Leader
Обитель чистых нег
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью... Несложную сказку, из тех, что ты сами себе рассказываем иногда перед сном.
Началось это со случайного обсуждения книжки Юрия Полякова. «Жалко этого дядьку!» - заметила ты. – «Всю жизнь решался, да так ни на что и не решился…» Ощупью, осторожно, как и всегда мы с тобой говорим на эти темы, обменялись суждениями о семьях. Ты откровеннее и смелее меня, и первой высказалась открыто: «Знаешь, иногда до одури хочется просто свободы. На чуть-чуть. На день, на два... И потом, честное благородное слово, я больше бы их ценила! А то скоро всерьез буду считать, что усталый раб – это про меня...» Я даже пожалел тебя, впечатленный враждебным местоимением «их», которым ты, впервые на моей памяти, объединила мужа и сына.
-Хочешь податься в тематические эскейперы? – и я украсил свой вопрос россыпью смайликов.
- Ищщо как! – меняя тон, откликнулась ты. (Это сразу видно, когда ты вдруг жалеешь о прорвавшейся откровенности: ты всегда начинаешь маскироваться просторечиями, албанским, смайликами или немыслимыми транскрипциями со всех возможных языков. Сейчас я уже привык, а когда-то довольно долго расшифровывал и «битешон», и «адастра».) На том все и кончилось, перешли на обычный вирт «два дня подряд тебя пороть? А попы хватит?» «А самому-то рук хватит? Готовься! Пойди в качалку запишись» и довольно быстро распрощались.
Я бы забыл этот треп, если бы случайно, за деловым обедом, не услышал рассказ о, как мне казалось, богом и людьми забытом городке, расположенном как раз примерно на полпути между мной и тобой. «Край бескровно победившего коммунизма!» - восторгался наш сотрапезник. «Монастырь – шедевр, да и весь центр цел, купеческие дома позапрошлого века, храмы на каждом углу, музей – не оторваться. Как будто на машине времени покатался». «Съездить летом с семьей, что ли…А жить там где?» - спросил его мой партнер, и я с интересом услышал о «туркомплексе «Лесная быль» на самом краю города, рай земной, отдельные коттеджики, вокруг березовая роща, за деревьями соседних домиков и не видно даже. Два этажа, кухня есть, газ, горячая вода, все удобства, чистенько. В самом городе ресторан неплохой в центре, выбор большой, все вкусно, а по ценам? По ценам по нашим меркам просто даром».
Не знаю зачем, вернувшись в тот день на работу, я залез в сеть и прочитал все, что нашлось, про городок и туркомплекс «Лесная быль». А буквально назавтра же на щитке судьбы щелкнул, видимо, какой-то тумблер и еле брезжившая тропинка к сбыче мечт превратилась в автостраду и ровной полосой расстелилась под колеса. За ужином жена сообщила, что «устала от зимы, девчонки едут в Египет, зовут с собой, я бы поехала с Анюткой, погреться-покупаться, отдохнуть от вас, мужиков. Я позвонила твоим, они в восторге от идеи на две недели забрать к себе Сашку. У них с дедом уже какие-то планы про зимнюю рыбалку, я Сашку полчаса не могла с телефона согнать. У него ж из двух недель одна как раз каникулы».
А через пару дней в аське ты мельком пожаловалась на невезение.
-Думали в горы ехать все вместе, да меня на работе не отпустили. А тут еще Севка разболелся. Решили, что муж поедет сам, у него там компания большая с работы. А сейчас Севке лучше, а мне – спохватились! – отпуск предлагают, но уже визу не успеть, да и билетов нету. Ну и бог с ним, на праздники отвезу Севку маме и впаду в спячку на все три дня.
Тут я и решился.
- Никакой спячки. Ты же хотела стать эскейпером, помнишь? Вот, настал твой час!
- Хотела. А что, есть шанс? – и невеселый смайлик, вроде, не время для шуточек.
- Записывай. Тебе нужен триста восемнадцатый поезд, бери билет на шестое число. Буду седьмого утром встречать тебя на вокзале.
- Ты серьезно? – несколько обалдело спросила ты. - А куда идет этот триста восемнадцатый? Докуда билет брать?
- Бери до конечной, не ошибешься! – подмигнув смайликом, я выключил аську и стал дозваниваться в «туркомплекс - рай земной». Тумблер неколебимо стоял в положении «удача» - свободные коттеджи были, и, выслушав заверения «у нас каждый день в обед все подъезды чистят трактором», я из предложенных мне выбрал самый дальний, совсем в лесу.
В ту неделю, оставшуюся до шестого числа, мы редко пересекались в аське, да и выходя в онлайн ты была непривычно немногословна, будто стеснялась предстоящей эскапады, или же боялась спугнуть везение – «а вдруг все сорвется». Общались мы мало и деловито, не вдаваясь ни в какие планы и детали. «Я взяла билет.» «Отлично, какой номер вагона?» «Восьмой, СВ, других не было» «Вот и молодец, выспишься лучше». Пятого я рано ушел с работы, поехал обедать к родителям, потом во дворе погонял ледышку с Сашкой и соседскими мальчишками, а за ужином, выпив с отцом по рюмке, предупредил «Мам, пап, я уеду на выходные, к друзьям за город, баня-шашлык и на охоту зовут». Отец вполголоса заметил, что, кажется, для охоты еще не сезон, но мама укоризненно замахала на него руками «Боже мой, какая разница! Мальчик отдохнет, подышит воздухом. Конечно, поезжай, сыночек, и не волнуйся за нас».
Шестого с утра, вдумчиво собравшись, я вымыл и заправил машину и около полудня уже тронулся в путь. Дорога оказалась куда приемлемее, чем можно было ожидать – трасса была почти целая, почти сухая и почти пустая. Дважды остановившись выпить чаю в придорожных мотельчиках, я добрался до целевого городка ранним вечером, правда, потом немного поплутал в поисках дороги к «Были». Около девяти я уже входил в свой коттеджик. Коллега не соврал – уютно и тепло, даже жарко. От обшитых вагонкой стен пахнет сосной и смолой, а деревянный пол и крутоватая лесенка на второй этаж просто светятся желтой лаковой чистотой.
Внизу – маленькая кухня, туалет и небольшой холл с телевизором. Наверху спальня с огромной кроватью, комната поменьше, с диваном, разложенным и застеленным, парой кресел и письменным столом и просторная ванная. С виду идеально чисто, окна зашторены плотными занавесками. Отодвинув одну, я выглянул в окно. Темно, ближайшие огни светятся метрах в ста. И в самом деле, райский уголок. Ехать искать «неплохой ресторан в центре» было откровенно лень и, выпив чаю с захваченным из дома крекером, я принял душ и завалился спать – почему-то на диване.
В розовеющем свете неяркого зимнего утра центр действительно производил ирреальное вневременное впечатление. Казалось, из-за угла, от чуть покосившейся пожарной каланчи на пустую заснеженную улицу вот-вот выедет неспешный извозчик, или наоборот, пронесется с шумным дыханием и топотом и, зафыркав, остановится у приземистой почтовой станции та самая удалая, или борзая, тройка. Ближе к вокзалу, однако, стали попадаться вполне прозаические Жигули, несколько потрепанных иномарок и неожиданно современные автобусы. Поезд почти не опоздал, да и солнце пробилось наконец сквозь облака, но и за десять минут я продрог на открытом всем ветрам перроне. По счастью, ты выскочила одной из первых, и я ухмыльнулся твоему растерянному виду.
-Привет! Пошли скорее в машину!
В машине ты крутилась, взглядывая то в одно окно, то в другое. Тут было на что посмотреть – в лучах все более смелеющего солнца белые стены древнего монастыря сверкали как сахарный городок на немецкой кондитерской рекламе.
-А куда мы едем? А что будем делать целый день? – ты с трудом оторвалась от окна. – Ой, колокольня какая! А давай тут остановимся и гулять пойдем. Ой, ну да стой же! Смотри как тут красиво.
-Тут всюду красиво – сказал я гордо, как будто лично, сам, «вот этими вот руками!» основал, спроектировал и выстроил этот уездный городок от монастыря до последней колоколенки. - Едем мы завтракать. Потом в гостиницу. А что целый день будем делать – зависит от твоего поведения. Возможно, и погулять успеем.
- Ох, да ну тебя с твоей темой! – отмахнулась ты. – И я не голодная! Пойдем сразу гулять.
- Зато я голодный – заметил я.
- Извини, - ты смутилась и примолкла. Тут мы и подъехали к, видимо, тому самому ресторану. Утреннее меню особым шиком не отличалось, зато с аппетитом у тебя, даже и «не голодной» всё оказалось в большом порядке. Иначе кто это с удовольствием проглотил половину моего омлета с беконом и большую часть сырников? И этот же кто-то потребовал себе мороженого «к кофе» и ухитрился слопать все четыре шарика еще до того, как принесли кофе. Но в ресторане народу было мало, официанты бегали быстро, так что завтрак наш не отнял много времени.
- А теперь я спать хочу, - капризно сказала ты, откидываясь на спинку пассажирского сиденья. - Ты меня зачем так укормил??
- Ну, так мы в гостиницу и едем – утешающим тоном ответил я – Полежишь, отдохнешь… Не уверен, правда, что сумеешь уснуть… Ну, попробуй.
Ты покосилась на меня и не сумела сдержать хихиканья. - Уснешь с тобой, ссссадист…
В номере, впрочем, всю твою сонливость как рукой сняло. Ты стремительно обегала весь домик, периодически издавая одобрительное «вау», а затем подхватила сумку и скрылась на втором этаже. Коротко прошумел душ, хлопнула дверь спальни, и вскоре ты сбежала по лестнице с толстым вязаным свитером в одной руке и с фотоаппаратом в другой.
- Идем! Идем скорее гулять!
- Гулять? А ты же полежать хотела? Передумала? – я и не подумал вставать из кресла.
- Да потом! Идем, пока светло и солнышко. Ну вставай же, что ты расселся, как бегемот! - ты бросила аппарат в пустое кресло и нырнула головой в свой черный свитер.
- Чии-воо?? - и прямо барахтающуюся в свитере, я схватил тебя за пояс штанов и уложил попой вверх на мягкий подлокотник моего кресла. - Это кто бегемот? Это! Кто! Тут! Бегемот!
Звонкие шлепки эхом отдаются в номере, а ты, приглушенная свитером, чуть менее звонко верещишь: Ай! Ну ладно! не бегемот! не бегемот же! ну хватит! ай! все-все-все! ну прости! больше не буду! ну перестань! ну потом!
Ладонью против плотных джинсов - неравная схватка. Довольно скоро становится больно руке, и дождавшись очередного "больше не буду", я отпускаю твой пояс и с силой одергиваю на тебе свитер. На твоей разрумянившейся физиономии в обрамлении растрепанных волос, вылупившейся из ворота, ясно написано удовольствие, и, как ты ни пытаешься надуться, ничего не получается. Я влезаю в ботинки и натягиваю куртку.
- Ну, милая моя, так ты идешь гулять или нет? Долго тебя ждать? А то, может, останемся?
Ты возмущенно фыркаешь в ответ, но поспешно одеваешься.
- А перчатки где твои? А шарф? - со смешком я соображаю, что примерно так же собираюсь на прогулку с трехлетней Анютой.
Шарфа нет. Оказывается, "свитер очень теплый и вообще кто же мог знать, что тут такой мороз". Я жертвую свой шарф, причем повязываю его, как Анютке, под капюшон и узлом сзади. Попытку оскорбленного сопротивления давлю увесистым шлепком.
- Выходи давай.
Первые три минуты в машине ты старательно сохраняешь надутое выражение лица, но, когда многоэтажки окраины сменяются каменными постройками исторического центра, ты, прилипнув к окну, уже и думать забыла о своей обиде. Городок выстроен любовно, со вкусом и сохранился поразительно. Въезжаем в центр. По одной стороне неширокой мощеной улочки классическое "административное здание восемнадцатого века", с угловой ротондой и симметричными уличными фасадами. По другой, за узким тротуарчиком, изумительный комплекс из трех домиков, почти слившихся в один, с острыми теремными крышами, очертаниями похожий на боярские палаты допетровских времен, лишь отделка фасада, выполненная в необычной смеси мотивов русского барокко и модерна, свидетельствует о гораздо более позднем времени постройки. А прямо перед нами, на маленькой площади, отделенный от нее невысокой кованой оградой, взмывает и почти парит над площадью и городом квадратный особняк с поднятым на высокий арочный пьедестал простым ионическим портиком, объединяющим нижний этаж с мезонином.
- Вау! - тихонько охаешь ты. - Вот это да!
- Угу.
- И смотри, все прямое, нефинтифлюшчатое - а как красиво...
- Поскольку красота - не прихоть полубога, а хищный глазомер простого столяра, - произношу намеренно торжественно. Но прозвучало уместно, ты не морщишься, не удивляешься, а только молча согласно киваешь.
Туристическая план-карта города уверяет, что в особняке - уникальная картинная галерея и краеведческий музей. Я паркуюсь напротив входа. - Идем!
В галерее я с облегчением отмечаю, в свою очередь, и отличие от подобных прогулок с Анютой или даже с Сашкой. Никто не ноет, не жалуется на скуку, жару и духоту, не просится писать, не требует пить... Ты тихонько ходишь по залам с блестящими глазами и больше молчишь. Здесь почти никого, я без стеснения заговариваю с тобой вполголоса, но ты отвечаешь неохотно и полушепотом, изредка жестом указываешь на глянувшееся тебе полотно. Судя по этим жестам, милее всего тебе передвижники, которыми и впрямь тут богато.
Из галереи мы проходим в залы музея. Тут чинность заметно тебя покидает, ты смело приникаешь к витринам, разглядываешь вещи, макеты, книги, фотографии, гравюры, и я с удовольствием слушаю твою оживленную болтовню. "Ух ты! Смотри, дом с ротондой - это, оказывается, городская управа была! А тот, с высоким портиком - особняк городского головы! Оооо. А удивительно, сколько тут, смотри, в таком маленьком городке образовательных заведений. Кадетский корпус - раз, реальное училище - два! Женская гимназия - три!" "А еще вон учительская семинария и духовное училище" - добавляю я. "А женской гимназии здание - из всех самое роскошное, бе-бе-бе!" - ехидно замечаешь ты, бредя вдоль стендов с рисунками и гравюрами. "И называлось "школьный дворец" и в самом деле, похоже на дворец! А смотри, какие интерьеры!"
О вкусах не спорят, но мне на фотографиях ансамбль кадетского корпуса, как выясняется, бывшей кантонистской школы - массивные постройки из резного красного кирпича, огороженные литыми чугунными решетками - кажется гораздо внушительнее довольно аляповатого "школьного дворца", с лепниной в стиле рококо. Посмотрим сегодня же вживую.
В этом образовательном зале много трогающих за душу старинных фотографий - кадеты на плацу, кадеты на гимнастическом параде, гимназистки на прогулке, дортуары. Чудом сохранившиеся номера "Журнала, издаваемого кадетами N-ского императорского кадетского корпуса", списки выпускников 1911 года
"Трофимов 2-й Алексей
Некрасов 1-й Сергей
Жданович Александр
Соколов Георгий
Шувалов Петр
Тренев 2-й Михаил...",
табель второклассника реального училища, "сведения об успехах и поведении" гимназистки шестого класса, несколько учебников.
Вдруг ты почему-то заметно притихаешь и слегка краснеешь, разглядывая стенд "учительской семинарии". Подхожу поближе. Да-да-да! Конечно. Чего же еще и ждать. На гравюре лавка, бочка с рассолом, охапки прутьев.
- Тонковаты. - комментирую я, - Мы с тобой потолще нарежем!
- Пойдем отсюда, - не поддерживая тему, ты вдруг как-то разом скисла, - Пойдем, погуляем по улицам лучше.
Оставив машину, мы молча идем налево от площади, вдоль царственной парадной колоннады Гостиного ряда, растянувшейся на целый квартал. Солнце, высокое весеннее небо, людей немного, машин и совсем мало. На улице ты повеселела и почти поминутно щелкаешь фотоаппаратом - здесь изящный уличный фонарь, тут резной дымник, там кованые навершия на столбах ворот. Доходим до угла, отсюда улицы расходятся веером, образуя маленький сквер, а в сквере - скамейки и огромный стенд-плакат с гербом города N. "ой... медвед!" - смеешься ты. И правда, на гербе, как видно и из самого рисунка, и из любезно приведенного пониже словесного пояснения, "Медведь, лежащий в зеленом поле, символ богатства лесного края".
- Превед, медвед!
- Интересно, почему он лежит, а не сидит и не идет?
- А мне вот интересно, почему это он кверху попой лежит?
Оооо. Я взглядываю на тебя искоса. Все ясно, пора домой в "Быль". Осмотр кадетского корпуса, монастыря, соборов и колокольни придется отложить до завтра. Или до следующего раза.
- Пойдем, - я беру тебя за руку и мы поворачиваем обратно, к машине.
Обратно в коттедж мы едем другой, круговой дорогой, несколько раз еще ненадолго остановившись у особенно приглянувшихся домиков, особняков и церквушек. Наконец, садясь в машину, ты прячешь фотоаппарат в чехол и дуешь на застывшие пальцы.
- Замерзла? Хочешь, может быть, глинтвейна выпить? Или водки?
- В кафе? А ты как же? Давай лучше с собой домой купим.
Останавливаюсь у супермаркета. -Я сама!
Ждать мне приходится недолго, но, вернувшись с пакетом, который ты тащишь перед животом, обнимая одной рукой, ты еще и хвастаешься: "Это просто очередь на кассу, а то бы я еще быстрее!"
- Крейсер "Стремительный!" - улыбаюсь я.
- Крейсер? Да я... да я... Да я просто Катти Сарк!
- Летучий Голландец...
- Вот да вот!
- Ну, счастье что не Титаник!
Вот что оскорбительного в сравнении с Титаником? Тем не менее, мне в ухо полетела мокрая варежка, сопровождаемая возмущенным фырканьем.
Я покачал головой и ответил максимально многообещающим взглядом.
- Оой... - негромко протянула ты.
- Ага, именно. Сейчас водки выпьем - ты купила? - и пойдем розги резать.
- Я - замерзла, - последовало угрюмое возражение. - И ни-ку-да не пойду! Тем более, за твоими дурацкими розгами. По снегу лазить?! Еще чего!
- Нивапрос, - легко согласился я, - Грейся, я и сам схожу.
В коттедже жарко. Ты сбросила куртку и сапоги, и подхватив мешок с едой, скрылась в кухне.
- Дай-ка мне ножик из синего пакета на столе, - окликнул я.
Ты выглянула в холл, протягивая мне Victorinox, и, убедившись что я не собираюсь раздеваться, буркнула
-Э... Ну ты только там не очень-то...
- Не очень-то что?
- Ну... нетолстые.
- Уж какие будут.
Я направился в обход домика к кустам и березовой поросли. В сгущающихся уже сумерках следовало поторапливаться, но на кустах и на молодых березках было множество довольно ровных веток, так что минут через пятнадцать я ввалился в коттедж с внушительным веником.
- Иди выпьем, - позвали меня из кухни.
Глянув на стол, я почувствовал, что здорово нагулялся. На стеклянных тарелках - гора крохотных сэндвичей: на синей - из тончайших лепестков сырокопченой колбасы, накрытых лепестком огурчика, на зеленой - из квадратных кусочков сыра с кружочками помидора и веточкой петрушки. В фиолетовой стеклянной миске зеленые оливки и крохотные корнишончики. На деревянной доске треугольнички черного хлеба. Две рюмки и заледеневшая бутылка "Русского экспресса". Я одобрительно хмыкнул и разлил водку, тебе - неполную.
- За твое здоровье! - и в кайф закусил корнишончиком.
- Спасибо... - ты даже и полрюмки залпом не одолела. - А что, ему что-то угрожает?
- Кому?
- Здоровью!
- А!Отнюдь, - успокоил я. - Особенно, если не будешь дергаться. Может, тебя привязать?
- Пффф...
Заглотив десятка полтора сэндвичей и выпив еще рюмку, я был совершенно сыт. Тут-то, очень вовремя, стал просыпаться голод иного рода.
- Чая не хочу, спасибо. Ты пей сама, я потом. Я пока вот важным делом займусь.
Я притащил на кухню оттаявший уже веник и принялся очищать веточки от сучков.
- Вечно ты мне аппетит портишь! - скандальным тоном заявила ты, но пустеющая на глазах жестяная коробка "Рафаэлло" явно свидетельствовала не в пользу падения аппетита.
- Наелась? Тогда снимай штаны! - скомандовал я.
- Ужеее? Прямо тут?
- Почему бы и нет? Давай, снимай, кому сказал! И свитер тоже.
Ты бурчишь себе под нос что-то протестующее, но раздеваешься. Глянув на результат, я не могу удержаться от смеха - взлохмаченные свитером волосы стоят вокруг лица как пушинки одуванчика, а балахонистая белая футболка доходит тебе почти до коленок. Толстые шерстяные носки, в которых ты ходишь вместо тапочек, довершают картину. - Бугага! Филиппок идет в школу!
- Пфф!!!!
Смех-смехом, но объект приложения будущих усилий-то и не видать!
- Иди-ка сюда!
И, потянув за два угла подол футболки, я плотно завязываю их узлом сзади на пояснице.
- А вот теперь ты похожа на Филлипка, которому еще не скоро в школу!
- Что я, так и буду тут ходить с голой попой???
- Именно. Не хочешь ходить - можешь сесть пока своей голой попой. Не хочешь сидеть - могу тебе предложить в углу постоять с голой попой. Полная свобода выбора.
Ты в очередной раз обиженно фыркаешь и садишься, скромно одернув спереди подол пониже. Косишься на растущую на углу стола кучку уже подготовленных прутиков. Вздыхаешь. Берешь чашку с чаем, отпиваешь глоток, отодвигаешь чашку. Снова косишься на прутики... Хочешь что-то сказать? нет... передумала.
Но вот и все.
- Пойдем-ка наверх!
- Как?? Уже??
- Не трусь, малыш! Их еще замочить сначала надо. На полчасика. Пошли, в ванную их отнесем.
Я галантно пропускаю тебя первой подниматься по лестнице. Вид снизу и сзади на стройные ножки и розовую, оттененную белизной майки попу - обалденный! Я бы вряд ли вытерпел полчаса на замачивание прутьев, но, к счастью, у меня запасён тут случайно в кустах рояль.
С удовольствием наблюдаю, как ты нагибаешься над ванной, чтобы заткнуть сток пробкой. Набираем горячей воды, укладываем розги.
- Ну, пойдем пока, - я прихватываю тебя за узел футболки и, легонько подталкивая в спину, отвожу в спальню.- Бери подушки, устраивайся! Сейчас я тебе свои еще принесу.
Вернувшись из другой комнаты с двумя подушками и с сумкой, прихваченной мною из дома, я застаю тебя нахохлившейся, как воробей в мороз, сидящей на коленках на краю дивана. Ступни свисают, попа покоится на отворотах шерстяных носков, а локти скрещенных на животе рук упираются в коленки. Я укладываю подушки горкой на середине дивана, одну бросаю к изголовью. Потом в раскрытую ладонь умещаю, как гандбольный мячик, твою попу. Я не Пьер Безухов, а ты отнюдь не младенец, но надо же, почти помещается. Во всяком случае, захват надежный - хотя ты сдавленно пищишь и пытаешься отодвинуться - ничего не выходит. Легонько пощекотав попу средним пальцем, что вызывает усиление писка, я подталкиваю тебя к подушкам: - Располагайтесь, мадам!
- Еще до полчаса долго же! - возражаешь ты, плюхаясь на подушки. - Ай!
Ох, даже не хочется отпускать так удобно ухваченную попу - уж очень хорошо чувствуется, как бурно ты реагируешь на любое движение пальцев. Но придется. Я лезу в сумку.
- А мы пока в ожидании прогревочные мероприятия проведем.
Плетка-снейк, свернутая в сумке кольцом, расправляется на весу у меня в руках и в самом деле напоминает изящную, гибкую змею. Я отступаю на полшага от дивана и делаю первый замах.
- Ай!!
Змейка у меня кусачая, ага. Но отнюдь не смертельно. Скорее ужик, чем гадюка. Да и действую я совсем легонько, вполсилы.
В твоем ритмичном ойканье даже неискушенное ухо уловило бы гораздо больше удовольствия, чем боли. Обхожу диван и повторяю быструю серию несильных хлопков с другой стороны. А теперь чуть посильнее, зато и помедленнее.
Ты уже не ойкаешь, а шумно дышишь и коротко взвизгиваешь после особенно чувствительных ударов.
Попка уже налилась ярко-розовым цветом, и ровные полоски проступают на нем более темным пунцовым.
Очень симпатично, но этот орнамент вполне привычен и кажется мне сегодня недостаточно оригинальным.
- Давай-ка, слезай со своих подушек, ложись вот пузом на краешек. Чтоо?? А ну-ка быстро!!
Я устанавливаю тебя коленками на пол и перешагиваю так, чтобы, стоя спиной к дивану, своими коленями придерживать тебя в пояснице. И прихватываю змейку еще и за кончик, свернув таким образом в петлю.
-Чего? Ах, ты "так не хооочешь"? Ах, "вообще хватит"? Неужели? Нет, мое солнышко, это мы только начали.
Короткий этот диалог, в общем, скорее дань традиции. Нужен в основном он как перерыв - отдышаться тебе и сосредоточиться мне. Нагнувшись, я безапелляционно развожу тебе коленки пошире.
- Тридцать раз. Хочешь считать или визжать?
Не дождавшись ответа, начинаю стегать, и ответ становится понятен сам собой. Визжишь ты мастерски, с переливами и всхлипываниями, и ухитряешься даже - как только дыхания хватает! - вставить и какие-то обзывательства. Я не очень вслушиваюсь в слова, увлеченный появляющимися на попке ровными петлевидными следами - рядок пониже, рядок повыше, перехватить покороче снейк, рядок еще выше... Стараюсь попасть так, чтобы эти петли как бы нанизывались на поперечные полоски. Отлично получается. А теперь совсем низко, под попу. Уф... Красота!
- Красота, - сказал я и вслух.
Ты только буркнула в ответ что-то нелестное.
- Ну все-все! - я помог тебе встать, вытер своим платком зареванную рожицу, а потом, усевшись на край дивана и снова поставив тебя между коленок, заново завязал распустившийся узел твоей майки. - Иди в ванной в зеркало посмотрись - красота же!
Шмыгая носом, ты отправилась к зеркалу. Покрутилась одним боком, другим, и вдруг спросила, неожиданно серьезно - Знаешь, что я про это думаю?
- Что? - я чуть напрягся.
- И в самом деле, - заявила ты, копируя мой утренний торжественный голос, - красота и впрямь не прихоть полубога, а хищный глазомер простого столяра!
Мы расхохотались оба. Выйдя из ванной, ты прямиком потопала к дивану и решительно залезла ко мне на колени. Я обхватил тебя примерно так, как ты несла сегодня пакет из супермаркета - левой рукой вокруг, правой под попу и с удовольствием ощутил рукой выпуклость полосочек на пылающей коже.
- Такую красоту розгами даже жалко портить... - полувопросительно заметил я.
На несколько секунд ты замерла у меня на руках. А затем, щекотно тыкаясь мне в ухо губами, совсем шепотом, но подчеркнуто раздельно произнесла - Нет! Не жалко!
Пришлось отсадить тебя на подушки, встать и идти в ванную.
Непонятно почему, я просыпаюсь среди ночи. Начало четвертого, царит непроглядная темень и полная тишина. Я кручусь с боку на бок, пытаясь заснуть обратно. Чертов диван иногда мерзко скрипит, и звук этот кажется оглушительным. Отчего-то болезненно тянет где-то пониже грудинной кости, как будто там перекатывается тяжелый никелированный шарик, как от настольного детского бильярда, причем еще и нагретый догоряча.
Что мне не то? Все вышло отлично, был еще долгий вечер, который ты, в основном, провела, разлегшись на кровати вверх пострадавшим местом и непрестанно требуя то того, то другого – чаю, шоколадку, еще намазать бальзамом, почитать вслух, накрыть одеялом, убрать одеяло…. Попросту говоря, внимания к твоей героической персоне. И я с радостью исполнял твои капризы, лишь изредка легким шлепком или даже просто угрозой оного пресекая уже совсем вопиющее нахальство. Уснула ты еще до одиннадцати, и тогда я спустился на кухню, неспешно выпил чаю с бутербродами, позвонил родителям, жене, минут сорок бездумно посмотрел телевизор и, приняв душ, тоже с радостью лег, ощущая полное довольство жизнью…
Черт, все же заснуть бы. Завтра ранним вечером твой поезд, потом мне часов семь-восемь добираться домой. Хорошо бы выспаться…. Промучавшись минут двадцать, я таки встаю и тащусь в кухню. Чаю… принять таблетку анальгина, что ли. Стараясь не шуметь, накидываю куртку, влезаю босыми ногами в ботинки и, нащупывая в кармане ключи от машины, выхожу, придерживая дверь, чтоб не хлопнула. Видок у меня в трусах, ботинках и куртке наверняка идиотский, но вряд ли в такое время и в таком месте могут быть зрители. Спохватываюсь, судорожно вспоминаю сочетание кнопок на брелке, чтобы ниссан не мигал и не гудел, отпирая двери. Хватаю подмышку аптечку и возвращаюсь на кухню.
Я только успеваю отлить в чашку воды из чайника и открыть аптечку в поисках анальгина, как сверху начинают доноситься какие-то звуки. Шумит вода в бачке, затем в кране… А вот и сначала осторожное, а затем – от поворота лестницы уже заметен свет внизу на кухне – более уверенное шлепанье босых ног по ступенькам.
- Явление второе – те же и Филиппок! – говорю я, не оборачиваясь.
- Я тоже чаю хочу!!! Ты наверно тут на шоколадку мою нацелился??? Не дам!!! - ты уверенно начинаешь скандалить еще в дверях.
- Ты чего не спишь-то? – интересуюсь я, - На животе неудобно?
- Нуу… Да!!! Больно потому что, а все ты! – удивительно, как моментально наш Филиппок из скандалиста превращается в обиженное несправедливо пострадавшее создание. Так и не найдя анальгина, я оборачиваюсь поглядеть на несчастную страдалицу.
Эй, сколько тебе лет? Тридцать два, тридцать три? О, этот редкостный счастливый женский тип – проснувшись посреди ночи, ты выглядишь свежей как майский листок. Упругая шея, твердо очерченный подбородок, не по-женски, с тяжелыми отеками, а лишь чуть-чуть по-детски припухшие веки и смешной отпечаток складки простыни или наволочки на левой, более румяной, чем правая, щеке. Ты сладко зеваешь, потягиваешься, разводя локти и от этого движения под белым хлопком просторной майки вдруг шариками проступают крупные соски.
Блин, всё, дальше бессмысленно себя уговаривать, что я не понимаю, отчего это мне не спится. Движение этих шариков, как в бильярде, толкает тот самый шар, что ныл у меня в подвздошье и он тоже раскалывается на два шара. Один живым, острым, горячим комком поднимается вверх и застревает у меня под горлом. Другой, разрастаясь до размеров как минимум теннисного мяча и раскаляясь еще больше первого, скатывается в низ живота. Бугага, анальгин! Анальгин тут все равно не помог бы, а брому отродясь у меня в аптечке не было.
Только этого нам не хватало. Два года обходились, и тут… Или не «нам», а «мне»? Черт ее знает… Может, в самом деле, проснулась пописать, спустилась попить…
Но это все самоуговоры для бедных, я уже знаю, что должен по крайней мере попробовать.
С трудом сглотнув, подсевшим вдруг голосом (о блин! это я-то… взрослый, дважды женатый, детный и не образец супружеской верности даже в этом своем втором, счастливом браке) я, старательно выговаривая слова, предлагаю:
- Иди сюда, посмотрим, что это у тебя так болит?
Ты взглядываешь на меня из-под взлохматившейся после сна челки. Мгновенно и заметно краснеешь, видимо, что-то услышав в моем тоне. Ну???
- Ну что-что… - тихонько, смущенно выговариваешь ты, – попа и болит.
И делаешь небольшой, едва заметный шаг. Вперед, ко мне.
Теннисный мячик у меня в паху разбухает еще вдвое, и думаю, что ты отлично его чувствуешь животом, когда, притянув тебя за руку, я сажусь и пригибаю тебя к себе на колени. Задрав до лопаток твою футболку, я разглядываю и ощупываю «больное место».
- Тут больно? И тут, наверное? Давай-ка бальзамом еще намажем, да? – предлагаю я полушепотом и чувствую, как ты киваешь, упираясь подбородком во внешнюю часть моего левого бедра. Черт, мази-то остались наверху!
Я дотягиваюсь до аптечки и переворачиваю ее на стол. Да, есть! Выдавливаю чуть не полтюбика себе на руку и щедро размазываю по твоим разукрашенным половинкам.
- Сейчас разотру, лежи тихонечко.
Ладонь моя, сначала легонько, потом все смелее, с нажимом, скользит по твоей коже, а когда ты начинаешь тихонечко, с придыханием, не то постанывать, не то поскуливать, теряет последнюю стыдливость. Вот уже не осталось доступных со спины неохваченных мест, я чуть развожу твои бедра, а потом протискиваю левую руку тебе под живот. Еще… еще… Ох.
- Пойдем наверх? – я уже с трудом выговариваю слова и с облегчением угадываю твое еле слышное «Да!». Я помогаю тебе встать на ноги, не отпуская левую руку, запястьем прикрывающую золотистые завитки у тебя на животе, а губами прижимаюсь к твоей шее сзади. Правой хватаю со стола вывалившийся из аптечки (ай да Пушкин! ай да запаслив, сукин сын) очень важный пакетик.
Моего терпения не хватает до верха. Сделав лишь два шага из кухни, в холле мы обнаруживаем прекрасное, замечательное кресло, я подталкиваю тебя туда, и ты охотно забираешься на край коленками, расставив их до предела в стороны. Низкая спинка кресла позволяет тебе удобно прогнуться, опершись на нее ключицами. Разрываю пакетик одной рукой, помогая себе зубами, ухитряюсь и с дальнейшими действиями справиться одной рукой.
Дальше, сразу отбросив нерешительность, я действую всем, в том числе, обеими руками (стоило захватить и второй пакетик... поздно!). Положение, в котором мы оказались, диктует тебе пассивную роль, но каким-то образом ты отзывчиво реагируешь даже и в оставшемся тебе небольшом диапазоне движений, и я чувствую тебя мощно и полно. С восторгом и торжеством раз за разом подвожу тебя к самому краю, все ближе и ближе. И, наконец, уловив, что твой прыжок уже близок, я собираюсь, делаю решающий рывок, и теннисный мячик, успевший разрастись до размеров гандбольного, с оглушительным грохотом накрывает меня облаком почти что ядерного взрыва.
Я прихожу в себя, осев вниз и сидя на полу. Ты полулежишь поперек моих бедер, согнув колени, упираясь ступнями в пол, а локтем в сиденье кресла. Мы оба долго успокаиваем дыхание.
- Во, два идиота, да? Диван… Кровать… Стол, в конце концов. – наконец, выговариваю я.
Ты еще не отдышалась и я не могу разобрать, что ты пытаешься сказать:
- Что? Извини?
Наконец, с третьего раза расслышав, я с наслаждением переворачиваю тебя и реагирую оглушительным шлепком по многострадальной попке.
Это было «Так еще пол-ночи впереди!».