C прогулки
C прогулки
Босиком шагаю через лес. Лето на исходе, комаров почти нет. Справа холмы муравейников; на первый взгляд – застывшие, осиротевшие, но приглядишься – всё роится, движется; слева – строй ёлок, внизу сухих и ломких от нехватки солнца в этом густом месте; вверху – зелёных, пушистых, поскрипывающих на ветерке. Пахнет смолой, землёй. Недавно был дождь. К ногам липнут иголки, скользят жесткие корни. Услужливо простирает орешник усеянные орехами ветви; я срываю один, другой, потемневшие снизу орехи легко отшелушиваются, легко ломается под натиском моих зубов ещё не вполне затвердевшая скорлупа; сплёвываю скорлупу, жую орехи, скорлупа летит на землю, покрытую бархатистыми плаунами, впившимися когтистыми корнями в болотистую почву; под тускло-изумрудной их расцветкой почти не видно земли.
Я вспоминаю события ночи. Света уснула под утро; а я всё не мог, пытался читать на студёной террасе в надежде переключить внимание, обуздать ураган эмоций, налетевший невесть откуда. Столько лет мы вместе, и эта вспышка страсти… Что-то случилось со Светой? Со мной? Последнюю зиму и весну мы нечасто занимались любовью; отвлекали размолвки, бытовые заботы, переезд на новую квартиру – в заботах мы будто утратили сами себя. Но дачное лето вернуло нас друг другу; скудные внешними событиями дни и чистый воздух вдохнули силы, чувства не то, что пробудились – родились заново. Мы вышли на новую ступень, открыли друг в друге то, о чем прежде не ведали.
Секс под стук дождя и дальние звуки грома длился и длился; на смену тьме пришел рассветный туман, и ничего было не различить за стеклами террасы, где я пытался читать; чернота сменилась столь же непроглядной белизной. Лишь ветка орешника пробилась сквозь, и крупные зеленые листья под ветром липнули к стеклам. Как всегда, мы занимались любовью в темноте. Но дачная темнота – не московская, где даже по закрытым шторам скользят блики фар, она совсем другая по качеству - настоящая тьма. И тишина, не городская, прорезаемая лишь звуками грома. Я осязал Светино тело, обонял аромат, я теоретически помнил, что у Светы есть границы, контуры, что где-то заканчивается Света и начинается тьма. Но узреть эту грань было невозможно, и они слились для меня воедино – Света и тьма, стали безграничным целым, и я нырял во тьму, нырял как будто весь, целиком (хотя на самом деле лишь отчасти), населял собой эту тьму, боясь и одновременно радостно предвкушая, что эта тьма меня поглотит, что некому станет воспринимать, размывались пространственные координаты, вместе с ними терпело крах время, и воцарялась вечность, и уже не было нас, а только вечность.
Снова дождь… В городе, наверное, ещё лето, а здесь уже осень. Стынут босые ноги. Надо поторопиться, я оставил Свету спящей, написав записку, что ухожу на два часа. За лето мы ни разу не поспорили, не поссорились, и так хотелось бы продолжать в том же духе. Итак, положившись на внутреннее чувство времени (хотя всего несколько часов назад – здравствуй, вечность… и до свидания…), я спешу по тропинке домой, надеясь успеть в срок.
Туман рассеялся, но нет и солнечного света. На небе серость. Я думаю о Майстере Экхарте, припоминаю то, что он писал о пустоте. Я узнал это из книжки сегодня под утро. Пустота Экхарта, должно быть, того же цвета, что сейчас это небо.
Главенствующую роль Света взяла на себя с самого начала, сперва это встречало во мне протест, гремели бури несогласия, но спустя годы я, кажется, с этим смирился. Однако ночью… Ночью свершилось чудо. Света не просто вышла из руководящей роли – о, сколько раз мы, хохоча и веселясь, проводили часы и дни стопроцентно на равных, - нет, она сделала более отважный шаг; слившись со тьмой, делегировала первенство мне, и я был повелителем тьмы. И столько всего открылось…
Теперь, интересно, так будет всегда?
Светин силуэт я замечаю издали, сразу после того, как открываю калитку, и по позе, в которой она сидит на крыльце, по сигарете, которую держит между большим и указательным пальцами, я понимаю, что надежда на долгосрочную трансформацию не оправдалась; это прежняя Света в своем обычном режиме. Света поднимает на меня лицо, и хотя я не различаю выражения, находясь пока что далековато, меня, как банку - водой из-под крана, начинает заполнять ощущение вины. Вины за что? Я, кажется, прибыл вовремя. За то, что ушел без спроса один? Но Света спала. Да за всё скопом! За мысли, эмоции, за свой обособленный набор ощущений. Под этим гнётом я как бы ещё сильнее сжимаюсь, съеживаюсь…
- Я не опоздал? Ты прочла мою записку?
- Не опоздал. Но это тебя не спасёт, - Света улыбается.
- Не спасёт, о чем ты? – подхожу к крыльцу.
- Почему босиком? Холодно. Ты не вымок там?
- Всё норм…
- Постой. Не входи. Помой ноги. Подожди. Я вынесу.
Света уходит на террасу, я стою под козырьком крыльца. Дождь усиливается – мелкий, зябкий. Такой может идти до ночи, всю ночь, сколько угодно.
Света выносит на крыльцо эмалированный таз с теплой водой, мочалку, мыло в мыльнице.
- Сядь, - Света пристраивает таз на нижней ступени крыльца, - Справишься или лучше мне за тобой поухаживать? Устал?
- Да нормально всё, - я сажусь, закатываю штанины, погружаю ступни в горячую воду, - Сам, сам, - провожу мочалкой по ноге, вода мутнеет, пузырится мыло.
- Я в комнату тогда, - Света уходит в дом. - Продрогла. Воду выплеснешь потом от крыльца подальше. И в тепло иди, не рассиживайся.
Да, хочется в тепло. Воздух пахнет дымом, Света в комнате растопила печь. «Это тебя не спасёт». О чем бы это… Света сердится?
Трещат поленья за печной дверцей, прогревается воздух. Света в кресле читает Майстера Экхарта при свете торшера (пасмурно, хоть и день). Сажусь у печки, подкидываю четвертушку березового полена, шевелю кочергой пылающие дрова. Смотрю на огонь.
- Не залипай на огонь, - доносится из кресла, - Береги тепло. И гарью тянет.
Я закрываю дверцу, прислоняю к печке кочергу. Чем в комнате делается теплее, тем сильнее клонит в сон. Ничего удивительного, ночью было не до сна…
- Отдохну-полежу, – не то спрашиваю я разрешения, не то ставлю Свету в известность.
- Отдохни-отдохни, - Света не против, я направляюсь к кровати, но замираю – поперек стола, что у кровати в изголовье, лежат пять длинных прутьев, заботливо очищенных, чуть ли не ошкуренных наждачкой.
- Вот это да, - только и удаётся вымолвить.
- Ну дааа, - тянет Света, откладывая Экхарта, - Классных настрогала, скажи?
- Света, но… Как же так? Зачем это тебе? Бог знает сколько уже… Не наигралась?
- Мне – незачем. Это ради тебя. И я не наигралась. Я вообще с тобой не играла никогда. Как ты до сих пор не понял.
Вибрирует тишина. Даже поленья в печке смолкли, не трещат. Лишь равномерно гудит огонь за дверцей.
Я сажусь на кровать, пытаясь ровно дышать.
- А почему ты сел, - подходит Света с розгами, - Ты должен лечь. Предъявив свою многострадальную задницу. Сейчас она станет еще многострадальнее.
- Нет, нет, - тщусь я стряхнуть морок, - Почему? За что? Объясни сначала, за что!
Света стонет, закатывает в изнеможении глаза.
- Всё ему объясни, по полочкам расставь! Сам догадайся! Осмотрись. Подсказка на столе.
Стол абсолютно пуст; лишь лежит вверх корешком отложенная Светой книжка. Именно ее я пытался читать сегодня под утро. Дело в книжке?!
- БИНГО! – перехватывает Света мой взгляд.
- Да, я почитал ее утром, пока ты спала. Попытался вникнуть в трактат о пустоте… И что?
- Вник?
- Во что-то вник, мне кажется…
- Вот именно. Это самое плохое, - Света бродит взад-вперед по комнате, - Уф, жара. Протопилось уже, - она откладывает розги на стол, стягивает свитер, оставаясь в темной футболке с надписью желтыми буквами: «Nobody is ready for that», - Я диву даюсь, Сергей, ты забыл про запрет?
- Это был запрет?! Да, мы ехали когда-то в электричке, ты сидела напротив, читала эту самую книжку, я пялился в окно, ты оборвала чтение и тоже стала смотреть в окно… Мы долго сидели так, книжка была у тебя в руках. «Можно?» - спросил я у тебя, кивнув на книжку. Ты покачала головой, даже не посмотрев в мою сторону; я решил, что ты покачала в ответ своим мыслям… «Книжку», - уточнил я на всякий случай, - «Можно я почитаю?». Ты посмотрела на меня и ответила: «Нет. Тебе рано», - после чего спрятала её в рюкзак. Так это был запрет?
- Да, это был запрет. Я сказала: «Нет. Тебе рано». Сказала русским языком. Я имела в виду ровно то, что сказала. Ты хочешь список полезных книг на остаток лета? Тебе нечем заняться? Интересно богословие, хочется чего-то религиозного? Изволь, составлю. Но этой книжки там не будет. Такое чтение требует подготовки. Покрестись хоть, блин, для начала. Понял он про пустоту… Всё, я даю тебе последнее слово. Потом буду сечь. Что ты понял про пустоту?
- Я понял, - отвечаю я, глядя на Свету и уже не пытаясь стряхнуть морок, - что в этой пустоте нет никакой пустоты. Наоборот. Там есть всё. Никакой пустоты, сплошная наполненность. Бесконечность избытка, бесконечность богатства.
Света хмыкает, поводит плечом.
- Это ещё куда ни шло, - произносит, наконец, усаживаясь на стол. - Приятно удивил, - Света откладывает розги и принимается болтать ногами, одновременно чуть подхлопывая в ладоши в такт своим мыслям, - Аж пороть расхотелось, - Света издаёт напоследок звучный хлопок, убирает ладони себе на колени и замирает, - Ты знаешь, я, пожалуй, позволю тебе ее дочитать. Дочитаешь, и обсудим. Как тебе такой план?
- Отличный план, - отзываюсь вполголоса.
- Пороть неохота, но надо, - решает Света, снова горестно вздохнув, - За невнимательность. Да. Ты плохо меня слушал тогда в вагоне. Плохо слушал, плохо понял. Вот над этим и поработаем, – Света спрыгивает со стола, - Располагайся.
Я почти не ел сегодня, почти не спал, а за ночь испытал несколько оргазмов, четыре или пять. Поэтому сейчас особенно больно. Света приступает с места в карьер, идя навстречу лишь в том, что касается пауз между ударами, даёт мне между ними отдышаться, ну а сами они, начиная с первого – размашистые, полновесные, не предусматривающие ни форы, ни скидки; комкая в кулаках выбившуюся простынь, исказив лицо отчаянной гримасой, я задействую все ресурсы выдержки, чтобы остаться в лежачей позе, чтобы не начать уворачиваться, чтобы не забиться, наконец, в бесконтрольном хаосе – а только рычать, вскрикивать, скулить.
Света делает паузу.
- Ты понимаешь, за что тебя наказывают?
- Да, - быстро отвечаю. – За то, что не был внимателен к твоим словам.
- Что ты понял?
- Я обещаю быть внимательным
- А если не будешь достаточно внимателен, тогда что?
- Ты меня накажешь.
- Как?
- Ты меня высечешь.
Света, передохнув, возвращается к делу с новой энергией и сокращает интервал между ударами; разлетаются в стороны кончики прутьев, я то бьюсь головой об подушку, то молочу кулаками по кровати; слышу, наконец, будто со стороны, сплошной и неразборчивый хриплый стон. Я его контролирую? Я могу его оборвать?
- Вот, - Света останавливается, и странный стон сразу же стихает. – Вот, наконец, правильные звуки человека, которого секут. Хочешь что-то сказать?
- Больно…
- Ну да. В этом, собственно, смысл. Ффух, - выдыхает Света и, положив истрёпанные прутья поперек стола, садится у меня в ногах, - Устала.
- Это всё?
- Не хватило? – улыбается Света. – Всё, всё. Без паники. Можешь надевать штаны.
Света встает, прохаживается, заглядывает в печку.
- Прогорело, - Света закрывает заслонку, - Жарко у тебя тут. Выйду подышу. Хочешь? Посидим на автобусной остановке.
- Нет, останься, прошу тебя. Побудь рядом.
- Ну-ка штаны надел! Хочешь как вчера? Хренушки. На год вперед натрахалась. И вообще. Ты наказан. Никаких удовольствий. До завтра по крайней мере…
- Хорошо, пойдем, - я одеваюсь, встаю. – Посидим, покурим сигарету.
- Во, другой разговор!
…Мы сидим на пустой остановке пригородного автобуса. Пасмурно, мелкий дождь. Проезжают редкие машины с горящими фарами.
- Бесконечность богатства! – цитирует Света мои недавние слова, глядя вглубь дождевой завесы, - Какой же ты молодец. Как правильно сказал. Пустота, лишенная пустоты. Всё – одно. И живое, врубись. Всё живое, каждый атом.
- Союз материи и духа?
- Материя и дух суть одно. Всё из одних и тех же частиц. И мы, и дождь. И каждый атом – дух, каждый одухотворён.
- До такого я бы не додумался.
- И не надо. Сравнил, понимаешь, меня с собой! – Света пихает меня локтем в бок, - Ха-ха-ха. Реал, по ходу, не хватило…
Смеёмся.
Я вспоминаю события ночи. Света уснула под утро; а я всё не мог, пытался читать на студёной террасе в надежде переключить внимание, обуздать ураган эмоций, налетевший невесть откуда. Столько лет мы вместе, и эта вспышка страсти… Что-то случилось со Светой? Со мной? Последнюю зиму и весну мы нечасто занимались любовью; отвлекали размолвки, бытовые заботы, переезд на новую квартиру – в заботах мы будто утратили сами себя. Но дачное лето вернуло нас друг другу; скудные внешними событиями дни и чистый воздух вдохнули силы, чувства не то, что пробудились – родились заново. Мы вышли на новую ступень, открыли друг в друге то, о чем прежде не ведали.
Секс под стук дождя и дальние звуки грома длился и длился; на смену тьме пришел рассветный туман, и ничего было не различить за стеклами террасы, где я пытался читать; чернота сменилась столь же непроглядной белизной. Лишь ветка орешника пробилась сквозь, и крупные зеленые листья под ветром липнули к стеклам. Как всегда, мы занимались любовью в темноте. Но дачная темнота – не московская, где даже по закрытым шторам скользят блики фар, она совсем другая по качеству - настоящая тьма. И тишина, не городская, прорезаемая лишь звуками грома. Я осязал Светино тело, обонял аромат, я теоретически помнил, что у Светы есть границы, контуры, что где-то заканчивается Света и начинается тьма. Но узреть эту грань было невозможно, и они слились для меня воедино – Света и тьма, стали безграничным целым, и я нырял во тьму, нырял как будто весь, целиком (хотя на самом деле лишь отчасти), населял собой эту тьму, боясь и одновременно радостно предвкушая, что эта тьма меня поглотит, что некому станет воспринимать, размывались пространственные координаты, вместе с ними терпело крах время, и воцарялась вечность, и уже не было нас, а только вечность.
Снова дождь… В городе, наверное, ещё лето, а здесь уже осень. Стынут босые ноги. Надо поторопиться, я оставил Свету спящей, написав записку, что ухожу на два часа. За лето мы ни разу не поспорили, не поссорились, и так хотелось бы продолжать в том же духе. Итак, положившись на внутреннее чувство времени (хотя всего несколько часов назад – здравствуй, вечность… и до свидания…), я спешу по тропинке домой, надеясь успеть в срок.
Туман рассеялся, но нет и солнечного света. На небе серость. Я думаю о Майстере Экхарте, припоминаю то, что он писал о пустоте. Я узнал это из книжки сегодня под утро. Пустота Экхарта, должно быть, того же цвета, что сейчас это небо.
Главенствующую роль Света взяла на себя с самого начала, сперва это встречало во мне протест, гремели бури несогласия, но спустя годы я, кажется, с этим смирился. Однако ночью… Ночью свершилось чудо. Света не просто вышла из руководящей роли – о, сколько раз мы, хохоча и веселясь, проводили часы и дни стопроцентно на равных, - нет, она сделала более отважный шаг; слившись со тьмой, делегировала первенство мне, и я был повелителем тьмы. И столько всего открылось…
Теперь, интересно, так будет всегда?
Светин силуэт я замечаю издали, сразу после того, как открываю калитку, и по позе, в которой она сидит на крыльце, по сигарете, которую держит между большим и указательным пальцами, я понимаю, что надежда на долгосрочную трансформацию не оправдалась; это прежняя Света в своем обычном режиме. Света поднимает на меня лицо, и хотя я не различаю выражения, находясь пока что далековато, меня, как банку - водой из-под крана, начинает заполнять ощущение вины. Вины за что? Я, кажется, прибыл вовремя. За то, что ушел без спроса один? Но Света спала. Да за всё скопом! За мысли, эмоции, за свой обособленный набор ощущений. Под этим гнётом я как бы ещё сильнее сжимаюсь, съеживаюсь…
- Я не опоздал? Ты прочла мою записку?
- Не опоздал. Но это тебя не спасёт, - Света улыбается.
- Не спасёт, о чем ты? – подхожу к крыльцу.
- Почему босиком? Холодно. Ты не вымок там?
- Всё норм…
- Постой. Не входи. Помой ноги. Подожди. Я вынесу.
Света уходит на террасу, я стою под козырьком крыльца. Дождь усиливается – мелкий, зябкий. Такой может идти до ночи, всю ночь, сколько угодно.
Света выносит на крыльцо эмалированный таз с теплой водой, мочалку, мыло в мыльнице.
- Сядь, - Света пристраивает таз на нижней ступени крыльца, - Справишься или лучше мне за тобой поухаживать? Устал?
- Да нормально всё, - я сажусь, закатываю штанины, погружаю ступни в горячую воду, - Сам, сам, - провожу мочалкой по ноге, вода мутнеет, пузырится мыло.
- Я в комнату тогда, - Света уходит в дом. - Продрогла. Воду выплеснешь потом от крыльца подальше. И в тепло иди, не рассиживайся.
Да, хочется в тепло. Воздух пахнет дымом, Света в комнате растопила печь. «Это тебя не спасёт». О чем бы это… Света сердится?
Трещат поленья за печной дверцей, прогревается воздух. Света в кресле читает Майстера Экхарта при свете торшера (пасмурно, хоть и день). Сажусь у печки, подкидываю четвертушку березового полена, шевелю кочергой пылающие дрова. Смотрю на огонь.
- Не залипай на огонь, - доносится из кресла, - Береги тепло. И гарью тянет.
Я закрываю дверцу, прислоняю к печке кочергу. Чем в комнате делается теплее, тем сильнее клонит в сон. Ничего удивительного, ночью было не до сна…
- Отдохну-полежу, – не то спрашиваю я разрешения, не то ставлю Свету в известность.
- Отдохни-отдохни, - Света не против, я направляюсь к кровати, но замираю – поперек стола, что у кровати в изголовье, лежат пять длинных прутьев, заботливо очищенных, чуть ли не ошкуренных наждачкой.
- Вот это да, - только и удаётся вымолвить.
- Ну дааа, - тянет Света, откладывая Экхарта, - Классных настрогала, скажи?
- Света, но… Как же так? Зачем это тебе? Бог знает сколько уже… Не наигралась?
- Мне – незачем. Это ради тебя. И я не наигралась. Я вообще с тобой не играла никогда. Как ты до сих пор не понял.
Вибрирует тишина. Даже поленья в печке смолкли, не трещат. Лишь равномерно гудит огонь за дверцей.
Я сажусь на кровать, пытаясь ровно дышать.
- А почему ты сел, - подходит Света с розгами, - Ты должен лечь. Предъявив свою многострадальную задницу. Сейчас она станет еще многострадальнее.
- Нет, нет, - тщусь я стряхнуть морок, - Почему? За что? Объясни сначала, за что!
Света стонет, закатывает в изнеможении глаза.
- Всё ему объясни, по полочкам расставь! Сам догадайся! Осмотрись. Подсказка на столе.
Стол абсолютно пуст; лишь лежит вверх корешком отложенная Светой книжка. Именно ее я пытался читать сегодня под утро. Дело в книжке?!
- БИНГО! – перехватывает Света мой взгляд.
- Да, я почитал ее утром, пока ты спала. Попытался вникнуть в трактат о пустоте… И что?
- Вник?
- Во что-то вник, мне кажется…
- Вот именно. Это самое плохое, - Света бродит взад-вперед по комнате, - Уф, жара. Протопилось уже, - она откладывает розги на стол, стягивает свитер, оставаясь в темной футболке с надписью желтыми буквами: «Nobody is ready for that», - Я диву даюсь, Сергей, ты забыл про запрет?
- Это был запрет?! Да, мы ехали когда-то в электричке, ты сидела напротив, читала эту самую книжку, я пялился в окно, ты оборвала чтение и тоже стала смотреть в окно… Мы долго сидели так, книжка была у тебя в руках. «Можно?» - спросил я у тебя, кивнув на книжку. Ты покачала головой, даже не посмотрев в мою сторону; я решил, что ты покачала в ответ своим мыслям… «Книжку», - уточнил я на всякий случай, - «Можно я почитаю?». Ты посмотрела на меня и ответила: «Нет. Тебе рано», - после чего спрятала её в рюкзак. Так это был запрет?
- Да, это был запрет. Я сказала: «Нет. Тебе рано». Сказала русским языком. Я имела в виду ровно то, что сказала. Ты хочешь список полезных книг на остаток лета? Тебе нечем заняться? Интересно богословие, хочется чего-то религиозного? Изволь, составлю. Но этой книжки там не будет. Такое чтение требует подготовки. Покрестись хоть, блин, для начала. Понял он про пустоту… Всё, я даю тебе последнее слово. Потом буду сечь. Что ты понял про пустоту?
- Я понял, - отвечаю я, глядя на Свету и уже не пытаясь стряхнуть морок, - что в этой пустоте нет никакой пустоты. Наоборот. Там есть всё. Никакой пустоты, сплошная наполненность. Бесконечность избытка, бесконечность богатства.
Света хмыкает, поводит плечом.
- Это ещё куда ни шло, - произносит, наконец, усаживаясь на стол. - Приятно удивил, - Света откладывает розги и принимается болтать ногами, одновременно чуть подхлопывая в ладоши в такт своим мыслям, - Аж пороть расхотелось, - Света издаёт напоследок звучный хлопок, убирает ладони себе на колени и замирает, - Ты знаешь, я, пожалуй, позволю тебе ее дочитать. Дочитаешь, и обсудим. Как тебе такой план?
- Отличный план, - отзываюсь вполголоса.
- Пороть неохота, но надо, - решает Света, снова горестно вздохнув, - За невнимательность. Да. Ты плохо меня слушал тогда в вагоне. Плохо слушал, плохо понял. Вот над этим и поработаем, – Света спрыгивает со стола, - Располагайся.
Я почти не ел сегодня, почти не спал, а за ночь испытал несколько оргазмов, четыре или пять. Поэтому сейчас особенно больно. Света приступает с места в карьер, идя навстречу лишь в том, что касается пауз между ударами, даёт мне между ними отдышаться, ну а сами они, начиная с первого – размашистые, полновесные, не предусматривающие ни форы, ни скидки; комкая в кулаках выбившуюся простынь, исказив лицо отчаянной гримасой, я задействую все ресурсы выдержки, чтобы остаться в лежачей позе, чтобы не начать уворачиваться, чтобы не забиться, наконец, в бесконтрольном хаосе – а только рычать, вскрикивать, скулить.
Света делает паузу.
- Ты понимаешь, за что тебя наказывают?
- Да, - быстро отвечаю. – За то, что не был внимателен к твоим словам.
- Что ты понял?
- Я обещаю быть внимательным
- А если не будешь достаточно внимателен, тогда что?
- Ты меня накажешь.
- Как?
- Ты меня высечешь.
Света, передохнув, возвращается к делу с новой энергией и сокращает интервал между ударами; разлетаются в стороны кончики прутьев, я то бьюсь головой об подушку, то молочу кулаками по кровати; слышу, наконец, будто со стороны, сплошной и неразборчивый хриплый стон. Я его контролирую? Я могу его оборвать?
- Вот, - Света останавливается, и странный стон сразу же стихает. – Вот, наконец, правильные звуки человека, которого секут. Хочешь что-то сказать?
- Больно…
- Ну да. В этом, собственно, смысл. Ффух, - выдыхает Света и, положив истрёпанные прутья поперек стола, садится у меня в ногах, - Устала.
- Это всё?
- Не хватило? – улыбается Света. – Всё, всё. Без паники. Можешь надевать штаны.
Света встает, прохаживается, заглядывает в печку.
- Прогорело, - Света закрывает заслонку, - Жарко у тебя тут. Выйду подышу. Хочешь? Посидим на автобусной остановке.
- Нет, останься, прошу тебя. Побудь рядом.
- Ну-ка штаны надел! Хочешь как вчера? Хренушки. На год вперед натрахалась. И вообще. Ты наказан. Никаких удовольствий. До завтра по крайней мере…
- Хорошо, пойдем, - я одеваюсь, встаю. – Посидим, покурим сигарету.
- Во, другой разговор!
…Мы сидим на пустой остановке пригородного автобуса. Пасмурно, мелкий дождь. Проезжают редкие машины с горящими фарами.
- Бесконечность богатства! – цитирует Света мои недавние слова, глядя вглубь дождевой завесы, - Какой же ты молодец. Как правильно сказал. Пустота, лишенная пустоты. Всё – одно. И живое, врубись. Всё живое, каждый атом.
- Союз материи и духа?
- Материя и дух суть одно. Всё из одних и тех же частиц. И мы, и дождь. И каждый атом – дух, каждый одухотворён.
- До такого я бы не додумался.
- И не надо. Сравнил, понимаешь, меня с собой! – Света пихает меня локтем в бок, - Ха-ха-ха. Реал, по ходу, не хватило…
Смеёмся.
Re: C прогулки
Это ведь в Литопыты?
Re: C прогулки
Спасибо за рассказ, feyerverk. Поставили его на Вашу полку.
Каталоги нашей Библиотеки:
- М-сье Пьер
- Сообщения: 129
- Зарегистрирован: Чт июн 06, 2024 11:27 pm
Re: C прогулки
Суровая жена какая) Я бы точно с такой не смог жить. Очень тактильный рассказ, спасибо!
А теперь я, бедненький, слабенький м-сье Пьер, пришел
вас поразвлечь и сам поразвлечься.
вас поразвлечь и сам поразвлечься.
Re: C прогулки
Я бы тоже, наверное, не смог. Пусть Сергей с ней тусуется!М-сье Пьер писал(а): ↑Вт июл 16, 2024 3:37 pm Суровая жена какая) Я бы точно с такой не смог жить. Очень тактильный рассказ, спасибо!