Полина. Триптих

[Эмилия]

"Но раз я ее выдумала, значит, она есть!" (к/ф "Пеппи Длинный Чулок")

1
- У вас ошибка в фамилии латиницей, - менеджер вернула мне заполненный бланк заявления. – И серию паспорта не разобрать. Вот, перепишите, - она сунула мне другой лист.
- Можно же исправить! – возмутилась я.
- Нельзя, Самарьина. Казенный бланк, пишите аккуратно. И еще, должна вас уведомить, - она чуть помолчала, сидевшая за соседним столом молоденькая секретарша почему-то улыбнулась. – С прошлой недели у нас в университете введены физические наказания за неаккуратно заполненные документы, - она вытащила из другой стопки бумагу и принялась что-то стремительно строчить, пока я тупо на нее пялилась.
- Что?! Вы…
- Что слышала, Самарьина. Получишь тридцать розог. Бумага денег стоит, - стервозина с крашеными ногтями презрительно на меня посмотрела и протянула листок с надписью: «Самарьина Полина Степановна. Второй курс, 19 лет. Тридцать ударов розгой за ненадлежащим образом заполненное заявление. Приведено в исполнение…» Дальше шла сегодняшняя дата и место для двух подписей. – Пиши начисто, а потом получишь. Ириш, всыплешь ей?
- Всенепременно, - хихикнула секретарша.
- Но нет! Я не согласна, я…
- В таком случае я не смогу принять ваше заявление. Таковы правила.
- Можно же распечатать. Я сама заплачу…
- Таковы правила, детка, - менеджер посмотрела слегка сочувственно. – В рамках укрепления дисциплины. Пиши, давай, аккуратненько, чтобы еще одну порку не заработать. И впредь внимательнее будешь.
- Может, выпороть сперва, а потом напишет? – предложила Иришка.
- Нет-нет, я сейчас, - я старательно выводила буквы. Да, в последние месяцы у нас пол группы за что-то высекли, но чтобы за такую мелочь… Я-то училась хорошо, хватало родительского ремня. – Вот, готово.
- Молодец, Самарьина, - менеджер кивнула, придирчиво рассмотрев бланк. – Совсем другое дело. А теперь готовься к наказанию. Сними свои леггинсы и повесь на стул.
- Снимать?!
- Ты должна бы знать устав. Наказания розгами проводятся только по голому телу.
- Почему за это розги, а не шлепалка?
- Потому что порча документов является серьезной провинностью. Хватит препираться, снимай штаны.
- Добавить бы спорщице, - предложила вставшая с места секретарша, доставая из шкафа длинный зеленый прут не знаю из какого растения.
- Да, Самарьина, будешь выпендриваться, получишь еще от меня двадцать ремней. Взрослые лучше знают, как тебя пороть.
«Взрослые, блин. Эта Иришка меня на пару лет старше, максимум. И в секретаршах сидит, потому что дура безмозглая. И ты сама дура безмозглая, что с образованием бумажки перекладываешь. Сократить бы вас всех к дьяволу, зачем вы нужны, если все равно все самим заполнять», так я думала, поспешно раздеваясь под их хищными взглядами. Лосины повисли на спинке стула. Повинуясь приказу Ирки, я легла животом на ее стол. Секретарша тут же спустила с меня колготки и трусы и больно шлепнула.
- Оо, какие синяки, - с восторгом проговорила она. – Крепко дома секут, да?
- Бывает, - коротко ответила я, стараясь сохранять самообладание.
- Красивая задница. А вот бы кто-нибудь зашел, лучше мальчик… Сейчас мы ее розгой разукрасим как следует! И… Считай!
Первый удар обжег попу и я ойкнула, но сумела сказать: «Один». Затем второй, третий. Я терпела. Сперва розга с непривычки больно жалила, но я понемногу приноровилась. Секла Ира не так уж и сильно по сравнению с мамой, которая могла запросто всыпать сотню ремней или пятьдесят скакалок. Однако я испытывала жгучее, тогда новое для меня чувство. Я лежала с голым задом и выставленными напоказ прелестями перед чужими женщинами, одна из которых деловито лупила меня розгой. И отнестись к этому как к медицинской процедуре не получалось.
- Крепенькая… хи-хи.
- Шестнадцать… Семнадцать…
- Сильнее всыпь. С оттягом.
- Восемнадцать… Ау… Девятнадцать…
- «Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?».
- Что красная – это точно. А вот насчет девицы – интересный вопрос, можно посмотреть…
- Нет! Двадцать… Двадцать один…
- Это шутка, Полинка. Мы и так знаем, что студентки в твоем возрасте уже все порченые. Ножками не дергай!
- Двадцать два… Неправда! Двадцать три…
- Что, целочка? – Иришка рассмеялась. – Боишься, дома влетит не по-детски?
- Ау… Двадцать пять… Двадцать шесть… Ауу, Ира, не надо по бедрам…
- Еще как надо! И что это за «Ира»? Для тебя я Ирина Михайловна.
- Ирина Михайловна… Двадцать семь… Двадцать восемь… Двадцать девять…
- Будешь аккуратно заполнять документы?
- Буду.
- Будешь покорно и без споров заголяться для порки?
- Буду, - Ира все никак не наносила последний удар, вертя розгу в руках.
- Будешь во всем слушаться взрослых?
- Буду… ААА… Тридцать!! – и тут я поняла, что она может драть куда больнее.
- Сейчас еще два удара от меня в подарок.
- Ой, нет.
- Чего? Ты только что обещала во всем слушаться. Лежать!
- Ау… Ай! Уу…
- Вот так буду сечь в следующий раз. Поднимайся, Самарьина.
- Прежде чем подтягивать одежку, распишитесь о получении наказания, - официально обратилась ко мне менеджер.
- Вот, - Ира протянула мне листок. – В своей клеточке пиши, а то еще заработаешь!
Я расписалась и, наконец, подтянула белье. Ирина тут же больно меня шлепнула.
- Ой, как раскраснелась. Надевай штаны и иди. И помни полученную взбучку.
Я запомнила. Очень хорошо запомнила, пусть дома доставалось и сильнее. Не скрою, что я возбудилась. Не скрою, что миниатюрная темненькая Ира застряла у меня в голове и не желала уходить. Тогда мне впервые захотелось стать рабыней молодой и красивой женщины. Уже через неделю я пригласила Иришку в кафе.
2
Поступив в столичную аспирантуру, я переехала в Черноград и первые месяцы жила у своей двоюродной тетки Татьяны Сергеевны. Менеджер крупной фирмы, любительница фитнеса и верховой езды, тетя Таня в свои сорок пять оставалась красивой статной жгучей брюнеткой, которой можно было дать едва ли тридцать. Она в одиночку воспитывала двух детей, сына первокурсника и дочь десятиклассницу, об отце которых я так ничего и не узнала (непонятно даже, был ли то один человек). Однако большая квартира без проблем позволяла принять еще одну постоялицу. К тому времени я уже год как разошлась с Ирой, счастливо (или не очень?) вышедшей замуж, и, чувствуя себя свободной как птица, освободившись от родительской опеки, с головой окунулась в бурную столичную жизнь.
Тетя Таня первое время не делала мне никаких замечаний. Впрочем, я и не нарывалась – вела себя дома предельно корректно и вежливо и при случае помогая по хозяйству. А на приходы под утро, запах вина и прочее, за что она нещадно спрашивала со своих деток, в моем случае тетя смотрела сквозь пальцы. «Задержалась в библиотеке», «посидели с подружками» она считала достаточными объяснениями. После матери, дававшей ремня за трехминутное опоздание, это казалось абсолютной свободой и не могло не вызвать головокружения. А вот свидетельницей наказания троюродных родственников я стала очень скоро. Мама порола меня обычно брючным ремнем и скакалкой, бабушка в деревне – крапивой, Ира предпочитала розги. Тетя Таня же, как истинная амазонка, предпочитала длинный кожаный хлыст (не свой спортивный, но сделанный специально на заказ). Тридцати-сорока стежков этой штукой вполне хватало, чтобы довести до слез уже достаточно зрелых подростков. После порки тетя, в отличие от мамы, не ставила детей в угол, считая это тратой времени, но заставляла их ходить голыми ниже пояса час, два, а то и весь оставшийся день. «Стыд отлично прочищает мозги», говорила она, и я не могла не согласиться после Иришкиных уроков хорошего поведения. Естественно, я довольно быстро превратилась в дополнительный фактор наказания, особенно для мальчика. Он одно время пытался оказывать мне знаки внимания, что я быстро и резко пресекла. Впрочем, не так-то просто склеить девушку, которая постоянно видит тебя с голой задницей. Я обожала, когда их драли при мне. Как тетя от души расписывала плеткой их голые задницы, а потом они морщились и прятали глаза, не смея одеться и даже просто прикрыться руками. Девочке-школьнице доставалось примерно раз в неделю, парню чуть реже. Впрочем, история, увы, не о том.
Однажды клуб, в котором я весело проводила ночь с очередной горячей штучкой, накрыла ночная облава. Выяснилось, что владелец из-под полы приторговывал наркотой. Он вместе с подельниками ушел, завалив из пистолета одного из копов, и те с горя похватали всех, кто попался под руку. Тете пришлось с утра ехать вызволять меня из участка. Впрочем, веществ у меня не нашли, ни при себе, ни в крови, оружия тем более, и за небольшую взятку отпустили без протокола. Ни по дороге, ни дома тетка не сказала мне ни слова, сразу отправив умываться и спать. Но когда я встала сильно после полудня, почти считая все кошмарным сном, зашла ко мне, объявив, что хочет серьезно поговорить.
- Знаешь, Полина, я слишком много тебе позволяла. Считала, что ты уже взрослая и способна сама не переходить черту. Но я ошибалась. Думаю, ты согласишься, что за вчерашнее тебя следует выпороть.
- Я ничего не знала про чертов порошок, - попробовала я защититься. Порка была мне не в новинку, но тетин хлыст внушал не шуточный страх. Да и не хотелось расставаться с недавно обретенным положением «вольной птички». – И никогда вообще его не пробовала, - тут я уже приврала. Пробовала пару раз, но не втянулась.
- Однако ты была там. А эти ночные развлечения не для порядочных девушек. Ты приехала учиться или зачем?
- Учиться. Я… Я постараюсь…
- Постараешься, но после порки. Я уже звонила твоей матери, и она считает, что ты должна получить по всей строгости, - о, блин. Не выкрутиться. – Ложись на постель и подними подол. Сейчас я возьму хлыст и приду, - тетя Таня говорила спокойно, буднично, не повышая голос. – Всыплю полсотни.
- Меня дома ремнем пороли, - я попыталась в последний раз. – Может…
- Не спорь, Полечка. Ты живешь у меня и наказана будешь так, как здесь принято. По полной, - черт, значит и «раздевалочкой». Хоть бы ненадолго. Но сперва надо выдержать порку…
Когда тетя вернулась, одетая в шорты и майку без рукавов, держа хлыст, я уже легла, засучив домашнее платьице и спустив трусы.
- Молодец, быстро управилась, - хихикнула тетя Таня. – Правила такие. Орать, визжать, Богу и черту молиться можешь сколько угодно. Но попробуешь вскочить, увернуться или прикрыться руками – я тебя привяжу и потом отшлепаю как маленькую одежной щеткой. Тебе ясно?
- Да, - я надеялась вытерпеть. Меня уже приучили к куда большим дозам. Но я не знала, как больно может бить эта изящная штуковина из черной кожи.
- Р-раз! – тетка считала сама. От первого же удара тело свело судорогой, и я чуть не подпрыгнула, но удержалась на месте. Жар и боль растекались по заднице. – Два! Три!
- Уаййй!!! – взвыла я после пятого удара. На первых четырех я будто утратила дар речи.
- Шесть! Семь! Это только начало, детка.
- Ааа!!! Нееее!!!
- Да! Восемь!
На девятом ударе я вскочила и прижала ладони к горящей как сковорода попе.
- Девочка Полина проиграла спор, - удовлетворенно и даже ласково сказала тетя. – Ложись назад, сейчас привяжем.
Я не спорила. Сама понимала, что так до конца не дотяну. Она крепко связала мне руки и ноги бельевыми веревками, затянув узлы. А затем порка продолжилась. Я выла, рыдала, кричала. Кожаный хлыст и тетины бицепсы делали со мной то, чего не мог добиться никто и никогда. Я превратилась в орущий и визжащий комок боли, мечтающий о завершении наказания. Однако я не умерла, не потеряла сознания и не захлебнулась соплями. Тетка умела пороть и знала, где возможный предел. Возможно даже под конец она стала лупить чуть слабее. Но все равно каждый удар причинял дикую боль.
- Пятьдесят, - удовлетворенно бросила она, откладывая хлыст, и тут же принялась меня развязывать. – Полежи так, а я пока принесу щетку и дам тебе штрафную взбучку.
- Ой, не надо… Не сейчас… Тетя Таня…
- Можно просто Таня. Как видишь, я вполне в форме. И именно сейчас. Пока задница не остыла. Я сделаю из нее отбивную и ты долго присесть не сможешь, не говоря уже о всяких развлечениях.
Спорить было бессмысленно. Она вернулась с деревянной щеткой, села на кровать и велела мне ложиться к ней на колени. Я с трудом разместилась (каждое движение причиняло боль). А когда она принялась дубасить меня тыльной стороной… Не помню, материлась я или орала: «Харе Кришна». Помню, что сорвала голос, ушибла до гематомы руку о спинку кровати и под конец упала на пол, извиваясь как змея. Тетя подняла меня, обняв за плечи и уложила на постель. Полчаса я барахталась где-то между этим и тем светом, а потом она вновь зашла в комнату.
- Ну как, отлежалась? Поднимайся, дел много. Сними совсем свое платье и в стирку, все равно в черт-те что превратилось. Майка есть, короткая?
Я поспешно достала из шкафа голубую футболку, едва доходившую до пояса.
- Надень. Отлично, хороша. Так ходишь неделю, без трусов, естественно. А там посмотрим.
- Что?? Неделю?! – боль уже слегка отступила и я начала чуток соображать.
- Неделя минимум, Полина. Твой позор за все накопленные провинности. Не стыдно за распущенность – пусть будет стыдно за голую задницу. И не только задницу, - она ухмыльнулась. – А еще ты теперь под домашним арестом. Ходишь только на учебу, в библиотеку и в сквер возле дома подышать. Буду следить по телефону. Попробуешь нарушить – шкуру спущу. А сейчас пойдем, скоро дети придут, поможешь ужин приготовить.
Конечно же, двоюродные брат и сестра в подробностях рассмотрели и мою попу, и рубцы от хлыста, и синяки от щетки, и… все остальное. Они очень удивились, когда ни назавтра, ни на послезавтра я так и не оделась. Боль понемногу отступала, зато стыд продолжал огнем жечь своенравную принцессу, в одночасье превращенную обратно в беспомощного подростка. Впрочем, такого позора я никогда не испытывала дома. Но деваться было некуда. Тетка старалась не позволить мне уединиться. «Сделай то, принеси это». Когда, наконец, мне позволили надеть трусы, я была готова рыдать от счастья.
Впрочем, еще раньше, через пару дней после наказания, Таня вечером позвала меня к себе в спальню. Она сидела на разобранной постели в одном нижнем белье и приветливо улыбнулась:
- Как, Полечка, болит задница?
- Болит. Уже меньше, но…
- И должна болеть. Ты поняла, куда нельзя ходить?
- Поняла.
- Ну вот и здорово, - тетя кивнула. – Понимаю, молодость, гормоны. Понимаю, что бороться тяжело. Но не хочу, чтобы ты попала в беду. Знаешь, наказания – это, конечно, хорошо, Но девка в твоем возрасте – словно волк. Все равно в лес убежит. Если только не получит свое дома.
- Ой, тетя Таня…
- Да просто Таня, мать твою. Не бойся, бить сегодня не буду. Наоборот. Подойди.
Ну и как я могла отказаться? На оставшиеся месяцы у тетки я стала чем-то средним между девочкой для битья и секс-рабыней. Потом Таня завела себе любовника и спровадила меня в общагу, где я вскоре пошла по старой стезе. Но ее до сих пор вспоминаю с теплым чувством.
3
В тот летний солнечный день я впервые поняла, что влипла основательно. До тех пор все еще могло казаться дружеской игрой. Пластмассовый ошейник доставлял минимальные неудобства и почти не давил, поочередные порки четырьмя Дашиными ремнями (солдатским, узким кожаным, плетеным и розовым со стразами) казались даже забавными, как и ее новая бесцеремонная манера чуть что влеплять мне пощечины. Она, как и я, постепенно осваивалась с новой ролью, но, как известно, аппетит приходит во время еды. Тогда мы поехали на пикник большой компанией на двух машинах. Даша сидела за рулем своего БМВ и пристально следила за дорогой, когда вдруг взглянула на меня искоса (я расположилась рядом) и громким шепотом сказала:
- Думаю, тебя сегодня стоит выпороть.
- Вечером? – не врубилась я, не сразу отвлекшись от игравшей на полную мощность музыки.
- Неа. Прямо на речке, как приедем. Ты ведь любишь вертеть голым задом, да?
- Дааш?? При всех??!
- При всех – при всех! – она щелкнула пальцами. – Поспорь мне тут еще. По договору опеки имею право применять к тебе физическое воздействие в форме телесного наказания когда и где угодно кроме особо оговоренных законом случаев. Пришла пора выпороть публично.
- Именно, - подала сзади голос Лиза, белобрысая дрянь с архитектурного. – Всыпать надо сучке. А мы поможем.
- Перебьешься! – рявкнула я, повернув голову.
- Полина, ну-ка рот закрыла, - холодно приказала Даша. – Я могу доверит твою порку третьим лицам. И теперь обязательно это сделаю.
- Дашунь, ну, миленькая… - я все никак не могла поверить.
- Все, хватит отвлекать. Сиди, жди.
Вскоре вся наша стайка выгрузилась из машин и расположилась на прелестной зеленой лужайке у самой воды. Солнце припекало не сильно, раздражали только летавшие вокруг слепни.
- Искупнемся? – предложил Митя, метр с кепкой с биохимии.
- Давай потом, вода прогреется, - мотнула головой Даша. – Сперва я хочу высечь свою подопечную Полину.
- Высечь?? – у нашей одногруппницы Арины глаза вылезли на лоб. – Прямо тут лупить будешь?
- А отчего же нет? Поля, сними шорты и трусы. Живо! – она расстегнула рюкзак и к моему ужасу вытащила оттуда плетеный ремень. – Чего не раздеваемся, а?
- Но Даш… Парни смотрят.
- И пусть смотрят. Все вниз! – я рывком спустила все к коленям под стрелами любопытных взглядов. – Шибко вольная стала. Давно не секли? Быстро в коленно-локтевую.
Я подчинилась, надеясь поскорее все закончить, но чувствовала, как краска приливает к кончикам ушей.
- Сорок стежков для начала. Считай!
- Один… Два… Три… - она сразу стала драть сильно, не делая скидку. Я стояла и терпела. В конце концов, я была привычна к боли. Сильнее напрягали позорная поза и всеобщее внимание. Но я старалась думать только о том, как удержать позицию.
- Десять… Одиннадцать…Двенадцать…
- Может, розгами ее приложить? – предложила Лиза. – Вон там прелестные ивы растут.
- Сейчас допорю и наломаем, - кивнула Даша. – Полька, слышала? Считай!
- Восемнадцать… Девятнадцать… Двадцать…
После сорокового удара Дашка рассмеялась:
- Крепенькая. Нет-нет, не шевелись. Стоишь так. И раздвинь-ка ножки пошире.
- Ой, Даш…
- Не «ой, Даш», а ноги пошире раздвинь. Чтобы вид лучше открывался. Вот так и стой. А мы за розгами.
- О, а крапива там какая! – радостно воскликнула Лиза.
- Отлично. Пойди нарви пучок. Остальные со мной к ивам. Полинка, смирно, я все вижу.
И я стояла смирно несмотря на затекшие руки и ноги, боль в попе и принявшихся отчаянно жалить меня слепней. Вспомнилась даже древняя казнь при помощи муравейника.
- Ну как, не заскучала? – бросила мне Лизка, помахав перед глазами увесистым пуком огромной крапивы (она держала его через пакет).
- Розги надо смочить в речке, - предложила Инга с филфака. – Так оно больнее.
- Больнее-больнее, - согласилась Даша и все принялись мочить свои пучки ивовых прутьев. – Начнем с крапивы, - хихикнула моя опекунша. – Пока свежая. Лиза, давай.
Эта стервозина тут же хлестнула меня с размаху. Потом еще. В первые секунды я, только выпоротая ремнем, не почувствовала почти ничего. Но постепенно крапивное жжение начало усиливаться.
- И по ляжкам пройдем, и по ножкам, чтобы везде у Полины волдырики были, - хлоп, хлоп, хлоп.
- Ладно, Лизок, хватит. Крапивой долго бить бессмысленно. Позже прочувствует по полной. А сейчас хорошие мокренькие ивовые розги. Подходим по очереди и даем девке по двадцать штук. Митя, ты первый.
- Двадцать – не много ли? – парень засомневался.
- Совсем немного. Привычная рабыня. Давай, бей.
Первые удары были совсем никакими. Лиза яростно требовала их не засчитывать. Но постепенно Митька вошел во вкус и вторая десятка получилась вполне болючей. Впрочем, по моим меркам не очень. Следующей секла Инга. Эта не стеснялась и пороть очень хотела, но не умела. В итоге дала несколько крепких розог с оттягом под Дашиным руководством, а остальные ушли в молоко. Потом Женя. Потом Валя. Потом Арина. Все били не шибко сильно, но постепенно боль нарастала. Нередко попадали по одному месту, да и синяки от ремня и жжение от крапивы давали о себе знать. Когда за розгу взялась Лера, Дашина бывшая, я сразу почувствовала перемену. Секла сильно, большим замахом, с оттягом и под конец вырвала у меня несколько воплей. А уж когда наказывать снова стала Лиза.
- Вай… Уай! Хватит, перестань…
- А ну заткнись. Стоять ровно! – Даша больно выкрутила мне ухо. – Не позорь меня. Терпи!
- А чего ты хотела, девочка? – усмехнулась Лиза. – Это тебе не игрушки. Договор опеки несет вовсе не развлекательную, а воспитательно-исправительную функцию. Согласилась – терпи! – конечно, она была права. А я была дурой. Но все же она была редкостной сукой.
- Я закончу, - Даша порола меня последней. То ли она стегала сильнее прочих, то ли я устала терпеть, но под конец слезы лились ручьем, а просьбы и мольбы о пощаде приняли совсем неприличный характер. – Вот и все. Можешь разгибаться. Нет-нет! Задницу не трогать. Трусы не надевать. Сними совсем, повесь на кустик. Ведь ты у нас любишь, когда стыдно? Давайте чайку попьем и купаться.
Я поняла, что влипла. Но деваться было некуда. Договор опеки заключался на три года и Даша имела право его продлить в одностороннем порядке еще пять раз сроком на год. И есть же на свете идиотки?

[Solnce]

Мне очень понравилось. Хочется чуть подробнее про обстановку в 1 и 3 эпизодах. А так - замечательно! Спасибо, Эмилия.

[Эмилия]

А так - замечательно! Спасибо, Эмилия.

Спасибо. Как-то больше на мои ранние получилось похоже, стеснялась немного. Но если нравится, может еще эпизодов про нее подброшу. Тема явно богатая)

[Агата]

Да, второй рассказик как бы вот ничего, хорошенький

[feyerverk]

До чего у героини яркая, насыщенная жизнь!

[Эмилия]

До чего у героини яркая, насыщенная жизнь!

Не то слово)

[qwasar]

Хороший спанкофильский рассказ. Побольше бы таких.

[Эмилия]

Хороший спанкофильский рассказ. Побольше бы таких.

Спасибки))

[Эмилия]

Чтобы не засорять чужие ветки, пишу в своей. Я ухожу, атмосфера последних месяцев для меня неприемлема и невыносима. Увы. Еще раз спасибо всем, кто со мной общался и меня читал. Я рада, что провела это время с вами и ни о чем не жалею. Желаю всего хорошего, ярких тематических впечатлений и литературных успехов тем, кто пишет.
И не нужно отвечать. Просто решила попрощаться по-людски. Прощайте.