Сердце Реи радостно подпрыгнуло, когда по возвращении Структ объявил, что Сагит уже дома и придёт на стрельбище.
Именно стрелять ей сейчас совсем не хотелось. Зря она думала, что Структ её сегодня пожалел, причём обидным способом. Хитрый наставник её таки наказал. Вроде как его тонкие розги хлестали не шибко больно, но здорово ободрали самый верхний слой кожи, что она в тот момент от злости и не заметила; сейчас же при каждом движении, особенно при натяжении тетивы, ткань рубашки тёрла, ошпаривая спину. А потом, подозревала Реа, в течении нескольких дней будет ещё и нещадно зудеть – наверняка особенно тогда, когда ей придётся сидеть в засаде или подкрадываться к зверю.
Однако уроки Сагита она обожала.
Случались они крайне редко – конечно, откуда у лучшего стрелка их Клана (а может, и других кланов!), который всё время на охоте, время возиться с ребятнёй? Но ведь находил как-то. И сейчас, хоть и уставший после патрульной смены и обратной дороги, он не отказал Структу, а сразу, как поел, пошёл с ними на стрельбище.
Реа не пропустила бы занятие с Сагитом, даже если бы с неё содрали всю кожу напрочь.
Наверное, он был наставником от природы. С бесконечным терпением он возился с неугомонным и назойливым Локси, который был ему вроде племяшка, и другими детишками; весело подбадривал подростков и шутил с ними, даже не думая о дисциплине – она поддерживалась сама собой, ибо все обращались в слух, чтобы не прослушать ни одного его слова, и из кожи вон лезли, чтобы в точности выполнить указания; коротко, чётко и абсолютно ясно давал советы взрослым, и их стрелы сами по себе начинали вонзаться точно в цель.
Так случилось и сейчас. Спокойно, едва заметным движением он подправил ей локоть, чуть тронул плечо и подбородок, сказал всего пару слов... и тетива вдруг стала легче, лук стабильнее, перестали дрожать мышцы, а стрела прилетела в самый центр мишени. Как это могло быть?
Сагит улыбнулся.
- Вот видишь. А теперь – пятьдесят повторов. Потом ещё пятьдесят, но не расстраивайся, если будет получаться хуже, потому что ты устанешь. Это не страшно. И так – каждый день, желательно несколько раз. То есть, всегда, когда время будет. Всегда!
Проваливаясь в сон – на животе, вредный старикан Структ! – Реа ещё чувствовала пальцами правой руки тетиву, а в ноющих мышцах левой – упругую дрожь лука. Завтра на рассвете она собиралась уже быть на стрельбище, чтобы потренироваться, пока дом просыпается, и пока ещё свежи в памяти бесценные советы Сагита.
Viktoria. За тебя
Re: Viktoria. За тебя
Мику слонялся по дому, наслаждаясь последним свободным днём перед выходом в регулярные патрули и на охоту. Он старался делать это незаметно, чтобы не попасться на глаза домашним, а то опять найдут, чем его загрузить. То есть, он попросту отлынивал.
Делал он это искусно – время подходило к ужину, а его никто так и не сцапал. Сочтя себя на сегодня удачливым, он направился на поиски Серпы.
Он не видел её уже пару дней, если не считать разных концов большого обеденного стола в обществе всех домашних. С того самого вечера в орешнике, после которого они быстро и сумбурно расстались, и с тех пор успешно избегали друг друга. Она не выходила у него из головы, но найти её, чтобы поговорить, он не решался. О чём говорить? И, главное – как? Подойти и спросить, как дела – после того, что было? Или сделать вид, что ничего не произошло? И то, и другое глупо. Но что-то же надо делать. Потому что не делать ничего, прячась от Серпы сначала по дому, а потом в патруле или на охоте, тоже ни в какие ворота не лезет. Это, как сказал бы Адамант, слюнтяйство. Ну, уж нет!
Адамант... это отдельный вопрос.
Тем более, что надо всё равно общаться с Серпой, пока... пока его не опередили. Поняв, что этот вечер – последний шанс, Мику побрёл в огород, по пути размышляя, что он ей скажет. А что надо сказать? Что говорят в таких случаях?
Конечно же, Серпа была там. Ей выделили несколько грядок в месте, где было много солнца, но очень плохая почва. Сейчас она в последних лучах вечернего солнца ковыряла засохшую глину, пытаясь вытащить все камни, которых тут было множество. Растрёпанная, вспотевшая, постоянно поправляющая сползающие рукава. Он подошёл тихо, земля глушила шаги, и прочистил горло, чтобы она не подумала, что он подкрадывается.
- Ой... Мику...
Наспех поправила волосы, провела ладонью по лбу и щекам, не замечая, что руки в земле, и сразу стала похожа на чумазого ребёнка. Но на смешного и симпатичного ребёнка.
- Давай помогу. – Он решительно забрал у неё лопату и принялся копать. И оказалось, что говорить ничего и не надо.
Нож пролетел, сверкая бликом от светящего в кухонное окошко низкого солнца, и вонзился точно в середину стоящей вертикально разделочной доски, войдя в мягкое дерево на ширину пальца.
- Оу! – воскликнул Структ, зашедший за кружкой воды. – Муж-то не боится тебе под горячую руку попасть?
- А есть, из-за чего бояться? – хитро улыбнулась Коква, взвешивая в руке топорик для мяса. – Ну-ка, ну-ка, поделись!
- Да что ты! Венат – образец отца и мужа! Вон – Сагита спроси, он всё знает!
Коква захихикала. Она не сомневалась в том, что уж Сагит-то знает о Венате всё. Даже то, чего тот сам не знает. Как и в том, что он скорее откусит себе язык, чем выдаст кому-то хоть самый маленький секрет друга.
Адамант, Венат и Сагит пропали.
Не совсем, конечно; они просто сделали то, что делали почти всегда в те редкие дни, когда все трое были дома – исчезли за закрытой дверью в книжную комнату, прихватив бутыль домашнего. Никто не знал, о чём они там говорили, но все были уверены, что они вспоминали прошлое – и совместные походы, и войну, и те бессчётные разы, как вытаскивали друг друга из самого пекла, так часто, что уже не разобрать, кто кого спас больше раз. Как это бывает, при каждом упоминании старые истории обрастали дополнительными деталями, всё меньше и меньше походя на действительно происшедшее – причём все трое прекрасно это понимали, но им это совершенно не мешало – а ужасы всеобъемлющей бойни под содержимое бутыли превращались в ностальгическую героику. Время от времени из коридора можно было бы услышать хохот и весёлую ругань, но ни у одного из членов Клана не хватало дерзости, чтобы подслушивать под дверью Главу и его друзей.
Когда все трое опять явились свету, было так поздно, что уже почти рано, и были они в обычном для таких вечеров состоянии: Сагит – трезвый, как стёклышко, ибо никогда не пил ни капли, опасась за свою меткость; Адамант – явно под градусом, но ещё во вполне адекватном состоянии; Венат – пьяный вдрызг, так, что едва стоял на ногах. Сагит держал его, обнимая за плечи – то ли в порыве дружеских чувств, то ли просто, чтобы тот не свалился.
- Не волнуйся, - сообщил он Адаманту, - я его до рассвета из постели вытащу. На лошади отоспится.
Адамант тут же попытался представить, как ещё не проспавшийся Венат мешком висит в седле, но у него ничего не вышло. Секунду спустя он представил, как Сагит взваливает тушку друга на третью – вьючную – лошадь, будто подстреленного оленя, и едва удержался от пьяного смеха.
- Да выспитесь уже... охотнички...
- Нечего. Будто он сам не знал, что вставать надо. Пошли, выпивоха.
Привалившись к косяку, Адамант смотрел вслед ковыляющим по коридору друзьям. Почти опустевшая бутыль на столе склоняла к сентиментальности, которой в трезвом состоянии за ним не водилось.
Но и безо всякой бутыли Адамант знал, что не глядя отдаст за любого из них свою жизнь. А они – за него.
Со стрельбища Реа провожала взглядом двух всадников и три лошади, в утреннем тумане блёклых и размытых на фоне леса. Сагит вёл вьючную лошадь в поводу, Венат был занят тем, чтобы просто удержаться в седле. Реа про себя усмехнулась, представив, что кто-то из подростков явился на тренировку в настолько нерабочем состоянии. А тут – не тренировка, а настоящее задание, важное дело – охота. Вот кого драть надо!
Но это же Венат и Сагит. Им Адамант, наверное, простит, что угодно. Не только пьянство, а...
Реа вздохнула от несправедливости жизни и заложила новую стрелу озябшими пальцами. Может быть, удастся уговорить Сагита на ещё один урок, когда они вернутся. А ведь когда-нибудь, в далёком будущем, он станет слишком стар для охоты, а Структ – просто слишком стар. И Сагит займёт его место, будет учить молодёжь, но не будет таким строгим, придирчивым и временами ворчливым, как тот, а таким же весёлым и дружелюбным, как сейчас – но и будущее поколение детворы и подростков будет слушаться его с полуслова, как нынешнее...
Стрела вонзилась в мишень на полпальца рядом с центром.
Делал он это искусно – время подходило к ужину, а его никто так и не сцапал. Сочтя себя на сегодня удачливым, он направился на поиски Серпы.
Он не видел её уже пару дней, если не считать разных концов большого обеденного стола в обществе всех домашних. С того самого вечера в орешнике, после которого они быстро и сумбурно расстались, и с тех пор успешно избегали друг друга. Она не выходила у него из головы, но найти её, чтобы поговорить, он не решался. О чём говорить? И, главное – как? Подойти и спросить, как дела – после того, что было? Или сделать вид, что ничего не произошло? И то, и другое глупо. Но что-то же надо делать. Потому что не делать ничего, прячась от Серпы сначала по дому, а потом в патруле или на охоте, тоже ни в какие ворота не лезет. Это, как сказал бы Адамант, слюнтяйство. Ну, уж нет!
Адамант... это отдельный вопрос.
Тем более, что надо всё равно общаться с Серпой, пока... пока его не опередили. Поняв, что этот вечер – последний шанс, Мику побрёл в огород, по пути размышляя, что он ей скажет. А что надо сказать? Что говорят в таких случаях?
Конечно же, Серпа была там. Ей выделили несколько грядок в месте, где было много солнца, но очень плохая почва. Сейчас она в последних лучах вечернего солнца ковыряла засохшую глину, пытаясь вытащить все камни, которых тут было множество. Растрёпанная, вспотевшая, постоянно поправляющая сползающие рукава. Он подошёл тихо, земля глушила шаги, и прочистил горло, чтобы она не подумала, что он подкрадывается.
- Ой... Мику...
Наспех поправила волосы, провела ладонью по лбу и щекам, не замечая, что руки в земле, и сразу стала похожа на чумазого ребёнка. Но на смешного и симпатичного ребёнка.
- Давай помогу. – Он решительно забрал у неё лопату и принялся копать. И оказалось, что говорить ничего и не надо.
Нож пролетел, сверкая бликом от светящего в кухонное окошко низкого солнца, и вонзился точно в середину стоящей вертикально разделочной доски, войдя в мягкое дерево на ширину пальца.
- Оу! – воскликнул Структ, зашедший за кружкой воды. – Муж-то не боится тебе под горячую руку попасть?
- А есть, из-за чего бояться? – хитро улыбнулась Коква, взвешивая в руке топорик для мяса. – Ну-ка, ну-ка, поделись!
- Да что ты! Венат – образец отца и мужа! Вон – Сагита спроси, он всё знает!
Коква захихикала. Она не сомневалась в том, что уж Сагит-то знает о Венате всё. Даже то, чего тот сам не знает. Как и в том, что он скорее откусит себе язык, чем выдаст кому-то хоть самый маленький секрет друга.
Адамант, Венат и Сагит пропали.
Не совсем, конечно; они просто сделали то, что делали почти всегда в те редкие дни, когда все трое были дома – исчезли за закрытой дверью в книжную комнату, прихватив бутыль домашнего. Никто не знал, о чём они там говорили, но все были уверены, что они вспоминали прошлое – и совместные походы, и войну, и те бессчётные разы, как вытаскивали друг друга из самого пекла, так часто, что уже не разобрать, кто кого спас больше раз. Как это бывает, при каждом упоминании старые истории обрастали дополнительными деталями, всё меньше и меньше походя на действительно происшедшее – причём все трое прекрасно это понимали, но им это совершенно не мешало – а ужасы всеобъемлющей бойни под содержимое бутыли превращались в ностальгическую героику. Время от времени из коридора можно было бы услышать хохот и весёлую ругань, но ни у одного из членов Клана не хватало дерзости, чтобы подслушивать под дверью Главу и его друзей.
Когда все трое опять явились свету, было так поздно, что уже почти рано, и были они в обычном для таких вечеров состоянии: Сагит – трезвый, как стёклышко, ибо никогда не пил ни капли, опасась за свою меткость; Адамант – явно под градусом, но ещё во вполне адекватном состоянии; Венат – пьяный вдрызг, так, что едва стоял на ногах. Сагит держал его, обнимая за плечи – то ли в порыве дружеских чувств, то ли просто, чтобы тот не свалился.
- Не волнуйся, - сообщил он Адаманту, - я его до рассвета из постели вытащу. На лошади отоспится.
Адамант тут же попытался представить, как ещё не проспавшийся Венат мешком висит в седле, но у него ничего не вышло. Секунду спустя он представил, как Сагит взваливает тушку друга на третью – вьючную – лошадь, будто подстреленного оленя, и едва удержался от пьяного смеха.
- Да выспитесь уже... охотнички...
- Нечего. Будто он сам не знал, что вставать надо. Пошли, выпивоха.
Привалившись к косяку, Адамант смотрел вслед ковыляющим по коридору друзьям. Почти опустевшая бутыль на столе склоняла к сентиментальности, которой в трезвом состоянии за ним не водилось.
Но и безо всякой бутыли Адамант знал, что не глядя отдаст за любого из них свою жизнь. А они – за него.
Со стрельбища Реа провожала взглядом двух всадников и три лошади, в утреннем тумане блёклых и размытых на фоне леса. Сагит вёл вьючную лошадь в поводу, Венат был занят тем, чтобы просто удержаться в седле. Реа про себя усмехнулась, представив, что кто-то из подростков явился на тренировку в настолько нерабочем состоянии. А тут – не тренировка, а настоящее задание, важное дело – охота. Вот кого драть надо!
Но это же Венат и Сагит. Им Адамант, наверное, простит, что угодно. Не только пьянство, а...
Реа вздохнула от несправедливости жизни и заложила новую стрелу озябшими пальцами. Может быть, удастся уговорить Сагита на ещё один урок, когда они вернутся. А ведь когда-нибудь, в далёком будущем, он станет слишком стар для охоты, а Структ – просто слишком стар. И Сагит займёт его место, будет учить молодёжь, но не будет таким строгим, придирчивым и временами ворчливым, как тот, а таким же весёлым и дружелюбным, как сейчас – но и будущее поколение детворы и подростков будет слушаться его с полуслова, как нынешнее...
Стрела вонзилась в мишень на полпальца рядом с центром.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Viktoria. За тебя
Кустос и Коква ехали молча, ведя в поводу каждый по две вьючных лошади. Тропа через ближайший перевал Оленьего Хребта была настолько привычной, что Кустос задремал с открытыми глазами.
Они ездили по этому пути в Клан Четырёх Колец регулярно – он как мастер по оружию, она – как главная хозяйка Клана и непревзойдённая торговка. Кустос выбирал из предложенных Кольцовыми товаров всё, что было связано с оружием или лошадьми, Коква – всё остальное, необходимое в хозяйстве. А потом она с необычайным талантом, удивительной смесью дипломатии и напора, сбивала цену до непредставимого нижнего предела там, где Кустос давно бы сдался – но при этом ухитряясь ни с кем не поссориться и обставить дело так, что обе стороны оставались довольны сделкой.
Сегодна вьюки на лошадях были набиты шкурами. Кустос рассчитывал с помощью Коквы получить за них хорошую цену, и Коква тоже не сомневалась в успехе. Оба прекрасно знали, что их пушнина ценится гораздо выше, чем всех охотников в округе – если ценность добычи была в основном в шкуре, Сагит стрелял её в глаз. Он считал это своей охотничей честью – любого зверя никогда не ранить, а бить сразу наповал, пушнину же стрелять так, чтобы на ценной части меха не осталось ни царапины. Никто не знал, как ему это удавалось. Особо суеверные шептались о тайных средствах, дающих ему недостижимую для нормального человека меткость; прагматики предпочитали не ломать голову и пользоваться результатом; и только опытные собратья-стрелки понимали, что секрет безотказно точных выстрелов Сагита не в колдовском приговоре, а в часах, месяцах, годах – да что годах, десятилетиях! – беспрестанных тренировок.
Когда тропка свернула, огибая ельник, Кустос очнулся – открылся вид на долину и огромные плоские серые постройки посреди неё. Четыре кольца, венчающие центральное здание, блестели в ярком солнце.
Здания из серой каменной смеси, которую люди разучились делать. Сам секрет производства наверняка можно было бы найти в неистлевших древних книгах, которые хранились в немногих книжних домах, ещё не пришедших в полный упадок; но кому он нужен, если всё равно некому добывать необходимые составляющие? Клан Четырёх Колец поступал так же, как и многие другие, которых угораздило обосноваться в зданиях не из камня, а из этой серой смеси – просто латал дыры, не особо заботясь о красоте. Только четыре огромных соединённых кольца из алюминия, венчающие главное здание, регулярно чистились. Благосклоные соседи считали их гордостью и символом богатства клана; редкие недоброжелатели поговаривали, что этот «символ» Клан Четырёх Колец придерживает про запас – на тот день, когда либо и алюминий, и другие металлы на их обширных складах кончатся, либо когда цена на алюминий почему-то взлетит до небес.
До Великого Мора здесь строились повозки, движущиеся на горючей смеси, без лошадей; но после, когда не осталось ни людей, обладающих нужными знаниями, ни материалов для постройки, огромные мастерские, товар и уже построенные повозки постигла та же участь, что остальные здания доморовой цивилизации: их заняли те, кто обладал достаточной ловкостью, удачливостью и безжалостностью, чтобы прибрать их к рукам, пройдя по трупам. А те группки людей, у которых было слишком мало боеспособных членов (или просто слишком много совести), нашли себе пристанища победнее.
Надо отдать Кольцовым должное – цены они назначали вполне терпимые. Да и богатство их не падало с небес – огромные постройки требовали ухода, металлы приходилось выковыривать из остатков пёстрых оболочек, частично рассыпающихся в труху, которая вызывала противное чихание и к тому же легко загоралась, выделяя едкий дым. Кроме металлов, сохранились и многие вещи, часть которых имела непонятное назначение, но те из них, что были сделаны из рукотворных материалов вопреки природе, разваливались порой неожиданным и опасным способом. Те, кто разбирался в старых книгах, утверждали, что именно эти материалы были когда-то задуманы как очень долговечные; однако время показало, что долговечными, практически неистребимыми, были только их ошмётки.
Благо, металлов у Кольцовых было предостаточно, и они охотно менялись ими со всеми друзьями, соседями и торговцами, первым сбивая, последним заламывая цену. Менялись на что угодно, кроме еды, которую производили сами – на ткани, на домашнюю утварь, лекарства... да мало ли всякой дребедени, которую может загрузить в свои телеги ушлый торговец! Впрочем, далеко не только дребедени – Кольцовые ухитрялись даже менять металл на металл. Отдавали освобождённые от цветной трухи медные нити и очищенные от остатков пёстрой краски железные листы – а взамен получали отборное оружие, которое по-свойски (а на самом деле – втридорога) сбывали соседям. Им самим оружие было даже не особо нужно. Во-первых, его у них и так были целые склады, во-вторых – какой безумец решится напасть на самый крупный и влиятельный клан?
- Ну, на удачу, - бросил Кустос, обернувшись к Кокве. – Чую, сегодня повезёт.
- Не говори «гоп», - ответила Коква. – Но ты меня знаешь. Не продешевим.
Дальше они опять хранили молчание, вплоть до самых ворот.
Они ездили по этому пути в Клан Четырёх Колец регулярно – он как мастер по оружию, она – как главная хозяйка Клана и непревзойдённая торговка. Кустос выбирал из предложенных Кольцовыми товаров всё, что было связано с оружием или лошадьми, Коква – всё остальное, необходимое в хозяйстве. А потом она с необычайным талантом, удивительной смесью дипломатии и напора, сбивала цену до непредставимого нижнего предела там, где Кустос давно бы сдался – но при этом ухитряясь ни с кем не поссориться и обставить дело так, что обе стороны оставались довольны сделкой.
Сегодна вьюки на лошадях были набиты шкурами. Кустос рассчитывал с помощью Коквы получить за них хорошую цену, и Коква тоже не сомневалась в успехе. Оба прекрасно знали, что их пушнина ценится гораздо выше, чем всех охотников в округе – если ценность добычи была в основном в шкуре, Сагит стрелял её в глаз. Он считал это своей охотничей честью – любого зверя никогда не ранить, а бить сразу наповал, пушнину же стрелять так, чтобы на ценной части меха не осталось ни царапины. Никто не знал, как ему это удавалось. Особо суеверные шептались о тайных средствах, дающих ему недостижимую для нормального человека меткость; прагматики предпочитали не ломать голову и пользоваться результатом; и только опытные собратья-стрелки понимали, что секрет безотказно точных выстрелов Сагита не в колдовском приговоре, а в часах, месяцах, годах – да что годах, десятилетиях! – беспрестанных тренировок.
Когда тропка свернула, огибая ельник, Кустос очнулся – открылся вид на долину и огромные плоские серые постройки посреди неё. Четыре кольца, венчающие центральное здание, блестели в ярком солнце.
Здания из серой каменной смеси, которую люди разучились делать. Сам секрет производства наверняка можно было бы найти в неистлевших древних книгах, которые хранились в немногих книжних домах, ещё не пришедших в полный упадок; но кому он нужен, если всё равно некому добывать необходимые составляющие? Клан Четырёх Колец поступал так же, как и многие другие, которых угораздило обосноваться в зданиях не из камня, а из этой серой смеси – просто латал дыры, не особо заботясь о красоте. Только четыре огромных соединённых кольца из алюминия, венчающие главное здание, регулярно чистились. Благосклоные соседи считали их гордостью и символом богатства клана; редкие недоброжелатели поговаривали, что этот «символ» Клан Четырёх Колец придерживает про запас – на тот день, когда либо и алюминий, и другие металлы на их обширных складах кончатся, либо когда цена на алюминий почему-то взлетит до небес.
До Великого Мора здесь строились повозки, движущиеся на горючей смеси, без лошадей; но после, когда не осталось ни людей, обладающих нужными знаниями, ни материалов для постройки, огромные мастерские, товар и уже построенные повозки постигла та же участь, что остальные здания доморовой цивилизации: их заняли те, кто обладал достаточной ловкостью, удачливостью и безжалостностью, чтобы прибрать их к рукам, пройдя по трупам. А те группки людей, у которых было слишком мало боеспособных членов (или просто слишком много совести), нашли себе пристанища победнее.
Надо отдать Кольцовым должное – цены они назначали вполне терпимые. Да и богатство их не падало с небес – огромные постройки требовали ухода, металлы приходилось выковыривать из остатков пёстрых оболочек, частично рассыпающихся в труху, которая вызывала противное чихание и к тому же легко загоралась, выделяя едкий дым. Кроме металлов, сохранились и многие вещи, часть которых имела непонятное назначение, но те из них, что были сделаны из рукотворных материалов вопреки природе, разваливались порой неожиданным и опасным способом. Те, кто разбирался в старых книгах, утверждали, что именно эти материалы были когда-то задуманы как очень долговечные; однако время показало, что долговечными, практически неистребимыми, были только их ошмётки.
Благо, металлов у Кольцовых было предостаточно, и они охотно менялись ими со всеми друзьями, соседями и торговцами, первым сбивая, последним заламывая цену. Менялись на что угодно, кроме еды, которую производили сами – на ткани, на домашнюю утварь, лекарства... да мало ли всякой дребедени, которую может загрузить в свои телеги ушлый торговец! Впрочем, далеко не только дребедени – Кольцовые ухитрялись даже менять металл на металл. Отдавали освобождённые от цветной трухи медные нити и очищенные от остатков пёстрой краски железные листы – а взамен получали отборное оружие, которое по-свойски (а на самом деле – втридорога) сбывали соседям. Им самим оружие было даже не особо нужно. Во-первых, его у них и так были целые склады, во-вторых – какой безумец решится напасть на самый крупный и влиятельный клан?
- Ну, на удачу, - бросил Кустос, обернувшись к Кокве. – Чую, сегодня повезёт.
- Не говори «гоп», - ответила Коква. – Но ты меня знаешь. Не продешевим.
Дальше они опять хранили молчание, вплоть до самых ворот.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Viktoria. За тебя
Как же отличались эти однообразные серые блоки от их собственного Кланового дома! Родное пристанище состояло из массивных тёсаных камней, уже много веков противостоящих холоду, дождю и ветру. Здание с основанием в форме креста, с высокими стенами, некогда увенчанными куполами (остатки которых пришлось разобрать и заменить обычной крышей), было в состояниие полной разрухи, когда они заняли его. Многие месяцы ушли на то, чтобы привести его в мало-мальски жилой вид, и годы, чтобы оно предстало в нынешней красе. Но и сейчас в дальних углах можно было наткнуться на непредвиденные открытия. По сравнению с величественной и по-своему красивой громадой, спрятанной в глубине леса на когда-то в древности вырытом плато на склоне горы, строения Кольцовых выглядели скучными и бедными. Но, увы, так могло лишь показаться несведущему путнику, чужому в здешних краях; а Кустос знал, что в распределением богатства (и, соответственно, власти) дело обстояло как раз наоборот. И предавался невесёлым мыслям подобного рода каждый раз, когда при спуске со склона открывался вид на долину Кольцовых.
Сегодня, как и всегда, он собирался успешным торгом отхватить кусочек пусть не влияния, но благосостояния соседей. И ни расчётливость, ни заносчивость Кольцовых не могла ему в этом помешать.
В долине тропа примкнула к широкой дороге, и Коква догнала, по ходу цыкнув на свою левую вьючную, которая клацнула зубами в сторону правой Кустоса. Солнце стояло уже высоко, заливая долину с обширными полями, обрамлёнными лесом, и они чуть подогнали лошадей. Открыли неохраняемые ворота в невероятно длинном заборе, обрамляющим поля по периметру – Кольцовые то ли защищали посевы от зверья, то ли просто хотели выставить напоказ изобилие древесины и рабочих рук – и направились по дороге к главному входу.
- Как думаешь, Тинтин придёт сегодня?
- Не до нас ей скоро будет, - ответил Кустос, думая о другом. – Прошлый раз сказала, что всё в порядке, но наверняка же ей всё равно боязно в первый раз рожать.
- Ну, будем надеяться. А как малыш подрастёт, может, в гости заглянут.
Кустос хмыкнул.
- Пока подрастёт, она следующего носить будет. Да и зачем мы ей? Она наверняка уже там со всеми сдружилась, с её-то лёгким характером. Так что забудь о Тинтин. Придёт – так придёт, а если нет – ну, что теперь? Лучше о торге думай.
Кустос опять погрузился в свои мысли, даже не заметив, как тяжело вздохнула Коква.
Сегодня, как и всегда, он собирался успешным торгом отхватить кусочек пусть не влияния, но благосостояния соседей. И ни расчётливость, ни заносчивость Кольцовых не могла ему в этом помешать.
В долине тропа примкнула к широкой дороге, и Коква догнала, по ходу цыкнув на свою левую вьючную, которая клацнула зубами в сторону правой Кустоса. Солнце стояло уже высоко, заливая долину с обширными полями, обрамлёнными лесом, и они чуть подогнали лошадей. Открыли неохраняемые ворота в невероятно длинном заборе, обрамляющим поля по периметру – Кольцовые то ли защищали посевы от зверья, то ли просто хотели выставить напоказ изобилие древесины и рабочих рук – и направились по дороге к главному входу.
- Как думаешь, Тинтин придёт сегодня?
- Не до нас ей скоро будет, - ответил Кустос, думая о другом. – Прошлый раз сказала, что всё в порядке, но наверняка же ей всё равно боязно в первый раз рожать.
- Ну, будем надеяться. А как малыш подрастёт, может, в гости заглянут.
Кустос хмыкнул.
- Пока подрастёт, она следующего носить будет. Да и зачем мы ей? Она наверняка уже там со всеми сдружилась, с её-то лёгким характером. Так что забудь о Тинтин. Придёт – так придёт, а если нет – ну, что теперь? Лучше о торге думай.
Кустос опять погрузился в свои мысли, даже не заметив, как тяжело вздохнула Коква.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Viktoria. За тебя
Беда пришла, как приходят все беды – со всей внезапностью, жестокостью и неотвратимостью, которая в одно мгновение спирает дыхание и вышибает почву из-под ног. Пришла, как хищная птица, ударившая с неба, как камнепад в горах, который накрывает путника, уже поверившего в свою удачу. Как все беды, она застала их врасплох – и Адаманта, всё ещё умиротворённого новым договором с Совами, и охотников с патрульными, узнаю́щих все клановые вести с опозданием на несколько дней, и домашних, расслабленных тёплым летом – благоприятным и для успешной охоты на расплодившееся зверьё, и для буйно растущих садов и огородов, обещающих сытую зиму – и даже детишек, беспечных по своей природе. Слишком спокойно всё было последние годы и месяцы, слишком легко было поверить, что так и останется, что жизнь наконец-то вошла в свою колею. Слишком наивной была вера в такую возможность.
Беда ворвалась в их жизнь, круша тихое счастье размеренных будней, встряхнула мирное, почти скучное существование Клана и обрушилась на них ледяным горным водопадом, оставив всех в немом оцепенении: почему?
Беду принесли двое.
Беда ворвалась в их жизнь, круша тихое счастье размеренных будней, встряхнула мирное, почти скучное существование Клана и обрушилась на них ледяным горным водопадом, оставив всех в немом оцепенении: почему?
Беду принесли двое.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Viktoria. За тебя
Эти двое вернулись из патруля гораздо раньше обычного, на тяжело дышащих взмыленных лошадях – Сагит и Венат, погнавшие их домой, как только сдали смену. Неслись галопом по узким тропкам, едва успевая пригнуться перед нависающими ветками, порой срезая путь прямо по подлеску, забыв про осторожность и следя лишь за тем, чтобы лошади не сломали ноги. Проделали путь, обычно занимающий полдня, за пару часов. Задолго до обеда влетели во двор, остановились прямо посредине и не спрыгнули, а почти свалились с сёдел – такие же взмокшие и запыхавшиеся, как их кони.
Все, кто был во дворе, встрепенулись, обернулись к ним, в одно мгновение оценили состояние обоих – и тут же подскочили, наперебой забрасывая вопросами.
Венат, ничего не разобрав в галдеже, поднял руку и рявкнул, едва переводя дух, пытаясь перекричать остальных:
- Адамант дома?
Сагит стоял, ещё вцепившись в луку седла, и молчал, уставившись на домашних, но не видя их. Всегда дружелюбный шутник и весельчак Сагит, чьё лицо превратилось в немую маску.
Все, кто был во дворе, встрепенулись, обернулись к ним, в одно мгновение оценили состояние обоих – и тут же подскочили, наперебой забрасывая вопросами.
Венат, ничего не разобрав в галдеже, поднял руку и рявкнул, едва переводя дух, пытаясь перекричать остальных:
- Адамант дома?
Сагит стоял, ещё вцепившись в луку седла, и молчал, уставившись на домашних, но не видя их. Всегда дружелюбный шутник и весельчак Сагит, чьё лицо превратилось в немую маску.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Viktoria. За тебя
Дверь в книжную комнату захлопнулась за всеми троими, глухим буханьем отрубив беспорядочные вопросы и оставив домашних наедине с испугом и беспокойным неведением. Много позже, когда дверь опять отворилась, вопрос «что?» получил ответ. Но на вопрос «как и почему?» ответа не было. Как и на вопрос «и что теперь?». Ибо каждый знал, что Адамант способен на многое – что он выслушает любого, поддержит, поможет, спасёт – но есть вещи, перед которыми бессилен даже Глава.
И много позже, замерев в неверящей оторопи, они слушали сумбурный, сбивчивый рассказ, как Венат и Сагит встретили соседский патруль. Никто, ни они сами, ни противники, ни слушатели так и не смогли разобраться, что произошло. Кто из четверых случайно нарушил недавно оговорённые границы, кто первым безрассудно выхватил меч, кто первым бросился в атаку. В молниеносной схватке, вспыхнувшей на ровном месте, некогда было размышлять. Увидев устремлённый к Венату клинок, Сагит ничего не успел ни подумать, ни понять – стрела сама легла ему в руку, и сама натянулась тетива.
Стрелы Сагита всегда находили цель.
Не промахнулся он и в этот раз. Войдя в невозможно узкую щель между грудной пластиной и наплечником, точно под четвёртое ребро, стрела пронзила врагу сердце.
Понимание пришло позже. Когда оба, сидя в сёдлах каменными изваяниями, следили, как вражеский патрульный под прицелом двух луков непослушными руками пытается поднять тело товарища на коня. Когда он, то и дело оглядываясь и торопливо понукая обеих лошадей, исчез в лесу, а они смотрели ему вслед.
Понимание, что хрупкий покой их лесного пристанища вытек сквозь пальцы, вылетел из рук вместе со смертоносной стрелой.
И много позже, замерев в неверящей оторопи, они слушали сумбурный, сбивчивый рассказ, как Венат и Сагит встретили соседский патруль. Никто, ни они сами, ни противники, ни слушатели так и не смогли разобраться, что произошло. Кто из четверых случайно нарушил недавно оговорённые границы, кто первым безрассудно выхватил меч, кто первым бросился в атаку. В молниеносной схватке, вспыхнувшей на ровном месте, некогда было размышлять. Увидев устремлённый к Венату клинок, Сагит ничего не успел ни подумать, ни понять – стрела сама легла ему в руку, и сама натянулась тетива.
Стрелы Сагита всегда находили цель.
Не промахнулся он и в этот раз. Войдя в невозможно узкую щель между грудной пластиной и наплечником, точно под четвёртое ребро, стрела пронзила врагу сердце.
Понимание пришло позже. Когда оба, сидя в сёдлах каменными изваяниями, следили, как вражеский патрульный под прицелом двух луков непослушными руками пытается поднять тело товарища на коня. Когда он, то и дело оглядываясь и торопливо понукая обеих лошадей, исчез в лесу, а они смотрели ему вслед.
Понимание, что хрупкий покой их лесного пристанища вытек сквозь пальцы, вылетел из рук вместе со смертоносной стрелой.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Viktoria. За тебя
- Почему?
Этот вопрос так и висел в воздухе, не получив ответа. Не было на него ответа. Потому что это ошибка, трагическая ошибка, и теперь уже не понять, чья именно. И уж тем более не знал этого Сагит.
Сколько раз они были в этой комнате за последние годы! Сколько раз сидели тут втроём, осторожно переложив со стола важные бумаги и отодвинув подальше чернильницу, летом – наслаждаясь прохладой толстых стен, зимой – укутавшись в шерстяные пледы, то обсуждая дела на трезвую голову, то травя байки на пьяную! Сколько дельных мыслей было обдумано меж полок с драгоценными книгами, добытыми в обмен на бессчётные шкуры, сколько мудрых слов высказано! Но сейчас и мысли, и слова кончились. Адамант сидел на своём обычном месте за столом, на деревянном стуле, вдруг показавшимся ему невероятно жёстким, и опирался локтями прямо о хрупкие бумаги. Сагит, так любивший уютное кресло из ивовых прутьев с мягкой овчиной, стоял перед ним.
Они смотрели друг на друга, и между ними был стол, а на самом деле - пропасть. Но пропасть, чьи края соединены тысячами мостов.
- Ты знаешь, что я должен сделать.
Именно должен. Как Глава, командир и судья. Должен, чтобы хотя бы не ехать к врагу с пустыми руками.
- Глава... друг... если можно просьбу...
Адамант смотрел на Сагита. Лучшего стрелка Клана, соратника, товарища, брата по оружию, вместе с ним прошедшего тогдашнее пекло. Можно. Тебе можно всё.
Почти всё.
- ... чтобы хотя бы не при всех...
Адаманту не стоило труда убрать людей не только из зала, но и из дома – достаточно было одного приказа, и всё здание опустело, тяжёлыми дверьми отрезав их от внешнего мира.
Когда руки Сагита легли на решётку, Адаманту захотелось уйти вместе со всеми. Нет, не уйти – сбежать.
Этот вопрос так и висел в воздухе, не получив ответа. Не было на него ответа. Потому что это ошибка, трагическая ошибка, и теперь уже не понять, чья именно. И уж тем более не знал этого Сагит.
Сколько раз они были в этой комнате за последние годы! Сколько раз сидели тут втроём, осторожно переложив со стола важные бумаги и отодвинув подальше чернильницу, летом – наслаждаясь прохладой толстых стен, зимой – укутавшись в шерстяные пледы, то обсуждая дела на трезвую голову, то травя байки на пьяную! Сколько дельных мыслей было обдумано меж полок с драгоценными книгами, добытыми в обмен на бессчётные шкуры, сколько мудрых слов высказано! Но сейчас и мысли, и слова кончились. Адамант сидел на своём обычном месте за столом, на деревянном стуле, вдруг показавшимся ему невероятно жёстким, и опирался локтями прямо о хрупкие бумаги. Сагит, так любивший уютное кресло из ивовых прутьев с мягкой овчиной, стоял перед ним.
Они смотрели друг на друга, и между ними был стол, а на самом деле - пропасть. Но пропасть, чьи края соединены тысячами мостов.
- Ты знаешь, что я должен сделать.
Именно должен. Как Глава, командир и судья. Должен, чтобы хотя бы не ехать к врагу с пустыми руками.
- Глава... друг... если можно просьбу...
Адамант смотрел на Сагита. Лучшего стрелка Клана, соратника, товарища, брата по оружию, вместе с ним прошедшего тогдашнее пекло. Можно. Тебе можно всё.
Почти всё.
- ... чтобы хотя бы не при всех...
Адаманту не стоило труда убрать людей не только из зала, но и из дома – достаточно было одного приказа, и всё здание опустело, тяжёлыми дверьми отрезав их от внешнего мира.
Когда руки Сагита легли на решётку, Адаманту захотелось уйти вместе со всеми. Нет, не уйти – сбежать.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Viktoria. За тебя
Странно и жалко смотрелась наспех скроенная белая попона на крупе вороного мерина, неловко и потерянно выглядел Адамант, когда повязывал на голову белый платок. Затянул на затылке кривым узлом и резко, будто выдёргивая самого себя из прежней жизни, сел в седло. Тронул бока коня, устремляясь в брешь в расступившемся круге провожающих.
Уехал, не прощаясь.
Вернулся он к вечеру следующего дня. Бесконечного, бессмысленного, наполненного тревожным тягостным ожиданием дня. В течении которого все, кто был в доме, то старались избегать друг друга, то, наоборот, собирались в какие-то случайные группки – но тут же расходились. Если о чём-то говорили, то каждый уверял, что Адамант договорится с Совами, как договаривался всегда. Короткие беседы если и велись, то о том, сколько компенсации Совы потребуют за погибшего, и быстрыми подсчётами прикидывалось наличие оружия, инструментов и скота.
Никто из тех, кто был дома, а не в патруле, не пошёл на вечернюю охоту. Остался и Мику. Как все остальные, слонялся по дому, то сталкиваясь с другими, то сторонясь их. От его внимания не ускользнуло то, что мог бы не заметить случайный гость, слушавший только разговоры. Взглядом охотника он подмечал, что происходило на самом деле, и что каждый пытался скрыть то ли от других, то ли от самого себя, не желая признать очевидное – Коква обошла все погреба, сараи и кладовые, ещё раз подсчитывая припасы, которые у неё и так были на постоянном учёте; охотники и патрульные, которым случилось быть дома, вдруг принялись проверять конские сбруи и луки и вроде как чистить и смазывать мечи, но на самом деле – править; даже Структ собрал в саду детей и начал им что-то тихо втолковывать. Самому Мику не надо было ничего готовить, потому что всё и так было всегда наготове, особенно перед запланированной на сегодня охотой. Но, не желая встречаться с другими и видеть все эти приготовления и деланно-спокойные лица домашних, пытающихся вымучить из себя притворную надежду, он отправился на конюшню – проверить ноги и копыта своего рыжего мерина. А остальное... своего меча и щита у него ещё не было, надо будет – выдадут из запасов. Седло со сбруей, лук и стрелы и так в наилучшем состоянии. И запас стрел есть.
Слишком много стрел. Которых тогда, когда они нужны, всегда оказывается слишком мало.
Адамант приблизился обычным медленным галопом, но ещё за воротами осадил мерина – уже без белой попоны – и въехал во двор шагом. Остановился посреди двора, спешился. Но не спрыгнул, как всегда, а слез с седла медленно, неуклюже, как будто привычная сила и ловкость вдруг покинула его. Лицо его было мрачнее тучи.
Структ подошёл ближе, хромая больше обычного, встал напротив, всматриваясь. Один за другим стали подтягиваться остальные, безмолвно заключая Главу и коня в нестройный полукруг. Глядя сразу на всех и ни на кого, Адамант заговорил, и Структ впервые за многие годы, а может, и впервые вообще, услышал в его голосе дрожь:
- Совы требуют выдать убийцу. Кровь за кровь. Иначе – война.
Уехал, не прощаясь.
Вернулся он к вечеру следующего дня. Бесконечного, бессмысленного, наполненного тревожным тягостным ожиданием дня. В течении которого все, кто был в доме, то старались избегать друг друга, то, наоборот, собирались в какие-то случайные группки – но тут же расходились. Если о чём-то говорили, то каждый уверял, что Адамант договорится с Совами, как договаривался всегда. Короткие беседы если и велись, то о том, сколько компенсации Совы потребуют за погибшего, и быстрыми подсчётами прикидывалось наличие оружия, инструментов и скота.
Никто из тех, кто был дома, а не в патруле, не пошёл на вечернюю охоту. Остался и Мику. Как все остальные, слонялся по дому, то сталкиваясь с другими, то сторонясь их. От его внимания не ускользнуло то, что мог бы не заметить случайный гость, слушавший только разговоры. Взглядом охотника он подмечал, что происходило на самом деле, и что каждый пытался скрыть то ли от других, то ли от самого себя, не желая признать очевидное – Коква обошла все погреба, сараи и кладовые, ещё раз подсчитывая припасы, которые у неё и так были на постоянном учёте; охотники и патрульные, которым случилось быть дома, вдруг принялись проверять конские сбруи и луки и вроде как чистить и смазывать мечи, но на самом деле – править; даже Структ собрал в саду детей и начал им что-то тихо втолковывать. Самому Мику не надо было ничего готовить, потому что всё и так было всегда наготове, особенно перед запланированной на сегодня охотой. Но, не желая встречаться с другими и видеть все эти приготовления и деланно-спокойные лица домашних, пытающихся вымучить из себя притворную надежду, он отправился на конюшню – проверить ноги и копыта своего рыжего мерина. А остальное... своего меча и щита у него ещё не было, надо будет – выдадут из запасов. Седло со сбруей, лук и стрелы и так в наилучшем состоянии. И запас стрел есть.
Слишком много стрел. Которых тогда, когда они нужны, всегда оказывается слишком мало.
Адамант приблизился обычным медленным галопом, но ещё за воротами осадил мерина – уже без белой попоны – и въехал во двор шагом. Остановился посреди двора, спешился. Но не спрыгнул, как всегда, а слез с седла медленно, неуклюже, как будто привычная сила и ловкость вдруг покинула его. Лицо его было мрачнее тучи.
Структ подошёл ближе, хромая больше обычного, встал напротив, всматриваясь. Один за другим стали подтягиваться остальные, безмолвно заключая Главу и коня в нестройный полукруг. Глядя сразу на всех и ни на кого, Адамант заговорил, и Структ впервые за многие годы, а может, и впервые вообще, услышал в его голосе дрожь:
- Совы требуют выдать убийцу. Кровь за кровь. Иначе – война.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Viktoria. За тебя
Сагит не считал себя трусом, но боялся он много чего.
Например, быть настигнутым грозой в открытом поле, где негде скрыться, и нет ни конца, ни края равнине, а всадник с конём – самая высокая точка на многие сотни метров вокруг, и удара молнии, непредсказуемого, неизбежного, против которого нет ни защиты, ни шансов выжить. Боялся чем-то заразиться, либо от грязной воды в походах, либо от больного животного на охоте или какой-то мелкой кусачей твари, либо от невидимых микробов, секреты борьбы с которыми затерялись во времени – но микробы-то никуда не делись, и то тут, то там вспыхивали очаги страшных болезней, против которых не помогали ни мыло, ни травы. Боялся ночных кошмаров, которые иногда мучили его, где он опять, как когда-то – целую вечность назад, но мнилось, будто лишь вчера – стрелял, скакал, рубил... кричал, срывая голос, и пытался протереть слезящиеся от дыма глаза, размазывая по лицу то ли пот, то ли грязь, то ли кровь... Ещё он боялся, что никогда не женится, не найдёт свою вторую половинку, не заведёт детишек, таких же шустрых и любознательных, как Локси – ведь когда мог бы, его маленький мир кипел и бурлил; а теперь, когда всё более-менее спокойно, оказалось, что все женщины вроде как разобраны, а те девчонки, что на выданье, ему скорее в дочки годятся, чем в жёны. А он так и останется один.
Боялся он и смерти. Не раз дышала она ему в затылок, и не раз смотрел он ей в жадную харю, в последний момент успевая увернуться от клыков. Как все нормальные люди, Сагит хотел жить.
Кровь за кровь по древним законам кланов, которые не применялись уже много лет. Про которые никто не думал, что придётся применить их снова.
Его гнедая кобыла ступала за вороным Адаманта, держа расстояние, последним ехал Структ. Именно его Сагит выбрал в провожатые. Сердце велело позвать Вената; но слишком больно было отрывать друга от испуганной жены и потрясённого Клана. Да и зачем... простились дома, не стал Сагит брать его с собой в свой путь, незачем искушать судьбу – хоть Главы и договорились не вмешивать Вената, но кто их знает...
Все три лошади шли спокойным шагом, отмеряя лесную тропку до ближней границы с кланом Сов. Мерин Адаманта столько раз бегал по ней, что наверняка уже понял, куда хочет его всадник. Но не мог он знать, почему на этот раз они не спешат; почему хозяин не понукает его, веля медленным, выносливым галопом покрывать километры, а позволяет почти плестись по утоптанной стёжке. Почему сегодня не торопится туда, где рядом с большим низким зданием с огромной каменной совой во дворе всегда дают охапку свежего сена и пару пригоршней зерна.
Сагит не смотрел по сторонам. Мимо проплывали родные, но вдруг ставшие такими не важными деревья, отступили на задний план лесные запахи и шорохи. Всё, что осталось в поле зрения, был лоснящийся чёрный круп с пышным хвостом, покачивающийся перед ним. Время от времени его мутило, и он прикрывал глаза, сосредотачиваясь только на движениях лошади. Чувствовал, как перекатываются под седлом и ногами крутые мышцы гнедой кобылы. А он тяжело опирался на луку седла, стараясь сохранить равновесие. Хорошо, что на нём чёрная рубашка – она скроет кровь, сочащуюся из ран на спине, которые открылись, когда он тяжёлым рывком подтянулся в седло. Вышел во двор и сел на лошадь он сам, но только он знал, чего это ему стоило. И сейчас был рад, что они ехали медленно, галоп был бы ему не по силам. Хоть медлил Адамант и не из-за этого...
Вышагивая за вороным, качая головой в такт, кобыла спокойно несла седока, порой задевая его бёдра хлёстким ударом хвоста. Обратно она пойдёт пустой.
Они ехали молча. Ехали, слушая только глухой стук копыт по сухой земле, редкий щебет птиц и шуршание ветра в листве. Говорить было не о чем. Все слова были сказаны ещё в Клане, все руки пожаты, все слёзы пролиты... нет, слёзы, наверное, ещё не все. Но это Сагит уже не увидит.
А ведь и к лучшему, подумал он, что так и не успел жениться.
Например, быть настигнутым грозой в открытом поле, где негде скрыться, и нет ни конца, ни края равнине, а всадник с конём – самая высокая точка на многие сотни метров вокруг, и удара молнии, непредсказуемого, неизбежного, против которого нет ни защиты, ни шансов выжить. Боялся чем-то заразиться, либо от грязной воды в походах, либо от больного животного на охоте или какой-то мелкой кусачей твари, либо от невидимых микробов, секреты борьбы с которыми затерялись во времени – но микробы-то никуда не делись, и то тут, то там вспыхивали очаги страшных болезней, против которых не помогали ни мыло, ни травы. Боялся ночных кошмаров, которые иногда мучили его, где он опять, как когда-то – целую вечность назад, но мнилось, будто лишь вчера – стрелял, скакал, рубил... кричал, срывая голос, и пытался протереть слезящиеся от дыма глаза, размазывая по лицу то ли пот, то ли грязь, то ли кровь... Ещё он боялся, что никогда не женится, не найдёт свою вторую половинку, не заведёт детишек, таких же шустрых и любознательных, как Локси – ведь когда мог бы, его маленький мир кипел и бурлил; а теперь, когда всё более-менее спокойно, оказалось, что все женщины вроде как разобраны, а те девчонки, что на выданье, ему скорее в дочки годятся, чем в жёны. А он так и останется один.
Боялся он и смерти. Не раз дышала она ему в затылок, и не раз смотрел он ей в жадную харю, в последний момент успевая увернуться от клыков. Как все нормальные люди, Сагит хотел жить.
Кровь за кровь по древним законам кланов, которые не применялись уже много лет. Про которые никто не думал, что придётся применить их снова.
Его гнедая кобыла ступала за вороным Адаманта, держа расстояние, последним ехал Структ. Именно его Сагит выбрал в провожатые. Сердце велело позвать Вената; но слишком больно было отрывать друга от испуганной жены и потрясённого Клана. Да и зачем... простились дома, не стал Сагит брать его с собой в свой путь, незачем искушать судьбу – хоть Главы и договорились не вмешивать Вената, но кто их знает...
Все три лошади шли спокойным шагом, отмеряя лесную тропку до ближней границы с кланом Сов. Мерин Адаманта столько раз бегал по ней, что наверняка уже понял, куда хочет его всадник. Но не мог он знать, почему на этот раз они не спешат; почему хозяин не понукает его, веля медленным, выносливым галопом покрывать километры, а позволяет почти плестись по утоптанной стёжке. Почему сегодня не торопится туда, где рядом с большим низким зданием с огромной каменной совой во дворе всегда дают охапку свежего сена и пару пригоршней зерна.
Сагит не смотрел по сторонам. Мимо проплывали родные, но вдруг ставшие такими не важными деревья, отступили на задний план лесные запахи и шорохи. Всё, что осталось в поле зрения, был лоснящийся чёрный круп с пышным хвостом, покачивающийся перед ним. Время от времени его мутило, и он прикрывал глаза, сосредотачиваясь только на движениях лошади. Чувствовал, как перекатываются под седлом и ногами крутые мышцы гнедой кобылы. А он тяжело опирался на луку седла, стараясь сохранить равновесие. Хорошо, что на нём чёрная рубашка – она скроет кровь, сочащуюся из ран на спине, которые открылись, когда он тяжёлым рывком подтянулся в седло. Вышел во двор и сел на лошадь он сам, но только он знал, чего это ему стоило. И сейчас был рад, что они ехали медленно, галоп был бы ему не по силам. Хоть медлил Адамант и не из-за этого...
Вышагивая за вороным, качая головой в такт, кобыла спокойно несла седока, порой задевая его бёдра хлёстким ударом хвоста. Обратно она пойдёт пустой.
Они ехали молча. Ехали, слушая только глухой стук копыт по сухой земле, редкий щебет птиц и шуршание ветра в листве. Говорить было не о чем. Все слова были сказаны ещё в Клане, все руки пожаты, все слёзы пролиты... нет, слёзы, наверное, ещё не все. Но это Сагит уже не увидит.
А ведь и к лучшему, подумал он, что так и не успел жениться.
Каталоги нашей Библиотеки: