, что в сеточку, - Она вот у этого отсасывала, - кивает он на того, кто в хаки.
- Давай-давай, не ссы, отойдем на пять минут, - потряхивает меня за плечо голый по пояс.
- Я запрещаю тебе, - тихо произносит Света, но я уже встал и иду.
Местные отводят меня в сторону, за пустые рыночные прилавки. Сумерки уже густые, но я различаю поодаль обращенные в мою сторону силуэты Светы и Нелли.
- Ты нормальный мужик, мы тебе ничего не сделаем, - продолжает общение тот, что в наколках; я ловлю себя на том, что пытаюсь распознать смысл его наколок: птица… Роза… Что-то ведь они символизируют?
- Ты откуда приехал? – спрашивает он почти дружелюбно.
- Из Москвы.
- Там живешь? В самой Москве?
- Ну да.
- Какой район?
- Чистые пруды.
- Я в больнице там лежал, в Москве. Знаешь, как у нас говорят? «Прилетели к нам грачи – п#####сы-москвичи». Смешно?
- Ну, так.
- То-то вижу не смеешься. Зовут как?
- Сергей.
- Меня Володя, - Володя протягивает мне руку, я на автомате протягиваю свою, мы обмениваемся рукопожатием, - Слышь, Серега, ты нормальный пацан, выручи, мне мопед сдавать завтра в автосервис, сто рублей не хватает, я верну, зуб даю. У тебя есть сто рублей?
- Не, у меня нет, - честно отвечаю я (все наши деньги в кошельке у Светы).
- А можно я проверю? – на расслабончике предлагает Володя и придвигается поближе, я отодвигаюсь, тот продолжает надвигаться, синхронно с ним надвигаются и остальные, - Да че ты ссышь, - он резко толкает меня в грудь ладонью, я отшатываюсь, но не теряю равновесия и выставляю вперед согнутую руку в качестве защиты, но моя рука при этом будто сама собой сжимается в кулак и резко впечатывается прямо Володе в скулу, я чувствую резкую боль в костяшках, отдергиваю взбесившуюся руку и моментально наношу второй удар, пришедшийся, кажется, в нос.
- Конец тебе, сучара, - бормочет Володя, разглядывая упавшие на руки капли крови.
Мне бы убежать, но в двух шагах Света и Нелли; как бы местные не переключились на них, воспользовавшись моим бегством. Я уже вижу себя поваленным на землю, избитым, растоптанным, смешанным с гравием – но ничего подобного не происходит; местные, бормоча угрозы, быстро удаляются, и вот они уже садятся на свои велосипеды и несутся куда-то в сторону отдаленных огней; впрочем, соображаю я, на велике все близко, и они вполне могут вернуться с подкреплением. Колени подкашиваются, сердце колотится, я быстро возвращаюсь к Свете и Нелли, и мы заходим в освещенный зал ожидания, где играет ритмичная музыка из чайного ларька, проходит за дверями товарняк и ждут вечернего поезда вместе с нами человек семь.
Ждать, слава Богу, недолго. Несколько раз я нервно посматриваю в длинное, под потолок, окно на рыночную площадь, но площадь пуста; впрочем, освещающий площадь деревянный фонарь, поморгав, в итоге гаснет, и теперь в окно уже ничего не увидеть, только отражение чайного ларька в глубине зала ожидания. Объявляют наш поезд; выходим на платформу, садимся, трогаемся; в вагоне, кроме нас троих, никого нет, только дремлет на сидении у тамбура бабушка с нагруженной прессой тележкой. Носила, небось, весь день по вагонам свои сканворды…
- Теперь нас никто не услышит, - заговаривает Света, - И я могу все тебе высказать. Я все прекрасно видела. Как ты ему насовал. И это никуда не годится. Ты меня не послушался, пошел базарить с этими уродами – раз. И ты распустил руки – это два. Ты дважды виноват!
- Сережа не виноват! – восклицает Нелли. – Он нас защитил! Как рыцарь! Объяснил этим тварям всё на их же языке!
- Я тебе, как вернемся, тоже всё объясню на понятном тебе языке, - спокойно сулит Света.
- Нет, я против! – кипятится Нелли. – И мое слово здесь играет значение! Я ведь с вами была! Сережа и меня защитил! Как, по-твоему, он должен был себя повести?
- Я с такими по работе мразями общалась, с такими выродками, вам с Сергеем и не снилось. Я этих молодцов знаю назубок, каждую реакцию могу предугадать. Я бы все решила за пять минут. Закрыла бы вопрос.
- Но он же унизил тебя, оскорбил! – не унимается Нелли, - Вот Сергей и вступился!
- Становясь с противником на одну доску, ты унижаешь сам себя, - возражает Света, - Ты принижаешь себя до его уровня. Нельзя на агрессию отвечать агрессией! Факинг шит! Я ненавижу насилие!
Но взгляд и интонация Светы теплеют, и кажется, она готова сменить гнев на милость.
- Ладно, убедили, - смеется в итоге Света, - На сегодня я ограничусь замечанием. Больше так ни-ни, рыцарь хренов. По рукам?
Я выставляю ладонь; мы ударяем по рукам; Нелли протягивет Свете согутый мизинец, сестры сцепляются мизинцами.
***
Наконец, мы дома. Нелли заночует у нас. Хорошо вернуться в тепло и покой после дождя, захлеставшего в открытые окна набирающей ход ближе к столице электрички, после громогласных, многоликих артерий метро. Я курю в окно; покачиваются под ветром кроны дворовых тополей, где-то далеко раскаты грома, сирена «скорой», дурманит сознание запах дождя и октябрьской сырости. Света примостилась рядом за кухонным столом; развернула топографическую карту, сосредоточенно ее изучает, нацелившись карандашиком; воссоздает, наверное, пройденный нами маршрут. Мне немного зябко, стынут босые ступни, я хочу принять душ. Докурив, иду в ванную; распахнув дверь, неловко замираю – в ванной у раковины чистит зубы Нелли; она в джинсах, но без майки, в лифчике. Черном. Тоже в душ, по ходу, собралась!
Нелли, полусогнувшись со щеткой в руке, поворачивает ко мне голову; ее полуоткрытый рот в пене от зубной пасты. То ли недоумение у нее во взгляде, то ли досада, то ли, напротив, радость меня лицезреть – этого я не успеваю определить за те пару мгновений, которые мне нужны для того, чтобы извиниться и закрыть дверь. Там продолжает литься вода из крана. Вот я дурак, проскальзывает мысль, шумела ведь вода, горел свет, шпингалет отсутствует, ясно ведь, что в ванной кто-то есть. Я стою перед закрытой дверью, но перед глазами будто все та же картинка, тот же стоп-кадр: склонившаяся над раковиной голова, чуть запотевшее зеркало, рука с зубной щеткой, рельеф ключиц, чернота лифчика на контрасте с белизной тела. Уф. Хоть не голышом застукал.
- За что ты сейчас извинялся? – тихо спрашивает образовавшаяся у меня за спиной Света.
- Да в душ не вовремя сунулся. Там твоя сестра. Ничего страшного.
- Ты че, совсем уже? Свет же. И вода льется. Постучался бы хоть, прежде чем заваливаться. Она раздетая была?
- Нет. Не совсем. Полураздетая.
- Тэээк… Пойдем на кухню потолкуем.
Я обреченно усаживаюсь за кухонный стол. Света не садится, нависла напротив. Я опускаю глаза, блуждаю по расстеленной карте, механически прочитываю затейливые наименования городков и деревень, вижу вдруг карандашный рисунок, сделанный Светой, судя по всему, пару минут назад: на зеленом, лесистом участке карты изображены мы трое, взявшиеся за руки и любующиеся радугой, а вот и сама радуга, и букетик ромашек в свободной светиной руке; радуга была сегодня утром, и букет ромашек был, и мы действительно стояли так, державшись за руки.
- Тебя пора наказывать, Сергей. Тебя давно пора наказать. Посмотри, пожалуйста, на меня.
Я поднимаю взгляд и попадаю в который раз под хорошо изученное мной особенное излучение светиных глаз, обещающее одну-единственную перспективу.
- Но я же не нарочно, - тихо оправдываюсь я, - Ты же понимаешь.
- Понимаю. Еще бы нарочно. Работа подсознания в чистом виде. Как магнитом тянет, да?
- Нет. Пойми. Мне не важно. Это могла быть не обязательно Нелли. Там мог быть кто угодно. Это просто рассеянность. Невнимательность.
- Ручаюсь, Сергей, что если бы ты был наказан, допустим, вчера, превентивно, то сегодня у тебя резко бы повысился уровень самоконтроля! И с гопотой не пошел бы разговаривать. И к сестре бы не сунулся. Почему ты не признаешь очевидных вещей?
- Не знаю. Возможно, ты права.
- Не «возможно», а права. Чего артачишься? Сколько раз повторять тебе? Ты нуждаешься в еженедельном наказании, независимо от поведения. Ну, как поддерживающая терапия. И всем будет легче. И тебе. И мне.
- Ну как вы тут? – оживившаяся, довольная после душа Нелли радостно заходит к нам на кухню и принимается хозяйничать: ставит электрочайник, открывает холодильник.
- Да вот решаем как с ним быть, - Света, немного расслабясь, прекращает нависать и садится за стол напротив.
- Угу, все с вами понятно, - Нелли придирчиво изучает взглядом внутренность холодильника, вынимает оттуда, подумав, банку консервированной кукурузы. – Сменяются моды, контексты, дискурсы, а у вас все по-старому, да? Как на Руси испокон веку. Домостройчик шиворот-навыворот. Скучно, не? Как вам не надоело до сих пор? Замутить, что ли, салат…
- Я не голодная, - отказывается Света мрачно.
- А ты, Сергей? Она тебя лупцевать собралась, да? Поешь, подкрепись…
- Нет. Я тоже не хочу. – отказываюсь я.
- Ну и я не хочу тогда, - решает Нелли и садится третьей к нам за стол. – Не, дело ваше. Но только я тут не при чем. Сергей извинился. Сергей не собирался на меня пялиться. Я не успела даже раздеться. Я нисколько не обижена, не задета. Мой голос тут имеет роль, согласитесь. Сергей не виноват, у меня нет к нему претензий. В следующий раз он обязательно постучится, да, Сергей? Не стой так уж рьяно на защите моей чести, сестренка.
- Заступница, блин, хренова. Второй раз за день его отмазываешь. Че делать с вами, а? Эх, ладно, убедили. Да и ремешком махать что-то лень, умаялась за день. Сергей, чай сделай, ок? Уберегла сестренка твою задницу. Спасибо сказал бы.
- Спасибо, Нелли! – благодарю я, та в ответ лишь отмахивается с усталым видом.
Я занимаюсь чаем; мы пьем чай, перебираем минувшее за день, вспоминаем утреннюю радугу, луговую росу. Я принимаю, наконец, душ; под звук воды в голове поочередно вспыхивают флэшбеки уходящего дня: одинокий фонарь на привокзальной площади, мой инстинктивный удар кулака, кровь на ладони противника, озадаченный взгляд полураздетой Нелли, одухотворенное гневом светино лицо. Уф. Хорошо, что этот день заканчивается. Грязную, пахнущую лесом одежду я хочу засунуть в барабан стиральной машины, но он оказывается полон; там весь день было замуровано выстиранное с утра белье. Настроение резко падает; откуда-то изнутри живота к горлу подступает легкая паника.
- Девочки, простите, - говорю я на пороге кухни и сам удивляюсь, до чего неестественно звучит мой голос, - Забыл машину с утра развесить. Придется заняться этим сейчас.
- Забыл? – тихонько переспрашивает Света.
- Так, я пошла, - резко встает из-за стола Нелли.
- Хей, - Света, оставаясь сидеть, хватает за руку вскочившую Нелли, - Тебе не обязательно уходить. Ты можешь остаться, мы не против.
- Я не желаю на это смотреть, - Нелли выдергивает ладонь.
- Ты можешь не смотреть. Хочешь, иди в ту комнату. Мы постараемся тебя не потревожить. Постараемся не орать. Да, Сергей?
- Да, - соглашаюсь я еле слышно.
- Нетушки, дорогие мои, - отвечает Нелли уже из прихожей, шелестя курткой, - Выйду лучше воздухом подышу.
Щелкает дверной замок.
- Как хочешь, - позволяет Света пустоте.
Молча мы сидим друг против друга. Света нарушает тишину глубоким вздохом. Как понять этот вздох? Сострадание мне? Себе? Обоим?
- Давай не сейчас, - говорю зачем-то.
- А, что? – реагирует Света, будто очнувшись. – Почему не сейчас? Не выдумывай. Пошли.
Света поднимается из-за стола, мы проходим в большую комнату с разобранной кресло-кроватью, разобранной оттого, что на ней спит Нелли, покуда гостит. Из верхнего ящика комода Света вытаскивает потрепанный ремень, предназначенный специально для наказаний; пряжка срезана, чтобы Свете было удобнее одним концом намотать его на кулак. Света кивком указывает мне лечь на кресло-кровать, сама же тем временем, вытащив резинку из заднего кармана брюк, собирает свои длинные волосы в хвост, чтоб не мешались.
***
Света спит в соседней спальне. Я стою раздетый на коленях лицом в стену возле кресло-кровати. Света завела таймер: простоять мне так суждено тридцать пять минут, после чего я буду свободен отойти ко сну. Спать, впрочем, неохота. Нелли как не было, так и нет. Вот бы пришла, когда уже истечет мой срок, мечтаю я. Телефон с таймером вне зоны моего зрения, и я только приблизительно представляю себе, сколько я уже простоял и сколько мне еще осталось.
Щелкает замок; струя холодного воздуха с лестничной клетки обдает мое голое тело. Дверь, впрочем, быстро захлопывается. Я слышу голос Нелли: она заканчивает с кем-то говорить по мобильному телефону.
- Ну давай, давай, ага, - прощается Нелли с собеседником, я слышу звук снимаемой обуви, шарканье стоп, - Привет, Сергей, - различает она, видимо, мой силуэт у противоположной стены.
В комнате вспыхивает яркий свет потолочной люстры.
- Ох, прости, - Нелли спешит погрузить комнату обратно во тьму, - Я не поняла сперва. Я не буду смотреть, но лучше все-таки без света, да? Так тихо, я подумала, все спят. Ты только не отвечай мне, ладно, а то ведь я знаю ваши правила, что тебе запрещено разговаривать, пока ты так стоишь.
Нелли, сбросив верхнюю одежду, тихо усаживается в кресло возле прихожей, метрах в пяти у меня за спиной.
- Но слушать-то ведь не запрещено, правда? – продолжает она, - У тебя перед глазами пустая стенка, ты, наверное, весь обращен в слух. Каждый шорох за окном, небось, событие. Ну вот. Послушай и меня для разнообразия.
Нелли некоторое время молчит. Барабанит пальцами по дереву подлокотника.
- А знатно она тебя. Багрянец сплошняком. Ты уж прости, подглядела, за ту секундочку, что свет включен был. Будешь хорошо теперь себя вести, да? Вот смотрю на вас и диву даюсь. Светка – сумасшедшая, конченый псих, но ведь и ты… Как бы это сказать… С особенностями. Нашли вы друг друга, короче. А все-таки я не могу так. Не могу нормально воспринять. Триггерит. Хотя, казалось бы, велика важность, ремнем отшлепали. Светку-то будь здоров шлепали. Детство, отрочество, юность… Ты замечал, да, какие мы разные? Не сильно ведь похожи, да? Светка в отца потому что, я – больше в маму. И характер папин у нее. Папа наш… Придурок тот еще. Нервный псих. Властный, взбалмошный. Для Светки одно спасение – религия, вера ее православная. Держит как-то в рамках. Папаня-то вообще не видит берегов. С годами, правда, чуть подуспокоился. Но вот приезжаю к вам – и как в детство обратно проваливаюсь, ей-богу. Вся эта шиза на почве бытовухи. Блин, да подумаешь, стиралку включить забыл, или в чем там твой страшный грех? Господи! Забыл постучаться в душ! Все, п####ц. Снимай штаны. Хотя она еще по-божески с тобой, ей-то ого-го прилетало. Травмы детские, короче, с тобой прорабатывает. А ты, по ходу, молодцом. Не ропщешь. А что? Сам ведь признаешь, что помогает, в тонусе держит. Ну так и ладненько. В добрый путь. Вообще-то, будь я на светкином месте, может жестила бы еще покруче. Тоже ведь, вообще-то, не подарок, играю только пай-девочку. Да хоть на своем месте, не на светкином – вот сунулся ты ко мне без стука, хорошо, раздеться не успела. А как успела бы? Мне было бы реально неприятно. Хоть ты бы и не стал спецом пялиться, я все понимаю. Но напряглась бы. Стопудово. И Светка с этим борется, можно поспорить насчет методов, но раз эти методы работают, чем, собственно, плохо… - Нелли протяжно зевает, - Все, баиньки, не могу, срубает… Где я тут сплю у вас… А, вот тут и сплю, на кресло-кровати. Умаялась. Долгая дорога. Еще придурки эти. Ты молодец, как ни крути. Герой, - бормочет Нелли у меня за спиной, стаскивая с себя что-то из одежды и укладываясь под одеяло.
Вскоре раздается сигнал таймера, но тихий, Нелли он не будит. Я встаю и аккуратно выхожу из комнаты.
Каталоги нашей Библиотеки: