55.
- Я родился в семье продавца волшебных кукол. Отец имел крепкое, успешно развивающееся дело и мечтал переехать в Шортенбирг, чтобы развернуться в полную руку. В детстве я тоже любил помечтать о том, как мы переедем в большой город, откроем красивую Лавку и будем там счастливы.
Бестиар, внимательно наблюдавший за рассказчиком, уловил горькую иронию в словах Таля.
- И наивная мечта селянина, как я понял, однажды сбылась?
- Да, сбылась. Как и положено, в самый неподходящий момент. Я как раз решил, что никогда не уеду и останусь рядом с девушкой, разбившей мне сердце.
Бестиар мягко улыбнулся.
- Родители не оценили серьезность ваших намерений?
В ответ на шутку Ойстрах помрачнел.
- Мы уехали с отцом. Я думал, что как только приобретем место и наладим быт, мать переедет к нам. Да и должен же был кто-то распорядиться хозяйством на старом месте. Я тосковал и даже собирался сбежать к ней. А потом отец сказал, что она никогда не вернется и нам лучше ее забыть.
В камере повисла робкая, как свечной огонек, трескучая тишина. Бестиар не торопился задавать вопросы, Ойстрах думал, как же правильно ответить на это молчание.
- Как-то так вышло, что мать встретила другого и решила жить с ним. Поэтому отец оставил ей дом и уехал, прихватив меня с собой. Видимо они решили, поберечь мое юное влюбчивое сердце.
Бестиар кивнул. Ойстрах продолжил.
- Сначала я не верил и ничего не понимал. Отец отказывался обсуждать это со мной. Работы было очень много и к ночи я просто валился с ног от усталости. Но ночами мне снился дом и все дорогое, что я там оставил. Утром мне все это казалось недостойным, невзрослым. Но что делать? Я очень скучал и мое сердце рвалось домой. Пока однажды Крейг не подловил меня на улице, чтобы потолковать. Он чуть руку мне не сломал, пока волок в ближайший трактир. А потом заставил выпить какое-то мутное, невкусное пойло.
Ойстрах чуть улыбнулся.
- Крейг без проволочек рассказал мне, что Бри хочет завести свое дело и им нужен сбыт. А кто, если не мы? Я тогда вообще не думал о выгоде. Перспектива увидеть Брианну и выпивка кружились в моей голове, как голуби над шпилем городской ратуши. Крейг тогда еще что-то толковал про наши отношения, но я не запомнил. Потом мы пошли к нам, и отец с интересом отнесся к предложению Рачетта. Через месяц Бри приехала с Крейгом и привезла первую партию кукол. Я смущался, словно первый раз ее увидел. Какой же красавицей она была!
Отец знал. Все понимал. Но ничего не говорил. Ну, разве что примерно раз в год ненавязчиво интересовался, не намерен ли я жениться и обзавестись потомством. Я так злился на это! Очень редко из дома приходили скупые новости. Я не знал, что с ними делать и как на них реагировать. Поступок матери мне казался диким, совершенно бесчеловечным. Однажды, на очередной вопрос отца о женитьбе я рискнул надерзить и спросил, почему бы ему самому не жениться? Возраст и положение позволяли. Отец, на удивление, не вспылил, хотя был очень строгим человеком. Он ответил, что любовь дается лишь раз. И если упустил, то повторно уже не поймаешь. Я запомни эти слова на всю жизнь. И перенес на свою влюбленность в Бри.
- Так эта смелая девочка плод ее рук?
Ойстрах кивнул.
- Она очень на нее похожа. В Эливэйн все лучшее, что было в Брианне. Если бы она вышла за меня, то у нас вполне могла бы родиться точно такая же дочь.
Таль умолк. Бестиар уставился в темный потолок.
- Любовь. Семья, - нарочито спокойно произнес он.
- Не я придумал эти законы!
- А кто? - вежливо поинтересовался Бестиар. - Чернобурая?
Таль заерзал на месте.
- Не совсем. Уж Чернобурая точно не планировала все устраивать так, как получилось.
Бестиар тихо рассмеялся.
- То есть вы, бездарные, извратили заповеди своей святой?
- А вам, волшебнорожденным, Чернобурая кто?
- Видите ли, господин Ойстрах, я был не самым внимательным слушателем на уроках и откровенно говоря плохо понимал ту историю, что излагали в моей школе. Но по логике вещей, выходит, что для волшебнорожденных Роника Чернобурая предатель. Вы же поэтому ее так чтите, верно?
- Для большинства людей Роника - это мечта. Это равенство, единство, свобода выбора.
Бестиар равнодушно улыбнулся и демонстративно закатил глаза.
- Выбор без выбора?
- Ты хорошо знаком с биографией Роники?
Бестиар пожал плечами.
- Волшебнорожденная. Отец… отец известный волшебник.
- А мать?
- Я не помню, если честно. А это важно?
- Ее мать была обыкновенной женщиной.
Бестиар округлил глаза.
- Но это невозможно! Роника родилась с даром!
- Роника однажды сама для себя решила, что хочет иметь волшебный дар. А потом добровольно отказалась от него, ради блага всех сущих.
Бестиар недоверчиво посмотрел на Ойстраха. Тот без эмоций выдержал его обеспокоенный взгляд.
- Не знал?
- Она отказалась добровольно?
- Потому что думала, что поступает правильно.
Бестиар откинулся назад и закрыл глаза. В камере стало прохладнее.
- Ойстрах, а вас, как человека, никогда не смущало, что все стремятся поступить правильно, но в итоге получается, что-то ужасное?
- Принято считать, что у торговцев волшебными куклами есть иное толкование учения Чернобурой.
- И это действительно так?
- Не знаю. Я никогда не чтил ее, как святую. Мне всегда казалось, что это просто очень красивая женщина, со своими идеалами.
Шортенбиргская история
Re: Шортенбиргская история
56.
Бестиар задумчиво погладил Ираксу по носу.
- Не думал, что бездарные могут ощущать что-то подобное, - произнес он в пустоту.
- А ты считал, что люди - это злые, бессердечные животные?
Иракса вытянула мордочку и зажмурилась, подставляя под ласку шею и горло.
- Животные честнее и искреннее бездарных.
Ойстрах устало растер виски.
- Мне искренне жаль, Свен, что так сложилась твоя жизнь. Будь моя воля, я бы не допустил ничего подобного!
Бестиар улыбнулся.
- Потому что вам жалко Ниту? Ну же, господин Ойстрах, будьте честны со смертником. Я же для вас всего лишь Кукла. А теперь еще и бракованная. Вы жалеете только себя. Ну и немного Гадалку.
- Ошибаешься.
- Меня завтра казнят не только за то, что я убил человека, ведь так, господин Ойстрах? Мы оба понимаем, что я подлежу утилизации и без вины. Точнее моя вина в том, что я волшебнорожденная игрушка, которая больше не может исполнять свое назначение. Мы же не люди в вашем понимании.
- Свен, я никогда не относился так!
- Вы, бездарные, считаете, что умеете любить. А как это, любить, не имея дара? Вы любили Бри и ничего не сделали, чтобы спасти ее. Любите Эливэйн, но именно она сейчас рискует ради вас жизнью. Мы, волшебнорожденные, способны источить себя ради любви или долга. Ради другого. Даже ради человека. Вы думаете, что в этот момент мы отдаем именно жизнь?
- Да.
Бестиар чмокнул Ираксу в макушку.
- Нет. Мы отдаем человеку то, без чего не можем жить - самое дорогое, что у нас есть. Наш дар. Наш воздух. Всего себя. Это как кровь пустить из вен, в вашем понимании.
Ойстрах поежился, дунул на пальцы. И тихо спросил:
- Тогда почему ты жив, Свен? Если в тебе нет волшебства, то что в тебе?
- Не знаю. Я не волшебник. И не человек. И не животное. Тень, лишенная удовольствия и смысла.
- Нита перед смертью просила вернуть тебе дар.
Бестиар пожал плечами.
- Лучше спасите свою девочку, если можете.
- Как?
- Не знаю. Судя по всему, нужно этого очень сильно желать. Всем сердцем любить. И что-то еще.
- Быть готовым к жертве.
- Возможно. Будет жаль девчонку, если ничего не получится. Что вы чувствовали, когда пытались провести обряд?
- Злость.
Бестиар расхохотался.
- Бездарные! Волшебство всегда творят с радостью. Общаться с даром - это же счастье.
- У меня нет дара. Я купил, - огрызнулся Ойстрах.
- Да, есть вещи, которые невозможно купить за деньги, - тут же согласился Бестиар.
- А ты способен любить и жертвовать?
- Когда-то.
- В детстве?
Бестиар нервно дернул ногой. Ойстрах сплел пальцы рук и лег на них подбородком.
- Как ты думаешь, почему кто-то рождается волшебником, а кто-то простым смертным?
- Бездарным. Все мы смертны.
Свен помолчал, наблюдая за тем, как крыса укладывалась поудобнее в складках его одежды.
- Я много о чем думал за эти годы. Волшебники рождаются только от волшебников. В том, что у Роники мать была человеком я сомневаюсь. Иначе это бы повторилось и люди знали о такой возможности. Да и не было еще ни одного случая, чтобы от пары неравных родился ребенок с даром. Или был?
Ойстрах отрицательно качнул головой. Свен удовлетворенно улыбнулся.
- Значит не было. И с биографией Роники не все так просто. Ее мать имела дар! Больше святой неоткуда было брать силу. У вас иное мнение?
- У мастеров волшебных кукол, как и у некоторых продавцов, бытует мнение, что люди могут вызывать у волшебников определенный дар или усиливать способности.
- Да ну?
- Куклы, а соответственно и волшебники, частенько имеют характер своего мастера.
Свен зло усмехнулся.
- Только не говорите мне, что я творение рук вашей возлюбленной.
- Нет, ты из старых поставок, - съязвил Таль.
Бестиар насупился, словно подросток. Было видно, что ему сложно сдержаться, чтобы не ответить грубо. Ойстрах же вовсе не радовался тому, что задел своего собеседника. Он резко отгрызал от травинки маленькие кусочки и сердито сплевывал их на пол. Бестиар тоже потянул соломинку в рот, но плеваться не стал.
- И кто, если вы помните, конечно, был мастером моей куклы? - как можно равнодушнее спросил он.
- Мама, - нехотя ответил Ойстрах и откинул травинку в сторону. - Извини, Свен, нервы. Твою куклу вышила моя мама.
Тишина в камере загурлила сверчком. Уснувшая Иракса посвистывала в такт, иногда вздрагивая розовыми лапками.
- Мама не любила волшебство, не любила нашу работу и, видимо, не любила отца, раз у них так получилось. Она вышла замуж совсем юной девочкой, отец был старше ее почти на пятнадцать лет. Мама… она была очень красивой. Гордой, упрямой и самоуверенной. Говорят, что с тем, с другим, они прожили очень счастливую жизнь.
- Вы, что, ее больше никогда не видели? Она не пыталась встретиться?
- Пыталась, - Ойстрах опустил голову, - когда я был подростком. Я отказывался. А потом, ну, когда был готов, стало поздно.
Бестиар недоверчиво покрутил головой.
- Неожиданно, конечно. Я бы за семью не задумываясь жизнь отдал, - порывисто произнес он.
- Я бы сейчас тоже, - грустно кивнул Таль.
Бестиар накрыл полой спящую Ираксу.
- Столько боли мы причиняем любящим и любящие нам!
- Но и любовь делает нас чище и благороднее!
- Ага, - хмыкнул Бестиар и отвернулся.
Свечи таяли и гасли одна за одной. От невыносимой мысли, что где-то там, в доме Магистра истекает силой его маленькая Эливэйн, хотелось кричать. Вопить так, чтобы камни лопались от напряжения.
- Свен, - почти шепотом позвал Таль, - так ты поможешь?
- Я думаю, - последовал мрачный ответ из темноты.
Бестиар задумчиво погладил Ираксу по носу.
- Не думал, что бездарные могут ощущать что-то подобное, - произнес он в пустоту.
- А ты считал, что люди - это злые, бессердечные животные?
Иракса вытянула мордочку и зажмурилась, подставляя под ласку шею и горло.
- Животные честнее и искреннее бездарных.
Ойстрах устало растер виски.
- Мне искренне жаль, Свен, что так сложилась твоя жизнь. Будь моя воля, я бы не допустил ничего подобного!
Бестиар улыбнулся.
- Потому что вам жалко Ниту? Ну же, господин Ойстрах, будьте честны со смертником. Я же для вас всего лишь Кукла. А теперь еще и бракованная. Вы жалеете только себя. Ну и немного Гадалку.
- Ошибаешься.
- Меня завтра казнят не только за то, что я убил человека, ведь так, господин Ойстрах? Мы оба понимаем, что я подлежу утилизации и без вины. Точнее моя вина в том, что я волшебнорожденная игрушка, которая больше не может исполнять свое назначение. Мы же не люди в вашем понимании.
- Свен, я никогда не относился так!
- Вы, бездарные, считаете, что умеете любить. А как это, любить, не имея дара? Вы любили Бри и ничего не сделали, чтобы спасти ее. Любите Эливэйн, но именно она сейчас рискует ради вас жизнью. Мы, волшебнорожденные, способны источить себя ради любви или долга. Ради другого. Даже ради человека. Вы думаете, что в этот момент мы отдаем именно жизнь?
- Да.
Бестиар чмокнул Ираксу в макушку.
- Нет. Мы отдаем человеку то, без чего не можем жить - самое дорогое, что у нас есть. Наш дар. Наш воздух. Всего себя. Это как кровь пустить из вен, в вашем понимании.
Ойстрах поежился, дунул на пальцы. И тихо спросил:
- Тогда почему ты жив, Свен? Если в тебе нет волшебства, то что в тебе?
- Не знаю. Я не волшебник. И не человек. И не животное. Тень, лишенная удовольствия и смысла.
- Нита перед смертью просила вернуть тебе дар.
Бестиар пожал плечами.
- Лучше спасите свою девочку, если можете.
- Как?
- Не знаю. Судя по всему, нужно этого очень сильно желать. Всем сердцем любить. И что-то еще.
- Быть готовым к жертве.
- Возможно. Будет жаль девчонку, если ничего не получится. Что вы чувствовали, когда пытались провести обряд?
- Злость.
Бестиар расхохотался.
- Бездарные! Волшебство всегда творят с радостью. Общаться с даром - это же счастье.
- У меня нет дара. Я купил, - огрызнулся Ойстрах.
- Да, есть вещи, которые невозможно купить за деньги, - тут же согласился Бестиар.
- А ты способен любить и жертвовать?
- Когда-то.
- В детстве?
Бестиар нервно дернул ногой. Ойстрах сплел пальцы рук и лег на них подбородком.
- Как ты думаешь, почему кто-то рождается волшебником, а кто-то простым смертным?
- Бездарным. Все мы смертны.
Свен помолчал, наблюдая за тем, как крыса укладывалась поудобнее в складках его одежды.
- Я много о чем думал за эти годы. Волшебники рождаются только от волшебников. В том, что у Роники мать была человеком я сомневаюсь. Иначе это бы повторилось и люди знали о такой возможности. Да и не было еще ни одного случая, чтобы от пары неравных родился ребенок с даром. Или был?
Ойстрах отрицательно качнул головой. Свен удовлетворенно улыбнулся.
- Значит не было. И с биографией Роники не все так просто. Ее мать имела дар! Больше святой неоткуда было брать силу. У вас иное мнение?
- У мастеров волшебных кукол, как и у некоторых продавцов, бытует мнение, что люди могут вызывать у волшебников определенный дар или усиливать способности.
- Да ну?
- Куклы, а соответственно и волшебники, частенько имеют характер своего мастера.
Свен зло усмехнулся.
- Только не говорите мне, что я творение рук вашей возлюбленной.
- Нет, ты из старых поставок, - съязвил Таль.
Бестиар насупился, словно подросток. Было видно, что ему сложно сдержаться, чтобы не ответить грубо. Ойстрах же вовсе не радовался тому, что задел своего собеседника. Он резко отгрызал от травинки маленькие кусочки и сердито сплевывал их на пол. Бестиар тоже потянул соломинку в рот, но плеваться не стал.
- И кто, если вы помните, конечно, был мастером моей куклы? - как можно равнодушнее спросил он.
- Мама, - нехотя ответил Ойстрах и откинул травинку в сторону. - Извини, Свен, нервы. Твою куклу вышила моя мама.
Тишина в камере загурлила сверчком. Уснувшая Иракса посвистывала в такт, иногда вздрагивая розовыми лапками.
- Мама не любила волшебство, не любила нашу работу и, видимо, не любила отца, раз у них так получилось. Она вышла замуж совсем юной девочкой, отец был старше ее почти на пятнадцать лет. Мама… она была очень красивой. Гордой, упрямой и самоуверенной. Говорят, что с тем, с другим, они прожили очень счастливую жизнь.
- Вы, что, ее больше никогда не видели? Она не пыталась встретиться?
- Пыталась, - Ойстрах опустил голову, - когда я был подростком. Я отказывался. А потом, ну, когда был готов, стало поздно.
Бестиар недоверчиво покрутил головой.
- Неожиданно, конечно. Я бы за семью не задумываясь жизнь отдал, - порывисто произнес он.
- Я бы сейчас тоже, - грустно кивнул Таль.
Бестиар накрыл полой спящую Ираксу.
- Столько боли мы причиняем любящим и любящие нам!
- Но и любовь делает нас чище и благороднее!
- Ага, - хмыкнул Бестиар и отвернулся.
Свечи таяли и гасли одна за одной. От невыносимой мысли, что где-то там, в доме Магистра истекает силой его маленькая Эливэйн, хотелось кричать. Вопить так, чтобы камни лопались от напряжения.
- Свен, - почти шепотом позвал Таль, - так ты поможешь?
- Я думаю, - последовал мрачный ответ из темноты.
Re: Шортенбиргская история
57.
Таль тоскливо посмотрел в сторону противоположной стены и затих. Зашуршала солома. Бестиар осторожно, чтобы не разбудить крысу, устраивался чуть удобнее.
- Все же, что за история с матерью Чернобурой? Странно, что я не слышал ее в школе.
- Мне рассказывали как сказку. В детстве.
- Или легенду?
Ойстрах пожал плечами.
- Сейчас уже как только не рассказывают эту историю.
- А как она звучала когда вы были маленьким?
***
Рыжей ведьмой Альвин называли в насмешку. Ведь волшебнорожденные магички прелестно выглядят. Альвин была невысокого роста, со слабыми, тонкими руками и болезненно белой кожей. А еще она была рыжей и непонятно по какой причине являлась слабостью своего Господина. Впрочем, понятно по какой. Альвин чувствовала красоту и умела этим делиться. Обычно, перед приездом гостей, Господин ставил ее посреди зала и несколько волшебников слушали, что она говорит.
«Больше воздуха и ветра в шторах. Небо светлее, прозрачнее. А солнце лучше задрапировать тонким облаком. Да, вот так. Уберите птичий щебет. Оставьте только одну пичужку. Розы пахнут слишком сильно. Может лучше жасмин?» И в зале становилось просторнее, слаще дышалось, тишина пела трелью сладкоголосой птички. «Волшебно!» — ахали гости с восхищением.
Однажды Господин, находясь в особо благодушном расположении духа призвал Альвин к себе и предложил исполнить любое ее желание. Ну чего может попросить простая бедная девушка у могущественного мага? Красоту, вечную молодость, здоровье? Можно было попросить свободу, денег и волшебника в личное пользование. Никто не ожидал, что Альвин попросит верной и безусловной любви. Окружающие оцепенели, ужасаясь человеческой дерзости. Кто-то злорадно хихикнул. Ведь нельзя ставить Господина публично в неловкое положение. Только Альвин ничего не замечала. Она улыбалась, зная, что Господин не откажется от своих слов и выполнит обещание. Так и получилось. Через девять месяцев Альвин родила дочь. Сильную, здоровую девочку с копной густых, черных волос. Она назвала ее Роникой. Остальные прозвали девочку Чернобурой.
Господин признал дочь. Почему бы и не признать? Пусть будет. Умная, красивая, здоровая. Вся в отца. Как и всегда в таких случаях, врожденного дара у девочки не было. Но ничего. Можно же и обучить. Роника оказалась очень способной. Науку схватывала легко. Обладала богатой фантазией и цепкой памятью. Нити заклинаний она умела складывать в такие замысловатые узоры, что порой удивляла даже самых опытных волшебников. Может и правда Альвин ведьма? - посмеивались некоторые. Или не мать - коротко и отводя глаза думали другие. Но все соглашались, что талантлива девочка в отца. С волшебнорожденными, конечно, не сравнить, но для человека она необычно одарена. Роника искренне радовалась своим успехам, не прикрывалась именем отца и делилась всем только с Альвин. А он ждал. Был уверен, что рано или поздно дитя придет и попросит о большем. Ребенок должен хотеть стать таким же, как и его отец или даже лучше. Разве нет?
Роника радовалась волшебству так же просто, как в детстве возможности рисовать. Или играть со щенком на берегу пруда. Ее не влекли сила и власть. Она пользовалась знаниями, как инструментом, чтобы сделать свою детскую жизнь проще и веселее. Когда Роника выросла - ничего не изменилось. Она помогла всем, кому могла и не стремилась что-то получить взамен. «Человек!» - усмехались маги. «Чертово отродье» - плевались люди. А Господин ждал. Но Роника ничего не просила.
Альвин слегла поздней осенью, когда холодный ветер разносил по опустевшему саду пожухлые бурые листья. Трое суток Роника ухаживала за матерью, варила настои, кутала в теплую шаль. Но Альвин не становилось лучше. Магия не помогала. По ночам Роника штудировала манускрипты и плакала от бессилия. Она, человек, получивший магию в обучении не могла поймать нужный поток, подчинить его, направить силу, чтобы помочь близкому! Альвин тлела, как горсть углей в остывшей печи.
- Отпусти, не мучай себя, - тихо просила мать.
- Не могу, - плакала дочь.
В ночь смерти Альвин, четвертую ночь, Роника впала в исступление. Она заклинала небо и землю, все четыре стихии, взывала к крови в своих жилах, ища выхода. Но Альвин уходила. И тогда Роника воззвала к отцу. И он пришел. Сел у изголовья умирающей. Бесстрастно посмотрел на дочь.
- Нет такой силы, чтобы победить смерть. Это не болезнь.
- Тогда дай мне силу, чтобы я поддержала жизнь.
Отец лишь отрицательно мотнул головой. Роника застыла. Отцу показалось, что даже дышать перестала. Глаза сомкнула, побледнела, руки раскинула. И случилось небывалое. Роника призвала Огонь. Не каждый волшебнорожденный способен покорить стихию Огня. Многие этому учатся годами. Людям это и вовсе не дано было. А Роника смогла. Одна из всех. А может и первая из некоторых. Кто знает. Только поздно. Когда Роника кинулась к матери - Альвин уже умерла. Роника стояла над телом, в руках у нее пылала высшая магическая сила. Голос отца напоминал гром за дальними горами:
- Магия Огня не лечит. Разве ты не знала?
- Но это же высшая сила! Что она дает?
- Свободу.
- От чего? Кому?!
Тишина.
Альвин забыли быстро. Словно кто-то аккуратно подмел, а потом замыл любые воспоминания о Рыжей Ведьме. Ее помнила только Роника. Она никогда не забывала кем родилась. Стать своей среди магов так и не получилось. Словно они что-то чувствовали и понимали, когда говорили с ней. А люди… Ну что люди? Они своих-то не всегда принимают. Что им Роника, дочь Господина?
Чернобурая умерла как простой человек. В тиши и безызвестности. Формулу до этого показывала многим. Но никто не понимал: для чего она нужна? В чем равенство? О каком балансе толкует Чернобурая? А вот люди догадались, как применить. И трактовать научились. Как удобно. Известно же: кто первый догадался, тот и прав. Так Ронику сделали святой. Такой ли свободы она хотела, о том ли равенстве говорила - каждый рассуждал как хотел. Люди так, волшебники по-иному. И вроде бы проста формула. Всего четыре компонента. Кажется и разночтений быть не должно. Всем же понятные истины: любовь и долг, верность и свобода. Но вот так получилось.
***
Таль умолк. Бестиар покачал головой.
- Совсем не детская сказка. Кто ж вам такую рассказывал?
Тишина.
Таль тоскливо посмотрел в сторону противоположной стены и затих. Зашуршала солома. Бестиар осторожно, чтобы не разбудить крысу, устраивался чуть удобнее.
- Все же, что за история с матерью Чернобурой? Странно, что я не слышал ее в школе.
- Мне рассказывали как сказку. В детстве.
- Или легенду?
Ойстрах пожал плечами.
- Сейчас уже как только не рассказывают эту историю.
- А как она звучала когда вы были маленьким?
***
Рыжей ведьмой Альвин называли в насмешку. Ведь волшебнорожденные магички прелестно выглядят. Альвин была невысокого роста, со слабыми, тонкими руками и болезненно белой кожей. А еще она была рыжей и непонятно по какой причине являлась слабостью своего Господина. Впрочем, понятно по какой. Альвин чувствовала красоту и умела этим делиться. Обычно, перед приездом гостей, Господин ставил ее посреди зала и несколько волшебников слушали, что она говорит.
«Больше воздуха и ветра в шторах. Небо светлее, прозрачнее. А солнце лучше задрапировать тонким облаком. Да, вот так. Уберите птичий щебет. Оставьте только одну пичужку. Розы пахнут слишком сильно. Может лучше жасмин?» И в зале становилось просторнее, слаще дышалось, тишина пела трелью сладкоголосой птички. «Волшебно!» — ахали гости с восхищением.
Однажды Господин, находясь в особо благодушном расположении духа призвал Альвин к себе и предложил исполнить любое ее желание. Ну чего может попросить простая бедная девушка у могущественного мага? Красоту, вечную молодость, здоровье? Можно было попросить свободу, денег и волшебника в личное пользование. Никто не ожидал, что Альвин попросит верной и безусловной любви. Окружающие оцепенели, ужасаясь человеческой дерзости. Кто-то злорадно хихикнул. Ведь нельзя ставить Господина публично в неловкое положение. Только Альвин ничего не замечала. Она улыбалась, зная, что Господин не откажется от своих слов и выполнит обещание. Так и получилось. Через девять месяцев Альвин родила дочь. Сильную, здоровую девочку с копной густых, черных волос. Она назвала ее Роникой. Остальные прозвали девочку Чернобурой.
Господин признал дочь. Почему бы и не признать? Пусть будет. Умная, красивая, здоровая. Вся в отца. Как и всегда в таких случаях, врожденного дара у девочки не было. Но ничего. Можно же и обучить. Роника оказалась очень способной. Науку схватывала легко. Обладала богатой фантазией и цепкой памятью. Нити заклинаний она умела складывать в такие замысловатые узоры, что порой удивляла даже самых опытных волшебников. Может и правда Альвин ведьма? - посмеивались некоторые. Или не мать - коротко и отводя глаза думали другие. Но все соглашались, что талантлива девочка в отца. С волшебнорожденными, конечно, не сравнить, но для человека она необычно одарена. Роника искренне радовалась своим успехам, не прикрывалась именем отца и делилась всем только с Альвин. А он ждал. Был уверен, что рано или поздно дитя придет и попросит о большем. Ребенок должен хотеть стать таким же, как и его отец или даже лучше. Разве нет?
Роника радовалась волшебству так же просто, как в детстве возможности рисовать. Или играть со щенком на берегу пруда. Ее не влекли сила и власть. Она пользовалась знаниями, как инструментом, чтобы сделать свою детскую жизнь проще и веселее. Когда Роника выросла - ничего не изменилось. Она помогла всем, кому могла и не стремилась что-то получить взамен. «Человек!» - усмехались маги. «Чертово отродье» - плевались люди. А Господин ждал. Но Роника ничего не просила.
Альвин слегла поздней осенью, когда холодный ветер разносил по опустевшему саду пожухлые бурые листья. Трое суток Роника ухаживала за матерью, варила настои, кутала в теплую шаль. Но Альвин не становилось лучше. Магия не помогала. По ночам Роника штудировала манускрипты и плакала от бессилия. Она, человек, получивший магию в обучении не могла поймать нужный поток, подчинить его, направить силу, чтобы помочь близкому! Альвин тлела, как горсть углей в остывшей печи.
- Отпусти, не мучай себя, - тихо просила мать.
- Не могу, - плакала дочь.
В ночь смерти Альвин, четвертую ночь, Роника впала в исступление. Она заклинала небо и землю, все четыре стихии, взывала к крови в своих жилах, ища выхода. Но Альвин уходила. И тогда Роника воззвала к отцу. И он пришел. Сел у изголовья умирающей. Бесстрастно посмотрел на дочь.
- Нет такой силы, чтобы победить смерть. Это не болезнь.
- Тогда дай мне силу, чтобы я поддержала жизнь.
Отец лишь отрицательно мотнул головой. Роника застыла. Отцу показалось, что даже дышать перестала. Глаза сомкнула, побледнела, руки раскинула. И случилось небывалое. Роника призвала Огонь. Не каждый волшебнорожденный способен покорить стихию Огня. Многие этому учатся годами. Людям это и вовсе не дано было. А Роника смогла. Одна из всех. А может и первая из некоторых. Кто знает. Только поздно. Когда Роника кинулась к матери - Альвин уже умерла. Роника стояла над телом, в руках у нее пылала высшая магическая сила. Голос отца напоминал гром за дальними горами:
- Магия Огня не лечит. Разве ты не знала?
- Но это же высшая сила! Что она дает?
- Свободу.
- От чего? Кому?!
Тишина.
Альвин забыли быстро. Словно кто-то аккуратно подмел, а потом замыл любые воспоминания о Рыжей Ведьме. Ее помнила только Роника. Она никогда не забывала кем родилась. Стать своей среди магов так и не получилось. Словно они что-то чувствовали и понимали, когда говорили с ней. А люди… Ну что люди? Они своих-то не всегда принимают. Что им Роника, дочь Господина?
Чернобурая умерла как простой человек. В тиши и безызвестности. Формулу до этого показывала многим. Но никто не понимал: для чего она нужна? В чем равенство? О каком балансе толкует Чернобурая? А вот люди догадались, как применить. И трактовать научились. Как удобно. Известно же: кто первый догадался, тот и прав. Так Ронику сделали святой. Такой ли свободы она хотела, о том ли равенстве говорила - каждый рассуждал как хотел. Люди так, волшебники по-иному. И вроде бы проста формула. Всего четыре компонента. Кажется и разночтений быть не должно. Всем же понятные истины: любовь и долг, верность и свобода. Но вот так получилось.
***
Таль умолк. Бестиар покачал головой.
- Совсем не детская сказка. Кто ж вам такую рассказывал?
Тишина.
Re: Шортенбиргская история
58.
Особняк на Сиреневой смотрел на уснувшую улицу большими глазами черных окон. Он напоминал могучего мифического зверя, исполненного очей и бдящего, даже если вокруг все замерло и спит. Хромой стоял в спальне Леди Исты, подперев спиной дверь, и хмуро наблюдал за тем, как его хозяйка разбирала прическу. Гибкие пальцы проворно и быстро доставали из локонов шпильки и сбрасывали их в маленький ящик туалетного столика.
- Иста, - тихо позвал Хромой.
Но она не откликнулась.
Крис вздохнул, чуть поменял позу. Скрипнул косяк.
- Иста, все не так плохо.
Ящик захлопнулся. В тишине звук был отчетливо громким и резким.
- Пожалуйста, не злись! Теперь ты знаешь, что так мучило Стю.
- Мне плевать на Стю! Мне плевать на них всех. Как они могли? Они лгали мне!
- Скрыли.
Иста смерила Криса яростным взглядом и тот поежился.
- Хорошо, оставим, Стю. Что ты думаешь по поводу того обряда?
Иста раздраженно передернула плечами.
- Таль глуп. Это бы точно не сработало. Такая магия по плечу опытным мастерам. Тут лицензией не обойдешься.
Крис смотрел на Исту тяжело, не мигая.
- Значит ты допускаешь, что есть такая возможность?
Иста тут же отвернулась. Слишком быстро.
- Возможность всегда есть.
- Ты немногословна, - усмехнулся Хромой.
- Тебе-то что за дело до Ойстраха?
Крис покачал головой.
- Эта девочка. Эливэйн. Разве нельзя по-другому?
- Вот это новость! Тебе жаль Куклу?
- Но не ради хомячка, Иста!
- Почему нет?
- Так нельзя!
- Почему?
- Это же прихоть капризного ребенка!
Щелчок тонких нежных пальцев и голова Криса мотнулась в сторону.
- Иста! - Хромой яростно потер щеку.
- Больно? - ласково поинтересовалась она.
Хромой не ответил.
- А ребенку терять любимое животное, думаешь, не больно?
- Если есть другой выход, то можно же обойтись и без жертв!
- А если без жертв нельзя?
- Но не источать же девочку!
Иста внимательно осмотрела Криса.
- Эта девочка. Кэтрин. Усвоит один очень важный урок. Что в трудный час тебя выручит только сила. Родные могут обмануть или подвести. Слуги предать. А сила не оставит тебя никогда. И неважно откуда ты ее возьмешь. Нужно быть сильной. Всегда!
- А сила в магии?
- Другого источника в мире нет.
- И ты всегда получаешь желаемое? Магия не подводит и не обманывает?
Иста помрачнела.
- Люди обманывают. Сила никогда.
- Иста, они не обманули тебя. Просто скрыли.
- Замолчи! Это слишком личное. Семейное. Они должны были мне сказать! Я имела право знать!
- Семейное говоришь? Тогда почему ты скрыла от семьи свой уникальный дар?
Пальцы Исты дрогнули. Крис сжался. Но ничего не последовало.
- Крис? Ты о чем?
- У тебя очень редкий дар. Как я заметил. Слишком редкий, Иста. О таком нигде, и никто не говорит.
- Замолчи!
Крис тут же умолк. Иста прошлась по комнате. Сжала руки. Повернулась к Хромому.
- Как ты понял?
- Я вообще ничего не понял. Просто слышал, что такого, как у тебя, не бывает. А у тебя есть. Все.
- Кто еще догадывается?!
- Да никто понятия не имеет. Ты же выходишь из себя только со мной. Там. В подвале. Когда мы…
- Замолчи!
И вдруг Крис рассмеялся.
- Ты боишься меня, что ли? Я понял это не вчера и не в прошлом месяце. И ничем тебя не выдал. Ну есть и есть. Хоть и удивительно. Не в этом же дело. Иста, если столько чудес на свете, почему нельзя оставить тому чудаку эту девчонку, а вашей Кэтрин купить другого хомячка? Разве память о матери в том, чтобы беситься с жиру?
Его щеку ожгла самая настоящая размашистая пощечина.
- Замолчи! Да что ты понимаешь? Я из кожи вон лезла, чтобы увидеть родительскую любовь. Ты хоть знаешь сколько сил я приложила для того, чтобы овладеть тем, что имею? Как мне хотелось блеснуть перед отцом высшей степенью мастерства! А оказывается все это напрасно. Он видите ли Кафешечку обустраивал! Но все равно. Я сделала это! Я единственная такая. Я лучшая!
- Лучше скажи, ты знала, как помочь тому торговцу с его обрядом?
- Никто не знает, как лишить мага дара и оставить его живым. Получись у Ойстраха его затея - он убил бы девчонку своими руками.
- И ты промолчала?!
- Да что с тобой сегодня?
- Иста, но есть же какие-то пределы! Ему дорога эта девочка. Зачем поступать так жестоко?!
- Потому что сила на нашей стороне! Мы сильны, мы правы, мы можем себе это позволить. Ойстрах получил бы хороший урок. Впрочем, и так вышло занятно.
- А ты злая! - удивленно произнес Крис.
Щелчок и Крис рухнул на колени. Лицо скривилось от боли. На висках выступил пот.
- А добровольно, - он тяжело дышал, - без магии, с тобой бывают?
Тело расслабилось и Крис вытянулся на полу. Иста села в кресло.
- Что ты имел в виду?
Хромой медленно поднялся. Чуть скривился от боли.
- Разве по любви, а не по щелчку пальцев это не приятнее?
- А ты мне служишь по щелчку?
- Иногда ты не оставляешь мне выбора, Иста.
- Не смей мне перечить, Крис, слышишь?
- А иначе?
- Или убирайся из моего дома!
Крис кивнул и тут же пошел к двери. На каждый его тяжелый шаг верхняя губа Исты вздрагивала, как от боли. В полной тишине Хромой вышел из ее спальни и не обернувшись мягко прикрыл дверь.
- Крис, вернись! - тихо прошептала она.
Слишком тихо, чтобы эти слова расслышал хоть кто-нибудь.
Звук его шагов погас очень быстро. Несколько минут Иста сидела в оцепенении, а потом щелкнула пальцами, приказав двери распахнуться. Тишина.
- Вернись! - чуть громче попросила она, но ничего не изменилось.
Иста встала, медленно подошла к окну и осторожно заглянула в щелочку между шторами. Желтые фонари равнодушно освещали пустую сонную улицу.
Особняк на Сиреневой смотрел на уснувшую улицу большими глазами черных окон. Он напоминал могучего мифического зверя, исполненного очей и бдящего, даже если вокруг все замерло и спит. Хромой стоял в спальне Леди Исты, подперев спиной дверь, и хмуро наблюдал за тем, как его хозяйка разбирала прическу. Гибкие пальцы проворно и быстро доставали из локонов шпильки и сбрасывали их в маленький ящик туалетного столика.
- Иста, - тихо позвал Хромой.
Но она не откликнулась.
Крис вздохнул, чуть поменял позу. Скрипнул косяк.
- Иста, все не так плохо.
Ящик захлопнулся. В тишине звук был отчетливо громким и резким.
- Пожалуйста, не злись! Теперь ты знаешь, что так мучило Стю.
- Мне плевать на Стю! Мне плевать на них всех. Как они могли? Они лгали мне!
- Скрыли.
Иста смерила Криса яростным взглядом и тот поежился.
- Хорошо, оставим, Стю. Что ты думаешь по поводу того обряда?
Иста раздраженно передернула плечами.
- Таль глуп. Это бы точно не сработало. Такая магия по плечу опытным мастерам. Тут лицензией не обойдешься.
Крис смотрел на Исту тяжело, не мигая.
- Значит ты допускаешь, что есть такая возможность?
Иста тут же отвернулась. Слишком быстро.
- Возможность всегда есть.
- Ты немногословна, - усмехнулся Хромой.
- Тебе-то что за дело до Ойстраха?
Крис покачал головой.
- Эта девочка. Эливэйн. Разве нельзя по-другому?
- Вот это новость! Тебе жаль Куклу?
- Но не ради хомячка, Иста!
- Почему нет?
- Так нельзя!
- Почему?
- Это же прихоть капризного ребенка!
Щелчок тонких нежных пальцев и голова Криса мотнулась в сторону.
- Иста! - Хромой яростно потер щеку.
- Больно? - ласково поинтересовалась она.
Хромой не ответил.
- А ребенку терять любимое животное, думаешь, не больно?
- Если есть другой выход, то можно же обойтись и без жертв!
- А если без жертв нельзя?
- Но не источать же девочку!
Иста внимательно осмотрела Криса.
- Эта девочка. Кэтрин. Усвоит один очень важный урок. Что в трудный час тебя выручит только сила. Родные могут обмануть или подвести. Слуги предать. А сила не оставит тебя никогда. И неважно откуда ты ее возьмешь. Нужно быть сильной. Всегда!
- А сила в магии?
- Другого источника в мире нет.
- И ты всегда получаешь желаемое? Магия не подводит и не обманывает?
Иста помрачнела.
- Люди обманывают. Сила никогда.
- Иста, они не обманули тебя. Просто скрыли.
- Замолчи! Это слишком личное. Семейное. Они должны были мне сказать! Я имела право знать!
- Семейное говоришь? Тогда почему ты скрыла от семьи свой уникальный дар?
Пальцы Исты дрогнули. Крис сжался. Но ничего не последовало.
- Крис? Ты о чем?
- У тебя очень редкий дар. Как я заметил. Слишком редкий, Иста. О таком нигде, и никто не говорит.
- Замолчи!
Крис тут же умолк. Иста прошлась по комнате. Сжала руки. Повернулась к Хромому.
- Как ты понял?
- Я вообще ничего не понял. Просто слышал, что такого, как у тебя, не бывает. А у тебя есть. Все.
- Кто еще догадывается?!
- Да никто понятия не имеет. Ты же выходишь из себя только со мной. Там. В подвале. Когда мы…
- Замолчи!
И вдруг Крис рассмеялся.
- Ты боишься меня, что ли? Я понял это не вчера и не в прошлом месяце. И ничем тебя не выдал. Ну есть и есть. Хоть и удивительно. Не в этом же дело. Иста, если столько чудес на свете, почему нельзя оставить тому чудаку эту девчонку, а вашей Кэтрин купить другого хомячка? Разве память о матери в том, чтобы беситься с жиру?
Его щеку ожгла самая настоящая размашистая пощечина.
- Замолчи! Да что ты понимаешь? Я из кожи вон лезла, чтобы увидеть родительскую любовь. Ты хоть знаешь сколько сил я приложила для того, чтобы овладеть тем, что имею? Как мне хотелось блеснуть перед отцом высшей степенью мастерства! А оказывается все это напрасно. Он видите ли Кафешечку обустраивал! Но все равно. Я сделала это! Я единственная такая. Я лучшая!
- Лучше скажи, ты знала, как помочь тому торговцу с его обрядом?
- Никто не знает, как лишить мага дара и оставить его живым. Получись у Ойстраха его затея - он убил бы девчонку своими руками.
- И ты промолчала?!
- Да что с тобой сегодня?
- Иста, но есть же какие-то пределы! Ему дорога эта девочка. Зачем поступать так жестоко?!
- Потому что сила на нашей стороне! Мы сильны, мы правы, мы можем себе это позволить. Ойстрах получил бы хороший урок. Впрочем, и так вышло занятно.
- А ты злая! - удивленно произнес Крис.
Щелчок и Крис рухнул на колени. Лицо скривилось от боли. На висках выступил пот.
- А добровольно, - он тяжело дышал, - без магии, с тобой бывают?
Тело расслабилось и Крис вытянулся на полу. Иста села в кресло.
- Что ты имел в виду?
Хромой медленно поднялся. Чуть скривился от боли.
- Разве по любви, а не по щелчку пальцев это не приятнее?
- А ты мне служишь по щелчку?
- Иногда ты не оставляешь мне выбора, Иста.
- Не смей мне перечить, Крис, слышишь?
- А иначе?
- Или убирайся из моего дома!
Крис кивнул и тут же пошел к двери. На каждый его тяжелый шаг верхняя губа Исты вздрагивала, как от боли. В полной тишине Хромой вышел из ее спальни и не обернувшись мягко прикрыл дверь.
- Крис, вернись! - тихо прошептала она.
Слишком тихо, чтобы эти слова расслышал хоть кто-нибудь.
Звук его шагов погас очень быстро. Несколько минут Иста сидела в оцепенении, а потом щелкнула пальцами, приказав двери распахнуться. Тишина.
- Вернись! - чуть громче попросила она, но ничего не изменилось.
Иста встала, медленно подошла к окну и осторожно заглянула в щелочку между шторами. Желтые фонари равнодушно освещали пустую сонную улицу.
Re: Шортенбиргская история
59.
Если бы какой внимательный горожанин обратил в этот поздний вечер свое внимание на витрину Кафешечки, то ему пришлось бы удивиться, а может даже и обеспокоиться. Витрина была такой же темной, как и все остальные окна на улице. Не мерцал свет уснувших эльфиков, не мелькали огоньки тех, кто любил поддразнить запоздалых прохожих, показав им язык или свои сокровища - позолоченные орешки.
Шторы плотно задернуты. Но если бы какой чересчур любопытный прохожий попытался подсмотреть…
… В зале горели все свечи до единой, словно с минуты на минуту в заведение должен был явиться сам Бургомистр с намерением кутить до утра. Однако и дверь была заперта наглухо. Посреди зала стояла Стишка, а вокруг нее роились все живущие в Кафешечке эльфики. Добрая половина этих волшебных существ держали на весу серебряный тазик, наполненный водой с нежным запахом чайной розы, остальные же плескались в ароматной жидкости, попутно выполаскивая маленький белый кружевной платочек. Выжав и с писком отряхнув его, эльфики несли платочек плачущей Стишке.
Мадам Стю сидела чуть поодаль. Возле нее, на столике, стоял полный кувшин эля и пустая кружка.
- Это то, чего я и боялась, - мрачно сообщила она кувшину.
- Что я выйду замуж, да? - язвительно отозвалась рыдающая Стишка.
- Нельзя привязываться! Нельзя влюбляться! - горько парировала Мадам Стю.
- Вот кто, кто это придумал? И почему?
- Это жизнь, деточка! - Мадам Стю сжала в ладонях глиняную кружку.
- В жизни полно людей, которые любят друг друга и создают семьи!
Мадам Стю сокрушенно покачала головой.
- Очнись! Он согласился на год дать тебе свое имя. Ничего больше не обещал.
Стишка громко всхлипнула. Мадам Стю наполнила кружку элем.
- Или успел?
- Это не ваше дело! - сдерзила Стишка. - Мы сами разберемся. Вот почему только вы решаете? Захотели - выдали замуж. Расхотели…
Эльфики поднесли Стишке платочек, и она уткнулась в него, утешаемая роем щебечущих существ.
Кружка второй раз наполнилась элем.
- Стишка, я старалась вырастить тебя стойкой. Позаботиться, чтобы ты смогла вынести все жизненные тяготы. Я не баловала тебя. И порой была суровой. Но ты всегда могла рассчитывать на мою откровенность. Хотя бы раз я поступила с тобой несправедливо?
- Нет.
- Этот парень согласился нам помочь. Фиктивный брак на год. Мы договаривались при тебе. Так почему ты сейчас плачешь, словно он разбил тебе сердце?
- Он был добр ко мне, и он спас меня, - тихо ответила девушка.
Мадам Стю громко фыркнула.
- Много ты знаешь о доброте даже таких порядочных людей, как Лекс.
Стишка резко вскинула голову.
- Немного. Откуда мне знать про такие вещи?
- Давай уедем? Я увезу тебя. Ты вполне могла бы сойти за мою дочь.
- И бояться, что кто-то узнает правду? А я хочу знать правду. Хочу! У меня есть мама и она ищет меня. Так сказала Анита. Перед смертью.
И Стишка снова громко разрыдалась.
- У меня никого нет. Никого. Ни одного родного человека. А Лекс захотел стать моей семьей. Хотя бы на год! Отпустите меня к нему!
- Не надо, Стишка!
- Я сама уйду. Я уже взрослая и замужем!
- Деточка!
- Ты мне не мать!
Серебряный тазик грохнулся на пол, обдав холодными брызгами все вокруг.
Стишка прикусила губу, потом с отчаяньем посмотрела на Мадам Стю. Та протянула к девушке руку. Стишка покачала головой и выбежала из Кафешечки на улицу.
***
Лекс стоял на пороге Лавки, как страж на границе между светом и тьмой. За его спиной мелькал дрожащий свет нескольких свечей. Лицо его скрывала темнота подступающей ночи. Все повторялось. Ни семьи, ни дома, ничего. Ни магического мастерства, ни самой захудалой лицензии, чтобы хоть как-то поправить дела.
- Гард? - тихо спросил он темноту.
Пес тут же откликнулся.
- Гард, тебе придется охранять лавку. Завтра я приду с топором и гвоздями. Попробую починить. А сейчас нужно, чтобы ты остался здесь. Понимаешь?
Гард тревожно понюхал воздух, но в Лавку не зашел. А потом и вовсе рванул в темноту. Лекс не стал кричать и звать. Пусть бежит. Никто не обязан решать чужие проблемы. Даже собака.
В тишине темной улицы что-то хрустнуло.
- Гард? - удивился Лекс.
- Нет. Это я…
Лекс сделал шаг в темноту.
- Стишка? Почему ты вернулась?
- К тебе. Я знала, что ты не уйдешь. Мы можем переночевать в Лавке вместе.
Кто-то громко задышал в темноте и через мгновение у ног Стишки сел тихо поскуливающий пес.
- Вот. У нас теперь даже охрана есть. Скажи хоть что-нибудь Лекс!
- Плохой из меня вышел муж. За один день тебя чуть не убили несколько раз.
- Не говори так!
- Мадам Стю о тебе заботится гораздо лучше.
- Лекс, не смей!
Гард зарычал.
- Я договорился с Хромым. Он больше не тронет тебя, и ты можешь вернуться в Кафешечку.
- Я хочу быть с тобой!
- От меня у тебя только больше проблем.
Тишина вдруг стала плотной, режуще-холодной, звенящей.
- Так ты за меня боишься или за себя, Лекс Рачетт? - раздался насмешливый голос.
Лекс вздрогнул и шагнул глубже в темноту.
«Странно», - подумал он, - «Что за ночь такая? Ни луны, ни звезд и фонари не горят?».
- Ночь Свободы, да, Лекс? Последняя из четырех ночей Роники.
- Стишка, нет! Конечно нет, это не про нас!
- Кого нас, Лекс? Ты же отказываешься.
- Я выполню все, что обещал!
- А через год? Через год, Лекс, когда мы снова будем благодарить Ронику за все щедроты и милости, уделенные нам из ее благодатной руки?
- Стишка! - позвал Лекс.
- Аааа, - громко завизжала девушка.
Истошно завыл Гард.
Если бы какой внимательный горожанин обратил в этот поздний вечер свое внимание на витрину Кафешечки, то ему пришлось бы удивиться, а может даже и обеспокоиться. Витрина была такой же темной, как и все остальные окна на улице. Не мерцал свет уснувших эльфиков, не мелькали огоньки тех, кто любил поддразнить запоздалых прохожих, показав им язык или свои сокровища - позолоченные орешки.
Шторы плотно задернуты. Но если бы какой чересчур любопытный прохожий попытался подсмотреть…
… В зале горели все свечи до единой, словно с минуты на минуту в заведение должен был явиться сам Бургомистр с намерением кутить до утра. Однако и дверь была заперта наглухо. Посреди зала стояла Стишка, а вокруг нее роились все живущие в Кафешечке эльфики. Добрая половина этих волшебных существ держали на весу серебряный тазик, наполненный водой с нежным запахом чайной розы, остальные же плескались в ароматной жидкости, попутно выполаскивая маленький белый кружевной платочек. Выжав и с писком отряхнув его, эльфики несли платочек плачущей Стишке.
Мадам Стю сидела чуть поодаль. Возле нее, на столике, стоял полный кувшин эля и пустая кружка.
- Это то, чего я и боялась, - мрачно сообщила она кувшину.
- Что я выйду замуж, да? - язвительно отозвалась рыдающая Стишка.
- Нельзя привязываться! Нельзя влюбляться! - горько парировала Мадам Стю.
- Вот кто, кто это придумал? И почему?
- Это жизнь, деточка! - Мадам Стю сжала в ладонях глиняную кружку.
- В жизни полно людей, которые любят друг друга и создают семьи!
Мадам Стю сокрушенно покачала головой.
- Очнись! Он согласился на год дать тебе свое имя. Ничего больше не обещал.
Стишка громко всхлипнула. Мадам Стю наполнила кружку элем.
- Или успел?
- Это не ваше дело! - сдерзила Стишка. - Мы сами разберемся. Вот почему только вы решаете? Захотели - выдали замуж. Расхотели…
Эльфики поднесли Стишке платочек, и она уткнулась в него, утешаемая роем щебечущих существ.
Кружка второй раз наполнилась элем.
- Стишка, я старалась вырастить тебя стойкой. Позаботиться, чтобы ты смогла вынести все жизненные тяготы. Я не баловала тебя. И порой была суровой. Но ты всегда могла рассчитывать на мою откровенность. Хотя бы раз я поступила с тобой несправедливо?
- Нет.
- Этот парень согласился нам помочь. Фиктивный брак на год. Мы договаривались при тебе. Так почему ты сейчас плачешь, словно он разбил тебе сердце?
- Он был добр ко мне, и он спас меня, - тихо ответила девушка.
Мадам Стю громко фыркнула.
- Много ты знаешь о доброте даже таких порядочных людей, как Лекс.
Стишка резко вскинула голову.
- Немного. Откуда мне знать про такие вещи?
- Давай уедем? Я увезу тебя. Ты вполне могла бы сойти за мою дочь.
- И бояться, что кто-то узнает правду? А я хочу знать правду. Хочу! У меня есть мама и она ищет меня. Так сказала Анита. Перед смертью.
И Стишка снова громко разрыдалась.
- У меня никого нет. Никого. Ни одного родного человека. А Лекс захотел стать моей семьей. Хотя бы на год! Отпустите меня к нему!
- Не надо, Стишка!
- Я сама уйду. Я уже взрослая и замужем!
- Деточка!
- Ты мне не мать!
Серебряный тазик грохнулся на пол, обдав холодными брызгами все вокруг.
Стишка прикусила губу, потом с отчаяньем посмотрела на Мадам Стю. Та протянула к девушке руку. Стишка покачала головой и выбежала из Кафешечки на улицу.
***
Лекс стоял на пороге Лавки, как страж на границе между светом и тьмой. За его спиной мелькал дрожащий свет нескольких свечей. Лицо его скрывала темнота подступающей ночи. Все повторялось. Ни семьи, ни дома, ничего. Ни магического мастерства, ни самой захудалой лицензии, чтобы хоть как-то поправить дела.
- Гард? - тихо спросил он темноту.
Пес тут же откликнулся.
- Гард, тебе придется охранять лавку. Завтра я приду с топором и гвоздями. Попробую починить. А сейчас нужно, чтобы ты остался здесь. Понимаешь?
Гард тревожно понюхал воздух, но в Лавку не зашел. А потом и вовсе рванул в темноту. Лекс не стал кричать и звать. Пусть бежит. Никто не обязан решать чужие проблемы. Даже собака.
В тишине темной улицы что-то хрустнуло.
- Гард? - удивился Лекс.
- Нет. Это я…
Лекс сделал шаг в темноту.
- Стишка? Почему ты вернулась?
- К тебе. Я знала, что ты не уйдешь. Мы можем переночевать в Лавке вместе.
Кто-то громко задышал в темноте и через мгновение у ног Стишки сел тихо поскуливающий пес.
- Вот. У нас теперь даже охрана есть. Скажи хоть что-нибудь Лекс!
- Плохой из меня вышел муж. За один день тебя чуть не убили несколько раз.
- Не говори так!
- Мадам Стю о тебе заботится гораздо лучше.
- Лекс, не смей!
Гард зарычал.
- Я договорился с Хромым. Он больше не тронет тебя, и ты можешь вернуться в Кафешечку.
- Я хочу быть с тобой!
- От меня у тебя только больше проблем.
Тишина вдруг стала плотной, режуще-холодной, звенящей.
- Так ты за меня боишься или за себя, Лекс Рачетт? - раздался насмешливый голос.
Лекс вздрогнул и шагнул глубже в темноту.
«Странно», - подумал он, - «Что за ночь такая? Ни луны, ни звезд и фонари не горят?».
- Ночь Свободы, да, Лекс? Последняя из четырех ночей Роники.
- Стишка, нет! Конечно нет, это не про нас!
- Кого нас, Лекс? Ты же отказываешься.
- Я выполню все, что обещал!
- А через год? Через год, Лекс, когда мы снова будем благодарить Ронику за все щедроты и милости, уделенные нам из ее благодатной руки?
- Стишка! - позвал Лекс.
- Аааа, - громко завизжала девушка.
Истошно завыл Гард.
Re: Шортенбиргская история
60.
Бестиар повел плечами и задумчиво потер подбородок.
- Занятная история!
Ойстрах кивнул. Бестиар ухмыльнулся:
- И все столько лет бьются над этой загадкой, когда все лежит на поверхности?
- Хочешь сказать, что ты понимаешь, как совершить обряд?
- Я всего лишь вижу всю простоту этой формулы, но она не будет работать!
- Почему?
- Потому что это все слишком просто и примитивно.
- А должно быть сложно?
- Не знаю. Все что доказано - волшебника можно лишить дара. Но как - неизвестно.
- А кем доказано?
Бестиар пожевал губами.
- Мой пример вас не устраивает?
- Свен, я не владею магией Огня. Но если те, кто владеют почувствовали в тебе мага - значит это так и есть.
- Я бы жизнь отдал, чтобы еще раз почувствовать магию в своих руках!
Ойстрах внимательно разглядывал тени на стене. Бестиар уставился туда же.
- Хотите сказать, что все дело в этом?
- В чем?
- Хотеть, верить, любить так, что готов поставить на кон свою жизнь?
- Нита знала на что шла.
- И Эливэйн готова умереть ради вашего благополучия.
- Если бы моя жизнь разрушила формулу Эливэйн, я бы не задумываясь сделал это!
Свен опустил ресницы.
- Если бы мне вернули мой дар хоть на час, я бы умер счастливым.
Крыса на его груди пискнула и заворочалась.
- Спи, красотка, спи. Все хорошо, не волнуйся.
Ойстрах встал, размял затекшие ноги.
- Свен, а как ты понимаешь настроение Ираксы?
- Не знаю. И так же понятно, что ее беспокоит боль в теле. Ваше или мое волнение.
Таль пожал плечами.
- Мне непонятно.
Свен пристально посмотрел на крысу.
- У нее болит все тело. Она медленно умирает. Но это же естественно. С такими травмами!
Ойстрах встретился глазами с Бестиаром.
- Свен, а ты часто понимаешь, что чувствуют другие?
Ноздри Свена дрогнули, подбородок напрягся.
- Намекаете, что я просто разучился пользоваться даром? Вам сказать сколько раз я пытался вызвать его? Я обнимал каждое дерево в лесу. Подпевал птицам, выл с волками и медведем ревел в лесной чаще. Но внутри меня пустота!
- Ты не хотел того, что с тобой сделал Нита.
- Да ни один нормальный волшебник на моем месте этого не захотел бы!
- А ради кого-то другого, из любви или дружбы, из сострадания либо заботы, ты пытался творить волшебство?
Свен раздраженно отвернулся и уставился на Ираксу. Крыса приподнялась на задние лапки и задергала усиками. Бестиар протянул ей палец и невольно улыбнулся, когда та принялась его обнюхивать.
- Что вы имеете в виду, господин Ойстрах?
- А что если ты не утратил свой дар? Что если волшебный мир продолжает жить своей жизнью, зовет тебя, говорит с тобой, но ты просто не слышишь его?
- Это как?
- Обряд совершили без одного компонента - твоего желания. Дар не отнят. Скорее всего ты просто перестал его контролировать.
Бестиар дернул плечом. Ойстрах подошел к нему чуть ближе.
- Свен. Ты просто поверил в то же, что и мы все тогда. А на самом деле Нита лишь дала тебе свободу от куклы. Но не от дара. Попробуй.
- Что? - мрачно хмыкнул Бестиар.
- Попробуй призвать свой дар. Но не ради себя. А ради кого-то другого.
- Это как?
Ойстрах развел руками.
Иракса тихо засвистела.
- Болит? - участливо спросил Свен. - Я бы хотел помочь тебе.
Крыса немигающим взглядом черных бусинок уставилась на Свена.
Тот заерзал на своей подстилке. Потом закусил и тут же отпустил губу.
- Давай, расскажи мне что у тебя болит. Покажи мне, и, если во мне найдется хоть капля живой силы я сделаю все, чтобы облегчить твои страдания.
Голос его был нежным, воркующим и чуть дрожащим, как поздний цветок на холодном осеннем ветру.
Ойстрах не почувствовал всплеска магии. Ему просто стало хорошо. В воздухе запахло липой и луговыми цветами. Ярко вспыхнули остатки свечей и исходящее от них тепло стало лучисто-солнечным. Захотелось дышать полной грудью и даже петь. Бестиар преобразился. Морщины на его лице разгладились, он стал моложе. Его улыбка была такой широкой, открытой и искренней, что Ойстрах и сам улыбнулся. Иракса встала на задние лапки, пошевелила усиками и вытянула мордочку. Свен засвистел. Какую-то простую мелодию, даже скорее мотив из нескольких переливчатых нот. Иракса тут же засвистела в ответ.
Свен открыл глаза. Ойстрах, едва сдерживая нетерпение, спросил:
- Получилось?
Вместо ответа Свен снова насвистел мотив и Иракса тут же ответила в тон. Ойстрах завороженно прислушивался к дуэту крысы и человека. Потом свист стих. Крыса устало опустилась на грудь Бестиара. Тот погладил ее.
- Господин Ойстрах, вы можете мне пообещать одну вещь?
Таль вопросительно приподнял бровь.
- Пообещайте мне, господин Ойстрах, что вынесите Ираксу из тюрьмы завтра утром.
- Как?
- За пазухой, - улыбнулся Свен.
Ойстрах содрогнулся.
- Дайте мне слово, и я обеспечу вас необходимым элементом для обряда!
- Клянусь!
Бестиар встал. Крыса свернулась в его руках.
- Ваша девочка готова расстаться с магическим даром, чтобы жить обыкновенной жизнью. Вы хотите того же. Я от всего сердца желаю вам двоим исполнения вашей общей мечты. Думаю, что этого должно хватить, чтобы закончить обряд.
- Не понимаю! Я готов на любые жертвы ради счастья Эливэйн. Но как разрушить ее формулу? У меня нет даже волшебной свечи.
- Воспользуйтесь любой другой. Впрочем, можно и вовсе без свечи. И даже без жертв. Достаточно того, что вы любите Эливэйн и больше жизни хотите ее счастья. А она отвечает вам взаимностью.
- Так что я должен сделать?
- Найти в себе волшебный дар и завершить обряд!
- Так я не маг! Мои способности ограничены лицензией. Я же не волшебнорожденный!
Бестиар рассмеялся.
- Мы все волшбенорожденные.
Ойстрах потрясенно уставился на Свена.
А тот стоял посреди камеры и прислушивался к шорохам и звукам. Кивал головой, улыбался, гладил уснувшую Ираксу.
- Я, наверное, пойду, господин Ойстрах. Не забудьте про обещание.
- Куда?
- Домой.
И Бестиар снова засвистел. Теперь мелодия была очень гибкой, разнообразной, божественно красивой. Ойстрах не сразу понял, что Свен источает себя. Лишь когда Иракса громко пискнула и зашевелилась в его руках. Ойстрах готов был поклясться, что услышал хруст, с которым встают на место ее поломанные ребра.
Никакого света или тумана в руках Бестиара не было. Но в камере слышался шум деревьев, журчание ручья, пение цикад. Иракса проворно пробежалась по руке Свена и устроилась на его плече. Бестиар медленно опустился на колени. А потом лег на пол камеры. Музыка стихла. Иракса сидела на спине Свена и смотрела на Ойстраха. Тот, забыв о брезгливости и страхе, осторожно взял крысу на руки, и старательно сдерживая чувства прошептал:
- Все будет хорошо. Все будет хорошо.
Бестиар повел плечами и задумчиво потер подбородок.
- Занятная история!
Ойстрах кивнул. Бестиар ухмыльнулся:
- И все столько лет бьются над этой загадкой, когда все лежит на поверхности?
- Хочешь сказать, что ты понимаешь, как совершить обряд?
- Я всего лишь вижу всю простоту этой формулы, но она не будет работать!
- Почему?
- Потому что это все слишком просто и примитивно.
- А должно быть сложно?
- Не знаю. Все что доказано - волшебника можно лишить дара. Но как - неизвестно.
- А кем доказано?
Бестиар пожевал губами.
- Мой пример вас не устраивает?
- Свен, я не владею магией Огня. Но если те, кто владеют почувствовали в тебе мага - значит это так и есть.
- Я бы жизнь отдал, чтобы еще раз почувствовать магию в своих руках!
Ойстрах внимательно разглядывал тени на стене. Бестиар уставился туда же.
- Хотите сказать, что все дело в этом?
- В чем?
- Хотеть, верить, любить так, что готов поставить на кон свою жизнь?
- Нита знала на что шла.
- И Эливэйн готова умереть ради вашего благополучия.
- Если бы моя жизнь разрушила формулу Эливэйн, я бы не задумываясь сделал это!
Свен опустил ресницы.
- Если бы мне вернули мой дар хоть на час, я бы умер счастливым.
Крыса на его груди пискнула и заворочалась.
- Спи, красотка, спи. Все хорошо, не волнуйся.
Ойстрах встал, размял затекшие ноги.
- Свен, а как ты понимаешь настроение Ираксы?
- Не знаю. И так же понятно, что ее беспокоит боль в теле. Ваше или мое волнение.
Таль пожал плечами.
- Мне непонятно.
Свен пристально посмотрел на крысу.
- У нее болит все тело. Она медленно умирает. Но это же естественно. С такими травмами!
Ойстрах встретился глазами с Бестиаром.
- Свен, а ты часто понимаешь, что чувствуют другие?
Ноздри Свена дрогнули, подбородок напрягся.
- Намекаете, что я просто разучился пользоваться даром? Вам сказать сколько раз я пытался вызвать его? Я обнимал каждое дерево в лесу. Подпевал птицам, выл с волками и медведем ревел в лесной чаще. Но внутри меня пустота!
- Ты не хотел того, что с тобой сделал Нита.
- Да ни один нормальный волшебник на моем месте этого не захотел бы!
- А ради кого-то другого, из любви или дружбы, из сострадания либо заботы, ты пытался творить волшебство?
Свен раздраженно отвернулся и уставился на Ираксу. Крыса приподнялась на задние лапки и задергала усиками. Бестиар протянул ей палец и невольно улыбнулся, когда та принялась его обнюхивать.
- Что вы имеете в виду, господин Ойстрах?
- А что если ты не утратил свой дар? Что если волшебный мир продолжает жить своей жизнью, зовет тебя, говорит с тобой, но ты просто не слышишь его?
- Это как?
- Обряд совершили без одного компонента - твоего желания. Дар не отнят. Скорее всего ты просто перестал его контролировать.
Бестиар дернул плечом. Ойстрах подошел к нему чуть ближе.
- Свен. Ты просто поверил в то же, что и мы все тогда. А на самом деле Нита лишь дала тебе свободу от куклы. Но не от дара. Попробуй.
- Что? - мрачно хмыкнул Бестиар.
- Попробуй призвать свой дар. Но не ради себя. А ради кого-то другого.
- Это как?
Ойстрах развел руками.
Иракса тихо засвистела.
- Болит? - участливо спросил Свен. - Я бы хотел помочь тебе.
Крыса немигающим взглядом черных бусинок уставилась на Свена.
Тот заерзал на своей подстилке. Потом закусил и тут же отпустил губу.
- Давай, расскажи мне что у тебя болит. Покажи мне, и, если во мне найдется хоть капля живой силы я сделаю все, чтобы облегчить твои страдания.
Голос его был нежным, воркующим и чуть дрожащим, как поздний цветок на холодном осеннем ветру.
Ойстрах не почувствовал всплеска магии. Ему просто стало хорошо. В воздухе запахло липой и луговыми цветами. Ярко вспыхнули остатки свечей и исходящее от них тепло стало лучисто-солнечным. Захотелось дышать полной грудью и даже петь. Бестиар преобразился. Морщины на его лице разгладились, он стал моложе. Его улыбка была такой широкой, открытой и искренней, что Ойстрах и сам улыбнулся. Иракса встала на задние лапки, пошевелила усиками и вытянула мордочку. Свен засвистел. Какую-то простую мелодию, даже скорее мотив из нескольких переливчатых нот. Иракса тут же засвистела в ответ.
Свен открыл глаза. Ойстрах, едва сдерживая нетерпение, спросил:
- Получилось?
Вместо ответа Свен снова насвистел мотив и Иракса тут же ответила в тон. Ойстрах завороженно прислушивался к дуэту крысы и человека. Потом свист стих. Крыса устало опустилась на грудь Бестиара. Тот погладил ее.
- Господин Ойстрах, вы можете мне пообещать одну вещь?
Таль вопросительно приподнял бровь.
- Пообещайте мне, господин Ойстрах, что вынесите Ираксу из тюрьмы завтра утром.
- Как?
- За пазухой, - улыбнулся Свен.
Ойстрах содрогнулся.
- Дайте мне слово, и я обеспечу вас необходимым элементом для обряда!
- Клянусь!
Бестиар встал. Крыса свернулась в его руках.
- Ваша девочка готова расстаться с магическим даром, чтобы жить обыкновенной жизнью. Вы хотите того же. Я от всего сердца желаю вам двоим исполнения вашей общей мечты. Думаю, что этого должно хватить, чтобы закончить обряд.
- Не понимаю! Я готов на любые жертвы ради счастья Эливэйн. Но как разрушить ее формулу? У меня нет даже волшебной свечи.
- Воспользуйтесь любой другой. Впрочем, можно и вовсе без свечи. И даже без жертв. Достаточно того, что вы любите Эливэйн и больше жизни хотите ее счастья. А она отвечает вам взаимностью.
- Так что я должен сделать?
- Найти в себе волшебный дар и завершить обряд!
- Так я не маг! Мои способности ограничены лицензией. Я же не волшебнорожденный!
Бестиар рассмеялся.
- Мы все волшбенорожденные.
Ойстрах потрясенно уставился на Свена.
А тот стоял посреди камеры и прислушивался к шорохам и звукам. Кивал головой, улыбался, гладил уснувшую Ираксу.
- Я, наверное, пойду, господин Ойстрах. Не забудьте про обещание.
- Куда?
- Домой.
И Бестиар снова засвистел. Теперь мелодия была очень гибкой, разнообразной, божественно красивой. Ойстрах не сразу понял, что Свен источает себя. Лишь когда Иракса громко пискнула и зашевелилась в его руках. Ойстрах готов был поклясться, что услышал хруст, с которым встают на место ее поломанные ребра.
Никакого света или тумана в руках Бестиара не было. Но в камере слышался шум деревьев, журчание ручья, пение цикад. Иракса проворно пробежалась по руке Свена и устроилась на его плече. Бестиар медленно опустился на колени. А потом лег на пол камеры. Музыка стихла. Иракса сидела на спине Свена и смотрела на Ойстраха. Тот, забыв о брезгливости и страхе, осторожно взял крысу на руки, и старательно сдерживая чувства прошептал:
- Все будет хорошо. Все будет хорошо.
Re: Шортенбиргская история
ШИ просто обречена стать шикарным сериалом-фэнтези 
Придумать такой мир ....
Придумать такой мир ....
-
Vamp Incognito
- Сообщения: 47
- Зарегистрирован: Сб ноя 20, 2021 3:26 am
Re: Шортенбиргская история
Vamp Incognito, потрудитесь быть вежливым. Замечание Вам.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Шортенбиргская история
61.
Ойстрах невидящим взглядом уставился в стену. В камере горела всего одна, последняя свеча. Два маленьких огонька отражались в черных глазах Ираксы. Свет был совсем слабым, но почему-то больно резал глаза и Ойстрах не выдержав, уткнулся в свой локоть.
- Моя Эливэйн, - тихо простонал он.
В камере была тишина. Лишь свеча едва слышно потрескивала, догорая.
Таль вздохнул, выпрямился, вытер слезы. Осторожно опустил крысу на солому.
- Я все равно это сделаю. Ради Ниты, ради Эливэйн, ради Бри.
Ойстрах взял свечу в руки. Маленькая, тонкая, хрупкая. Она почти обжигала пальцы. В памяти всплыло лицо Бри. Она смеялась в обрамлении белой фаты. Миловидная Нита. Благородный Лекс. Ироничный Бестиар. И наконец Эливэйн. Простая, маленькая Эливэйн. Его дочь. Ради которой он готов был бы отдать свою жизнь. И не смог. Не помог. Не сберег.
Ойстрах закрыл глаза и призвал в свидетели Ронику Чернобурую. Четыре стихии. Четыре магических знака. Закончив обряд, он выдохнул, и от его вздоха свеча погасла. А может просто догорела. Таль не понял. Он потерял сознание.
***
Грессит вошла тихой тенью. Встала перед глазами. Смущенно, неуверенно улыбнулась.
- Крис?
Хромой не ответил, разглядывая ее исподлобья. Грессит протянула руку и невесомо коснулась его волос.
- Мой волчонок.
Крис закрыл глаза.
- Ты же прогнала меня. Зачем ты возвращаешься?
- Упрямый рыжий волк! Ну что мне с тобой делать?
- Ты права. Мы слишком разные.
- Мы все люди.
Крис усмехнулся, взъерошил себе волосы.
- Не все.
- Крис, пожалуйста, не усложняй.
- Это ты ко мне пришла.
- Я люблю тебя, Крис.
Он вздохнул.
- Мы не созданы для любви.
- Ты простишь меня?
- Давно и много раз.
- Только не повторяй былых ошибок, ладно?
- Я виноват?
- И чужих не повторяй, Крис.
Хромой обхватил голову руками и глухо застонал. Грессит зашла сзади. Погладила по затылку, коснулась плеч. Он почувствовал движение ее рук вдоль своего позвоночника и задрожал.
- Любовь, Крис, вот что делает нас людьми. Сильными, гордыми, свободными. Отказавшись от нее, мы становимся рабами своей тьмы.
- Я устал от загадок, недомолвок и вечного чувства вины.
- Тогда прости и живи. Верь в лучшее. Ведь и тогда было хорошо, правда?
- Было.
- И сейчас все хорошо, Крис.
Ее тихий голос звучал уже где-то далеко. Шорохом ветра. Но вдруг она вернулась. Быстрые торопливые шаги. Молоточками застучал пульс. Дверь резко распахнулась.
- Крис!
Он обернулся.
- Крис, не надо уходить.
Иста краснела, силясь улыбнуться.
- Хорошо.
- Крис, только добровольно.
Он кивнул.
- Ты никуда не уйдешь?
- Разве что в подвал.
Иста смотрела на него глазами влюбленной девчонки. С нежностью, сочувствием и пониманием. Так, словно ему угрожала смертельная опасность, но она готова на все, лишь бы вместе противостать всем бедам.
***
Лекс бросился вперед, в темноту, на крик и рычание, готовый драться, защищать, убивать. Только бы успеть! Стишка больно ткнулась ему в грудь подбородком. Лекс тут же развернулся, прикрывая ее от опасности из темноты. К ноге прижался Гард.
- Кры-ы-ы-с-а-а-а! - Стишка едва сдерживала подступившие слезы.
Лекс выдохнул. Быстро прижал жену к себе. Ткнулся носом в ее волосы и замер.
- Лекс? - прошептала Стишка.
- Больше не уходи!
- Не уйду.
- Это последняя ночь Роники. Ночь свободы. Завтра мы все вернемся к обычной жизни. И это не на год, Стишка. Если ты согласна - это навсегда.
- Я согласна, - она крепче прижалась к мужу.
- Пойдем домой. Гард переночует в Лавке. Завтра мы решим, что нам делать.
***
Гард забрался на крыльцо Лавки, покрутился, принюхался и свернулся кольцом, накрыв хвостом нос и намереваясь чутко проспать свою стражу. Город затих, погрузившись в сон. Дни празднеств отгремели, отдав дань памяти великой Ронике.
Из ночного тумана вышла одинокая фигура и приблизилась к Лавке. Гард тут же открыл глаза. Лаять и кидаться он не спешил. Лишь дернул несколько раз настороженным ухом и продолжил следить за фигурой.
Она приближалась плавно, словно плыла. Не спеша, хорошо ориентируясь, кто-то целенаправленно шел к Лавке. Гард не выдержал, вскочил и предупреждающе зарычал. Губы поджались, обнажив клыки, шерсть на загривке встала дыбом.
- Не знала, что Ойстрах завел пса.
Голос был спокойным, нежным, уверенным в себе.
- Впустишь?
Гард зарычал чуть громче.
- Ну-ну, охранник. Я не грабить пришла, а помочь. Понимаешь?
Пес сел. Но хвостом не пошевелил и на фигуру смотрел строго.
- Кто-то же должен тут прибраться. Позаботиться о доме. Ты же ждешь своего хозяина, правда?
Рычание стихло.
- Впусти меня, пожалуйста. Я так долго шла к нему. Я не могу потерять его еще раз.
Гард наклонил голову.
- Таль справится. Я его знаю. А мы приведем тут все в порядок, да? И завтра отправимся в ратушу. Завтра мы обязательно придумаем, как ему помочь.
Пес встал. Потоптался на месте и вошел в Лавку. Фигура осторожна двинулась за ним.
Ойстрах невидящим взглядом уставился в стену. В камере горела всего одна, последняя свеча. Два маленьких огонька отражались в черных глазах Ираксы. Свет был совсем слабым, но почему-то больно резал глаза и Ойстрах не выдержав, уткнулся в свой локоть.
- Моя Эливэйн, - тихо простонал он.
В камере была тишина. Лишь свеча едва слышно потрескивала, догорая.
Таль вздохнул, выпрямился, вытер слезы. Осторожно опустил крысу на солому.
- Я все равно это сделаю. Ради Ниты, ради Эливэйн, ради Бри.
Ойстрах взял свечу в руки. Маленькая, тонкая, хрупкая. Она почти обжигала пальцы. В памяти всплыло лицо Бри. Она смеялась в обрамлении белой фаты. Миловидная Нита. Благородный Лекс. Ироничный Бестиар. И наконец Эливэйн. Простая, маленькая Эливэйн. Его дочь. Ради которой он готов был бы отдать свою жизнь. И не смог. Не помог. Не сберег.
Ойстрах закрыл глаза и призвал в свидетели Ронику Чернобурую. Четыре стихии. Четыре магических знака. Закончив обряд, он выдохнул, и от его вздоха свеча погасла. А может просто догорела. Таль не понял. Он потерял сознание.
***
Грессит вошла тихой тенью. Встала перед глазами. Смущенно, неуверенно улыбнулась.
- Крис?
Хромой не ответил, разглядывая ее исподлобья. Грессит протянула руку и невесомо коснулась его волос.
- Мой волчонок.
Крис закрыл глаза.
- Ты же прогнала меня. Зачем ты возвращаешься?
- Упрямый рыжий волк! Ну что мне с тобой делать?
- Ты права. Мы слишком разные.
- Мы все люди.
Крис усмехнулся, взъерошил себе волосы.
- Не все.
- Крис, пожалуйста, не усложняй.
- Это ты ко мне пришла.
- Я люблю тебя, Крис.
Он вздохнул.
- Мы не созданы для любви.
- Ты простишь меня?
- Давно и много раз.
- Только не повторяй былых ошибок, ладно?
- Я виноват?
- И чужих не повторяй, Крис.
Хромой обхватил голову руками и глухо застонал. Грессит зашла сзади. Погладила по затылку, коснулась плеч. Он почувствовал движение ее рук вдоль своего позвоночника и задрожал.
- Любовь, Крис, вот что делает нас людьми. Сильными, гордыми, свободными. Отказавшись от нее, мы становимся рабами своей тьмы.
- Я устал от загадок, недомолвок и вечного чувства вины.
- Тогда прости и живи. Верь в лучшее. Ведь и тогда было хорошо, правда?
- Было.
- И сейчас все хорошо, Крис.
Ее тихий голос звучал уже где-то далеко. Шорохом ветра. Но вдруг она вернулась. Быстрые торопливые шаги. Молоточками застучал пульс. Дверь резко распахнулась.
- Крис!
Он обернулся.
- Крис, не надо уходить.
Иста краснела, силясь улыбнуться.
- Хорошо.
- Крис, только добровольно.
Он кивнул.
- Ты никуда не уйдешь?
- Разве что в подвал.
Иста смотрела на него глазами влюбленной девчонки. С нежностью, сочувствием и пониманием. Так, словно ему угрожала смертельная опасность, но она готова на все, лишь бы вместе противостать всем бедам.
***
Лекс бросился вперед, в темноту, на крик и рычание, готовый драться, защищать, убивать. Только бы успеть! Стишка больно ткнулась ему в грудь подбородком. Лекс тут же развернулся, прикрывая ее от опасности из темноты. К ноге прижался Гард.
- Кры-ы-ы-с-а-а-а! - Стишка едва сдерживала подступившие слезы.
Лекс выдохнул. Быстро прижал жену к себе. Ткнулся носом в ее волосы и замер.
- Лекс? - прошептала Стишка.
- Больше не уходи!
- Не уйду.
- Это последняя ночь Роники. Ночь свободы. Завтра мы все вернемся к обычной жизни. И это не на год, Стишка. Если ты согласна - это навсегда.
- Я согласна, - она крепче прижалась к мужу.
- Пойдем домой. Гард переночует в Лавке. Завтра мы решим, что нам делать.
***
Гард забрался на крыльцо Лавки, покрутился, принюхался и свернулся кольцом, накрыв хвостом нос и намереваясь чутко проспать свою стражу. Город затих, погрузившись в сон. Дни празднеств отгремели, отдав дань памяти великой Ронике.
Из ночного тумана вышла одинокая фигура и приблизилась к Лавке. Гард тут же открыл глаза. Лаять и кидаться он не спешил. Лишь дернул несколько раз настороженным ухом и продолжил следить за фигурой.
Она приближалась плавно, словно плыла. Не спеша, хорошо ориентируясь, кто-то целенаправленно шел к Лавке. Гард не выдержал, вскочил и предупреждающе зарычал. Губы поджались, обнажив клыки, шерсть на загривке встала дыбом.
- Не знала, что Ойстрах завел пса.
Голос был спокойным, нежным, уверенным в себе.
- Впустишь?
Гард зарычал чуть громче.
- Ну-ну, охранник. Я не грабить пришла, а помочь. Понимаешь?
Пес сел. Но хвостом не пошевелил и на фигуру смотрел строго.
- Кто-то же должен тут прибраться. Позаботиться о доме. Ты же ждешь своего хозяина, правда?
Рычание стихло.
- Впусти меня, пожалуйста. Я так долго шла к нему. Я не могу потерять его еще раз.
Гард наклонил голову.
- Таль справится. Я его знаю. А мы приведем тут все в порядок, да? И завтра отправимся в ратушу. Завтра мы обязательно придумаем, как ему помочь.
Пес встал. Потоптался на месте и вошел в Лавку. Фигура осторожна двинулась за ним.