Квадрат
Луч проснулся, сел в постели, глянул на сопевшую возле Росинку. Спала она, похоже, крепко. Луч встал, оделся, приоткрыл штору. Ещё не рассвело. Точечным пунктиром светились фонари на пустой улице, кукарекал откуда-то из-за гаражей петух (откуда он тут в городе, автоматически в который раз подумал Луч).
Вышел в коридор; из кухни тянуло сигаретным дымом и веяло прохладой от раскрытого окна; горел абажур. Луч вошёл на кухню; курившая в трусах и футболке Молния кивнула ему в знак приветствия.
– Доброе утро, Молния, – поздоровался Луч.
– Показался первый Луч. Чё не спится?
– Раскочегарился вчера, – Луч тоже закурил, взмахами ладони отогнал дым в окно, – Писал до поздней ночи. И всё, мозг не отключается уже. На, хочешь прочти, – и он вытащил из кармана заранее приготовленный вчетверо сложенный тетрадный листик в клеточку. С оборота виднелись загогулины букв.
– Агаа, – протянула Молния, развернула листочек, скомкала стихотворение в неплотный шарик, положила шарик в широкую пепельницу и подожгла там, где виднелись края, – Вот и всё. – подытожила, когда шарик догорел.
– А я его в ноут вбить не успел, – блёкло пробормотал Луч.
– И хорошо!
– Ты даже не прочитала.
– Я другое твоё читала.
– Я безнадёжен? У меня нет шанса на творческий рост?
– У тебя есть шанс на личностный рост. И первым шагом на этом пути будет...
– Перестать писать стихи?
– Да, Лучик, да, да! Вот тебе неймётся, не спится, толпятся словосочетания в башке, просятся на бумагу – а ты их поганой метлой! Туды их, ко всем чертям! Это не поэзия, Лучик. Галимое тщеславие.
– Ты у нас шаришь, да, лучше всех? А что поэзия? Пушкин? Где критерии? В смысле... Есть объективные критерии?
– Ты мне задал пять вопросов. Развернуто если... Хочешь услышать лекцию с утра пораньше? Смотри, рассвет. Вот это я понимаю. И поэзия не нужна. Пойми, Луч. Вот ты выходишь на кухню. Я тут стою курю в трусах. И ты мне сразу так невзначай стишочек. Жаждешь внимания, оценки. Это так видно. Чего тебе моя оценка? Написал и написал. У меня история была... – Молния перевела взгляд в окно, - Задолго до. До этой нашей жизни вчетвером. Был друг, поэт. Бухал по-страшному. Может, ещё что было, я фиг знает. А стихи были... Написанные кровью сердца, знаешь выражение? И вот заваливаюсь к нему с утреца, разбудила дверным звонком, открывает заспанный, раздетый. Вхожу. "Что дрыхнешь, двенадцать дня?" – "Стихи писал до поздней ночи". – "Ну, дай прочесть". – "Хер тебе". А мы не в ссоре были, ничё подобного. Такая просто манера общения у человека. Я такая, хорош выделываться, показывай что написал. Он говорит – отсосешь, покажу. А у нас с ним не было никогда ничего. Дружили просто. И я не фанатка минета, вот чесслово.
– Но тут уж куда деваться, – вяло подхватил Луч.
– Некуда! Некуда было деваться, Лучик! Всё так! Отсосала я ему, поборола рвотный рефлекс. Он такой – не, не покажу. Гадина, скажи? И непонятно, написал он тогда реально хоть что-то, или просто пробухал полночи. Это и неважно. Поэзия – в жесте, в поступке. Гром – поэт. Хоть и не написал за всю жизнь ни строчки.
– Гром понятно, – вздохнул Луч. – Жечь-то нафига? Я на сайт бы выложил. У меня там читатели. Пишут мне в комментах всякие разности.
– Такие же идиоты как ты, – беззлобно предположила Молния. - Ты дождёшься, запрещу сеть с концами. Никаких читателей не будет. Только Гром и Молния!
– Росинка же ещё.
– Ах да, Росинка. Вот кто соня. Завидую, блин, по-черному. Так бы и продрыхла трое суток.
– Ну, а тебе что мешает?
– Сны, сны.
– А расскажи.
– А расскажу. Тревожно сплю, короче. Выныриваю-заныриваю. Одно, другое. Сегодня поезда. Часто снятся поезда. Знаешь, бывают повторяющиеся сюжеты. Одни и те же места, ситуации. Снятся всю жизнь. С интервалами. Такие ситуации, в которых никогда не была в реальности! Но попадаю туда во сне регулярно. И из-за этой регулярности – уже верится в реальность этих ситуаций. Два таких повторяющихся сна связаны у меня с поездами. Хороший сон про поезда и плохой.
– Плохой тоже про поезда?
– Ага.
– А я книжку прочел недавно. "Train dreams". Перевели как "Сны поездов". Но можно ведь по-всякому перевести. "Сны о поездах", "Сны, которые снятся в поезде"... Хорошая книжка.
– Ага. Ну вот. Плохой сон, о московском метро. Что новых веток понарыли, новых станций. Названия все непонятные. Плутаю там-сям, народу херова туча. Забываю в итоге куда еду. Жесть. Лабиринт.
– И проснулась в ужасе?
– Это не то чтобы кошмар, мутная просто тема. Проснулась – да, с облегчением. Часа в два. Сигарету скурила, поколобродила, легла. И увидела другой сон про поезд. Совсем другой. Снящийся реже, чем предыдущий. Сижу я на зеленом таком пригорке где-то в дальней глубинке, Ивановская, что ли, область, или вообще какая несуществующая. Ясная погода, далеко внизу рельсы, одноколейка. И показывается поезд, спецовый такой провинциальный, ходит раз в неделю типа, вагоны ветхие, полки деревянные, люди-пассажиры – кто сидит, кто лежит, едут, короче, из глухого райцентра куда-то в другой глухой райцентр. А я на холмике сижу, таким покоем веет, умиротворением. Сижу прикидываю – прокатиться мне тоже на нем? Не прокатиться?
– Жажда скрыться, устраниться.
– Да. Вот сяду, реал, и укачу от вас. Достало. Грёбаная коммуналка! Ладно, потопала в душ.
– Ага.
– Да чё "ага"? Чё похоронный такой фейс? Включить тебе музыки? – Молния глянула в телефон, – Вот, слушай, короче. Звук воды из ванной органично дополнит композиция одной психофолк-команды, недавно для себя открыла, тащусь с них.
– Нет, погоди, – Луч, будто комара, согнал с экранчика руку Молнии, – Побудь со мной, не уходи!
– Это и был твой великий стих? – съязвила Молния. – Мне холодно, стою раздетая, хочу под теплую водичку.
– Мне надо кое о чем перетереть, пока Росинка спит.
– Ого. Пока спит Росинка... Кухонные интриги. Угу. Ну ладно. Подгони, что ль, одеялко.
Луч вышел и вернулся.
– Росинка там... Всеми одеялами укрылась. Тебя устроит спальник? – Молния кивнула, уселась, скрестив ноги, на табуретке, потянулась к новой сигарете.
– На, – Луч вернулся спустя минуту.
– Благодарю. Кайф, – Молния завернулась в сиреневый синтипон, – Костёрчиком пропитался.
– Красиво куришь, – заметил Луч, усевшись рядом у окна.
– Валяй давай, – вяло велела Молния.
– Скажи, ты веришь в безответную любовь?
Молния качнула головой.
– Вот и я нет! – поддакнул Луч, – Полная ведь хрень. Тогда что это всё такое, а? Что за вселенская несправедливость, что за долбаный рассинхрон? Меня так вставляет с тобой... Да просто посидеть покурить сигарету!
– Кури, – Молния пододвинула пачку.
– Да я не про то! Меня – вставляет! А тебя? Неужто вот нисколечко.
– Тыыыы... – задумалась Молния, - Небезынтересный штрих.
– Штришок, – нервозно хмыкнул Луч.
– Штришочек. Штришочечек.
– Штрих к портрету, – предложил Луч.
– Ну да. Штрих к моему портрету. Чё не так? Что тебя не устраивает?
– Я хотел бы стать ближе, хотел бы сокращения дистанции.
– Это нормально, – пожала плечами Молния.
– Ненормально! Где, чёрт возьми, взаимность? Где ответное желание?
– Его нет! – повысила голос Молния, – Нету, пойми. Я не люблю тебя, Лучик.
– А я люблю. Вот и безответная. А ты говоришь.
– Не любишь. Никого ты не любишь. Вбил в башку, что любишь, и что стихи писать умеешь. А по правде ни то, ни то.
- Окееей, - Луч покачался на табуретке, - Окей, не люблю. Но что тогда со мной, откуда эти устремления?
– А это очень легко объясняется, Лучик, – Молния, не развёртывая спальника, встала и взялась варить кофе; включила газ, прикурила от конфорки, опалила бровь, хлопнула себя по лбу, замерла с сигаретой в одной руке и с полной воды джезвой в другой, – Очень легко! Мы на одной дорожке, Лучик. Рядышком почти что. Но я чуть больше прошла, ты чуть меньше. Топаешь, мне в спину глядючи. Я впереди, ты позади, как в походе. Мой пример заразителен, и дает тебе силы идти дальше. Ты вдохновляешься мной, оживаешь мне благодаря. А я смотрю вперёд. К чему смотреть назад?
– Идёшь вперёд и видишь спину Грома, – мрачно продолжил Луч.
– Гром еще дальше продвинулся, да. – согласилась Молния.
– А по-моему, – Луч выделил своё "по-моему", – дорожка у каждого своя собственная! Да, пути пересекаются, да, мы обмениваемся сигналами, но каждый идет сам, и нет никакой проторенной тропинки, каждый прокладывает ее самостоятельно, каждый путь неповторим и уникален.
– Кому ты вешаешь лапшу, – с горечью возразила Молния, разливая кофе по кружкам, – Истина у каждого своя, итэдэ, итэпэ. Щас, десять раз. Размечтались. Нет, Лучик. Истина одна. И дорожка одна.
– В этой твоей логике все очень логично получается, – процедил Луч.
– Ага, логичная логика, – Молния села, осторожно попробовала кофе.
– Я, выходит, за тобой плетусь; ты за Громом, а Росинка? Где же Росинка в этой опи##ох##тельной твоей системе координат?
– Росинка дальше всех. Росинка выше всех. Росинка неизмеримо выше. Спит! Что может быть совершеннее состояния сна! – Молния встала, размотала спальник, оставила кофе недопитым, – Всё, хорош, я мыться. Побазарили, и ладно. Мне выходить через сорок минут.
– На сайте посмотрела? Нет задержки?
– Посмотрела, нет, – Молния вышла.
Луч курил, пил крепкий кофе, гнал непрошеные мысли.
В квартире, которую Луч, Росинка, Гром и Молния снимали два с половиной года, раньше жила, видимо, семья с детьми; спальня Луча и Росинки до сих пор хранила приметы детской. Ввинченная в пол и потолок шведская стенка, картинки-аппликации по раскрашенным в оранжевый стенам, мягкие игрушки – горилла и каракатица, оставленные хозяевами наверху книжной полки – всё это шло Лучу и особенно Росинке, и они не торопились делать перестановки, мутить ремонт, хоть хозяева и не были против. Допив кофе, Луч пошёл к Росинке; та спала, но уже неглубоко; шевельнулась под своими одеялами, заслышав звуки.
– А, ты, – зевнула, выглянула, – Молния-то где?
– Уехала, – Луч сел к Росинке на кровать будто в раздумиях: лечь? не ложиться?
– ФАААК! – Росинка резко села, помотала головой, стряхивая сон, – Уехала, не разбудила? Какого хрена? Мы ж договаривались вместе ехать, блин, в аэропорт! Гром вылетел по расписанию?
– Вроде. Прилетел уже, наверное.
– Сучка твоя Молния! Ревнует стопудняк. Не, во дела. Я Грому вчера написала, что вместе с Молнией встречать поеду. Он не был против, он был только за! А она... Тварь вероломная.
– Ну ладно, – попытался утешить Луч, – Поможешь прибраться. Надо всё отдраить к их приезду.
– Само собой... Вот ты бы этим и занялся как самый хозяйственный у нас. Блин. Чё я будильник не завела?!
– О этот Гром, великий и ужасный Гром… – Луч встал, решив, по ходу, не ложиться, – Дался вам этот Гром, – окинул спальню, прикидывая план предстоящих трудов.
Росинка поднялась с постели, подошла к висевшему на двери зигзагообразному зеркалу, пальцами стала приводить в порядок спутавшиеся волосы. Луч замер в глубине.
– Лезут, сволочи, – Росинка раздраженно стряхнула с рук выпавшие волосинки, не сводя взгляда с зеркала, – А ты не пялься на мою задницу.
Росинка была в топике и шортах.
– А что? – отозвался Луч из глубины зеркала, – Классная задница.
– Не про вашу честь, – Росинка состроила ему гримасу и подошла к занимавшему полспальни велотренажёру, нажала комбинацию клавиш, села в седло; принялась целеустремлённо вращать педали, сосредоточенно уставясь перед собой чуть исподлобья.
– Крути-крути. Все равно не ответишь стандартам. Молния-то худющая.
– А ну кыш отсюда, – скомандовала Росинка, не сбавляя темпа, но Луч не послушался, да и Росинка вскоре выдохлась, – Чтоб ты знал. Гром выдвинул условие: сброшу последние два кило, и он снова будет со мной трахаться, ты понял?
– И чё, сбросила?
– Сбросила кило четыреста.
– Мало! – Луч неодобрительно качнул головой.
– Увидим. Сегодня увидим. Встану на весы, животик предъявлю, вдруг сжалится, – Росинка, отдышавшись, завертела педали с удвоенной энергией.
– Он издевается! – поднял голос Луч, перекрыв гул тренажёра. – Ты секс-бомба! Какие, на хрен, кило четыреста... Ты идеальна, Росинка, меня так прёт твоя фигура и всё остальное, я готов с тобой трахнуться хоть сейчас, кстати, как тебе идея?
– Луч, твою мать! – Росинка тормознулась, отдышалась. – Быстро тазик в руки, швабру, и вперёд! Будешь плохо стараться, наябедничаю! Натрахались уже! Я Грома люблю, ты Молнию. Так что не склоняй к разврату. И потом, нам ЭТО запрещено. Каюсь, планировала соблазнить тебя на днях, спросила разрешения у Грома, он: ни-ни. Вместе спим с тобой, но без всяких. Тантра, хуле.
– О, меня так бесит этот вездесущий Гром с его запретами, я трахнулся бы с тобой чисто ему наперекор! – воскликнул Луч. – И я не только Молнию люблю. Но и тебя. К ней один чувственный спектр, к тебе другой. Помнишь, в учебнике?
Луч и Росинка как-то прочитали учебник по полиамории, что, собственно, и послужило отправной точкой на пути к их теперешней жизни.
– Ну блин, ну Лучик, ну я тоже немножечко тебя люблю, куда деваться, – обессиленная Росинка сползла с тренажера. – Это действительно что-то уникальное. Ну давай, давай займемся петтингом. На этот счет распоряжений вроде не было.
Росинка с обреченным видом подошла к Лучу вплотную; он запустил ладони ей под топик, стал гладить спину, ощупывать позвонок за позвонком; Росинка сняла топик; Луч почуял любимый запах, уткнулся ожившим членом ей между ног, потянул вниз ее шорты; переступив через шорты, Росинка легла на кровать, освобождая, в свою очередь, Луча от обессмыслившихся предметов одежды; оба задышали, сплелись; задвигались, поймали общий неспешный ритм, застонали. Секс у них последний раз был давно, обоих накрыло нежданно-негаданным чувством полета, победы, свободы...
– И что это было, – мрачно вопросила Росинка, откатившись и уставясь в потолок.
– Мы им не расскажем, – убеждённо порешил Луч.
– Да, лучше не будем. Узнают – нам хана, – согласилась Росинка, – Ладно, так и быть, помогу тебе прибраться. Классный вышел секс, всколыхнул былые вайбы.
Покуда убирались, самозабвенно и старательно, резко переменилась погода. Сгустились тучи, громыхнуло; небосвод озарился сияющими росчерками; полило. Будто в мгновение кончилось затянувшееся лето и воцарилась, наконец, осень. Под дождем и ветром пошатнулись дворовые клены, сорвались и закружились выцветшие листья; Луч и Росинка, не сговариваясь, на время оторвались от домашних дел и уставились в окошко, Луч на кухне, Росинка в спальне. Ударил град, окна срочно пришлось позакрывать, да и времени на уборку оставалось едва-едва.
Успели. Гром и Молния явились в самый разгар бури – под капюшонами, в насквозь сырой обуви. Луч и Росинка заканчивали наводить красоту на кухне, а в чайнике бурлила вода.
– О. Я как раз всем заварила чай, – воскликнула Росинка, бросаясь Грому на шею.
Гром с дороги смотрелся помято. Снял капюшон, обнажив выбритый череп; расстегнул молнию куртки. Погладил Росинку по волосам; потрепал за оба уха.
– Заглядение. Росиночка-картиночка. Как тут без меня? – и, не дожидаясь ответа, обменялся с Лучом рукопожатием, – Хату, гляжу, подготовили, умницы. Молния, как они тут без меня, без эксцессов?
– Мозги выносят периодически, а так норм, – Молния разулась, пошевелила пальцами в мокрых носках, – Пошли переоденемся, – кивнула Грому в сторону их с Громом спальни, – Ребята на стол накроют. Я феном тебя посушу.
– Каким феном, глупая... – Гром и Молния ушли в спальню.
Сели спустя минут двадцать за стол; из делового костюма Гром переоделся в бурого вельвета штаны и связанный Росинкой джемпер; Молния вышла в сарафане, белом в красный кружочек. Ели в уютной тишине приготовленный Росинкой обед, пили привезенный Громом каркаде.
– Безмерно рад всех видеть, – улыбнулся Гром, оглядев сидевших за столом. – Спасибо, Росинка. Вкусно.
– На здоровье, Гром, – еле слышно ответила та. – Это мы вместе с Лучом приготовили.
– Да я так, картошку почистил только, – смутился Луч.
– И тебе спасибо, Луч, – Гром внимательно посмотрел ему в глаза.
Росинка вдруг всхлипнула, задрожала, закрыла ладонями лицо.
– Что с тобой, моя хорошая, – сидевшая рядом Молния попыталась поддержать Росинку, стала гладить ее по голове, пытаться заглянуть ей в лицо, но та будто изолировалась в персональный кокон, откуда до сидевших за столом доносились лишь отчаянные попытки сдержать плач.
– Слезинки-росинки, – задумчиво вымолвил Гром.
Росинка резко выскочила из кокона на голос Грома, отняла от лица руки, слезинки у нее на щеках засияли в свете электрической лампочки (которую пришлось включить посреди дня; небо совсем затянуло).
– Гром! Любимый Гром! – вскричала Росинка, – Мы виноваты! Я, я виновата! Пока вас не было... Пока Росинка ездила в аэропорт... Мы... Спали...
– Чё? – нахмурилась Молния. – Спали, совокуплялись в смысле? Шавки блудливые. А, Гром? Как это тебе? Прахом все старания!
Гром сидел с непроницаемым видом.
– Нет, нет! – поспешил встрять Луч. – Это не Росинка! Это я, я во всём виноват!
– Да оба виноваты! – воодушевленно и в то же время в некотором замешательстве воскликнула Молния.
Гром поцокал языком, покачал бритым черепом.
– Ребятушки-ребятушки... – только и пробормотал.
– Проучи их, Гром, – посоветовала Молния. – Устрой чёрное. Чтобы помнили. Я разработаю подробный план. Ты только дай свое согласие. Я разработаю.
– Ты-то разработаешь, – мечтательно улыбнулся Гром. – Ай-яй-яй... Глупые вы люди. Сколько живу, только и остается, что удивляться. Нет, Молния! Нет! Нету смысла.
– Пусть выметаются тогда. Мне ни к чему подачки. Их, понимаете ли, милостивые соизволения, – зашипела Молния.
– Нет, нет! – хором взмолились Луч с Росинкой. – Пожалуйста, нет! Мы... Мы не будем! Не выгоняйте нас! Не надо! Такого больше не повторится!
– Хорошо, я вас прощаю, – преобразил четырьмя словами обстановку Гром, и все будто выдохнули.
– По заднице хоть ему всыпь, – Молния кивнула в строну Луча.
– Да, не помешает... Луч, ты слышал? – малость саркастически поинтересовался Гром. – Слово дамы – закон! Идём! – оба вышли.
Росинка и Молния посидели некоторое время молча.
– Как он слетал? – спросила, наконец, Росинка. – Что было у него в лице, когда увиделись? И почему меня не разбудила, договаривались ведь вместе в аэропорт!
– Устал. Не спал, – вздохнула Молния, – Злющий прилетел. Траблы всякие, видать. Вчера ночью прислал сообщение, я с утра прочла, попросил не встречать. Чтоб никто. Ни ты, ни я. Но я все равно поехала, конечно. Норм, не рассердился.
– Ближе ты ему, – вздохнула Росинка.
– Ну, а как ты хочешь, – вздохнула и Молния.
С того конца квартиры донеслись традиционные звуки.
– Бррр, – поёжилась Росинка, – Мороз по коже. На хрена ты так, стерва?
– Я стерва? – удивилась Молния. – А кто нарушил?
– Оба нарушили. Тогда и меня пускай.
– Нее, ты чё, – улыбнулась Молния. – Чтобы Гром ударил женщину... Так-то я и сама не прочь. Только хрен его раскачаешь. Шлёпнет по ходу дела пару раз, только всего. Каждому свои кинки. Завидую Лучу твоему.
Донёсся вопль.
– Бооожечки, – закатила глаза Росинка, – Страсти-то какие. Реал завидуешь?
– Не, – прислушавшись и подумав, ответила Молния. – Всё-таки нет. Но этим полезно. Лучу башку на место ставит, а Гром раскочегаривается. Трахается потом отменно. А чего ты с Лучом-то сегодня решила, на хрена? Неужели нормальный секс?
– Да так, ничё особенного.
– Да, мне тоже что-то пробовать неохота, – кивнула Молния.
Посидели в молчании. Послушали звуки.
– Что-то не могу я это слышать, – призналась Росинка, – Жалко Лучика.
– И мне, – выдохнула Молния. – Но иногда это бывает необходимо. Пошли на лестницу покурим? Дверь захлопнем, чтоб не доносилось...
Когда вернулись, на кухне был Гром.
– Мы на лестнице курили, – отчиталась Молния.
– И хорошо, – одобрил Гром.
– Умаялся, умахался? – Молния села рядом; Росинка – сбоку от Молнии; обе будто перекрыли Грому всякую возможность выскользнуть.
– От реакции пацана, главным образом, умаялся. – поделился Гром, – Развел на ровном месте хай.
– Отвык, – предположила Молния. – Не драл ты его давно.
– Давно? – Гром задумался, зевнул. – Когда-то в начале лета...
– Кончилось наше лето, – грустно посмотрела в сторону окна Росинка. – В пять минут улетучилось.
– Зеваешь? Ляг, поспи, – Молния потрепала Грома по плечу; тот щелчком отстранил её руку.
– Не время спать, – возразил Гром. – Сделайте мне хорошо.
– Обе сразу? – не поняла Молния.
Гром привстал, из заднего кармана вынул монету, восьмигранный иорданский динар, подбросил в воздухе, поймал.
– Орёл – Молния, решка – Росинка, – объявил и опять подбросил; динар приземлился на стол; три пары глаз синхронно глянули в одну точку.
– Орёл, – малость обескураженно озвучил очевидное Гром, – Но Бог с ним, со жребием. Я выбираю тебя, – Гром посмотрел на Росинку.
– Да, Гром, ты сделал отличный выбор, – скороговоркой зачастила Молния, – Она тут не слезала, считай, с тренажёра, и вчера ходили вместе в зальчик.
– Ужин на тебе, – обернулся Гром на Молнию из коридора, похлопывая Росинку по талии, пропуская ее вперед в "детскую".
Оставшись одна, Молния несколько раз сжала и разжала кулаки, уселась с ногами на табурет, закурила, но пригасила сигарету спустя четыре затяжки. Замерла, задумалась. Стряхнув с сарафана микроклочья пепла, прошла по коридору, открыла дверь в их с Громом спальню. Шторы были наглухо сдвинуты, свет не горел, на диване ничком лежал Луч, из одежды на нем был лишь балахон с кровавого цвета эмблемой анархии на спине; балахон был задран; различался алевший, даже в полумраке комнаты отчетливо алевший зад. Луч сдавленно рыдал.
– Это я, – решила обозначить своё присутствие Молния, но Луч и так успел понять, что это она. Но не поднял глаз на вошедшую.
– Что, разревелся прямо в процессе? Потерял, так сказать, лицо? – Молния приоткрыла одну из штор и через покрытый каплями пластик стала разглядывать крыши и провода.
– Нет. Не в процессе, – поборов финальные судороги плача, почти спокойно ответил Луч, – Когда один остался.
– А я давно не плачу, не могу. Завидую. Хотела бы расплакаться, знаешь. Под кровать забиться, как когда маленькая была, и чтоб навзрыд. Пробовала, хрен. А Гром вообще не плакал никогда, даже в детстве. Во всяком случае, не помнит. Может, и правда ни разу не плакал.
– Они что, с Росинкой сейчас? – спросил Луч, будто спохватясь, – Фитнес рулит, да?
– Можно я посижу с тобой? – Молния села на край дивана; Луч инстинктивно расправил балахон, – Любишь – не суетись, знаешь призказку? Да, они с Росинкой щас. И так обидно вышло, так по-тупому. Он монетку бросил, с понтом султан в гареме, я проглотила, ладно, взбрело дураку. Монетка на меня показывает. А он такой – не, всё равно её хочу. Двойная печаль.
– Дабл трабл, – Луч приподнялся на локте, взглянул на Молнию.
– Татуировку показать? На прошлой неделе набила, – Молния стянула сарафан, под которым не оказалось никакой одежды; встала. В самом низу живота ровными буквами, как бы под трафарет, была надпись "НЕ ВЛЕЗАЙ, УБЬЁТ", а на гладко выбритом лобке сразу под этой надписью резким зигзагом была вычерчена молния в виде стрелочки; стрелочка указывала прямиком туда, где, видимо, и таилась гибель.
– Что, реально убьёт? – улыбнулся Луч.
– Воскресит, – прошептала Молния.
Луч встал с дивана, стащил балахон, в котором стремительно делалось жарко, заключил Молнию в объятия, несколько раз втянул носом ее запах.
– Люблю, – признался. – Майки нюхаю твои.
– Не поняла, тебе не хватило? – Молния звонко шлепнула Луча ниже спины; тот вздрогнул. – Тебе добавить?
Молния хотела сказать что-то ещё, но Луч поцелуем надолго лишил её этой возможности; обнялись, гладили друг другу плечи, локти, волосы; потеряли равновесие; легли.
– Чисто Грому назло, смотри не навоображай себе, – успела предупредить Молния.
...Луч и Росинка ложились спать.
– Ну что, Луч, я тебя поздравляю. Добился, блин, своего. Теперь не будешь на меня баллоны катить – я, мол, трахаюсь, а ты нет. Всё по справедливости теперь. Как было-то, а?
– Нуу, это такое личное... – замялся Луч, – А Гром сегодня как? Много подарил оргазмов?
– Ммм, такое личное, – передразнила Росинка, – Спать давай. Умираю-засыпаю.
Они разделись, легли в одну кровать.
– А хорошо, что признались им всё-таки, да? – сказала Росинка, выключив торшер, – Хоть и прилетело тебе. Но признались всё-таки. Знаешь, не могу. Не могу их обманывать. Выводят на чистую воду самим градусом существования. Им даже делать ничего не надо, одно присутствие будто сыворотка правды.
– Ага, – задумчиво кивнул Луч во тьме.
– И всё им не надоест! Слышишь, веселуха?
Луч и Росинка прислушались. Из спальни Грома и Молнии негромко звучала музыка, что-то медитативное типа ситара, но ритмичные любовные звукосочетания, размеренная полифония вскриков, стонов, вздохов – как бы структурировала музыку, создавала ей скелет.
– Спокойной ночи, Лучик, – сквозь зевок пожелала Росинка.
– И тебе, – рассеянно ответил Луч; ему уже не было дела ни до Росинки, ни до раскладов за стенкой; сознание оккупировали образы, образы перетекали в слова, слова вступали между собой в странные, захватывающие отношения…
Конкурс ПиН 2023. №8. Квадрат - feyerverk
Re: Конкурс ПиН 2023. №8. Квадрат
Неожиданный ракурс! И мои любимые диалоги))) Надеялась - и сбылось 
Только "Фицрой". И да, никак нельзя)))
Re: Конкурс ПиН 2023. №8. Квадрат
Восторг!!!! Чистый и незамутненный 
Вот прям моЁ-моЁ! Текст-луковичка, с кожуркой и сочными слоями, которые сдираешь один за другим и вгрызаешьььься в каждую букву, с удовольствием, близким к ...
Вот прям моЁ-моЁ! Текст-луковичка, с кожуркой и сочными слоями, которые сдираешь один за другим и вгрызаешьььься в каждую букву, с удовольствием, близким к ...
-
Herъ Хрюкиндъ
- Сообщения: 635
- Зарегистрирован: Вт июл 19, 2022 9:26 pm
Re: Конкурс ПиН 2023. №8. Квадрат
Блин... Хрю. Так все хорошо начиналось... Отсос поэту, неиллюзорный шанс вдуть телке на кухне среди кастрюль, а потом еще второй, и... И тут автора за каким-то половым гениталием понесло в М/М... Ну на хера???? Ведь норм сидели же!
Без обид - ни очка не дам. Хрю. В М/М есть что-то пидорское.
Без обид - ни очка не дам. Хрю. В М/М есть что-то пидорское.
Бисер есть? А если найду?
-
Herъ Хрюкиндъ
- Сообщения: 635
- Зарегистрирован: Вт июл 19, 2022 9:26 pm
Re: Конкурс ПиН 2023. №8. Квадрат
Вот! Это был единственный дельный совет. Хрю.
Бисер есть? А если найду?
Re: Конкурс ПиН 2023. №8. Квадрат
Не читайте, дети, учебников по полиамории. Беда будет.
Re: Конкурс ПиН 2023. №8. Квадрат
Мне бывший муж предлагал почитать. А я ему говорю: а новая жена-то читала? Вот тут все трагически и оборвалось
Только "Фицрой". И да, никак нельзя)))
Re: Конкурс ПиН 2023. №8. Квадрат
Так как рыдающего смайлика все нет и нет, приходится смеяться над ситуацией. В принципе, это действительно то немногое, что было по-настоящему смешным во всем этом.
О, я нашла эрзац!Только "Фицрой". И да, никак нельзя)))