написано Kuno
Развилка Миров
12 июня 1866 года, равнина Оска, Хишарта
К полудню двенадцатого июня судьба Империи по-прежнему колебалась, словно маятник часов. Разбитые в поле войска жозефинов отошли к отрогам гор, откуда глядели стволы батарей. Армия сторонников маленького Иосифа Третьего, Божией милостью кесаря Хишарты, и его матери и регентши Марии Тосканской была потрепана, но не побеждена. По линии фронта мелькали лопаты: уцелевшие от утренней битвы войска ускоренно окапывались, пытаясь укрепить новую позицию перед неизбежной атакой леонистов.
Леон Пятый, Божией милостью кесарь Хишарты, недавно еще герцог Тамерский, отдыхал в тени одной из разрушенных стен часовни: за три часа обстрела от ее бывшей красоты осталось немного. Перед тем, как усесться на чужое надгробье, претендент захотел узнать имя человека, некогда похороненного под разбитыми ядрами сводами. Не получилось: на плите ему удалось прочесть только полустертую надпись servus Dеi Re… и чуть далее baro La T…, остальное же было сколото и нечитабельно. Мысленно попросив прощения у забытого барона Т., Леон все же сел: командующему были необходимы хоть несколько минут прохлады. У его солдат ее не было ни капли.
Положение инсургентов было нелегким. Они отбросили противника по всей линии фронта, но тот не был уничтожен и отошел в порядке. Цена же утренней победы оказалась для леонистов слишком высокой:
– Генерал Эртони убит… ла Шези убит… граф Жолизо тяжело ранен, – докладывал начальник штаба, – В первой дивизии осталось по два патрона на ружье. Хуже всего, что почти нет воды. Солдаты от усталости ложатся прямо на поле.
– Мы не можем остановиться, – претендент видел всю ситуацию шире, – Надо открыть себе путь к столице. Отойти – значит погубить всю кампанию. За нами – бедные горные провинции, за либералами – порты, плодородные долины, военные заводы. И тысячи голодных эмигрантов, готовых взять ружье в обмен на гражданство...
Чудо дома Элаидов явилось на поле в виде взмыленного от скачки адъютанта:
– Государь, южане пришли! – закричал он, едва спрыгнув с седла, – Три тысячи копейщиков, и все на отличных конях! А сами раскрашенные в пятна как пантеры и страшные будто черти!
Претендент вскочил с плиты, откуда и силы взялись. Сейчас он был готов лично расцеловать каждого дикаря в размалеванную желтой охрой физиономию. Леон поколебался, не поскакать ли ему самому к коннице илайо, но решил, что командующему нельзя покидать ставку в решительный момент битвы:
– Господа, все по местам, атакуем! Генерал ла Канче, займите место Эртони и поднимайте первую! (начальник штаба кивнул). – А вы, сударь (адъютант вытянулся), скачите немедля к моим храбрым илайо! Скажите им, что Леон Пятый никогда не забудет их верности и одарит по-царски. Смотрите теперь и запоминайте…
Претендент вытянул руку, показывая цель:
– Видите эту каменную ограду? Пусть южане обойдут ее, не важно, справа или слева, и ударят здесь. Тогда мы прорвем весь центр.
***
– Что за странная монета, – изумился военный вождь Эватема, – Эстрезская, у них всегда с кораблем. Но из чего, лев возьми, она сделана? Такая легкая, будто фальшивая. И в цифре девятка вместо восьмерки?
Военный вождь Элакара злобно оскалился будто сам хищный прародитель роцо, воинской касты племени илайо:
– Да плевать мне, из чего она, из серебра или навоза! Это монета, а, значит, жребий. Пусть боги войны покажут нам верный путь. Бросай, что медлишь?
Пятнадцать центино подпрыгнули на смуглой ладони илайского воина:
– Корабль, идем справа!
Два меча вылетели из ножен и взвились вверх, полыхнув на солнце. Элакара как старший привстал на стременах:
– Вперед, дети Леопарда! Острее когти!
– Долой бастарда! Смерть масонам! Смерть тосканской суке! – пробовал присоединиться императорский адъютант, но он был хишарт, его не поняли, да и не стали б. Илайо слушались только своих и воевали совсем за иные цели. Им было безразлично, кто там кесарь, кто регент, и кто кого зачал. Но вот введенный либеральным правительством графа ла Альмозы налог на их антилоп простить было нельзя. А еще ходили слухи, будто все земли общин и даже пастбища теперь станут делить по числу жителей и каждый должен будет выкупить свою долю… да за такое только смерть!
– Ру-ру-ру! – загудели пятнистые воины, вздымая бамбуковые древки отточенных пик. Конная лава, разгоняясь, потекла по равнине, – туда, где тысячи глаз уже смотрели на илайо поверх своих стволов.
Как и сказала странная монета, они ударили справа. И вдребезги разнесли два батальона новобранцев, которые дали залп слишком рано и неумело. Даже не пытаясь биться штыками, жозефины бежали, едва лишь их настигли первые всадники. Беглецам повезло: илайо не стали за ними гнаться, а, обойдя ограду, взяли влево.
С той стороны держал оборону спешенный полк Граценских драгун, твердые и опытные солдаты. Они отвели лошадей в тыл, умело залегли в начавшей уже подниматься кукурузе и ждали атаки с фронта, прицеливаясь по равнине из скорострельных винтовок «шасспо», которые прислал регентше галантный союзник Луи-Наполеон.
Упади пятнашка цифрой, граценцы расстреляли б леопардовую кавалерию как куропаток, не дав ей доскакать. Но в этот раз чудо-винтовки не спасли. Большинство драгун даже не успело встать на ноги, когда сзади на них налетела воющая от ярости стая, – Три тайла за канну, н-на! – орали роцо, втыкая копья в красные мундиры.
Граценские драгуны никогда не увидят звезд девятого года. Не будет в истории Хишарты той войны и того полка. Будут какие-то иные полки, и иные войны. Испарятся миллионы судеб, развяжутся нити сотен историй, на их место явятся некие другие, нам неведомые.
Протекут годы… Однажды в этот новый мир придет Великий Мор. И случится так, что из всех языков континента уцелеет только тот, на котором два вождя некогда бросали свой жребий. А ляг монета решкой, он бы навеки заглох в памяти людей бывшей Красной земли, как и само имя илайо.
Потом они снова научатся строить и водить корабли. И найдут оставшиеся лишь в легендах земли за восточным океаном.
За тебя: Заморские гости
Re: За тебя: Заморские гости
Год: +37, июнь
Oe, hova!
Меня зовут Эйла. Нет, что вы, не ланчи Эйла! Просто Эйла.
Это моё детское имя, на языке илайо оно значит «красивая». Нет, я сама, конечно, не такая красивая, как имя, моя сестра Бежа гораздо красивее. Но так назвала меня мама.
Мне двенадцать лет, и я уже не lala, а yanqa. Когда мне исполнится пятнадцать, я переверну цепочку и буду уже yana. Тогда я получу настоящее взрослое имя и его даст мне уже Светлая богиня.
Для того, чтобы взять имя, надо принести жертву и бросить два кубика. На одном цифры, на другом – шесть женских знаков. Какие выпадут, так тебя и будут звать. Мою маму зовут Кейтева, это значит 3 Трава. У мальчиков – свой кубик. У нас сейчас живет лано Таокара, а это значит 2 Огонь.
Что ещё рассказать о себе? Родилась я за морем, но той земли совсем не помню. Я была маленькой, когда мы с мамой оттуда уехали. Почему уехали, тоже не знаю. Мама не любит говорить об этом, а у нас детям не принято допытываться у взрослых. Раз сказали «это не твоё дело», значит, так оно и есть, и спросить ещё раз – это уже дерзость. А за дерзость детям... ну, вы сами понимаете.
А в городе Женва мы встретились с отцом. Это было где-то на улице, но точно не знаю. Мне говорили, что, когда я только увидела отца, я бросилась к нему на шею и обняла его. Словно я знала, что это будет мой отец.
Честно, я не помню этого, но раз взрослые говорят, значит, так оно и было? Первой, кого я помню, это, конечно, Бежу! Помню, как плакала от того, что не понимаю её, а она меня. Мне было тогда пять, а ей шесть. А потом мы научились и трещали, как сороки, дети ведь быстро всему учатся.
Да, языка у меня два. С мамой я говорю на илайо, с отцом и сестрой – на пополо.
Но мы с ней не родные, а сводные. Линда, её мама, умерла, когда Беже было пять лет. А перед смертью сказала ей, что станет звездой на небе, и будет всегда за дочкой смотреть. Бежа мне свою маму на небе показывала. В ручке Ковша есть большая звезда, а возле неё, если всмотреться, маленькая звёздочка. Это она.
Бежа всегда говорит, что это звезда Линда с неба послала ей меня и маму Кейтеву. Наверно, так и было. А я вот думаю, что Светлая богиня тоже помогала нам всем встретиться. Она ведь такая!
Мама и отец поженились почти сразу же. Теперь мы живем все вчетвером. Наши родители воспитывают нас обеих, и не делают разницы, кто чья дочка. А с Бежкой мы вообще не-разлей-вода. Если даже иногда ссоримся, то сразу же миримся, а если куда-то идём вдвоём, то обычно за руку.
Раньше мы жили в самой Столице на Железной улице. Там, где наша Кофейня. В ней варят самый вкусный кофе во всей стране. Раньше его там готовила мама, а теперь – дядюшка Авит. Вы обязательно сходите туда, не пожалеете!
Три года назад мы все вчетвером переехали за стены. Отец купил в пригороде большой дом, который раньше принадлежал какому-то аристократу. Но теперь таких уже нет. В нашем доме есть тенистый сад и даже выложенный камнем пруд, где летом можно купаться. Мы с сестрой так и делаем.
Над нашими воротами вывеска «Торговый дом Авит и Рандес». В одном флигеле находится склад, где хранятся товары – кофе, сахар, специи. Их привозят отцу и дяде торговцы-илайо, которые приезжают из Женвы. Они всегда останавливаются у нас, ведь легче жить там, где понимают твой язык. Иногда гостей вовсе нет, иногда очень много. Тогда маме и нашей кухарке Шельве приходится поработать, да и нам, девчонкам, дел хватает, ведь всех постояльцев надо принять и накормить.
Нет, что вы, у нас не гостиница и не таверна! Мы принимаем только тех, кого сами знаем. Или тех, у кого есть письмо от наших знакомых. Гости едят то же самое, что готовят для всех в доме. А если захотят заказать еду на свой выбор, то должны идти в «Кошку и скрипку», это за три дома от нас. Вина мы тоже не продаём, а если кто захочет, то меня посылают сбегать за кувшином в ту же «Кошку».
В доме живут ещё приказчик отца Хиль, наша служанка Бака и её муж Турлик, он садовник и сторож. У каждого есть своё занятие, а мы с сестрой помогаем понемножку там, где мама скажет. Надо собирать вишни – собираем, почистить картошку – чистим, куда денемся. За водой ходить – понятно, что мы, как и все девчонки в мире. А вот интересно, девочки-клансменки тоже ходят к колодцу? Я сама не знаю, в нашем пригороде они не живут, а к городскому фонтану меня ещё не посылали.
Ещё мы с Бежей всегда накрываем на стол и подаём еду. Если гостей много, то мы даже не садимся, а только прислуживаем. Нас потом отдельно покормят на кухне, когда все уже поедят. Но ладно, не голодные же! Отец и мама не хотят, чтобы мы росли белоручками. Они говорят, что детей надо держать в строгости и скромности, тогда из них что-то выйдет. Но ведь так везде у податных, разве нет? А про клансменов я не знаю.
Иногда сестре приходится отдуваться за двоих, потому что меня зовут переводить. Я из нас четверых лучше всех знаю оба языка, а на пополо даже умею писать, отец нас с Бежей научил. Я перевожу для него и его гостей. Бывает и такое, что кто-то из приезжих хочет посмотреть город, тогда меня посылают с ними. Я хорошо ориентируюсь в Столице и знаю, что лучше показать и куда стоит пойти.
Это очень интересно, но и очень ответственно, ведь если гости будут недовольны и на меня пожалуются, то накажут меня ой-ой-ой!
Ладно, не будем о грустном… Мы ведь не только работаем. Мама всегда следит, чтобы у её дочек было время поиграть или искупаться. А если случается праздник или ярмарка, то родители всегда берут нас с собой, а не оставляют дома. И подарки в нашей с Бежей жизни тоже попадаются.
Что ещё? Ах, да, я люблю цветы! И котят! И петь песни! И… ну, я потом вам расскажу.
Да, вот такая я Эйла. Просто Эйла.
- ЭЙЛА! Тебя отец зовёт!
Извините, я должна бежать. Отец не может ждать меня, раз сказал – значит, бегом к нему. Ой, надеюсь, я ничего не натворила…
Oe, hova!
Меня зовут Эйла. Нет, что вы, не ланчи Эйла! Просто Эйла.
Это моё детское имя, на языке илайо оно значит «красивая». Нет, я сама, конечно, не такая красивая, как имя, моя сестра Бежа гораздо красивее. Но так назвала меня мама.
Мне двенадцать лет, и я уже не lala, а yanqa. Когда мне исполнится пятнадцать, я переверну цепочку и буду уже yana. Тогда я получу настоящее взрослое имя и его даст мне уже Светлая богиня.
Для того, чтобы взять имя, надо принести жертву и бросить два кубика. На одном цифры, на другом – шесть женских знаков. Какие выпадут, так тебя и будут звать. Мою маму зовут Кейтева, это значит 3 Трава. У мальчиков – свой кубик. У нас сейчас живет лано Таокара, а это значит 2 Огонь.
Что ещё рассказать о себе? Родилась я за морем, но той земли совсем не помню. Я была маленькой, когда мы с мамой оттуда уехали. Почему уехали, тоже не знаю. Мама не любит говорить об этом, а у нас детям не принято допытываться у взрослых. Раз сказали «это не твоё дело», значит, так оно и есть, и спросить ещё раз – это уже дерзость. А за дерзость детям... ну, вы сами понимаете.
А в городе Женва мы встретились с отцом. Это было где-то на улице, но точно не знаю. Мне говорили, что, когда я только увидела отца, я бросилась к нему на шею и обняла его. Словно я знала, что это будет мой отец.
Честно, я не помню этого, но раз взрослые говорят, значит, так оно и было? Первой, кого я помню, это, конечно, Бежу! Помню, как плакала от того, что не понимаю её, а она меня. Мне было тогда пять, а ей шесть. А потом мы научились и трещали, как сороки, дети ведь быстро всему учатся.
Да, языка у меня два. С мамой я говорю на илайо, с отцом и сестрой – на пополо.
Но мы с ней не родные, а сводные. Линда, её мама, умерла, когда Беже было пять лет. А перед смертью сказала ей, что станет звездой на небе, и будет всегда за дочкой смотреть. Бежа мне свою маму на небе показывала. В ручке Ковша есть большая звезда, а возле неё, если всмотреться, маленькая звёздочка. Это она.
Бежа всегда говорит, что это звезда Линда с неба послала ей меня и маму Кейтеву. Наверно, так и было. А я вот думаю, что Светлая богиня тоже помогала нам всем встретиться. Она ведь такая!
Мама и отец поженились почти сразу же. Теперь мы живем все вчетвером. Наши родители воспитывают нас обеих, и не делают разницы, кто чья дочка. А с Бежкой мы вообще не-разлей-вода. Если даже иногда ссоримся, то сразу же миримся, а если куда-то идём вдвоём, то обычно за руку.
Раньше мы жили в самой Столице на Железной улице. Там, где наша Кофейня. В ней варят самый вкусный кофе во всей стране. Раньше его там готовила мама, а теперь – дядюшка Авит. Вы обязательно сходите туда, не пожалеете!
Три года назад мы все вчетвером переехали за стены. Отец купил в пригороде большой дом, который раньше принадлежал какому-то аристократу. Но теперь таких уже нет. В нашем доме есть тенистый сад и даже выложенный камнем пруд, где летом можно купаться. Мы с сестрой так и делаем.
Над нашими воротами вывеска «Торговый дом Авит и Рандес». В одном флигеле находится склад, где хранятся товары – кофе, сахар, специи. Их привозят отцу и дяде торговцы-илайо, которые приезжают из Женвы. Они всегда останавливаются у нас, ведь легче жить там, где понимают твой язык. Иногда гостей вовсе нет, иногда очень много. Тогда маме и нашей кухарке Шельве приходится поработать, да и нам, девчонкам, дел хватает, ведь всех постояльцев надо принять и накормить.
Нет, что вы, у нас не гостиница и не таверна! Мы принимаем только тех, кого сами знаем. Или тех, у кого есть письмо от наших знакомых. Гости едят то же самое, что готовят для всех в доме. А если захотят заказать еду на свой выбор, то должны идти в «Кошку и скрипку», это за три дома от нас. Вина мы тоже не продаём, а если кто захочет, то меня посылают сбегать за кувшином в ту же «Кошку».
В доме живут ещё приказчик отца Хиль, наша служанка Бака и её муж Турлик, он садовник и сторож. У каждого есть своё занятие, а мы с сестрой помогаем понемножку там, где мама скажет. Надо собирать вишни – собираем, почистить картошку – чистим, куда денемся. За водой ходить – понятно, что мы, как и все девчонки в мире. А вот интересно, девочки-клансменки тоже ходят к колодцу? Я сама не знаю, в нашем пригороде они не живут, а к городскому фонтану меня ещё не посылали.
Ещё мы с Бежей всегда накрываем на стол и подаём еду. Если гостей много, то мы даже не садимся, а только прислуживаем. Нас потом отдельно покормят на кухне, когда все уже поедят. Но ладно, не голодные же! Отец и мама не хотят, чтобы мы росли белоручками. Они говорят, что детей надо держать в строгости и скромности, тогда из них что-то выйдет. Но ведь так везде у податных, разве нет? А про клансменов я не знаю.
Иногда сестре приходится отдуваться за двоих, потому что меня зовут переводить. Я из нас четверых лучше всех знаю оба языка, а на пополо даже умею писать, отец нас с Бежей научил. Я перевожу для него и его гостей. Бывает и такое, что кто-то из приезжих хочет посмотреть город, тогда меня посылают с ними. Я хорошо ориентируюсь в Столице и знаю, что лучше показать и куда стоит пойти.
Это очень интересно, но и очень ответственно, ведь если гости будут недовольны и на меня пожалуются, то накажут меня ой-ой-ой!
Ладно, не будем о грустном… Мы ведь не только работаем. Мама всегда следит, чтобы у её дочек было время поиграть или искупаться. А если случается праздник или ярмарка, то родители всегда берут нас с собой, а не оставляют дома. И подарки в нашей с Бежей жизни тоже попадаются.
Что ещё? Ах, да, я люблю цветы! И котят! И петь песни! И… ну, я потом вам расскажу.
Да, вот такая я Эйла. Просто Эйла.
- eila.jpg (35.25 КБ) 634 просмотра
Извините, я должна бежать. Отец не может ждать меня, раз сказал – значит, бегом к нему. Ой, надеюсь, я ничего не натворила…
Re: За тебя: Заморские гости
написано Kuno
Илайо
Илайо (lenha te ilayo) в канонической Хишарте – мертвый язык одноименного народа, который до начала XX века обитал во внутренних областях юга континента на реке Йетеза. Илайо создали свою расистскую и тематическую цивилизацию и долгое время сохраняли самобытность. В канонической истории Хишарты они приняли участие в гражданской войне 1865-1870 годов на проигравшей стороне, когда потеряли основную массу своих воинов. Оставшиеся были разорены экономическими реформами победителей-либералов, утратили кастовую структуру своего общества и со временем были ассимилированы.
Единственная запись словаря и набросок основных норм грамматики илайского языка были в октябре-декабре 1821 года сделаны хишартскими путешественниками Раймоном ла Контада и Катариной ла Тордаска в ныне несуществующем селении Орше. В канонической Хишарте оно было сожжено во время нападения «желтых» партизан-жунгов в ноябре 1920 года. Последний носитель языка илайо, Чака Кортензе, умерла в 1965 году, ее потомки живут и сейчас, но языком уже не владеют.
После второго уже в нашей истории появления волшебной монеты-пятнашки, возникают две альтернативные реальности. Мир За тебя создается в том варианте, если 12 июня 1866 года монета падает «орлом», а не, как в каноне, «решкой». В таком случае, разбитая в каноне конница илайо уничтожает полк Граценских драгун и выигрывает для претендента Леона V битву при Оске. По иронии судьбы, ставка претендента во время боя оказалась на могиле барона ла Торреса.
В этой версии истории все персонажи канонической Хишарты конца ХIХ – начала XXI веков не существуют. Зато именно в этом варианте, в некой лаборатории какого-то авторитарного режима создают убийственный вирус, который вызывает Великий Мор и постапокалипсис.
После пандемии сильно измененный язык илайо остается единым средством общения для жителей бывшей Терры Рубры. В Мире За тебя ее называют на языке пополо экзонимом Утрамар, «заморье». Демиурги предполагают, что после Великого Мора классический хишартский язык мог уцелеть на Южной земле, но она к моменту действия изолирована и участия в нем не принимает. Пока жители Утрамара называют себя илайо, хотя большинство из них не происходят от самого племени, а лишь разговаривает на потомке его языка.
Обращения: илайо используют старохишартские формы лано – господин, лана – госпожа, ланчи – барышня.
Возрастные категории: в рассказе Эйлы лала – девочка вообще, янка – девочка-подросток от начала полового созревания до совершеннолетия, яна – взрослая совершеннолетняя девушка после 15 лет и до замужества. У мальчиков, соответственно, лале, ранке (по умолчанию с 10 лет) и рано (после 15 лет). Это случившаяся после пандемии новация: в классической цивилизации илайо категории янка и ранке существовали только у высшей, воинской касты племени, а дети низшей касты, хлопководов и ткачей, считались детьми в полном смысле слова до совершеннолетия. «Перевернуть цепочку» – технический девичий термин: у многих народов Терры Рубры девочка после первых месячных надевает на щиколотку ноги особую цепочку (по-хишартски пульсера, по-илайски – зинга). У илайо подростки носят зингу на левой ноге, а взрослые девушки переодевают на правую, что маркирует их новый статус. Замужняя женщина у илайо, как у древних эстрезских горцев, прокалывает после свадьбы уши и носит подаренные мужем серьги.
Имена: до христианизации в конце XVII века при императоре Иоахиме и после Великого Мора илайо по достижению в 15 лет совершеннолетия получали имена по жребию с помощью трех кубиков:
цифры: эва – 1, тао – 2, кей – 3, кай – 4, оша – 5, эла – 6;
мужские символы: кара – огонь, ранга – солнце, хора – ветер, чева – молния, кема – облако, тема – дождь;
женские символы: зева – цветок, тавка – лист, тева – трава, леа – вода, лайа – звезда, хема – земля.
До 15 лет мальчики и девочки носят детские имена (яме), причем мальчиков называет отец, а девочек – мать. Христианские имена сохранились косвенно: к имени детей добавляют принятые в семье фамильные имена, одно для сыновей и одно для дочерей. По умолчанию предполагаю, что обе илайки, мать и дочь, это Ирена Эйла и Ирена Кейтева, но это зависит от главного автора. Главный автор ещё подумает.
Религия: в Утрамаре почитается Светлая богиня или Люца, ее главное имя хранится в тайне и верными не разглашается (как у римской Bona Dea). Ее культ – некая смесь христианского культа Девы Марии с местным доморным язычеством с сильным преобладанием второго.
Канелока – в канонической Хишарте девушка, которую в начале периода засухи приносило в жертву племя изело: несчастную били прутьями дерева рува и привязывали к нему на съедение хищникам. Этот жестокий обряд соблюдался племенем до 1732 года, когда одной из жертв якобы явилась Дева Мария, чудесным образом спасла и запретила впредь его проводить (по версии неких формалистов были запрещены лишь звери, а вовсе не прутья, о которых ничего не было сказано).
Следует заметить, что к своим соседям-изело канонические илайо питали лютую ненависть. В их языке есть два рода, благородный для человека и уважаемых живых существ, и общий для всех остальных, так вот лошадь и антилопа склонялись в расистском илайо как люди, а изело – как звери или неодушевленные предметы. Но после пандемии произошло смешение, и культ спасающей от зверей богини Люцы распространился среди говорящих на илайо жителей Утрамара, утеряв при этом все христианские элементы.
Есть ли в нем еще какие-то религии, мы пока не знаем. Является ли религией вера в неких верхних и нижних эсперанс, способных истреблять демонов взаимной поркой особыми плетьми из каучука, до сих пор не известно.
Илайо
Илайо (lenha te ilayo) в канонической Хишарте – мертвый язык одноименного народа, который до начала XX века обитал во внутренних областях юга континента на реке Йетеза. Илайо создали свою расистскую и тематическую цивилизацию и долгое время сохраняли самобытность. В канонической истории Хишарты они приняли участие в гражданской войне 1865-1870 годов на проигравшей стороне, когда потеряли основную массу своих воинов. Оставшиеся были разорены экономическими реформами победителей-либералов, утратили кастовую структуру своего общества и со временем были ассимилированы.
Единственная запись словаря и набросок основных норм грамматики илайского языка были в октябре-декабре 1821 года сделаны хишартскими путешественниками Раймоном ла Контада и Катариной ла Тордаска в ныне несуществующем селении Орше. В канонической Хишарте оно было сожжено во время нападения «желтых» партизан-жунгов в ноябре 1920 года. Последний носитель языка илайо, Чака Кортензе, умерла в 1965 году, ее потомки живут и сейчас, но языком уже не владеют.
После второго уже в нашей истории появления волшебной монеты-пятнашки, возникают две альтернативные реальности. Мир За тебя создается в том варианте, если 12 июня 1866 года монета падает «орлом», а не, как в каноне, «решкой». В таком случае, разбитая в каноне конница илайо уничтожает полк Граценских драгун и выигрывает для претендента Леона V битву при Оске. По иронии судьбы, ставка претендента во время боя оказалась на могиле барона ла Торреса.
В этой версии истории все персонажи канонической Хишарты конца ХIХ – начала XXI веков не существуют. Зато именно в этом варианте, в некой лаборатории какого-то авторитарного режима создают убийственный вирус, который вызывает Великий Мор и постапокалипсис.
После пандемии сильно измененный язык илайо остается единым средством общения для жителей бывшей Терры Рубры. В Мире За тебя ее называют на языке пополо экзонимом Утрамар, «заморье». Демиурги предполагают, что после Великого Мора классический хишартский язык мог уцелеть на Южной земле, но она к моменту действия изолирована и участия в нем не принимает. Пока жители Утрамара называют себя илайо, хотя большинство из них не происходят от самого племени, а лишь разговаривает на потомке его языка.
Обращения: илайо используют старохишартские формы лано – господин, лана – госпожа, ланчи – барышня.
Возрастные категории: в рассказе Эйлы лала – девочка вообще, янка – девочка-подросток от начала полового созревания до совершеннолетия, яна – взрослая совершеннолетняя девушка после 15 лет и до замужества. У мальчиков, соответственно, лале, ранке (по умолчанию с 10 лет) и рано (после 15 лет). Это случившаяся после пандемии новация: в классической цивилизации илайо категории янка и ранке существовали только у высшей, воинской касты племени, а дети низшей касты, хлопководов и ткачей, считались детьми в полном смысле слова до совершеннолетия. «Перевернуть цепочку» – технический девичий термин: у многих народов Терры Рубры девочка после первых месячных надевает на щиколотку ноги особую цепочку (по-хишартски пульсера, по-илайски – зинга). У илайо подростки носят зингу на левой ноге, а взрослые девушки переодевают на правую, что маркирует их новый статус. Замужняя женщина у илайо, как у древних эстрезских горцев, прокалывает после свадьбы уши и носит подаренные мужем серьги.
Имена: до христианизации в конце XVII века при императоре Иоахиме и после Великого Мора илайо по достижению в 15 лет совершеннолетия получали имена по жребию с помощью трех кубиков:
цифры: эва – 1, тао – 2, кей – 3, кай – 4, оша – 5, эла – 6;
мужские символы: кара – огонь, ранга – солнце, хора – ветер, чева – молния, кема – облако, тема – дождь;
женские символы: зева – цветок, тавка – лист, тева – трава, леа – вода, лайа – звезда, хема – земля.
До 15 лет мальчики и девочки носят детские имена (яме), причем мальчиков называет отец, а девочек – мать. Христианские имена сохранились косвенно: к имени детей добавляют принятые в семье фамильные имена, одно для сыновей и одно для дочерей. По умолчанию предполагаю, что обе илайки, мать и дочь, это Ирена Эйла и Ирена Кейтева, но это зависит от главного автора. Главный автор ещё подумает.
Религия: в Утрамаре почитается Светлая богиня или Люца, ее главное имя хранится в тайне и верными не разглашается (как у римской Bona Dea). Ее культ – некая смесь христианского культа Девы Марии с местным доморным язычеством с сильным преобладанием второго.
Канелока – в канонической Хишарте девушка, которую в начале периода засухи приносило в жертву племя изело: несчастную били прутьями дерева рува и привязывали к нему на съедение хищникам. Этот жестокий обряд соблюдался племенем до 1732 года, когда одной из жертв якобы явилась Дева Мария, чудесным образом спасла и запретила впредь его проводить (по версии неких формалистов были запрещены лишь звери, а вовсе не прутья, о которых ничего не было сказано).
Следует заметить, что к своим соседям-изело канонические илайо питали лютую ненависть. В их языке есть два рода, благородный для человека и уважаемых живых существ, и общий для всех остальных, так вот лошадь и антилопа склонялись в расистском илайо как люди, а изело – как звери или неодушевленные предметы. Но после пандемии произошло смешение, и культ спасающей от зверей богини Люцы распространился среди говорящих на илайо жителей Утрамара, утеряв при этом все христианские элементы.
Есть ли в нем еще какие-то религии, мы пока не знаем. Является ли религией вера в неких верхних и нижних эсперанс, способных истреблять демонов взаимной поркой особыми плетьми из каучука, до сих пор не известно.
Re: За тебя: Заморские гости
Когда Бежа сказала младшей сестре, что её ждут в конторе, Эйла почти успокоилась: отец никогда звал туда дочек, если собирался выпороть, всё это случалось с ними без посторонних глаз. А кое-какие провинности за собой девочка ощущала и поводы для волнений имела.
Войдя, она привычно сделала книксен, но никто на неё даже не взглянул: Рандес завершал разговор с приказчиком владельца колбасной лавки о поставке им пряностей. В углу Хиль, блестя очками, что-то отсчитывал на абаке.
– Передайте мастеру Геренту, что его условия меня вполне устраивают. Можете приезжать за товаром уже вечером и тогда подпишем договор…
Эйла послушно стояла и терпеливо ждала: сейчас даже намекнуть о своём существовании было неприличным, не то, что влезать в беседу взрослых. Но их переговоры уже завершались, и проводив гостя до двери, Рандес сделал вид, что заметил младшую. Он был краток:
– Лано Таокара хочет посмотреть Столицу, поедешь с ним. Турлик довезёт вас до Главной площади, а назад возьмёте наемную карету, ты помнишь, где они стоят…
От радости Эйла чуть не подпрыгнула, но вовремя сдержалась. Только что побаивалась получить ремня, а то и розог, а тут – такое приключение!
– Обуйся, причешись и одень твоё платье для выхода, – продолжал инструктировать Рандес.
Он не успел толком ещё привыкнуть к своему нынешнему богатству и дочерей нарядами не баловал. Сам он всё детство провёл в бедности и привык донашивать вещи за старшим братом, но Эйла и Бежа были погодки, почти одного размера и сэкономить не удавалось, хорошо хоть сёстры сами охотно менялись платьями. Чтобы девочки не слишком изнашивали туфли, с мая по сентябрь им выдавали обувь только для поездок в город, а дома и так побегают. И ничего, бегали и к колодцу, и за кувшином в соседскую таверну, и считали такую жизнь совершенно естественной, а как иначе?
– И смотри у меня! – отец закончил инструктаж стандартной фразой, которая подразумевала умение его младшей дочери искать и находить приключения на свою попу. Да Эйла и сама знала за собой такой талант.
– Ступай… – Рандес протянул ей руку, давая понять: аудиенция окончена. Эйла привычно чмокнула его в сгиб кисти и без слов побежала выполнять, что сказал. Это было тоже естественным, как восход и закат: взрослые приказывают, дети подчиняются и так надо, а почему… а потому, что надо так.
Бежа вздохнула, поняв, что останется под начальством строгой мастры Шельвы одна, а не на пару с младшей. Но выбирать ей тоже не приходилось: ясно, что водить гостей по городу она не сможет, их язык она за семь лет жизни с новой мамой и сестрой понимала, но говорить стеснялась. Потом Эйла прошептала ей на ушко нечто такое, от чего старшая просияла и была готова чистить картошку хоть весь день…
Некоторое время спустя обутая, принаряженная и расчесавшая каштановые локоны Эйла уже сидела в их повозке рядом с длинным и тощим как сверчок лано Таокарой. Он приехал к ним с письмом одного из старых гостей дня два назад, и привёз с собой большие коробки, заполненные разными удивительными вещами.
Эйла переводила отцу разговор с гостем, когда тот показывал свои товары, и чего только не насмотрелась и не наслушалась! Все они были сделаны из совершенно неизвестного ей заморского материала – латеки. Там были и наконечники для тростей, и разные трубки, и гладкая обивка для колес, и непромокаемые накидки. Девочка по просьбе гостя принесла кружку с водой и вылила её на ткань, но внутри та осталась совершенно сухой!
Довольный лано Таокара сделал своей маленькой переводчице чудесный подарок. Но, конечно, Эйла взяла его только с разрешения отца. В тот же день сёстры с удовольствием провели тестовые испытания, а заодно младшая поведала старшей всё, что узнала:
***
– В Утрамаре, очень далеко, растёт дерево жевела. Его кору надрезают и собирают сок, он густой, липкий и белый как молоко. Потом сок варят с серой и ещё чем-то и получают латеку, она гибкая и пружинистая.
Сёстры уже успели вволю натешиться подаренным мячиком, не подозревая, конечно, что это часть коммерческой стратегии хитрого лано Таокары. Девочки обязательно же похвастаются новой игрушкой подругам и друзьям, а тогда дети станут просить родителей купить им такие же.
– А ещё из латеки делают священные плети, – продолжала рассказывать Эйла, – ими можно прогнать самых страшных демонов.
– Демонов бьют плётками? – не поняла Бежа.
– Не самих демонов, они же невидимые. Для этого нужны особые люди, святые эсперансы…
Эйла замялась, пытаясь подобрать слова, услышанное сегодня от торговца ещё не до конца укладывалось в её голове.
– Вот смотри, когда нас с тобой наказывают, нам больно и мы плачем, да? А есть такие люди, которым нравится, когда их бьют, они любят боль. Это эсперансы.
– Нравится, когда бьют? – от изумления ореховые глаза Бежи стали совсем круглыми, – Как?
– Вот представь! Есть нижние эсперансы, им боль от плётки в радость. А есть верхние, им, наоборот, радостно бить.
– С ума сойти!
– Ага. Помнишь, я тебе про канелоку рассказывала? Канелока всегда янка, такая как мы с тобой девчонка. А эсперансами могут быть и женщины, и мужчины. А вот детям запрещено, это называется Третье правило.
– Значит, канелока не может быть эсперансой?
– Только когда она вырастет, иначе нельзя. Так Древние жрецы установили и в Священных свитках записали. А главное, такая пара эсперанс, верх и низ, должны быть между собой сыграны, они должны не просто пороть, а ощущать свою радость взаимно. А если просто так, или за деньги, тогда даже самый малый бесёнок не испугается...
– Ну, я точно не эсперанса, – старшая запустила резиновым мячиком в стенку, тот отскочил.
– И я нет, – ловко поймала его младшая, – Ладно, солнце, давай уже за работу возьмёмся, а то ещё проверять придётся.
Войдя, она привычно сделала книксен, но никто на неё даже не взглянул: Рандес завершал разговор с приказчиком владельца колбасной лавки о поставке им пряностей. В углу Хиль, блестя очками, что-то отсчитывал на абаке.
– Передайте мастеру Геренту, что его условия меня вполне устраивают. Можете приезжать за товаром уже вечером и тогда подпишем договор…
Эйла послушно стояла и терпеливо ждала: сейчас даже намекнуть о своём существовании было неприличным, не то, что влезать в беседу взрослых. Но их переговоры уже завершались, и проводив гостя до двери, Рандес сделал вид, что заметил младшую. Он был краток:
– Лано Таокара хочет посмотреть Столицу, поедешь с ним. Турлик довезёт вас до Главной площади, а назад возьмёте наемную карету, ты помнишь, где они стоят…
От радости Эйла чуть не подпрыгнула, но вовремя сдержалась. Только что побаивалась получить ремня, а то и розог, а тут – такое приключение!
– Обуйся, причешись и одень твоё платье для выхода, – продолжал инструктировать Рандес.
Он не успел толком ещё привыкнуть к своему нынешнему богатству и дочерей нарядами не баловал. Сам он всё детство провёл в бедности и привык донашивать вещи за старшим братом, но Эйла и Бежа были погодки, почти одного размера и сэкономить не удавалось, хорошо хоть сёстры сами охотно менялись платьями. Чтобы девочки не слишком изнашивали туфли, с мая по сентябрь им выдавали обувь только для поездок в город, а дома и так побегают. И ничего, бегали и к колодцу, и за кувшином в соседскую таверну, и считали такую жизнь совершенно естественной, а как иначе?
– И смотри у меня! – отец закончил инструктаж стандартной фразой, которая подразумевала умение его младшей дочери искать и находить приключения на свою попу. Да Эйла и сама знала за собой такой талант.
– Ступай… – Рандес протянул ей руку, давая понять: аудиенция окончена. Эйла привычно чмокнула его в сгиб кисти и без слов побежала выполнять, что сказал. Это было тоже естественным, как восход и закат: взрослые приказывают, дети подчиняются и так надо, а почему… а потому, что надо так.
Бежа вздохнула, поняв, что останется под начальством строгой мастры Шельвы одна, а не на пару с младшей. Но выбирать ей тоже не приходилось: ясно, что водить гостей по городу она не сможет, их язык она за семь лет жизни с новой мамой и сестрой понимала, но говорить стеснялась. Потом Эйла прошептала ей на ушко нечто такое, от чего старшая просияла и была готова чистить картошку хоть весь день…
Некоторое время спустя обутая, принаряженная и расчесавшая каштановые локоны Эйла уже сидела в их повозке рядом с длинным и тощим как сверчок лано Таокарой. Он приехал к ним с письмом одного из старых гостей дня два назад, и привёз с собой большие коробки, заполненные разными удивительными вещами.
Эйла переводила отцу разговор с гостем, когда тот показывал свои товары, и чего только не насмотрелась и не наслушалась! Все они были сделаны из совершенно неизвестного ей заморского материала – латеки. Там были и наконечники для тростей, и разные трубки, и гладкая обивка для колес, и непромокаемые накидки. Девочка по просьбе гостя принесла кружку с водой и вылила её на ткань, но внутри та осталась совершенно сухой!
Довольный лано Таокара сделал своей маленькой переводчице чудесный подарок. Но, конечно, Эйла взяла его только с разрешения отца. В тот же день сёстры с удовольствием провели тестовые испытания, а заодно младшая поведала старшей всё, что узнала:
***
– В Утрамаре, очень далеко, растёт дерево жевела. Его кору надрезают и собирают сок, он густой, липкий и белый как молоко. Потом сок варят с серой и ещё чем-то и получают латеку, она гибкая и пружинистая.
Сёстры уже успели вволю натешиться подаренным мячиком, не подозревая, конечно, что это часть коммерческой стратегии хитрого лано Таокары. Девочки обязательно же похвастаются новой игрушкой подругам и друзьям, а тогда дети станут просить родителей купить им такие же.
– А ещё из латеки делают священные плети, – продолжала рассказывать Эйла, – ими можно прогнать самых страшных демонов.
– Демонов бьют плётками? – не поняла Бежа.
– Не самих демонов, они же невидимые. Для этого нужны особые люди, святые эсперансы…
Эйла замялась, пытаясь подобрать слова, услышанное сегодня от торговца ещё не до конца укладывалось в её голове.
– Вот смотри, когда нас с тобой наказывают, нам больно и мы плачем, да? А есть такие люди, которым нравится, когда их бьют, они любят боль. Это эсперансы.
– Нравится, когда бьют? – от изумления ореховые глаза Бежи стали совсем круглыми, – Как?
– Вот представь! Есть нижние эсперансы, им боль от плётки в радость. А есть верхние, им, наоборот, радостно бить.
– С ума сойти!
– Ага. Помнишь, я тебе про канелоку рассказывала? Канелока всегда янка, такая как мы с тобой девчонка. А эсперансами могут быть и женщины, и мужчины. А вот детям запрещено, это называется Третье правило.
– Значит, канелока не может быть эсперансой?
– Только когда она вырастет, иначе нельзя. Так Древние жрецы установили и в Священных свитках записали. А главное, такая пара эсперанс, верх и низ, должны быть между собой сыграны, они должны не просто пороть, а ощущать свою радость взаимно. А если просто так, или за деньги, тогда даже самый малый бесёнок не испугается...
– Ну, я точно не эсперанса, – старшая запустила резиновым мячиком в стенку, тот отскочил.
– И я нет, – ловко поймала его младшая, – Ладно, солнце, давай уже за работу возьмёмся, а то ещё проверять придётся.
Re: За тебя: Заморские гости
Год: +30
Они действительно встретились на улице в Женве. И она на самом деле первая повисла у него на шее. Кейти до сих пор уверена, что это её Люца вселилась в тот момент в дочку, и нашла им обеим путь к спасению.
Младшая знала только обрывки правды. И хорошо, что не пыталась узнать все подробности.
Ей было пять лет и изо всей одежды на ней был один кожаный ошейник с цифрой: на случай, если кто захочет купить ребёнка отдельно. И прыгнула она на проходившего мимо мужчину прямо с края помоста, на котором выставлялись невольницы. Тогда он и узнал, как зовут его младшую:
- Эйла! Эйла! Э цор таво!
Когда жена уже хорошо выучила пополо, она объяснила: больше всего тогда боялась, что эту неожиданную нежность к чужому человеку сочтут за попытку побега. Бежать однажды она уже пробовала. О том, что с ней сделали потом, когда поймали, конечно, расспрашивать не стал.
Он осторожно отцепил от себя девочку и поставил на ноги на доски помоста. Та улыбнулась ему и поспешно побежала к испуганной матери, словно желая сказать: вот видишь, ничего плохого не случилось? Ты сама посмотри, какой он хороший!
А потом их глаза встретились.
Это было словно в тех романтических историях, которыми зачитывается сейчас его старшая. Та самая любовь с первого взгляда. Как отравление какое-то внезапное, слова иного не подобрать.
Он понял – если сейчас повернётся и уйдет, то больше не сможет жить. Дышать, ходить, есть – получится, но жизнь в его тридцать закончится навсегда. Он и так потерял половину, когда ушла Линда (почему-то тогда вспомнил и о ней).
К их счастью, продавец был занят на другом краю помоста и этой сцены не заметил. Рандес отправился к нему, ощущая на своей спине тревожный взгляд двух пар глаз. Его словно несло – как в тот день, четыре года назад, когда он первым из толпы вылез перед ощетинившимися копьями стражниками:
– Парни, сдавайте город! Варвары нас пощадят, они обещали! Все мы так решили! Смотрите, сколько нас здесь. Не хотите – мы и сами откроем ворота. Вот только не жалуйтесь потом, что про вас забыли…
Тогда тоже дошёл и, стараясь не выдать волнения, с деланным безразличием прищурился:
– За эту иностранку с приплодом сколько?
Аукционист, пройдоха из таких, что и мать родную выставят на помост, смерил покупателя оценивающим взглядом и назвал цену, от которой у Рандеса чуть не потемнело в глазах. Но он не первый раз торговался с хитрожопыми женвийцами и хорошо знал все их уловки:
– Да вы будто шестнадцатилетнюю девственницу продаете что ли? Давайте…
– Ну что вы, мастер, – принялся привычно убеждать продавец, – глядите, какая красавица! И в постели горяча – сам-то не пробовал, врать не стану, но хозяева рассказывали: медок с сахаром, – тут женвиец так гнусно зачмокал языком, что Рандесу до дрожи в пальцах захотелось влупить ему прямо в бубен.
И не только ему... Рандес почему-то сразу понял, что женщину насиловали уже много раз. Это и бросил на весы:
– Что топтаная, я и сам вижу. Да только не по доброй воле. Такая дикая и хрен откусить может, – сделал вид, что ему очень смешно, – Спорим, я сейчас заголю, а у неё вся спина и задница в рубцах?
Он сразу заметил, что других невольниц продавали в одних коротких юбках, а утрамарка была в длинной рубашке. Попал в точку: этот изъян в своём товаре продавец отлично знал и проверять, к счастью, не пришлось.
Но тёртый плут ещё долго не сдавался, и сбить удалось едва двадцать процентов. И так работорговцам досталось две трети отцовской кубышки, которую сыновья берегли столько лет и откопали только перед поездкой младшего брата в Женву.
Ещё часть денег пришлось выложить на скромную одежду для обеих и обед в недорогой харчевне. Эйла вела себя так спокойно и раскованно, будто Рандес всегда был в их с мамой жизни. А, может, она и на самом деле в этом уже не сомневалась?
Что делать дальше, торговец понятия не имел. Выручила сама Кейтева – её имя он уже узнал. Общались они на ломаном женвийском: этим языком пользовались люди по разные стороны моря как общим, его так и называли – торговый язык. Знал и Рандес, который именно у женвийских купцов покупал в Столице кофе для небольшой кофеенки братьев возле самых стен Замка.
Вопреки их с братом опасениям, бегство аристократов не лишило их клиентуры: теперь уже и столичные купцы потянулись попробовать ранее недоступный им напиток благородных господ. От новых клиентов не приходилось, конечно, ожидать, что они выплеснут в лицо неудачно сваренный кофе. С Авитом такая беда однажды приключилась, и никакой управы на наглого дворянчика он и не пробовал искать: хорошо хоть шпагой не проткнул, с такой сволочи бы сталось…
Зато новые посетители умели считать деньги и начинали крутить носом, узнав, сколько им придётся выложить за чашку. Но снизить цену братья не могли – ни один из пронырливых жителей Женвы не соглашался продавать дешевле. Все они как один принимались загибать пальцы, перечисляя графов, баронов, да и просто придорожных атаманов, которым приходилось платить дань по пути в Столицу.
Оба брата знали: сам кофе в Женве не рос, его привозили туда на кораблях из загадочного Утрамара. Авит и Рандес не раз говорили, как было б неплохо избавиться от постылых посредников и найти настоящих продавцов. Но лишь когда горцы четыре года спустя после взятия ими Столицы разогнали всех светлейших грабителей и романтиков с большой дороги, братья решили, наконец, рискнуть резервным капиталом, который ещё их отец втайне закопал под каштаном в саду их дома.
Тогда младший и оказался в Женве. Едва устроившись на постоялом дворе, он расспросил у хозяина, где искать этих самых утрамарцев. Оказалось, что у них в городе был целый переулок, где приезжие селились вместе. Туда-то Рандес и шёл сегодня по улице мимо рабского рынка, и вот вместо заморского кофе внезапно купил двух живых утрамарок – большую и маленькую. Было от чего задуматься…
Кейтева внимательно слушала его рассказ, как вдруг придвинула к себе едва начатую миску с горошком, и стала выкладывать горошинки на стол: одна… две… три… После каждой произносила что-то на своём языке и вопросительно глядела на мужчину. Тот сразу понял, что речь идёт о числах, и достал из сумки грифель и восковую табличку. Оказалось, что цифры по обе стороны моря одни и те же, только звучат совсем по-разному. Уже наевшаяся Эйла тихонько глядела, как мама изучает новые слова.
Спустя час женщина уже вызубрила все числа на пополо от единицы до ста и с помощью жестов узнала, как сказать «мало» или «много». «Да» и «нет» на обоих языках кивалось одинаково.
– Я… меня… надо… э-э-э… атинака! – не найдя слова, Кейтева стала тереть мочки ушей, пытаясь объяснить. Рандес понял лишь, что ей зачем-то нужны серьги.
Они оставили девочку на постоялом дворе: сытая и счастливая Эйла с полным доверием устроилась на постели Рандеса и безмятежно заснула. Взрослые отправились на поиски земляков Кейтевы и вот ей для знакомства почему-то потребовались серёжки.
На ближайшем лотке с безделушками они рассмотрели все образцы, но женщина упорно повторяла «много-много», пока не нашла самые дешёвые клипсы из кусочков полированного дерева. Их она немедленно нацепила и, заметно успокоившись, пошла с торговцем в утрамарский квартал.
Дальнейшее походило на сон: на звук её певучего голоса на лицах сидевших за прилавками людей расцветали вежливые улыбки, а их ладони прижимались к груди в знак приветствия. Даже в своём простеньком платье и кожаных сандалиях Кейтева выглядела как королева и вела себя соответственно. Узнав, что почтенная пара хочет купить кофе оптом, торговцы тут же распахнули перед ними двери амбаров, и от увиденного там изобилия у Рандеса закружилась голова. Спутница называла ему цену каждого сорта на пополо:
– Это за…? Он чуть было не сказал «килограмм», когда понял, что все зёрна были упакованы в одинаковые мешки, каждый ёмкостью примерно… Рандес едва не выругался вслух, осознав, как толсто наваривались на них посредники. Что ж, господа, попили вы из нас крови всласть, но теперь – конец вашему счастью!
Оказалось, что и оставшейся трети отцовских запасов хватит на вполне приличную партию товара. И это кроме тростникового сахара, который утрамарцы согласились послать в Столицу на пробу за совсем смешные деньги. Рандес отведал его на вкус и нашел ничуть не худшим, чем обычный свекольный.
Он дал им задаток и договорился, что отобранный товар доставят на постоялый двор утром. Теперь следовало ещё условиться с его хозяином о месте хранения. Или можно успеть приготовить всё к выезду уже завтра? Или… торговец перебирал варианты весь путь назад, как внезапно Кейтева вскрикнула и вцепилась в его руку.
Были уже сумерки, и до гостиницы им оставалось пройти всего немного. Ещё утром, когда только заселился, Рандес предположил, что постоялый двор с такой дешёвой ценой должен иметь какой-то изъян. Вот он, похоже, и нашёлся: рядом оказалась обширная таверна явно самого низкого пошиба, где гуляли до самого утра. Хотя кому-то такое соседство, наоборот, было благодеянием?
Он стоял недалеко от освещённого фонарём входа в этот храм пьянства и, не отрывая глаз, смотрел на здоровенного типа с рожей орангутанга и такой же раскраски, даже волосы на руках у него были ярко-рыжими. Образчик обезьяньей красоты был занят важным делом: при свете фонаря он пересчитывал вынутые из кошелька монеты, явно не желая показывать собутыльникам внутри размеры своих капиталов. И не видел Рандеса, а, тем более, спрятавшейся за его спиной женщины. А зря…
Кейтева даже не плакала, а стонала: на излёте такого счастливого дня вновь столкнуться с самым жутким из кошмаров было просто невыносимо! Из слов её пополам с рыданиями торговец понял лишь, что она досталась этому уроду по жребию, и он делал с ней такое, о чём не могла бы сказать ни на одном языке. И бичевание у мачты было ещё не самым страшным из всего, что утрамарке довелось вынести на пути корабля в порт Женвы. «Но я подчинилась только когда он поклялся, что примется за Эйлу», – пояснила потом, когда уже выучила пополо. Рандес запретил ей тогда продолжать.
Всё это не имело значения. Он уже знал – что сделает, хотя и не знал ещё – как. Обождав, пока ублюдок скроется в таверне, Рандес провёл свою спутницу мимо. Дойдя почти до постоялого двора, положил ей в ладонь ключ от своей комнаты и махнул рукой: иди туда! А когда не послушалась и сделала шаг за ним, обернулся и гаркнул её языком то, что она на рабском помосте кричала дочери:
– Э цор таво! Быстро назад!
Не оглядываясь больше, он зашагал к таверне. Свои силы Рандес знал и не преувеличивал. Выстоять в честном бою против пирата с его ножом, а тем более всей их шайки, он, конечно, не надеялся. Воином он и вправду никогда не бывал. А вот городским хулиганом – в юности был.
Подходящее место отыскал запросто – по гнусному запаху. Ясно, куда посетители злачного места выбирались, чтоб опустошить свои желудки, верхним или нижним путём. Вот в этом вонючем заулочке он и подождёт в темноте, пока рыжей гниде приспичит. Ничего, он, Рандес терпеливый. И кое-что из твёрдого дерева с железной оковкой прячется сейчас в рукаве его куртки. Пей, скотина, хлебай всей глоткой, скоро увидимся!
…Покрытую засохшей кровью её мучителя дубинку и пару взятых как сувенир выбитых зубов показал женщине ночью, когда Эйла снова задремала. Он успел заказать им в комнату ещё один матрас на пол – для себя, а утрамарки выспятся на кровати. А заодно, гулять так гулять, и три порции жареных рёбрышек с хозяйской кухни, с рисом, салатом и булкой, и себе полбутылки граппы, он заслужил. Карман брюк Рандеса приятно оттягивал кошель, срезанный с пояса полудохлого пирата его же ножом. Что ж, всё по справедливости, наверняка, подонки и пропивали выручку за Кейтеву?
Он прервал её благодарности – ни к чему, это его дело, мужское. Рандес хотел расспросить сейчас женщину совсем о другом:
– Но зачем тебе понадобились эти …атинаки?
Кейтева спешно стащила клипсы и протянула их торговцу:
– Илайо думать… я не рабыня, жена… – смущённо пояснила она, – рабыня не торговать…
Они стояли у окна, и он почему-то запомнил, что над спящим городом горели звёзды Ковша. Что ж…
– А как тогда будет по-вашему «ты – моя жена»? – пару раз даже переводил палец с себя на неё, чтоб она точно перевела. Потом осторожно прицепил ей снятые серёжки к мочкам ушей и тихо сказал на илайо:
– Лей ки йентэ лолава…
…Так что девочка проснулась в большой кровати одна-одинешенька. Но тосковать бедняжке не пришлось: близкие отыскались совсем рядом, внизу. И, конечно, тут же скатилась составить им компанию – да что вы дрыхнете, сони, смотрите, какое чудесное утро! Рандес ничуть не удивился: Бежа поступила бы точно так же, возраст у них такой, приставучий. Не удивилась и Эйла, получив по шлепку сразу от двух рук – пора было привыкать.
Они действительно встретились на улице в Женве. И она на самом деле первая повисла у него на шее. Кейти до сих пор уверена, что это её Люца вселилась в тот момент в дочку, и нашла им обеим путь к спасению.
Младшая знала только обрывки правды. И хорошо, что не пыталась узнать все подробности.
Ей было пять лет и изо всей одежды на ней был один кожаный ошейник с цифрой: на случай, если кто захочет купить ребёнка отдельно. И прыгнула она на проходившего мимо мужчину прямо с края помоста, на котором выставлялись невольницы. Тогда он и узнал, как зовут его младшую:
- Эйла! Эйла! Э цор таво!
Когда жена уже хорошо выучила пополо, она объяснила: больше всего тогда боялась, что эту неожиданную нежность к чужому человеку сочтут за попытку побега. Бежать однажды она уже пробовала. О том, что с ней сделали потом, когда поймали, конечно, расспрашивать не стал.
Он осторожно отцепил от себя девочку и поставил на ноги на доски помоста. Та улыбнулась ему и поспешно побежала к испуганной матери, словно желая сказать: вот видишь, ничего плохого не случилось? Ты сама посмотри, какой он хороший!
А потом их глаза встретились.
Это было словно в тех романтических историях, которыми зачитывается сейчас его старшая. Та самая любовь с первого взгляда. Как отравление какое-то внезапное, слова иного не подобрать.
Он понял – если сейчас повернётся и уйдет, то больше не сможет жить. Дышать, ходить, есть – получится, но жизнь в его тридцать закончится навсегда. Он и так потерял половину, когда ушла Линда (почему-то тогда вспомнил и о ней).
К их счастью, продавец был занят на другом краю помоста и этой сцены не заметил. Рандес отправился к нему, ощущая на своей спине тревожный взгляд двух пар глаз. Его словно несло – как в тот день, четыре года назад, когда он первым из толпы вылез перед ощетинившимися копьями стражниками:
– Парни, сдавайте город! Варвары нас пощадят, они обещали! Все мы так решили! Смотрите, сколько нас здесь. Не хотите – мы и сами откроем ворота. Вот только не жалуйтесь потом, что про вас забыли…
Тогда тоже дошёл и, стараясь не выдать волнения, с деланным безразличием прищурился:
– За эту иностранку с приплодом сколько?
Аукционист, пройдоха из таких, что и мать родную выставят на помост, смерил покупателя оценивающим взглядом и назвал цену, от которой у Рандеса чуть не потемнело в глазах. Но он не первый раз торговался с хитрожопыми женвийцами и хорошо знал все их уловки:
– Да вы будто шестнадцатилетнюю девственницу продаете что ли? Давайте…
– Ну что вы, мастер, – принялся привычно убеждать продавец, – глядите, какая красавица! И в постели горяча – сам-то не пробовал, врать не стану, но хозяева рассказывали: медок с сахаром, – тут женвиец так гнусно зачмокал языком, что Рандесу до дрожи в пальцах захотелось влупить ему прямо в бубен.
И не только ему... Рандес почему-то сразу понял, что женщину насиловали уже много раз. Это и бросил на весы:
– Что топтаная, я и сам вижу. Да только не по доброй воле. Такая дикая и хрен откусить может, – сделал вид, что ему очень смешно, – Спорим, я сейчас заголю, а у неё вся спина и задница в рубцах?
Он сразу заметил, что других невольниц продавали в одних коротких юбках, а утрамарка была в длинной рубашке. Попал в точку: этот изъян в своём товаре продавец отлично знал и проверять, к счастью, не пришлось.
Но тёртый плут ещё долго не сдавался, и сбить удалось едва двадцать процентов. И так работорговцам досталось две трети отцовской кубышки, которую сыновья берегли столько лет и откопали только перед поездкой младшего брата в Женву.
Ещё часть денег пришлось выложить на скромную одежду для обеих и обед в недорогой харчевне. Эйла вела себя так спокойно и раскованно, будто Рандес всегда был в их с мамой жизни. А, может, она и на самом деле в этом уже не сомневалась?
Что делать дальше, торговец понятия не имел. Выручила сама Кейтева – её имя он уже узнал. Общались они на ломаном женвийском: этим языком пользовались люди по разные стороны моря как общим, его так и называли – торговый язык. Знал и Рандес, который именно у женвийских купцов покупал в Столице кофе для небольшой кофеенки братьев возле самых стен Замка.
Вопреки их с братом опасениям, бегство аристократов не лишило их клиентуры: теперь уже и столичные купцы потянулись попробовать ранее недоступный им напиток благородных господ. От новых клиентов не приходилось, конечно, ожидать, что они выплеснут в лицо неудачно сваренный кофе. С Авитом такая беда однажды приключилась, и никакой управы на наглого дворянчика он и не пробовал искать: хорошо хоть шпагой не проткнул, с такой сволочи бы сталось…
Зато новые посетители умели считать деньги и начинали крутить носом, узнав, сколько им придётся выложить за чашку. Но снизить цену братья не могли – ни один из пронырливых жителей Женвы не соглашался продавать дешевле. Все они как один принимались загибать пальцы, перечисляя графов, баронов, да и просто придорожных атаманов, которым приходилось платить дань по пути в Столицу.
Оба брата знали: сам кофе в Женве не рос, его привозили туда на кораблях из загадочного Утрамара. Авит и Рандес не раз говорили, как было б неплохо избавиться от постылых посредников и найти настоящих продавцов. Но лишь когда горцы четыре года спустя после взятия ими Столицы разогнали всех светлейших грабителей и романтиков с большой дороги, братья решили, наконец, рискнуть резервным капиталом, который ещё их отец втайне закопал под каштаном в саду их дома.
Тогда младший и оказался в Женве. Едва устроившись на постоялом дворе, он расспросил у хозяина, где искать этих самых утрамарцев. Оказалось, что у них в городе был целый переулок, где приезжие селились вместе. Туда-то Рандес и шёл сегодня по улице мимо рабского рынка, и вот вместо заморского кофе внезапно купил двух живых утрамарок – большую и маленькую. Было от чего задуматься…
Кейтева внимательно слушала его рассказ, как вдруг придвинула к себе едва начатую миску с горошком, и стала выкладывать горошинки на стол: одна… две… три… После каждой произносила что-то на своём языке и вопросительно глядела на мужчину. Тот сразу понял, что речь идёт о числах, и достал из сумки грифель и восковую табличку. Оказалось, что цифры по обе стороны моря одни и те же, только звучат совсем по-разному. Уже наевшаяся Эйла тихонько глядела, как мама изучает новые слова.
Спустя час женщина уже вызубрила все числа на пополо от единицы до ста и с помощью жестов узнала, как сказать «мало» или «много». «Да» и «нет» на обоих языках кивалось одинаково.
– Я… меня… надо… э-э-э… атинака! – не найдя слова, Кейтева стала тереть мочки ушей, пытаясь объяснить. Рандес понял лишь, что ей зачем-то нужны серьги.
Они оставили девочку на постоялом дворе: сытая и счастливая Эйла с полным доверием устроилась на постели Рандеса и безмятежно заснула. Взрослые отправились на поиски земляков Кейтевы и вот ей для знакомства почему-то потребовались серёжки.
На ближайшем лотке с безделушками они рассмотрели все образцы, но женщина упорно повторяла «много-много», пока не нашла самые дешёвые клипсы из кусочков полированного дерева. Их она немедленно нацепила и, заметно успокоившись, пошла с торговцем в утрамарский квартал.
Дальнейшее походило на сон: на звук её певучего голоса на лицах сидевших за прилавками людей расцветали вежливые улыбки, а их ладони прижимались к груди в знак приветствия. Даже в своём простеньком платье и кожаных сандалиях Кейтева выглядела как королева и вела себя соответственно. Узнав, что почтенная пара хочет купить кофе оптом, торговцы тут же распахнули перед ними двери амбаров, и от увиденного там изобилия у Рандеса закружилась голова. Спутница называла ему цену каждого сорта на пополо:
– Это за…? Он чуть было не сказал «килограмм», когда понял, что все зёрна были упакованы в одинаковые мешки, каждый ёмкостью примерно… Рандес едва не выругался вслух, осознав, как толсто наваривались на них посредники. Что ж, господа, попили вы из нас крови всласть, но теперь – конец вашему счастью!
Оказалось, что и оставшейся трети отцовских запасов хватит на вполне приличную партию товара. И это кроме тростникового сахара, который утрамарцы согласились послать в Столицу на пробу за совсем смешные деньги. Рандес отведал его на вкус и нашел ничуть не худшим, чем обычный свекольный.
Он дал им задаток и договорился, что отобранный товар доставят на постоялый двор утром. Теперь следовало ещё условиться с его хозяином о месте хранения. Или можно успеть приготовить всё к выезду уже завтра? Или… торговец перебирал варианты весь путь назад, как внезапно Кейтева вскрикнула и вцепилась в его руку.
Были уже сумерки, и до гостиницы им оставалось пройти всего немного. Ещё утром, когда только заселился, Рандес предположил, что постоялый двор с такой дешёвой ценой должен иметь какой-то изъян. Вот он, похоже, и нашёлся: рядом оказалась обширная таверна явно самого низкого пошиба, где гуляли до самого утра. Хотя кому-то такое соседство, наоборот, было благодеянием?
Он стоял недалеко от освещённого фонарём входа в этот храм пьянства и, не отрывая глаз, смотрел на здоровенного типа с рожей орангутанга и такой же раскраски, даже волосы на руках у него были ярко-рыжими. Образчик обезьяньей красоты был занят важным делом: при свете фонаря он пересчитывал вынутые из кошелька монеты, явно не желая показывать собутыльникам внутри размеры своих капиталов. И не видел Рандеса, а, тем более, спрятавшейся за его спиной женщины. А зря…
Кейтева даже не плакала, а стонала: на излёте такого счастливого дня вновь столкнуться с самым жутким из кошмаров было просто невыносимо! Из слов её пополам с рыданиями торговец понял лишь, что она досталась этому уроду по жребию, и он делал с ней такое, о чём не могла бы сказать ни на одном языке. И бичевание у мачты было ещё не самым страшным из всего, что утрамарке довелось вынести на пути корабля в порт Женвы. «Но я подчинилась только когда он поклялся, что примется за Эйлу», – пояснила потом, когда уже выучила пополо. Рандес запретил ей тогда продолжать.
Всё это не имело значения. Он уже знал – что сделает, хотя и не знал ещё – как. Обождав, пока ублюдок скроется в таверне, Рандес провёл свою спутницу мимо. Дойдя почти до постоялого двора, положил ей в ладонь ключ от своей комнаты и махнул рукой: иди туда! А когда не послушалась и сделала шаг за ним, обернулся и гаркнул её языком то, что она на рабском помосте кричала дочери:
– Э цор таво! Быстро назад!
Не оглядываясь больше, он зашагал к таверне. Свои силы Рандес знал и не преувеличивал. Выстоять в честном бою против пирата с его ножом, а тем более всей их шайки, он, конечно, не надеялся. Воином он и вправду никогда не бывал. А вот городским хулиганом – в юности был.
Подходящее место отыскал запросто – по гнусному запаху. Ясно, куда посетители злачного места выбирались, чтоб опустошить свои желудки, верхним или нижним путём. Вот в этом вонючем заулочке он и подождёт в темноте, пока рыжей гниде приспичит. Ничего, он, Рандес терпеливый. И кое-что из твёрдого дерева с железной оковкой прячется сейчас в рукаве его куртки. Пей, скотина, хлебай всей глоткой, скоро увидимся!
…Покрытую засохшей кровью её мучителя дубинку и пару взятых как сувенир выбитых зубов показал женщине ночью, когда Эйла снова задремала. Он успел заказать им в комнату ещё один матрас на пол – для себя, а утрамарки выспятся на кровати. А заодно, гулять так гулять, и три порции жареных рёбрышек с хозяйской кухни, с рисом, салатом и булкой, и себе полбутылки граппы, он заслужил. Карман брюк Рандеса приятно оттягивал кошель, срезанный с пояса полудохлого пирата его же ножом. Что ж, всё по справедливости, наверняка, подонки и пропивали выручку за Кейтеву?
Он прервал её благодарности – ни к чему, это его дело, мужское. Рандес хотел расспросить сейчас женщину совсем о другом:
– Но зачем тебе понадобились эти …атинаки?
Кейтева спешно стащила клипсы и протянула их торговцу:
– Илайо думать… я не рабыня, жена… – смущённо пояснила она, – рабыня не торговать…
Они стояли у окна, и он почему-то запомнил, что над спящим городом горели звёзды Ковша. Что ж…
– А как тогда будет по-вашему «ты – моя жена»? – пару раз даже переводил палец с себя на неё, чтоб она точно перевела. Потом осторожно прицепил ей снятые серёжки к мочкам ушей и тихо сказал на илайо:
– Лей ки йентэ лолава…
…Так что девочка проснулась в большой кровати одна-одинешенька. Но тосковать бедняжке не пришлось: близкие отыскались совсем рядом, внизу. И, конечно, тут же скатилась составить им компанию – да что вы дрыхнете, сони, смотрите, какое чудесное утро! Рандес ничуть не удивился: Бежа поступила бы точно так же, возраст у них такой, приставучий. Не удивилась и Эйла, получив по шлепку сразу от двух рук – пора было привыкать.
Re: За тебя: Заморские гости
Годы: +30-37
Авит так и присел на месте, когда Рандес вернулся из своего путешествия втроём:
– Что же мы теперь будем делать? – только и вымолвил он в растерянности.
– То же, что и раньше, – сказал тогда младший, – Только лучше…
Тогда взяли кредит у недавно переехавшего в Столицу из Шита-Жогу богача Дитиса, которому честно рассказали про свои планы и смогли убедить вложиться в их дело. На его деньги братья купили и за год перестроили большой дом, который одной стороной выходил на вполне приличную Железную улицу, а второй – на заулки Большого рынка. Если при короле кофе был напитком аристократов, и случайно зашедшего в кофейню купца её надменные завсегдатаи могли и пинками выгнать на улицу, то при Кланах горячий и бодрящий напиток пошёл в народ, и Рандес с Авитом умело воспользовались этим возросшим спросом.
Они сообразили, что теперь даже бедняк охотно потратит последний рам на чашку кофе вместо завтрака. Что ж, на «чёрной», рыночной стороне под навесом поставили три десятка столиков, где слуги, ремесленники, лоточники, торговки могли стоя напиться кофе из глиняных кружек. И пусть он был из зёрен самого последнего разбора и подавался с кусочками нечищеного тростникового сахара, зато был настоящим, чёрным, крепким и дешёвым, а желающие могли заказать к нему молоко или хлеб, который продавал взявший уголок в субаренду булочник. Братья разрешали своим посетителям приносить еду с собой, и многие являлись с купленными по пути пирожками, зато сами пирожники, распродав свой товар, тоже потом отправлялись на «чёрную» сторону потратить там часть заработка. Для более состоятельной части торговцев устроили обслуживание на вынос, и Кейтева с Амарой по несколько раз в день обходили ряды с кофейником и молочником – понятно, что этот кофе был много лучшим, но, конечно, уже совсем по другой цене (сейчас обеих хозяек уже заменили служанки).
Кейти же навела мужа на идею, как обойти строгие законы Столицы о продаже алкоголя. Рандес не стал добиваться дорогостоящей лицензии на продажу вина, не платил положенного тавернам налога, но все прекрасно знали, что за лишнюю монету в кофе «для вкуса» дольют маленькую порцию граппы или илайского рома. Придраться городским властям было не к чему: формально в заведении подавали кофе, лишь с крошечной добавкой. Никто ж не станет взимать налог на алкоголь с повара, который своё мясо маринует в вине? Однако при желании за несколько часов «У Братьев» можно было прилично нализаться, чем, кстати, некоторые и пользовались.
Процветала и вторая, «белая» сторона кофейни, которую нанятые братьями строители обратили в несколько разных залов. Был общий для всех посетителей, готовых заплатить за стул и место за столиком. Были отдельные кабинеты для тех, кто хотел такие абонировать. По идее той же Кейтевы, один зальчик отвели только для женщин, которые могли там провести время, не опасаясь назойливого внимания противоположного пола и табачного дыма. Идея увенчалась полным успехом, особенно когда при женском зале завели ещё и отдельную комнату с зеркалами, стульями и занавесями, где посетительницы могли переодеться и поправить косметику. Как субарендатор на «белой» стороне устроился хороший мороженщик, мастер Алеф, который взял на вооружение тактику братьев и дополнял свои изделия парой капель ликера – понятно, что всё это шло в компании с кофе. Кейтева же научила Авита, как взбивать на кофе пенку, от неё братья узнали, что в напиток можно добавлять не только сахар или молоко, но, например, корицу или кардамон.
За несколько лет кофейня «У Братьев» стала одним из самых популярных мест Столицы. У купцов уже вошло в привычку обсуждать за столиками возможные сделки: раньше за этим собирались в тавернах, но толковать о делах за вином нравилось далеко не всем. Постепенно выработался компромисс: сделки начинали обсуждать у братьев за кофе и трубками, а в случае достигнутого успеха компания отправлялась уже по серьёзному обедать, пить и оттягиваться в «Жирный Каплун», «Кубок Вождя» (ещё не так давно «Короля») или другие популярные трактиры. Авит и Рандес не возражали: у них были картельные соглашения со всеми близлежащими тавернами по принципу «мы не даем в долг, а вы не торгуете семечками». Так что, если кому-то после сытного обеда с вином приходила мысль освежиться кофе, он всегда мог вернуться, и обычно возвращался.
За кофе пошёл тростниковый сахар – он был гораздо дешевле свекольного, несмотря на стоимость его перевозки из Утрамара. Затем сладкий и крепкий ром, который теперь полюбили даже варвары за далеким Данувием. Пряности – стручки красного и горошины чёрного перца, мускатный орех, гвоздика, корица, имбирь… Рандес сперва брал на продажу утрамарские товары из Женвы, получая лишь малый процент за комиссию, но года через три сам стал отправлять караваны. И во всём этом ему помогала Кейтева…
Когда в их руках оказалась крупная часть торговли заморскими товарами, братья разделили своё дело на две части. Авит остался в городе, чтобы руководить разросшимся кофейным бизнесом. В Шита-Жогу и даже Транскуллеуме уже завелись свои кофейни, «не хуже, чем в Столице». Ещё бы: их персонал обучался всем премудростям в «У Братьев». Но, конечно, не бесплатно: все их новые компаньоны в провинции подписывали договоры на закупки по твёрдым ценам кофе и сахара у торгового дома «Авит и Рандес».
Младший брат съездил сам в Женву, взяв с собой жену – несмотря на всю ненависть к этому городу, Кейтева поехала и, сказать честно, эти две недели были самыми тревожными и тяжёлыми в жизни девочек. Но обошлось: утрамарские купцы охотно дали новый кредит своему постоянному агенту. На полученные деньги Рандес купил загородную усадьбу, конфискованную новой властью у одного из сторонников беглого Рогана Шуска. Туда торговец и переехал вместе с женой и детьми: Эйле тогда было девять, а Беже – десять.
Фруктовый сад каждую осень приносил неплохой доход, но главной изюминкой плана было то, что теперь оптовый склад всего торгового дома не подпадал под городские налоги. Понятно, что Авит честно оплачивал всё, что употреблялось в кофейне. Зато теперь младший брат мог дешевле отпускать свои продукты хозяевам городских трактиров, лавок, пекарен, кондитерских и коптилен: налоги платили уже покупатели. Здесь же у него закупались тот же Дитис, который вёл торговлю за перевалами в сторону Данувия, и Добар, возивший товары на восточный берег и Сто Островов. Отсюда кофе и сахар уезжали к владельцам кофеен в малых городках, а ром питал множество загородных таверн вроде той же «Кошки и Скрипки», куда любители бухнуть не ленились хаживать компаниями за более дешёвой, чем в Столице выпивкой.
Приезжавшие в столицу утрамарцы теперь селились исключительно у Рандеса. Здесь говорили на их языке, тут гости могли отведать блюда своей кухни: Кейтева сперва готовила их сама, а потом научила кухарку Шельву. Но не только это привлекало илайских торговцев. Рандес прекрасно знал, хотя и не подавал виду, что одна комната в гостевом флигеле отведена под небольшую молельню Светлой богини. Сам купец в веру жены не вмешивался, и привык, что в вечер каждого новолуния Кейтева и гости, если те были тогда в доме, собираются на час в свой храм (а в последние полгода жена стала брать туда и подросшую Эйлу). Конечно, эти богослужения не афишировались: хотя инквизиции в Столице давно уже не было, а правившие страной горцы были явные язычники и к любой вере относились терпимо, Рандес не хотел терять реноме в глазах некоторых излишне набожных компаньонов.
Ещё до их поездки в Женву он по совету жены купил на своё имя участок земли у стены городского кладбища и обнёс его забором, там же были посажены несколько утрамарских растений из числа тех, что могли перенести зиму. Он знал из рассказов Кейтевы, что по илайским обычаям тело умершего должно быть похоронено в тот же день. Отправляясь на восток, утрамарские купцы брали с собой горшочки с родной землей на случай, если смерть застанет их на чужбине. Теперь и в Столице был участок, где они могли быть похоронены с соблюдением всех родных обрядов. Горшок с заморской землёй для погребения привёз им маленький сморщенный старичок, которого Кейти называла «святой алима», он служил божеству смерти по имени Приходящий Молча. Пока что сосуд стоял где-то в тайной комнате и ни разу не был употреблён. Но пусть ни с кем из гостей не случилось ещё никакой беды, они спокойно ехали в Столицу, зная, что не останутся без правильного погребения. Рандес был почти уверен, что и кредит им илайские банкиры дали именно из-за этого.
Так рам за рамом складывались в серебряные арги, а те сливались в полновесные золотые оры. Они уже закрыли кредит Дитису и почти треть илайского. Но Рандес все равно не мог привыкнуть к богатству и продолжал экономить на каких-то мелочах вроде детской обуви летом или количестве слуг. Он вполне допускал, что на их горизонте могут опять сгуститься тучи. Особенно, если эти слухи о скором явлении армии «молодого короля» окажутся верными.
Что же будет с ними всеми, если клансмены проиграют? Им-то что, сбегут в родные горы и там спасутся от любой опасности, а что делать ему и тысячам таких, как он? Вряд ли сейчас уже помнят, кто первым открыто требовал сдать Столицу. А вот купленную барскую усадьбу роялисты точно не забудут, и хорошо, если только отберут. Рандес не объяснял жене и брату, зачем часть свободных средств держал по-прежнему в утрамарских векселях и при случае интересовался недвижимостью в Женве: если и бежать, то только туда.
Нет, отмёл торговец тревожные мысли, не может быть такого! Вождь Мику справится. Должен справиться…
Авит так и присел на месте, когда Рандес вернулся из своего путешествия втроём:
– Что же мы теперь будем делать? – только и вымолвил он в растерянности.
– То же, что и раньше, – сказал тогда младший, – Только лучше…
Тогда взяли кредит у недавно переехавшего в Столицу из Шита-Жогу богача Дитиса, которому честно рассказали про свои планы и смогли убедить вложиться в их дело. На его деньги братья купили и за год перестроили большой дом, который одной стороной выходил на вполне приличную Железную улицу, а второй – на заулки Большого рынка. Если при короле кофе был напитком аристократов, и случайно зашедшего в кофейню купца её надменные завсегдатаи могли и пинками выгнать на улицу, то при Кланах горячий и бодрящий напиток пошёл в народ, и Рандес с Авитом умело воспользовались этим возросшим спросом.
Они сообразили, что теперь даже бедняк охотно потратит последний рам на чашку кофе вместо завтрака. Что ж, на «чёрной», рыночной стороне под навесом поставили три десятка столиков, где слуги, ремесленники, лоточники, торговки могли стоя напиться кофе из глиняных кружек. И пусть он был из зёрен самого последнего разбора и подавался с кусочками нечищеного тростникового сахара, зато был настоящим, чёрным, крепким и дешёвым, а желающие могли заказать к нему молоко или хлеб, который продавал взявший уголок в субаренду булочник. Братья разрешали своим посетителям приносить еду с собой, и многие являлись с купленными по пути пирожками, зато сами пирожники, распродав свой товар, тоже потом отправлялись на «чёрную» сторону потратить там часть заработка. Для более состоятельной части торговцев устроили обслуживание на вынос, и Кейтева с Амарой по несколько раз в день обходили ряды с кофейником и молочником – понятно, что этот кофе был много лучшим, но, конечно, уже совсем по другой цене (сейчас обеих хозяек уже заменили служанки).
Кейти же навела мужа на идею, как обойти строгие законы Столицы о продаже алкоголя. Рандес не стал добиваться дорогостоящей лицензии на продажу вина, не платил положенного тавернам налога, но все прекрасно знали, что за лишнюю монету в кофе «для вкуса» дольют маленькую порцию граппы или илайского рома. Придраться городским властям было не к чему: формально в заведении подавали кофе, лишь с крошечной добавкой. Никто ж не станет взимать налог на алкоголь с повара, который своё мясо маринует в вине? Однако при желании за несколько часов «У Братьев» можно было прилично нализаться, чем, кстати, некоторые и пользовались.
Процветала и вторая, «белая» сторона кофейни, которую нанятые братьями строители обратили в несколько разных залов. Был общий для всех посетителей, готовых заплатить за стул и место за столиком. Были отдельные кабинеты для тех, кто хотел такие абонировать. По идее той же Кейтевы, один зальчик отвели только для женщин, которые могли там провести время, не опасаясь назойливого внимания противоположного пола и табачного дыма. Идея увенчалась полным успехом, особенно когда при женском зале завели ещё и отдельную комнату с зеркалами, стульями и занавесями, где посетительницы могли переодеться и поправить косметику. Как субарендатор на «белой» стороне устроился хороший мороженщик, мастер Алеф, который взял на вооружение тактику братьев и дополнял свои изделия парой капель ликера – понятно, что всё это шло в компании с кофе. Кейтева же научила Авита, как взбивать на кофе пенку, от неё братья узнали, что в напиток можно добавлять не только сахар или молоко, но, например, корицу или кардамон.
За несколько лет кофейня «У Братьев» стала одним из самых популярных мест Столицы. У купцов уже вошло в привычку обсуждать за столиками возможные сделки: раньше за этим собирались в тавернах, но толковать о делах за вином нравилось далеко не всем. Постепенно выработался компромисс: сделки начинали обсуждать у братьев за кофе и трубками, а в случае достигнутого успеха компания отправлялась уже по серьёзному обедать, пить и оттягиваться в «Жирный Каплун», «Кубок Вождя» (ещё не так давно «Короля») или другие популярные трактиры. Авит и Рандес не возражали: у них были картельные соглашения со всеми близлежащими тавернами по принципу «мы не даем в долг, а вы не торгуете семечками». Так что, если кому-то после сытного обеда с вином приходила мысль освежиться кофе, он всегда мог вернуться, и обычно возвращался.
За кофе пошёл тростниковый сахар – он был гораздо дешевле свекольного, несмотря на стоимость его перевозки из Утрамара. Затем сладкий и крепкий ром, который теперь полюбили даже варвары за далеким Данувием. Пряности – стручки красного и горошины чёрного перца, мускатный орех, гвоздика, корица, имбирь… Рандес сперва брал на продажу утрамарские товары из Женвы, получая лишь малый процент за комиссию, но года через три сам стал отправлять караваны. И во всём этом ему помогала Кейтева…
Когда в их руках оказалась крупная часть торговли заморскими товарами, братья разделили своё дело на две части. Авит остался в городе, чтобы руководить разросшимся кофейным бизнесом. В Шита-Жогу и даже Транскуллеуме уже завелись свои кофейни, «не хуже, чем в Столице». Ещё бы: их персонал обучался всем премудростям в «У Братьев». Но, конечно, не бесплатно: все их новые компаньоны в провинции подписывали договоры на закупки по твёрдым ценам кофе и сахара у торгового дома «Авит и Рандес».
Младший брат съездил сам в Женву, взяв с собой жену – несмотря на всю ненависть к этому городу, Кейтева поехала и, сказать честно, эти две недели были самыми тревожными и тяжёлыми в жизни девочек. Но обошлось: утрамарские купцы охотно дали новый кредит своему постоянному агенту. На полученные деньги Рандес купил загородную усадьбу, конфискованную новой властью у одного из сторонников беглого Рогана Шуска. Туда торговец и переехал вместе с женой и детьми: Эйле тогда было девять, а Беже – десять.
Фруктовый сад каждую осень приносил неплохой доход, но главной изюминкой плана было то, что теперь оптовый склад всего торгового дома не подпадал под городские налоги. Понятно, что Авит честно оплачивал всё, что употреблялось в кофейне. Зато теперь младший брат мог дешевле отпускать свои продукты хозяевам городских трактиров, лавок, пекарен, кондитерских и коптилен: налоги платили уже покупатели. Здесь же у него закупались тот же Дитис, который вёл торговлю за перевалами в сторону Данувия, и Добар, возивший товары на восточный берег и Сто Островов. Отсюда кофе и сахар уезжали к владельцам кофеен в малых городках, а ром питал множество загородных таверн вроде той же «Кошки и Скрипки», куда любители бухнуть не ленились хаживать компаниями за более дешёвой, чем в Столице выпивкой.
Приезжавшие в столицу утрамарцы теперь селились исключительно у Рандеса. Здесь говорили на их языке, тут гости могли отведать блюда своей кухни: Кейтева сперва готовила их сама, а потом научила кухарку Шельву. Но не только это привлекало илайских торговцев. Рандес прекрасно знал, хотя и не подавал виду, что одна комната в гостевом флигеле отведена под небольшую молельню Светлой богини. Сам купец в веру жены не вмешивался, и привык, что в вечер каждого новолуния Кейтева и гости, если те были тогда в доме, собираются на час в свой храм (а в последние полгода жена стала брать туда и подросшую Эйлу). Конечно, эти богослужения не афишировались: хотя инквизиции в Столице давно уже не было, а правившие страной горцы были явные язычники и к любой вере относились терпимо, Рандес не хотел терять реноме в глазах некоторых излишне набожных компаньонов.
Ещё до их поездки в Женву он по совету жены купил на своё имя участок земли у стены городского кладбища и обнёс его забором, там же были посажены несколько утрамарских растений из числа тех, что могли перенести зиму. Он знал из рассказов Кейтевы, что по илайским обычаям тело умершего должно быть похоронено в тот же день. Отправляясь на восток, утрамарские купцы брали с собой горшочки с родной землей на случай, если смерть застанет их на чужбине. Теперь и в Столице был участок, где они могли быть похоронены с соблюдением всех родных обрядов. Горшок с заморской землёй для погребения привёз им маленький сморщенный старичок, которого Кейти называла «святой алима», он служил божеству смерти по имени Приходящий Молча. Пока что сосуд стоял где-то в тайной комнате и ни разу не был употреблён. Но пусть ни с кем из гостей не случилось ещё никакой беды, они спокойно ехали в Столицу, зная, что не останутся без правильного погребения. Рандес был почти уверен, что и кредит им илайские банкиры дали именно из-за этого.
Так рам за рамом складывались в серебряные арги, а те сливались в полновесные золотые оры. Они уже закрыли кредит Дитису и почти треть илайского. Но Рандес все равно не мог привыкнуть к богатству и продолжал экономить на каких-то мелочах вроде детской обуви летом или количестве слуг. Он вполне допускал, что на их горизонте могут опять сгуститься тучи. Особенно, если эти слухи о скором явлении армии «молодого короля» окажутся верными.
Что же будет с ними всеми, если клансмены проиграют? Им-то что, сбегут в родные горы и там спасутся от любой опасности, а что делать ему и тысячам таких, как он? Вряд ли сейчас уже помнят, кто первым открыто требовал сдать Столицу. А вот купленную барскую усадьбу роялисты точно не забудут, и хорошо, если только отберут. Рандес не объяснял жене и брату, зачем часть свободных средств держал по-прежнему в утрамарских векселях и при случае интересовался недвижимостью в Женве: если и бежать, то только туда.
Нет, отмёл торговец тревожные мысли, не может быть такого! Вождь Мику справится. Должен справиться…
Re: За тебя: Заморские гости
Год: +31
С Хорошим Мику девочка познакомилась где-то год спустя после их с мамой приезда в Столицу, когда уже вовсю болтала на пополо. Не то чтобы лично встретила Вождя, зато отлично запомнила, кто он такой.
В тот день Эйла осторожно пробиралась на кухню: по данным разведки, там сегодня намечали печь миндальное печенье и надо было разузнать, нет ли случайно лишних орешков? Понятно, что никто сестёр не обделит, и свои печеньки они получат, но это ведь будет только вечером, а до него так долго-долго, правда же? А если постоять, немножко похлопать ресницами и грустно повздыхать возле кухонного стола, всегда есть шанс, что тебе отсыпят в ладонь чуточку миндаля (уже проверено).
Она только собралась включить всё своё обаяние, как внезапно услышала песню – и какую! Вытирая тарелки, молодая и весёлая повариха Кинча напевала задорные куплеты, ходившие тогда по улицам. Притаившуюся позади Эйлу девушка не заметила – на свою и её беду.
Именно на Кинчу хитрый план и был рассчитан: кухарка очень любила хозяйских дочек и тайком их подкармливала всякими вкусняшками. Но все эти замыслы вылетели из шестилетней головы, едва Эйла уловила текст песни. Дети обожают всякую чепуху и ерунду, а тут уровень абсурда был просто невероятен!
Котик где-то заблудился, это понятно... Но как можно кошку «грести»? Кошку можно гладить, её можно чесать. А грести можно листья на улице, или золу из печки. А кошки голубые разве бывают? А как может печать «торчать», если она лежит у отца в столе – он раз даже показывал дочкам на каком-то листке, как её ставить? А что у кошки под хвостом? Ясно, её, кошкина попа!
Эйла прыснула и, позабыв про все орешки на свете, помчалась в их комнатку, где немедленно осчастливила новой забавой сестру. Отсмеявшись, Бежа предложила:
– А давай поиграем в жонглёров!
У старшей был дивный талант из каждой глупости Эйлы сочинять сюжет для игры. Недавно девочки увидели выступление уличной труппы и очень им пленились. Теперь же у сестриц был свой готовый репертуар, и он просто требовал концерта.
Кейтева привыкла, что младшая дочка любит петь, особо не вслушивалась, да и пополо понимала ещё средне. Зато сразу понял Рандес и побежал в детскую, на ходу вытягивая ремень из брюк.
Картина была такая: танцовщица Бежа, в веночке из серпантина на голове и стеклянным браслетом на руке, лихо отплясывала на полу, а певица Эйла сидела на подоконнике и, тренькая пальцами по изображавшей лютню палке, исполняла, уже на бис, свой хит сезона. Вот он, кстати:
Мику наш блудливый кот,
Кошек всех вокруг гребёт,
Белых, чёрных, голубых,
Мику всех пометит их,
Чтобы даром не мурчать,
Из кота торчит печать,
Что у кошки под хвостом,
Мику подпалит крестом,
Чтоб несли крестовый знак,
И пугали тем собак.
Бенефис провалился… И досталось тогда артисткам на орехи даже не ой-ой-ой, а прямо ого-го! Причём обеим – Рандес сперва взялся за более виновную Эйлу, и когда старшая сестра поняла, в чём заслуга младшей, то даже понадеялась, будто ей самой обойдётся. Ах, тщетно…
– За что?! – захныкала несчастная Бежа, попав в руки отца, – Я же ничего не пе-ела!
– За соучастие, – объяснил Рандес. И подпалил под хвостом одинаково: разницы между дочками он не делал.
А когда у девчонок схлынули первые слёзы, наклонился к ним и, строго глядя в глаза, отчеканил:
– Мику – наш великий Вождь. Не сметь говорить о нём гадости! Запомните раз и навсегда: Мику всегда хороший!
Миндального печенья тоже не было. Потому что отец прогнал озорную Кинчу в тот же час. Ещё с ремнём в руке, он спустился на кухню, сунул девушке в карман передника её плату за полмесяца и твёрдо сказал:
– Вон из моего дома!
И не стал слушать ни просьб, ни оправданий.
Рандес любил своих дочерей. И, не задумываясь, отдал бы жизнь и за родную Бежу, и за приёмную Эйлу. Но он родился и жил при короле Аваре. И хорошо знал: власть – это смерть, и шутить с ней нельзя. Даже власть этих не слишком-то злых горцев. Он бил своих детей, чтобы власть их потом не убила.
Поздним вечером, когда девочки уже спали, отец незаметно зашёл в их комнату и постоял в темноте, прислушиваясь к сонному дыханию детей. Он допускал, что какой-то стукач развешивал сегодня уши под его окнами. Что ж, если негодяя не убедили удары ремня, детские крики и его голос, он был готов сражаться дальше.
«Господа, мои дочери малые и глупые, они согрешили лишь по неведению. Я строго наказал их и уверяю вас, что такое больше никогда не повторится. Что касается преступной кухарки, каюсь, я был так разгневан, что выкинул её из дома и не додумался задержать, простите моё прегрешение. Нет, где живёт эта Кинча знать не знаю, и ведать не ведаю», обдумывал он свой возможный диалог. Доносчиков в его роду не было.
***
Год: +37, май
Вбитый в них урок девочки запомнили, и Вождя иначе как Хороший Мику не называли. Эйла его даже любила. Вот только долго стеснялась, и были на то веские причины.
Вообще-то, застенчивостью она никогда не страдала. Не то что Бежа, которая от какой-то явной или чаще выдуманной неловкости внезапно начинала румяниться. Из-за этого свойства старшей племянницы дядя Авит ласково называл её Красные Ушки (со временем прозвище сократилось до просто Ушки, младшая же ходила у него под кличкой Кудряшки).
Но не в этом случае. Просто Эйла с тех пор немножечко подросла и постепенно поняла скрытый для неё в шесть лет смысл песенки, которую так беззаботно тогда распевала… ой, стыдно-то как!
В ту пятницу она привычно подменяла в кофейне одну из подавальщиц (вторую по средам заменяла Бежа). Кто ж мог ожидать, что именно в этот день владыке страны во время очередной прогулки придёт мысль испить лучшего в его владениях кофе? Снисходительно махнув рукой всполошенным гостям, Хороший Мику с маленькой свитой зашёл в дом на Железной улице, где его немедленно провели в отдельный кабинет на втором этаже.
Поняв по начавшейся суматохе, кто к ним пожаловал, Эйла незаметно улизнула. Ей было жутко неловко, будто царственный гость на самом деле мог прочесть в её памяти песенку про блудливого кота. Но она успокоила себя тем, что даже в двенадцать лет никто не доверит ей обслуживать самого Вождя: кофе ему варил дядюшка Авит, а подавала тётушка Амара, которая вся прямо сияла от счастья и гордости. Ах, тщетно…
– Кудряшки, ты где пропала? – налетел на девочку встревоженный дядя, – Амара уже понесла кофе наверх, а про трубку-то забыла, а гость один заказывал! А я от очага отойти не могу. Вот держи-ка…
Авит сунул в руки племяшки поднос. На чистой кружевной салфетке были разложены длинная трубка из черешневого дерева, доверху набитая душистым табаком, коробочка с ним же (на случай, если гость захочет курить свою), бронзовая чашечка с горячими углями и щипцы для прикуривания.
– На колено становиться не надо, Вождь этого не любит. Поклонишься, когда уже поставишь, чтобы не уронить. И, пожалуйста, Эйлочка, не подведи нас!
Оххх…
[здесь должен быть Страшный Сон Эйлы про то, как она от смущения уронила на Вождя с подноса жаровню с углями и Что Было Потом. Но это такой ужас-ужас-ужас, что автор пока не решилась его даже вообразить]
Но всё обошлось: Вождь был слишком занят разговором и не обратил внимания на сконфуженную девчонку, которая бережно поставила на стол поднос с трубками и быстро поклонилась. У Эйлы сразу же отлегло на сердце. Что правда, в её памяти очень некстати застряли несколько фраз, которыми Хороший Мику обменялся в этот момент с одним из своих собеседников – тот-то как-раз и заказал забытый тёткой Амарой табак.
И что странно: Эйла точно помнила, что этот человек вовсе не приехал вместе с Вождем, а появился «У Братьев» гораздо раньше. Она же сама и подавала ему кофе с их фирменным кардамоном и рюмочкой граппы. И сидел он совсем в другом конце большой залы, а теперь почему-то оказался за столом правителя? Вечером рассказала про всё это Беже, но сёстры как ни толковали, так и не разобрались, о чём расспрашивал Вождь своего странного гостя, и что тот ему отвечал. Потом Эйла забыла и вспомнила почему-то только сегодня, когда привела в кофейню резинового лано Таокару…
С Хорошим Мику девочка познакомилась где-то год спустя после их с мамой приезда в Столицу, когда уже вовсю болтала на пополо. Не то чтобы лично встретила Вождя, зато отлично запомнила, кто он такой.
В тот день Эйла осторожно пробиралась на кухню: по данным разведки, там сегодня намечали печь миндальное печенье и надо было разузнать, нет ли случайно лишних орешков? Понятно, что никто сестёр не обделит, и свои печеньки они получат, но это ведь будет только вечером, а до него так долго-долго, правда же? А если постоять, немножко похлопать ресницами и грустно повздыхать возле кухонного стола, всегда есть шанс, что тебе отсыпят в ладонь чуточку миндаля (уже проверено).
Она только собралась включить всё своё обаяние, как внезапно услышала песню – и какую! Вытирая тарелки, молодая и весёлая повариха Кинча напевала задорные куплеты, ходившие тогда по улицам. Притаившуюся позади Эйлу девушка не заметила – на свою и её беду.
Именно на Кинчу хитрый план и был рассчитан: кухарка очень любила хозяйских дочек и тайком их подкармливала всякими вкусняшками. Но все эти замыслы вылетели из шестилетней головы, едва Эйла уловила текст песни. Дети обожают всякую чепуху и ерунду, а тут уровень абсурда был просто невероятен!
Котик где-то заблудился, это понятно... Но как можно кошку «грести»? Кошку можно гладить, её можно чесать. А грести можно листья на улице, или золу из печки. А кошки голубые разве бывают? А как может печать «торчать», если она лежит у отца в столе – он раз даже показывал дочкам на каком-то листке, как её ставить? А что у кошки под хвостом? Ясно, её, кошкина попа!
Эйла прыснула и, позабыв про все орешки на свете, помчалась в их комнатку, где немедленно осчастливила новой забавой сестру. Отсмеявшись, Бежа предложила:
– А давай поиграем в жонглёров!
У старшей был дивный талант из каждой глупости Эйлы сочинять сюжет для игры. Недавно девочки увидели выступление уличной труппы и очень им пленились. Теперь же у сестриц был свой готовый репертуар, и он просто требовал концерта.
Кейтева привыкла, что младшая дочка любит петь, особо не вслушивалась, да и пополо понимала ещё средне. Зато сразу понял Рандес и побежал в детскую, на ходу вытягивая ремень из брюк.
Картина была такая: танцовщица Бежа, в веночке из серпантина на голове и стеклянным браслетом на руке, лихо отплясывала на полу, а певица Эйла сидела на подоконнике и, тренькая пальцами по изображавшей лютню палке, исполняла, уже на бис, свой хит сезона. Вот он, кстати:
Мику наш блудливый кот,
Кошек всех вокруг гребёт,
Белых, чёрных, голубых,
Мику всех пометит их,
Чтобы даром не мурчать,
Из кота торчит печать,
Что у кошки под хвостом,
Мику подпалит крестом,
Чтоб несли крестовый знак,
И пугали тем собак.
Бенефис провалился… И досталось тогда артисткам на орехи даже не ой-ой-ой, а прямо ого-го! Причём обеим – Рандес сперва взялся за более виновную Эйлу, и когда старшая сестра поняла, в чём заслуга младшей, то даже понадеялась, будто ей самой обойдётся. Ах, тщетно…
– За что?! – захныкала несчастная Бежа, попав в руки отца, – Я же ничего не пе-ела!
– За соучастие, – объяснил Рандес. И подпалил под хвостом одинаково: разницы между дочками он не делал.
А когда у девчонок схлынули первые слёзы, наклонился к ним и, строго глядя в глаза, отчеканил:
– Мику – наш великий Вождь. Не сметь говорить о нём гадости! Запомните раз и навсегда: Мику всегда хороший!
Миндального печенья тоже не было. Потому что отец прогнал озорную Кинчу в тот же час. Ещё с ремнём в руке, он спустился на кухню, сунул девушке в карман передника её плату за полмесяца и твёрдо сказал:
– Вон из моего дома!
И не стал слушать ни просьб, ни оправданий.
Рандес любил своих дочерей. И, не задумываясь, отдал бы жизнь и за родную Бежу, и за приёмную Эйлу. Но он родился и жил при короле Аваре. И хорошо знал: власть – это смерть, и шутить с ней нельзя. Даже власть этих не слишком-то злых горцев. Он бил своих детей, чтобы власть их потом не убила.
Поздним вечером, когда девочки уже спали, отец незаметно зашёл в их комнату и постоял в темноте, прислушиваясь к сонному дыханию детей. Он допускал, что какой-то стукач развешивал сегодня уши под его окнами. Что ж, если негодяя не убедили удары ремня, детские крики и его голос, он был готов сражаться дальше.
«Господа, мои дочери малые и глупые, они согрешили лишь по неведению. Я строго наказал их и уверяю вас, что такое больше никогда не повторится. Что касается преступной кухарки, каюсь, я был так разгневан, что выкинул её из дома и не додумался задержать, простите моё прегрешение. Нет, где живёт эта Кинча знать не знаю, и ведать не ведаю», обдумывал он свой возможный диалог. Доносчиков в его роду не было.
***
Год: +37, май
Вбитый в них урок девочки запомнили, и Вождя иначе как Хороший Мику не называли. Эйла его даже любила. Вот только долго стеснялась, и были на то веские причины.
Вообще-то, застенчивостью она никогда не страдала. Не то что Бежа, которая от какой-то явной или чаще выдуманной неловкости внезапно начинала румяниться. Из-за этого свойства старшей племянницы дядя Авит ласково называл её Красные Ушки (со временем прозвище сократилось до просто Ушки, младшая же ходила у него под кличкой Кудряшки).
Но не в этом случае. Просто Эйла с тех пор немножечко подросла и постепенно поняла скрытый для неё в шесть лет смысл песенки, которую так беззаботно тогда распевала… ой, стыдно-то как!
В ту пятницу она привычно подменяла в кофейне одну из подавальщиц (вторую по средам заменяла Бежа). Кто ж мог ожидать, что именно в этот день владыке страны во время очередной прогулки придёт мысль испить лучшего в его владениях кофе? Снисходительно махнув рукой всполошенным гостям, Хороший Мику с маленькой свитой зашёл в дом на Железной улице, где его немедленно провели в отдельный кабинет на втором этаже.
Поняв по начавшейся суматохе, кто к ним пожаловал, Эйла незаметно улизнула. Ей было жутко неловко, будто царственный гость на самом деле мог прочесть в её памяти песенку про блудливого кота. Но она успокоила себя тем, что даже в двенадцать лет никто не доверит ей обслуживать самого Вождя: кофе ему варил дядюшка Авит, а подавала тётушка Амара, которая вся прямо сияла от счастья и гордости. Ах, тщетно…
– Кудряшки, ты где пропала? – налетел на девочку встревоженный дядя, – Амара уже понесла кофе наверх, а про трубку-то забыла, а гость один заказывал! А я от очага отойти не могу. Вот держи-ка…
Авит сунул в руки племяшки поднос. На чистой кружевной салфетке были разложены длинная трубка из черешневого дерева, доверху набитая душистым табаком, коробочка с ним же (на случай, если гость захочет курить свою), бронзовая чашечка с горячими углями и щипцы для прикуривания.
– На колено становиться не надо, Вождь этого не любит. Поклонишься, когда уже поставишь, чтобы не уронить. И, пожалуйста, Эйлочка, не подведи нас!
Оххх…
[здесь должен быть Страшный Сон Эйлы про то, как она от смущения уронила на Вождя с подноса жаровню с углями и Что Было Потом. Но это такой ужас-ужас-ужас, что автор пока не решилась его даже вообразить]
Но всё обошлось: Вождь был слишком занят разговором и не обратил внимания на сконфуженную девчонку, которая бережно поставила на стол поднос с трубками и быстро поклонилась. У Эйлы сразу же отлегло на сердце. Что правда, в её памяти очень некстати застряли несколько фраз, которыми Хороший Мику обменялся в этот момент с одним из своих собеседников – тот-то как-раз и заказал забытый тёткой Амарой табак.
И что странно: Эйла точно помнила, что этот человек вовсе не приехал вместе с Вождем, а появился «У Братьев» гораздо раньше. Она же сама и подавала ему кофе с их фирменным кардамоном и рюмочкой граппы. И сидел он совсем в другом конце большой залы, а теперь почему-то оказался за столом правителя? Вечером рассказала про всё это Беже, но сёстры как ни толковали, так и не разобрались, о чём расспрашивал Вождь своего странного гостя, и что тот ему отвечал. Потом Эйла забыла и вспомнила почему-то только сегодня, когда привела в кофейню резинового лано Таокару…
Re: За тебя: Заморские гости
Год: +37, июнь
Вообще-то, интересы семью она блюла и посещение дяди Авита было обязательным пунктом в её программе. И правда, после обхода Большого рынка, Храма Ярма и Замка Мику самое время где-то с полчаса отдохнуть, а где ж это лучше сделать, как не в самой лучшей кофейне страны? Кроме того, гости тут обычно проявляли свою щедрость и к самой девочке-гиду и Эйла небезосновательно рассчитывала на угощение.
Так и оказалось: Таокара заказал кофе со взбитыми сливками себе и мороженое для Эйлы. Уплетая политые ягодным соком сливочные шарики, девочка изложила гостю всю историю Страны Кланов, которую знала. Включая, конечно, и сильно приукрашенное её воображением посещение Хорошим Мику кофейни «У Братьев». На большую древность её сведения не распространялись и, если б у гида спросили, кто основал Ярмо, или кто правил перед жадным королем Аваром, ответить она не смогла. Но гость не настаивал: его, похоже, интересовала нечто иное и Эйла уже догадывалась, что именно:
– Эйла, ты уже не ребёнок, и должна понимать… – начал было гость обходной маневр, стараясь выйти на важный для него вопрос. Гид не стала ждать: и так понятно, что будет говориться дальше:
– Вы хотите пойти к весёлым девушкам, – невинно сказала она, – Или к весёлым ребятам, у нас и такие есть. Я вас проведу!
По лицу гостя с удовольствием заметила, что попала – и который уже раз – в самое яблочко. Туда-то почтенный лано Таокара и стремился... Но, как и все гости, не крыл изумления, что его юная проводница разбирается в таких вещах. Эйла сразу же пояснила (а то мало ли что ещё подумает):
– Гости часто просят их отвести, я привыкла. Только я не могу там вас ждать, вы же понимаете… (тут положено делать паузу и слегка вздохнуть – а то мало ли что ещё подумает). – И внутри там тоже переводить не буду, вы уж сами, – Таокара ускоренно закивал, соглашаясь, что и в мысли не имел осквернять девичью чистоту беседами в храме разврата. Эйла продолжала свой рассказ:
– Обычно гости ходят в «Радушное лоно», это в трех кварталах отсюда. Там не так дёшево, но чисто и безопасно, и можно вино заказывать, сколько угодно. Но если вы ищете подешевле, тогда пойдём на скотный рынок, подальше, там можно выбрать прямо на улице, но надо заранее найти квартиру.
Тащиться на скотный рынок ужасно не хотелось, но, попадись ей скупой клиент, Эйла б справилась и с таким заданием. Однако экономить на чистоте и безопасности резиновый продавец не стал.
…Эйла впорхнула в двери борделя следом за гостем, который не заметил, конечно, что девчонка усиленно мигает обеими глазками сразу расплывшейся в сладкой улыбке хозяйке. Условившись с Таокарой, где и когда она его заберёт, Эйла поспешно покинуло место, где девочке двенадцати лет отроду из хорошей семьи не то, что бывать, а и знать о таком не подобало. В кармане её сумочки весело позвякивало несколько монет, которые хозяйка незаметно сунула ей за комиссию.
Узнай отец, что его младшая дочь уже давно прикормилась в «Радушном лоне», не сидеть кому-то на попе… ну, положим, не «три дня» или сказочное «неделю», но порядочно. Но он не знал. Эйла была очень честная девочка и, спроси родители: «Неужели ты берёшь деньги в борделе за то, что водишь туда гостей?», то она б, понятно, призналась, куда деться? Вот только они не спрашивали: такое Рандесу и Кейтеве и в голову не пришло. Бежу сестрица тоже не особо посвящала в эту часть своей жизни.
Из такого источника Эйла давно уже имела небольшую тайную кассу и хитро отмывала свои нелегальные доходы. Старшая до сих пор думает, что те деньги, которые ссыпала младшая в их общую копилку, это чаевые за проведенные экскурсии. Гости и вправду не раз одаривали гида небольшими суммами, но очень честная Эйла всегда приносила деньги отцу, и брала только то, что он им с сестрой выделит. А вот сколько на самом деле попадало в копилку, Рандес не проверял. А зря…
И вот тебе двенадцать лет, самое начало июня, ты одна без взрослых на улице большого города и в кармане есть немножко денег на развлечения – разве ж это не счастье? Ах, сколько всего можно вместить в эти огромные часы, пока лано Таокара занят своими глупыми взрослыми забавами!
Найти и купить Беже тот бисерный браслет, гранатовый с золотыми прожилками, который старшая высмотрела во время своего дежурства и, конечно, не купила, потому что своих денег у неё не было, а просить родителей привычно постеснялась. Но так для чего есть на свете младшие сёстры с очень тайными доходами? К украшениям она была довольно равнодушна, но радовать старшую любила. В конце концов, понадобится ей самой браслетик – разве ж они не поделятся?
Пару мелких монеток она истратила на два кулёчка с хрустящими шариками в сахарной пудре: один – себе и сейчас, второй – в сумочку, Бежке-сладкоежке. И, кстати, надо проверить слух, что на Южной площадке поставили карусель: июнь уже, пора б давно! Уминая лакомство, Эйла ловко лавировала в толпе и её быстрые ноги шагали навстречу новым и совершенно неожиданным приключениям.
(продолжение следует)
Вообще-то, интересы семью она блюла и посещение дяди Авита было обязательным пунктом в её программе. И правда, после обхода Большого рынка, Храма Ярма и Замка Мику самое время где-то с полчаса отдохнуть, а где ж это лучше сделать, как не в самой лучшей кофейне страны? Кроме того, гости тут обычно проявляли свою щедрость и к самой девочке-гиду и Эйла небезосновательно рассчитывала на угощение.
Так и оказалось: Таокара заказал кофе со взбитыми сливками себе и мороженое для Эйлы. Уплетая политые ягодным соком сливочные шарики, девочка изложила гостю всю историю Страны Кланов, которую знала. Включая, конечно, и сильно приукрашенное её воображением посещение Хорошим Мику кофейни «У Братьев». На большую древность её сведения не распространялись и, если б у гида спросили, кто основал Ярмо, или кто правил перед жадным королем Аваром, ответить она не смогла. Но гость не настаивал: его, похоже, интересовала нечто иное и Эйла уже догадывалась, что именно:
– Эйла, ты уже не ребёнок, и должна понимать… – начал было гость обходной маневр, стараясь выйти на важный для него вопрос. Гид не стала ждать: и так понятно, что будет говориться дальше:
– Вы хотите пойти к весёлым девушкам, – невинно сказала она, – Или к весёлым ребятам, у нас и такие есть. Я вас проведу!
По лицу гостя с удовольствием заметила, что попала – и который уже раз – в самое яблочко. Туда-то почтенный лано Таокара и стремился... Но, как и все гости, не крыл изумления, что его юная проводница разбирается в таких вещах. Эйла сразу же пояснила (а то мало ли что ещё подумает):
– Гости часто просят их отвести, я привыкла. Только я не могу там вас ждать, вы же понимаете… (тут положено делать паузу и слегка вздохнуть – а то мало ли что ещё подумает). – И внутри там тоже переводить не буду, вы уж сами, – Таокара ускоренно закивал, соглашаясь, что и в мысли не имел осквернять девичью чистоту беседами в храме разврата. Эйла продолжала свой рассказ:
– Обычно гости ходят в «Радушное лоно», это в трех кварталах отсюда. Там не так дёшево, но чисто и безопасно, и можно вино заказывать, сколько угодно. Но если вы ищете подешевле, тогда пойдём на скотный рынок, подальше, там можно выбрать прямо на улице, но надо заранее найти квартиру.
Тащиться на скотный рынок ужасно не хотелось, но, попадись ей скупой клиент, Эйла б справилась и с таким заданием. Однако экономить на чистоте и безопасности резиновый продавец не стал.
…Эйла впорхнула в двери борделя следом за гостем, который не заметил, конечно, что девчонка усиленно мигает обеими глазками сразу расплывшейся в сладкой улыбке хозяйке. Условившись с Таокарой, где и когда она его заберёт, Эйла поспешно покинуло место, где девочке двенадцати лет отроду из хорошей семьи не то, что бывать, а и знать о таком не подобало. В кармане её сумочки весело позвякивало несколько монет, которые хозяйка незаметно сунула ей за комиссию.
Узнай отец, что его младшая дочь уже давно прикормилась в «Радушном лоне», не сидеть кому-то на попе… ну, положим, не «три дня» или сказочное «неделю», но порядочно. Но он не знал. Эйла была очень честная девочка и, спроси родители: «Неужели ты берёшь деньги в борделе за то, что водишь туда гостей?», то она б, понятно, призналась, куда деться? Вот только они не спрашивали: такое Рандесу и Кейтеве и в голову не пришло. Бежу сестрица тоже не особо посвящала в эту часть своей жизни.
Из такого источника Эйла давно уже имела небольшую тайную кассу и хитро отмывала свои нелегальные доходы. Старшая до сих пор думает, что те деньги, которые ссыпала младшая в их общую копилку, это чаевые за проведенные экскурсии. Гости и вправду не раз одаривали гида небольшими суммами, но очень честная Эйла всегда приносила деньги отцу, и брала только то, что он им с сестрой выделит. А вот сколько на самом деле попадало в копилку, Рандес не проверял. А зря…
И вот тебе двенадцать лет, самое начало июня, ты одна без взрослых на улице большого города и в кармане есть немножко денег на развлечения – разве ж это не счастье? Ах, сколько всего можно вместить в эти огромные часы, пока лано Таокара занят своими глупыми взрослыми забавами!
Найти и купить Беже тот бисерный браслет, гранатовый с золотыми прожилками, который старшая высмотрела во время своего дежурства и, конечно, не купила, потому что своих денег у неё не было, а просить родителей привычно постеснялась. Но так для чего есть на свете младшие сёстры с очень тайными доходами? К украшениям она была довольно равнодушна, но радовать старшую любила. В конце концов, понадобится ей самой браслетик – разве ж они не поделятся?
Пару мелких монеток она истратила на два кулёчка с хрустящими шариками в сахарной пудре: один – себе и сейчас, второй – в сумочку, Бежке-сладкоежке. И, кстати, надо проверить слух, что на Южной площадке поставили карусель: июнь уже, пора б давно! Уминая лакомство, Эйла ловко лавировала в толпе и её быстрые ноги шагали навстречу новым и совершенно неожиданным приключениям.
(продолжение следует)
Re: За тебя: Заморские гости
Я планирую в будущем дополнять эту ветку новыми фрагментами. Чтобы не разрывать текст, прошу читателей оставлять комментарии в ветках Заморские гости или Обсуждение мира.