Встреча
Он не сводит глаз с моих рук, вцепившихся в чашку горячего кофе. Его взгляд, пристальный, но с открытой незлой усмешкой, заставляет сердце колотиться быстрее.
- Тебе не идёт, - негромко произносит он.
Я знаю. Я знаю, что кофе – не для меня, что надо было заказать чай, но я и не собираюсь его пить. Всё равно в горло не полезет. Я просто цепляюсь за эту чашку, как за маленький горячий якорь посреди холодного океана, бушующего вокруг меня.
Совсем недавно между нами всё было хорошо. До тех пор, пока смесь дурацкого безрассудства и желания покрасоваться не дёрнула меня за язык. Вернее, за пальцы на клавиатуре.
- Зачем мы здесь? – его голос разрывает неловкую тишину. – Ты ничего не написала.
Конечно, я не объясняла причину, когда просила о встрече. Вернее, мою цель. Как можно это сказать? Как можно описать словами что-то, что и понять-то трудно, о чём подумать стыдно и страшно?
Может быть, после я об этом напишу. Не смогу не написать. Потом порву, выброшу, и напишу заново. И так несколько раз...
Тёплый летний полдень – хоть завтра и обещали дождь, - лёгкий ветерок, шумит листва в парке вокруг уличного кафе. Всё тихо, мирно и безобидно. Было бы, если бы мне сейчас не пришлось сидеть, хватаясь за чашку кофе, как за соломинку, и пытаясь озвучить непредставимое.
Слова путаются в голове, мнутся в горле, спотыкаются на языке и с трудом вываливаются наружу, пока я пытаюсь объяснить, насколько я сожалею.
Выходит полный сумбур, он вроде как понимает меня, но я-то надеюсь, что не только поймёт, но и простит, посмеётся, скажет: «да брось, мелочь!» - а вместо этого он невозмутимо смотрит на меня, откинувшись на спинку плетёного стула.
- Я... я бы хотела, чтобы ты простил меня. На самом деле простил.
- Я не в обиде, - он спокойно отпивает из чашки и вроде как наслаждается моей нервозностью, но взгляд его так же холоден, как и прежде, и даже остывающий кофе не может его растопить.
Чашка звякает о блюдце.
- Да я сама себя не прощу! – слова тугими комками продираются сквозь гортань. – Мне... мне это нужно! Пожалуйста!
- Что именно тебе нужно?
- Накажи меня, - едва слышно.
- Как?
Губы дрожат, когда я каконец выдавливаю непроизносимое:
- Выпори меня.
- Ты уверена, что этого хочешь?
Да. Нет. Не знаю. Я могу лишь кивнуть. Наверное, хочу. Но мне очень страшно.
Он чуть улыбается, вроде соглашаясь. Потом улыбка исчезает, холод в голосе теплеет, но взгляд остаётся таким же серьёзным.
- Тогда я лучше сразу скажу, как это будет происходить.
Так, как он выговаривает это «происходить», заставляет моё сердце пропустить удар.
- Мы приедем в мой дом. Ты разденешься. Подойдёшь к креслу. Тому, которое напротив рояля. Перегнёшься через него. И я выпорю тебя так, как сочту нужным.
Кажется, мои губы онемели, они не слушаются, когда я пытаюсь что-то промямлить в ответ. Да, конечно, я сама предложила всё сделать так, как хочет он, но не предполагала, что это будет настолько по-его.
- Мне... мне что, надо штаны снимать?...
Он фиксирует меня глазами, медленно, отпивая из своей чашки. Вот ему-то кофе как раз «идёт». От его взгляда мне хочется уменьшиться, слиться со стулом, а лучше вообще провалиться под землю.
- И всё остальное тоже.
Кровь жарким потоком приливает к щекам, я припадаю к чашке губами, мысленно ныряя в неё с головой. Хорошо, что из-за волос не видно горящие уши.
Он хочет, чтобы я полностью разделась?...
Когда-нибудь, может, в следующей жизни, у меня хватит сил поднять на него глаза – и увидеть в них такую же непреклонную уверенность.
Он не поступится. Или я сейчас соглашусь, и всё будет так, как он описал. Или нет.
Значит, нет!
- Ты же хотела искупить вину и сама предложила игру по моим правилам. Но ты в любой момент сможешь отказаться.
Отказаться? А потом? Жить дальше, всё время вспоминая о глупой ошибке?
- Нет, я...
Уже непонятно, от чего моя чашка больше греется – от почти остывшего кофе или от моих пальцев, давящих на неё.
- Что тебя смущает?
Смущает? Перехватывает дыхание, наполняет горячей волной стыда и парализует язык. А он сидит с таким видом, будто мы беседуем о завтрашнем дождике.
- Да меня ещё никогда...
- Не раздевали?
У меня горят уже не только уши; кровь стучит в висках, а слова перемешиваются в голове в бессмысленную кашу и застревают в горле.
Не пороли! Вообще никогда! Ну, не так. Не в наказание за вину, не... по чьему-то сценарию! И уж тем более, не раздевая!
А он не торопится. Он сидит напротив, откинувшись на спинку стула, и попивая кофе. Прямой, неподвижный и невозмутимый, как скала.
Вскочить, развернуться и уйти, швырнув в него чашкой напоследок.
Нет, не уйти, сбежать. Сбежать от того, что заслужила легкомысленной жестокостью, и жить дальше с гложущим чувством вины. Сбежать от самой себя, своих страхов и своей ответственности.
- Тогда определись уже, что же ты хочешь?
Набираю воздух, глубоко-глубоко, и выдавливаю:
- Я согласна.
- Хорошо. Но тогда это будет по моим правилам.
- А... потом?
- Потом мы оба забудем про это мелкое недоразумение. Но постарайся больше не повторять.
Резче, чем надо, он ставит свою чашку на блюдце, и глаза вспыхивают непонятной искрой.
- Поехали.
Сердце бьёт последний раз, обрывается, и ухает куда-то в пропасть.
-Сейчас?!
- А когда?
------------
Оно чёрное, это кресло. Мягкое, обитое гладкой кожей, и с деревянными резными подлокотниками. Эта прохладная чёрная кожа прилипает к моей горячей, жмётся к бёдрам и животу. Покрепче сжать ноги, вцепиться в подлокотники, стиснуть зубы. Выровнять сбившееся дыхание. Куда там! Ну, давай уже... давай... нет сил ждать...
Пальцы белеют от хватки за гладкое дерево.
Как бесконечно длились минуты, пока я боролась с одеждой, как джинсы вдруг стали слишком тесными и никак не хотели слезать. Как последние кусочки ткани, последняя бесполезная защита, отделяющие «нет, только не это» от «да что уж теперь...» упали на кучку остального. Он всё время смотрел на мои пальцы, которые путались друг в друге и во всех этих пуговицах, кнопках, молниях, застёжках, которые дрожали и немели, пытаясь оттянуть момент, когда... А он стоял напротив, добродушно наблюдая и не торопя. Но эта неторопливость не успокаивала, а наоборот – «зачем спешить, никуда ты теперь не денешься». Как пришлось шагнуть к чёрному креслу, прижаться к его спинке и – нагнуться, упираясь в подлокотники. Нет, не нагнуться, а нырнуть вниз головой в тот самый холодный океан, который скоро станет очень горячим. Пальцы сами вцепляются в дерево, и сами закусываются дрожащие губы, и сжимаются ягодицы, и хочется уменьшиться, провалиться куда-то, исчезнуть; и лёгкое движение воздуха, когда он встаёт рядом, пускает мурашки по обнажённой коже. Какой-то шорох... он выдёргивает из шлёвок свой ремень и наматывает на руку, звякнув пряжкой. Нет, я этого не вижу, не хочу видеть, но тяжёлая кожаная лента рвётся в поле зрения, когда он делает пробный замах.
- Готова?
Нет, конечно же, нет, и разве это я судорожно киваю, хватая подлокотники? Вздрагиваю от шагов, но нет, это пока не оно – он просто подходит ко мне, сильная рука мягко, но непреклонно давит вниз, наклоняя ещё ниже... Мне кажется, что умру на месте ещё до того, как всё начнётся.
- Держись крепче. Двадцать. Можешь кричать и плакать, если хочешь.
Плакать мне хочется уже сейчас, от бессилия, стыда и страха.
И тут прилетает первый удар – тяжёлый, обжигающий, прямо поперёк ягодиц, и сразу второй, сверху. Дыхание перехватывает, я подскакиваю на месте, но твёрдая рука ложится на поясницу.
- Стой спокойно, или мне придётся тебя привязать.
Секундное видение, как верёвки притягивают мои руки к подлокотникам, заставляет меня отчаянно замотать головой и покрепче вцепиться в них. Ни за что! Третий удар впечатыватся ниже, а четвёртый и пятый сливаются в один общий жар. Наверное, начинаю елозить на спинке, потому что он опять придавливает мне поясницу, но мне уже всё равно, лишь бы моё мычание не перешло в визг.
Следующие пять он выдаёт друг за дружкой, и все мои силы уходят на то, чтобы удержаться на злосчастном кресле и не выпустить рвущиеся наружу всхлипы.
- Не дрыгай ногами, а то вместо ремня возьму снейк.
Я дрыгаю ногами? Это не я, это они сами переминаются на полу в хаотичном танце и взбрыкивают от кусачих ударов тяжёлого ремня.
Следующие шквалом врываются в тело, но мои сдавленные писки не слышны за хлёсткими ударами. Он крепко держит меня, не переставая, не давая даже набрать воздуха, можно лишь спрятать лицо за свисающими волосами. А потом вдруг отпускает.
Чуть отдышавшись, украдкой поднимаю голову и бросаю быстрый взгляд назад. Где он там?
Именно там, сбоку-сзади, мощной тенью возвышается надо мной, а в руке у него - ... длинный тонкий прут. Ротанг?! Скорее зажмуриться, чтобы его не видеть, этого же просто не может быть, неужели он и правда?... Но не помогает – он пробует гибкий прут в воздухе, и короткий низкий свист заставляет нутро сжаться и затрепетать.
- Теперь ещё десять.
Железная рука опять опускается на поясницу, а потом прут врезается прямо поверх опухших горячих полос от ремня. Глубокая, тягучая боль волной проходит по телу, и она ещё не прошла, как следом врубается второй, и тут же, с такой же короткой паузой, третий, и я уже тихо вою в кожаную обивку кресла, пока слёзы стекают по кончику носа. Четвёртый и пятый ложатся параллельно, боль пульсирует во вспухших рубцах. Так же держа, он делает более длинную паузу, но у меня нет сил, чтобы поднять голову или потереть горящую попу. Даже дёрнуться нельзя под тяжёлой рукой, только вскидывать ноги и сжимать ягодицы, пытаясь хоть как-то справиться с пожаром. А его рука прижимает меня ещё крепче, животом к креслу – нет! нет! больше не надо! – прут свистит в воздухе, и адская боль вгоняет меня в спинку, раз, другой, третий... они сливаются в один огромный огонь, а потом – ... потом вдруг всё, и он отпускает меня, а я хватаю воздух, вися на спинке, размазывая слёзы кулаками и пытаясь унять судорожные всхлипы.
------------
А кресло это таки мягкое. И спинка удобная. И одеяло тёплое. Но теплее всего – волна облегчения и покоя. Теперь действительно всё.
И теперь, перед прыжком в такси, можно и кофе.
А вот так, как у вас.
Сама пригласила, сама предложила, сама обиделась. Хороший момент. Мне показалось, или вы, автор, хорошенько проштудировали кое-какие рассказы? То там, то тут, настолько точно разбросаны... мммм... искры чего-то близкого и знакомого, что пару раз я даже кивнул и сказал "дааа")) Интересные ощущения. Если вы не задумывали и само так вышло - я снимаю шляпу, вы, реально, гений, так играть на чувствах. Если умышленно - все равно снимаю шляпу и аплодирую. Это нужно уметь, так умно подмечать.