***
- Поздравляю Вас, мистер Тремэйн, - мистер Полруан забросил мушкет за плечо, ускоряя шаг по направлении к усадьбе, - вроде бы всё удалось. Было девять человек. Трое побросали оружие сразу, как только поняли, что попали в засаду. Из тех, что сопротивлялись, четверо готовы сразу, двое, похоже, до утра не доживут – им же лучше, всё лучше, чем в петле болтаться. Тех, что сдались, допрошу как следует завтра, но они клянутся, что ничего не знают, всем заправлял главный, их взяли на опасное дело, а какое, не сказали. Если не врут, то могут сохранить жизнь, отделаются «транспортацией» в американские колонии.
- А где, собственно, этот ваш главный? Ни из убитых, ни их пленных никто под описание Молли не подходит...
Ответ на этот вопрос последовал незамедлительно – со стороны усадьбы до них донеслись пистолетные выстрелы. Оба джентльмена, не взглянув друг на друга, ринулись бегом навстречу этим звукам, сопровождаемые по пятам двумя или тремя из людей мистера Полруана.
- Сколько... человек... оставили...? – пропыхтел мистер Тремэйн на бегу.
- Из моих - одного... и там этот ирландец... – ответил начальник стражи, с трудом успевая за своим таким грузным на первый взгляд собеседником.
«Этот ирландец» встретил их у дверей усадьбы – двери были заперты, а сам Руайри со шпагой и парой пистолетов (тех самых) наготове укрывался за портиком у двери. Дик – оставленный с ним стражник - сидел там же, скрипя зубами и сжимая левой рукой наскоро перетянутую (видимо, всё тем же Руайри) правую. По рукаву камзола выше локтя расплывалось красное пятно.
- Осторожно, - ещё издали сообщил Руайри, - они отошли, но могут вернуться, - Дик не вояка, а их было пятеро. По крайней мере здесь – пятеро. Один готов, второго мы, кажется, задели. А третьего я узнал и если не обознался, то жалко, что ушёл именно он. Дамы в доме, господин Астенес с ними на всякий случай.
- Но каковы канальи, - выругался мистер Полруан, - хватило же ума разделиться и тихо послать часть людей сюда, когда поняли, что основная группа может попасть в засаду... Или с самого начала планировали отвлекающий маневр.
- Я же говорю, я его знаю, - сообщил мистер Руайри, продолжая огдядывать периметр усадебной стены, - давайте-ка в дом, Дику нужна помощь.
- Если бы не мистер Кал.. в общем Руайри, - простонал Дик, - ни меня бы, ни господина Астенеса тут не было. Они в меня попали, да сразу к двери, господину Астенесу одному бы не справиться, а он как выскочит сбоку да как заорёт: заходи, мол, ребята, сзади, окружай их, живыми бери...
- Спасибо, - чуть недоверчиво проронил мистер Полруан в сторону ещё несколько подозрительного ему господина Руайри. В этот момент к компании присоединились ещё несколько отставших на бегу стражников, и стало ясно, что по крайней мере непосредственная опасность нового нападения на усадьбу пока миновала.
Успокаиваться, однако же, было тоже рано. Оставить в помощь обитателям усадьбы больше двух-трёх своих людей мистер Полруан не мог – у берега видели французских приватиров, люди были нужны для патрулирования. Мистер Полруан, натурально, предложил перевезти обитательниц усадьбы в город, но от этого отказался (к некоторому его удивлению) и мистер Тремэйн – не имевший на сей счёт распоряжений от лорда Говарда – и сами дамы (как раз этому мистер Полруан не очень удивился, хотя, по здравом размышлении, молодая гостья усадьбы казалась ему сейчас существенно менее сумасшедшей, чем несколько месяцев назад). Судя по показаниям уцелевших бандитов, на свободе оставалось, включая главаря, действительно два-три человека. То есть опасаться теперь следовало скорее не открытой атаки, а нападения исподтишка, а усадьба (окружённая, как возможно помнит читатель, кирпичной стеной по периметру сада) нуждалась не в обороне, а только в охране – но только в том случае, если у нападавших не было возможности получить подкрепление. В последнем ни мистер Полруан, ни господин Руайри не были не до конца уверены, так что запас хвороста у сигнального бакена был в очередной раз обновлён, рядом положено огниво, а лорду Говарду отправлена депеша – как потом оказалось, опоздавшая. Ветку дуба, свисавшую над стеной, с которой господин Руайри в своё время спрыгнул в сад усадьбы, пришлось спилить, но уничтожить всю примыкавшую к садовой стене рощу с её многовековыми деревьями было куда сложнее и юридически, и чисто технически. Осталось только разместить сторожей –или, если хотите, часовых – не только у выходов из усадьбы, но и у беседки, где некода произошла встреча наших героев. Господин Руайри, используя богатый опыт, помог оборудовать посты таким образом, чтобы сторожа – или часовые – не были очевидной мишенью для мушкетной пули из рощи. Маршрут ежедневных прогулок по саду для постоялиц усадьбы тоже пришлось изменить соответственно, да и то господин Руайри – теперь сопровождавший их всегда – непрерывно всматривался в листву и вслушивался в доносившиеся из-за пределов усадьбы звуки. По договорённости с мистером Полруаном, даже почта была доставлена из города в усадьбу не обычным почтальоном, а парой вооружённых стражников. Почтовая сумка содержала три письма. Два из них были адресованы непосредственно мистеру Тремэйну, который первым делом вскрыл первое, хоть и явно подмоченное при перевозке не очень умелыми почтальонами, зато написанное самим лордом Говардом. Увы, конверт содержал нечто более похожее на короткую записку, чем на письмо, и совершенно нечитаемое. Второе, написанное незнакомым мистеру Тремэйну старомодным почерком, адресат бегло просмотрел, нахмурился и отложил в сторону. Давать письму ход мистеру Тремэйну очень не хотелось, но и игнорировать его без разрешения лорда Говарда он не решался. Наконец, третье письмо, к некоторому удивлению мистера Тремэйна, было адресовано не ему, а самому лорду Говарду. Единственным, неполным и неудовлетворительным объяснением причины его доставки именно в усадьбу могло быть то, что письмо пришло из-за границы на корабле, пришедшем в Плимут, к которому усадьба в Корнуолле ближе, чем лондонский особняк. Словом, спокойствия эта почта мистеру Тремэйну не прибавило – но вышло так, что развитие событий ответило сразу на все вопросы.
Через два дня сперва господин Руайри, а затем и мистер Тремэйн явственно услышали вдали звук немалого количества подков, и звук этот явственно приближался. Приближался он, к облегчению мистера Тремэйна, с несвойственной разбойной шайке неторопливостью, но зато неотвратимо и прямо к усадьбе. Мистер Тремэйн распорядился проверить засовы на воротах, раздать мушкеты всем, кто мог обращаться с ними, и сам занял место в наблюдательной башенке у ворот, а господин Руайри направился было к сигнальному бакену – но тут в конце длинной дубовой аллеи, ведущей к усадьбе, показалось облако пыли, и почти сразу стало ясно, что в этом облаке присутствуют не только дюжина всадников, но и карета – в которых разбойники обычно не ездят.
Мистер Тремэйн с облегчением забросил мушкет за плечо, но на всякий случай не спешил отдавать приказ открывать ворота, пока не услышал внизу знакомый и несколько удивлённый голос:
-Что за шутки, Тремэйн? У вас тут что, осада? Вы что, моего письма не получили?
Ворота были, наконец, открыты, карета в сопровождении всадников въехала в усадьбу, и лорд Говард с облегчением выбрался из неё, разминая затёкшие от долгого путешествия ноги, и немедленно отозвал мистера Тремэйна в сторону. Его люди забегали по двору, занося в дом с чёрного хода узлы с вещами и припасы для торжественного ужина по случаю присутствия хозяина.
В суматохе никто не обратил внимания, что господин Руайри счёл за лучшее откланяться и исчезнуть.
А вечером следующего дня в усадьбе состоялся важный разговор.
Expat. Kuno. Девушка в чёрном над белым утёсом
Re: Expat. Kuno. Девушка в чёрном над белым утёсом
Эпизод восемнадцатый. О предложениях, которые нельзя отклонить – что бывает, когда их всё-таки отклоняют – о выполненном долг и жертвах, необходимых для его выполнения.
Лорд Говард последний раз делал предложение – своей супруге, а точнее, её родителям, – лет тридцать назад, и несколько отвык, тем более, что в тот раз он делал предложение всё-таки от своего имени, а собственные заслуги и титулы как-никак знал лучше, чем таковые же герцога Эджезского. К тому же, в последнем случае в титулах недостатка и правда не было, с заслугами же наблюдалось некоторое затруднение - впрочем, Его Лордство, как опытный дипломат, отлично знал, как часто избыток первых компенсирует недостаток вторых. С другой стороны, тогда, в молодости лорд Говард (тогда ещё будущий), хотя и был, в общем-то, уверен в ответе, всё-таки немного волновался. В данном же случае особенного волнения он не испытывал, не только благодаря накопленному опыту дипломата, но и потому, что предложение, которое сейчас делал лорд Говард, относилось к тем, которые люди в своём уме не отклоняют. И правда, лано Астенес явно с трудом верил своим ушам, да и лана Эрколи, к которой Его Лордство в основном и обращался, смотрела на него слегка ошарашенно, ещё не веря неожиданно свалившемуся на её воспитанницу счастью. Судить о реакции последней было труднее, но лорд Говард был человеком старой закалки и хорошо знал, что в порядочных семьях решение о замужестве принимает не невеста, а её родители – в роли которых в данном случае выступала лана Эрколи. Лорд Говард приближался к кульминации своей короткой, но торжественной речи, и уже готов был сделать знак мистеру Тремэйну, собственноручно (такой предмет было бы неловко доверить простому слуге) державшему на подушечке, накрытой расшитым платком с геральдической Рысью Эджеза, кольцо - символ помолвки. Но тут его слова были прерваны звуком совершенно для него неожиданным.
Иоланта, забившись у угол и закрывая лицо руками, сотрясалась от истерического смеха:
- Герцог Эджезский... Герцог Эджезский... Боже мой, мало мне в последние дни призраков из прошлого. Герцог Эджезский... мой незадачливый кавалер – тогда, в шестнадцать лет... Лана Эрколи, Вы помните... Вы застали нас вдвоём и... Пари... портьера... герцог Эджезский... Боже, как это всё было бы смешно, не будь это так противно...
По лицу ланы Эрколи было видно, что да, и она прекрасно помнит инцидент, о котором упомянула её воспитанница, однако не совсем разделяет её реакцию:
- Ваше Высочество, прошло без малого пять лет. Его Лордство говорит серьёзно, и я прошу и Вас отнестись серьёзно к его предложению.
- Серьёзно? О да, я серьёзна, я абсолютно серьёзна! Ваше Лордство, Вам, очевидно, не надо растолковывать мой ответ?
- Простите... миледи? – лорд Говард считал, что нашёл удачный компромисс между обычным «Сударыня» и, строго говоря, уже (или ешё?) не положенным Иоланте «Вашим Высочеством». Это была ошибка – его собеседница, как будто почувствовав его сомнение, выпрямилась так, что стала как будто выше ростом – примерно на высоту отсутствующей диадемы, увенчанной Звездой Элаидов, в которой лорд Говард видел её некогда на приёме в Чалько, за два месяца до её ареста. В зелёных глазах засветилась такая решимость, что ни поношенное платье, ни годы скитаний, ни даже невидимые сейчас, но хорошо известные лорду Говарду позорные шрамы оказались не имеющими решительно никакого значения. Стоявшая перед ним молодая женщина была сейчас трижды, четырежды принцессой.
- Вам следовало спросить меня сразу, милорд Говард, - хотя мой ответ от этого не изменился бы, да и ни от чего другого тоже. Я не выйду замуж за герцога Эджезского, милорд. Я не выйду за него замуж, если он будет последним оставшимся женихом на Земле. Можете ему так и передать – в вежливых выражениях, разумеется, Вы на них мастер.
- Не слушайте её, милорд, она ещё нездорова! – лана Эрколи метнулась на середину комнаты, - я уговорю её, позвольте,-
- Ваше Высочество... Герцог Эджезский признан изрядной частью страны как Император Хишарты...
- Вспомните Вашу любимую эджезскую поговорку, лана Эрколи... Сколько ни называй свинью соловьём, а она равно всё будет не петь, а хрюкать...
- Но Ваше Высочество... Ланши... Вы не понимаете... Его Лордство предлагает Вам трон Элаидов.
Иоланта отшатнулась к окну и наградила обоих собеседников бешеным взглядом:
- Трон Элаидов... Трон Элаидов... Да как вы не понимаете, что для меня он вечно будет позорным столбом!! Как вы это себе представляете, лана Анабела (обращение «лано» или «лана» с именем звучит чуть менее почтительно, чем с фамилией, но Иоланте, видимо, было не до тонкостей политеса) ? Я буду подавать подданным руку для поцелуя и думать: а вот этот – был на площади или не был? А вот этот? Был или не был? Был или не был? Был или не был? Не могу же я велеть публично высечь всех девушек подряд в Чалько, чтобы ничем не отличаться от остальных... я лучше останусь в истории жертвой, чем наоборот, а кроме того, у девушек есть женихи и братья, и надеюсь, не всех предадут и покинут так, как меня! Трон Элаидов... трон Элаидов... мне до конца жизни было бы больно сидеть на этом троне, лана Эрколи!
- Миледи, - уголки рта лорда Говарда на секунду дёрнулись вверх, а по лицу прошла мимолётная красная тень, но он совладал с собой и продолжал ровным голосом опытного дипломата, - я не буду говорить с Вами о долге и судьбах королевств, но я не понимаю Вашего упрямства даже с точки зрения -. он хотел сказать «женщины», но поправился в последний момент - «юной особы». Столь многим девицам из царственных домов приходится выходить замуж за старых и, увы, обделённых внешностью мужчин из династических соображений. Его Светлость герцог Эджезский - не только великолепная партия – он молод и хорош собой... не так уж мало девушек в Хишарте охотно поменялись бы с Вами местами, даже не зная, кто Ваш жених, а только посмотрев на него.
- Ваше Высочество, Его Лордство прав, - не очень уверенно поддакнула лана Эрколи, - возможно, я была некогда несправедлива к Его Светлости... и к Вам тоже... но я уверена, что Вы оба усвоили уроки... которые преподала вам жизнь, - торопливо уточнила она.
- Лана Эрколи, как Вы не понимаете, - к некоторому удивлению ланы Эрколи, Иоланта не смотрела теперь ни на неё, ни на лорда Говарда, - я не выйду замуж за герцога Эджезского не только потому, что я терпеть его не могу, хотя и этого хватило бы. Я не выйду за него замуж, потому что обещала руку другому.
- Ваше Высочество... Я щадила Вас сколько могла, но... рано или поздно все мы должны признать то, что произошло. Господин Ла Кедлер мёртв, Ваше Высочество, вот уже скоро три года, и чем скорее Вы сможете полностью отдать себе в этом отчёт, тем скорее его душа найдёт успокоение..
- Вы неверно поняли меня, лана Эрколи.... и Ваше Лордство... Иоланта говорила теперь так тихо, что обоим собеседникам пришлось вслушиваться изо всех сил, - я говорю... не о Лекши.
- Тогда о ком? – по контрасту, голос ланы Эрколи прозвучал почти криком, - неужели об этом бродяге?
- О каком бродяге? – изо всех сил сдерживаясь, осведомился Его Лордство.
- Ирландский джентльмен, гость доктора Л., сопровождал миледи в прогулках по окрестностям, милорд, -- сообщил мистер Тремэйн, доселе молчавший.
- Ирландец? – лорд Говард презрительно скривил губы, - я ожидал от Вас большей разборчивости, миледи. Постойте, ирландец.... Неужто... Тремэйн, где та бумага, о которой Вы говорили мне утром?
- Я собирался передать её мистеру Полруану или в городской магистрат, милорд, - несколько неуверенно ответил мистер Тремэйн, - пока не успел, она у меня в кабинете. Я лично не очень доверяю анонимным доносам, но.. Вы разрешите? – Мистер Тремэйн вышел из комнаты и через минуту вернулся с упомянутой бумагой в руке. Его Лордство пробежал её глазами и торжествующе обернулся к Иоланте,
- Воистину неразборчивость, миледи! Если верить этому письму, ваш спутник – опасный мятежник, подлежащий аресту согласно «Rapparee Act» 1697 года, а за его голову объявлена награда.
- А кто написал письмо, милорд?, - парировала Иоланта почти мгновенно, но лорд Говард как опытный дипломат оценил выражение её лица в ничтожную паузу, - позвольте взглянуть? Прошу Вас,милорд, настолько-то Вы можете мне доверять?
Несколько неуверенно, лорд Говард выпустил письмо из рук – почерк показался знакомым и ему самому. Теперь настал черёд его собеседницы презрительно кривиться:
- Этот почерк я узнаю из тысячи, милорд. Этим почерком был написан ордер на мой арест... тогда, в Хишарте... за вычетом подписи Князя-Регента, разумеется. Это почерк Оливиуса Бекля, или, если хотите, Оливера Бакли - я уверена, что это именно он и его люди не далее как третьего дня оказали вооружённое сопротивление людям в мундирах Её Величества! А значит, он сам является преступником, подлежащим аресту! Неужели Вы поверите этой фальшивке?
- Поверю настолько, чтобы задержать Вашего кавалера и предложить ему объясниться, - коротко ответил Его Лордство. Тремэйн? До дома доктора всего полмили – пошлите кого-нибудь.
Мистер Тремэйн молча вышел подошёл к двери, рывком отворил её (при этом стоявшая рядом лана Эрколи услышала сдавленное «ой» и краем глаза увидела Молли, удирающую вверх по лестнице, закрывая рукой ушибленный лоб), и через несколько минут во дворе раздались звуки команды и звон подков.
Последующие полчаса или около того Его Лордство шагал крупными шагами по комнате, не глядя на собеседников. Иоланта провела несколько минут у окна с совершенно белым лицом, потом, по-видимому слегка успокоившись, присела рядом с ланой Эрколи.
Минуты тянулись, как готовая разорваться верёвка.
Мистер Тремэйн переступил порог с несколько обескураженным видом:
- Исчез, милорд. В доме одна экономка. Доктор уехал два дня назад – он собирается в действующую армию – а гость исчез за несколько минут до нашего появления.
- Найти! Его Лордство подавил ругательство и с почти откровенным раздражением взглянул на Иоланту, которая в свою очередь с трудом скрывала облегчение. Краем глаза она видела в окне то, на что не обратил внимание Его Лордство. На уже знакомой читателю сигнальной вышке горел огонь. Молодец Молли, вспомнила...
- Миледи, я прошу извинить меня, - напускная вежливость лорда Говарда напоминала сейчас тоненький слой льда на только что замёрзшем пруду, и вода под этим слоем была тоже ледяная, - Миледи, на карте судьба королевств, я не приму отказа и я готов на многое, чтобы выполнить свой долг. Буду откровенен: если будет необходимо, то метафора, которую Вы изволили употребить, говоря о предложенном Вам троне, вполне может быть воплощена в жизнь буквально.
- Простите? Надеюсь, Ваше Лордство не собирается уговаривать меня тем способом, которым, если верить слухам, уговаривали леди Джейн Грей? - осведомилась Иоланта, чуть бледнея и кусая губы.
- Напрасно надеетесь, миледи, - рубанул лорд Говард уже вполне откровенно, в очередной раз переходя с хишартского языка на общепонятный французский. Лично я – нет, конечно. Я мужчина и к тому же не прихожусь Вам родственником. Но уважаемая миссис Эрколи находится в отношении Вас in loco parentis, и я уверен, что она сделает всё необходимое, чтобы привести вас в чувство, миледи.
Лана Эрколи подняла на Его Лордство изумлённые глаза, а Иоланта, вспыхнув, вскочила с места и рванулась к двери. Мистер Тремэйн машинально преградил ей дорогу, но лорд Говард сделал ему знак:
- Пусть идёт, Тремэйн. А Вы возьмите пару слуг и проводите миледи в её комнату. Будет сопротивляться – имеете право применить силу.
Лано Астенес в свою очередь поднялся с места:
- Применять силу не понадобится, милорд - мне Её Высочество подчинится добровольно. Мы пойдём вместе.
Лорд Говард и лана Эрколи остались в комнате одни.
- Ваше Лордство, это чересчур, -лана Эрколи закрыла лицо руками, - я мало знаю о леди Джейн Грей – кроме того, что брак, на который она согласилась под розгами, кончился для неё плахой, - но у неё не было в прошлом того, что пришлось пережить Её Высочеству. Это страшная жестокость, Ваше Лордство. Её Высочество и так ещё не совсем поправилась... Она же сойдёт с ума окончательно, если её ещё раз...
Свою первую мысль - : «а если и так, что с того – всё равно она мне более не нужна, если не удастся разыграть карту сейчас» - лорд Говард, разумеется, не мог высказать вслух. Вместо этого, он высказался самую малость помягче:
- Что «ещё раз», уважаемая миссис Эрколи? Я не предлагаю бичевать её опять на площади – я лишь доверяю Вам выполнить Ваш долг. На карте судьба королевств, и я не позволю взбалмошной девчонке разрушать мои планы. Как я слышал, Вы уже сделали нечто подобное несколько недель назад, и она отнюдь не сошла с ума окончательно.
Кто проболтался? Садовник? Молли?. Лана Эрколи соображала, что сказать. Лорд Говард опередил её:
- Сударыня, я знаю Вас давно, ещё по Хишарте, как серьёзную, преданную и заслуживающую доверия особу. Вы не можете не понимать, что то, что я предлагаю – в правильно понятых интересах Вашей воспитанницы. И... я надеюсь, я не должен Вам напоминать, что и Вы, и господин Астенес, и миледи – мои гости и кое-чем мне обязаны. Так я могу рассчитывать на Вашу помощь, или мне попросить кого-нибудь другого – не так хорошо знакомого юной леди?
Лана Эрколи молчала несколько минут, потом тихо, очень тихо сказала:
- Я попробую уговорить её. Уговорить один на один...
- А если уговорить словами не получится...?
Что ж... лана Эрколи помедлила минуту и сказала тихо, но очень чётко:
- Если уговорить не получится, то я клянусь Вам моей честью хишартской дворянки, что виновная в этом будет основательно наказана именно тем способом, который Вы имеете в виду - и наказание продлится столько, сколько потребуется..
Отлично, - коротко одобрил Его Лордство. Я пошлю слугу в орешник. Он верный человек, не проболтается. Я... я очень рассчитываю, что Вы добьётесь результата, миссис Эрколи.
Лорд Говард последний раз делал предложение – своей супруге, а точнее, её родителям, – лет тридцать назад, и несколько отвык, тем более, что в тот раз он делал предложение всё-таки от своего имени, а собственные заслуги и титулы как-никак знал лучше, чем таковые же герцога Эджезского. К тому же, в последнем случае в титулах недостатка и правда не было, с заслугами же наблюдалось некоторое затруднение - впрочем, Его Лордство, как опытный дипломат, отлично знал, как часто избыток первых компенсирует недостаток вторых. С другой стороны, тогда, в молодости лорд Говард (тогда ещё будущий), хотя и был, в общем-то, уверен в ответе, всё-таки немного волновался. В данном же случае особенного волнения он не испытывал, не только благодаря накопленному опыту дипломата, но и потому, что предложение, которое сейчас делал лорд Говард, относилось к тем, которые люди в своём уме не отклоняют. И правда, лано Астенес явно с трудом верил своим ушам, да и лана Эрколи, к которой Его Лордство в основном и обращался, смотрела на него слегка ошарашенно, ещё не веря неожиданно свалившемуся на её воспитанницу счастью. Судить о реакции последней было труднее, но лорд Говард был человеком старой закалки и хорошо знал, что в порядочных семьях решение о замужестве принимает не невеста, а её родители – в роли которых в данном случае выступала лана Эрколи. Лорд Говард приближался к кульминации своей короткой, но торжественной речи, и уже готов был сделать знак мистеру Тремэйну, собственноручно (такой предмет было бы неловко доверить простому слуге) державшему на подушечке, накрытой расшитым платком с геральдической Рысью Эджеза, кольцо - символ помолвки. Но тут его слова были прерваны звуком совершенно для него неожиданным.
Иоланта, забившись у угол и закрывая лицо руками, сотрясалась от истерического смеха:
- Герцог Эджезский... Герцог Эджезский... Боже мой, мало мне в последние дни призраков из прошлого. Герцог Эджезский... мой незадачливый кавалер – тогда, в шестнадцать лет... Лана Эрколи, Вы помните... Вы застали нас вдвоём и... Пари... портьера... герцог Эджезский... Боже, как это всё было бы смешно, не будь это так противно...
По лицу ланы Эрколи было видно, что да, и она прекрасно помнит инцидент, о котором упомянула её воспитанница, однако не совсем разделяет её реакцию:
- Ваше Высочество, прошло без малого пять лет. Его Лордство говорит серьёзно, и я прошу и Вас отнестись серьёзно к его предложению.
- Серьёзно? О да, я серьёзна, я абсолютно серьёзна! Ваше Лордство, Вам, очевидно, не надо растолковывать мой ответ?
- Простите... миледи? – лорд Говард считал, что нашёл удачный компромисс между обычным «Сударыня» и, строго говоря, уже (или ешё?) не положенным Иоланте «Вашим Высочеством». Это была ошибка – его собеседница, как будто почувствовав его сомнение, выпрямилась так, что стала как будто выше ростом – примерно на высоту отсутствующей диадемы, увенчанной Звездой Элаидов, в которой лорд Говард видел её некогда на приёме в Чалько, за два месяца до её ареста. В зелёных глазах засветилась такая решимость, что ни поношенное платье, ни годы скитаний, ни даже невидимые сейчас, но хорошо известные лорду Говарду позорные шрамы оказались не имеющими решительно никакого значения. Стоявшая перед ним молодая женщина была сейчас трижды, четырежды принцессой.
- Вам следовало спросить меня сразу, милорд Говард, - хотя мой ответ от этого не изменился бы, да и ни от чего другого тоже. Я не выйду замуж за герцога Эджезского, милорд. Я не выйду за него замуж, если он будет последним оставшимся женихом на Земле. Можете ему так и передать – в вежливых выражениях, разумеется, Вы на них мастер.
- Не слушайте её, милорд, она ещё нездорова! – лана Эрколи метнулась на середину комнаты, - я уговорю её, позвольте,-
- Ваше Высочество... Герцог Эджезский признан изрядной частью страны как Император Хишарты...
- Вспомните Вашу любимую эджезскую поговорку, лана Эрколи... Сколько ни называй свинью соловьём, а она равно всё будет не петь, а хрюкать...
- Но Ваше Высочество... Ланши... Вы не понимаете... Его Лордство предлагает Вам трон Элаидов.
Иоланта отшатнулась к окну и наградила обоих собеседников бешеным взглядом:
- Трон Элаидов... Трон Элаидов... Да как вы не понимаете, что для меня он вечно будет позорным столбом!! Как вы это себе представляете, лана Анабела (обращение «лано» или «лана» с именем звучит чуть менее почтительно, чем с фамилией, но Иоланте, видимо, было не до тонкостей политеса) ? Я буду подавать подданным руку для поцелуя и думать: а вот этот – был на площади или не был? А вот этот? Был или не был? Был или не был? Был или не был? Не могу же я велеть публично высечь всех девушек подряд в Чалько, чтобы ничем не отличаться от остальных... я лучше останусь в истории жертвой, чем наоборот, а кроме того, у девушек есть женихи и братья, и надеюсь, не всех предадут и покинут так, как меня! Трон Элаидов... трон Элаидов... мне до конца жизни было бы больно сидеть на этом троне, лана Эрколи!
- Миледи, - уголки рта лорда Говарда на секунду дёрнулись вверх, а по лицу прошла мимолётная красная тень, но он совладал с собой и продолжал ровным голосом опытного дипломата, - я не буду говорить с Вами о долге и судьбах королевств, но я не понимаю Вашего упрямства даже с точки зрения -. он хотел сказать «женщины», но поправился в последний момент - «юной особы». Столь многим девицам из царственных домов приходится выходить замуж за старых и, увы, обделённых внешностью мужчин из династических соображений. Его Светлость герцог Эджезский - не только великолепная партия – он молод и хорош собой... не так уж мало девушек в Хишарте охотно поменялись бы с Вами местами, даже не зная, кто Ваш жених, а только посмотрев на него.
- Ваше Высочество, Его Лордство прав, - не очень уверенно поддакнула лана Эрколи, - возможно, я была некогда несправедлива к Его Светлости... и к Вам тоже... но я уверена, что Вы оба усвоили уроки... которые преподала вам жизнь, - торопливо уточнила она.
- Лана Эрколи, как Вы не понимаете, - к некоторому удивлению ланы Эрколи, Иоланта не смотрела теперь ни на неё, ни на лорда Говарда, - я не выйду замуж за герцога Эджезского не только потому, что я терпеть его не могу, хотя и этого хватило бы. Я не выйду за него замуж, потому что обещала руку другому.
- Ваше Высочество... Я щадила Вас сколько могла, но... рано или поздно все мы должны признать то, что произошло. Господин Ла Кедлер мёртв, Ваше Высочество, вот уже скоро три года, и чем скорее Вы сможете полностью отдать себе в этом отчёт, тем скорее его душа найдёт успокоение..
- Вы неверно поняли меня, лана Эрколи.... и Ваше Лордство... Иоланта говорила теперь так тихо, что обоим собеседникам пришлось вслушиваться изо всех сил, - я говорю... не о Лекши.
- Тогда о ком? – по контрасту, голос ланы Эрколи прозвучал почти криком, - неужели об этом бродяге?
- О каком бродяге? – изо всех сил сдерживаясь, осведомился Его Лордство.
- Ирландский джентльмен, гость доктора Л., сопровождал миледи в прогулках по окрестностям, милорд, -- сообщил мистер Тремэйн, доселе молчавший.
- Ирландец? – лорд Говард презрительно скривил губы, - я ожидал от Вас большей разборчивости, миледи. Постойте, ирландец.... Неужто... Тремэйн, где та бумага, о которой Вы говорили мне утром?
- Я собирался передать её мистеру Полруану или в городской магистрат, милорд, - несколько неуверенно ответил мистер Тремэйн, - пока не успел, она у меня в кабинете. Я лично не очень доверяю анонимным доносам, но.. Вы разрешите? – Мистер Тремэйн вышел из комнаты и через минуту вернулся с упомянутой бумагой в руке. Его Лордство пробежал её глазами и торжествующе обернулся к Иоланте,
- Воистину неразборчивость, миледи! Если верить этому письму, ваш спутник – опасный мятежник, подлежащий аресту согласно «Rapparee Act» 1697 года, а за его голову объявлена награда.
- А кто написал письмо, милорд?, - парировала Иоланта почти мгновенно, но лорд Говард как опытный дипломат оценил выражение её лица в ничтожную паузу, - позвольте взглянуть? Прошу Вас,милорд, настолько-то Вы можете мне доверять?
Несколько неуверенно, лорд Говард выпустил письмо из рук – почерк показался знакомым и ему самому. Теперь настал черёд его собеседницы презрительно кривиться:
- Этот почерк я узнаю из тысячи, милорд. Этим почерком был написан ордер на мой арест... тогда, в Хишарте... за вычетом подписи Князя-Регента, разумеется. Это почерк Оливиуса Бекля, или, если хотите, Оливера Бакли - я уверена, что это именно он и его люди не далее как третьего дня оказали вооружённое сопротивление людям в мундирах Её Величества! А значит, он сам является преступником, подлежащим аресту! Неужели Вы поверите этой фальшивке?
- Поверю настолько, чтобы задержать Вашего кавалера и предложить ему объясниться, - коротко ответил Его Лордство. Тремэйн? До дома доктора всего полмили – пошлите кого-нибудь.
Мистер Тремэйн молча вышел подошёл к двери, рывком отворил её (при этом стоявшая рядом лана Эрколи услышала сдавленное «ой» и краем глаза увидела Молли, удирающую вверх по лестнице, закрывая рукой ушибленный лоб), и через несколько минут во дворе раздались звуки команды и звон подков.
Последующие полчаса или около того Его Лордство шагал крупными шагами по комнате, не глядя на собеседников. Иоланта провела несколько минут у окна с совершенно белым лицом, потом, по-видимому слегка успокоившись, присела рядом с ланой Эрколи.
Минуты тянулись, как готовая разорваться верёвка.
Мистер Тремэйн переступил порог с несколько обескураженным видом:
- Исчез, милорд. В доме одна экономка. Доктор уехал два дня назад – он собирается в действующую армию – а гость исчез за несколько минут до нашего появления.
- Найти! Его Лордство подавил ругательство и с почти откровенным раздражением взглянул на Иоланту, которая в свою очередь с трудом скрывала облегчение. Краем глаза она видела в окне то, на что не обратил внимание Его Лордство. На уже знакомой читателю сигнальной вышке горел огонь. Молодец Молли, вспомнила...
- Миледи, я прошу извинить меня, - напускная вежливость лорда Говарда напоминала сейчас тоненький слой льда на только что замёрзшем пруду, и вода под этим слоем была тоже ледяная, - Миледи, на карте судьба королевств, я не приму отказа и я готов на многое, чтобы выполнить свой долг. Буду откровенен: если будет необходимо, то метафора, которую Вы изволили употребить, говоря о предложенном Вам троне, вполне может быть воплощена в жизнь буквально.
- Простите? Надеюсь, Ваше Лордство не собирается уговаривать меня тем способом, которым, если верить слухам, уговаривали леди Джейн Грей? - осведомилась Иоланта, чуть бледнея и кусая губы.
- Напрасно надеетесь, миледи, - рубанул лорд Говард уже вполне откровенно, в очередной раз переходя с хишартского языка на общепонятный французский. Лично я – нет, конечно. Я мужчина и к тому же не прихожусь Вам родственником. Но уважаемая миссис Эрколи находится в отношении Вас in loco parentis, и я уверен, что она сделает всё необходимое, чтобы привести вас в чувство, миледи.
Лана Эрколи подняла на Его Лордство изумлённые глаза, а Иоланта, вспыхнув, вскочила с места и рванулась к двери. Мистер Тремэйн машинально преградил ей дорогу, но лорд Говард сделал ему знак:
- Пусть идёт, Тремэйн. А Вы возьмите пару слуг и проводите миледи в её комнату. Будет сопротивляться – имеете право применить силу.
Лано Астенес в свою очередь поднялся с места:
- Применять силу не понадобится, милорд - мне Её Высочество подчинится добровольно. Мы пойдём вместе.
Лорд Говард и лана Эрколи остались в комнате одни.
- Ваше Лордство, это чересчур, -лана Эрколи закрыла лицо руками, - я мало знаю о леди Джейн Грей – кроме того, что брак, на который она согласилась под розгами, кончился для неё плахой, - но у неё не было в прошлом того, что пришлось пережить Её Высочеству. Это страшная жестокость, Ваше Лордство. Её Высочество и так ещё не совсем поправилась... Она же сойдёт с ума окончательно, если её ещё раз...
Свою первую мысль - : «а если и так, что с того – всё равно она мне более не нужна, если не удастся разыграть карту сейчас» - лорд Говард, разумеется, не мог высказать вслух. Вместо этого, он высказался самую малость помягче:
- Что «ещё раз», уважаемая миссис Эрколи? Я не предлагаю бичевать её опять на площади – я лишь доверяю Вам выполнить Ваш долг. На карте судьба королевств, и я не позволю взбалмошной девчонке разрушать мои планы. Как я слышал, Вы уже сделали нечто подобное несколько недель назад, и она отнюдь не сошла с ума окончательно.
Кто проболтался? Садовник? Молли?. Лана Эрколи соображала, что сказать. Лорд Говард опередил её:
- Сударыня, я знаю Вас давно, ещё по Хишарте, как серьёзную, преданную и заслуживающую доверия особу. Вы не можете не понимать, что то, что я предлагаю – в правильно понятых интересах Вашей воспитанницы. И... я надеюсь, я не должен Вам напоминать, что и Вы, и господин Астенес, и миледи – мои гости и кое-чем мне обязаны. Так я могу рассчитывать на Вашу помощь, или мне попросить кого-нибудь другого – не так хорошо знакомого юной леди?
Лана Эрколи молчала несколько минут, потом тихо, очень тихо сказала:
- Я попробую уговорить её. Уговорить один на один...
- А если уговорить словами не получится...?
Что ж... лана Эрколи помедлила минуту и сказала тихо, но очень чётко:
- Если уговорить не получится, то я клянусь Вам моей честью хишартской дворянки, что виновная в этом будет основательно наказана именно тем способом, который Вы имеете в виду - и наказание продлится столько, сколько потребуется..
Отлично, - коротко одобрил Его Лордство. Я пошлю слугу в орешник. Он верный человек, не проболтается. Я... я очень рассчитываю, что Вы добьётесь результата, миссис Эрколи.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Expat. Kuno. Девушка в чёрном над белым утёсом
…
Оставшись один в комнате, лорд Говард погасил свечи и устроился в кресле у окна. Комната Иоланты находилась в противоположном крыле и была ярко освещена несколькими свечами. Окно, разумеется, было закрыто, но шторы задёрнуты не были. Лана Эрколи стояла спиной к окну, и лорд Говард не мог видеть выражения её лица, но несгибаемый поворот головы и прямая, как трость, спина выражали непреклонность. Иоланта, напротив, металась по комнате, заламывала руки и явно почти выкрикивала что-то не то вызывающее, не то умоляющее. Прошло четверть часа... полчаса.. три четверти. Лорд Говард не мог слышать стука в дверь, но увидел, как Лана Эрколи подошла к этой двери, впустив лано Астенеса, который молча подал ей длинный свёрток и вышел – явно чтобы занять вахту у дверей комнаты. Через несколько минут раздался стук в его собственную дверь и появился мистер Тремэйн:
- Меня попросили удалиться, Ваше Лордство. Господин Астенес вызвался постоять у двери сам. Я доверяю ему, Ваше Лордство.
Лорд Говард наморщил лоб, но тут напротив произошло нечто многообещающее. Лана Эрколи подошла к окну, чуть приподняла раму и вместо этого тщательно задёрнула шторы. Теперь вместо зрения лорд Говард и его управляющий (который в свою очередь немедленно открыл окно) должны были полагаться на слух, и первые полчаса без особого успеха – очевидно, лана Эрколи продолжала уговоры. Лорд Говард начал терять терпение:
- Тремэйн, Вам не кажется, что это затягивется до невозможности?
Словно отвечая ему, с другой стороны дома, из-за приоткрытого окна, раздался женский крик, крик боли – изрядно приглушённый, но весьма недвусмысленный. Лорд Говард провёл рукой по лицу и взглянул на своего управляющего, который опустил глаза. Ещё несколько дней назад его гостья заступалась перед ним за наказанного ребёнка – невозможно было представить себе, что сейчас ей самой, взрослой девушке и, с изрядной долей вероятности, будущей Императрице Хишарты, столь грубо напоминают её страшное прошлое... Второй крик, третий, по-прежнему приглушённый, но ещё более отчаянный.
- Зачем открыто окно? Что подумают слуги, Тремэйн?
- Подумают, что это Молли не выучила урока, Ваше Лордство, - ответил тот, не очень уверенно, - кроме того, окно едва приоткрыто, кто не вслушивается, может и не услышать.
Вскоре, однако, стало ясно, что списать крики на воспитание Молли вряд ли удастся – счёт давно перевалил за воспитательную дюжину, потом за две, три, а крики следовали один за другим регулярно, лишь изредка с чуть бОльшим перерывом, чем обычно.
И вот, наконец, затихли. Мистер Тремэйн молча зажёг свечи на столе и повернулся к двери – как раз когда в неё постучали. Лорд Говард кивнул, и мистер Тремэйн впустил в комнату лану Эрколи.
На почтенную даму страшно было смотреть. Бледное лицо было покрыто слезами, а в глазах стояло выражение почти физической, как показалось Его Лордству, муки, смешанной с гордостью. При всём своём нетерпении, Лорд Говард почувствовал такую смесь уважения и жалости, что вместо вертевшегося на языке вопроса начал со слов утешения:
- Прошу Вас, госпожа Эрколи, не убивайтесь так. Вы сдержали обещание и выполнили свой долг, Вы знаете и я знаю, что в конечном итоге это в интересах...и впервые за много месяцев вымолвил – Её Высочества...
- Да, - горько улыбнулась лана Эрколи, - я сдержала клятву, милорд. Я выполнила мой долг, и я защитила интересы Её Высочества.
Ну, и? – лорд Говард не мог более сдерживаться.
- Дайте нам времени до утра, милорд – Её Высочество сейчас... не в таком положении, чтобы разговаривать с Вами, но... я знаю Её Высочество и я чувствую, что, по эджезской поговорке, утро найдёт ответ там, где вечер его не видит.
Благодарю Вас, госпожа Эрколи, благодарю Вас - лорд Говард с облегчением вытер лоб. Я не забуду Вашей помощи и сообщу Его Светлости...Я рассчитываю увидеть и Вас, и Её Высочество утром, и можете начинать готовиться к путешествию в Хишарту. Сколько лет вы не были на родине? Три или четыре?
****
Оставшись один в комнате, лорд Говард погасил свечи и устроился в кресле у окна. Комната Иоланты находилась в противоположном крыле и была ярко освещена несколькими свечами. Окно, разумеется, было закрыто, но шторы задёрнуты не были. Лана Эрколи стояла спиной к окну, и лорд Говард не мог видеть выражения её лица, но несгибаемый поворот головы и прямая, как трость, спина выражали непреклонность. Иоланта, напротив, металась по комнате, заламывала руки и явно почти выкрикивала что-то не то вызывающее, не то умоляющее. Прошло четверть часа... полчаса.. три четверти. Лорд Говард не мог слышать стука в дверь, но увидел, как Лана Эрколи подошла к этой двери, впустив лано Астенеса, который молча подал ей длинный свёрток и вышел – явно чтобы занять вахту у дверей комнаты. Через несколько минут раздался стук в его собственную дверь и появился мистер Тремэйн:
- Меня попросили удалиться, Ваше Лордство. Господин Астенес вызвался постоять у двери сам. Я доверяю ему, Ваше Лордство.
Лорд Говард наморщил лоб, но тут напротив произошло нечто многообещающее. Лана Эрколи подошла к окну, чуть приподняла раму и вместо этого тщательно задёрнула шторы. Теперь вместо зрения лорд Говард и его управляющий (который в свою очередь немедленно открыл окно) должны были полагаться на слух, и первые полчаса без особого успеха – очевидно, лана Эрколи продолжала уговоры. Лорд Говард начал терять терпение:
- Тремэйн, Вам не кажется, что это затягивется до невозможности?
Словно отвечая ему, с другой стороны дома, из-за приоткрытого окна, раздался женский крик, крик боли – изрядно приглушённый, но весьма недвусмысленный. Лорд Говард провёл рукой по лицу и взглянул на своего управляющего, который опустил глаза. Ещё несколько дней назад его гостья заступалась перед ним за наказанного ребёнка – невозможно было представить себе, что сейчас ей самой, взрослой девушке и, с изрядной долей вероятности, будущей Императрице Хишарты, столь грубо напоминают её страшное прошлое... Второй крик, третий, по-прежнему приглушённый, но ещё более отчаянный.
- Зачем открыто окно? Что подумают слуги, Тремэйн?
- Подумают, что это Молли не выучила урока, Ваше Лордство, - ответил тот, не очень уверенно, - кроме того, окно едва приоткрыто, кто не вслушивается, может и не услышать.
Вскоре, однако, стало ясно, что списать крики на воспитание Молли вряд ли удастся – счёт давно перевалил за воспитательную дюжину, потом за две, три, а крики следовали один за другим регулярно, лишь изредка с чуть бОльшим перерывом, чем обычно.
И вот, наконец, затихли. Мистер Тремэйн молча зажёг свечи на столе и повернулся к двери – как раз когда в неё постучали. Лорд Говард кивнул, и мистер Тремэйн впустил в комнату лану Эрколи.
На почтенную даму страшно было смотреть. Бледное лицо было покрыто слезами, а в глазах стояло выражение почти физической, как показалось Его Лордству, муки, смешанной с гордостью. При всём своём нетерпении, Лорд Говард почувствовал такую смесь уважения и жалости, что вместо вертевшегося на языке вопроса начал со слов утешения:
- Прошу Вас, госпожа Эрколи, не убивайтесь так. Вы сдержали обещание и выполнили свой долг, Вы знаете и я знаю, что в конечном итоге это в интересах...и впервые за много месяцев вымолвил – Её Высочества...
- Да, - горько улыбнулась лана Эрколи, - я сдержала клятву, милорд. Я выполнила мой долг, и я защитила интересы Её Высочества.
Ну, и? – лорд Говард не мог более сдерживаться.
- Дайте нам времени до утра, милорд – Её Высочество сейчас... не в таком положении, чтобы разговаривать с Вами, но... я знаю Её Высочество и я чувствую, что, по эджезской поговорке, утро найдёт ответ там, где вечер его не видит.
Благодарю Вас, госпожа Эрколи, благодарю Вас - лорд Говард с облегчением вытер лоб. Я не забуду Вашей помощи и сообщу Его Светлости...Я рассчитываю увидеть и Вас, и Её Высочество утром, и можете начинать готовиться к путешествию в Хишарту. Сколько лет вы не были на родине? Три или четыре?
****
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Expat. Kuno. Девушка в чёрном над белым утёсом
Эпизод 19. Беда.
Лорд Говард позволил себе насладиться утренним отдыхом и спустился к завтраку в девятом часу, ожидая увидеть обеих дам, но застал только Лано Астенеса и мистера Тремэйна, занятых несколько натянутым разговором. В ответ на очевидный вопрос, мистер Тремэйн не мог сообщить ничего, а лано Астенес сообщил, что нашёл комнаты Иоланты и ланы Эрколи закрытыми и не смел беспокоить. Учитывая несколько необычные события и переживания последнего вечера, желание обеих дам отдохнуть утром было не так уж удивительно, и лорд Говард подавил своё нетерпение, вместо излишних распросов воздав должное простым, но свежим и – надо отдать должное рачительности мистера Тремэйна – отборным дарам усадебного хозяйства. Однако когда после завтрака прошло полчаса, его Лордство начал барабанить костяшками пальцев по столу и в конце концов коротко распорядился послать служанку проверить. Роль служанки Иоланты, как читатель, возможно, помнит, выполняла Молли, которая и была послана на разведку и, вернувшись, доложила, что комната пуста, потому что мисс Ланта, наверное, ушла к морю.
- Как к морю?!! Кто отпустил?!! Кто пропустил?
Мистер Тремэйн, не слушая продолжения, вскочил с места и рванулся к выходу сперва из столовой, а затем и из дома, на ходу схватив со стены мушкет. Лано Астенес, как всегда при шпаге, опять с трудом успевал за ним, по дороге к ним присоединились ещё двое из людей мистера Полруана, а во дворе – пара людей лорда Говарда, вооружённых чем попало.
Часовой у ведущей к морю калитки на краткий и не слишком вежливый вопрос удивлённо и несколько смущённо объяснил, что ему велено было следить, чтобы никто не проник в усадьбу, а насчёт не выпускать, мол, никаких приказаний не было... Мистер Тремэйн мельком подумал, нужно ли съездить дурню по зубам или чёрт с ним – в самом деле, кому могло прийти в голову, что кто-то в создавшихся обстоятельствах отправится гулять без охраны... – и в любом случае, были дела важнее.
-Когда? – бросил он на бегу.
-Два часа назад, - несмело ответил незадачливый часовой.
На тропинке, ведущей к берегу, мистер Тремэйн опять оказался впереди остальных и ещё издалека заметил одинокую женскую фигуру в чёрном плаще, застывшую над обрывом в хорошо знакомой и ему, и мистеру Астенесу недвижной позе.
Мистер Тремэйн вздохнул с облегчением и слегка замедлил шаг, так что бежавший следом Лано Астенес чуть не врезался в него.
Как оказалось, их облегчение было преждевременным.
Когда до обрыва оставалось буквально пара сотен шагов, шагах в пятидесяти за спиной чёрной фигуры на склоне, у выхода крутой тропинки, ведушей снизу, с пляжа, внезапно появилась вторая фигура – тоже чёрная, c маской вместо капюшона, но очевидно принадлежавшая мужчине, и мужчине дюжему – даже странно было, как он умудрился подняться по крутой тропинке вдоль склона, не привлекая внимание девушки над утёсом. Следом за первой фигурой над склоном уже маячила вторая, когда мистер Тремэйн, опомнившись от неожиданности, заорал: «Тревога! Сюда! Быстро!»
Женщина над склоном, помедлив бесконечные полсекунды, оглянулась, поняла ситуацию, и бросилась, подобрав платье, бежать в сторону усадьбы и приближающихся спасителей. За ней ринулись вновь появившиеся, быстро сокращая расстояние. Мистер Тремэйн сорвал с плеча мушкет, но медлил с выстрелом – враги бежали быстро, к тому же бегущая женщина заслоняла их, и мистер Тремэйн, естественно, боялся попасть в неё. Шаг в сторону от тропинки позволил ему прицелиться лучше, тем более, что к этому моменту расстояние между беглянкой и её преследователями сократилось настолько, что когда женщина пробежала мимо мистера Тремэйна и упала в объятия лано Астенеса, едва не уколовшись об обнажённую шпагу последнего, преследователи были буквально в десяти шагах.
- Стой!, - Крикнул мистер Тремэйн, поднимая мушкет.
Первый из нападавших резко отскочил в сторону, с неожиданной проворностью выхватил из-за пояса пистолет, прицелился было в женщину, потом, сообразив, что жизнь дороже, слегка повернул дуло и выстрелил вместо этого в мистера Тремэйна, который тоже нажал курок, но на долю секунды позже, пуля ушла в воздух, а сам управляющий, выронив ружьё, свалился на тропинку. Второго пистолета у нападавших, похоже, не было – они шли не на драку, а на охоту за беззащитной жертвой – так что, мгновенно оценив ситуацию, дюжий разбойник швырнул разряженный пистолет в женшину, крикнул «бежим, Григо», и оба, развернувшись, ринулись обратно. Стражники и слуги кинулись в погоню за ними, а лано Астенес наклонился над мистером Тремэйном, вытаскивая из кармана платок. Увы, опыт говорил ему, что переязка, скорее всего, уже не понадобится – и действительно, храбрый управляющий успел только выдохнуть: «Молли... Позаботьтесь.. » - прежде чем замолчать навсегда.
Лано Астенес молча поднялся.
- Я тоже слышала, лано Астенес, - произнёс голос за его спиной, - что мы наделали... Я говорила вам, я, я одна во всём виновата...
Лана Эрколи откинула чёрный капюшон и закрыла лицо руками. По рукам и лицу, смешиваясь со слезами, ползла струйка крови – брошенный пистолет задел-таки макушку.
- Да нет, обо мне не беспокойтесь... И ему уже не помочь. Но бедная моя девочка.. бедные мои девочки... Вы его узнали, Лано Астенес? Конечно Бекль... это его проклятое ухо со шрамом... и неожиданно добавила:
- Лано Астенес, Ваше вчерашнее предложение... убейте Бекля, и я согласна.
Эпизод 20 . Похищение, бегство и погоня.
- Лана Эрколи в горячке, - вздохнул лано Астенес, - и не может вспомнить, что произошло. Пистолет тяжёлый...
- Ясно, что они успели захватить молодую даму, - не очень уверенно предположил ещё слегка запыхавшийся мистер Полруан, явившийся на выстрелы с полудюжиной своих людей, - и похоже, что она нужна им живой, тела нигде не видно.
- Тогда почему они вернулись за госпожой Эрколи, и почему она стояла над морем без движения, а не бежала за помощью ? – недоверчиво нахмурился лорд Говард, - впрочем, на рассуждения времени нет, мы отправляемся в погоню. Эти мерзавцы убили моего управляющего, и я не успокоюсь, пока не увижу их в петле, или, лучше того, не прикончу сам… и пока не верну домой миледи, неважно, с ними ли она или.... с кем-то другим. Господин Астенес, вы остаётесь с госпожой Эрколи до нашего возвращения.
- С Вашего разрешения, Ваша светлость, я постараюсь догнать Вас, если лане Эрколе станет лучше... Моя шпага в Вашем распоряжении.
Лорд Говард посмотрел на него слегка недоверчиво, но возражать не стал.
…
В двух милях или около того к востоку от усадьбы дорога раздваивалась, точнее, дорога как таковая уходила на северо-восток, в сторону Бодмина, но на юго-восток, вдоль побережья, от неё отходила тропа – неудобная для колёсного транспорта, но вполне приличная для пешеходов и всадников. Лорд Говард и мистер Полруан не слишком хотели разделять свой небольшой отряд, но на их счастье в поле у развилки, за изгородью, паслись овцы, а при них присутствовали две овчарки, крепко спящий пастух и его, как решил лорд Говард, помощник. Впрочем, при внимательном осмотре помощник оказался помощницей, причём, похоже, помощницей не только в работе – ещё молодой и довольно привлекательной женщиной, если бы не побитое невзгодами лицо и не странный, слегка отсутствующий взгляд. Из всего отряда лорда Говарда только один человек увидел в этом лице и взгляде что-то смутно знакомое, но не думаю, что и он узнал, с кем имеет дело - несколько месяцев назад, когда он сидел на козлах коляски, везшей Иоланту и почтенную хишартскую пару в город, ему велели разворачиваться слишком быстро... а до того, если честно, он смотрел в основном не на лицо жертвы публичной экзекуции, а на другие части тела.
В ответ на очевидные вопросы пастух – явно перебравший вчера в кабачке – отрицательно помотал головой, зато его спутница довольно уверенно указала рукой в сторону дороги, уходящей на север. После весьма краткого совещания, лорд Говард и его люди ускакали по дороге.
Лано Астенес оказался на том же месте спустя час или около того. Вряд ли и он узнал пастушку, зато она узнала его, и в ответ на примерно такой же вопрос гораздо более уверенно указала в сторону тропы вдоль берега, по которой лано Астенес и поскакал co всей возможной поспешностью.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Expat. Kuno. Девушка в чёрном над белым утёсом
Эпизод 21. Большие планы и что может им помешать – старые враги сходятся снова – о любопытных галлюцинациях – об опрометчиво данных клятвах.
- Ты не можешь ехать быстрее, Руайри?
- Не думаю. Лошадь устала, всё-таки двое на одной, да на этой кляче и на свежей да в одиночку далеко не уедешь. Если бы ты могла взять в усадьбе вторую лошадь.
- Мне достаточно повезло, что я смогла выбраться из усадьбы сама, Руайри – у меня даже дорожной сумки нет, мы ведь шли якобы к морю на прогулку. Какая там лошадь – у меня и одежды-то толком нет, лана Эрколи велела Молли увести меня чёрным ходом в её комнатку в дальнем крыле и крепко закрыть окно... а утром вывела за ограду. Я не знаю, что она придумала... она и лано Астенес. Мне тревожно за них, сказать по правде... тем более, что мне всё кажется, что я смутно слышала сзади стрельбу, час назад, когда мы выезжали на эту тропинку...
Руайри не ответил, и Иоланта, поняв, что, видимо, отдалённая стрельба ей не послышалась, закончила: - «да, я знаю, другого выхода у нас не было».
-Увы, Лантан, я тоже выскочил из дома можно сказать в чём был – слава Богу, вовремя увидел сигнал на бакене, молодец Молли. Итак, имеем: одну лошадь на двоих, почти никаких пожитков, ничтожное количество денег, необычайно ценный алмаз, который паре подозрительных личностей не так-то просто будет продать так, чтобы их тут же не схватили... и, похоже, сразу две погони, и непонятно, какая хуже.
- A даже если бы у нас и были деньги... что мы, собственно, хотим делать, Руайри? В Хишарту я не вернусь. В Англии у нас земля горит под ногами. Во Францию нет дороги, да и не люблю я её. Куда дальше?
- У меня только одна идея, Лантан. Боюсь только, тебе она придётся не по духу.
- Если с тобой. Если нас оставят в покое, то мне всё равно.
- Ну что ж... Помнишь, я говорил тебе о старом друге нашей семьи? Замечательный человек, тоже «ирландский странник», авантюрист почище меня, бывал во всех возможных переделках на суше и на море, а лет десять назад выслужился до губернатора Ямайки. Как он сохранил должность после «Актов о причастии», ума не приложу, но – сохранил. По-моему, англичане просто не знают, что он католик. Да он и сам об этом вспоминает только тогда, когда ему это выгодно. Если мы доберёмся до Вест-Индии, он нас приютит, по крайней мере на первое время. Я его знаю. Но, Лантан... Ямайка - не самое комфортабельное место на свете. Здесь говорят, что это остров жаркий, как ад, нездоровый, как лазарет, опасный, как чума, и порОчный, как сам дьявол...
- К жаре мне не привыкать, Руайри, я сама из жаркой страны. А что до пороков... не верю, что можно быть порочнее кое-кого из людей, встретившихся мне в жизни...
Последние слова оказались, увы, очень кстати, как и упоминание Руайри о двух погонях. Издалека, от соединения приморской тропинки с другой, ведущей со стороны главной дороги, до них долетел стук копыт. Обернувшись, господин Руайри без труда увидел фигуры двух всадников, настигавших их на расстоянии нескольких сотен ярдов, и сразу же узнал одного из них. Иоланта, проследив за его взглядом, в свою очередь мгновенно поняла ситуацию. Оба взглянули вперёд, но не увидели ничего особо утешительного. Тропинка вилась вдоль обрывистого берега, то появляясь, то пропадая из поля зрения, а вдалеке, в паре миль, маячил мыс с небольшим зАмком или фортом – из серии укреплений, построенных полтораста лет назад по приказу Генриха Восьмого для защиты южного побережья от французских приватиров и берберийских корсаров. До слуха Иоланты и Руайри долетел сильно приглушённый звук военного сигнала – небольшой гарнизон замка готовился к полуденной смене караула у батареи – и тут же, перекрывая его, послышался ещё отдалённый, но неуклонно приближающийся стук копыт преследователей.
- Мы должны уйти от них, Руайри, скорее. Ты слишком устал, чтобы драться одному против двоих, особенно если один из них – Бекль. Вперёд!
- Бесполезно, Лантан. У них две свежие лошади, у нас одна усталая, и отнюдь не скаковая. Правило пяти фунтов, чтоб ему пусто было. Так что волей-неволей придётся не удирать, а драться. Давно я этого ждал. Ещё бы ружьё... но стрелять опасно – услышат в замке. Хорошо хоть то, что и Бакли в том же положении. Так, не теряем времени – давай-ка вон к тому перегибу.
Судьба действительно улыбнулась господину Руайри, послав ему удивительно удобную позицию. В несольких сотнях ярдов впереди тропинка проходила по узкому проходу между краем скалистого обрыва над морем и осыпающимся известняковым склоном, переходящим в очередные непроходимые скалы. К тому же перед перегибом был крутой подъём, непроходимый для всадника, которому обязательно пришлось бы на этом месте спешиться и вести лошадь в поводу. Господин Руайри затащил лошадь на этот подъём, втащил туда же за руку свою спутницу и занял оборонительную позицию со шпагой наголо. Оставалось самое трудное:
- Лантан, а ты скочи в замок. Живее! Тебя мне здесь не надо.
- Никуда я от тебя не отойду!
- Лантан, делай, как тебе велят! Скачи в замок и проси подмоги!
- Но тебя схватят! Ты так же вне закона, как и Бекль!
- Зато ты будешь в безопасности!
- Без тебя? Нет уж, я потеряла одного и больше...
- Лантан, я прошу, я требую, я приказываю, наконец!
- Приказываешь? Мне? Кто из нас особа королевской крови?...
Топот копыт преследователей слышался уже совсем близко. Времени на размышление не было, и Руайри, уже настроенный в глубине души на смертельный бой, в котором у него было не так уж много шансов, решился на необратимый шаг :
- Лантан, скачи в замок немедленно, а то, клянусь Иисусом, останусь в живых – задеру подол и так отделаю, что забудешь, как нас с тобой зовут, и некому будет жёлудем запустить!
Ответом ему было молчание, потом, через секунду, слабый топот копыт за спиной. Да. Этого она не простит – что угодно, только не это, после всего, что с ней было. Похоже, я потерял её навсегда – но даже это ерунда по сравнению с главным. Она останется жива.
Времени на дальнейшие размышления у него не было. Преследователи вылетели из-за поворота и остановились, помедлив, у начала подъёма. Двое врагов встретились взглядом и как-то буднично, почти без удивления, скорее тоном равнодушной констатации назвали друг друга по именам:
- Оливер Бакли.
- Руайри О’Каллаган. Я так и знал. Опять вы. Я должен был прикончить вас двенадцать лет назад – в бою при Бойне.
- Или я вас – у замка Балинити, или под Лимериком, или потом – Вы знаете.
- Знаю. Слушайте, Каллаган, я с удовольствием проткнул бы вас сегодня и закончил это дело навсегда. Но как христианин, я даю вам последний шанс. Сегодня мне нужны не вы, а девчонка.
- Не валяйте дурака, Бакли. Вы меня знаете. Кроме того, никто вам больше не нужен. Перед нашим отъездом в усадьбу пришло известие из Хишарты – герцог Эджезский предал вашего хозяина, князь Ла Хорн низложен и арестован. За трон Хишарты дерутся двое, и вашего покровителя среди них нет, Бакли, ваша миссия потеряла смысл.
- И вы ожидаете, что я этому поверю?
- Qod dishe-yu, lano Boecl? – осведомился не понимавший по-английски, но уловивший имя патрона подручный Бакли.
- Несёт околесицу, Григо, - отрезал его начальник. Последний шанс, Каллаган – шаг с дороги, и я оставлю вас в живых до следующей встречи, один на один. Где девчонка?
- Придите и возьмите, – процитировал Руайри О’Каллаган, в которого в своё время основательно вбили древнюю историю. И немедленно вслед за тем сам оказался в положении автора этих слов. Конечно, один против двоих – это не триста против целой армии, но эти двое были прекрасные фехтовальщики и к тому же не стали, как злодеи в дрянном романе, нападать по очереди. Они атаковали вдвоём, умело прикрывая друг друга и не давая противнику ни секунды отдыха от непрекращающейся атаки. Так драться Руайри О’Каллагану не приходилось никогда – ни тогда, когда он с отрядом таких же отчаянных и отчаявшихся не то партизан, не то разбойников выходил на ночные стычки в холмах Коннемары, ни тогда, когда шёл в атаку на торфяных топях под Атлоном, ни тогда, когда последним вскочил на уже поднимающийся крепостной мост во время первой осады Лимерика (все оставшиеся за рвом погибли), ни тогда, когда с отчаянным криком «Святой Патрик» атаковал артиллерийский конвой англичан у замка Балинити, ни даже в злосчастный день 1 июля 1690 года, когда в безнадёжной кавалерийской контратаке пытался прикрывать беспорядочный отход разбитой и деморализованной армии после катастрофы на реке Бойн.
В первые минуты обычно удачливого ирландца спасло то, что на узкой тропинке движения его противников поневоле были несколько скованы, а фронт, который приходилось защищать, ограничен. Но это преимущество не могло длиться бесконечно... Постепенно, по шагу, по полшага, по четвертьшага отбивающийся изо всех сил Руайри отступал выше и выше по склону – туда, где тропинка расширялась и враги могли напасть на него уже по-настоящему с двух сторон. Отступать, разумеется, приходилось вслепую – и в какой-то момент, как и следовало ожидать, Руайри зацепился-таки ногой за известняковый булыжник, торчащий в самой середине тропинки. Отчаянно балансируя, чтобы не шлёпнуться на спину, он на долю секунды потерял бдительность и вынужден был парировать очередной выпад Бекля не кинжалом, который держал в левой руке, а самой рукой – что, разумеется, стоило ему ранения. Ранение было не опасно само по себе, но... в игре опытных шахматистов потерянная пешка почти неотвратимо ведёт к потере партии, а Руайри Каллагану и так приходилось драться, скажем так, с одним ферзём против двух. Раненая рука потеряла ту долю быстроты движений, которая, быть может, одна спасала Руайри жизнь до сих пор... Григо был готов воспользоваться этим преимуществом и поставить рыжему бродяге стальной смертельный мат... и тут произошло нечто странное. Мокрый, высыхающий камень прибрежных скал вызывает, бывает, необычные оптические иллюзии, но вряд ли до сих пор кто-нибудь встречал на этой тропинке иллюзию столь натуральную.... Григо, готовящийся сделать решающий выпад, явственно увидел рядом с Руайри Каллаганом, на крутом сыпучем склоне, на котором, казалось бы, никому не устоять, силуэт второго противника – высокого, темноволосого, отчаянно красивого молодого человека, одетого по уже устаревшей моде времён доброго императора Иоахима и с изяществом опытного фехтовальщика угрожавшего длинной, очень знакомого образца шпагой его, Григо, левому флангу, который должен был защищать явно ничего не замечающий Бекль.. Самое странное, что Руайри О’Каллаган, судя по ошарашенному выражению его лица, тоже заметил эту необычную подмогу и соображал, как к ней относиться. Видение длилось долю секунды, но этой доли секунды было достаточно. Григо развернулся, чтобы защититься от новой опасности, сделал выпад – разумеется, пронзивший воздух – и при этом открыл правый бок шпаге Руайри, который автоматически, не думая, воспользовался этим промахом. С хриплым, чаячьим криком выронив клинок и схватившись за грудь, Григо сделал шаг назад, второй и, не пытаясь задержаться, покатился, увлекая за собой лавину «живых» камней, вниз по склону, туда, где в паре сотен футов внизу бился о белые корнуольские скалы неутомимый прибой. Крик оборвался всплеском, а Руайри О’Каллаган готов был поручиться, что его призрачный помощник отсалютовал шпагой, прежде чем раствориться в солёном морском воздухе и унестись, вопреки всем законам физики, навстречу приморскому бризу куда-то на запад или юго-запад... Долго раздумывать бедняге Руайри не приходилось – Бекль и один был очень опасным противником, а он, Руайри, был ранен и смертельно устал. И вновь звон клинков заглушал крики чаек и шум прибоя, и вновь шаг за шагом Руайри Каллаган оступал назад, медленно, но верно слабея от потери крови, а позади него предательски вырисовывалась новая известняковая ступенька, которой он, конечно, не мог видеть. Зато её отлично видел Бекль, глаза которого загорались жестокой радостью по мере того, как его противник, стиснув зубы и уже не пытаясь помогать себе левой рукой (против одного противника хватит и правой) по шагу, по полшага, по четвертьшага приближался к западне. На этот раз усталому и раненому Каллагану не удалось-таки удержаться на ногах – он не столько упал, сколько сел на каменную ступеньку, неуклюже и бесполезно выставив шпагу вперёд. Даже в этом положении он сумел-таки отбить первый удар Бекля (к удивлению последнего, применив при этом приём, хорошо известный хишартским гвардейцам, но очень плохо – во всей остальной Европе), но ясно было, что больше секунды-двух продержаться не удастся. Механически уворачиваясь, Руайри подумал (удивительно, как быстро думает человек в таких обстоятельствах) о том, какая молитва лучше всего подойдёт к случаю и есть ли смысл молиться перед смертью человеку с его послужным списком... В этот момент в далёком форте ударила полуденная пушка, с её звуком смешался другой, более близкий, и не верящий своим глазам Руайри О’Каллаган увидел, как Бекль, как минуту назад Григо, схватился за грудь и повалился на тропинку – только, в отличие от Григо, не вправо, в сторону моря, а влево, на склон. Подняв глаза, Руайри обнаружил позади себя на тропинке ту, кого несколько минут назад отправил за подмогой, угрожая Бог (и читатель) знает чем в случае неподчинения. Разумеется, за эти несколько минут привести подмогу было невозможно, да это и не потребовалось. Девушка сжимала в руках его, Руайри О’Каллагана, седельный пистолет, один из двух, разрешённых ему условиями Лимерикского договора и, скорее всего, тот самый, из которого она чуть не застрелила его несколько недель назад. Пистолет безобидно и устало дымился.
- Получилось, - гордо констатировала Иоланта, зачем-то дуя в дуло пистолета. Повозилась, пока заряжала, но – получилось ведь! Жаль, что это не князь Ла Хорн, но к этому у нас с тобой тоже был счёт, не правда ли?
Шевеля побелевшими губами, Руайри О’Каллаган медленно поднимался с тропинки. Он был храбрым человеком, и он был джентльменом, даже рыцарем, но... женщины существовали для того, чтобы их защищать и спасать – не для того, чтобы быть спасённым ими. В голове у него гремели пушки и пистолеты, в левой руке пульсировала боль, во рту смешивались привкусы крови, порохового дыма, морской соли, пыльцы чертополоха и известняковой пыли, а в ушах, перебивая друг друга, звенели два голоса, один из которых, как ни странно, был его собственным:
- Я неженка, господин Руайри, я недотрога, я очень боюсь боли...
- Клянусь Иисусом, Лантан, другой бы с тебя за такие штучки шкуру спустил.
- Ты со мной так не шути, Руайри. Ты никогда со мной так не шути...
- Лантан, скачи в зАмок немедленно, а то, клянусь Иисусом, останусь в живых – задеру подол и так отделаю, что забудешь, как нас с тобой зовут...
- Я неженка, я недотрога, я очень боюсь боли......
- Клянусь Иисусом, Лантан...
- Ты со мной так не шути, Руайри...
- Клянусь Иисусом, Лантан...
- Я неженка, я недотрога...
- Клятва, данная в трудное время, должна быть сдержана, даже если времена изменились.
- Я неженка, я недотрога, я очень боюсь боли......
- Клянусь Иисусом.
- Я неженка, я недотрога,
- Клянусь Иисусом.
- Клянусь Иисусом.
- Клянусь Иисусом.
- Ты не можешь ехать быстрее, Руайри?
- Не думаю. Лошадь устала, всё-таки двое на одной, да на этой кляче и на свежей да в одиночку далеко не уедешь. Если бы ты могла взять в усадьбе вторую лошадь.
- Мне достаточно повезло, что я смогла выбраться из усадьбы сама, Руайри – у меня даже дорожной сумки нет, мы ведь шли якобы к морю на прогулку. Какая там лошадь – у меня и одежды-то толком нет, лана Эрколи велела Молли увести меня чёрным ходом в её комнатку в дальнем крыле и крепко закрыть окно... а утром вывела за ограду. Я не знаю, что она придумала... она и лано Астенес. Мне тревожно за них, сказать по правде... тем более, что мне всё кажется, что я смутно слышала сзади стрельбу, час назад, когда мы выезжали на эту тропинку...
Руайри не ответил, и Иоланта, поняв, что, видимо, отдалённая стрельба ей не послышалась, закончила: - «да, я знаю, другого выхода у нас не было».
-Увы, Лантан, я тоже выскочил из дома можно сказать в чём был – слава Богу, вовремя увидел сигнал на бакене, молодец Молли. Итак, имеем: одну лошадь на двоих, почти никаких пожитков, ничтожное количество денег, необычайно ценный алмаз, который паре подозрительных личностей не так-то просто будет продать так, чтобы их тут же не схватили... и, похоже, сразу две погони, и непонятно, какая хуже.
- A даже если бы у нас и были деньги... что мы, собственно, хотим делать, Руайри? В Хишарту я не вернусь. В Англии у нас земля горит под ногами. Во Францию нет дороги, да и не люблю я её. Куда дальше?
- У меня только одна идея, Лантан. Боюсь только, тебе она придётся не по духу.
- Если с тобой. Если нас оставят в покое, то мне всё равно.
- Ну что ж... Помнишь, я говорил тебе о старом друге нашей семьи? Замечательный человек, тоже «ирландский странник», авантюрист почище меня, бывал во всех возможных переделках на суше и на море, а лет десять назад выслужился до губернатора Ямайки. Как он сохранил должность после «Актов о причастии», ума не приложу, но – сохранил. По-моему, англичане просто не знают, что он католик. Да он и сам об этом вспоминает только тогда, когда ему это выгодно. Если мы доберёмся до Вест-Индии, он нас приютит, по крайней мере на первое время. Я его знаю. Но, Лантан... Ямайка - не самое комфортабельное место на свете. Здесь говорят, что это остров жаркий, как ад, нездоровый, как лазарет, опасный, как чума, и порОчный, как сам дьявол...
- К жаре мне не привыкать, Руайри, я сама из жаркой страны. А что до пороков... не верю, что можно быть порочнее кое-кого из людей, встретившихся мне в жизни...
Последние слова оказались, увы, очень кстати, как и упоминание Руайри о двух погонях. Издалека, от соединения приморской тропинки с другой, ведущей со стороны главной дороги, до них долетел стук копыт. Обернувшись, господин Руайри без труда увидел фигуры двух всадников, настигавших их на расстоянии нескольких сотен ярдов, и сразу же узнал одного из них. Иоланта, проследив за его взглядом, в свою очередь мгновенно поняла ситуацию. Оба взглянули вперёд, но не увидели ничего особо утешительного. Тропинка вилась вдоль обрывистого берега, то появляясь, то пропадая из поля зрения, а вдалеке, в паре миль, маячил мыс с небольшим зАмком или фортом – из серии укреплений, построенных полтораста лет назад по приказу Генриха Восьмого для защиты южного побережья от французских приватиров и берберийских корсаров. До слуха Иоланты и Руайри долетел сильно приглушённый звук военного сигнала – небольшой гарнизон замка готовился к полуденной смене караула у батареи – и тут же, перекрывая его, послышался ещё отдалённый, но неуклонно приближающийся стук копыт преследователей.
- Мы должны уйти от них, Руайри, скорее. Ты слишком устал, чтобы драться одному против двоих, особенно если один из них – Бекль. Вперёд!
- Бесполезно, Лантан. У них две свежие лошади, у нас одна усталая, и отнюдь не скаковая. Правило пяти фунтов, чтоб ему пусто было. Так что волей-неволей придётся не удирать, а драться. Давно я этого ждал. Ещё бы ружьё... но стрелять опасно – услышат в замке. Хорошо хоть то, что и Бакли в том же положении. Так, не теряем времени – давай-ка вон к тому перегибу.
Судьба действительно улыбнулась господину Руайри, послав ему удивительно удобную позицию. В несольких сотнях ярдов впереди тропинка проходила по узкому проходу между краем скалистого обрыва над морем и осыпающимся известняковым склоном, переходящим в очередные непроходимые скалы. К тому же перед перегибом был крутой подъём, непроходимый для всадника, которому обязательно пришлось бы на этом месте спешиться и вести лошадь в поводу. Господин Руайри затащил лошадь на этот подъём, втащил туда же за руку свою спутницу и занял оборонительную позицию со шпагой наголо. Оставалось самое трудное:
- Лантан, а ты скочи в замок. Живее! Тебя мне здесь не надо.
- Никуда я от тебя не отойду!
- Лантан, делай, как тебе велят! Скачи в замок и проси подмоги!
- Но тебя схватят! Ты так же вне закона, как и Бекль!
- Зато ты будешь в безопасности!
- Без тебя? Нет уж, я потеряла одного и больше...
- Лантан, я прошу, я требую, я приказываю, наконец!
- Приказываешь? Мне? Кто из нас особа королевской крови?...
Топот копыт преследователей слышался уже совсем близко. Времени на размышление не было, и Руайри, уже настроенный в глубине души на смертельный бой, в котором у него было не так уж много шансов, решился на необратимый шаг :
- Лантан, скачи в замок немедленно, а то, клянусь Иисусом, останусь в живых – задеру подол и так отделаю, что забудешь, как нас с тобой зовут, и некому будет жёлудем запустить!
Ответом ему было молчание, потом, через секунду, слабый топот копыт за спиной. Да. Этого она не простит – что угодно, только не это, после всего, что с ней было. Похоже, я потерял её навсегда – но даже это ерунда по сравнению с главным. Она останется жива.
Времени на дальнейшие размышления у него не было. Преследователи вылетели из-за поворота и остановились, помедлив, у начала подъёма. Двое врагов встретились взглядом и как-то буднично, почти без удивления, скорее тоном равнодушной констатации назвали друг друга по именам:
- Оливер Бакли.
- Руайри О’Каллаган. Я так и знал. Опять вы. Я должен был прикончить вас двенадцать лет назад – в бою при Бойне.
- Или я вас – у замка Балинити, или под Лимериком, или потом – Вы знаете.
- Знаю. Слушайте, Каллаган, я с удовольствием проткнул бы вас сегодня и закончил это дело навсегда. Но как христианин, я даю вам последний шанс. Сегодня мне нужны не вы, а девчонка.
- Не валяйте дурака, Бакли. Вы меня знаете. Кроме того, никто вам больше не нужен. Перед нашим отъездом в усадьбу пришло известие из Хишарты – герцог Эджезский предал вашего хозяина, князь Ла Хорн низложен и арестован. За трон Хишарты дерутся двое, и вашего покровителя среди них нет, Бакли, ваша миссия потеряла смысл.
- И вы ожидаете, что я этому поверю?
- Qod dishe-yu, lano Boecl? – осведомился не понимавший по-английски, но уловивший имя патрона подручный Бакли.
- Несёт околесицу, Григо, - отрезал его начальник. Последний шанс, Каллаган – шаг с дороги, и я оставлю вас в живых до следующей встречи, один на один. Где девчонка?
- Придите и возьмите, – процитировал Руайри О’Каллаган, в которого в своё время основательно вбили древнюю историю. И немедленно вслед за тем сам оказался в положении автора этих слов. Конечно, один против двоих – это не триста против целой армии, но эти двое были прекрасные фехтовальщики и к тому же не стали, как злодеи в дрянном романе, нападать по очереди. Они атаковали вдвоём, умело прикрывая друг друга и не давая противнику ни секунды отдыха от непрекращающейся атаки. Так драться Руайри О’Каллагану не приходилось никогда – ни тогда, когда он с отрядом таких же отчаянных и отчаявшихся не то партизан, не то разбойников выходил на ночные стычки в холмах Коннемары, ни тогда, когда шёл в атаку на торфяных топях под Атлоном, ни тогда, когда последним вскочил на уже поднимающийся крепостной мост во время первой осады Лимерика (все оставшиеся за рвом погибли), ни тогда, когда с отчаянным криком «Святой Патрик» атаковал артиллерийский конвой англичан у замка Балинити, ни даже в злосчастный день 1 июля 1690 года, когда в безнадёжной кавалерийской контратаке пытался прикрывать беспорядочный отход разбитой и деморализованной армии после катастрофы на реке Бойн.
В первые минуты обычно удачливого ирландца спасло то, что на узкой тропинке движения его противников поневоле были несколько скованы, а фронт, который приходилось защищать, ограничен. Но это преимущество не могло длиться бесконечно... Постепенно, по шагу, по полшага, по четвертьшага отбивающийся изо всех сил Руайри отступал выше и выше по склону – туда, где тропинка расширялась и враги могли напасть на него уже по-настоящему с двух сторон. Отступать, разумеется, приходилось вслепую – и в какой-то момент, как и следовало ожидать, Руайри зацепился-таки ногой за известняковый булыжник, торчащий в самой середине тропинки. Отчаянно балансируя, чтобы не шлёпнуться на спину, он на долю секунды потерял бдительность и вынужден был парировать очередной выпад Бекля не кинжалом, который держал в левой руке, а самой рукой – что, разумеется, стоило ему ранения. Ранение было не опасно само по себе, но... в игре опытных шахматистов потерянная пешка почти неотвратимо ведёт к потере партии, а Руайри Каллагану и так приходилось драться, скажем так, с одним ферзём против двух. Раненая рука потеряла ту долю быстроты движений, которая, быть может, одна спасала Руайри жизнь до сих пор... Григо был готов воспользоваться этим преимуществом и поставить рыжему бродяге стальной смертельный мат... и тут произошло нечто странное. Мокрый, высыхающий камень прибрежных скал вызывает, бывает, необычные оптические иллюзии, но вряд ли до сих пор кто-нибудь встречал на этой тропинке иллюзию столь натуральную.... Григо, готовящийся сделать решающий выпад, явственно увидел рядом с Руайри Каллаганом, на крутом сыпучем склоне, на котором, казалось бы, никому не устоять, силуэт второго противника – высокого, темноволосого, отчаянно красивого молодого человека, одетого по уже устаревшей моде времён доброго императора Иоахима и с изяществом опытного фехтовальщика угрожавшего длинной, очень знакомого образца шпагой его, Григо, левому флангу, который должен был защищать явно ничего не замечающий Бекль.. Самое странное, что Руайри О’Каллаган, судя по ошарашенному выражению его лица, тоже заметил эту необычную подмогу и соображал, как к ней относиться. Видение длилось долю секунды, но этой доли секунды было достаточно. Григо развернулся, чтобы защититься от новой опасности, сделал выпад – разумеется, пронзивший воздух – и при этом открыл правый бок шпаге Руайри, который автоматически, не думая, воспользовался этим промахом. С хриплым, чаячьим криком выронив клинок и схватившись за грудь, Григо сделал шаг назад, второй и, не пытаясь задержаться, покатился, увлекая за собой лавину «живых» камней, вниз по склону, туда, где в паре сотен футов внизу бился о белые корнуольские скалы неутомимый прибой. Крик оборвался всплеском, а Руайри О’Каллаган готов был поручиться, что его призрачный помощник отсалютовал шпагой, прежде чем раствориться в солёном морском воздухе и унестись, вопреки всем законам физики, навстречу приморскому бризу куда-то на запад или юго-запад... Долго раздумывать бедняге Руайри не приходилось – Бекль и один был очень опасным противником, а он, Руайри, был ранен и смертельно устал. И вновь звон клинков заглушал крики чаек и шум прибоя, и вновь шаг за шагом Руайри Каллаган оступал назад, медленно, но верно слабея от потери крови, а позади него предательски вырисовывалась новая известняковая ступенька, которой он, конечно, не мог видеть. Зато её отлично видел Бекль, глаза которого загорались жестокой радостью по мере того, как его противник, стиснув зубы и уже не пытаясь помогать себе левой рукой (против одного противника хватит и правой) по шагу, по полшага, по четвертьшага приближался к западне. На этот раз усталому и раненому Каллагану не удалось-таки удержаться на ногах – он не столько упал, сколько сел на каменную ступеньку, неуклюже и бесполезно выставив шпагу вперёд. Даже в этом положении он сумел-таки отбить первый удар Бекля (к удивлению последнего, применив при этом приём, хорошо известный хишартским гвардейцам, но очень плохо – во всей остальной Европе), но ясно было, что больше секунды-двух продержаться не удастся. Механически уворачиваясь, Руайри подумал (удивительно, как быстро думает человек в таких обстоятельствах) о том, какая молитва лучше всего подойдёт к случаю и есть ли смысл молиться перед смертью человеку с его послужным списком... В этот момент в далёком форте ударила полуденная пушка, с её звуком смешался другой, более близкий, и не верящий своим глазам Руайри О’Каллаган увидел, как Бекль, как минуту назад Григо, схватился за грудь и повалился на тропинку – только, в отличие от Григо, не вправо, в сторону моря, а влево, на склон. Подняв глаза, Руайри обнаружил позади себя на тропинке ту, кого несколько минут назад отправил за подмогой, угрожая Бог (и читатель) знает чем в случае неподчинения. Разумеется, за эти несколько минут привести подмогу было невозможно, да это и не потребовалось. Девушка сжимала в руках его, Руайри О’Каллагана, седельный пистолет, один из двух, разрешённых ему условиями Лимерикского договора и, скорее всего, тот самый, из которого она чуть не застрелила его несколько недель назад. Пистолет безобидно и устало дымился.
- Получилось, - гордо констатировала Иоланта, зачем-то дуя в дуло пистолета. Повозилась, пока заряжала, но – получилось ведь! Жаль, что это не князь Ла Хорн, но к этому у нас с тобой тоже был счёт, не правда ли?
Шевеля побелевшими губами, Руайри О’Каллаган медленно поднимался с тропинки. Он был храбрым человеком, и он был джентльменом, даже рыцарем, но... женщины существовали для того, чтобы их защищать и спасать – не для того, чтобы быть спасённым ими. В голове у него гремели пушки и пистолеты, в левой руке пульсировала боль, во рту смешивались привкусы крови, порохового дыма, морской соли, пыльцы чертополоха и известняковой пыли, а в ушах, перебивая друг друга, звенели два голоса, один из которых, как ни странно, был его собственным:
- Я неженка, господин Руайри, я недотрога, я очень боюсь боли...
- Клянусь Иисусом, Лантан, другой бы с тебя за такие штучки шкуру спустил.
- Ты со мной так не шути, Руайри. Ты никогда со мной так не шути...
- Лантан, скачи в зАмок немедленно, а то, клянусь Иисусом, останусь в живых – задеру подол и так отделаю, что забудешь, как нас с тобой зовут...
- Я неженка, я недотрога, я очень боюсь боли......
- Клянусь Иисусом, Лантан...
- Ты со мной так не шути, Руайри...
- Клянусь Иисусом, Лантан...
- Я неженка, я недотрога...
- Клятва, данная в трудное время, должна быть сдержана, даже если времена изменились.
- Я неженка, я недотрога, я очень боюсь боли......
- Клянусь Иисусом.
- Я неженка, я недотрога,
- Клянусь Иисусом.
- Клянусь Иисусом.
- Клянусь Иисусом.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Expat. Kuno. Девушка в чёрном над белым утёсом
Эпизод 22. О сдержанных и несдержанных клятвах – о духе и букве - о некоторых применениях виски и других крепких средств.
Чуть пошатнувшись, Руайри перехватил шпагу, осторожно обследовал тело Бекля, убедился в том, что с этой стороны ожидать подвоха не приходится (простите, авторы не любят моменты в плохих боевиках, когда уже, казалось бы, убитый враг вскакивает опять, и поднадоевшая смертельная схватка начинается снова), после чего, поколебавшись секунду, уже менее осторожно обыскал дорожную сумку врага и аккуратно достал из неё увесистый кошелёк – Князь-Регент явно не поскупился на путевые расходы.
- Он был у меня в долгу, - вполголоса лаконично объяснил Руайри скорее себе самому, чем Иоланте, на которую почему-то избегал смотреть, - а терять нечего.
Перекрестившись, он подтянул тело Бекля к обрыву, спихнул его вниз и пробормотал молитву.
Спустившись к ждущим внизу лошадям и придирчиво осмотрев их, Руайри выбрал лошадь Григо как более свежую, завёл её на подъём и cтоль же лаконично спросил свою спутницу:
- На мужском седле доедешь?
Удивлённая такой переменой в поведении своего обычно столь же галантного, сколь и разговорчивого спутника, Иоланта кивнула, и два всадника продолжили путь – прочь от места схватки, мимо отворота на замок на мысу, мимо очередного узкого прохода над скалами, до тех пор, пока тропинка, по-прежнему следуя линии побережья, не начала расширяться. Тут Иоланта смогла нагнать Руайри, ехавшего впереди с физиономией нахмуренной, как небо на картинах Якоба ван Рейсдаля, и обратила внимание на его ещё кровоточащую руку:
- Дай перевяжу!
- А ты умеешь?
- Конечно. Я и корпию щипать умею, научилась, когда Лекши... она оборвала фразу, спешиваясь едва ли не быстрее своего гораздо более опытного спутника, которому, впрочем, мешала рука. Сбросить дорожный плащ он смог без труда, но вот расстелить его на траве вызвалась уже Иоланта. Опустившись на плащ рядом со своим спутником и порывшись в маленькой дорожной сумке, девушка извлекла из неё непонятно как застрявший там белый платок с геральдической рысью Эджеза, смочила его уголок «водой жизни» из фляжки Руайри и, закатав рукав, осторожно обработала рану, после чего примерилась было перевязать её тем же платком, но, увы, платок оказался мал размером.
- Даже на это не годится, - презрительно бросила Иоланта, задумалась на минуту, после чего уверенно бросила Руайри: « Отвернись».
- Отвернись? Она, что, забыла, при каких обстоятельствах мы с ней познакомились?А впрочем, всё понятно. Она выздоровела, оттаяла, преодолела своё прошлое, называй, как хочешь... Тогда это была мученица и отшельница, думающая только о прошлом и о мести за него и живущая по ту сторону стыда и боли. А теперь это снова нормальная девушка... обычная девушка, со всеми прелестями и всеми милыми слабостями, которых от обычной девушки можно ждать... только, наверное, умнее обычной девушки... чёрт возьми, и именно теперь я должен снова... теперь... но я дал клятву...
Позади него раздался треск раздираемой материи, вслед за чем его руку довольно умело забинтовали куском белой материи, вполне возможно, ещё совсем недавно касавшимся прелестной ножки его спутницы.... а может быть, и нет, - во всяком случае, забегая вперёд, рана не воспалилась, так что юбка – нижняя или нет, не знаю, - была явно весьма чистая.
Ну вот, - Иоланта удовлетворённо осмотрела дело своих рук и одёрнула рукав камзола своего спутника, - так должно быть лучше. Да что ты на меня так смотришь, Руайри? Что не так?
- Ла... Лантан, - Руайри запнулся, замолчал на мгновение и начал опять, изо всех сил пытаясь придать голосу твёрдость. Лантан, ты сделала именно то, чего я просил не делать. Ты вернулась, когда я отослал тебя в замок. Ты взяла в руки пистолет. Лантан, я предупреждал... я поклялся...
Иоланта стояла секунду с растерянным видом, после чего глаза её расширились – она поняла. В Руайри О’Каллагана, как я, кажется, уже упоминал, в своё время основательно вбили древнюю историю... но книги по истории того времени не были богаты иллюстрациями, а сейчас глазам Руайри предстала именно такая иллюстрация. Он увидел, какие были глаза у Юлия Цезаря, когда тот произносил свои последние слова. Кто имел на этот взгляд больше оснований - император или принцесса, - пожалуй, можно поспорить. С одной стороны, Цезарь получил нож в спину, а не что-нибудь менее страшное чуть пониже, а с другой, Брут был его другом, но он не спас Бруту жизнь и не отказался ради него от трона.
Кивнув на всё ещё расстеленный на траве плащ, Руайри вернулся к своей лошади и несколько неуверенно отцепил от седла хлыст для верховой езды. Оставшиеся несколько шагов дались ему, пожалуй, ещё труднее, чем драка на шпагах. Встав в двух шагах от не сдвинувшейся с места, не пошевелившейся Иоланты и глядя ей прямо в лицо, Руайри опять кивнул на расстеленный плащ. Только тут девушка, наконец, заговорила:
- Ты сильнее, Руайри. Руку я тебе перевязала, а кто кому спас жизнь раньше, мы будем разбираться долго. Ты можешь... ты можешь сделать это, сопротивляться я не буду... Но... и любить тебя больше не смогу. Прости. Если ты сделаешь это, мы уедем отсюда каждый своей дорогой и больше не встретимся никогда.
С последними словами она опустилась на колени на край плаща, молитвенно сложила руки и беззвучно зашевелила чуть вздрагивающими губами. Руайри не пытался разобраться, какую именно молитву она повторяет про себя – ему было не до латыни. Он стоял над коленопреклонённой Иолантой, глядя на неё немигающими глазами и несколько неуклюже сжимая в руке хлыст. Прошла минута. другая. Ни один из странной пары не изменил позу, не промолвил ни слова.... наконец, Руайри повернулся, нетвёрдыми ногами подошёл к обрыву, под которым шумело море, размахнулся и с тихим ругательством швырнул хлыст вниз.. хлыст ударился о камни посреди обрыва, отскочил под странным углом и с плеском шлёпнулся в воду в нескольких шагах от неприступного берега. Руайри сделал два или три шага назад, сел – или, скорее, свалился, - на влажную траву, обхватив голову руками, и остался сидеть в такой позе, не глядя на спутницу и, похоже, всерьёз ожидая, что его вот-вот поразит молния или что лужайка, на которой он сидит, съедет вместе с обрывом в море как та, другая, лужайка несколько месяцев назад.
Ничего подобного не произошло, зато позади Руайри раздался звук, похожий не то на вздох, не то на стон, и, непроизвольно обернувшись, тот увидел, что его недавнее наблюдение относительно обычных девушек с обычными слабостями оказалось не лишённым проницательности. С Иолантой произошло-таки то, чего она избежала в своё время во время публичного бичевания, а также во время (и после) недавней схватки над обрывом. Проще говоря, девушка хлопнулась в обморок.
Опыта обращения с подобными ситуациями у слегка опешившего Руайри не было. Воды, чтобы побрызгать на лицо, в округе не было видно, если не считать моря под обрывом, к которому не так-то просто было спуститься. Остатки виски во фляжке, которые можно было бы сунуть Иоланте под нос, ушли на обработку раны. Что делать-то? Пощёчину, вроде бы, дать можно... но женщину по лицу я бить не хочу... Стоп, а почему по лицу? Лихорадочным движением задрав лежащей на боку Иоланте подол и - без особого труда, в данном случае, - подавив мысли, неизбежно возникающие при виде открывшегося ему зрелища даже у очень встревоженного молодого человека, Руайри размахнулся и со всего размаха впечатал пятерню в распростёртые перед ним мраморно-белоснежные формы, и правда не очень-то считаясь с уже знакомыми ему шрамами. По телу Иоланты прошла дрожь, но так как явного эффекта заметно не было, то Руайри - решив, что семь бед – один ответ, - повторил операцию, в результате чего след пятерни на ягодицах Иоланты – после первого шлепка расплывчатый и бледно- розовый, - приобрёл вид, неприятно напомнивший католику Руайри о Красной Руке Ольстера. Руайри едва успел прикрыть враждебную эмблему О’Нейлов подолом юбки, как Иоланта зашевелилась, присела, наградила его странным взглядом – не то подозрительным, не то слегка насмешливым, не то благодарным, - после чего, без всякого перерыва и перехода, кинулась Руайри на шею, зажимая ему рот поцелуем более крепким и более пьянящим, чем некстати израсходованное содержимое фляжки.
Что сильнее ударило в голову обоим – поцелуй ли, или ещё свежая память о схватке над обрывом, или напряжение последних минут, - мы сказать не берёмся, но только движения их губ и рук становились всё более требовательными, всё более рискованными, и через несколько мгновений парочка повалилась на плащ, только что приведённые в порядок юбки оказались опять ненужной – и быстро устранённой -помехой, а к ним присоединились и некоторые другие предметы туалета.
Если бы ошалевший Руайри мог хоть сколько-то соображать во время последовавшего, то должен был бы признать, что его возлюбленная исключительно искусна в таких делах – почти подозрительно для молодой женщины, в жизни которой до него был только один мужчина. Одно из двух: либо господин Ла Кедлер не во всех отношениях был тем непрактичным, не от мира сего идеалистом, образ которого нарисовал себе мысленно Руайри, либо в южных, латинских странах некоторые девушки впитывают определённые навыки прямо из то знойного, то ласкового воздуха родины. Во всяком случае, через несколько минут Иоланта и Руайри оказались лежащими рядом на плаще, лишённые сил, как казалось обоим, даже для малейшего движения, так что любой новый враг, заставший нашу парочку врасплох, мог бы смело взять обоих любовников голыми руками за голые... не будем снижать тон повествования. Но, на счастье героев, Фортуна благоприятствует дуракам, влюблённым и, как почему-то говорят, ирландцам - хотя в начале XVIII века такое утверждение вызвало бы у его героев в лучшем случае горький смех.
В течении четверти часа или около того единственным движением в округе был мерный ход облаков над головами Руайри и Иоланты, да кружение морких птиц над утёсами, да мирное переступание щипавших траву лошадей. В конце коцнов, Иоланта пришла в себя, взглянула на несколько понизившееся солнце и приподнялась на локте. Первое, что она увидела, кроме лежащего без движения Руайри, был всё ещё валявшийся около плаща белый платок с геральдической рысью Эджеза. Иоланта усмехнулась, подобрала платок, вытерла им у себя между ног и швырнула платок в заросли чертополоха... после чего оделась, поцеловала Руайри в нос и чуть хрипло промолвила:
- Надо ехать, Лекши. Место открытое, мало ли что...
Она не заметила оговорки. Руайри, наоборот, оговорку заметил, но не стал указывать на неё Иоланте. Вместо этого он повторил в уме собственную клятву – «клянусь Иисусом, останусь в живых – задеру подол и так отделаю, что забудешь, как нас с тобой зовут..» - усмехнулся и, скрипнув зубами, приподнялся на здоровом локте... через несколько минут двое всадников продолжили путь, держась непозволительно близко друг к другу.
Лано Астенес появился на месте схватки спустя несколько часов. Лошадь Бекля (которую её хозяин, спешиваясь, не успел привязать и которая за эти несколько часов сильно уменьшила количество травы в окрестностях) встретила его приветственным ржанием. Непосвящённый прохожий, видимо, решил бы, что хозяин лошади отлучился в кусты дрока и только удивился бы его беспечности (хотя, с другой стороны, в Англии того времени можно было при некотором невезении попасть на виселицу и за меньшее преступление, чем кража лошади). Но Лано Астенес был достаточно опытен и знал, чего ищет. Обнажив на всякий случай шпагу, благо не очень понятно было, что и кто скрывается в тех самых кустах, и тщательно обследовав вытоптанную траву и следы на тропинке, лано Астенес, как и следовало ожидать, нашёл на камнях пятнышки крови в нескольких местах, нахмурился – и с замирающим сердцем заглянул под обрыв. Тело Григо, очевидно, отнесло отливом – настолько, что лано Астенес не до конца был уверен, что видит именно его, а не какой-нибудь кусок дерева с разбитого корабля, - но Бекль болтался на волнах в нескольких ярдах от берега, и был очень хорошо узнаваем. Исход случившегося здесь несколько часов назад был, таким образом, достаточно понятен. Лано Астенес вздохнул с облегчением, перекрестился, прислонив шпагу к камню, и только после этого поднял её и вложил в ножны – как показалось ему в следующее мгновение, слегка преждевременно. Из-за перегиба, который несколько часов назад защищал Руайри, как раз в эту минуту появились несколько вооружённых людей, показавшихся лано Астенесу красными в лучах заката. Если это были враги, то их было слишком много даже для такого опытного солдата, как лано Астенес. Впрочем, ещё через мгновение, присмотревшись, лано Астенес понял, что закат тут ни при чём, а вновь появившиеся – не из тех, с кем можно и нужно драться. Шли они со стороны форта на мысу, на них были не так давно введённые красные мундиры, и шедший впереди сержант явно был не прочь узнать, что, собственно, происходит на вверенном его службе побережьи.
Чуть пошатнувшись, Руайри перехватил шпагу, осторожно обследовал тело Бекля, убедился в том, что с этой стороны ожидать подвоха не приходится (простите, авторы не любят моменты в плохих боевиках, когда уже, казалось бы, убитый враг вскакивает опять, и поднадоевшая смертельная схватка начинается снова), после чего, поколебавшись секунду, уже менее осторожно обыскал дорожную сумку врага и аккуратно достал из неё увесистый кошелёк – Князь-Регент явно не поскупился на путевые расходы.
- Он был у меня в долгу, - вполголоса лаконично объяснил Руайри скорее себе самому, чем Иоланте, на которую почему-то избегал смотреть, - а терять нечего.
Перекрестившись, он подтянул тело Бекля к обрыву, спихнул его вниз и пробормотал молитву.
Спустившись к ждущим внизу лошадям и придирчиво осмотрев их, Руайри выбрал лошадь Григо как более свежую, завёл её на подъём и cтоль же лаконично спросил свою спутницу:
- На мужском седле доедешь?
Удивлённая такой переменой в поведении своего обычно столь же галантного, сколь и разговорчивого спутника, Иоланта кивнула, и два всадника продолжили путь – прочь от места схватки, мимо отворота на замок на мысу, мимо очередного узкого прохода над скалами, до тех пор, пока тропинка, по-прежнему следуя линии побережья, не начала расширяться. Тут Иоланта смогла нагнать Руайри, ехавшего впереди с физиономией нахмуренной, как небо на картинах Якоба ван Рейсдаля, и обратила внимание на его ещё кровоточащую руку:
- Дай перевяжу!
- А ты умеешь?
- Конечно. Я и корпию щипать умею, научилась, когда Лекши... она оборвала фразу, спешиваясь едва ли не быстрее своего гораздо более опытного спутника, которому, впрочем, мешала рука. Сбросить дорожный плащ он смог без труда, но вот расстелить его на траве вызвалась уже Иоланта. Опустившись на плащ рядом со своим спутником и порывшись в маленькой дорожной сумке, девушка извлекла из неё непонятно как застрявший там белый платок с геральдической рысью Эджеза, смочила его уголок «водой жизни» из фляжки Руайри и, закатав рукав, осторожно обработала рану, после чего примерилась было перевязать её тем же платком, но, увы, платок оказался мал размером.
- Даже на это не годится, - презрительно бросила Иоланта, задумалась на минуту, после чего уверенно бросила Руайри: « Отвернись».
- Отвернись? Она, что, забыла, при каких обстоятельствах мы с ней познакомились?А впрочем, всё понятно. Она выздоровела, оттаяла, преодолела своё прошлое, называй, как хочешь... Тогда это была мученица и отшельница, думающая только о прошлом и о мести за него и живущая по ту сторону стыда и боли. А теперь это снова нормальная девушка... обычная девушка, со всеми прелестями и всеми милыми слабостями, которых от обычной девушки можно ждать... только, наверное, умнее обычной девушки... чёрт возьми, и именно теперь я должен снова... теперь... но я дал клятву...
Позади него раздался треск раздираемой материи, вслед за чем его руку довольно умело забинтовали куском белой материи, вполне возможно, ещё совсем недавно касавшимся прелестной ножки его спутницы.... а может быть, и нет, - во всяком случае, забегая вперёд, рана не воспалилась, так что юбка – нижняя или нет, не знаю, - была явно весьма чистая.
Ну вот, - Иоланта удовлетворённо осмотрела дело своих рук и одёрнула рукав камзола своего спутника, - так должно быть лучше. Да что ты на меня так смотришь, Руайри? Что не так?
- Ла... Лантан, - Руайри запнулся, замолчал на мгновение и начал опять, изо всех сил пытаясь придать голосу твёрдость. Лантан, ты сделала именно то, чего я просил не делать. Ты вернулась, когда я отослал тебя в замок. Ты взяла в руки пистолет. Лантан, я предупреждал... я поклялся...
Иоланта стояла секунду с растерянным видом, после чего глаза её расширились – она поняла. В Руайри О’Каллагана, как я, кажется, уже упоминал, в своё время основательно вбили древнюю историю... но книги по истории того времени не были богаты иллюстрациями, а сейчас глазам Руайри предстала именно такая иллюстрация. Он увидел, какие были глаза у Юлия Цезаря, когда тот произносил свои последние слова. Кто имел на этот взгляд больше оснований - император или принцесса, - пожалуй, можно поспорить. С одной стороны, Цезарь получил нож в спину, а не что-нибудь менее страшное чуть пониже, а с другой, Брут был его другом, но он не спас Бруту жизнь и не отказался ради него от трона.
Кивнув на всё ещё расстеленный на траве плащ, Руайри вернулся к своей лошади и несколько неуверенно отцепил от седла хлыст для верховой езды. Оставшиеся несколько шагов дались ему, пожалуй, ещё труднее, чем драка на шпагах. Встав в двух шагах от не сдвинувшейся с места, не пошевелившейся Иоланты и глядя ей прямо в лицо, Руайри опять кивнул на расстеленный плащ. Только тут девушка, наконец, заговорила:
- Ты сильнее, Руайри. Руку я тебе перевязала, а кто кому спас жизнь раньше, мы будем разбираться долго. Ты можешь... ты можешь сделать это, сопротивляться я не буду... Но... и любить тебя больше не смогу. Прости. Если ты сделаешь это, мы уедем отсюда каждый своей дорогой и больше не встретимся никогда.
С последними словами она опустилась на колени на край плаща, молитвенно сложила руки и беззвучно зашевелила чуть вздрагивающими губами. Руайри не пытался разобраться, какую именно молитву она повторяет про себя – ему было не до латыни. Он стоял над коленопреклонённой Иолантой, глядя на неё немигающими глазами и несколько неуклюже сжимая в руке хлыст. Прошла минута. другая. Ни один из странной пары не изменил позу, не промолвил ни слова.... наконец, Руайри повернулся, нетвёрдыми ногами подошёл к обрыву, под которым шумело море, размахнулся и с тихим ругательством швырнул хлыст вниз.. хлыст ударился о камни посреди обрыва, отскочил под странным углом и с плеском шлёпнулся в воду в нескольких шагах от неприступного берега. Руайри сделал два или три шага назад, сел – или, скорее, свалился, - на влажную траву, обхватив голову руками, и остался сидеть в такой позе, не глядя на спутницу и, похоже, всерьёз ожидая, что его вот-вот поразит молния или что лужайка, на которой он сидит, съедет вместе с обрывом в море как та, другая, лужайка несколько месяцев назад.
Ничего подобного не произошло, зато позади Руайри раздался звук, похожий не то на вздох, не то на стон, и, непроизвольно обернувшись, тот увидел, что его недавнее наблюдение относительно обычных девушек с обычными слабостями оказалось не лишённым проницательности. С Иолантой произошло-таки то, чего она избежала в своё время во время публичного бичевания, а также во время (и после) недавней схватки над обрывом. Проще говоря, девушка хлопнулась в обморок.
Опыта обращения с подобными ситуациями у слегка опешившего Руайри не было. Воды, чтобы побрызгать на лицо, в округе не было видно, если не считать моря под обрывом, к которому не так-то просто было спуститься. Остатки виски во фляжке, которые можно было бы сунуть Иоланте под нос, ушли на обработку раны. Что делать-то? Пощёчину, вроде бы, дать можно... но женщину по лицу я бить не хочу... Стоп, а почему по лицу? Лихорадочным движением задрав лежащей на боку Иоланте подол и - без особого труда, в данном случае, - подавив мысли, неизбежно возникающие при виде открывшегося ему зрелища даже у очень встревоженного молодого человека, Руайри размахнулся и со всего размаха впечатал пятерню в распростёртые перед ним мраморно-белоснежные формы, и правда не очень-то считаясь с уже знакомыми ему шрамами. По телу Иоланты прошла дрожь, но так как явного эффекта заметно не было, то Руайри - решив, что семь бед – один ответ, - повторил операцию, в результате чего след пятерни на ягодицах Иоланты – после первого шлепка расплывчатый и бледно- розовый, - приобрёл вид, неприятно напомнивший католику Руайри о Красной Руке Ольстера. Руайри едва успел прикрыть враждебную эмблему О’Нейлов подолом юбки, как Иоланта зашевелилась, присела, наградила его странным взглядом – не то подозрительным, не то слегка насмешливым, не то благодарным, - после чего, без всякого перерыва и перехода, кинулась Руайри на шею, зажимая ему рот поцелуем более крепким и более пьянящим, чем некстати израсходованное содержимое фляжки.
Что сильнее ударило в голову обоим – поцелуй ли, или ещё свежая память о схватке над обрывом, или напряжение последних минут, - мы сказать не берёмся, но только движения их губ и рук становились всё более требовательными, всё более рискованными, и через несколько мгновений парочка повалилась на плащ, только что приведённые в порядок юбки оказались опять ненужной – и быстро устранённой -помехой, а к ним присоединились и некоторые другие предметы туалета.
Если бы ошалевший Руайри мог хоть сколько-то соображать во время последовавшего, то должен был бы признать, что его возлюбленная исключительно искусна в таких делах – почти подозрительно для молодой женщины, в жизни которой до него был только один мужчина. Одно из двух: либо господин Ла Кедлер не во всех отношениях был тем непрактичным, не от мира сего идеалистом, образ которого нарисовал себе мысленно Руайри, либо в южных, латинских странах некоторые девушки впитывают определённые навыки прямо из то знойного, то ласкового воздуха родины. Во всяком случае, через несколько минут Иоланта и Руайри оказались лежащими рядом на плаще, лишённые сил, как казалось обоим, даже для малейшего движения, так что любой новый враг, заставший нашу парочку врасплох, мог бы смело взять обоих любовников голыми руками за голые... не будем снижать тон повествования. Но, на счастье героев, Фортуна благоприятствует дуракам, влюблённым и, как почему-то говорят, ирландцам - хотя в начале XVIII века такое утверждение вызвало бы у его героев в лучшем случае горький смех.
В течении четверти часа или около того единственным движением в округе был мерный ход облаков над головами Руайри и Иоланты, да кружение морких птиц над утёсами, да мирное переступание щипавших траву лошадей. В конце коцнов, Иоланта пришла в себя, взглянула на несколько понизившееся солнце и приподнялась на локте. Первое, что она увидела, кроме лежащего без движения Руайри, был всё ещё валявшийся около плаща белый платок с геральдической рысью Эджеза. Иоланта усмехнулась, подобрала платок, вытерла им у себя между ног и швырнула платок в заросли чертополоха... после чего оделась, поцеловала Руайри в нос и чуть хрипло промолвила:
- Надо ехать, Лекши. Место открытое, мало ли что...
Она не заметила оговорки. Руайри, наоборот, оговорку заметил, но не стал указывать на неё Иоланте. Вместо этого он повторил в уме собственную клятву – «клянусь Иисусом, останусь в живых – задеру подол и так отделаю, что забудешь, как нас с тобой зовут..» - усмехнулся и, скрипнув зубами, приподнялся на здоровом локте... через несколько минут двое всадников продолжили путь, держась непозволительно близко друг к другу.
Лано Астенес появился на месте схватки спустя несколько часов. Лошадь Бекля (которую её хозяин, спешиваясь, не успел привязать и которая за эти несколько часов сильно уменьшила количество травы в окрестностях) встретила его приветственным ржанием. Непосвящённый прохожий, видимо, решил бы, что хозяин лошади отлучился в кусты дрока и только удивился бы его беспечности (хотя, с другой стороны, в Англии того времени можно было при некотором невезении попасть на виселицу и за меньшее преступление, чем кража лошади). Но Лано Астенес был достаточно опытен и знал, чего ищет. Обнажив на всякий случай шпагу, благо не очень понятно было, что и кто скрывается в тех самых кустах, и тщательно обследовав вытоптанную траву и следы на тропинке, лано Астенес, как и следовало ожидать, нашёл на камнях пятнышки крови в нескольких местах, нахмурился – и с замирающим сердцем заглянул под обрыв. Тело Григо, очевидно, отнесло отливом – настолько, что лано Астенес не до конца был уверен, что видит именно его, а не какой-нибудь кусок дерева с разбитого корабля, - но Бекль болтался на волнах в нескольких ярдах от берега, и был очень хорошо узнаваем. Исход случившегося здесь несколько часов назад был, таким образом, достаточно понятен. Лано Астенес вздохнул с облегчением, перекрестился, прислонив шпагу к камню, и только после этого поднял её и вложил в ножны – как показалось ему в следующее мгновение, слегка преждевременно. Из-за перегиба, который несколько часов назад защищал Руайри, как раз в эту минуту появились несколько вооружённых людей, показавшихся лано Астенесу красными в лучах заката. Если это были враги, то их было слишком много даже для такого опытного солдата, как лано Астенес. Впрочем, ещё через мгновение, присмотревшись, лано Астенес понял, что закат тут ни при чём, а вновь появившиеся – не из тех, с кем можно и нужно драться. Шли они со стороны форта на мысу, на них были не так давно введённые красные мундиры, и шедший впереди сержант явно был не прочь узнать, что, собственно, происходит на вверенном его службе побережьи.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Expat. Kuno. Девушка в чёрном над белым утёсом
Эпизод 24. Заключение. Беглецы и странники. Заслуженные и незаслуженные награды. Неожиданная встреча и расставание.
В Плимуте, как и в любом портовом городе, вечер, даже ранний, - колоритное время (а какое время в таких городах не колоритное). В многочисленных портовых кабачках собирающаяся толпа (значительную долю которой составляли матросы) начинала горланить песни, пара припозднившихся кораблей торопились отдать якорь в безопасной гавани до заката, салютуя защищавшей вход в порт батарее, из Цитадели доносились звуки рожков и барабанов, а на одинокой скале, видневшейся на горизонте в море, зажёгся Эддистонский маяк, ещё не разрушенный штормом.
На улицах чуть подальше от порта размещались постоялые дворы и гостинницы попристойнее портовых кабачков, для публики почище – портовый гомон доносился, конечно, и сюда, но в несколько приглушённом виде. Именно в одно из этих заведений, с гордым названием The Red Lion Inn, и зашёл, придерживая шляпу правой рукой (обычно это делают левой) вполне респектабельно одетый господин при шпаге, с лёгким ирландским акцентом поприветсвовавший хозяина, отдававшего распоряжения паре служанок во дворе. Руайри О’Каллаган был, как очевидно признает читатель, не лишён ни сообразительности, ни опыта, и справедливо решил, что именно в таком месте – не слишком простонародном, но и не слишком аристократическом – его и его спутницу будут искать меньше всего, а кошелёк Бекля сделал такую маскировку вполне возможной.
Поднявшись по скрипучей лестнице на второй этаж, где вдоль огибавшей двор заведения галереи располагались жилые комнаты, Руайри постучал в дверь одной из них условным стуком, и его немедленно впустили.
- Всё в порядке, Лантан, - сообщил Руайри, скорее по привычке потирая уже не слишком болевшую левую руку, - шторм прошёл, отплытие завтра в два часа пополудни. Даже не верится, столько дней ждали... Но знала бы ты, о чём все разговоры в порту... Похоже, что известия подтверждаются!
…
Перед тем, как ступить на корабль перед долгим путешествием, человек не слишком к таким путешествиям привычный старается подольше почувствовать под ногами твёрдую землю. Прошло уже добрых полчаса с тех пор, как носильщики занесли их не слишком многочисленный багаж в каюту, но Иоланта и Руайри ещё стояли на портовой набережной у мола, говоря о предстоящем путешествии и, разумеется, о новостях – что было неудивительно, поскольку последние составляли тему немалой части разговоров в порту, особенно среди команд кораблей, готовящихся к отплытию курсом на запад или юго-запад.
На пол-реплики Иоланта осеклась и, оборвав разговор, рванулась вперёд. Руайри обернулся и почти бегом последовал за ней.
По набережной вдоль пирсов, по узкому проходу вдоль бухт канатов и гор ящиков и сундуков, двигалась странная маленькая компания. Впереди выступал высокий, сутулый господин лет сорока пяти, облачённый, как и в начале нашей истории, в знававшую лучшие времена одежду иностранного покроя. Он не сразу заметил Иоланту и Руайри и продолжал озирать портовую суматоху с выражением, сочетавшим обычное для него несколько угрюмое собственное достоинство с явной озабоченностью (лано Астенес явно искал среди ряда пришвартованных кораблей один, нужный, но не ожидал, что найти его в портовой суматохе будет так трудно). За ним с трудом поспевала дама средних лет в чёрном плаще с капюшоном, тоже знакомом читателю по началу нашей истории, державшая за руку (по крайней мере в этом ситуация явно отличалась от начала рассказа) девочку лет десяти или двенадцати, тоже одетую в чёрное. Разумеется, именно она первая заметила Иоланту и, вырвав руку, кинулась к ней с очевидным криком
- «Мисс Ланта»!
- Тише, Молли, ради Бога, - Иоланта обернулась, c облегчением констатировав, что в портовой суматохе никто вроде бы не обратил на этот крик внимания, после чего, не долго думаю, присела на корточки и обняла Молли, чмокнув её прямо в нос.
- Не волнуйтесь, ваше высочество, - произнёс знакомый голос рядом, - насколько мне известно, Вас более не ищут и искать не будут.
- Значит, лорд Говард уже узнал, - обернулась Иоланта, поднимаясь на ноги.
- Раньше, чем все остальные, - cообщила лана Эрколи, - он встретился с гонцом из Плимута, когда пытался гнаться за Вашими.... похитителями. Видимо, тому объяснили в порту, что лорд Говард здесь, и ехать ему нужно не в Лондон, а гораздо ближе. То есть это тогда лорд Говард был здесь – сейчас он уже в пути, возвращается в Лондон, а может, уже вернулся. В Корнуолле ему стало нечего делать, как только стало известно, что герцог Эджезский признал поражение в обмен на амнистию, и император Юлиан коронован. Все говорят: было три игрока, остался один. Откровенно говоря, мне было даже обидно, как мгновенно Его Лордство потерял к Вам всякий интерес, Ваше высочество. К Вам... и к нам тоже. Он даже не выплатил лано Астенесу награду, а ведь обещал... правда, дал денег на дорогу, но непонятно, хватит ли их до Хишарты. Но нет худа без добра – теперь мы все свободные люди.
- Ну что Вы, лана Эрколи, - слабо улыбнулась Иоланта, - это важнее всего. А что за...
- Эрколи Астенес, - мягко поправила её собеседница, - отец Коллинз обвенчал нас с лано Астенесом три дня назад, перед отъездом из усадьбы. Я дала лано Астенесу обещание, и потом, мы должны быть женаты, чтобы удочерить Молли.
- Удочерить Молли? А как же мистер Тремэйн? – Иоланта увидела выражение лица собеседницы, с опозданием оценила тот факт, что Молли, как и лана Эрколи, в чёрном, и закрыла рот рукой. Молли героически сумела не разреветься, пока лана Эрколи очень коротко рассказывала Иоланте факты, уже известные читателю. Подошедший лано Астенес поднял девочку на руки, как трёхлетнюю, с неожиданной нежностью.
- Но по крайней мере его гибель не прошла неотомщённой, - закончила лана Эрколи, - не знаю, слышали ли вы, но лано Астенесу удалось догнать и убить Бекля. За это ему и обещали награду. Награду не выплатили – но по крайней мере этого врага у нас больше нет.
Неизвестно, кто раскрыл рот шире – Иоланта или тихо подошедший Руайри – но тот и другая справились со своим изумлением с похвальной быстротой, только Руайри обменялся взглядом с лано Астенесом. Тот еле заметно пожал плечами, как бы говоря «так вышло», и Руайри по здравом размышлении согласился, что другого выхода, кроме как признать себя победителем в схватке над обрывом, у лано Астенеса не было – если бы у неё были другие участники, дальнейшая погоня и поиски были бы неизбежны. Лано Астенес тем временем заверил лану Эрколи, что кроме её, лано Эрколи (разумеется, он сказал по имени «Анабелла») руки, другой награды ему, лано Астенесу, не нужно.
- Но что мы всё говорим о нас, - опомнилась лана Эрколи – у вас что?
Иоланта и Руайри не успели начать объяснения, как главное из них было дано без их участия - подбежавший сзади запыхавшийся юнга с их корабля объяснил, что капитан просит всех пассажиров подняться на борт поскорее, и неожиданную встречу пришлось завершать так же внезапно, как она и началась.
Лано Астенес отсалютовал поднимавшимся на борт по трапу шпагой, лана Эрколи поднесла к глазам платок, Молли изо всех сил махала рукой и посылала воздушные поцелуи. На середине трапа Иоланта вдруг остановилась, подняв правую руку к горлу, словно задыхаясь, после чего, ловко обойдя поднимавшегося за ней Руайри, сбежала вниз, подбежала к Молли, вложила ей в руку что-то, похожее на маленький хрустальный шарик, коротко бросила опешившей лане Эрколи «присмотрите внимательно» и, не оглядываясь, взбежала на борт.
Безбожно затянутый эпилог.
Сначала хорошая новость. О дальнейшей судьбе одного персонажа этой истории авторы кое-что знают. Молли (в хишартском произношении Амалия) ла Астенес, в замужестве Ла Манта, по праву известна как одна из тех талантливых, эксцентричных и необыкновенных женщин, которых подарила миру эпоха Просвещения. Вот уже три столетия её перевод шекспировских сонетов считается каноническим в хишартской литературе, не говоря о переводах из Джона Донна, Бэкона, Филдинга и Свифта... Впрочем, читавшие «Вертихвостку» будут неправы, если сочтут лану Амалию неким образцом респектабельности. Некоторые исследователи считают (хотя доказать это трудно), что вызвавшие в своё время немалый скандал анонимные переводы на хишартский язык некоторых рискованных стихов графа Рочестера и на английский – Тицианы Ла Торле в действительности принадлежат ей же. Может быть, и так, а может быть, и нет. Но одно ясно: хишартские поэты, а вслед за ними некоторые историки, пролили немало слёз о судьбе трагической и романтической Иоланты... Но если верить тому, что написано выше (а авторы своим собственным словам, естественно, верят!), то получается так, что, её главным вкладом в культуру и историю её страны оказывается то, что она – со скуки ли или по доброте душевной – обучила хишартскому языку маленькую служанку. Обучила, заметьте, не прибегая – вопреки нравам времени – ни к чему строже мягких словесных увещеваний...
Увы, это всё, чем мы можем порадовать читателя. Авторы ничего больше не знают достоверно о судьбе бывшей принцессы Иоланты. Эпохальный труд хишартской исследовательницы Паолы Ютте «Флагелляция в Хишарте», в своё время переведённый на русский язык одним из авторов, справедливо указывает на то, что о её судьбе существует несколько вполне правдоподобных гипотез. Увы, мы мало можем к ним добавить. Нам неизвестно, сколько прожила она после описанных здесь событий, и неизвестно даже, была ли она счастлива с Руайри – учитывая характер обоих, это отнюдь не данность. Тем более, что о дальнейшей судьбе Руайри О’Каллагана тоже мало что известно, хотя соответсвующее имя то и дело мелькает в хрониках Вест-Индии, Вирджинии и Новой Англии, не говоря о метрополии. Не представляется вполне возможной и попытка проследить, было ли у этой пары потомство, хотя фамилия – действительно весьма распространённая на Изумрудном Острове – многократно повторяется в истории и старого, и Нового Света. Весьма любопытная гипотеза высказана в мало известной и мало цитируемой статье - D.Howden and M.D.L. Callaghan, “Amalia (Mollie) La Manta and Anglo-Hishartan cultural exchanges in the early Georgian period”, Mid-Atlantic History Review, V. 94, pp. 94-118, 1980. Однако даже авторам этой публикации не удалось уверенно связать имя Руайри О’Каллагана ни с тем Шоном О’Каллаганом, который сложил голову 16 апреля 1746 года под Каллоденом близ Инвернесса в Шотландии, сражаясь в рядах «Ирландских пикетов» армии Красавчика Чарли. Ни с тем Джереми О’Каллаганом, который вернул себе расположение британских властей, участвуя в отражении попытки вторжения американской армии генерала Арнольда в Канаду в декабре 1775 года. Ни с его двоюродным братом, успешно воевавшим на противоположной стороне и ставшим впоследствии сенатором от штата Нью-Йорк. Ни с Руайри (опять Руайри – может быть, это не случайно) О’Каллаганом, которому удалось избежать виселицы после восстания «объединённых ирландцев» 1798 года, исчезнув бесследно, как говорят некоторые – опять за океан. Ни с тем Томасом Каллаганом (видимо, примерно в середине XIX века фамилия утратила частицу “О”), который привёл на голодающую родину предков два корабля с продовольствием, собранным в Новом Свете, осенью 1848 года. Ни с тем Руайри (опять Руайри...) Каллаганом, судопромышленником из Оттавы, который вернулся в Ирландию в 1860х годах задолго до того, как «возвращение диких гуcей» стало массовым явлением... ни с его сыном, политиком-националистом и блестящим адвокатом доктором Оуэйном Каллаганом, ни, соответственно, с его детьми – профессором истории Майклом (Micheal D.L. Callaghan – один из авторов упомянутой статьи) и писательницей Алессандрой. Однако рыжие волосы Руайри и рыжеватые – его избранницы, а также характер обоих и склонность попадать в неприятные ситуации вполне определённого рода, внушают некоторую надежду. Если и правда так, то всё получается довольно красиво, дамы и господа. Круг замкнулся, последняя повесть сошлась с первой, и по крайней мере один из авторов может со спокойной совестью попрощаться с читателем навсегда, ибо вряд ли будет ещё писать тематические рассказы. Странные бывают коллизии.
Обсудить на Форуме
В Плимуте, как и в любом портовом городе, вечер, даже ранний, - колоритное время (а какое время в таких городах не колоритное). В многочисленных портовых кабачках собирающаяся толпа (значительную долю которой составляли матросы) начинала горланить песни, пара припозднившихся кораблей торопились отдать якорь в безопасной гавани до заката, салютуя защищавшей вход в порт батарее, из Цитадели доносились звуки рожков и барабанов, а на одинокой скале, видневшейся на горизонте в море, зажёгся Эддистонский маяк, ещё не разрушенный штормом.
На улицах чуть подальше от порта размещались постоялые дворы и гостинницы попристойнее портовых кабачков, для публики почище – портовый гомон доносился, конечно, и сюда, но в несколько приглушённом виде. Именно в одно из этих заведений, с гордым названием The Red Lion Inn, и зашёл, придерживая шляпу правой рукой (обычно это делают левой) вполне респектабельно одетый господин при шпаге, с лёгким ирландским акцентом поприветсвовавший хозяина, отдававшего распоряжения паре служанок во дворе. Руайри О’Каллаган был, как очевидно признает читатель, не лишён ни сообразительности, ни опыта, и справедливо решил, что именно в таком месте – не слишком простонародном, но и не слишком аристократическом – его и его спутницу будут искать меньше всего, а кошелёк Бекля сделал такую маскировку вполне возможной.
Поднявшись по скрипучей лестнице на второй этаж, где вдоль огибавшей двор заведения галереи располагались жилые комнаты, Руайри постучал в дверь одной из них условным стуком, и его немедленно впустили.
- Всё в порядке, Лантан, - сообщил Руайри, скорее по привычке потирая уже не слишком болевшую левую руку, - шторм прошёл, отплытие завтра в два часа пополудни. Даже не верится, столько дней ждали... Но знала бы ты, о чём все разговоры в порту... Похоже, что известия подтверждаются!
…
Перед тем, как ступить на корабль перед долгим путешествием, человек не слишком к таким путешествиям привычный старается подольше почувствовать под ногами твёрдую землю. Прошло уже добрых полчаса с тех пор, как носильщики занесли их не слишком многочисленный багаж в каюту, но Иоланта и Руайри ещё стояли на портовой набережной у мола, говоря о предстоящем путешествии и, разумеется, о новостях – что было неудивительно, поскольку последние составляли тему немалой части разговоров в порту, особенно среди команд кораблей, готовящихся к отплытию курсом на запад или юго-запад.
На пол-реплики Иоланта осеклась и, оборвав разговор, рванулась вперёд. Руайри обернулся и почти бегом последовал за ней.
По набережной вдоль пирсов, по узкому проходу вдоль бухт канатов и гор ящиков и сундуков, двигалась странная маленькая компания. Впереди выступал высокий, сутулый господин лет сорока пяти, облачённый, как и в начале нашей истории, в знававшую лучшие времена одежду иностранного покроя. Он не сразу заметил Иоланту и Руайри и продолжал озирать портовую суматоху с выражением, сочетавшим обычное для него несколько угрюмое собственное достоинство с явной озабоченностью (лано Астенес явно искал среди ряда пришвартованных кораблей один, нужный, но не ожидал, что найти его в портовой суматохе будет так трудно). За ним с трудом поспевала дама средних лет в чёрном плаще с капюшоном, тоже знакомом читателю по началу нашей истории, державшая за руку (по крайней мере в этом ситуация явно отличалась от начала рассказа) девочку лет десяти или двенадцати, тоже одетую в чёрное. Разумеется, именно она первая заметила Иоланту и, вырвав руку, кинулась к ней с очевидным криком
- «Мисс Ланта»!
- Тише, Молли, ради Бога, - Иоланта обернулась, c облегчением констатировав, что в портовой суматохе никто вроде бы не обратил на этот крик внимания, после чего, не долго думаю, присела на корточки и обняла Молли, чмокнув её прямо в нос.
- Не волнуйтесь, ваше высочество, - произнёс знакомый голос рядом, - насколько мне известно, Вас более не ищут и искать не будут.
- Значит, лорд Говард уже узнал, - обернулась Иоланта, поднимаясь на ноги.
- Раньше, чем все остальные, - cообщила лана Эрколи, - он встретился с гонцом из Плимута, когда пытался гнаться за Вашими.... похитителями. Видимо, тому объяснили в порту, что лорд Говард здесь, и ехать ему нужно не в Лондон, а гораздо ближе. То есть это тогда лорд Говард был здесь – сейчас он уже в пути, возвращается в Лондон, а может, уже вернулся. В Корнуолле ему стало нечего делать, как только стало известно, что герцог Эджезский признал поражение в обмен на амнистию, и император Юлиан коронован. Все говорят: было три игрока, остался один. Откровенно говоря, мне было даже обидно, как мгновенно Его Лордство потерял к Вам всякий интерес, Ваше высочество. К Вам... и к нам тоже. Он даже не выплатил лано Астенесу награду, а ведь обещал... правда, дал денег на дорогу, но непонятно, хватит ли их до Хишарты. Но нет худа без добра – теперь мы все свободные люди.
- Ну что Вы, лана Эрколи, - слабо улыбнулась Иоланта, - это важнее всего. А что за...
- Эрколи Астенес, - мягко поправила её собеседница, - отец Коллинз обвенчал нас с лано Астенесом три дня назад, перед отъездом из усадьбы. Я дала лано Астенесу обещание, и потом, мы должны быть женаты, чтобы удочерить Молли.
- Удочерить Молли? А как же мистер Тремэйн? – Иоланта увидела выражение лица собеседницы, с опозданием оценила тот факт, что Молли, как и лана Эрколи, в чёрном, и закрыла рот рукой. Молли героически сумела не разреветься, пока лана Эрколи очень коротко рассказывала Иоланте факты, уже известные читателю. Подошедший лано Астенес поднял девочку на руки, как трёхлетнюю, с неожиданной нежностью.
- Но по крайней мере его гибель не прошла неотомщённой, - закончила лана Эрколи, - не знаю, слышали ли вы, но лано Астенесу удалось догнать и убить Бекля. За это ему и обещали награду. Награду не выплатили – но по крайней мере этого врага у нас больше нет.
Неизвестно, кто раскрыл рот шире – Иоланта или тихо подошедший Руайри – но тот и другая справились со своим изумлением с похвальной быстротой, только Руайри обменялся взглядом с лано Астенесом. Тот еле заметно пожал плечами, как бы говоря «так вышло», и Руайри по здравом размышлении согласился, что другого выхода, кроме как признать себя победителем в схватке над обрывом, у лано Астенеса не было – если бы у неё были другие участники, дальнейшая погоня и поиски были бы неизбежны. Лано Астенес тем временем заверил лану Эрколи, что кроме её, лано Эрколи (разумеется, он сказал по имени «Анабелла») руки, другой награды ему, лано Астенесу, не нужно.
- Но что мы всё говорим о нас, - опомнилась лана Эрколи – у вас что?
Иоланта и Руайри не успели начать объяснения, как главное из них было дано без их участия - подбежавший сзади запыхавшийся юнга с их корабля объяснил, что капитан просит всех пассажиров подняться на борт поскорее, и неожиданную встречу пришлось завершать так же внезапно, как она и началась.
Лано Астенес отсалютовал поднимавшимся на борт по трапу шпагой, лана Эрколи поднесла к глазам платок, Молли изо всех сил махала рукой и посылала воздушные поцелуи. На середине трапа Иоланта вдруг остановилась, подняв правую руку к горлу, словно задыхаясь, после чего, ловко обойдя поднимавшегося за ней Руайри, сбежала вниз, подбежала к Молли, вложила ей в руку что-то, похожее на маленький хрустальный шарик, коротко бросила опешившей лане Эрколи «присмотрите внимательно» и, не оглядываясь, взбежала на борт.
Безбожно затянутый эпилог.
Сначала хорошая новость. О дальнейшей судьбе одного персонажа этой истории авторы кое-что знают. Молли (в хишартском произношении Амалия) ла Астенес, в замужестве Ла Манта, по праву известна как одна из тех талантливых, эксцентричных и необыкновенных женщин, которых подарила миру эпоха Просвещения. Вот уже три столетия её перевод шекспировских сонетов считается каноническим в хишартской литературе, не говоря о переводах из Джона Донна, Бэкона, Филдинга и Свифта... Впрочем, читавшие «Вертихвостку» будут неправы, если сочтут лану Амалию неким образцом респектабельности. Некоторые исследователи считают (хотя доказать это трудно), что вызвавшие в своё время немалый скандал анонимные переводы на хишартский язык некоторых рискованных стихов графа Рочестера и на английский – Тицианы Ла Торле в действительности принадлежат ей же. Может быть, и так, а может быть, и нет. Но одно ясно: хишартские поэты, а вслед за ними некоторые историки, пролили немало слёз о судьбе трагической и романтической Иоланты... Но если верить тому, что написано выше (а авторы своим собственным словам, естественно, верят!), то получается так, что, её главным вкладом в культуру и историю её страны оказывается то, что она – со скуки ли или по доброте душевной – обучила хишартскому языку маленькую служанку. Обучила, заметьте, не прибегая – вопреки нравам времени – ни к чему строже мягких словесных увещеваний...
Увы, это всё, чем мы можем порадовать читателя. Авторы ничего больше не знают достоверно о судьбе бывшей принцессы Иоланты. Эпохальный труд хишартской исследовательницы Паолы Ютте «Флагелляция в Хишарте», в своё время переведённый на русский язык одним из авторов, справедливо указывает на то, что о её судьбе существует несколько вполне правдоподобных гипотез. Увы, мы мало можем к ним добавить. Нам неизвестно, сколько прожила она после описанных здесь событий, и неизвестно даже, была ли она счастлива с Руайри – учитывая характер обоих, это отнюдь не данность. Тем более, что о дальнейшей судьбе Руайри О’Каллагана тоже мало что известно, хотя соответсвующее имя то и дело мелькает в хрониках Вест-Индии, Вирджинии и Новой Англии, не говоря о метрополии. Не представляется вполне возможной и попытка проследить, было ли у этой пары потомство, хотя фамилия – действительно весьма распространённая на Изумрудном Острове – многократно повторяется в истории и старого, и Нового Света. Весьма любопытная гипотеза высказана в мало известной и мало цитируемой статье - D.Howden and M.D.L. Callaghan, “Amalia (Mollie) La Manta and Anglo-Hishartan cultural exchanges in the early Georgian period”, Mid-Atlantic History Review, V. 94, pp. 94-118, 1980. Однако даже авторам этой публикации не удалось уверенно связать имя Руайри О’Каллагана ни с тем Шоном О’Каллаганом, который сложил голову 16 апреля 1746 года под Каллоденом близ Инвернесса в Шотландии, сражаясь в рядах «Ирландских пикетов» армии Красавчика Чарли. Ни с тем Джереми О’Каллаганом, который вернул себе расположение британских властей, участвуя в отражении попытки вторжения американской армии генерала Арнольда в Канаду в декабре 1775 года. Ни с его двоюродным братом, успешно воевавшим на противоположной стороне и ставшим впоследствии сенатором от штата Нью-Йорк. Ни с Руайри (опять Руайри – может быть, это не случайно) О’Каллаганом, которому удалось избежать виселицы после восстания «объединённых ирландцев» 1798 года, исчезнув бесследно, как говорят некоторые – опять за океан. Ни с тем Томасом Каллаганом (видимо, примерно в середине XIX века фамилия утратила частицу “О”), который привёл на голодающую родину предков два корабля с продовольствием, собранным в Новом Свете, осенью 1848 года. Ни с тем Руайри (опять Руайри...) Каллаганом, судопромышленником из Оттавы, который вернулся в Ирландию в 1860х годах задолго до того, как «возвращение диких гуcей» стало массовым явлением... ни с его сыном, политиком-националистом и блестящим адвокатом доктором Оуэйном Каллаганом, ни, соответственно, с его детьми – профессором истории Майклом (Micheal D.L. Callaghan – один из авторов упомянутой статьи) и писательницей Алессандрой. Однако рыжие волосы Руайри и рыжеватые – его избранницы, а также характер обоих и склонность попадать в неприятные ситуации вполне определённого рода, внушают некоторую надежду. Если и правда так, то всё получается довольно красиво, дамы и господа. Круг замкнулся, последняя повесть сошлась с первой, и по крайней мере один из авторов может со спокойной совестью попрощаться с читателем навсегда, ибо вряд ли будет ещё писать тематические рассказы. Странные бывают коллизии.
Обсудить на Форуме
Каталоги нашей Библиотеки: