Шортенбиргская история

[Arthur]

47.

Анита судорожно вздохнула, в ее груди что-то булькнуло. Старуха открыла глаза и тихо просипела:
— Таль!
Ойстрах тут же кинулся к ней, отрицательно качнув головой, бросившимся к Аните Стишке и Эливэйн.
— Я тут, Нита.
— Вот и все, — она попыталась улыбнуться.
Таль опустился на пол рядом с лавкой и сжал руку Гадалки. Та слабо шевельнула пальцами.
— Я поняла, что произошло тогда, Таль. Я расскажу тебе. Только обещай…
Голос старухи осекся, она захрипела. Ойстрах погладил Гадалку по голове.
— Нита, все, что только в моих силах, клянусь тебе!
— Обещай, что поможешь Саймону… верни ему дар… и чтобы его не казнили…
Ойстарх грустно покачал головой.
— Нита, я постараюсь, но боюсь, что за убийство у нас наказывают только убийством. Если я смогу, я верну ему дар, обещаю!
Кровь отхлынула с лица старухи. Синюшные губы вздрагивали. Свистящий шепот был таким невесомым, что Ойстраху пришлось низко наклониться к губам Гадалки, чтобы разобрать ее слова.
Эливэйн и Стишка притихли, боясь помешать моменту. Им были слышны лишь обрывки фраз про четыре стихии, то ли свет, то ли свечу, а может девочкам просто послышалось. Время тянулось мучительно медленно. Анита то говорила, то сбивалась. Иногда она замолкала, закрывала глаза и казалось засыпала. Но потом снова приходила в себя и продолжала.
Ойстрах слушал терпеливо, внимательно, не перебивая и не задавая вопросов.
— Все, — выдохнула Анита.
Ойстрах кивнул, и Гадалка закатила глаза. Таль обернулся, поймал взгляд побледневшей Стишки. Та все поняла без слов. Встала. Замерла. Потом пошатнулась и на негнущихся ногах подошла к лавке.
— Анита!
Стишка не сдержалась и заплакала. Ойстрах утешающе сжал ей плечо. Не открывая глаз Анита тихо проговорила:
— Живы… Ищут тебя… Отзовись!
И умерла. Лицо ее разгладилось. Руки повисли.
Стишка громко разрыдалась. Эливэйн неслышно подошла сзади и прижалась к локтю Стишки. Ойстрах погладил Эливэйн по голове и осторожно обнял обеих девочек.
В этот момент в зал вошли Арани и Кэтрин. Магистр тщательно застегнул свой плащ на все пуговицы, затянул пояс и громко сообщил:
— Мы бы хотели забрать свою Куклу.
Кэтрин поджала губы и поспешила к столу, на котором стояла коробочка с ее хомячком. Ойстрах повернул голову в сторону вошедших и попросил:
— Проявите уважение, Магистр. Тут только что отошла женщина!
Арани надменно приподнял подбородок:
— Мы спешим! Потрудитесь передать нам куклу.
— И не подумаю!
Магистр хрипло рассмеялся.
— Еда для хомячка стоит такого риска?
Ойстрах порывисто развернулся. Эливэйн повисла на его руке.
— Не надо, пожалуйста, не надо!
Арани усмехнулся.
— Иногда у волшебной игрушки мозгов больше, нежели у взрослого человека. Где твоя кукла, Эливэйн? Собирайся, мы уходим!
Девочка робко сделала два маленьких шажочка навстречу Магистру.
— Я могу и так, без куклы. Я же вам нужна только для Шамси. А значит к утру мне кукла не понадобится.
Ойстрах крепко сжал руку Эливэйн.
— Даже не думай! Ты никуда не пойдешь!
— Ойстрах, есть куда более благородные способы свести счеты с жизнью, — скриви губы Арани.
— Она мне как дочь! Я не отдам Эливэйн.
Магистр притворно удивился.
— И как же вы намерены мне помешать?
— Я лишу девочку дара.
— Сумасшедший! Или вы беснуетесь?
Стишка откинула со лба челку.
— Анита рассказала господину Ойстраху, как это сделать. Вы не получите Эливэйн!
У Арани дернулась бровь. Ойстрах прижал к себе Эливэйн и не сводя глаз с Магистра, попросил:
— Стишка, найдите, пожалуйста, могильщика и пригласите в мой дом. Нам нужно позаботится о теле Ниты.
Девушка тут же выскочила на улицу. Ойстрах, с трудом сдерживая гнев снова обратился к Арани:
— Сейчас придут люди и заберут тело Ниты. После чего я проведу обряд, и эта девочка навсегда останется со мной.
Арани оглянулся, словно первый раз находился в Лавке. Потом дошел до ближайшего кресла и сел.
— Значит это правда? Секрет Чернобурой все же существует?
Таль кивнул. Арани внимательно посмотрел на владельца Волшебной Лавки.
— И вы готовы вот так, ни с кем не посоветовавшись воспользоваться? Такие знание дорого стоят, знаете ли!
— Мне дорога только Эливэйн. И да, ради нее я не стану считаться с мнением других. Не знаю, что произойдет потом, но, даже если все волшебники получат свободу от дара — меня и это устроит.
Эливэйн робко посмотрела на Ойстраха, покраснела, на ее глазах навернулись две маленькие слезинки. Она быстро вытерла их и улыбнулась:
— Спасибо!
Дверь в Лавку распахнулась. Могильщик со своими помощниками быстро вынес тело Аниты скромно поблагодарил Ойстраха, принимая плату за труды, и так же быстро покинул помещение Лавки.
Все это время Кэтрин стояла молча, прижимая к себе коробочку с Шамси. Когда все лишние вышли она вопросительно посмотрела на Ойстраха:
— Если не будет волшебников, как же тогда Шамси?
Таль не отвел взгляд. Напротив, он коротко, энергично кивнул головой и ответил:
— Магистр объяснил вам, юная леди, в каком положении сейчас ваш домашний питомец?
Кэтрин нервно вздохнула. Ойстрах продолжил:
— Сожалею, но вам придется смириться с этим. Больше волшебства не будет.
Кэтрин дернула плечом.
— Это вы так решили? Потому что думаете, что вам нужнее? А если я не согласна?
Арани поднялся с кресла.
— Все это пустой вздор и похоже на блеф! Мы забираем Эливэйн с ее куклой или без. Если вы попытаетесь нас остановить, то окажитесь в тюрьме, а потом у порочного столба. Вот там и проведете обряд, если выживете.
Ойстрах сжал кулаки так, что хрустнули суставы.
И тут раздался громкий крик многострадального медного колокольчика. В Лавку, словно ураган, ворвалась Мадам Стю.
— Ты самый бессовестный человек на свете, Таль Ойстрах! Думаешь, что я промолчу, раз ты столько лет скрываешь тайну о моей причастности к смерти Элси? Ты поэтому позволил Стишке жить в твоем доме? Чтобы опорочить меня в ее глазах? Сколько же грязи скопилось в твоей темной душе! За что ты терзаешь и мучаешь меня столько лет?
Все присутствующие утратили дар речи. Вошедший за раскрасневшейся Стю Лекс, окинул быстрым взглядом всех онемевших и напрягся, увидев заплаканную Стишку.

[Solnce]

Занимательная история. Я еще в самом начале, но увлеклась. Сюжет вырисовывается многообещающий: невинная девочка Эливэйн в руках шизанутого маньяка Арани. Логики мадам Стю не поняла. Если она хорошо к девочке относится, то зачем приказала пороть ее публично и отдала на растерзание горожанам?

[Arthur]

Сюжет вырисовывается многообещающий: невинная девочка Эливэйн в руках шизанутого маньяка Арани.

... ммм ... даже не знаю что сказать)) Вспомнил, как Niza, в самом начале предположила, что Эливэйн будет верхней с хлыстом или что-то типа того))

Логики мадам Стю не поняла. Если она хорошо к девочке относится, то зачем приказала пороть ее публично и отдала на растерзание горожанам?

Одно из двух: или мир у них там такой, или автор берега попутал))

Спасибо, что читаете.

[Arthur]

48.

Пламенея лицом Стю смотрела только на Ойстраха и не замечала в Лавке никого.

Стишка почти на цыпочках, бочком, прокралась к Лексу и взяла его за руку. Арани резко открыл рот, даже издал какой-то короткий, фыркающий звук, но ничего не сказал. Кэтрин широко распахнула глаза, наморщила нос и округлила губы. Леди Стю тяжело дышала и все время касалась рукой декольте. Ойстрах лишь приподнял брови и чуть развернул руки в сторону Стю, раскрыв ладони. Какое-то время в Лавке были слышны лишь шумы с улицы.
- Вы виновны в смерти мамы?
Только после вопроса Кэтрин Стю растерянно осмотрела всех присутствующих и потемнела лицом, до цвета спелой малины.
Ойстрах молча и собственноручно подал Мадам Стю большой громоздкий стул и вежливым, изысканным жестом предложил сесть. Стю грациозно опустилась на мягкую обивку и медленно выровняла дыхание. В ее руках появился белый платок, уголок которого она беспокойно перебирала пальцами.
- Я не понимаю, - искренне признался Таль.
И Мадам Стю горько разрыдалась.
- Возмутительно! - проворочал Арани, - У вас лавка холиварных сенсаций, а не приличное место.
- Я хочу знать, - дрожащим голосом обратилась к Мадам Стю Кэтрин.
Стю быстрыми движениями вытерла слезы, встала со стула и повернулась к Кэтрин.
- Мы очень тесно общались с твоей мамой, Кэтрин. Ты, наверное, не знаешь, но…
Девочка нетерпеливо махнула рукой, давая понять, что она отлично осведомлена о дружбе Мадам Стю и Элси.
- Да, мы были очень близкими подругами.
Арани презрительно хмыкнул. Но Стю не отреагировала.
- И за день до своей смерти твоя мама обратилась ко мне за помощью.
- И вы отказали ей? - выкрикнула Кэтрин.
- Нет, конечно нет!
- Вы ненавидели мою маму, я знаю!
Мадам Стю прижала руку к горлу.
- Кэтрин, я любила твою маму!
- Вы все врете! Врете! Почему вы не помогли ей, почему?
Арани обнял дочь и гордо расправив плечи пафосно произнес:
- Помня о вашей интрижке, - он кивнул в сторону Ойстраха, - я полагаю вы оба знали, что Элси в беде и отказали несчастной в помощи? По вашей милости Кэтрин чуть не умерла, а потом наполовину осиротела. Не скажу, что удивлен. Я по-прежнему настаиваю, чтобы нам отдали наш товар! Мы хотим немедленно покинуть этот притон!

На Таля Ойстраха сейчас было лучше не смотреть. Он взмок, побледнел, глаза его медленно то открывались, то закрывались, руки, словно переломанные, без движения повисли вдоль тела.
Услышав слова Арани Мадам Стю вздрогнула.
- У нас не было интрижки!
Магистр холодно усмехнулся.
- Мне все равно, что там у вас было или не было. Кэтрин, забирай Куклу и Шамси, мы уходим.
Кэтрин топнула ногой и закричала:
- Я хочу знать! Что вы знаете про маму?
Ойстрах медленно покачал головой и развел руками.
- Я совершенно ничего не знаю о смерти Элси, кроме того, что она умерла при родах. Если бы я знал, что она нуждается в помощи, то сделал бы все, что только смог!
Кэтрин прожгла вопросительным взглядом Леди Стю. Та дышала громко и тяжело.
- Ойстрах, но ты же передал мне письмо!
- Какое письмо?
- Письмо с просьбой о помощи. От Элси!
Таль растер виски.
Мадам Стю с тревогой наблюдала за ним.
- Я думала, что ты знал… что Элси писала при тебе… Но тогда откуда у тебя то письмо?

Лицо Ойстраха медленно приобретало цвет живых.
- Мальчишки подбили почтаря возле моей лавки. Я даже не знал, что письмо от Элси! Просто передал через посыльного в Кафешечку.
- Пресвятая Роника! - прошептала Стю и рухнула обратно на стул.
Ойстрах поправил шейный платок и шумно сглотнул.
- И ты избегала меня столько лет, из-за письма?
Ответить Мадам Стю не успела. Колокольчик вновь возопил и в Лавку вошли Леди Иста и Крис.
Ойстрах дернулся.
- Простите, мы закрыты, я сожалею.
Леди Иста не спеша сняла перчатки и только потом ответила:
- В моем доме только что задержали преступника. Того самого Бестиара, вы, же понимаете меня, правда?
Ойстрах понимал.
- Мы с Крисом, зашли узнать о самочувствии пострадавшей от мерзавца Гадалки и уточнить, можем ли мы оказать какую-то помощь.
Ойстрах покачал головой.
- К сожалению, она умерла.
Выражение лица Леди Исты оставалось все таким же субтильно-равнодушным.
- Жаль. А та история, с разрушенной формулой, так ничем и не закончилась? - как можно нейтральнее поинтересовалась Иста.
- Господин Ойстрах утверждает, что старуха передала ему свой секрет, - язвительно вмешался Магистр.
Леди Иста проигнорировала Арани и вопросительно посмотрела на Таля.
- Для закрытой Лавки у вас людно! Это действительно так? Вы теперь владеете душами волшебнорожденных?
Молчавшая до этого Кэтрин громко выкрикнула:
- Тетя Иста, а Мадам Стю сказала, что виновата в смерти моей мамы!
Леди Иста посмотрела на племянницу так, словно увидела палача с окровавленной головой в руках. Собственной.
- Что? - вопрос был задан тихо, будто кошка неслышно шагнула с подоконника.
Стю лихорадочно сжала пальцами многострадальный платок.
- Да, я считаю себя виноватой в ее смерти. Я сожалею, что не помогла ей в трудный час.
Иста стояла как оглушенная.
- Почему?
- Я… так получилось…
- Почему она обратилась к тебе?
Мадам Стю с каким странным чувством посмотрела на Леди Исту.
- Мы же были с ней очень близки, - нерешительно проговорила Стю и тут же поправилась, - С вами. Все.
Она стушевалась и замялась.
Сейчас взгляд Леди Исты был таким же жгучим, как и у Кэтрин. Она прищурилась.
- Стю?!
- Вы не любили маму! - упрямо выкрикнула Кэтрин.
Скулы Стю заострились.
- Я очень сильно любила Элси. Быть по-другому не могло. Мы же сестры!
Кэтрин охнула. Арани недоверчиво повертел головой. Ойстрах приподнял бровь. Леди Иста побледнела, как луна в ясную зимнюю ночь.
Губы ее почти не шевелились:
- Кто?
Мадам Стю твердо ответила:
- Мы. Ты, я и Элси - мы сестры по отцу.

[Arthur]

49.

Леди Иста отрицательно качнула головой. Она глаз не сводила с Мадам Стю, но ничего не говорила. Стишка глубоко вздохнула, собираясь что-то сказать, но Лекс крепко сжал ее в объятиях, подавляя порыв. Кэтрин нетерпеливо дернула плечом и требовательно посмотрела на тетю. Но та молча смотрела на Стю застывшим взглядом. Владелица Кафешечки не стала ждать, когда на нее обрушатся вопросы. Она заговорила и речь ее была плавной, текучей. Так рассказывают историю самому себе, когда хотят понять что-то мучительно неуловимое, лежащее на поверхности, но успешно ускользающее от собственного сознания…

… Я всего лишь ошибка молодости своего отца. Горячий, амбициозный, он был невероятно деятельным человеком. Немудрено, что моя мать потеряла от него голову. Но он был женат. Человек высокого положения, со связями и деньгами. Что оставалось бедной девочке, не устоявшей перед светским лоском, львиными манерами и жаркой страстью? Только любовь. И она наслаждалась этим чувством. Жила и дышала, ни на что, не надеясь и не прося. А потом вышла замуж. Да, так бывает, что любишь ты одного, а замуж выходишь за другого. Нет, ничего этот другой не знал и не подозревал. Он тоже любил. Слишком сильно, слепо, самозабвенно. Говорят, что чуть с ума от радости не сошел, когда на него в один день свалилось столько счастья - место управляющего в уважаемой семье и предстоящее отцовство. Как же просто быть счастливым, когда ты любишь!

Папа обожал меня с первой минуты, когда узнал, что я появлюсь на свет. Я росла и каждый день ощущала родительскую любовь и заботу. Мама всегда была нежной и доброй. Отец внимательным и веселым. Я считала себя самым счастливым ребенком на свете! У меня были подарки и праздники. Игрушки, белый котенок и бойкая канарейка. Множество нарядов, папа катал меня на лошади. Я играла и дружила с другими детьми. Это было чудесное время. Именно таким и должно быть детство у каждого ребенка. Я непоколебимо верила, что так будет всегда. Мир казался таким большим и прекрасным. И я думала, что там, за порогом детства, во взрослой жизни, этот мир еще более великолепный. И я обязательно увижу это, когда стану старше. Скорее всего так бы оно и получилось, не прояви я глупость, сбежав со скучного урока чистописания. Я забежала в библиотеку, взяла с полки сборник страшных рассказов и забралась под стол, на случай, если меня будут искать.

Я сидела тихо, как мышь, сжимая твердый переплет, пока эти двое обменивались клятвами любви, изливали свои чувства и тоску друг по другу, а потом занимались тем, чем занимаются двое любящих, когда их переполняет страсть. Я слышала стоны матери и тяжелое дыхание хозяина дома. Мне хотелось выскочить, закричать на них, заплакать, сказать, что я ненавижу их и все расскажу папе! Но в то же время, я понимала, что не имею права. Они так любили друг друга! Было что-то неимоверно сладкое, таинственное и порочное в этом всем. Неуловимое, необъяснимое, но правильное. К своему ужасу, я почувствовала, что у них есть право делать все те вещи, что они вытворяли в библиотеке. И я молчала. Потом, когда они ушли, я выбралась из-под стола и поставила книгу на место. Меня больше не пугали страшные рассказы. Они навсегда остались скучными и неинтересными.

Я следила за матерью. Мне хотелось уловить в ее взгляде, движениях, словах, хоть какие-то мысли или намеки на то, что она обманывает отца. Но этого не было. Мама всегда была спокойной, всем довольной и абсолютно счастливой. И я начала ее ненавидеть. Как она могла? Как она могла улыбаться отцу, заботится о нем, говорить ласковые слова, а потом идти к хозяину дома и отдаваться ему, признаваясь в любви? Мой мир начал тускнеть. Мать стала казаться мне насквозь лживой и фальшивой, а отец глупым и несчастным. От этого всего я злилась и чувствовала себя просто ужасно. Мне хотелось умереть. Или убить их. Или убить хозяина дома. Но еще больше мне хотелось, чтобы мама прекратила делать то, о чем я узнала. Я мечтала, что мы уедем и больше никогда не будем жить в Шортенбирге. И мама будет улыбаться только папе и только с ним будет доброй и ласковой.

Почему я тогда решила, что самое правильное - это рассказать хозяину, что все знаю? Не могу объяснить. Родители казались мне слабыми людьми, которые запутались и не могут сами разрешить эту ситуацию. Поэтому я пошла к нему. Подкараулила, когда он один читал все в той же библиотеке и попросила разрешения обратиться. Хозяин всегда был очень добр ко мне. Дарил подарки, как и своим детям. Иногда баловал конфетами, иногда играл со всеми детьми в какую-нибудь шумную и веселую игру. Я совершенно не боялась его. Тем более сейчас, когда знала его позорную тайну. Я ему так и сказала, что эта связь позорит всех и это плохо. Он не спросил, как я узнала. Не испугался и не разозлился. И это очень сильно напугало меня. Хозяин встал, обнял меня за плечи и не дал вырваться, когда я захотела сбежать. Он подвел меня к большому, во всю стену зеркалу, поставил перед собой и попросил внимательно вглядеться в отражение.

Я смотрела до боли в глазах. Так что у меня почти навернулись слезы. Ну за чем я к нему пришла? Зачем он так цепко держит меня и заставляет смотреть на нас двоих? Что это должно значить? В зеркале он был так же прекрасен, как и в жизни. Высокий, статный, в безупречном белом костюме, чуть усталый, с не по возрасту поседевшими висками. На его фоне я выглядела нарядной куклой. Маленькая, растерянная, в пышном платье, слишком модной для подростка прической и дорогих, расшитых жемчугом туфельках. Мне было стыдно смотреть на отражение, то как близко мы стоим, и я опустила глаза. Именно туфельки бросились в глаза. Рядом с его тяжелой, роскошной обувью. Даже для дочери управляющего, это было слишком дорого - обувь ручной работы известного мастера. Что он говорил я не запомнила. Я старалась не слушать его. Слишком больно обжигали слова. Они каленым железом проели мою плоть, когда он сказал: «Ты - моя дочь!»

[Arthur]

50.

Это было так странно, если не сказать страшно - увидеть себя в зеркале, но не знакомую себя, а другую. У меня были его глаза и подбородок! Такая же стать, я даже стояла в одной с ним позе. Один тон кожи, одинаковый изгиб губ и цвет волос. Я похолодела. Да как же никто не заметил? Я же была его точной копией! Мы часто бывали на людях вместе с его дочерьми, но нас никто не называл сестрами! Почему? Ах да, потому что все знали, кто мой отец. Но все же… Я переводила взгляд с себя на него и находила все новые сходства. Излом брови, ямочки на щеках. Мне внезапно стало жарко, когда я вспомнила, что у меня и на плечах две маленькие острые, как от укола, ямочки. Неужели у него такие же? А он стоял и молча наблюдал за тем, как менялось мое лицо. Невозможно было понять, о чем он думает, что чувствует, видя мое мучительное прозрение. В конце концов от нахлынувших мыслей и чувств у меня закружилась голова и я зажмурилась.

Его руки были сильными, теплыми и твердыми, когда он подхватил меня и отнес к креслу. Потом он принес воду и заботливо подал платок. Мои руки дрожали, и я чуть не разбила стакан. В тот день он объяснил мне, почему все сложилось именно так. Почему никому лучше не знать. Вода, которую я выпила, стояла в горле, когда он говорил о том, как сильно любит мою маму и меня. Что никому не позволит причинить нам зло. Он говорил о заботе и моем будущем! Он говорил со мной, как отец и мне было ужасно плохо от этого. Меня убивало то, что ему не было стыдно за наш разговор. За то, что он не боялся последствий. Он вел себя так, словно точно знал, что я выберу, как поступлю. Прямо так и сказал, спокойным, ясным тоном: «Ты же моя кровь и плоть. Я уверен, что ты сделаешь правильный выбор! Не может быть по-другому. Ты привыкнешь. И теперь все станет намного лучше.»

И тогда я вскочила и убежала. Он не стал меня удерживать. Нет, никому ничего не сказала. Слегла и заболела на полторы недели. Мне хотелось умереть! Я нестерпимо нуждалась в том, чтобы выговориться, но с кем? Ни мать, ни отец не годились для этого. А видеть хозяина дома я больше не могла. Да он и не пришел бы к нам. За все эти годы они слишком хорошо научились соблюдать правила.
Элси пришла после обеда. Она принесла мне фрукты, букетик ландышей и успокоение. От нее веяло прохладным утром, свежестью моря и пониманием. У меня не было противления, когда она заплела мне волосы, заботливо поправила подушку, почистила апельсин. Ее движения были такими милыми, мягкими и … родными. Я расплакалась. Тайна съедала меня, но я все еще не решила, с кем ее разделить. И тогда Элси сделала это за меня, освободив от выматывающей тайны. Ее признание словно раскололо во мне ледяную гору. Знать вдвоем было легче.

«Поправляйся, сестричка!» - вот что она тогда сказала, - «Все будет хорошо, вот увидишь. И даже лучше!» С ней мое сознание легче приняло жестокую реальность. Элси сидела рядом, рассказывала новости, делилась маленькими секретами, грызла со мной одно яблоко, и я чувствовала, что сейчас все хорошо. Все правильно. Мы действительно сестры и в этом есть своя прелесть. Она ушла, и я уснула. Это был очень долгий сон, без картинок. Я проспала всю вторую половину дня и ночь. А утром, я осознала, что мне нет нужды говорить матери, что я знаю. Отцу и подавно. Хозяина дома я решила не признавать отцом. Просто у меня теперь будет сестра - Элси. Когда мне стало получше, я нашла ее, и спросила, что мы скажем Исте. Элси спросила, уверена ли я, что ей нужно говорить, и я сказала, что не знаю. «Вот и я не знаю!» - ответила Элси, - «Исте и так сложно. Как она будет жить, если обидится на папу?» И мы промолчали.

Так я стала такой же, как моя мама. Научилась хранить тайну. Улыбаться, быть удобной, ласковой. Смотреть бесстрастно на человека, который дал мне жизнь. Гладить рубашки и подавать завтрак мужчине, с которым я жила, с которым меня связывали обстоятельства. Чем старше я становилась, тем дальше отстранялась от каждого из отцов. Хотя оба они из кожи вон лезли, чтобы показать мне, как много я значу в их жизни, как они дорожат мной и ценят. Как сильно любят меня. Я не хотела такой любви. Ни от одного из них. Я мечтала поскорее вырасти и вырваться из этого дома! Не я одна. Мы же делились своими мыслями, и каждая из нас хотела свободы. Я исполнила свою мечту при первой же возможности. Мамы была в ужасе, отец в растерянности, когда я сказала, что хочу открыть свою Кафешечку. И только он, другой, меня поддержал. Сказал, что у меня должно получиться. И помог.

Папа дал мне в долг денег и нашел здание, почти в самом центре Шортенбирга. Лицензия на алкоголь, лицензия на волшебство - все его рук дело. Он стал первым и самым активным клиентом. И наставником. Папа не просто помогал, он учил. Как вести дела, как общаться с полицией. Куда пустить доход, как приумножить капитал. Я только тогда, во взрослой жизни его оценила. Он радовался нашему общению и с пониманием отнесся, когда я решила вернуть ему долг.
Элси всегда была добра ко мне. Я поддерживала ее во всем. Но она отказалась от денег, когда ей пришлось совсем туго. В ту ночь меня не было в городе. Письмо принесли перед самым выездом, я уже садилась в карету. Положила записку в одну из коробок и забыла! А когда вспомнила, было уже слишком поздно. Так как письмо принесли из Волшебной Лавки, я была уверена, что Ойстрах знал о его содержимом. Просто молчал все эти годы. Люди всегда молчат о своих тайнах.

Все перевели взгляд на Ойстраха.

- Я даже не знал, что это письмо Элси.

- Но ты больше не приходил в Кафешечку!

Таль смутился.

- Просто ты перестала улыбаться. И я решил, не обременять тебя своими визитами.

У Кэтрин подкосились ноги. Она села прямо на пол, подобрала под себя колени и заплакала.

[Niza]

затянувшийся постновогодний синдром, еще всякое такое так себе, настроение на грани депрессии ...
а потом вдруг читаешь Вашу Историю, и словно встречаешься с каким-то утерянным и вдруг вновь обретенным миром и понимаешь что все, в общем-то, хорошо ведь! И реальность ничем не хуже сказки
Спасибо ....

[Arthur]

затянувшийся постновогодний синдром, еще всякое такое так себе, настроение на грани депрессии ...

Надеюсь, что ничего страшного не случилось? Я могу чем-то помочь?

Спасибо ....

Пожалуйста))


=============================================================================================================
Ветка разделена.
Дискуссия на тему Как долго длятся тематические отношения? перенесена в Основной форум.

Администрация
==============================================================================================================

[Arthur]

51.

Арани побледнел и растерялся. Стю покраснела. Иста поджала губы, но тут же расслабила их. Ойстрах с жалостью посмотрел на плачущую Кэтрин. Крис с Лексом переглянулись и отвели друг от друга глаза. Стишка сдула со щеки локон и решительно направилась к Кэтрин.

- Ну вы даете, - проворчала она, не обращаясь ни к кому конкретно.

Кэтрин сидела на полу, спрятавшись за неплотно сжатыми пальцами, краснела и не знала, как выбраться из неловкой ситуации. Ей было стыдно и неприятно смотреть на людей, а еще больше стыдно от того, что она расплакалась у всех на виду. Стишка присела рядом.

- Не плачь. Просто не обращай на них внимания. Сами разберутся.

Все взрослые вокруг тут же задвигались. Но вели себя, словно ржавые запчасти полуразобранного механизма - что-то скрипели, неловко двигались. Кэтрин, чтобы не хлюпать заложенным от слез носом, задышала ртом.

- Почему они такие непонятные? - ее шепот был усталым и немного раздраженным.

- Взрослые, - уверенно ответила Стишка и чуть пожала плечами, - Все мы такими будем. Успокойся и вставай.

Ойстрах протянул Кэтрин белоснежный, идеально отглаженный платок.

- Мне жаль, маленькая леди, что вам пришлось стать свидетелем таких откровенней.

Арани наконец справился с собой и ворчливо проскрипел:

- Это все не имеет никакого значения! Мы не хотим быть причастными к этой возмутительной истории. Отдайте нам нашу Куклу, и мы уходим. Хомячку может стать плохо в любую минуту, ему нужно волшебство этой Берегини.

Ойстрах демонстративно сложил руки на груди.

- Вы можете покинуть мою Лавку, Магистр, но Эливэйн останется со мной.

- Вы не посмеете!

Лекс подошел к жене, обнял со спины за плечи и тихо, на ухо, спросил:

- Что происходит?

Оказавшийся рядом Хромой весь обратился в слух. Ойстрах тоже услышал вопрос.

- Господа, я хочу извиниться перед каждым, что поневоле вовлекаю вас в этот конфликт. Но мне очень важно, чтобы вы знали, что сейчас происходит. Эливэйн - волшебнорожденная. Но мне эта девочка очень дорога и я намерен оставить ее у себя.

Хромой тихо присвистнул. И когда все обернулись к нему, смущенно пояснил:

- Но торговцам волшебным товаром запрещено брать на работу волшебнорожденных. Все это знают. Это закон.

Арани тут же добавил:

- И я купил эту Куклу!

Лекс удивленно дернул бровями.

- Купить волшебника, чтобы вылечить хомячка?

Иста нервно щелкнула пальцами и презрительно фыркнула.

- Когда стоит вопрос жизни и смерти любимых - не церемонятся!

Стишка прижалась спиной к груди Лекса, переплела свои и его пальцы.

Ойстрах улыбнулся Исте.

- Соглашусь. И я не буду церемониться. Эливэйн останется тут!

Кэтрин не сдержалась и громко хлюпнула носом. Ойстрах со всей деликатностью склонил в ее сторону голову.

- Сожалею! Я с большим уважением отношусь к памяти Элси. Но не считаю правильным разменивать жизнь ребенка на жизнь хомячка.

Стишка качнулась. Лекс поддержал жену. Она тихо добавила:

- Анита дорого заплатила за свободу Бестиара. Она сделала это из любви к нему.

Ойстрах обвел всех взглядом.

- Нита объяснила мне как провести обряд. И я хочу лишить Эливэйн волшебного дара. Если она согласна.

Эливэйн не задумываясь ответила: «Да». Потом подошла к Ойстраху и тот взял ее за руку.

Кэтрин смотрела на эту сцену с широко открытыми глазами. Потом вопросительно посмотрела на отца. Арани потер кончик носа.

- Это невозможно! Никакого секрета в формуле Роники не существует! Я проверял сотни раз.

Иста иронично приподняла бровь. Ойстрах притянул к себе Эливэйн.

- Однажды Нита эта уже сделала. И я сделаю.

- Вас казнят! - коротко заключил Арани. - Если такой способ и существует, вы обязаны донести о нем Бургомистру, а не использовать в личных целях, нарушая закон.
Таль пожал плечами:

- Зато эта девочка останется жить!

Иста медленно поправила прическу и задумчиво спросила:

- Вы хотите отдать жизнь ради чужой вам девочки, я правильно понимаю, господин Ойстрах?

- Она мне не чужая, - сухо, почти огрызнулся Ойстрах.
Арани демонстративно развалился в кресле.

- Хорошо, давайте так и поступим. Пусть он проведет обряд. Как магистр Огненной Магии я уверен, что это блеф! Ничего у него не выйдет. Потом я заберу девчонку, и мы пойдем домой. И я употреблю свою Куклу по ее назначению. Но предупреждаю, если мне кто-то помешает, то окажется в тюрьме!

Иста удивленно посмотрела на Арани. Хромой скептически хмыкнул и неприлично почесал спину. Лекс нахмурился, переводя взгляд с Эливэйн на Арани. Стишка резко развернулась и спрятала лицо у мужа на груди. Кэтрин чуть прикусила губу.

- Папа?

Арани усмехнулся.

- Будь спокойна, Кэтрин. Я же обещал, что позабочусь о тебе и Шамси. Так и будет.
Кэтрин встала возле кресла отца и с вызовом посмотрела на Ойстраха.

Таль волновался очень сильно. Его лоб пересекла глубокая складка, на висках выступила испарина. Он как мог пытался взять себя в руки.

К обряду подготовились быстро. Все присутствующие освободили центр зала. Ойстрах поставил на пол именинную свечку, зажег ее и хриплым голосом начал яитать заклинание. Те, кто владели магией внимательно слушали Таля. Те, кто ничего не понимали в волшебстве смотрели на свечку. Эливэйн ясными глазами смотрела только на Ойстраха.

Когда Таль замолчал и свеча, повинуясь его мягкому пассу погасла - ничего не произошло.

[Arthur]

52.

В тишине Лавки дым тонкой струйкой тянулся от свечки к потолку и таял там, как тщетные надежды узника на отмену смертного приговора.

Таль Ойстрах, словно парализованный, окрыленный посулами врача-шарлатана, толкнул свое тело в перед и с трудом сделал шаг навстречу Эливэйн. Она вытянула руки перед собой, ее пальцы мягко переплелись, а потом засветились. Из глаз девочки брызнули слезы, она подняла к Талю лицо и попыталась улыбнуться. Он не выдержал, опустился перед ней на колени и с силой прижал ее к себе.

- Неважно! Я все равно тебя не отдам.

Все присутствующие выдохнули почти одновременно. Стишка очень горько. Леди Иста разочарованно. Арани с легким, коротким смешком.

- Все, вы окончили представление? Было занятно! А теперь позвольте, мы заберем свою вещь и уйдем.

Арани встал и так гордо выпятил грудь, что его позе сейчас мог бы позавидовать и сам Бургомистр - столько в ней было гордыни и превосходства. Одарив Ойстраха презрительно-высокомерным взглядом, Магистр дернул плечом, два раза щелкнул пальцами, словно подзывая слугу и чуть повысив голос приказал:

- Принесите куклу этой девчонки! И где ее коробка?

Эливэйн вздрогнула и попыталась выбраться из объятий Таля. Тот отпустил ее, но схватил за руку и встал рядом.

- Магистр, вы не можете быть настолько безжалостным!

- Я тороплюсь!

Стишка сделала несколько шагов вперед и громко сказала:

- Но вы же можете купить сколько угодно животных для своей дочери! Неужели вам не стыдно так распоряжаться волшебным даром Эливэйн?

Арани медленно повернулся в ее сторону. Скривив губы он уже собирался ответить, но за спиной Стишки вырос Лекс - положил на плечо жены руку и хмуро посмотрел на Магистра. И тот сдержался.

- Полагаю, что это мое дело, сколько у меня в доме животных и как я ими распоряжаюсь!

Леди Иста, разглядывая в зеркале отражение Лавки, вдруг спросила:

- А много еще волшебников вашем магазинчике, господин Ойстрах?

Тот недоуменно перевел на нее взгляд. Леди Иста улыбалась своему отражению, надевая поданный Крисом плащ.

- На сколько хватит этой девочки? Он же скоро опять явится кого-то покупать. Но я уверена, что вы в состоянии удовлетворить спрос своих клиентов.

Крис удивленно вскину бровь, но тут же опустил голову. Он резко толкнул дверь перед своей хозяйкой, впуская в зал сырость городских сумерек, и не оглядываясь вышел за Истой из Лавки.

Арани снова смерил Ойстраха недовольным взглядом.

- Хорошо, можно без куклы и коробки. К утру они вряд ли потребуются.

В одно мгновение Лекс оказался между Магистром и Ойстрахом, чуть коснулся напряженного локтя Таля.

- Господин Ойстрах, мы, конечно, не отдадим девочку. Но не стоит терять рассудок.

Молчавшая до этого Мадам Стю подошла к Стишке и с досадой посмотрела на Лекса.

- Не вмешивайся. Эти двое отлично разберутся между собой. А кто позаботится о Стишке? Ты же гарантировал мне ее безопасность! А вместо этого я узнаю, что ее чуть не убили! И теперь ты пытаешься втравить ее в противозаконную историю.

Лекс недовольно посмотрел на Мадам Стю.

- Я позаботился насколько смог! А сейчас моя поддержка нужна господину Ойстраху!

- Ты должен думать о семье, Лекс! Если будет скандал, то Стишке лучше быть как можно дальше от него!

Медный колокольчик несколько раз отчаянно взвизгнул и в Лавку вошли трое полицейских.

- Ну наконец-то! - недовольно проворчал Арани.

- Мы получили магическое сообщение, - начал рапорт один из них.

Арани раздраженно махнул рукой и снова два раза прищелкнул пальцами.

- Да, это я вас вызвал. Арестуйте этого проходимца, он отказывается вернуть мне мою вещь!

Стишка охнула, Лекс чертыхнулся. Ойстрах попытался отодвинуть от себя охранника.

- И не отдам!

Лекс как мог удерживал Таля на месте.

- То-то я смотрю собака у входа знакомая. Может объясните в чем дело? - обратился к Лексу один из полицейских. Тот самый, что утром предложил надеть на Гарда ошейник.

Лекс сухо и коротко объяснил суть. Полицейский покачал головой.

- Думаю, что можно обойтись и без задержания. Магистр может забрать свою Куклу, а господин Ойстрах не станет препятствовать!

Вместо ответа Ойстрах громко хлопнул в ладоши, и все услышали, металлический лязг замка. Арани громко расхохотался.

- Какой бесславный конец вы себе определили. Безумец!

Лекс с отчаяньем посмотрел на полицейских.

- Господа, я уверен, что мы сейчас все урегулируем!

Эливэйн опустила голову и подошла к Магистру.

- Господин Арани, пожалуйста, не надо! Я сделаю все, что вы попросите.

- Естественно, - усмехнулся Магистр. - И мне ничего не стоит открыть эту дверь.

Эливэйн заплакала.

- Я же все равно пойду с вами. Отпустите его. Пожалуйста!

Полицейские окружили Ойстраха, но еще пока ничего не предпринимали.

- Господин Ойстрах, откройте дверь и выпустите покупателей из магазина!

Арани расхохотался словно безумный.

- Не наживай себе неприятностей, старик. Кем ты себя возомнил? Ты же всего лишь продавец корма для хомячков!

Лекс успел схватить Таля за руку, но заклинание все же сорвалось с его губ. Впрочем, Магистр легко отразил атаку. Не скрывая удовольствия, он наблюдал за тем, как полицейские оттолкнули Лекса и скрутили Таля. Потом Арани повернулся к двери и резко выбросил руку в ее сторону. Дверь вспыхнула как промасленная бумага. Медный колокольчик жалобно забился в истошном вопле, а потом умолк. Огонь жадно и весело перекинулся на портьеры, рванул вверх, к потолку. Арани стоял посреди Лавки, любовался и вдыхал жгучую гарь полной грудью.

- Прекратите! - прокричал, откашливаясь Лекс.

- Папа! - вскрикнула Кэтрин, прижавшись к отцу и со страхом смотря на пламя.

Арани щелкнул пальцами и огонь тут же погас. Дым густой, едкий, клубился в лавке и потихоньку тянулся на улицу.

- Так вы заберете мерзавца в тюрьму? - как ни в чем не бывало спросил Магистр.

Двое полицейских поволокли Ойстраха к выходу. Третий, коротко объяснил Арани, какие бумаги он должен прислать в участок.
Магистр не слушал. Он словно принюхивался к запаху гари и что-то искал. Потом расслабился и щелкнул пальцами. Через мгновение перед ним в воздухе повисла коробка Эливэйн. Арани достал куклу и как псу свистнул в спину полицейским, уводящим Таля.

- Ойстрах!

Красивая кукла в нарядном платье, с идеально вышитыми, словно живыми чертами лица, упала к ногам Таля.

- На память.

Лавка опустела за десять минут. Арани нарочито медленно поправлял шарф, кутая в него нос, словно в пышный лисий воротник. Потом важно прошествовал к поруганному огнем выходу. Кэтрин одной рукой несла коробку с Шамси, другой, держалась за руку отца. Эливэйн безропотно шла рядом, роняя горькие слезы.

В зале остались лишь трое.

- Это та безопасность, которую ты обещал моей девочке, Лекс?

- Я должен был попытаться помочь!

- Ты должен был думать о семье!

Стишка молча, кусая губы, наблюдала за перепалкой. Мадам Стю взяла ее за руку и коротко бросила:

- Пойдем!

- Я никуда не пойду, я останусь с Лексом!

- Пойдем, - устало повторила Мадам Стю, - если ты ему нужна, он знает, где тебя найти. И у меня уж точно безопаснее, чем тут. А если решит, что семейная жизнь слишком тяжкая ноша, так тому и быть.

Лекс остался один. Невидящим взглядом он всматривался в ночную пустоту дверного проема. Оттуда смотрела влажная, холодная тьма, равнодушным зверем, растекшаяся у порога разоренной Лавки.