Конкурс ПиН 2023. №9. Клинки и розги - Mik

[Alexander Kovalskij]

Еще меня заинтересовал выбор текста для иллюстрации. Все-таки довольно странно, что в 1840-м году умом юной барышни владеет текст, предположительно написанный Пушкиным 20 годами ранее. Да и основой для него послужила куда более ранняя французская эпиграмма, известная с первых лет французской революции. Конечно, ее перенос на российскую почву в 20-е годы следующего века выглядел большой дерзостью, но прошло с тех пор 20 лет и кумиры молодежи уже давно сменились. Ранний и дерзкий Пушкин (будем считать, что в семье Травиных эту эпиграмму атрибутировали ему) уже давно растерял вместе с юностью всю свою бунтарскую прелесть. Он уже почтенный отец семейства, автор "Клеветникам...". Но ведь это время Лермонтова. Уже написано "Смерть поэта", уже разразился грандиозный скандал и поэт отбыл ссылку, триумфально вернувшись. Пусть еще не случилось дело с Барантом, хотя оно тут очень даже уместно и по времени вполне подходит, но у всех девчонок того времени в альбомах его стихи, а не старика Пушкина. Пушкина всем жаль, конечно, но он уже не герой, но жертва. Убитый чужаком то ли при попустительстве власти, то ли по ее указанию. И в чем вина Лермонтова? В том, что он потребовал от власти отмщения и справедливого суда над убийцей, который отделался пустячным наказанием? В том, что он едко прошелся по аристократии, массово не любившей Пушкина и горой вставшего за его убийцу? Несправедливость - вот то чувство, которое кипело в вольнодумном юном сердце того времени. Тем более что Лермонтов уже знаменит, любим и прочно держит место нового кумира молодежи. Храбр, нагл, чертовски упрям и несгибаем. С ним мучается бабушка, которой сочувствуют почтенные семейства и дома, не исключая, надо думать и Травиных, но для юного поколения что Травиных, что Головиных с Комаровскими, он несомненный герой их времени. Да они уже прочли две, а то и три части его романа, и с нетерпением ждут продолжение. Это ЕИВ НП думает, что герой нашего времени - верный служака Максим Максимыч, а эти юные барышни точно знают, что их герой - фаталист Печорин. И не только их. Офицеры в гостиной Травиных едва ли могут обойти эту тему. А уж кадеты...

Лермонтов и Бенкендорф - неисчерпаемая тема. Именно Бенкендорф сначала спасал Лермонтова, потом топил, отчаянно лавируя между волнами той ужасной бури, в которую оказался втянут. Есть основания думать, что он все же симпатизировал Лермонтову, который несомненно был ему близок по духу. Но в истории с Барантом именно он требовал от Лермонтова чтобы тот признал, что стрелял не в воздух, а как положено. И извинился за свои ложные показания в суде. И ничего не добился, поскольку за Лермонтова заступился никто иной, как вкн МП.

А теперь представьте карикатуру на текст "Вы, жадною толпой стоящие у трона". В этой толпе обязательно должен быть А.Х. И очень может быть князь Травин. И несчастному Бенкендорфу с этим нужно что-то делать. И Травину тоже. И тут открывается колоссальный простор для творчества. И для поводов выпороть обоих юнцов.

[April]

Я вот тоже хотела написать про эту эпиграмму ("Мы добрых граждан позабавим..."), но немножко с другой стороны. Она такая... очень натуралистичная. Мне кажется, я помню, как я ее прочитала в первый раз, плюс-минус в возрасте Оленьки. Мне было очень неприятно и не хотелось верить, что это Пушкин. Поэтому мне тоже кажется странным, что Оленька выбрала именно ее. Я уж не говорю - проиллюстрировала...

[Хаген]

За жадную толпу стоящих у трона Ване бы описанные перспективы не светили. Выдрали бы крепко, да и всё на этом. А тут прямой призыв к цареубийству, между прочим, да ещё не какого-то абстрактного "последнего царя", как у Пушкина, а самого что ни на есть конкретного правящего Государя, изображённого на иллюстрации. Это, знаете ли, совсем другая статья.

Я вот тоже хотела написать про эту эпиграмму ("Мы добрых граждан позабавим..."), но немножко с другой стороны. Она такая... очень натуралистичная. Мне кажется, я помню, как я ее прочитала в первый раз, плюс-минус в возрасте Оленьки. Мне было очень неприятно и не хотелось верить, что это Пушкин. Поэтому мне тоже кажется странным, что Оленька выбрала именно ее. Я уж не говорю - проиллюстрировала...

Ну, мы кое-что знаем о настоящих убеждениях князя Травина. Он читает "Отечественные записки", либерально-западнические настолько, насколько это было возможно в легальном поле. В доме у него бывают гости, которые читают вслух такого рода эпиграммы. И даже очень легко догадаться, кто этот "вятский, ну, в смысле, московский гость". Конечно, это Герцен, который как раз в 1840 году получил разрешение жить в столицах. Другое дело, что Оленька, наверное, сказала бы не "вятский", а "владимирский" (в 1837 году Герцена перевели из Вятки во Владимир) и вряд ли сказала бы "в смысле" - это непохоже на XIX век. Но это уж мелкие придирки.

Ясно, что в этом доме текущего государя не слишком обожали. Вряд ли такие темы обсуждались с Оленькой, но уж не слышать соответствующие разговоры родителей она просто не могла. И всё это накладывается на юношеский максимализм.

[Alexander Kovalskij]

Что в глазах ЕИВ НП было бы большим преступлением - рисунок с призывом к цареубийству или насмешка над его системой власти? Лично я убежден в том, что именно второе. К оскорблениям в свой собственный адрес государь относился с презрением. Он полагал ниже собственного достоинства реагировать на такие вещи, да и не ощущал себя в опасности. Он был последним императором, который мог позволить себе поехать в гости к любовнице в одиночку на извозчике. Цареубийца в среде аристократии в его глазах мог быть разве что сумасшедшим. Он вообще был убежден в том, что только сошедший с ума русский дворянин может иметь что-то против него лично, поскольку все его благополучие целиком и полностью опирается на царскую власть и ее непоколебимость. Недаром он и к Лермонтову посылал врача, дабы убедиться, что тот здоров. До ЕИВ НП никак не могло дойти, что юноша из хорошей семьи может на самом деле желать, чтобы из за какого то, пусть даже и хорошего поэта, царь допустил раскол в своем ближайшем окружении и тем пошатнул опоры своего трона. В этом смысле Лермонтов был для него куда опаснее любого убийцы, ибо на место убитого царя придет другой, а вот дискредитация самодержавия как института власти - это катастрофа. Подбить на цареубийство молодежь того времени - дело практически нереальное, это выстрел в ногу самим себе. А вот расколоть монолитный строй чиновников Империи и рассорить их между собой и с государем - это опаснейшая крамола.

Могла ли Оленька питать хоть какое-то сочувствие к идеям французской революции, буржуазной по своей сути? Могла ли чем то привлекать ее идея свержения самодержавия? Крайне маловероятно. Ее семья и окружение могли выражать разные мысли о том, насколько справедливы те или иные решения монарха, но ставить под сомнение сам факт существования самодержавия - едва ли. Мысль о цареубийстве могла внушать Оленьке только жуткий страх и никакой симпатии, а вот раздражение на гонителей Лермонтова и желание изобразить их монстрами было бы очень даже естественным. В чем вина поэта, воззвавшего к милости императора и открывшего ему глаза на безобразия его сатрапов? Отчего бы государю не умыть наконец свою Россию, не освободить рабов и не сделать ее самой свободной и прекрасной страной в мире? Ведь государь может все, стоит ему лишь того пожелать. Главное - донести до него эти мысли и отодвинуть от его ушей злобных стариков, дающих ему плохие советы. Вот примерно это же и мог попробовать Николин донести до Бенкендорфа вместо обсуждения событий декабря 1825-го. И получить вполне заслуженную трепку, ибо аргументы А.Х. явно не впечатлили бы его.

[Хаген]

Что в глазах ЕИВ НП было бы большим преступлением - рисунок с призывом к цареубийству или насмешка над его системой власти? Лично я убежден в том, что именно второе.

Лично вы можете быть убеждены в чём угодно, но по законам Российской империи, к которым Николай относился с полным уважением, ответ на этот вопрос прямо противоположный. Лермонтов, кстати, за "Смерть поэта" был наказан чрезвычайно мягко - просто переведён из гвардии в армию, причём тем же чином, без всякого разжалования.

Ее семья и окружение могли выражать разные мысли о том, насколько справедливы те или иные решения монарха, но ставить под сомнение сам факт существования самодержавия - едва ли.

Я же написал про "юношеский максимализм". Князь Травин не ставил, а Герцен вот ещё как ставил, а был принят в доме, и не раз.

[Alexander Kovalskij]

Ясно, что в этом доме текущего государя не слишком обожали. Вряд ли такие темы обсуждались с Оленькой, но уж не слышать соответствующие разговоры родителей она просто не могла. И всё это накладывается на юношеский максимализм.

Тут все же стоит отметить, что "либеральный" того времени вовсе не означает антимонархический. Это борьба не против монархии, но за просвещенную монархию. За конституционную, в конце концов. Так что цареубийственные идеи тут едва ли возможны.

[Alexander Kovalskij]

Я же написал про "юношеский максимализм". Князь Травин не ставил, а Герцен вот ещё как ставил, а был принят в доме, и не раз.

На что ставил Герцен? На свержение монархии, тем более - на цареубийство? Едва ли. Вот смотрите, что он пишет в 1858 году, уже будучи весьма радикальным деятелем:

«Ты победил Галилеянин!»[1], и нам легко это сказать потому, что у нас в общей борьбе не замешано ни самолюбие, ни личность. Мы боролись из дела, кто его сделал, тому и честь.

Середь общего сетования прерываемого дикими криками бесновавшихся реакционеров и солдат, пьяных от крови, середь нелепой войны[2] и глубокого падения всего западного материка мы, со страхом гадая, обращали взгляд наш на молодого человека, шедшего занять упраздненное место на железном троне, которого тяжелые ножки далеко вдавились в нашу грудь.

«От вас ждут кротости, - говорили мы ему, - от вас ждут человеческого сердца - вы необыкновенно счастливы!» и робко, мучимые сомнением, прибавляли: «Дайте свободу русскому слову. Смойте с России пятно к р е п о с т н о г о с о с т о я н и я».

И потом мы жаждали, с внутренним трепетом надеясь, негодуя, прислушиваясь к движенью, к вестям. После тридцатилетнего ожидания - нетерпение простительно...

Книга Корфа оскорбила нас, она так грубо дотронулась до воспоминаний, святых нам, она так беспощадно напомнила нам свинцовое время, в которое мы столько страдали[3].

...А там это старье, эта олицетворенная подагра правительства, эти мозоли, мешающие ему идти вперед... надежды удалялись, мы становились все беднее и готовились скрести[ть] руки на груди, остаться печальными обличителями немых злодейств, совершавшихся во мраке канцелярских тайн.

Но с того дня, как Александр II подписал первый акт[4], всенародно высказавший, что он - со стороны освобождения крестьян, что он его хочет, с тех пор наше положение к нему изменилось.

Мы имеем дело уже не с случайным преемником Николя, а с мощным деятелем, открывающим новую эру для России; он столько же наследник 14 декабря, как Николая. Он работает с нами - для великого будущего. [108]

http://illuminats.ru/component/content/ ... ruary-1858

[Хаген]

На что ставил Герцен? На свержение монархии, тем более - на цареубийство?

Герцен преклонялся перед декабристами, включая явных цареубийц (то есть имевших неоспоримый умысел на цареубийство).

Но дело не в этом. Нелепо думать, что каждый, кто со сладким замиранием сердца передавал пушкинскую эпиграмму, мечтал о цареубийстве. Оленька просто хотела посмеяться над не слишком почитаемым дома персонажем, всё же понимая, что делать это открыто нельзя. Но так как она всю жизнь за papa как за каменной стеной, то понимая не в полной мере. Ваня вот в полной, так он у неё за это "бояка".

[Mik]

Спасибо за интересное предложение – поместить в Оленькин альбом «На смерть поэта». Все же в этой истории, даже и сильно переделанной, основным стихотворным движком останется именно dubia Пушкина «Мы добрых граждан позабавим…» (пусть даже совсем-совсем не Пушкин). Текст настолько агрессивный и одиозный, что не так важно, когда и кем он написан и кем переведен на русский, а уж вкупе с иллюстрацией-портретом ЕИВ, это – яд и бомба. Почему он понравился Оленьке? Даже добрые дети бывают жестокими – на словах, в фантазиях. Оленька привыкла к либеральным разговорам отца, однажды услышала нечто резко-радикальное и, как крылатое существо, не знающее о свойствах огня, кинулось записывать-рисовать. Умом юной барышни этот текст завладел не своей актуальностью, а боевитостью, не злым анализом ситуации, а экстремальным предложением. Да и, кстати, не исключено – на следующих страницах альбома нашлось место и Лермонтову – просто, слабый грамотей Гришка выбирал для зачитки самые короткие тексты.
Если бы Вольдемар услышал в устах дворни «Поэта», он бы, скорее всего просто сказал Глашке:
- Где взяла? За портьерой? Положи и не бери чужое – руки отсохнут.
Но когда он видит не карикатурную толпу у трона, а карикатурное убийство Императора, ему альбом за портьеру не вернуть.

..... В чем вина поэта, воззвавшего к милости императора и открывшего ему глаза на безобразия его сатрапов? Отчего бы государю не умыть наконец свою Россию, не освободить рабов и не сделать ее самой свободной и прекрасной страной в мире? Ведь государь может все, стоит ему лишь того пожелать. Главное - донести до него эти мысли и отодвинуть от его ушей злобных стариков, дающих ему плохие советы. Вот примерно это же и мог попробовать Николин донести до Бенкендорфа вместо обсуждения событий декабря 1825-го. И получить вполне заслуженную трепку, ибо аргументы А.Х. явно не впечатлили бы его.

Да, это был бы очень любопытный разговор Вани и А.Х. Между прочим, почти идентичный разговору де Позы и Филиппа II (к теме «где Шиллер, где Бенкендорф» обращусь чуть позже. Но, как я вижу своего героя, он не настолько горяч и дерзок, чтобы советовать собеседнику, в свою очередь, посоветовать ЕИВ подвинуть стариков, умыть Россию и т.д. Он всего лишь осторожно возражает, что жестокие охранительные меры сами по себе способствуют радикальному протесту, не более.

[Alexander Kovalskij]

А вот еще одна статья Герцена, где он ясно высказывается в пользу бессмысленности насилия и прямо указывает на весь тот негатив, который принес России выстрел Каракозова.

https://ru.wikisource.org/wiki/%D0%9F%D ... %B5%D0%BD)