Посторонний. Беглянка
Re: Посторонний. Беглянка
11.
Сон Лизы о Море и Спасении
Очнулась девочка от собственного кашля. Она лежала вниз лицом на мужском колене, сплевывая, отхаркивая морскую воду. И чья-то ладонь ощутимо-сурово хлопала ее по спине, помогая ее организму в ходе этого освободительного действа.
Наконец, кашель перестал-прекратился и она на судорожном вдохе произнесла-воскликнула: «Хватит!» Ей тут же отпустили и сразу же помогли подняться.
Когда она, встав на ноги, подняла свои глаза, то увидела перед собою странного мужчину, в джинсовой одежде и странной повязке на голове – кажется, она называется «бандана» - из шелкового зеленого платка, концы которого у ее визави свисали со спины до пояса. Это Лиза увидела просто потому, что за мгновение до этого ее взгляда, мужчина поспешно отвернулся, наверняка для того, чтобы не стеснять девочку лицезрением ее наготы.
- Спа... сибо... – уже на выдохе, и очень искренне, произнесла Лиза. Прозвучало это несколько двусмысленно – неясно было, благодарит ли девочка этого самого мужчину за спасение или же за эту демонстративную молчаливую тактичность.
Мужчина, тем временем, окончательно повернулся к ней спиною и присел на корточки. Оказывается, у его ног помещался средних размеров туристический рюкзак, в котором ему отчего-то позарез захотелось порыться, вот именно сейчас!
Впрочем, он довольно быстро нашел то, что искал. И сразу же подал Лизе этот самый предмет – протянул его из-за спины, по-прежнему тактично не глядя на девочку. В руке его оказалось обычное полотенце – махровое, аккуратно-компактно сложенное, свернутое в тугой рулон и перевязанное. Лиза, смущаясь, приняла сей купальный аксессуар и, дернув-распустив шнурок, развернула его.
- Вытирайся, - мягко сказал ее собеседник-спаситель, по-прежнему не оборачиваясь в сторону девочки.
Лиза в ответ только и пробормотала неопределенно что-то вроде «А-г-г-г-а-а-а!» - стуча зубами, то ли от холода, то ли от пережитого ею потрясения. Ее знобило, и налетевший ветер уже не казался ей, мокрой и продрогшей, таким уж... ласковым и приятно-прохладным, как всего лишь несколько минут тому назад.
Пока она вытиралась, ее спаситель, все еще не глядя на собеседницу, извлек из своего рюкзака – вернее, отсоединил от его боковины – и развернул клетчатый шотландский плед. А потом, опять-таки не глядя, протянул его дрожащей девочке.
- Набрось его, - сказал он. – Ты быстро согреешься и тогда уж сможешь одеться. Давай!
Лиза не заставила себя упрашивать слишком долго и буквально исполнила его просьбу, накинув шотландскую шерсть прямо на голое тело. Она согрелась почти сразу же. И отчего-то улыбнулась, представив себя, так, на секундочку, эдаким шотландским горцем.
- Спасибо! – искренне сказала она. – Вы меня просто спасли!
- Ну... допустим, спас тебя не столько я, сколько Джампер! – как-то странно ответил ее собеседник. И тут же заметил эдаким... нравоучительным тоном:
- А тебе неплохо было бы одеться. Просто, чтобы не смущаться и чувствовать себя более или менее приемлемо. Я пройду вперед, а ты пока что приведешь себя в порядок.
Сказав это, мужчина действительно прошел вперед, подойдя к кромке прибоя, и там уже, стоя почти на грани между морем и сушей, с каким-то явным напряжением посмотрел вдаль. Туда, где среди белых барашков волн мелькал плавник дельфина – похоже, того самого, который доставил Лизу к этому самому берегу каких-то пять минут назад... или даже и того меньше.
Лиза вновь не заставила себя упрашивать. Она последовала данной ей настоятельной рекомендации и подошла к тому самому камню, где оставила свою одежду перед, так сказать, своим эпическим заплывом
Пока девочка приводила себя в порядок, одевалась и сушила волосы выданным ей полотенцем, взрослый собеседник – и по совместительству спаситель! – все так же стоял там, у границы прибоя. Он не отрываясь и не отвлекаясь на всякие мелочи все смотрел вдаль и иногда делал странные жесты руками, как будто посылал резвящемуся в бухте морскому млекопитающему какие-то знаки. Когда Лиза была готова к полноценному общению, она многозначительно кашлянула и тем самым обратила на себя внимание.
- Ты... в порядке? – по-прежнему не оборачиваясь, спросил этот странный субъект в зеленой бандане.
- Да, спасибо! – вежливо ответила девочка. И добавила:
- Вы… очень добры и тактичны. Хорошо, что Вы оказались именно здесь.
- Ну... хоть в чем-то я оказался «тактичным», - ответствовал – именно так! – ее собеседник. Он обернулся к ней и уточнил:
- А насчет «спасибо», скажи это лучше ему!
Он указал на резвящегося поодаль дельфина.
- Вы, наверное, дрессировщик? – спросила Лиза. Она присмотрелась к собеседнику и отметила для себя, что одет он как-то непривычно, скорее даже странно. Джинсовый костюм такого, старого, «ковбойского» стиля дополняли роскошные ковбойские сапоги. Шелковый платок на голове незнакомца (название «бандана» этому занятному головному убору, на самом деле, вряд ли подходило!) то казался просто гладким, такого... глубокого и в то же время яркого оттенка зеленого света, а то переливался, отсвечивая на солнце муаровыми оттенками по зеленому. Глаза ее собеседника, когда он к ней обернулся, были... то ли серые, то ли зеленые, не поймешь. А в аккуратно подстриженной, почти седой бороде пряталась странная, то ли чуточку ироничная, то ли просто добрая улыбка.
Лиза снова подумала, что, наверное, именно так может выглядеть артист «морского цирка», выступающий с дельфинами, морскими котиками, тюленями и прочими млекопитающими Мирового Океана. Такой персонаж запросто привлечет к себе внимание «почтеннейшей публики» и в каком-нибудь Океанариуме или ином «морском шоу».
- Как хорошо, что Вы с Вашим дельфином оказались именно здесь! – искренне восхитилась она. – Вы спасли меня! Без Вас и Вашего дельфина я бы точно не выплыла!
- Ты действительно несколько переоценила свои силы! – как-то очень уж наставительным тоном произнес ее визави. И добавил:
- Кстати, насчет Джампера. Пожалуйста, не обижай его всякими глупыми предположениями. Он вовсе не «мой». Ну, в том смысле, что он вовсе не моя собственность... в обычном смысле этого слова. И он совсем не цирковое животное. Джампер… он просто мой друг. И ему очень приятно было спасти одну маленькую глупую девочку, которая вообразила, будто может переплыть море. Я просто сказал ему, что ты в опасности, и он с удовольствием тебе помог.
- Вы что, понимаете язык дельфинов? – удивилась Лиза.
- Ну, понимаю же я язык людей! – улыбнулся ее визави. – Чем все остальные разумные существа хуже?
- А дельфины действительно разумны? – заинтересовалась Лиза. – Я думала...
- Ой, девочка! – усмехнулся этот загадочный персонаж, только «кажущийся» дрессировщиком. – Радуйся тому, что у Джампера хорошее чувство юмора и немалый опыт общения с людьми! А то бы...
- Вы серьезно? – опешила Лиза. – Ваш дельфин может обидеться?
- А чем же он хуже других мыслящих и чувственных существ? – удивился ее странный собеседник. – Вполне мог бы! Но только не на тебя. Ты ему нравишься!
- Правда? – теперь уже настала очередь Лизы выражать свое удивление.
- Правда, - кивнул он головой со всей возможной серьезностью. И добавил:
- Кстати, я думаю, тебе стоит его поблагодарить. Джамперу будет очень приятно.
- Но он же... там! – Лиза показала неопределенно, примерно в направлении акватории, где дельфин только что исполнил красивое сальто, намекнув на то, что ей теперь вовсе не хочется просто так вот плыть «по воле волн» и даже без спасательного круга!
- Ну, хорошо, я провожу тебя! – произнес этот странный... персонаж – то ли сумасшедший ученый из калифорнийского сериала, то ли и вправду, «отставной козы дрессировщик»… Пардон, тренер какого-то загадочного дельфинария!
Он взял ее за руку и... не то, чтобы заставил шагнуть в воду. Просто придал ей этим пожатием уверенность сделать это.
Они вдвоем дошли до места, где Лизе было уже почти по пояс. Вся нижняя часть ее платья, естественно, вымокла, да не просто вымокла, она теперь уже стелилась-надувалась по поверхности воды, однако, Лизу это уже вовсе не смущало. Ну, еще бы! Ведь ей было обещано знакомство с неким особым дельфином, да еще и ее личным спасателем! С тем, кто был то ли просто ручным существом, то ли настоящим другом этого загадочного мужчины в ковбойском костюме и с зеленым, муарового шелка, платком на голове.
Друг-спасатель приплыл сразу. Выставил из воды свою огромную голову – прямо макушкой, вернее, круглым углублением-отверстием дыхальца. Потом поднял голову выше, так, что стали видны его глаза и длинный... нос-пасть Посмотрел на нее каким-то веселым – именно это слово! – взглядом. А потом...
На Лизу изнутри обрушился целый ворох странных ощущений. Ни тепло, ни свежая прохлада... Нечто иное, то, что суть и одно, и другое, и... третье, четвертое, пятое... в добавок, многое-многое другое, причем, одновременно и сразу.
И еще... было это странное ощущение мягких вибраций... откуда-то из области сердца. От нее, от Лизы... ему в ответ. И казалось, что... ее собеседник по этому «внутреннему» общению всецело одобряет и поддерживает такие эмоции своей визави. Что он с нею полностью и безоговорочно согласен.
И Лиза сказала «Спасибо!», одновременно и своим голосом и этими странными «вибрациями изнутри». И ей показалось, что ее китообразный собеседник остался доволен этим.
- Молодец! – одобрительно произнес тот, кто все еще держал ее за руку. И добавил нечто... странное:
- А теперь... Ты можешь его обнять!
Он отпустил руку Лизы и девочка, наклонившись к самой воде, прижалась к упругой коже, обхватив-обняв голову этого загадочного морского существа и даже... позволила себе коснуться ее губами. Ему, Джамперу, это, несомненно, понравилось, а сама Лиза была в полном восторге от таких... необычных впечатлений. Она на несколько секунд замерла так, обняв своего нового друга, а потом с сожалением его отпустила. Дельфин как-то очень аккуратно скользнул в сторону и почти бесшумно ушел под воду. А вынырнув уже чуть ли не в сотне метров, на глубине акватории, показал им двоим очередной эффектный трюк – прыжок с вращением всего своего тела вокруг линии нос-хвост и исчезновением в пучинах морских волн почти без всплеска, как будто Джампер и впрямь был артистом морского цирка!
- Красиво! – прошептала Лиза и, взглянув на того, кто стоял с нею рядом в воде, сказала: - Спасибо Вам!
- Мне приятна твоя благодарность, - отозвался он, по-прежнему с этой своей мягкой, чуть-чуть ироничной улыбкой в бороде. – И я ее с удовольствием принимаю!
- Я Вас... обидела? – Лиза смутилась. – Простите, я не хотела.
- Не знаю, не знаю! – ирония в словах ее собеседника становилась все заметнее. Однако он высказал и кое-что вполне разумное и логичное! – Давай-ка вернемся на берег. Мне кажется, нам с тобою есть о чем поговорить!
Лиза озадаченно покачала головой, но ничего не сказала ему в ответ.
Они вышли на берег, и там, на суше, ветер снова-сызнова набросился на Лизу, холодя ее тело под платьем, вымокшем почти что до пояса снизу, а также на ее груди.
Надо отметить, что собеседника, похоже, факт наличия на его теле промокшей одежды нисколько не обеспокоил. В отличие от самой Лизы.
- Придется разбить здесь бивуак! – улыбаясь, заметил этот ее товарищ по принятию своеобразных морских процедур. – Сушить твою одежду и приводить тебя в порядок!
- А это... надолго? – Лиза забеспокоилась. – Вообще-то, ко мне должны прийти... Или это я должна уходить... отсюда!
- Не волнуйся! – сказал ее взрослый собеседник. – Твое время... В общем, у тебя его достаточно!
И Лиза не рискнула уточнять, что он имеет в виду.
Далее, инициатор привала сего снова-сызнова подал ей клетчатый плед, а потом отвернулся, присел на корточки и занялся своим рюкзаком. Лиза в этот самый раз не стала раздеваться, а просто, как могла, отжала воду с подола своего платья и, задрав-подняв его повыше, сняла трусики и обмотала бедра полотенцем, тем самым, которое все еще лежало на камне. Снятое белье она отжала и разложила просушиться, несколько в стороне. Девочка закуталась в плед, присела на нагретый солнечными лучами большой плоский камень и теперь уже почувствовала себя почти уютно.
Пока она проделывала все эти манипуляции со своей одеждой, ее странный, но тактичный спутник, по-прежнему сидя к ней спиною, достал из рюкзака нечто вроде походной газовой горелки - такой небольшого размера, с рамочной сеткой-держалкой для посуды. Он расположил ее, в аккурат меж двух камней, на которых можно было бы с удобством присесть, подключил к сему замысловатому устройству портативный газовый баллон, который он достал из того же рюкзака, и разжег огонь. А потом задал ей несколько странный вопрос:
- Лиза, ты кофе будешь?
- Нет уж, спасибо! – ответствовала девочка на это предложение. На секунду ей вспомнился омерзительный вид того «кофе», который в приюте варили из некоего «кофейного» порошка, весьма загадочно-мексиканского происхождения, и разбавляли потом не менее странной субстанцией, отдаленно напоминавшей снятое молоко. Отвратнейший вкус этого приютского пойла припомнился ей со всей ясностью и во всех, так сказать, органолептических подробностях!
Приютского!
В голове вихрем-кинокадрами пронеслись воспоминания этих трех недель. Приют... Отвратительная экзекуция... Побег... И спасение ее, беглянки, отставным армейским врачом, Эллоной Мэйбл...
Вот только... Все это случилось совсем недавно, однако зимой, а вовсе не летом. И было то все совсем не здесь.
Так где же она... сейчас? И что это здесь вообще происходит?
И еще. Где сейчас находится… Элли?
- Ты задаешь себе правильные вопросы, - отозвался на ее мысли тот, кто уже поставил на огонь нечто вроде кофейника и даже откуда-то припас к нему две чашки. – И я очень рад тому, что ты это все... вспомнила. Ты очень сильная. Тебе осталось привести в порядок свои нервы. А для этого, откровенно говоря, лучше кофе ничего еще не придумали!
И вот же самый миг, как только он произнес эти самые слова, тот самый кофейник, который он буквально только что поставил на огонь, как-то странно просвистел-пропел красивую мелодическую фразу. Его владелец, живо снял сей кофейный агрегат с огня и тут же налил из него нечто... совершенно невероятное. В смысле, горячее и ароматное, причем запах его ни капельки не напоминал то самое «грешное пойло» приютского розливу, которое только что примерещилось девочке.
Да, этот странный «дрессировщик в зеленой бандане» налил сей «быстровскипевший» напиток в те самые чашки. Одну из них он протянул Лизе.
- Я... не пью кофе! Сказала же... – буркнула его юная «сокофейница» И добавила довольно жестким, почти агрессивным тоном:
- И я требую объяснений. Где это я сейчас… нахожусь? И что здесь вообще происходит!
- Безобразие! – как-то преувеличенно насмешливо произнес ее визави. – И кофе-то она не пьет, и меня совсем не любит и даже не уважает, а временами еще и ненавидит! И вообще, эта девочка не доверяет никому на свете! Никому, ну… кроме одной милой молодой женщины, отставного военного медика. Ах, нет! – добавил он, усмехнувшись. – С некоторых пор, в этот избранный круг входит один полицейский офицер, помощник шерифа. Кстати, очень даже приличный и в высшей степени приятный молодой человек!
- Это Вы?! – девочка была в шоке. – Но это значит, что...
- Лиза, ты звала Меня, - напомнил ее собеседник. – И Я решил прийти.
- Неужели все это... – Лиза потрясенно покачала головой. – Обычный сон?
- Сон, в который Я пришел, никак уж не может быть обычным, - наставительно произнес Тот, кто не так давно помогал в ее, Лизы, спасении. – Это... скорее реальность, Лиза. Особенная реальность... Довольно тесно связанная с твоей. Например, в твоем мире живет Джампер, тот самый, который с сегодняшнего дня стал твоим другом. Да ты сама все понимаешь, просто тебе хочется... немножко поиграть в недоверие ко мне. Кстати, напрасно.
- Я... – Лиза смущенно опустила глаза. – Я верю... Вам.
- Можно «на ты», - усмехнулся ее Собеседник и снова-сызнова протянув ей чашку, добавил:
- Между прочим, это тот самый «латтэ», который предпочитает твоя Элли. Вот только я предлагаю тебе напиток, приготовленный моими руками. И поверь, то, что я сейчас приготовил это куда как лучше, чем тот его вариант, что ты можешь отведать в той самой забегаловке, у Баддингера, уж ты мне поверь!
- Хорошо! - Лиза протянула руку и взяла предложенную ей чашку. Ее визави с одобрением улыбнулся и наполнил из кофейника другую чашку, для себя. Однако, в его чашке кофе оказался вовсе без молочной «шапочки», что девочку на этот раз уже и не удивило.
Напиток оказался и вправду, изумительно вкусным. Яркий кофейный вкус чуть смягчался сливками. А сахару было ровно столько, чтобы не испортить общее впечатление. Да, в этот раз Лиза оценила, что значит настоящий кофе!
- Я рад, что тебе понравилось, - отозвался на ее эмоции тот, кто приготовил сей чудный напиток. – Думаю, теперь мы вполне можем перейти «на ты», - как-то даже удовлетворенно заметил ее визави, сделав глоток их своей чашки. – Как ты думаешь?
- А это не будет слишком нагло с моей стороны? – встречным вопросом ответила Лиза.
- Если там, в доме Элли ты была искренней, то ничуть, - в тон ей ответил ее взрослый – скорее уж весьма и весьма взрослый! – собеседник. – Ты сказала, что хочешь поверить мне и ждешь знака. Такой знак тебе сойдет? Теперь ты веришь?
- Да, - отозвалась девочка, - я верю.
И тут же спросила:
- Скажите, а все, что сейчас случилось... ну... мое спасение Джампером... Это тоже Вы подстроили? Вам захотелось, чтобы у него был еще один друг?
-Ни в коем случае! – горячо запротестовал тот, кто сугубо честен. Просто потому, что Ему нет никакой нужды лгать! – Ты была совершенно свободна в своих поступках. Ну... в том, плыть тебе или не плыть... И во всем остальном тоже! Я просто решил по возможности исполнить твою... просьбу. В принципе, ты ведь могла и не заплывать так далеко! Так что, ты импровизировала в этом... пространстве. А вместе с тобой, импровизировал и я! Впрочем, лично я рад тому, что теперь у Джампера есть еще один друг среди обычных людей. Ему приятно... Впрочем, не стану скрывать, мне это тоже очень приятно!
- Я тоже рада! – Лиза несколькими глотками допила кофе, а потом спросила о том, что ее особенно интересовало:
- Скажите, а как я могу Вас называть?
- Ты пытаешься быть вежливой из-за того, что чувствуешь свою вину? – вздохнул Вопрошаемый. – Поверь, это излишне. Со мною вообще очень сложно поссориться. Боюсь, тебе это просто не под силу!
Лиза вздохнула с облегчением и ее собеседник тут же улыбнулся.
- Иногда меня зовут Авва, - сказал Он. – Если хочешь, ты можешь называть меня именно так. «Авва» значит «отец». Ну и, в некотором роде, все обстоит именно так. Хорошо?
- Хорошо, Авва! – ответила девочка.
- Там, в доме Элли, ты обращалась ко мне «на ты», - напомнил ее визави. – Мне понравилось. Я буду рад, если ты продолжишь примерно так же.
- Да, Авва, - сказала Лиза. И добавила:
- Прости меня! Элли была права, Ты сделал как лучше для всех. Спасибо за чудо!
- Лиза, - как-то серьезно сказал ее собеседник, - я должен тебя огорчить. Не было никакого чуда. Я просто свел воедино несколько вероятностей. Так, чтобы они начали работать оптимальным образом для нескольких хороших людей. И так, чтобы они же дали шанс исправиться некоторым людям из числа тех, кто много хуже. Я не пытался преодолеть или же отменить свойственное каждому из тех, кто был связан этими незримыми нитями возможностей делать добро. Поэтому, в том, что я сделал, нет ничего по-настоящему чудесного, необычного или невозможного в принципе. Я не отменял чью-то смерть и не дал кому-то жизнь вместо смерти.
- А это не одно и то же? – удивилась Лиза.
- Конечно же нет, - ответил ей Авва со всей серьезностью. И уточнил:
- Смотри. Если просто отменить смерть человека, он всего-навсего останется в живых. Но вряд ли будет этому по-настоящему счастлив. Но если изменить самые обстоятельства его смерти и задать ему иные возможности, иные варианты его дальнейшей жизни, он будет меньше страдать, а возможно, будет счастлив.
- Но разве ты не отменил смерть, когда свел на одной дороге меня и Элли? – удивилась Лиза.
- Я не менял ни ее, ни тебя, - ответил ее собеседник. – Я дал вам шанс изменить друг друга. Да, я хотел этого. Но я не заставлял вас в точности и беспрекословно исполнить мою волю. Элли могла в расстроенных чувствах промчаться мимо человека, попытавшегося укрыться от зимнего ветра, привалившись к стволу большой сосны. А ты и вовсе могла дождаться Элли, когда она вернулась из суда и... убить ее. Убить за предательство. Или же... просто сжечь ее дом, в отместку за все те обиды, которые сама себе же и придумала.
- Авва! Что ты такое говоришь! – Лиза была в ужасе. – Я не могла... Никак не могла убить Элли! Да и она... никогда бы не оставила человека замерзать на улице! Она не такая!
- Ну... Я видел всякое! – возразил ей Авва. – И мне порой случалось обращать «минус» в «плюс», делать отъявленного мерзавца героем. Между прочим, обратную, негативную эволюцию люди вполне охотно проделывают сами. И часто даже с удовольствием.
- Зачем ты так! – Лиза вздохнула. – Не все ведь... такие.
- Ага! – усмехнулся Авва. – Как называть Бога убийцей и истязателем, так это нормально, а как услышать о том, что человек может сам по себе совершить нечто мерзкое, это ужасно!
- Если ты все еще сердишься, - со всей серьезностью напомнила Лиза, - тебе не составит труда узнать, что Элли собирается меня высечь за все мои грехи. Она, вообще-то, говорила, что не сердится на меня, но я... упросила ее. Если хочешь – считай это наказанием мне за все... богохульства. Впрочем, - добавила она, - если ты считаешь это недостаточным, накажи меня сам. Прямо сейчас.
- Лиза, я не причиняю людям боль, - сказал Авва, глядя на нее очень серьезно. – Мне это вовсе не нравится. И я никого никогда не наказывал, что бы ты сама об этом не думала. Иногда я просто не вмешиваюсь. И тогда... люди сами по себе начинают вести себя наихудшим образом. Например, в твоей приютской истории я просто-напросто перестал сдерживать. И тебя, и ту приютскую дамочку, что вещала о моей склонности к садизму в мелких и крупных масштабах. Она начала. Ты продолжила. И все завертелось... не лучшим образом. Хотя могло обернуться вовсе иначе.
- Но ведь я тогда говорила против нее! – не сдавалась Лиза.
- Вот уж не заметил! – Авва даже как-то сокрушенно покачал своей головой. – Ты в тот день просто с раздражением повторила ее же тезисы, снабдив их комментарием в стиле, «Вот, поглядите, какого нелепого кумира для поклонения вы все себе избрали!» Знаешь, если бы я не знал, какая ты на самом деле, не знал твою истинную, внутреннюю суть, я бы сказал, что вы с нею прямо два сапога пара!
- А кто я, Авва? – тихо спросила Лиза. – Кто я там, изнутри самоё себя? Скажи мне. Только честно.
- Ты одна из моих дочерей. Тех, кто живет там, в обычном мире, и делает моё Дело!
Он подчеркнул это слово, сделал паузу и продолжил.
- Именно поэтому, - сказал Он,- я не собираюсь тебя отговаривать или мешать тебе. Даже в той самой вашей... странной затее. В смысле, если ты всерьез считаешь, что это самое «наказание» пойдет вам обеим на пользу, я... просто не стану вам мешать. Даже если не считаю это все, всю вашу «болевую затею» чем-то необходимым. Да, ты вправе делать то, что ты считаешь нужным.
- И огребать последствия неправильных решений, да? – девочка закончила его недосказанную мысль.
- Если вы затеете нечто, что может повредить тебе, я вмешаюсь, - серьезным тоном пообещал ей Авва. – Ну... вмешался же я сегодня, когда ты начала делать глупости с этим твоим «заплывом»!
- Спасибо! – снова сказала Лиза.
- Не стоит благодарностей, - чуть иронично отозвался Авва. – Просто не делай явных глупостей и у меня не прибавится новых поводов для беспокойства.
- Я постараюсь! – улыбнулась Лиза. А потом спросила:
- Авва, а ты можешь... рассказать немного подробнее о том, кто же я такая?
- Прости, нет, - ответил ей Тот, Кто не любит торопить события. – Кое-что ты должна вспомнить сама.
- А те... – Лиза, кажется, начинает о чем-то догадываться. – Те миры, где я бывала когда-то во сне, это...
- Вот видишь! – улыбнулся Авва. – Ты уже начала кое-что припоминать!
- Это было давно, - вздохнула девочка.
- Но ведь это... было! – как-то очень настойчиво обратил ее внимание Авва. – И очень хорошо, что ты все это не забыла!
- Я думала, это просто сны, - сказала Лиза. – Странные сны.
- Пожалуй, я могу кое-что тебе подсказать, - Авва подмигнул ей. – Наверное, так будет честно. Думаю, в одну из ближайших ночей, ты просто снова увидишь сон… Один из тех, снов, которые ты когда-то видела… уже давно. На самом деле, все куда как интереснее, ведь это связано с одной из жизней, которые ты когда-то прожила в телесной форме, в одном из плотных миров. И тогда ты многое поймешь. Ну, а потом… Ты снова вернешься в свой нынешний мир, туда, где живет Элли. Но ты сохранишь увиденное в памяти, осмыслишь все это… И тогда тебе все станет ясно.
- Хорошо, - сказала Лиза. - Я согласна.
Сон Лизы о Море и Спасении
Очнулась девочка от собственного кашля. Она лежала вниз лицом на мужском колене, сплевывая, отхаркивая морскую воду. И чья-то ладонь ощутимо-сурово хлопала ее по спине, помогая ее организму в ходе этого освободительного действа.
Наконец, кашель перестал-прекратился и она на судорожном вдохе произнесла-воскликнула: «Хватит!» Ей тут же отпустили и сразу же помогли подняться.
Когда она, встав на ноги, подняла свои глаза, то увидела перед собою странного мужчину, в джинсовой одежде и странной повязке на голове – кажется, она называется «бандана» - из шелкового зеленого платка, концы которого у ее визави свисали со спины до пояса. Это Лиза увидела просто потому, что за мгновение до этого ее взгляда, мужчина поспешно отвернулся, наверняка для того, чтобы не стеснять девочку лицезрением ее наготы.
- Спа... сибо... – уже на выдохе, и очень искренне, произнесла Лиза. Прозвучало это несколько двусмысленно – неясно было, благодарит ли девочка этого самого мужчину за спасение или же за эту демонстративную молчаливую тактичность.
Мужчина, тем временем, окончательно повернулся к ней спиною и присел на корточки. Оказывается, у его ног помещался средних размеров туристический рюкзак, в котором ему отчего-то позарез захотелось порыться, вот именно сейчас!
Впрочем, он довольно быстро нашел то, что искал. И сразу же подал Лизе этот самый предмет – протянул его из-за спины, по-прежнему тактично не глядя на девочку. В руке его оказалось обычное полотенце – махровое, аккуратно-компактно сложенное, свернутое в тугой рулон и перевязанное. Лиза, смущаясь, приняла сей купальный аксессуар и, дернув-распустив шнурок, развернула его.
- Вытирайся, - мягко сказал ее собеседник-спаситель, по-прежнему не оборачиваясь в сторону девочки.
Лиза в ответ только и пробормотала неопределенно что-то вроде «А-г-г-г-а-а-а!» - стуча зубами, то ли от холода, то ли от пережитого ею потрясения. Ее знобило, и налетевший ветер уже не казался ей, мокрой и продрогшей, таким уж... ласковым и приятно-прохладным, как всего лишь несколько минут тому назад.
Пока она вытиралась, ее спаситель, все еще не глядя на собеседницу, извлек из своего рюкзака – вернее, отсоединил от его боковины – и развернул клетчатый шотландский плед. А потом, опять-таки не глядя, протянул его дрожащей девочке.
- Набрось его, - сказал он. – Ты быстро согреешься и тогда уж сможешь одеться. Давай!
Лиза не заставила себя упрашивать слишком долго и буквально исполнила его просьбу, накинув шотландскую шерсть прямо на голое тело. Она согрелась почти сразу же. И отчего-то улыбнулась, представив себя, так, на секундочку, эдаким шотландским горцем.
- Спасибо! – искренне сказала она. – Вы меня просто спасли!
- Ну... допустим, спас тебя не столько я, сколько Джампер! – как-то странно ответил ее собеседник. И тут же заметил эдаким... нравоучительным тоном:
- А тебе неплохо было бы одеться. Просто, чтобы не смущаться и чувствовать себя более или менее приемлемо. Я пройду вперед, а ты пока что приведешь себя в порядок.
Сказав это, мужчина действительно прошел вперед, подойдя к кромке прибоя, и там уже, стоя почти на грани между морем и сушей, с каким-то явным напряжением посмотрел вдаль. Туда, где среди белых барашков волн мелькал плавник дельфина – похоже, того самого, который доставил Лизу к этому самому берегу каких-то пять минут назад... или даже и того меньше.
Лиза вновь не заставила себя упрашивать. Она последовала данной ей настоятельной рекомендации и подошла к тому самому камню, где оставила свою одежду перед, так сказать, своим эпическим заплывом
Пока девочка приводила себя в порядок, одевалась и сушила волосы выданным ей полотенцем, взрослый собеседник – и по совместительству спаситель! – все так же стоял там, у границы прибоя. Он не отрываясь и не отвлекаясь на всякие мелочи все смотрел вдаль и иногда делал странные жесты руками, как будто посылал резвящемуся в бухте морскому млекопитающему какие-то знаки. Когда Лиза была готова к полноценному общению, она многозначительно кашлянула и тем самым обратила на себя внимание.
- Ты... в порядке? – по-прежнему не оборачиваясь, спросил этот странный субъект в зеленой бандане.
- Да, спасибо! – вежливо ответила девочка. И добавила:
- Вы… очень добры и тактичны. Хорошо, что Вы оказались именно здесь.
- Ну... хоть в чем-то я оказался «тактичным», - ответствовал – именно так! – ее собеседник. Он обернулся к ней и уточнил:
- А насчет «спасибо», скажи это лучше ему!
Он указал на резвящегося поодаль дельфина.
- Вы, наверное, дрессировщик? – спросила Лиза. Она присмотрелась к собеседнику и отметила для себя, что одет он как-то непривычно, скорее даже странно. Джинсовый костюм такого, старого, «ковбойского» стиля дополняли роскошные ковбойские сапоги. Шелковый платок на голове незнакомца (название «бандана» этому занятному головному убору, на самом деле, вряд ли подходило!) то казался просто гладким, такого... глубокого и в то же время яркого оттенка зеленого света, а то переливался, отсвечивая на солнце муаровыми оттенками по зеленому. Глаза ее собеседника, когда он к ней обернулся, были... то ли серые, то ли зеленые, не поймешь. А в аккуратно подстриженной, почти седой бороде пряталась странная, то ли чуточку ироничная, то ли просто добрая улыбка.
Лиза снова подумала, что, наверное, именно так может выглядеть артист «морского цирка», выступающий с дельфинами, морскими котиками, тюленями и прочими млекопитающими Мирового Океана. Такой персонаж запросто привлечет к себе внимание «почтеннейшей публики» и в каком-нибудь Океанариуме или ином «морском шоу».
- Как хорошо, что Вы с Вашим дельфином оказались именно здесь! – искренне восхитилась она. – Вы спасли меня! Без Вас и Вашего дельфина я бы точно не выплыла!
- Ты действительно несколько переоценила свои силы! – как-то очень уж наставительным тоном произнес ее визави. И добавил:
- Кстати, насчет Джампера. Пожалуйста, не обижай его всякими глупыми предположениями. Он вовсе не «мой». Ну, в том смысле, что он вовсе не моя собственность... в обычном смысле этого слова. И он совсем не цирковое животное. Джампер… он просто мой друг. И ему очень приятно было спасти одну маленькую глупую девочку, которая вообразила, будто может переплыть море. Я просто сказал ему, что ты в опасности, и он с удовольствием тебе помог.
- Вы что, понимаете язык дельфинов? – удивилась Лиза.
- Ну, понимаю же я язык людей! – улыбнулся ее визави. – Чем все остальные разумные существа хуже?
- А дельфины действительно разумны? – заинтересовалась Лиза. – Я думала...
- Ой, девочка! – усмехнулся этот загадочный персонаж, только «кажущийся» дрессировщиком. – Радуйся тому, что у Джампера хорошее чувство юмора и немалый опыт общения с людьми! А то бы...
- Вы серьезно? – опешила Лиза. – Ваш дельфин может обидеться?
- А чем же он хуже других мыслящих и чувственных существ? – удивился ее странный собеседник. – Вполне мог бы! Но только не на тебя. Ты ему нравишься!
- Правда? – теперь уже настала очередь Лизы выражать свое удивление.
- Правда, - кивнул он головой со всей возможной серьезностью. И добавил:
- Кстати, я думаю, тебе стоит его поблагодарить. Джамперу будет очень приятно.
- Но он же... там! – Лиза показала неопределенно, примерно в направлении акватории, где дельфин только что исполнил красивое сальто, намекнув на то, что ей теперь вовсе не хочется просто так вот плыть «по воле волн» и даже без спасательного круга!
- Ну, хорошо, я провожу тебя! – произнес этот странный... персонаж – то ли сумасшедший ученый из калифорнийского сериала, то ли и вправду, «отставной козы дрессировщик»… Пардон, тренер какого-то загадочного дельфинария!
Он взял ее за руку и... не то, чтобы заставил шагнуть в воду. Просто придал ей этим пожатием уверенность сделать это.
Они вдвоем дошли до места, где Лизе было уже почти по пояс. Вся нижняя часть ее платья, естественно, вымокла, да не просто вымокла, она теперь уже стелилась-надувалась по поверхности воды, однако, Лизу это уже вовсе не смущало. Ну, еще бы! Ведь ей было обещано знакомство с неким особым дельфином, да еще и ее личным спасателем! С тем, кто был то ли просто ручным существом, то ли настоящим другом этого загадочного мужчины в ковбойском костюме и с зеленым, муарового шелка, платком на голове.
Друг-спасатель приплыл сразу. Выставил из воды свою огромную голову – прямо макушкой, вернее, круглым углублением-отверстием дыхальца. Потом поднял голову выше, так, что стали видны его глаза и длинный... нос-пасть Посмотрел на нее каким-то веселым – именно это слово! – взглядом. А потом...
На Лизу изнутри обрушился целый ворох странных ощущений. Ни тепло, ни свежая прохлада... Нечто иное, то, что суть и одно, и другое, и... третье, четвертое, пятое... в добавок, многое-многое другое, причем, одновременно и сразу.
И еще... было это странное ощущение мягких вибраций... откуда-то из области сердца. От нее, от Лизы... ему в ответ. И казалось, что... ее собеседник по этому «внутреннему» общению всецело одобряет и поддерживает такие эмоции своей визави. Что он с нею полностью и безоговорочно согласен.
И Лиза сказала «Спасибо!», одновременно и своим голосом и этими странными «вибрациями изнутри». И ей показалось, что ее китообразный собеседник остался доволен этим.
- Молодец! – одобрительно произнес тот, кто все еще держал ее за руку. И добавил нечто... странное:
- А теперь... Ты можешь его обнять!
Он отпустил руку Лизы и девочка, наклонившись к самой воде, прижалась к упругой коже, обхватив-обняв голову этого загадочного морского существа и даже... позволила себе коснуться ее губами. Ему, Джамперу, это, несомненно, понравилось, а сама Лиза была в полном восторге от таких... необычных впечатлений. Она на несколько секунд замерла так, обняв своего нового друга, а потом с сожалением его отпустила. Дельфин как-то очень аккуратно скользнул в сторону и почти бесшумно ушел под воду. А вынырнув уже чуть ли не в сотне метров, на глубине акватории, показал им двоим очередной эффектный трюк – прыжок с вращением всего своего тела вокруг линии нос-хвост и исчезновением в пучинах морских волн почти без всплеска, как будто Джампер и впрямь был артистом морского цирка!
- Красиво! – прошептала Лиза и, взглянув на того, кто стоял с нею рядом в воде, сказала: - Спасибо Вам!
- Мне приятна твоя благодарность, - отозвался он, по-прежнему с этой своей мягкой, чуть-чуть ироничной улыбкой в бороде. – И я ее с удовольствием принимаю!
- Я Вас... обидела? – Лиза смутилась. – Простите, я не хотела.
- Не знаю, не знаю! – ирония в словах ее собеседника становилась все заметнее. Однако он высказал и кое-что вполне разумное и логичное! – Давай-ка вернемся на берег. Мне кажется, нам с тобою есть о чем поговорить!
Лиза озадаченно покачала головой, но ничего не сказала ему в ответ.
Они вышли на берег, и там, на суше, ветер снова-сызнова набросился на Лизу, холодя ее тело под платьем, вымокшем почти что до пояса снизу, а также на ее груди.
Надо отметить, что собеседника, похоже, факт наличия на его теле промокшей одежды нисколько не обеспокоил. В отличие от самой Лизы.
- Придется разбить здесь бивуак! – улыбаясь, заметил этот ее товарищ по принятию своеобразных морских процедур. – Сушить твою одежду и приводить тебя в порядок!
- А это... надолго? – Лиза забеспокоилась. – Вообще-то, ко мне должны прийти... Или это я должна уходить... отсюда!
- Не волнуйся! – сказал ее взрослый собеседник. – Твое время... В общем, у тебя его достаточно!
И Лиза не рискнула уточнять, что он имеет в виду.
Далее, инициатор привала сего снова-сызнова подал ей клетчатый плед, а потом отвернулся, присел на корточки и занялся своим рюкзаком. Лиза в этот самый раз не стала раздеваться, а просто, как могла, отжала воду с подола своего платья и, задрав-подняв его повыше, сняла трусики и обмотала бедра полотенцем, тем самым, которое все еще лежало на камне. Снятое белье она отжала и разложила просушиться, несколько в стороне. Девочка закуталась в плед, присела на нагретый солнечными лучами большой плоский камень и теперь уже почувствовала себя почти уютно.
Пока она проделывала все эти манипуляции со своей одеждой, ее странный, но тактичный спутник, по-прежнему сидя к ней спиною, достал из рюкзака нечто вроде походной газовой горелки - такой небольшого размера, с рамочной сеткой-держалкой для посуды. Он расположил ее, в аккурат меж двух камней, на которых можно было бы с удобством присесть, подключил к сему замысловатому устройству портативный газовый баллон, который он достал из того же рюкзака, и разжег огонь. А потом задал ей несколько странный вопрос:
- Лиза, ты кофе будешь?
- Нет уж, спасибо! – ответствовала девочка на это предложение. На секунду ей вспомнился омерзительный вид того «кофе», который в приюте варили из некоего «кофейного» порошка, весьма загадочно-мексиканского происхождения, и разбавляли потом не менее странной субстанцией, отдаленно напоминавшей снятое молоко. Отвратнейший вкус этого приютского пойла припомнился ей со всей ясностью и во всех, так сказать, органолептических подробностях!
Приютского!
В голове вихрем-кинокадрами пронеслись воспоминания этих трех недель. Приют... Отвратительная экзекуция... Побег... И спасение ее, беглянки, отставным армейским врачом, Эллоной Мэйбл...
Вот только... Все это случилось совсем недавно, однако зимой, а вовсе не летом. И было то все совсем не здесь.
Так где же она... сейчас? И что это здесь вообще происходит?
И еще. Где сейчас находится… Элли?
- Ты задаешь себе правильные вопросы, - отозвался на ее мысли тот, кто уже поставил на огонь нечто вроде кофейника и даже откуда-то припас к нему две чашки. – И я очень рад тому, что ты это все... вспомнила. Ты очень сильная. Тебе осталось привести в порядок свои нервы. А для этого, откровенно говоря, лучше кофе ничего еще не придумали!
И вот же самый миг, как только он произнес эти самые слова, тот самый кофейник, который он буквально только что поставил на огонь, как-то странно просвистел-пропел красивую мелодическую фразу. Его владелец, живо снял сей кофейный агрегат с огня и тут же налил из него нечто... совершенно невероятное. В смысле, горячее и ароматное, причем запах его ни капельки не напоминал то самое «грешное пойло» приютского розливу, которое только что примерещилось девочке.
Да, этот странный «дрессировщик в зеленой бандане» налил сей «быстровскипевший» напиток в те самые чашки. Одну из них он протянул Лизе.
- Я... не пью кофе! Сказала же... – буркнула его юная «сокофейница» И добавила довольно жестким, почти агрессивным тоном:
- И я требую объяснений. Где это я сейчас… нахожусь? И что здесь вообще происходит!
- Безобразие! – как-то преувеличенно насмешливо произнес ее визави. – И кофе-то она не пьет, и меня совсем не любит и даже не уважает, а временами еще и ненавидит! И вообще, эта девочка не доверяет никому на свете! Никому, ну… кроме одной милой молодой женщины, отставного военного медика. Ах, нет! – добавил он, усмехнувшись. – С некоторых пор, в этот избранный круг входит один полицейский офицер, помощник шерифа. Кстати, очень даже приличный и в высшей степени приятный молодой человек!
- Это Вы?! – девочка была в шоке. – Но это значит, что...
- Лиза, ты звала Меня, - напомнил ее собеседник. – И Я решил прийти.
- Неужели все это... – Лиза потрясенно покачала головой. – Обычный сон?
- Сон, в который Я пришел, никак уж не может быть обычным, - наставительно произнес Тот, кто не так давно помогал в ее, Лизы, спасении. – Это... скорее реальность, Лиза. Особенная реальность... Довольно тесно связанная с твоей. Например, в твоем мире живет Джампер, тот самый, который с сегодняшнего дня стал твоим другом. Да ты сама все понимаешь, просто тебе хочется... немножко поиграть в недоверие ко мне. Кстати, напрасно.
- Я... – Лиза смущенно опустила глаза. – Я верю... Вам.
- Можно «на ты», - усмехнулся ее Собеседник и снова-сызнова протянув ей чашку, добавил:
- Между прочим, это тот самый «латтэ», который предпочитает твоя Элли. Вот только я предлагаю тебе напиток, приготовленный моими руками. И поверь, то, что я сейчас приготовил это куда как лучше, чем тот его вариант, что ты можешь отведать в той самой забегаловке, у Баддингера, уж ты мне поверь!
- Хорошо! - Лиза протянула руку и взяла предложенную ей чашку. Ее визави с одобрением улыбнулся и наполнил из кофейника другую чашку, для себя. Однако, в его чашке кофе оказался вовсе без молочной «шапочки», что девочку на этот раз уже и не удивило.
Напиток оказался и вправду, изумительно вкусным. Яркий кофейный вкус чуть смягчался сливками. А сахару было ровно столько, чтобы не испортить общее впечатление. Да, в этот раз Лиза оценила, что значит настоящий кофе!
- Я рад, что тебе понравилось, - отозвался на ее эмоции тот, кто приготовил сей чудный напиток. – Думаю, теперь мы вполне можем перейти «на ты», - как-то даже удовлетворенно заметил ее визави, сделав глоток их своей чашки. – Как ты думаешь?
- А это не будет слишком нагло с моей стороны? – встречным вопросом ответила Лиза.
- Если там, в доме Элли ты была искренней, то ничуть, - в тон ей ответил ее взрослый – скорее уж весьма и весьма взрослый! – собеседник. – Ты сказала, что хочешь поверить мне и ждешь знака. Такой знак тебе сойдет? Теперь ты веришь?
- Да, - отозвалась девочка, - я верю.
И тут же спросила:
- Скажите, а все, что сейчас случилось... ну... мое спасение Джампером... Это тоже Вы подстроили? Вам захотелось, чтобы у него был еще один друг?
-Ни в коем случае! – горячо запротестовал тот, кто сугубо честен. Просто потому, что Ему нет никакой нужды лгать! – Ты была совершенно свободна в своих поступках. Ну... в том, плыть тебе или не плыть... И во всем остальном тоже! Я просто решил по возможности исполнить твою... просьбу. В принципе, ты ведь могла и не заплывать так далеко! Так что, ты импровизировала в этом... пространстве. А вместе с тобой, импровизировал и я! Впрочем, лично я рад тому, что теперь у Джампера есть еще один друг среди обычных людей. Ему приятно... Впрочем, не стану скрывать, мне это тоже очень приятно!
- Я тоже рада! – Лиза несколькими глотками допила кофе, а потом спросила о том, что ее особенно интересовало:
- Скажите, а как я могу Вас называть?
- Ты пытаешься быть вежливой из-за того, что чувствуешь свою вину? – вздохнул Вопрошаемый. – Поверь, это излишне. Со мною вообще очень сложно поссориться. Боюсь, тебе это просто не под силу!
Лиза вздохнула с облегчением и ее собеседник тут же улыбнулся.
- Иногда меня зовут Авва, - сказал Он. – Если хочешь, ты можешь называть меня именно так. «Авва» значит «отец». Ну и, в некотором роде, все обстоит именно так. Хорошо?
- Хорошо, Авва! – ответила девочка.
- Там, в доме Элли, ты обращалась ко мне «на ты», - напомнил ее визави. – Мне понравилось. Я буду рад, если ты продолжишь примерно так же.
- Да, Авва, - сказала Лиза. И добавила:
- Прости меня! Элли была права, Ты сделал как лучше для всех. Спасибо за чудо!
- Лиза, - как-то серьезно сказал ее собеседник, - я должен тебя огорчить. Не было никакого чуда. Я просто свел воедино несколько вероятностей. Так, чтобы они начали работать оптимальным образом для нескольких хороших людей. И так, чтобы они же дали шанс исправиться некоторым людям из числа тех, кто много хуже. Я не пытался преодолеть или же отменить свойственное каждому из тех, кто был связан этими незримыми нитями возможностей делать добро. Поэтому, в том, что я сделал, нет ничего по-настоящему чудесного, необычного или невозможного в принципе. Я не отменял чью-то смерть и не дал кому-то жизнь вместо смерти.
- А это не одно и то же? – удивилась Лиза.
- Конечно же нет, - ответил ей Авва со всей серьезностью. И уточнил:
- Смотри. Если просто отменить смерть человека, он всего-навсего останется в живых. Но вряд ли будет этому по-настоящему счастлив. Но если изменить самые обстоятельства его смерти и задать ему иные возможности, иные варианты его дальнейшей жизни, он будет меньше страдать, а возможно, будет счастлив.
- Но разве ты не отменил смерть, когда свел на одной дороге меня и Элли? – удивилась Лиза.
- Я не менял ни ее, ни тебя, - ответил ее собеседник. – Я дал вам шанс изменить друг друга. Да, я хотел этого. Но я не заставлял вас в точности и беспрекословно исполнить мою волю. Элли могла в расстроенных чувствах промчаться мимо человека, попытавшегося укрыться от зимнего ветра, привалившись к стволу большой сосны. А ты и вовсе могла дождаться Элли, когда она вернулась из суда и... убить ее. Убить за предательство. Или же... просто сжечь ее дом, в отместку за все те обиды, которые сама себе же и придумала.
- Авва! Что ты такое говоришь! – Лиза была в ужасе. – Я не могла... Никак не могла убить Элли! Да и она... никогда бы не оставила человека замерзать на улице! Она не такая!
- Ну... Я видел всякое! – возразил ей Авва. – И мне порой случалось обращать «минус» в «плюс», делать отъявленного мерзавца героем. Между прочим, обратную, негативную эволюцию люди вполне охотно проделывают сами. И часто даже с удовольствием.
- Зачем ты так! – Лиза вздохнула. – Не все ведь... такие.
- Ага! – усмехнулся Авва. – Как называть Бога убийцей и истязателем, так это нормально, а как услышать о том, что человек может сам по себе совершить нечто мерзкое, это ужасно!
- Если ты все еще сердишься, - со всей серьезностью напомнила Лиза, - тебе не составит труда узнать, что Элли собирается меня высечь за все мои грехи. Она, вообще-то, говорила, что не сердится на меня, но я... упросила ее. Если хочешь – считай это наказанием мне за все... богохульства. Впрочем, - добавила она, - если ты считаешь это недостаточным, накажи меня сам. Прямо сейчас.
- Лиза, я не причиняю людям боль, - сказал Авва, глядя на нее очень серьезно. – Мне это вовсе не нравится. И я никого никогда не наказывал, что бы ты сама об этом не думала. Иногда я просто не вмешиваюсь. И тогда... люди сами по себе начинают вести себя наихудшим образом. Например, в твоей приютской истории я просто-напросто перестал сдерживать. И тебя, и ту приютскую дамочку, что вещала о моей склонности к садизму в мелких и крупных масштабах. Она начала. Ты продолжила. И все завертелось... не лучшим образом. Хотя могло обернуться вовсе иначе.
- Но ведь я тогда говорила против нее! – не сдавалась Лиза.
- Вот уж не заметил! – Авва даже как-то сокрушенно покачал своей головой. – Ты в тот день просто с раздражением повторила ее же тезисы, снабдив их комментарием в стиле, «Вот, поглядите, какого нелепого кумира для поклонения вы все себе избрали!» Знаешь, если бы я не знал, какая ты на самом деле, не знал твою истинную, внутреннюю суть, я бы сказал, что вы с нею прямо два сапога пара!
- А кто я, Авва? – тихо спросила Лиза. – Кто я там, изнутри самоё себя? Скажи мне. Только честно.
- Ты одна из моих дочерей. Тех, кто живет там, в обычном мире, и делает моё Дело!
Он подчеркнул это слово, сделал паузу и продолжил.
- Именно поэтому, - сказал Он,- я не собираюсь тебя отговаривать или мешать тебе. Даже в той самой вашей... странной затее. В смысле, если ты всерьез считаешь, что это самое «наказание» пойдет вам обеим на пользу, я... просто не стану вам мешать. Даже если не считаю это все, всю вашу «болевую затею» чем-то необходимым. Да, ты вправе делать то, что ты считаешь нужным.
- И огребать последствия неправильных решений, да? – девочка закончила его недосказанную мысль.
- Если вы затеете нечто, что может повредить тебе, я вмешаюсь, - серьезным тоном пообещал ей Авва. – Ну... вмешался же я сегодня, когда ты начала делать глупости с этим твоим «заплывом»!
- Спасибо! – снова сказала Лиза.
- Не стоит благодарностей, - чуть иронично отозвался Авва. – Просто не делай явных глупостей и у меня не прибавится новых поводов для беспокойства.
- Я постараюсь! – улыбнулась Лиза. А потом спросила:
- Авва, а ты можешь... рассказать немного подробнее о том, кто же я такая?
- Прости, нет, - ответил ей Тот, Кто не любит торопить события. – Кое-что ты должна вспомнить сама.
- А те... – Лиза, кажется, начинает о чем-то догадываться. – Те миры, где я бывала когда-то во сне, это...
- Вот видишь! – улыбнулся Авва. – Ты уже начала кое-что припоминать!
- Это было давно, - вздохнула девочка.
- Но ведь это... было! – как-то очень настойчиво обратил ее внимание Авва. – И очень хорошо, что ты все это не забыла!
- Я думала, это просто сны, - сказала Лиза. – Странные сны.
- Пожалуй, я могу кое-что тебе подсказать, - Авва подмигнул ей. – Наверное, так будет честно. Думаю, в одну из ближайших ночей, ты просто снова увидишь сон… Один из тех, снов, которые ты когда-то видела… уже давно. На самом деле, все куда как интереснее, ведь это связано с одной из жизней, которые ты когда-то прожила в телесной форме, в одном из плотных миров. И тогда ты многое поймешь. Ну, а потом… Ты снова вернешься в свой нынешний мир, туда, где живет Элли. Но ты сохранишь увиденное в памяти, осмыслишь все это… И тогда тебе все станет ясно.
- Хорошо, - сказала Лиза. - Я согласна.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Посторонний. Беглянка
12.
Вечер. Посвящение и Наказание.
Когда Лиза вошла в комнату, она, естественно, первым делом повернула выключатель – там, на стене, возле входа, слева. И первое, что бросилось ей в глаза, это стопка форменной одежды.
Той самой одежды.
Ах, да… миссис Эллона Мэйбл выложила ей, так сказать, полный комплект. К примеру, форменное пальто Принстаунского приюта было аккуратно сложено вдоль - от воротника вниз единой складкой пополам - и наброшено на спинку стула. И даже те самые «казенно-приютские» полусапожки условно зимнего образца стояли рядом с тем же стулом – стояли и даже блестели!
Да, вся прежняя ее «приютская амуниция» была вычищена, выглажена и вообще приведена в полнейший порядок и имела теперь надлежащий уставной вид – хоть сейчас на муниципальный парад!
Лиза не поленилась и подняла с полу свою приютскую обувку, осмотрела ее. Да, по ходу последнего выхода – вернее, побега! – полусапожки были донельзя испакощены, известью на заднем дворе приюта, потом слякотью на обочине дороги, однако, Элли старательно отмыла их от дорожной грязи и даже начистила до блеска! Ладно, хотя бы не стала отдавать их в ремонт – слегка, на полдюйма разошедшийся шов боковины правого полусапога оставался в своем прежнем, отверсто-дырчатом виде.
Ну, Слава Тебе, Господи, хотя бы этим вопросом ее Старшая заморачиваться не стала! Что несколько успокаивало.
Нет, Лиза ни секунды не сомневалась в том, что миссис Эллона Мэйбл приняла ее под свою опеку, как говорится, всерьез и навсегда – зря, что ли, она добивалась судебного решения о судьбе одной приютской девчонки! Решения, принятого совсем недавно, состоявшегося в ее, Эллоны Мэйбл, пользу. Вернее… принятого на пользу им обеим.
Впрочем, девочка прекрасно понимала, что весь этот спектакль, исполняемый в этот вечер ими обеими - с двух сторон встречно и совместно! – просто создает иллюзию. Забавную иллюзию свободы для Лизы вернуться обратно в приют – даром, что она оттуда сама же и сбежала! И все-таки, сам факт, что ей сейчас предстоит переодеться в принесенную для нее одежду, производил на нее некое жутковатое и пугающее впечатление.
Однако делать нечего! Ведь, собственно, чья была идея? Вот то-то же!
В общем… Как-то так!
Девочка вздохнула. Да, теперь придется сменить уже привычное ей домашнее одеяние на то… прежнее. Все в точности так, как они договорились. И спорить не о чем.
Между прочим, один из ее домашних комплектов белья исчез! Это Лиза выяснила, открыв-проверив шкаф. И еще… ее любимое платье в шотландскую клетку – вернее, одно из детских платьев самой Эллоны Мэйбл, с самого начала презентованное воспитаннице! – также отсутствовало. И это, откровенно говоря, весьма и весьма обнадеживало. Значит, все идет по сценарию, идею которого в самых общих чертах, несколько раньше придумала она сама, Лиза Лир. Ну, и как видно, хлопоты по его реализации частично взяла на себя сама хозяйка дома сего!
А значит…
Одной беглой приютской девчонке тоже полагается отыграть свою роль. А для этого ей придется, так сказать, сменить свой образ внешнего выражения личности… временно.
Насчет временности перевоплощения. Во всяком случае, Лизе очень хотелось надеяться именно на такой вариант.
В общем и целом, можно сказать, что время пришло. Пора уже, как говорится, снимать штаны… ну и все прочее тоже.
Так Лиза и поступила. Разделась донага, по возможности аккуратно складывая на постель нынешнюю свою домашнюю одежду – джинсы, клетчатую рубашку… а дальше и все остальное подряд, предмет за предметом. Ну а потом она, с тяжким вздохом, взялась за приютское белье. Чистое, выглаженное – даже кое-где заботливо заштопанное! И… омерзительное.
Господи… Как же ей было противно натягивать на свое тело это… Как будто бы она и впрямь, возвращалась в прежнюю приютскую мреть, облекаясь в ту самую одежду!
И все-таки… Лиза показала свой характер. Она оделась в полную свою прежнюю форму – ту самую, которая была на ней тогда, в Рождественскую ночь! И даже обулась в ту самую обувь. А потом надела сверху еще и приютское форменное пальто – как будто и впрямь собиралась вернуться под власть приютских проповедниц. Снова вздохнула и… решительно двинулась к выходу из своей комнаты и далее по дому, туда, где ее, наверняка, уже ждали…
Проходя мимо зеркала в холле, девочка не удержалась и поглядела на себя – как сегодня смотрится на ней то, что она носила несколько лет прежде того. И теперь ей стало страшно. Неужто, это все когда-то было?
Но ведь этот ее нудный кошмар повседневного существования в приюте… Он ведь уже закончился, правда? В смысле, закончился… совсем-совсем и навсегда?
Ведь миссис Эллона Мэйбл пообещала, что придуманный девочкой спектакль зачеркнет ее, Лизы, прошлое. И дай-то Бог, чтобы все далее случилось так, именно и в точности!
Лиза ускорила свой шаг. Она почти взбежала вверх по лестнице и остановилась отдышаться только возле двери кабинета своей Старшей. Переждала немного, выровняла дыхание, а потом решительно повернула ручку двери, открыла-распахнула ее и шагнула через порог.
Миссис Эллона Мэйбл ждала ее, стоя на середине комнаты. Окинула свою воспитанницу внимательным взглядом, потом удовлетворенно кивнула головой и шагнула навстречу. Положила свои руки на плечи девочки и улыбнулась ей, печально и смущенно.
- Ты готова? – спросила она.
- Да, я готова, Элли! – ответила Лиза и даже кивнула головою в знак искреннего подтверждения своих слов.
- Не струсишь? – мягкая улыбка молодой женщины обозначила сочувствие.
Вместо ответа, Лиза потянулась к ее руке и коснулась губами кожи – там, куда уж дотянулась. Ее Лизы Старшая окончательно смутилась, убрала свои пальцы с плеч своей воспитанницы. А потом взяла ее за руку.
- Пойдем! - сказала она.
В гостиной все было ожидаемо. В комнате горел полный свет, был разожжен камин. Небольшой журнальный столик был отодвинут к стене, и на нем лежало множество предметов, пока еще вовсе неизвестного предназначения, истинное понимание смысла наличия-присутствия которых, наверняка, было еще впереди.
Миссис Эллона Мэйбл жестом приказала своей воспитаннице подойти к двум креслам, обращенным друг к другу. Лиза подчинилась и в полном смущении смотрела на то, как ее Старшая прикрыла за ними дверь и шагнула туда, где стояла девочка.
- Тебе неудобно… в пальто! – сказала молодая женщина. – Позволь мне…
Миссис Эллона Мэйбл сама сняла с нее верхнюю одежду – совершенно излишнюю и бессмысленную здесь, в доме. А потом… небрежно швырнула приютское пальто в сторону на пол. И жестом пригласила девочку присаживаться в кресло. Лиза приняла сие невербальное предложение, а ее Старшая тут же последовала примеру своей воспитанницы, устроившись в соседнем кресле, прямо напротив девочки.
- Ты хотела… что-то мне рассказать, - напомнила ей миссис Эллона Мэйбл.
- Да, Элли! – Лиза снова кивнула головою. А потом сделала паузу и продолжила:
- Элли… Я призналась тебе в тех преступлениях, которые я совершила… в твоем доме.
- В нашем доме, - покачала головой ее Старшая.
- Да… прости меня! – Лиза смутилась и тут же пояснила:
- Но тогда… Я не считала этот дом своим. Пожалуйста, не обижайся!
- Ладно, проехали! – подытожила ее Старшая. – Мы отвлеклись. Продолжай, пожалуйста!
- Я все сказала, Элли, - тихим голосом откликнулась ее воспитанница. – Еще в прошлый раз. Вчера… Ну, когда ты вынесла мне… приговор. Пятьдесят розог. И сегодня ты обещала его исполнить, - уточнила-напомнила она.
- Не так быстро! – поморщилась ее Старшая. – Для начала… Давай-ка мы с тобою кое-что уточним.
- Конечно, Элли! – кивнула девочка.
- Ты признала себя виновной, - напомнила ее Старшая. – Напомни мне, в чем именно ты считаешь себя виноватой?
- Два побега, оскорбления в твой адрес и… кража, - напомнила Лиза. – И это не считая богохульства и побега из приюта, - уточнила она. – Ведь именно с этого началось… то, что началось.
- За богохульство ты была наказана, - не согласилась с нею хозяйка дома сего. – И по ходу этого наказания ты не просто получила сполна, но даже излишне. Так что, в этой части ты мне неподсудна, - напомнила ей миссис Эллона Мэйбл.
- Хорошо, - Лиза искренне улыбнулась ей в ответ.
- Насчет твоего побега из приюта… Даже не напоминай мне! – ее Старшая обозначила искреннее возмущение лицом и голосом своим. – Я могу только благословлять эту идею и благодарить тебя за то, что ты решилась ее осуществить.
- Я… рада! – смущенно улыбнулась Лиза.
- Что касается твоего побега от меня, то он был вызван недоразумением, - миссис Эллона Мэйбл продолжила оправдательную речь о своей воспитаннице. – И второй твой вчерашний побег… тем более!
- Ты прощаешь меня? Ну… в смысле, за это? – девочка смутилась еще больше. И почему-то добавила:
- Спасибо…
- По этим пунктам обвинения ты оправдана, - категорически заявила ее Старшая. И добавила многозначительным тоном:
- Полностью.
- Хорошо, - снова отозвалась ее воспитанница.
- Насчет оскорблений, - продолжила миссис Эллона Мээйбл. – Ты не позволила себе ни слова, ни полслова… ни даже какого-то жеста оскорбительного рода, - сказала она. – Я в жизни никогда бы не догадалась о твоих дурных мыслях обо мне, если бы ты сама не призналась в этом и подробно не поведала бы мне о них… Согласись, Лиза, это смягчающее обстоятельство!
- Но я… все равно виновна, - отозвалась девочка. И добавила:
- А еще ведь… кража…
- Ты украла деньги на побег, - возразила ее Старшая. – Причем, ровно столько, чтобы тебе хватило на самое первое время! А ведь ты могла забрать у меня куда больше!
- Но я ведь… все равно все это украла, все эти… твои деньги! – напомнила ей Лиза. И уточнила:
- Скажи мне, Элли, а за такую… кражу… Твои родители… ну, например… Разве они бы тебя простили?
- Ни в коем случае! – сказала ее взрослая собеседница. – За такое… меня бы обязательно наказали. И если бы курс оплаты за содеянное составил бы просто один к одному, без добавки… Я имела бы все основания считать, что еще легко отделалась! Собственно, именно поэтому я вчера и сказала о том, что обязана тебя наказать… ну, телесно. Хотя…
Миссис Эллона Мэйбл снова вздохнула, обозначив тем самым свои сомнения. Было видно, что она все еще колеблется в своей решимости исполнить то, что ранее уже было решено, причем, решено ими обеими.
- Элли… Я попросила тебя воспитывать меня в точности так, как воспитывали тебя саму, - сказала Лиза. – Твои родители… Они воспитали тебя так, что мне остается только восхищаться… И тобою, и ими тоже! И надеяться на то, что ты со мною справишься… не хуже, чем это получилось у них!
Стоит заметить, что девочка сейчас просто напомнила ей вчерашнее, однако миссис Эллона Мэйбл отчего-то поморщилась. Впрочем, она не стала с нею спорить и просто вежливо и молча выслушала заявление своей воспитанницы до конца. А потом…
Молодая женщина покачала головой и ответила на едва ли не восторженный спич девочки, оказавшейся в ее доме при столь странных обстоятельствах и, похоже, имеющей более чем радужные представления о временах детства ее Старшей.
- Ты знаешь, Лиза, - вздохнув, сказала она, - я не в восторге от некоторых тогдашних обстоятельств моего воспитания. И я, откровенно говоря, вовсе не желаю тебе чего-нибудь… в подобном же роде!
- Но ты ведь… Ты лучшая, кого я знаю! – в запальчивости воскликнула девочка. – А это значит, что тебя воспитывали правильно!
- Мне задавали жесткую… даже жестокую систему запретов, - ответила ее Старшая. – За их нарушение меня сурово наказывали. Так, чтобы после наказания я не посмела совершить что-нибудь подобное.
- Но ведь это… сработало? – Лиза улыбнулась своей воспитательнице. Эдак, с пониманием и даже ободряюще.
- Ну… Как сказать… В принципе, система координат, с поощрениями и наказаниями, это основа любого воспитания. Вопрос в том, что именно стоит поощрять и за что именно наказывать. А также в том, как именно следует делать и то, и другое.
Эти слова миссис Эллона Мэйбл произнесла каким-то очень уж серьезным тоном, и даже безо всяких признаков улыбки на лице.
- Твои родители поступали с тобою как-то… жестоко? – голос девочки дрогнул.
- Скорее жестко, - ответила ее Старшая. – Если я совершала какие-то проступки, со мною не церемонились.
Она замолчала, а потом вздохнула и решительно подвинула кресло в сторону своей визави – почти вплотную к ней. Молодая женщина взяла свою воспитанницу за руки, очень внимательно и серьезно посмотрела ей в глаза.
Девочка не отвела свой взгляд, всем своим видом обозначив некую храбрость… вернее, отважную решительность в части готовности отыграть до конца избранную ею роль. Что она готова претерпеть любые «старорежимные» суровости, лишь бы хоть немного стать похожей на свою Старшую, которую девочка, вне всякого сомнения, выбрала себе образцом для подражания.
Миссис Эллона Мэйбл снова-сызнова тяжело вздохнула, продемонстрировав своей воспитаннице тот факт, что лично она от такого решительного выбора с ее стороны совершенно не в восторге.
- Лиза, - сказала она, - Я все понимаю. Ты чувствуешь, как я значима для тебя. И ты сейчас решила: «Буду такой, как Элли!» Я правильно поняла?
- Да, - смутилась Лиза. – Но это… Разве это так уж плохо?
- Лиза, девочка моя! – молодая женщина пыталась объяснить ей нечто значимое, но, кажется, не находила для этого нужных слов. – Ты не такая, как я. Ты совсем другая! Ты вовсе не обязана подражать мне. И тебе не стоит идти теми же путями, в части обучения… и уж тем более, воспитания. Да и не получится у нас с тобою… в точности так.
- Почему?
Лиза взглянула на нее требовательно, едва ли не с укором.
- Просто потому, что есть разные… сказки о воспитании, - ответила ее Старшая. - Внутри одной из них, кстати, ты уже успела побывать. Знаешь… Это была такая сказка о благости воспитания на основе жестких догм и правил религиозного рода… Ну и тому подобных заморочек. Когда «святые сестры», благостно вещающие истины духовного мира, добрым словом своим и личным благим примером наставляют на путь истины девочек, внушая им почтение и любовь к Богу. Ты уже прошла курс подобного воспитания в достаточном объеме. И, как я поняла, от этой сказки ты была совсем не в восторге.
- Но… тебя ведь воспитывали иначе, - Лиза заметно стушевалась, однако вовсе не думала снижать напор, вызывая свою Старшую на откровенность. – И я решила, что тебе так будет легче, привычнее поступать со мною именно так… В общем, так, как воспитывали тебя саму. Вот…
- К тому же, ты видишь перед собою результат такого… воспитания, как говорится, наглядный и достоверный! – молодая женщина подытожила ее заявление и многозначительно усмехнулась:
- Так?
- Так, - девочка на секунду потупила очи долу, а после снова посмотрела ей в глаза. Почти что с дерзостью. – А что? Ты будешь с этим спорить?
- Ты почти логична в своих рассуждениях, - Эллона кивнула в знак своего условного согласия с ее мнением. – Но… видишь ли, моя девочка, как правило, то, что случилось… ну или произошло после чего-то, вовсе не обязательно имело это самое что-то своей первопричиной. В жизни, гораздо чаще, все бывает сложнее…
- Объясни! – глаза юной собеседницы отнюдь не просили. Они требовали.
- Охотно! – миссис Эллона Мэйбл очаровательно улыбнулась ей. – Видишь ли, моя дорогая девочка… Дело в том, что меня воспитывали внутри другой педагогической сказки… или легенды. О традиционном патриархальном воспитании. Такими… народными, простыми средствами. Ремень, прут и прочее… подручное. В том числе, оплеухи.
Произнеся это слово, молодая женщина как-то странно, многозначительно усмехнулась – так, что девочка поежилась.
Лиза на секунду снова потупила взор, а потом опять подняла на нее свой взгляд.
- Ты вправе применять ко мне и… такое! – сказала она весьма решительным тоном – хотя голос ее при этом и дрогнул! – Я полностью тебе доверяю! И я не обижусь! Ну… я постараюсь не обидеться… на тебя…
- Спасибо, моя дорогая! Я постараюсь… не прибегать к суровостям излишнего рода!
Так сказала ее, Лизы, Старшая. А после…
Молодая женщина позволила себе странный жест. Подняла руки своей воспитанницы выше – сразу же и обе, держа за пальцы. И чуточку нагнулась, в явном желании обозначить на них свой поцелуй. Возможно, даже и не один.
Не вышло. Ну… просто она столкнулась с неожиданным препятствием. Прямо лоб в лоб.
Столкнулась… Не то, чтобы больно, но все-таки, достаточно чувствительно. До смущенной улыбки на лице. Вернее, на двух лицах сразу.
- Ты… первая! – шепнула Лиза.
И, только получив ожидаемое, девочка позволила себе сделать в отношении своей Старшей, нечто подобное и откровенное. Лиза поцеловала пальцы на ее руках, каждый в отдельности. Исполнив этот жест доверительной и нежной ласки, девочка подняла глаза на свою воспитательницу и, получив одобрительный кивок с ее стороны, с облегчением улыбнулась. Синхронно, то есть вместе, прямо и в точности с адресатом этого своего знака внимания - почти что интимного.
- Ну что… значит, не рассорились? – спросила ее миссис Эллона Мэйбл.
- Нет! – решительно заявила Лиза.
После чего, она была притянута в объятия своей Старшей.
Миссис Эллона Мэйбл не отпустила девочку – она просто вытащила ее из кресла и заставила перейти-присесть на диван, стоявший чуть поодаль, у стены. Молодая женщина там снова обняла ее. Впрочем, Лиза вовсе и не думала ей сопротивляться.
- Спасибо, Элли! – сказала она, тоже не отпуская от себя свою Старшую. – Ты… лучшая!
Ее собеседница усмехнулась.
- Ну и что приятнее? – тихо спросила она свою воспитанницу. – Обнимашки или же… оплеушки?
- Обнимашки… с тобой! – уточнила Лиза, обозначив на теле своей взрослой собеседницы именно их, точно, четко и недвусмысленно. И получила в ответ еще одну порцию… того же самого.
Через несколько минут тактильной нежности миссис Эллона Мэйбл все-таки отпустила от себя свою воспитанницу и, задав короткую дистанцию доверия – короткую, но не интимно-обнимательную! – посмотрела на свою воспитанницу более чем серьезно.
- Ну и как мне теперь быть, дорогая моя? – осведомилась она. – Как мне теперь выстегивать ту самую девочку, которую я только что обнимала?
- Не знаю… - растерялась Лиза. А потом ляпнула наобум, с дурацкой улыбкой на лице своем. В смысле, в точности зная, что говорит сейчас глупость, причем заведомо желая выразить ее словами:
- Наверное… Легко, не торопясь и с удовольствием!
- Господи, Лиза! – ее взрослая собеседница даже отшатнулась от девочки, произносящей столь странные речи. – Да что ты такое несешь! Уму непостижимо!
Она отвернулась. Лиза тяжело вздохнула и снова обняла ее, прижавшись к своей Старшей сбоку.
- Прости меня! – сказала она. И добавила виноватым голосом:
- Глупая шутка, да?
- Лиза, милая! Этим вообще нельзя шутить! – воскликнула молодая женщина, возвращая ей свое внимание. – Если кому-то доставляет удовольствие сечь ребенка… Это недопустимо. Это просто ужасно! Так нельзя!
- Прости… - отозвалась на ее возмущение девочка. – Но… Там, в приюте, когда меня стегали… Мисс Бэнглс делала это с удовольствием. Я это видела… И я решила, что это так у всех… кто наказывает. Что это нормально. Ой…
Лиза смутилась… едва ли не напугалась, услышав и увидев, как именно молодая женщина отреагировала на эти ее слова. Миссис Эллона Мэйбл стиснула зубы, прошептала-прорычала что-то невнятное, сжала кулаки. В общем, всем своим видом обозначила свою готовность устроить хорошую взбучку – то ли любому, кто имеет неосторожность придерживаться столь специфических взглядов на воспитание детей, то ли… тому, вернее, той, кто поимела глупость все это ей рассказать.
Девочка вздрогнула, но не разомкнула своих объятий. Ее Старшая снова тяжело вздохнула и повернулась обратно к своей воспитаннице, отстранила ее от себя, снова положила ей руки на плечи.
- Лиза, - сказала она, - я все время боялась того, что ты начнешь меня сравнивать с ними. Мол, я такая же дрянь, как они! И ты это сейчас сделала… Зачем?
- Элли! – Лиза горячо запротестовала. – Я не имела в виду ничего дурного! Ничего не хотела сказать против тебя! Пойми, если кто-то посмеет угрожать мне поркой… Кто-то другой, не ты… Я буду драться с ними, не позволю им делать со мною ничего подобного! Но ты… совсем другое дело! Тебе можно! Но только тебе! И никому больше!
- Лиза, девочка моя… - миссис Эллона Мэйбл хотела что-то сказать, однако ее воспитанница продолжила, горячо и взволнованно, не обращая никакого внимания на то, что ведет себя при этом крайне непочтительно, по отношению к своей Старшей. Да попросту невежливо!
- Элли! Ты вправе делать со мною все, что ты посчитаешь нужным! – заявила она со всей возможной горячностью. – Это я так решила! Сама! Поступай со мною так, как поступали с тобою твои родители! Если ты сочтешь это правильным…
- А если нет? – жестко спросила ее воспитательница. – Если я считаю, что эта сказка - про традиционное воспитание… Она ничуть не лучше той, из которой ты ко мне сбежала?
- Тебя… обижали твои же собственные родители?
Голос Лизы дрогнул.
- Хороший вопрос! – ответила ее Старшая, посмотрев ей прямо в глаза, без улыбки на лице. И осведомилась:
- Ты хочешь знать, как именно меня воспитывали, и почему я… такая, какой ты… имела неосторожность меня полюбить?
- Я… полюбила тебя такую, какая ты есть, - тихо напомнила ей девочка. – И я дала тебе власть поступать со мною так, ты посчитаешь нужным. Если ты считаешь, что должна вести себя со мною иначе, не так, как воспитывали тебя… Я не настаиваю, делай так, как ты решишь! Но мне, все-таки… Да, мне хотелось бы узнать, как это было… с тобою!
- Я расскажу, - согласилась ее воспитательница. – Кто знает, может быть, тогда… ты поймешь меня.
- Конечно же, Элли! – девочка с готовностью кивнула.
Ее Старшая убрала руки с плеч своей воспитанницы и покачала головою, как бы в сомнении.
- Знаешь, Лиза, - начала она, - мне, откровенно говоря, трудно в чем-то упрекнуть моих родителей. Они заботились обо мне, как могли. Объективно… они сделали для меня очень много. Отец… занимался обработкой дерева, у него была лесопилка… Потом он ее продал, перед тем, как уехать. А мама… она была местным врачом. В чем-то я пошла по ее стопам. К тому же, в конце-концов, я училась на врача за их счет. Поверь мне, моя дорогая, это было вовсе недешево!
- Но это было потом, когда ты уже выросла, - заметила девочка. – А в детстве твоем… было что-то, что тебя сильно обидело, да?
- Ну… если смотреть объективно, в детстве со мною обращались очень даже хорошо, - не согласилась ее Старшая. – Особенно, если сравнивать с моими сверстниками-однокашниками, - уточнила она, дополнив слова свои странной усмешкой. – Наказывали меня только за те провинности, которые становились известными моим родителям. Ну, по мере того, как они становились им известными. При этом, ложь, - подчеркнула молодая женщина, - наказывалась особо, дополнительными ударами, жесткими и по самым чувствительным местам, - эти слова она выделила особо и Лиза поёжилась, - в особой манере. Это называлось «пробрать», - уточнила рассказывающая.
Девочка снова вздрогнула и кивнула в знак условного понимания только что сказанного ею.
Миссис Эллона Мэйбл с явным удовольствием кивнула, отметив реакцию своей воспитанницы на ее слова, и продолжила.
- В общем, - сказала она, - я получала только за проступки, ставшие достоянием гласности. Между прочим, простое умолчание вовсе не считалось ложью, - сразу же заметила она. – Меня несколько раз наказывали за то, что я пыталась отрицать факты моего участия в проказах моих друзей-приятелей или пыталась подать ситуацию очередных наших тогдашних подвигов, - миссис Эллона Мэйбл выделила это слово легкой иронией, - иначе, чем было на самом деле. Наверняка, мне всыпали бы и в том случае, если бы я попыталась свалить вину на тех, с кем совместно мы тогда совершали наши… геройства. Но я никогда не пряталась за спинами моих друзей. Всегда отвечала за свое сама, так что повода к такому наказанию своим родителям я ни разу не давала.
Законная гордость, с которой ее Старшая произнесла эти самые слова, произвела на девочку сильное впечатление. Тем не менее, Лиза позволила себе кое-что уточнить.
- А разве твоих… друзей, - она смущенной улыбкой обозначила это слово, но миссис Эллона Мэйбл кивком головы своей подтверждали, что все правильно, и что ее воспитанница имеет право говорить об этом именно так! – их разве наказывали как-то иначе? В смысле, не так, как тебя?
- Ну… кого как! – пожала плечами ее воспитательница. И тут же поведала девочке нечто… жутковатое:
- Просто… в некоторых семьях было принято сечь детей всех подряд, от мала до велика, иногда даже не выясняя, в точности и досконально, кто из них провинился и в чем конкретно. Их обычно пороли вечером в пятницу или в субботу, это где уж как было заведено. Иногда порознь, за закрытыми дверями, каждого отдельно. А иногда… и на глазах друг у друга.
- Кошмар… - пролепетала Лиза.
Девочка была в шоке. Она коротким движением сама поймала кисти рук своей Старшей, нервно сжала их, а потом умоляюще на нее посмотрела, как бы чуточку снизу.
Миссис Эллона Мэйбл ответила на ее жест таким же пожатием, а потом смущенно улыбнулась.
- Нет-нет, моя девочка! – сказала она. – Мои родители ничего похожего на это себе не позволяли вовсе! За что я им весьма благодарна!
- Но твои друзья! – девочка была возмущена. – Неужто, родители их совсем не любили? Зачем они с ними поступали… вот так вот…
Она замолчала и потупила очи долу.
- Жестоко, - договорила за нее Старшая. И Лиза торопливо кивнула головою, подтверждая ее правоту.
Миссис Эллона Мэйбл коротким пожатием рук своей воспитательницы вернула себе ее внимание в стиле «глаза в глаза», а потом пояснила, точно и жестко – едва ли не жестче, чем все прежнее.
- Родители любили их, - сказала она, - возможно и ничуть не меньше, чем любили меня мои мама и папа. Просто… Я была у моих родителей единственным ребенком. В этом мы, кстати, с тобою похожи, - обратила она внимание своей воспитанницы, и Лиза смущенно кивнула. – По этой причине мои родители имели на меня куда больше времени. К тому же… они, наверняка, винили себя в том, что я расту у них одна, без братьев и сестер. В других семьях детей было по двое-трое, а то и больше. И следить за всеми их проступками, наказывая по каждому поводу каждого… Это, конечно, было чересчур обременительно. Куда как легче было раздать всем детям, нагрешившим за неделю, сразу, оптом, всем в один день!
- Но ты только что сказала, что часто их секли… даже безо всякой вины! – не сдавалась девочка. – Зачем так?
Миссис Эллона Мэйбл вздохнула, улыбнувшись ей, эдак иронически.
- Видишь ли, - сказала она, - ребенок в большой семье… Да не поротый… На фоне всех остальных, он смотрелся бы эдакой «белой вороной». Его просто бы не поняли… И родители, и другие дети в той же семье. Тот факт, что какое-то дитя не имело за неделю никаких проступков, означал бы, что ребенок попросту изловчился сокрыть свои реальные провинности, оставив их в умолчаниях. К твоему сведению, чаще всего так и бывало. Поэтому, в больших семьях действовало негласное правило. Если родители выбирали для лупцовки своих чад конкретный день недели, то получали «на орехи» все. Возможно, те, кто остался незамеченным в значимых проступках, получал порцию «березовой каши» несколько меньшую, чем те, кого уличили в чем-то более серьезном. Но в таких семьях секли всех детей. И это было нормально, - уточнила молодая женщина. И тут же добавила:
- По тем временам.
- А тебя… - Лиза недоговорила.
- Да, лично у меня таких «субботних приключений» не случалось, - подтвердила ее Старшая. – Но это вовсе не значит, что мне не доставалось вполне сопоставимо с моими одноклассниками, отнюдь! – заявила она. И Лиза услышала, что слова ее воспитательницы прозвучали с некими странными нотками, едва ли не с гордостью! – Я, вообще-то, в детстве избегала общений подобного рода - как, мол, кого родители накануне лупили-поучали, уму-разуму научали! Как говорится, через задние ворота, да хлестом с присвистом! В отличие от моих сверстниц, которые не стеснялись говорить обо всем этом между собой.
- Для них это было поводом для какой-то гордости? – смущенно улыбаясь, спросила Лиза. И сразу же уточнила:
- Ну, как бы это доказывало их отвагу, смелость и терпение, да?
Миссис Эллона Мэйбл покачала головой.
- Видишь ли, моя девочка, - ответила она, - наказания такого рода… которые были в ходу у нас, во времена моего детства… Это и вправду очень больно. Ничего приятного, ты уж мне поверь! Впрочем…
Молодая женщина снова вздохнула и погладила девочку по щеке.
- Поверь, ты сама все почувствуешь… там, - она как-то странно посмотрела на Лизу – в стиле «за плечо и вниз»! – отчего девочка вся зарделась, уловив смысл весьма и весьма прозрачного намека. – И все вопросы у тебя сразу же отпадут сами собой! Ты все поймешь. В таких делах нет ничего доходчивее личного опыта… особого рода. У тебя не будет тогда никакого удивления тем фактом, что мы, во времена нашего детства, старались всячески избегать всего-такого!
Лиза потупила очи долу. Ее взрослая собеседница улыбнулась девочке и продолжила.
- Так вот, в один прекрасный, - она выделила это слово такой… специфической иронией, - понедельник, когда мы переодевались для очередного раунда наших спортивных игр, одна из моих одноклассниц, непонятно зачем, затеяла разговор именно на такую тему. Ну, о том, кому в прошедший уик-энд «досталось на орехи» и как именно. Она позволила себе весьма невежливый выпад в мою сторону, мол, нашу Элли, наверное, всерьез и не лупцевали-то ни разу!
- И что же ты с нею сделала? – Лиза заинтересовалась, прекрасно зная о том, что ее воспитательница в подобных случаях обидчикам спуску не давала!
- Ничего я с нею не сделала такого… непотребного! – ответила ее, Лизы, Старшая. – Просто…
Она усмехнулась, эдак многозначительно, и продолжила.
- Я просто повернулась к ней спиною и молча заголила свою «пятую точку». Не более того. Как раз накануне, отец прописал мне ижицу, за мои очередные подвиги и выкрутасы. В общем… Там было на что посмотреть-полюбоваться!
Вечер. Посвящение и Наказание.
Когда Лиза вошла в комнату, она, естественно, первым делом повернула выключатель – там, на стене, возле входа, слева. И первое, что бросилось ей в глаза, это стопка форменной одежды.
Той самой одежды.
Ах, да… миссис Эллона Мэйбл выложила ей, так сказать, полный комплект. К примеру, форменное пальто Принстаунского приюта было аккуратно сложено вдоль - от воротника вниз единой складкой пополам - и наброшено на спинку стула. И даже те самые «казенно-приютские» полусапожки условно зимнего образца стояли рядом с тем же стулом – стояли и даже блестели!
Да, вся прежняя ее «приютская амуниция» была вычищена, выглажена и вообще приведена в полнейший порядок и имела теперь надлежащий уставной вид – хоть сейчас на муниципальный парад!
Лиза не поленилась и подняла с полу свою приютскую обувку, осмотрела ее. Да, по ходу последнего выхода – вернее, побега! – полусапожки были донельзя испакощены, известью на заднем дворе приюта, потом слякотью на обочине дороги, однако, Элли старательно отмыла их от дорожной грязи и даже начистила до блеска! Ладно, хотя бы не стала отдавать их в ремонт – слегка, на полдюйма разошедшийся шов боковины правого полусапога оставался в своем прежнем, отверсто-дырчатом виде.
Ну, Слава Тебе, Господи, хотя бы этим вопросом ее Старшая заморачиваться не стала! Что несколько успокаивало.
Нет, Лиза ни секунды не сомневалась в том, что миссис Эллона Мэйбл приняла ее под свою опеку, как говорится, всерьез и навсегда – зря, что ли, она добивалась судебного решения о судьбе одной приютской девчонки! Решения, принятого совсем недавно, состоявшегося в ее, Эллоны Мэйбл, пользу. Вернее… принятого на пользу им обеим.
Впрочем, девочка прекрасно понимала, что весь этот спектакль, исполняемый в этот вечер ими обеими - с двух сторон встречно и совместно! – просто создает иллюзию. Забавную иллюзию свободы для Лизы вернуться обратно в приют – даром, что она оттуда сама же и сбежала! И все-таки, сам факт, что ей сейчас предстоит переодеться в принесенную для нее одежду, производил на нее некое жутковатое и пугающее впечатление.
Однако делать нечего! Ведь, собственно, чья была идея? Вот то-то же!
В общем… Как-то так!
Девочка вздохнула. Да, теперь придется сменить уже привычное ей домашнее одеяние на то… прежнее. Все в точности так, как они договорились. И спорить не о чем.
Между прочим, один из ее домашних комплектов белья исчез! Это Лиза выяснила, открыв-проверив шкаф. И еще… ее любимое платье в шотландскую клетку – вернее, одно из детских платьев самой Эллоны Мэйбл, с самого начала презентованное воспитаннице! – также отсутствовало. И это, откровенно говоря, весьма и весьма обнадеживало. Значит, все идет по сценарию, идею которого в самых общих чертах, несколько раньше придумала она сама, Лиза Лир. Ну, и как видно, хлопоты по его реализации частично взяла на себя сама хозяйка дома сего!
А значит…
Одной беглой приютской девчонке тоже полагается отыграть свою роль. А для этого ей придется, так сказать, сменить свой образ внешнего выражения личности… временно.
Насчет временности перевоплощения. Во всяком случае, Лизе очень хотелось надеяться именно на такой вариант.
В общем и целом, можно сказать, что время пришло. Пора уже, как говорится, снимать штаны… ну и все прочее тоже.
Так Лиза и поступила. Разделась донага, по возможности аккуратно складывая на постель нынешнюю свою домашнюю одежду – джинсы, клетчатую рубашку… а дальше и все остальное подряд, предмет за предметом. Ну а потом она, с тяжким вздохом, взялась за приютское белье. Чистое, выглаженное – даже кое-где заботливо заштопанное! И… омерзительное.
Господи… Как же ей было противно натягивать на свое тело это… Как будто бы она и впрямь, возвращалась в прежнюю приютскую мреть, облекаясь в ту самую одежду!
И все-таки… Лиза показала свой характер. Она оделась в полную свою прежнюю форму – ту самую, которая была на ней тогда, в Рождественскую ночь! И даже обулась в ту самую обувь. А потом надела сверху еще и приютское форменное пальто – как будто и впрямь собиралась вернуться под власть приютских проповедниц. Снова вздохнула и… решительно двинулась к выходу из своей комнаты и далее по дому, туда, где ее, наверняка, уже ждали…
Проходя мимо зеркала в холле, девочка не удержалась и поглядела на себя – как сегодня смотрится на ней то, что она носила несколько лет прежде того. И теперь ей стало страшно. Неужто, это все когда-то было?
Но ведь этот ее нудный кошмар повседневного существования в приюте… Он ведь уже закончился, правда? В смысле, закончился… совсем-совсем и навсегда?
Ведь миссис Эллона Мэйбл пообещала, что придуманный девочкой спектакль зачеркнет ее, Лизы, прошлое. И дай-то Бог, чтобы все далее случилось так, именно и в точности!
Лиза ускорила свой шаг. Она почти взбежала вверх по лестнице и остановилась отдышаться только возле двери кабинета своей Старшей. Переждала немного, выровняла дыхание, а потом решительно повернула ручку двери, открыла-распахнула ее и шагнула через порог.
Миссис Эллона Мэйбл ждала ее, стоя на середине комнаты. Окинула свою воспитанницу внимательным взглядом, потом удовлетворенно кивнула головой и шагнула навстречу. Положила свои руки на плечи девочки и улыбнулась ей, печально и смущенно.
- Ты готова? – спросила она.
- Да, я готова, Элли! – ответила Лиза и даже кивнула головою в знак искреннего подтверждения своих слов.
- Не струсишь? – мягкая улыбка молодой женщины обозначила сочувствие.
Вместо ответа, Лиза потянулась к ее руке и коснулась губами кожи – там, куда уж дотянулась. Ее Лизы Старшая окончательно смутилась, убрала свои пальцы с плеч своей воспитанницы. А потом взяла ее за руку.
- Пойдем! - сказала она.
В гостиной все было ожидаемо. В комнате горел полный свет, был разожжен камин. Небольшой журнальный столик был отодвинут к стене, и на нем лежало множество предметов, пока еще вовсе неизвестного предназначения, истинное понимание смысла наличия-присутствия которых, наверняка, было еще впереди.
Миссис Эллона Мэйбл жестом приказала своей воспитаннице подойти к двум креслам, обращенным друг к другу. Лиза подчинилась и в полном смущении смотрела на то, как ее Старшая прикрыла за ними дверь и шагнула туда, где стояла девочка.
- Тебе неудобно… в пальто! – сказала молодая женщина. – Позволь мне…
Миссис Эллона Мэйбл сама сняла с нее верхнюю одежду – совершенно излишнюю и бессмысленную здесь, в доме. А потом… небрежно швырнула приютское пальто в сторону на пол. И жестом пригласила девочку присаживаться в кресло. Лиза приняла сие невербальное предложение, а ее Старшая тут же последовала примеру своей воспитанницы, устроившись в соседнем кресле, прямо напротив девочки.
- Ты хотела… что-то мне рассказать, - напомнила ей миссис Эллона Мэйбл.
- Да, Элли! – Лиза снова кивнула головою. А потом сделала паузу и продолжила:
- Элли… Я призналась тебе в тех преступлениях, которые я совершила… в твоем доме.
- В нашем доме, - покачала головой ее Старшая.
- Да… прости меня! – Лиза смутилась и тут же пояснила:
- Но тогда… Я не считала этот дом своим. Пожалуйста, не обижайся!
- Ладно, проехали! – подытожила ее Старшая. – Мы отвлеклись. Продолжай, пожалуйста!
- Я все сказала, Элли, - тихим голосом откликнулась ее воспитанница. – Еще в прошлый раз. Вчера… Ну, когда ты вынесла мне… приговор. Пятьдесят розог. И сегодня ты обещала его исполнить, - уточнила-напомнила она.
- Не так быстро! – поморщилась ее Старшая. – Для начала… Давай-ка мы с тобою кое-что уточним.
- Конечно, Элли! – кивнула девочка.
- Ты признала себя виновной, - напомнила ее Старшая. – Напомни мне, в чем именно ты считаешь себя виноватой?
- Два побега, оскорбления в твой адрес и… кража, - напомнила Лиза. – И это не считая богохульства и побега из приюта, - уточнила она. – Ведь именно с этого началось… то, что началось.
- За богохульство ты была наказана, - не согласилась с нею хозяйка дома сего. – И по ходу этого наказания ты не просто получила сполна, но даже излишне. Так что, в этой части ты мне неподсудна, - напомнила ей миссис Эллона Мэйбл.
- Хорошо, - Лиза искренне улыбнулась ей в ответ.
- Насчет твоего побега из приюта… Даже не напоминай мне! – ее Старшая обозначила искреннее возмущение лицом и голосом своим. – Я могу только благословлять эту идею и благодарить тебя за то, что ты решилась ее осуществить.
- Я… рада! – смущенно улыбнулась Лиза.
- Что касается твоего побега от меня, то он был вызван недоразумением, - миссис Эллона Мэйбл продолжила оправдательную речь о своей воспитаннице. – И второй твой вчерашний побег… тем более!
- Ты прощаешь меня? Ну… в смысле, за это? – девочка смутилась еще больше. И почему-то добавила:
- Спасибо…
- По этим пунктам обвинения ты оправдана, - категорически заявила ее Старшая. И добавила многозначительным тоном:
- Полностью.
- Хорошо, - снова отозвалась ее воспитанница.
- Насчет оскорблений, - продолжила миссис Эллона Мээйбл. – Ты не позволила себе ни слова, ни полслова… ни даже какого-то жеста оскорбительного рода, - сказала она. – Я в жизни никогда бы не догадалась о твоих дурных мыслях обо мне, если бы ты сама не призналась в этом и подробно не поведала бы мне о них… Согласись, Лиза, это смягчающее обстоятельство!
- Но я… все равно виновна, - отозвалась девочка. И добавила:
- А еще ведь… кража…
- Ты украла деньги на побег, - возразила ее Старшая. – Причем, ровно столько, чтобы тебе хватило на самое первое время! А ведь ты могла забрать у меня куда больше!
- Но я ведь… все равно все это украла, все эти… твои деньги! – напомнила ей Лиза. И уточнила:
- Скажи мне, Элли, а за такую… кражу… Твои родители… ну, например… Разве они бы тебя простили?
- Ни в коем случае! – сказала ее взрослая собеседница. – За такое… меня бы обязательно наказали. И если бы курс оплаты за содеянное составил бы просто один к одному, без добавки… Я имела бы все основания считать, что еще легко отделалась! Собственно, именно поэтому я вчера и сказала о том, что обязана тебя наказать… ну, телесно. Хотя…
Миссис Эллона Мэйбл снова вздохнула, обозначив тем самым свои сомнения. Было видно, что она все еще колеблется в своей решимости исполнить то, что ранее уже было решено, причем, решено ими обеими.
- Элли… Я попросила тебя воспитывать меня в точности так, как воспитывали тебя саму, - сказала Лиза. – Твои родители… Они воспитали тебя так, что мне остается только восхищаться… И тобою, и ими тоже! И надеяться на то, что ты со мною справишься… не хуже, чем это получилось у них!
Стоит заметить, что девочка сейчас просто напомнила ей вчерашнее, однако миссис Эллона Мэйбл отчего-то поморщилась. Впрочем, она не стала с нею спорить и просто вежливо и молча выслушала заявление своей воспитанницы до конца. А потом…
Молодая женщина покачала головой и ответила на едва ли не восторженный спич девочки, оказавшейся в ее доме при столь странных обстоятельствах и, похоже, имеющей более чем радужные представления о временах детства ее Старшей.
- Ты знаешь, Лиза, - вздохнув, сказала она, - я не в восторге от некоторых тогдашних обстоятельств моего воспитания. И я, откровенно говоря, вовсе не желаю тебе чего-нибудь… в подобном же роде!
- Но ты ведь… Ты лучшая, кого я знаю! – в запальчивости воскликнула девочка. – А это значит, что тебя воспитывали правильно!
- Мне задавали жесткую… даже жестокую систему запретов, - ответила ее Старшая. – За их нарушение меня сурово наказывали. Так, чтобы после наказания я не посмела совершить что-нибудь подобное.
- Но ведь это… сработало? – Лиза улыбнулась своей воспитательнице. Эдак, с пониманием и даже ободряюще.
- Ну… Как сказать… В принципе, система координат, с поощрениями и наказаниями, это основа любого воспитания. Вопрос в том, что именно стоит поощрять и за что именно наказывать. А также в том, как именно следует делать и то, и другое.
Эти слова миссис Эллона Мэйбл произнесла каким-то очень уж серьезным тоном, и даже безо всяких признаков улыбки на лице.
- Твои родители поступали с тобою как-то… жестоко? – голос девочки дрогнул.
- Скорее жестко, - ответила ее Старшая. – Если я совершала какие-то проступки, со мною не церемонились.
Она замолчала, а потом вздохнула и решительно подвинула кресло в сторону своей визави – почти вплотную к ней. Молодая женщина взяла свою воспитанницу за руки, очень внимательно и серьезно посмотрела ей в глаза.
Девочка не отвела свой взгляд, всем своим видом обозначив некую храбрость… вернее, отважную решительность в части готовности отыграть до конца избранную ею роль. Что она готова претерпеть любые «старорежимные» суровости, лишь бы хоть немного стать похожей на свою Старшую, которую девочка, вне всякого сомнения, выбрала себе образцом для подражания.
Миссис Эллона Мэйбл снова-сызнова тяжело вздохнула, продемонстрировав своей воспитаннице тот факт, что лично она от такого решительного выбора с ее стороны совершенно не в восторге.
- Лиза, - сказала она, - Я все понимаю. Ты чувствуешь, как я значима для тебя. И ты сейчас решила: «Буду такой, как Элли!» Я правильно поняла?
- Да, - смутилась Лиза. – Но это… Разве это так уж плохо?
- Лиза, девочка моя! – молодая женщина пыталась объяснить ей нечто значимое, но, кажется, не находила для этого нужных слов. – Ты не такая, как я. Ты совсем другая! Ты вовсе не обязана подражать мне. И тебе не стоит идти теми же путями, в части обучения… и уж тем более, воспитания. Да и не получится у нас с тобою… в точности так.
- Почему?
Лиза взглянула на нее требовательно, едва ли не с укором.
- Просто потому, что есть разные… сказки о воспитании, - ответила ее Старшая. - Внутри одной из них, кстати, ты уже успела побывать. Знаешь… Это была такая сказка о благости воспитания на основе жестких догм и правил религиозного рода… Ну и тому подобных заморочек. Когда «святые сестры», благостно вещающие истины духовного мира, добрым словом своим и личным благим примером наставляют на путь истины девочек, внушая им почтение и любовь к Богу. Ты уже прошла курс подобного воспитания в достаточном объеме. И, как я поняла, от этой сказки ты была совсем не в восторге.
- Но… тебя ведь воспитывали иначе, - Лиза заметно стушевалась, однако вовсе не думала снижать напор, вызывая свою Старшую на откровенность. – И я решила, что тебе так будет легче, привычнее поступать со мною именно так… В общем, так, как воспитывали тебя саму. Вот…
- К тому же, ты видишь перед собою результат такого… воспитания, как говорится, наглядный и достоверный! – молодая женщина подытожила ее заявление и многозначительно усмехнулась:
- Так?
- Так, - девочка на секунду потупила очи долу, а после снова посмотрела ей в глаза. Почти что с дерзостью. – А что? Ты будешь с этим спорить?
- Ты почти логична в своих рассуждениях, - Эллона кивнула в знак своего условного согласия с ее мнением. – Но… видишь ли, моя девочка, как правило, то, что случилось… ну или произошло после чего-то, вовсе не обязательно имело это самое что-то своей первопричиной. В жизни, гораздо чаще, все бывает сложнее…
- Объясни! – глаза юной собеседницы отнюдь не просили. Они требовали.
- Охотно! – миссис Эллона Мэйбл очаровательно улыбнулась ей. – Видишь ли, моя дорогая девочка… Дело в том, что меня воспитывали внутри другой педагогической сказки… или легенды. О традиционном патриархальном воспитании. Такими… народными, простыми средствами. Ремень, прут и прочее… подручное. В том числе, оплеухи.
Произнеся это слово, молодая женщина как-то странно, многозначительно усмехнулась – так, что девочка поежилась.
Лиза на секунду снова потупила взор, а потом опять подняла на нее свой взгляд.
- Ты вправе применять ко мне и… такое! – сказала она весьма решительным тоном – хотя голос ее при этом и дрогнул! – Я полностью тебе доверяю! И я не обижусь! Ну… я постараюсь не обидеться… на тебя…
- Спасибо, моя дорогая! Я постараюсь… не прибегать к суровостям излишнего рода!
Так сказала ее, Лизы, Старшая. А после…
Молодая женщина позволила себе странный жест. Подняла руки своей воспитанницы выше – сразу же и обе, держа за пальцы. И чуточку нагнулась, в явном желании обозначить на них свой поцелуй. Возможно, даже и не один.
Не вышло. Ну… просто она столкнулась с неожиданным препятствием. Прямо лоб в лоб.
Столкнулась… Не то, чтобы больно, но все-таки, достаточно чувствительно. До смущенной улыбки на лице. Вернее, на двух лицах сразу.
- Ты… первая! – шепнула Лиза.
И, только получив ожидаемое, девочка позволила себе сделать в отношении своей Старшей, нечто подобное и откровенное. Лиза поцеловала пальцы на ее руках, каждый в отдельности. Исполнив этот жест доверительной и нежной ласки, девочка подняла глаза на свою воспитательницу и, получив одобрительный кивок с ее стороны, с облегчением улыбнулась. Синхронно, то есть вместе, прямо и в точности с адресатом этого своего знака внимания - почти что интимного.
- Ну что… значит, не рассорились? – спросила ее миссис Эллона Мэйбл.
- Нет! – решительно заявила Лиза.
После чего, она была притянута в объятия своей Старшей.
Миссис Эллона Мэйбл не отпустила девочку – она просто вытащила ее из кресла и заставила перейти-присесть на диван, стоявший чуть поодаль, у стены. Молодая женщина там снова обняла ее. Впрочем, Лиза вовсе и не думала ей сопротивляться.
- Спасибо, Элли! – сказала она, тоже не отпуская от себя свою Старшую. – Ты… лучшая!
Ее собеседница усмехнулась.
- Ну и что приятнее? – тихо спросила она свою воспитанницу. – Обнимашки или же… оплеушки?
- Обнимашки… с тобой! – уточнила Лиза, обозначив на теле своей взрослой собеседницы именно их, точно, четко и недвусмысленно. И получила в ответ еще одну порцию… того же самого.
Через несколько минут тактильной нежности миссис Эллона Мэйбл все-таки отпустила от себя свою воспитанницу и, задав короткую дистанцию доверия – короткую, но не интимно-обнимательную! – посмотрела на свою воспитанницу более чем серьезно.
- Ну и как мне теперь быть, дорогая моя? – осведомилась она. – Как мне теперь выстегивать ту самую девочку, которую я только что обнимала?
- Не знаю… - растерялась Лиза. А потом ляпнула наобум, с дурацкой улыбкой на лице своем. В смысле, в точности зная, что говорит сейчас глупость, причем заведомо желая выразить ее словами:
- Наверное… Легко, не торопясь и с удовольствием!
- Господи, Лиза! – ее взрослая собеседница даже отшатнулась от девочки, произносящей столь странные речи. – Да что ты такое несешь! Уму непостижимо!
Она отвернулась. Лиза тяжело вздохнула и снова обняла ее, прижавшись к своей Старшей сбоку.
- Прости меня! – сказала она. И добавила виноватым голосом:
- Глупая шутка, да?
- Лиза, милая! Этим вообще нельзя шутить! – воскликнула молодая женщина, возвращая ей свое внимание. – Если кому-то доставляет удовольствие сечь ребенка… Это недопустимо. Это просто ужасно! Так нельзя!
- Прости… - отозвалась на ее возмущение девочка. – Но… Там, в приюте, когда меня стегали… Мисс Бэнглс делала это с удовольствием. Я это видела… И я решила, что это так у всех… кто наказывает. Что это нормально. Ой…
Лиза смутилась… едва ли не напугалась, услышав и увидев, как именно молодая женщина отреагировала на эти ее слова. Миссис Эллона Мэйбл стиснула зубы, прошептала-прорычала что-то невнятное, сжала кулаки. В общем, всем своим видом обозначила свою готовность устроить хорошую взбучку – то ли любому, кто имеет неосторожность придерживаться столь специфических взглядов на воспитание детей, то ли… тому, вернее, той, кто поимела глупость все это ей рассказать.
Девочка вздрогнула, но не разомкнула своих объятий. Ее Старшая снова тяжело вздохнула и повернулась обратно к своей воспитаннице, отстранила ее от себя, снова положила ей руки на плечи.
- Лиза, - сказала она, - я все время боялась того, что ты начнешь меня сравнивать с ними. Мол, я такая же дрянь, как они! И ты это сейчас сделала… Зачем?
- Элли! – Лиза горячо запротестовала. – Я не имела в виду ничего дурного! Ничего не хотела сказать против тебя! Пойми, если кто-то посмеет угрожать мне поркой… Кто-то другой, не ты… Я буду драться с ними, не позволю им делать со мною ничего подобного! Но ты… совсем другое дело! Тебе можно! Но только тебе! И никому больше!
- Лиза, девочка моя… - миссис Эллона Мэйбл хотела что-то сказать, однако ее воспитанница продолжила, горячо и взволнованно, не обращая никакого внимания на то, что ведет себя при этом крайне непочтительно, по отношению к своей Старшей. Да попросту невежливо!
- Элли! Ты вправе делать со мною все, что ты посчитаешь нужным! – заявила она со всей возможной горячностью. – Это я так решила! Сама! Поступай со мною так, как поступали с тобою твои родители! Если ты сочтешь это правильным…
- А если нет? – жестко спросила ее воспитательница. – Если я считаю, что эта сказка - про традиционное воспитание… Она ничуть не лучше той, из которой ты ко мне сбежала?
- Тебя… обижали твои же собственные родители?
Голос Лизы дрогнул.
- Хороший вопрос! – ответила ее Старшая, посмотрев ей прямо в глаза, без улыбки на лице. И осведомилась:
- Ты хочешь знать, как именно меня воспитывали, и почему я… такая, какой ты… имела неосторожность меня полюбить?
- Я… полюбила тебя такую, какая ты есть, - тихо напомнила ей девочка. – И я дала тебе власть поступать со мною так, ты посчитаешь нужным. Если ты считаешь, что должна вести себя со мною иначе, не так, как воспитывали тебя… Я не настаиваю, делай так, как ты решишь! Но мне, все-таки… Да, мне хотелось бы узнать, как это было… с тобою!
- Я расскажу, - согласилась ее воспитательница. – Кто знает, может быть, тогда… ты поймешь меня.
- Конечно же, Элли! – девочка с готовностью кивнула.
Ее Старшая убрала руки с плеч своей воспитанницы и покачала головою, как бы в сомнении.
- Знаешь, Лиза, - начала она, - мне, откровенно говоря, трудно в чем-то упрекнуть моих родителей. Они заботились обо мне, как могли. Объективно… они сделали для меня очень много. Отец… занимался обработкой дерева, у него была лесопилка… Потом он ее продал, перед тем, как уехать. А мама… она была местным врачом. В чем-то я пошла по ее стопам. К тому же, в конце-концов, я училась на врача за их счет. Поверь мне, моя дорогая, это было вовсе недешево!
- Но это было потом, когда ты уже выросла, - заметила девочка. – А в детстве твоем… было что-то, что тебя сильно обидело, да?
- Ну… если смотреть объективно, в детстве со мною обращались очень даже хорошо, - не согласилась ее Старшая. – Особенно, если сравнивать с моими сверстниками-однокашниками, - уточнила она, дополнив слова свои странной усмешкой. – Наказывали меня только за те провинности, которые становились известными моим родителям. Ну, по мере того, как они становились им известными. При этом, ложь, - подчеркнула молодая женщина, - наказывалась особо, дополнительными ударами, жесткими и по самым чувствительным местам, - эти слова она выделила особо и Лиза поёжилась, - в особой манере. Это называлось «пробрать», - уточнила рассказывающая.
Девочка снова вздрогнула и кивнула в знак условного понимания только что сказанного ею.
Миссис Эллона Мэйбл с явным удовольствием кивнула, отметив реакцию своей воспитанницы на ее слова, и продолжила.
- В общем, - сказала она, - я получала только за проступки, ставшие достоянием гласности. Между прочим, простое умолчание вовсе не считалось ложью, - сразу же заметила она. – Меня несколько раз наказывали за то, что я пыталась отрицать факты моего участия в проказах моих друзей-приятелей или пыталась подать ситуацию очередных наших тогдашних подвигов, - миссис Эллона Мэйбл выделила это слово легкой иронией, - иначе, чем было на самом деле. Наверняка, мне всыпали бы и в том случае, если бы я попыталась свалить вину на тех, с кем совместно мы тогда совершали наши… геройства. Но я никогда не пряталась за спинами моих друзей. Всегда отвечала за свое сама, так что повода к такому наказанию своим родителям я ни разу не давала.
Законная гордость, с которой ее Старшая произнесла эти самые слова, произвела на девочку сильное впечатление. Тем не менее, Лиза позволила себе кое-что уточнить.
- А разве твоих… друзей, - она смущенной улыбкой обозначила это слово, но миссис Эллона Мэйбл кивком головы своей подтверждали, что все правильно, и что ее воспитанница имеет право говорить об этом именно так! – их разве наказывали как-то иначе? В смысле, не так, как тебя?
- Ну… кого как! – пожала плечами ее воспитательница. И тут же поведала девочке нечто… жутковатое:
- Просто… в некоторых семьях было принято сечь детей всех подряд, от мала до велика, иногда даже не выясняя, в точности и досконально, кто из них провинился и в чем конкретно. Их обычно пороли вечером в пятницу или в субботу, это где уж как было заведено. Иногда порознь, за закрытыми дверями, каждого отдельно. А иногда… и на глазах друг у друга.
- Кошмар… - пролепетала Лиза.
Девочка была в шоке. Она коротким движением сама поймала кисти рук своей Старшей, нервно сжала их, а потом умоляюще на нее посмотрела, как бы чуточку снизу.
Миссис Эллона Мэйбл ответила на ее жест таким же пожатием, а потом смущенно улыбнулась.
- Нет-нет, моя девочка! – сказала она. – Мои родители ничего похожего на это себе не позволяли вовсе! За что я им весьма благодарна!
- Но твои друзья! – девочка была возмущена. – Неужто, родители их совсем не любили? Зачем они с ними поступали… вот так вот…
Она замолчала и потупила очи долу.
- Жестоко, - договорила за нее Старшая. И Лиза торопливо кивнула головою, подтверждая ее правоту.
Миссис Эллона Мэйбл коротким пожатием рук своей воспитательницы вернула себе ее внимание в стиле «глаза в глаза», а потом пояснила, точно и жестко – едва ли не жестче, чем все прежнее.
- Родители любили их, - сказала она, - возможно и ничуть не меньше, чем любили меня мои мама и папа. Просто… Я была у моих родителей единственным ребенком. В этом мы, кстати, с тобою похожи, - обратила она внимание своей воспитанницы, и Лиза смущенно кивнула. – По этой причине мои родители имели на меня куда больше времени. К тому же… они, наверняка, винили себя в том, что я расту у них одна, без братьев и сестер. В других семьях детей было по двое-трое, а то и больше. И следить за всеми их проступками, наказывая по каждому поводу каждого… Это, конечно, было чересчур обременительно. Куда как легче было раздать всем детям, нагрешившим за неделю, сразу, оптом, всем в один день!
- Но ты только что сказала, что часто их секли… даже безо всякой вины! – не сдавалась девочка. – Зачем так?
Миссис Эллона Мэйбл вздохнула, улыбнувшись ей, эдак иронически.
- Видишь ли, - сказала она, - ребенок в большой семье… Да не поротый… На фоне всех остальных, он смотрелся бы эдакой «белой вороной». Его просто бы не поняли… И родители, и другие дети в той же семье. Тот факт, что какое-то дитя не имело за неделю никаких проступков, означал бы, что ребенок попросту изловчился сокрыть свои реальные провинности, оставив их в умолчаниях. К твоему сведению, чаще всего так и бывало. Поэтому, в больших семьях действовало негласное правило. Если родители выбирали для лупцовки своих чад конкретный день недели, то получали «на орехи» все. Возможно, те, кто остался незамеченным в значимых проступках, получал порцию «березовой каши» несколько меньшую, чем те, кого уличили в чем-то более серьезном. Но в таких семьях секли всех детей. И это было нормально, - уточнила молодая женщина. И тут же добавила:
- По тем временам.
- А тебя… - Лиза недоговорила.
- Да, лично у меня таких «субботних приключений» не случалось, - подтвердила ее Старшая. – Но это вовсе не значит, что мне не доставалось вполне сопоставимо с моими одноклассниками, отнюдь! – заявила она. И Лиза услышала, что слова ее воспитательницы прозвучали с некими странными нотками, едва ли не с гордостью! – Я, вообще-то, в детстве избегала общений подобного рода - как, мол, кого родители накануне лупили-поучали, уму-разуму научали! Как говорится, через задние ворота, да хлестом с присвистом! В отличие от моих сверстниц, которые не стеснялись говорить обо всем этом между собой.
- Для них это было поводом для какой-то гордости? – смущенно улыбаясь, спросила Лиза. И сразу же уточнила:
- Ну, как бы это доказывало их отвагу, смелость и терпение, да?
Миссис Эллона Мэйбл покачала головой.
- Видишь ли, моя девочка, - ответила она, - наказания такого рода… которые были в ходу у нас, во времена моего детства… Это и вправду очень больно. Ничего приятного, ты уж мне поверь! Впрочем…
Молодая женщина снова вздохнула и погладила девочку по щеке.
- Поверь, ты сама все почувствуешь… там, - она как-то странно посмотрела на Лизу – в стиле «за плечо и вниз»! – отчего девочка вся зарделась, уловив смысл весьма и весьма прозрачного намека. – И все вопросы у тебя сразу же отпадут сами собой! Ты все поймешь. В таких делах нет ничего доходчивее личного опыта… особого рода. У тебя не будет тогда никакого удивления тем фактом, что мы, во времена нашего детства, старались всячески избегать всего-такого!
Лиза потупила очи долу. Ее взрослая собеседница улыбнулась девочке и продолжила.
- Так вот, в один прекрасный, - она выделила это слово такой… специфической иронией, - понедельник, когда мы переодевались для очередного раунда наших спортивных игр, одна из моих одноклассниц, непонятно зачем, затеяла разговор именно на такую тему. Ну, о том, кому в прошедший уик-энд «досталось на орехи» и как именно. Она позволила себе весьма невежливый выпад в мою сторону, мол, нашу Элли, наверное, всерьез и не лупцевали-то ни разу!
- И что же ты с нею сделала? – Лиза заинтересовалась, прекрасно зная о том, что ее воспитательница в подобных случаях обидчикам спуску не давала!
- Ничего я с нею не сделала такого… непотребного! – ответила ее, Лизы, Старшая. – Просто…
Она усмехнулась, эдак многозначительно, и продолжила.
- Я просто повернулась к ней спиною и молча заголила свою «пятую точку». Не более того. Как раз накануне, отец прописал мне ижицу, за мои очередные подвиги и выкрутасы. В общем… Там было на что посмотреть-полюбоваться!
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Посторонний. Беглянка
13.
- Отец?!
Девочка была в шоке. Настолько, что сразу же осеклась и не стала длить своих расспросов, во уточнение. Впрочем, ее Старшая все поняла. Миссис Эллона Мэйбл опять положила руки свои на плечи своей воспитанницы, дальше побарабанила по ним пальцами, затребовав в свое распоряжение взгляд девочки. Сочувственный взгляд.
- Я… очень рада, что мы с тобою чувствуем многие вещи почти что одинаково, - сказала она. - Да… Когда мне приходилось раздеваться, я ощущала это… очень тяжело. Такое… неприятное чувство беспомощности и… неправильности всего того, что происходит.
- Раздеваться?! – Лиза почти что возмутилась. – Догола? Но… зачем? Зачем… именно так?
Ее Старшая смутилась.
- Видишь ли, Лиза… Секут именно по оголенной… коже. По заду, бедрам или же… по спине. Да, так больнее и… стыднее. Считается, что стыд от такого обнажения, это тоже часть наказания, - пояснила она. И, смущенно добавила, как бы извиняясь перед своей воспитанницей:
- Прости…
Девочка покраснела.
- Элли, я не оспариваю… Я понимаю, что так нужно… наверное.
Лиза сделала паузу и попыталась улыбнуться своей Старшей. Вышло… не очень. Но ее визави оценила старания своей воспитанницы и тоже улыбнулась ей эдакой смущенной улыбкой. Смущенной пониманием. Взаимным.
Тогда девочка осмелела и позволила себе высказать некоторое… суждение. Такого… критического плана. Едва ли полностью корректное.
- Когда будет нужно, я позволю тебе заголить меня. Ну, или даже полностью раздеть… Могу раздеться сама, если ты скажешь, что нужно сделать именно так. Если ты считаешь, что так будет правильно. Ну… Все-таки, ты женщина… И ты меня любишь. Поэтому, мне нет причины тебя стесняться.
Лиза сделала паузу, покачала головой, а потом, решившись, продолжила… неприятным.
- Но твой отец… Если уж так надо было тебя наказывать… именно так… Ну, непременно без одежды на теле… Отчего же твоя мама не могла этого делать?
- Наказывать детей… это у нас считалось мужской обязанностью, - со вздохом пояснила ее воспитательница. – Отец, дед или же дядя… В общем, старший мужчина в доме брал на себя эту… функцию, добровольно. Ну… просто так было принято! У нас говорили: «Папа – наказывает, а мама – жалеет!» Так и поступали…
Сей краткий спич миссис Эллона Мэйбл произнесла почти в извиняющемся тоне, явно оправдывая своих родителей. Однако же ее воспитанница отчего-то захотела высказать в их адрес полный комплект порицаний.
- И все-таки, твоя мама… Она могла бы попросить… Ведь раздеваться донага перед мужчиной… даже перед отцом… Это неправильно! – воскликнула она. – И потом… Ты могла бы просто ложиться и… заголять себя там, сзади, сама! А так… Элли, то, что они делали с тобою тогда, это просто… ужасно!
- Лиза!
Миссис Эллона Мэйбл недовольно покачала головой и девочка опустила глаза в смущении от собственной резкости в суждениях. Наверняка, совершенно неуместной.
- Если я… позволила себе лишнее, - сказала она, - если я оскорбила твоих родителей, память твоей мамы… Ударь меня! По лицу, прямо сейчас! Пожалуйста!
Лиза прикрыла глаза и подняла лицо… в направлении предполагаемого удара. Конечно же, она немедленно получила то, что ей причиталось - по мнению ее, Лизы, Старшей. Эллона коротко обозначила на ее лице поцелуи - на правой щеке, на левой и снова на правой. Потом молодая женщина взяла лицо девочки в свои ладони и странно сыграла пальцами по ее вискам. Лиза тут же снова открыла свои глаза и виновато улыбнулась ей в ответ. А та, кто сейчас обозначила на лице девочки такую ласку, убрала свои руки с ее лица и снова высказала ей нечто… неожиданное.
- На том, чтобы сечь меня без одежды, настояла… моя мама, - миссис Эллона Мэйбл сообщила эту новость своей воспитаннице почти спокойным голосом, но… Господи Ты, Боже мой! Какое напряжение скрывалось за этим ее кажущимся спокойствием!
После короткой паузы, оставившей девочку в полном замешательстве, Эллона продолжила.
- Мама считала, - сказала она, - что наказание для ребенка должно быть максимально неприятным. Чтобы впредь совершать проступки было неповадно. Она считала, что так выйдет гуманнее. В конечном итоге. Согласись, Лиза, в этом ведь есть определенная логика!
Сказав это, молодая женщина обозначила эдакую риторическую паузу. Лиза вздохнула, однако не рискнула спрашивать и уточнять подробности. Впрочем, ее Старшая сама продолжила свои рассказы-пояснения, причем не менее шокирующими подробностями из времен своего детства.
- Ты знаешь, Лиза, - сказала она, - мне не в чем упрекнуть моего отца. Он… всегда отворачивался, даже поворачивался ко мне спиной, когда приказывал мне раздеваться. Но я…
Миссис Эллона Мэйбл вздохнула.
- Господи! Как же я боялась, что он, в один из таких моментов, внезапно повернется ко мне и… усмехнется, увидев, как я неловко стою, полуголая, согнувшись… или в какой-то иной некрасивой позе!
Лиза вздрогнула.
- Хуже было, - продолжила свой рассказ Эллона, - только когда он меня сек и я… Тогда уж я боялась, что отец посмеется над тем, как я неловко дергаюсь под его ударами.
Лиза посмотрела на свою Старшую с явным состраданием. Однако девочка не посмела комментировать сказанное, справедливо полагая, что это далеко не конец откровений, которым сейчас предавалась ее воспитательница. И не ошиблась.
- Пониаешь, Лиза, - продолжила молодая женщина, сделав еще одну паузу, - мой отец имеет одну особенность речи и поведения. Когда ему приходится с кем-нибудь спорить, у него включаются в голосе странные интонации. Жесткие, насмешливые… При этом, в споре он всегда подает аргументы совершенно рассудительно, без запальчивости, не поддаваясь на доводы, эмоции или провокации собеседника. Его насмешки по ходу таких разговоров… это нечто! И вот, когда приходило время меня наказывать, он всегда переходил именно на этот свой… насмешливый тон. И я боялась, что он посмеется надо мной, над моими… неловкостями. Ну… по ходу наказания. Лиза, милая! Если бы это произошло… Если бы мой отец позволил себе такую насмешку… над тем, что я слишком долго раздеваюсь, над тем, что я не в тему вскрикнула или же дернулась, повернулась как-то некрасиво, нелепо во время сечения… не важно! Я бы, наверное, умерла, прямо там же, на месте!
- Элли, нет! – воскликнула Лиза. – Только не это!
Девочка порывисто обняла ее, обхватила свою Старшую, как будто могла защитить ее сейчас от тех самых страхов былого времени. Миссис Эллона Мэйбл ответила на ее объятие и потом несколько раз коснулась губами ее Лизы, правого ушка и шейки. Потом она отстранила девочку и добавила странный вывод. Нелогичный и непонятный без дополнительных разъяснений, каковые явно предполагались…
- Я уверена, - сказала она, - моему отцу было неприятно делать это все… со мною. Оттого он и срывался на такой… неприятный тон. Вовсе не специально, нет… Правда, поняла это я очень поздно, в тот самый день, когда он наказывал меня в последний раз.
- Расскажешь?
Лиза даже не попросила. Она просто обозначила голосом возможность услышать. И готовность помочь своей Старшей… принять былое
- Мне уже было шестнадцать лет, - начала Эллона. – И мне… Знаешь, однажды мне просто надоело бояться всего этого. Тогда я решила положить конец всем этим болезненным и мучительным экзекуциям. Решила, что вылежу розги в последний раз… Ну… все, что отец выдаст мне. А потом я… оденусь, встану перед ним и скажу: «Хватит! Довольно! Я запрещаю меня сечь!»
На этом месте молодая женщина обозначила паузу усмешкой. Горькой и откровенной.
- Ты сказала, - мягко-утвердительно промолвила Лиза. – И тогда он…
- Я не сказала, - улыбка миссис Эллоны Мэйбл стала еще горше. – Нет-нет, моя девочка, я вовсе не струсила! Просто… он успел это сделать первым.
- В смысле? – удивилась ее воспитанница.
- Когда я уже оделась и даже… высморкалась… Знаешь, произносить патетические речи о свободе от родительских наказаний в зареванном виде и с соплями на лице, это не самая хорошая идея! – внезапно заметила ее Старшая и Лиза кивнула в знак полного своего согласия с нею. – Так вот, отец, как обычно, осведомился, готова ли я – в смысле, оделась ли уже и привела ли себя в порядок. Услышав мое невнятное «Да» - я как раз собиралась с мыслями, как мне выступить поэффектнее! – он повернулся ко мне лицом, положил мне руки на плечи… вот так…
Миссис Эллона Мэйбл положила на плечи своей воспитанницы пальцы – как она это делала обычно! – и пояснила:
- Это его жест… Да, Лиза, я использую его манеры… некоторые… когда общаюсь с тобою. Ничего?
Она вопросительно посмотрела на свою визави. Вместо ответа, девочка повернула-наклонила свою голову чуть набок и ласково потерлась щекой об ее руку.
- Спасибо! – смущенно улыбнулась ее Старшая. И продолжила:
- Так вот… Мой отец… Он вот так вот обозначал свое главенство… Почти владычество надо мною… А потом заявил: «Ну, все, Элли! Сегодня… В общем, это был последний раз. Довольно уже наказывать тебя, как маленькую! Ведь так?» И мне… оставалось только кивнуть ему в ответ. Говорить я уже не могла.
- Он читал твой дневник! – уверенным голосом произнесла ее воспитанница. – Наверняка читал! Скорее всего, ты описывала там… Ну, что ты намереваешься сделать. Я… почему-то так думаю, - смущенно добавила она.
- Ты знаешь… - задумчиво произнесла ее Старшая, - я тоже так думаю. Впрочем, когда-то такое считалось в порядке вещей. Во времена моего детства, - подчеркнула она. – С другой стороны, отец ни разу не воспользовался знаниями о тех моих записях. Ну, о других… разных случаях, о которых я там упоминала. Возможно, он даже покрывал меня… Тогда тем более… жалко.
Миссис Эллона Мэйбл вздохнула.
- Жалко, что он тебя опередил? – уточнила Лиза.
- Жалко, что он тогда меня… так и не обнял, - ответила ее Старшая. – В те годы считалось правильным держать дистанцию с детьми. Особенно отцу. Поэтому он… так и не смог, не сумел перейти через эти условности. Зря…
- Он… хотел как лучше. Как правильно, - попыталась оправдать ее отца двенадцатилетняя девочка. И сразу же уточнила:
- Ну… как ему казалось.
- Да, конечно! – ответила ее взрослая визави.
Молодая женщина улыбнулась своей воспитаннице такой… грустной улыбкой.
- В чем-то он мне помог тогда, этой своей… сдержанностью, - продолжила она. – Ночью, когда я уже легла спать… Да-да, лежала я на животе, ты уж не удивляйся! – усмехнулась она и Лиза смутилась. – Мама, конечно же, смазала мне… там. И зудело уже не так сильно. Но все же… Так вот, в ту самую ночь, лежа в своей постели, я дала себе несколько клятв. И первой из них я постановила для себя следующее. Если у меня родятся девочки, я никогда не доверю их наказывать мужу… Да и любому другому мужчине тоже!
- Хорошая клятва! Правильная! – улыбнулась девочка. – Думаю, твои дочери оценят твой жест!
- Оценят? Ну, это вряд ли. Скорее всего, мои дочери будут уверены в том, что мой порядок воспитания, он естественный, обычный и единственно возможный. Для них, - возразила ее Старшая и, улыбнувшись, добавила:
- Наверное, оно и к лучшему!
- Конечно! – легко согласилась с нею Лиза. – А… вторая твоя клятва, она о чем? Ну, если не секрет!
- Я поклялась, что если я буду наказывать моих детей… ну, телесно… Да, я решила, что в этом случае мои дети, по ходу наказания, получат только боль, - услышала она в ответ. - Одну только боль, этого будет вполне достаточно! Никаких унижений и обид! Ни в коем случае! И что я… трижды подумаю, прежде чем причинить эту боль моим детям. И еще… прежде чем наказывать ребенка, я постараюсь получить его понимание и… согласие на это. Насколько это будет возможно.
- Блеск! – восхитилась юная собеседница. – Ты очень добрая! И… правильная!
Миссис Эллона Мэйбл вздохнула, на секунду прикрыла глаза, а потом посмотрела на свою воспитанницу очень серьезно.
- Элли! – встревожилась девочка. – Что-то не так?
- Была еще одна… клятва, - ответила ее Старшая. – Я решила для себя, что я добьюсь того, чтобы мои дети полностью мне доверяли. Я добьюсь… я сделаю так, чтобы они шли ко мне без страха. И чтобы они сами рассказывали мне обо всех своих проблемах и… проступках. Даже зная о том, что им, скорее всего, придется терпеть боль от моих рук. Я решила, что у меня не будет дистанции, по отношению к детям. И что я… обниму ребенка, который повинится мне, даже если предполагаю применить к нему розги или ремень. А если моё дитя воспротивится телесному наказанию, скажет свое решительное «Нет!»… Тогда я просто отступлюсь, не позволю себе принуждать ребенка к такому… силой. Если ребенок сопротивляется наказанию, не готов его принять… Тогда я обязана убедить его в том, что мое решение справедливо. Не будет обид и унижения. Их не должно быть… А боль… окажется, пускай и весьма неприятной, но вполне терпимой. И дитя мое будет точно знать, что его, без сомнения, любят. И наказание не станет для него таким… мучением. Скорее уж, поводом к примирению со мною и взаимному нашему уважению. Вот… Как-то так.
Лиза прерывисто вздохнула, а потом… взяла свою Старшую за руку и молча одарила ее поцелуем. Миссис Эллона Мэйбл смутилась, а юная воспитанница, подняв на нее свой взгляд, высказала нечто странное.
- Элли, я напоминаю, что ты вправе ударить меня… Если то, о чем я тебя спрошу, прозвучит как оскорбление в твой адрес… или не только в твой… Если ты сочтешь себя оскорбленной… Ударь меня, я не обижусь.
- Лиза… ты вправе задавать мне вопросы, - ответила миссис Эллона Мэйбл. – Любые! – подчеркнула она. – Я прошу, не стесняйся и не бойся меня!
- Хорошо, - тихо сказала девочка и, чуточку помедлив, задала ей тот самый свой вопрос:
- Элли, ты ее простила? Ну… свою маму? – уточнила она.
Миссис Эллона Мэйбл изменилась в лице. Она резко отвернулась от своей собеседницы, явно скрывая слезы. Однако, девочка и не думала отступаться от своей цели. Она живо соскользнула на пол, на колени, схватила свою Старшую за руки и, потянув к себе, заставила принять свое внимание.
- Ударь меня! - потребовала она. – Бей, но говори, не молчи! Пожалуйста!
Трудно сказать, сколько сил потребовалось адресату этого обращения, чтобы удержаться от выплеска рыданий… Однако, миссис Эллона Мэйбл устояла. Она не сломалась, не разревелась… В общем, показала тот самый упрямый характер, которым всегда восхищалась ее воспитанница.
Да, на глазах у молодой женщины блестели слезы, когда она вернула свой взгляд девочке – однако, не более того! Эллона буквально закаменела лицом своим, подавила слезный спазм и, окончательно овладев собой, дала своей воспитаннице исчерпывающие объяснения по весьма щекотливому вопросу, так внезапно заинтересовавшему ее.
- Я… говорила с нею, - произнесла она спокойным голосом. Слишком спокойным, чтобы это могло показаться естественным. – С моей матерью, - уточнила она, снова преувеличенно вежливым и серьезным тоном, изъясняя как бы весьма значимую подробность. – Месяца полтора тому назад. Там… у нее на могиле.
Здесь Эллона Мэйбл взглядом обозначила вопрос, дескать, стоит ли ей продолжать. Ее собеседница в ответ кивнула и сразу же получила требуемое, в словесной форме и жестко. Очень жестко.
- Я говорила долго, - сказала ее Старшая. – Было, знаешь ли, что высказать… моей родительнице, за все годы, да… На повышенных тонах… А потом и со слезами, куда же без них. В итоге… я рухнула на колени, в грязь и свежевыпавший снег. И все говорила-выговаривала, все свои обидки, времен детства моего… золотого и патриархального.
Девочка не рискнула отвечать или же уточнять что-либо, она просто коротким пожатием рук Старшей обозначила ей свое участие.
- И правда… грех было не воспользоваться случаем, когда тебя не заткнут, не пристыдят и не дадут тебе оплеуху только за то, что ты посмела выразить свое недовольство!
Так сказала миссис Эллона Мэйбл. И сказала это все весьма горячо, на эмоциях.
- Элли! – юная собеседница позволила это обращение, в таком… не то, чтобы укоряющем, скорее уж сочувственном тоне. – Она… Она твоя мама! Ты же любишь… любила ее! И она… уже умерла! Прости ее! Пожалуйста!
Она на секунду замолчала, а потом добавила:
- Я знаю, каково это… когда мама уходит… насовсем, туда… Это всегда плохо! И это очень… очень больно! И потом, когда плохо, ты думаешь: была бы мама жива, с ней можно было бы поговорить… обо всем. Именно с ней.
- Я при жизни ее так и не решилась поговорить обо всем том, что меня мучило, - услышала она в ответ. – Поэтому, увы, мне пришлось выговориться вот так вот… post mortem. Но… в общем, это пошло мне на пользу.
Миссис Эллона Мэйбл грустно улыбнулась своей воспитаннице.
- Не волнуйся, Лиза, - тихо и со значением сказала она. – Я простила ее… за все, что она мне недодала в детстве. По итогам всех этих моих слез, соплей и дурных воспоминаний… Слава Тебе, Господи, никто этого не видел! Да, в результате этого своего кладбищенского монолога, я все же вышла на позитив. Я простила мою мать и… пообещала ей, что постараюсь не допускать ее ошибок, когда мне доведется быть в роли… воспитателя.
Молодая женщина покачала головой.
- Да-да, моя дорогая! – произнесла она. – Я так и сказала… там и тогда. Ну и… Господь тут же дал мне прекрасную возможность насладиться этой самой… ролью! Правда, весело?
- Да… более чем… - согласилась Лиза.
А дальше…
Девочка прикрыла свои глаза, взяла свою Старшую за правую руку и приложила ее раскрытую ладонь к своей щеке.
- Теперь бей, - закончила она.
Эллона вздохнула и, естественно, вместо пощечины просто погладила по щеке свою воспитанницу.
- Присядь рядом, - распорядилась она и девочка не посмела ослушаться. Старшая тут же снова прижала ее к себе и Лиза, разумеется, ответила ей встречным объятием.
И все-таки… она рискнула пойти еще дальше. И задала еще один вопрос, тихо-тихо, снизу, прижавшись лицом к рубашке своей Старшей.
- Элли, тебе стало легче? – спросила она. И сразу же уточнила:
- Ну… там, на кладбище… Когда ты простила свою маму?
Эллона задумалась и ответила где-то через полминуты напряженного молчания. Ответила серьезным голосом и без улыбки – снова отстранив от себя свою воспитанницу на расстояние фирменного жеста своего отца. В смысле, положив руки ей на плечи.
- Лиза! – сказала она. – Я почувствовала настоящее облегчение… только сейчас. Когда ты… именно ты заставила меня рассказать все это. И я смогла оценить блестящую иронию Творца!
- О чем ты, Элли? – Лиза смутилась.
- О том, что я идиотка, - ответила ее Старшая. – Господи… Ну, как же я могла так… Осуждать мою мать и при этом готовиться истязать тебя за те вещи, которые вовсе не видятся мне чем-то значимым… Да практически ни за что! Просто отдавая дань тем самым идиотским правилам, по которым когда-то лупцевали в детстве меня саму!
Миссис Эллона Мэйбл встала-поднялась, опершись на плечи своей воспитанницы – вернее, оттолкнувшись от них! Она в волнении заходила по комнате, прямо между камином и оставшейся на диване девочкой.
- Идиотка! Тупая и жестокосердная идиотка! – восклицала она. – Вчера я приговорила тебя к истязанию! Точно зная, что в этом нет никакой принципиальной необходимости, просто соблюдая традиции! Как будто я и вправду, обязана все делать в точности так, как было заведено во времена моего детства, и не могу проявить ни капли самостоятельности, здравого смысла или же милосердия к тебе, к той, кто дана мне Творцом во утешение!
Эллона остановилась, заслонив очаг, и посмотрела на свою воспитанницу огорченно и с явным сочувствием.
- Лиза! – сказала она. – Я… не знаю, что на меня нашло. Вспомни, сегодня поутру ты, вместе со мною, готовила розги... Я сделала тебя соучастницей этого… мероприятия. Как будто это такая веселая игра! Или форма рукоделия! И еще шутила по этому поводу… И ты… улыбалась, ни секунды не дав мне понять всю неуместность такого юмора! Хотя, наверняка, сердце твое дрожало от страха, ведь все это делалось исключительно для того, чтобы потом причинить тебе боль! Ты удивительно храбрая девочка! И ты, похоже, воистину любишь меня, раз совершенно не подала виду насчет оскорбительности такого идиотского ритуала! Спасибо тебе, моя дорогая! Однако теперь…
Молодая женщина шагнула назад, а потом неожиданно опустилась на колени пред своей воспитанницей, все еще сидевшей на диване.
- Лиза! – заявила она со всей серьезностью. – Мы ведь можем все исправить!
- В смысле? – удивилась девочка.
- Ты помнишь, что и как именно я сказала вчера? – спросила ее Старшая. – Ну, когда я приговаривала тебя… к розгам?
Крайнее слово она на сей раз произнесла в крайнем смущении.
- Да, - ответила Лиза. – Я просила наказать меня примерно так, как наказывали в детстве тебя саму. Ты сказала, что постараешься исполнить мою просьбу как можно ближе к тому, что было… как это было у тебя.
- Да, я имела в виду… полное обнажение тела, - подтвердила ее Старшая. - А также то, что… больно тебе от этого будет по-настоящему - уточнила ее взрослая собеседница. – Но я сделала тогда одну важную оговорку. О том, что наказание это будет исполнено мною, только если одна милая девочка утвердит его для себя… прямо перед тем, как мы начнем. Все хорошенько обдумает и… заявит об этом вслух. В общем, если ты не станешь просить меня о том, чтобы я исполнила это наказание… реализовала эту боль на твоем теле, а напротив, скажешь, что не желаешь для себя ничего подобного, то…
Здесь она улыбнулась и подмигнула своей воспитаннице.
- Это самый простой выход из нашей дурацкой ситуации! – заявила молодая женщина. – Ты отказываешь мне в утверждении моего вчерашнего приговора и я… Снимаю с повестки дня вопрос о розгах. Назначаю тебе вовсе иное наказание. Ну… что-нибудь совершенно символическое и вовсе необременительное для твоей персоны. И мы с тобой оставляем всю эту дурацкую историю в далеком историческом прошлом. Ну, как тебе мой план, Лиза?
- Блеск! – улыбнулась девочка. – Вот только…
Она потянула руку Эллоны к своим губам и обозначила на ней свой поцелуй.
- Я утверждаю приговор, - просто сказала Лиза.
- Я… ничего не слышала! – молниеносно отреагировала на ее демарш молодая женщина. – Повтори!
- Я утверждаю твой вчерашний приговор, - подтвердила девочка. И добавила четко и недвусмысленно:
- И я прошу тебя приступить к его исполнению прямо сейчас, немедленно.
- Объясни, - потребовала ее Старшая.
- Я хочу… оплатить счет, - охотно ответила ее воспитанница. – Не тебе, а… туда!
Лиза указала наверх – в смысле, в неопределенное пространство горних сфер – глазами и пальцем одновременно. И взрослая ее собеседница потупила очи долу, поскольку прекрасно поняла намек.
- Да, я считаю, что могу… что я обязана заплатить… в моральном смысле, – в устах бывшей беглой воспитанницы Принстаунского приюта это прозвучало и бредово, и понятно. Совершенно понятно! – За то, что я обрела и дом, и… тебя… здесь.
Миссис Эллона Мэйбл в свою очередь потянула девочку за руку и вернула поцелуй… особого рода. Имеющий смыслом своим скорее благословение, чем ласку.
- Обязательство Высокого Долга?
Она не спрашивала. Она просто выражала понимание и… одобрение. Со своей стороны.
- Да, - ответила девочка, не уточняя, впрочем, смысла термина, только что услышанного ею. Ибо все было более чем ясно.
- Тогда… я не буду спорить, - сказала ее Старшая. – Прости… - добавила она тихо.
- За что? - искренне удивилась Лиза. – За что ты просишь у меня прощения?
- За то, что я теперь не смогу тебя пощадить, - глухим голосом ответила ей воспитательница. – Прости, но обязательства, которые ты на себя приняла… Они не оставляют мне выбора. Теперь, даже если тебе будет нестерпимо больно, если мне захочется облегчить твои страдания… Я уже не смогу смягчить удары. И выдам тебе все и строго. Безжалостно. Тебе будет больно, очень больно, моя бедная девочка. Мне очень жаль…
- Я знаю, Элли! – Лиза кивнула в знак понимания и смущенно улыбнулась. – Я как раз хотела тебя… попросить! Сделай именно так!
А потом… Двенадцатилетняя девочка взяла на себя инициативу продолжения решенного ими. Встала-поднялась с дивана, прошла к напольной вазе, вынула оттуда один из прутьев, с утра приготовленных ими вместе с Эллоной, еще до все этих ее… метаний и тревог.
Сделав это, девочка покраснела личиком, в полном смущении, потупила очи долу и, вернувшись к своей коленопреклоненной воспитательнице, протянула ей свою руку.
- Встань, Элли! – сказала она. И молодая женщина поднялась, опираясь на рукопожатие своей воспитанницы.
- Лиза… - адресат ее красноречивого жеста попыталась смущенно возразить, но девочка покачала головой, обозначив тем самым свою непреклонность. И тогда миссис Эллона Мэйбл предпочла замолчать. Из уважения к отваге своей воспитанницы.
- Я… прошу тебя исполнить приговор, - сказала Лиза и протянула ей прут. – Пожалуйста, Элли!
Миссис Эллона Мэйбл приняла у воспитанницы орудие наказания и несколько мгновений неловко вертела его в своих руках – как бы даже не зная, как с ним теперь поступить… и вообще, не очень-то представляя, что же ей делать дальше. Впрочем, она все же справилась с волнением и, отступив назад, отложила взятый ею у девочки прут на диван.
- Элли… - растерянно произнесла Лиза, но ее Старшая обозначила рукой своей отрицающий жест – дескать, молчи, мне виднее, что и как с тобою делать!
Девочка смущенно кивнула в знак согласия и замерла в ожидании распоряжений со стороны воспитательницы. Каковые незамедлительно и последовали.
- Не стой столбом, иди сюда! – приказала ее Старшая. – Ко мне! Быстрее! – добавила она, раскрывая ей свои объятия.
Девочка не посмела ослушаться, шагнула к ней и, естественно, была обнята-прижата к ее груди. Крепко и искренне.
- Почему? – спросила Лиза тихо-тихо.
- Потому что… ты первая, на кого распространяются мои клятвы, - ответила миссис Эллона Мэйбл.
- Отец?!
Девочка была в шоке. Настолько, что сразу же осеклась и не стала длить своих расспросов, во уточнение. Впрочем, ее Старшая все поняла. Миссис Эллона Мэйбл опять положила руки свои на плечи своей воспитанницы, дальше побарабанила по ним пальцами, затребовав в свое распоряжение взгляд девочки. Сочувственный взгляд.
- Я… очень рада, что мы с тобою чувствуем многие вещи почти что одинаково, - сказала она. - Да… Когда мне приходилось раздеваться, я ощущала это… очень тяжело. Такое… неприятное чувство беспомощности и… неправильности всего того, что происходит.
- Раздеваться?! – Лиза почти что возмутилась. – Догола? Но… зачем? Зачем… именно так?
Ее Старшая смутилась.
- Видишь ли, Лиза… Секут именно по оголенной… коже. По заду, бедрам или же… по спине. Да, так больнее и… стыднее. Считается, что стыд от такого обнажения, это тоже часть наказания, - пояснила она. И, смущенно добавила, как бы извиняясь перед своей воспитанницей:
- Прости…
Девочка покраснела.
- Элли, я не оспариваю… Я понимаю, что так нужно… наверное.
Лиза сделала паузу и попыталась улыбнуться своей Старшей. Вышло… не очень. Но ее визави оценила старания своей воспитанницы и тоже улыбнулась ей эдакой смущенной улыбкой. Смущенной пониманием. Взаимным.
Тогда девочка осмелела и позволила себе высказать некоторое… суждение. Такого… критического плана. Едва ли полностью корректное.
- Когда будет нужно, я позволю тебе заголить меня. Ну, или даже полностью раздеть… Могу раздеться сама, если ты скажешь, что нужно сделать именно так. Если ты считаешь, что так будет правильно. Ну… Все-таки, ты женщина… И ты меня любишь. Поэтому, мне нет причины тебя стесняться.
Лиза сделала паузу, покачала головой, а потом, решившись, продолжила… неприятным.
- Но твой отец… Если уж так надо было тебя наказывать… именно так… Ну, непременно без одежды на теле… Отчего же твоя мама не могла этого делать?
- Наказывать детей… это у нас считалось мужской обязанностью, - со вздохом пояснила ее воспитательница. – Отец, дед или же дядя… В общем, старший мужчина в доме брал на себя эту… функцию, добровольно. Ну… просто так было принято! У нас говорили: «Папа – наказывает, а мама – жалеет!» Так и поступали…
Сей краткий спич миссис Эллона Мэйбл произнесла почти в извиняющемся тоне, явно оправдывая своих родителей. Однако же ее воспитанница отчего-то захотела высказать в их адрес полный комплект порицаний.
- И все-таки, твоя мама… Она могла бы попросить… Ведь раздеваться донага перед мужчиной… даже перед отцом… Это неправильно! – воскликнула она. – И потом… Ты могла бы просто ложиться и… заголять себя там, сзади, сама! А так… Элли, то, что они делали с тобою тогда, это просто… ужасно!
- Лиза!
Миссис Эллона Мэйбл недовольно покачала головой и девочка опустила глаза в смущении от собственной резкости в суждениях. Наверняка, совершенно неуместной.
- Если я… позволила себе лишнее, - сказала она, - если я оскорбила твоих родителей, память твоей мамы… Ударь меня! По лицу, прямо сейчас! Пожалуйста!
Лиза прикрыла глаза и подняла лицо… в направлении предполагаемого удара. Конечно же, она немедленно получила то, что ей причиталось - по мнению ее, Лизы, Старшей. Эллона коротко обозначила на ее лице поцелуи - на правой щеке, на левой и снова на правой. Потом молодая женщина взяла лицо девочки в свои ладони и странно сыграла пальцами по ее вискам. Лиза тут же снова открыла свои глаза и виновато улыбнулась ей в ответ. А та, кто сейчас обозначила на лице девочки такую ласку, убрала свои руки с ее лица и снова высказала ей нечто… неожиданное.
- На том, чтобы сечь меня без одежды, настояла… моя мама, - миссис Эллона Мэйбл сообщила эту новость своей воспитаннице почти спокойным голосом, но… Господи Ты, Боже мой! Какое напряжение скрывалось за этим ее кажущимся спокойствием!
После короткой паузы, оставившей девочку в полном замешательстве, Эллона продолжила.
- Мама считала, - сказала она, - что наказание для ребенка должно быть максимально неприятным. Чтобы впредь совершать проступки было неповадно. Она считала, что так выйдет гуманнее. В конечном итоге. Согласись, Лиза, в этом ведь есть определенная логика!
Сказав это, молодая женщина обозначила эдакую риторическую паузу. Лиза вздохнула, однако не рискнула спрашивать и уточнять подробности. Впрочем, ее Старшая сама продолжила свои рассказы-пояснения, причем не менее шокирующими подробностями из времен своего детства.
- Ты знаешь, Лиза, - сказала она, - мне не в чем упрекнуть моего отца. Он… всегда отворачивался, даже поворачивался ко мне спиной, когда приказывал мне раздеваться. Но я…
Миссис Эллона Мэйбл вздохнула.
- Господи! Как же я боялась, что он, в один из таких моментов, внезапно повернется ко мне и… усмехнется, увидев, как я неловко стою, полуголая, согнувшись… или в какой-то иной некрасивой позе!
Лиза вздрогнула.
- Хуже было, - продолжила свой рассказ Эллона, - только когда он меня сек и я… Тогда уж я боялась, что отец посмеется над тем, как я неловко дергаюсь под его ударами.
Лиза посмотрела на свою Старшую с явным состраданием. Однако девочка не посмела комментировать сказанное, справедливо полагая, что это далеко не конец откровений, которым сейчас предавалась ее воспитательница. И не ошиблась.
- Пониаешь, Лиза, - продолжила молодая женщина, сделав еще одну паузу, - мой отец имеет одну особенность речи и поведения. Когда ему приходится с кем-нибудь спорить, у него включаются в голосе странные интонации. Жесткие, насмешливые… При этом, в споре он всегда подает аргументы совершенно рассудительно, без запальчивости, не поддаваясь на доводы, эмоции или провокации собеседника. Его насмешки по ходу таких разговоров… это нечто! И вот, когда приходило время меня наказывать, он всегда переходил именно на этот свой… насмешливый тон. И я боялась, что он посмеется надо мной, над моими… неловкостями. Ну… по ходу наказания. Лиза, милая! Если бы это произошло… Если бы мой отец позволил себе такую насмешку… над тем, что я слишком долго раздеваюсь, над тем, что я не в тему вскрикнула или же дернулась, повернулась как-то некрасиво, нелепо во время сечения… не важно! Я бы, наверное, умерла, прямо там же, на месте!
- Элли, нет! – воскликнула Лиза. – Только не это!
Девочка порывисто обняла ее, обхватила свою Старшую, как будто могла защитить ее сейчас от тех самых страхов былого времени. Миссис Эллона Мэйбл ответила на ее объятие и потом несколько раз коснулась губами ее Лизы, правого ушка и шейки. Потом она отстранила девочку и добавила странный вывод. Нелогичный и непонятный без дополнительных разъяснений, каковые явно предполагались…
- Я уверена, - сказала она, - моему отцу было неприятно делать это все… со мною. Оттого он и срывался на такой… неприятный тон. Вовсе не специально, нет… Правда, поняла это я очень поздно, в тот самый день, когда он наказывал меня в последний раз.
- Расскажешь?
Лиза даже не попросила. Она просто обозначила голосом возможность услышать. И готовность помочь своей Старшей… принять былое
- Мне уже было шестнадцать лет, - начала Эллона. – И мне… Знаешь, однажды мне просто надоело бояться всего этого. Тогда я решила положить конец всем этим болезненным и мучительным экзекуциям. Решила, что вылежу розги в последний раз… Ну… все, что отец выдаст мне. А потом я… оденусь, встану перед ним и скажу: «Хватит! Довольно! Я запрещаю меня сечь!»
На этом месте молодая женщина обозначила паузу усмешкой. Горькой и откровенной.
- Ты сказала, - мягко-утвердительно промолвила Лиза. – И тогда он…
- Я не сказала, - улыбка миссис Эллоны Мэйбл стала еще горше. – Нет-нет, моя девочка, я вовсе не струсила! Просто… он успел это сделать первым.
- В смысле? – удивилась ее воспитанница.
- Когда я уже оделась и даже… высморкалась… Знаешь, произносить патетические речи о свободе от родительских наказаний в зареванном виде и с соплями на лице, это не самая хорошая идея! – внезапно заметила ее Старшая и Лиза кивнула в знак полного своего согласия с нею. – Так вот, отец, как обычно, осведомился, готова ли я – в смысле, оделась ли уже и привела ли себя в порядок. Услышав мое невнятное «Да» - я как раз собиралась с мыслями, как мне выступить поэффектнее! – он повернулся ко мне лицом, положил мне руки на плечи… вот так…
Миссис Эллона Мэйбл положила на плечи своей воспитанницы пальцы – как она это делала обычно! – и пояснила:
- Это его жест… Да, Лиза, я использую его манеры… некоторые… когда общаюсь с тобою. Ничего?
Она вопросительно посмотрела на свою визави. Вместо ответа, девочка повернула-наклонила свою голову чуть набок и ласково потерлась щекой об ее руку.
- Спасибо! – смущенно улыбнулась ее Старшая. И продолжила:
- Так вот… Мой отец… Он вот так вот обозначал свое главенство… Почти владычество надо мною… А потом заявил: «Ну, все, Элли! Сегодня… В общем, это был последний раз. Довольно уже наказывать тебя, как маленькую! Ведь так?» И мне… оставалось только кивнуть ему в ответ. Говорить я уже не могла.
- Он читал твой дневник! – уверенным голосом произнесла ее воспитанница. – Наверняка читал! Скорее всего, ты описывала там… Ну, что ты намереваешься сделать. Я… почему-то так думаю, - смущенно добавила она.
- Ты знаешь… - задумчиво произнесла ее Старшая, - я тоже так думаю. Впрочем, когда-то такое считалось в порядке вещей. Во времена моего детства, - подчеркнула она. – С другой стороны, отец ни разу не воспользовался знаниями о тех моих записях. Ну, о других… разных случаях, о которых я там упоминала. Возможно, он даже покрывал меня… Тогда тем более… жалко.
Миссис Эллона Мэйбл вздохнула.
- Жалко, что он тебя опередил? – уточнила Лиза.
- Жалко, что он тогда меня… так и не обнял, - ответила ее Старшая. – В те годы считалось правильным держать дистанцию с детьми. Особенно отцу. Поэтому он… так и не смог, не сумел перейти через эти условности. Зря…
- Он… хотел как лучше. Как правильно, - попыталась оправдать ее отца двенадцатилетняя девочка. И сразу же уточнила:
- Ну… как ему казалось.
- Да, конечно! – ответила ее взрослая визави.
Молодая женщина улыбнулась своей воспитаннице такой… грустной улыбкой.
- В чем-то он мне помог тогда, этой своей… сдержанностью, - продолжила она. – Ночью, когда я уже легла спать… Да-да, лежала я на животе, ты уж не удивляйся! – усмехнулась она и Лиза смутилась. – Мама, конечно же, смазала мне… там. И зудело уже не так сильно. Но все же… Так вот, в ту самую ночь, лежа в своей постели, я дала себе несколько клятв. И первой из них я постановила для себя следующее. Если у меня родятся девочки, я никогда не доверю их наказывать мужу… Да и любому другому мужчине тоже!
- Хорошая клятва! Правильная! – улыбнулась девочка. – Думаю, твои дочери оценят твой жест!
- Оценят? Ну, это вряд ли. Скорее всего, мои дочери будут уверены в том, что мой порядок воспитания, он естественный, обычный и единственно возможный. Для них, - возразила ее Старшая и, улыбнувшись, добавила:
- Наверное, оно и к лучшему!
- Конечно! – легко согласилась с нею Лиза. – А… вторая твоя клятва, она о чем? Ну, если не секрет!
- Я поклялась, что если я буду наказывать моих детей… ну, телесно… Да, я решила, что в этом случае мои дети, по ходу наказания, получат только боль, - услышала она в ответ. - Одну только боль, этого будет вполне достаточно! Никаких унижений и обид! Ни в коем случае! И что я… трижды подумаю, прежде чем причинить эту боль моим детям. И еще… прежде чем наказывать ребенка, я постараюсь получить его понимание и… согласие на это. Насколько это будет возможно.
- Блеск! – восхитилась юная собеседница. – Ты очень добрая! И… правильная!
Миссис Эллона Мэйбл вздохнула, на секунду прикрыла глаза, а потом посмотрела на свою воспитанницу очень серьезно.
- Элли! – встревожилась девочка. – Что-то не так?
- Была еще одна… клятва, - ответила ее Старшая. – Я решила для себя, что я добьюсь того, чтобы мои дети полностью мне доверяли. Я добьюсь… я сделаю так, чтобы они шли ко мне без страха. И чтобы они сами рассказывали мне обо всех своих проблемах и… проступках. Даже зная о том, что им, скорее всего, придется терпеть боль от моих рук. Я решила, что у меня не будет дистанции, по отношению к детям. И что я… обниму ребенка, который повинится мне, даже если предполагаю применить к нему розги или ремень. А если моё дитя воспротивится телесному наказанию, скажет свое решительное «Нет!»… Тогда я просто отступлюсь, не позволю себе принуждать ребенка к такому… силой. Если ребенок сопротивляется наказанию, не готов его принять… Тогда я обязана убедить его в том, что мое решение справедливо. Не будет обид и унижения. Их не должно быть… А боль… окажется, пускай и весьма неприятной, но вполне терпимой. И дитя мое будет точно знать, что его, без сомнения, любят. И наказание не станет для него таким… мучением. Скорее уж, поводом к примирению со мною и взаимному нашему уважению. Вот… Как-то так.
Лиза прерывисто вздохнула, а потом… взяла свою Старшую за руку и молча одарила ее поцелуем. Миссис Эллона Мэйбл смутилась, а юная воспитанница, подняв на нее свой взгляд, высказала нечто странное.
- Элли, я напоминаю, что ты вправе ударить меня… Если то, о чем я тебя спрошу, прозвучит как оскорбление в твой адрес… или не только в твой… Если ты сочтешь себя оскорбленной… Ударь меня, я не обижусь.
- Лиза… ты вправе задавать мне вопросы, - ответила миссис Эллона Мэйбл. – Любые! – подчеркнула она. – Я прошу, не стесняйся и не бойся меня!
- Хорошо, - тихо сказала девочка и, чуточку помедлив, задала ей тот самый свой вопрос:
- Элли, ты ее простила? Ну… свою маму? – уточнила она.
Миссис Эллона Мэйбл изменилась в лице. Она резко отвернулась от своей собеседницы, явно скрывая слезы. Однако, девочка и не думала отступаться от своей цели. Она живо соскользнула на пол, на колени, схватила свою Старшую за руки и, потянув к себе, заставила принять свое внимание.
- Ударь меня! - потребовала она. – Бей, но говори, не молчи! Пожалуйста!
Трудно сказать, сколько сил потребовалось адресату этого обращения, чтобы удержаться от выплеска рыданий… Однако, миссис Эллона Мэйбл устояла. Она не сломалась, не разревелась… В общем, показала тот самый упрямый характер, которым всегда восхищалась ее воспитанница.
Да, на глазах у молодой женщины блестели слезы, когда она вернула свой взгляд девочке – однако, не более того! Эллона буквально закаменела лицом своим, подавила слезный спазм и, окончательно овладев собой, дала своей воспитаннице исчерпывающие объяснения по весьма щекотливому вопросу, так внезапно заинтересовавшему ее.
- Я… говорила с нею, - произнесла она спокойным голосом. Слишком спокойным, чтобы это могло показаться естественным. – С моей матерью, - уточнила она, снова преувеличенно вежливым и серьезным тоном, изъясняя как бы весьма значимую подробность. – Месяца полтора тому назад. Там… у нее на могиле.
Здесь Эллона Мэйбл взглядом обозначила вопрос, дескать, стоит ли ей продолжать. Ее собеседница в ответ кивнула и сразу же получила требуемое, в словесной форме и жестко. Очень жестко.
- Я говорила долго, - сказала ее Старшая. – Было, знаешь ли, что высказать… моей родительнице, за все годы, да… На повышенных тонах… А потом и со слезами, куда же без них. В итоге… я рухнула на колени, в грязь и свежевыпавший снег. И все говорила-выговаривала, все свои обидки, времен детства моего… золотого и патриархального.
Девочка не рискнула отвечать или же уточнять что-либо, она просто коротким пожатием рук Старшей обозначила ей свое участие.
- И правда… грех было не воспользоваться случаем, когда тебя не заткнут, не пристыдят и не дадут тебе оплеуху только за то, что ты посмела выразить свое недовольство!
Так сказала миссис Эллона Мэйбл. И сказала это все весьма горячо, на эмоциях.
- Элли! – юная собеседница позволила это обращение, в таком… не то, чтобы укоряющем, скорее уж сочувственном тоне. – Она… Она твоя мама! Ты же любишь… любила ее! И она… уже умерла! Прости ее! Пожалуйста!
Она на секунду замолчала, а потом добавила:
- Я знаю, каково это… когда мама уходит… насовсем, туда… Это всегда плохо! И это очень… очень больно! И потом, когда плохо, ты думаешь: была бы мама жива, с ней можно было бы поговорить… обо всем. Именно с ней.
- Я при жизни ее так и не решилась поговорить обо всем том, что меня мучило, - услышала она в ответ. – Поэтому, увы, мне пришлось выговориться вот так вот… post mortem. Но… в общем, это пошло мне на пользу.
Миссис Эллона Мэйбл грустно улыбнулась своей воспитаннице.
- Не волнуйся, Лиза, - тихо и со значением сказала она. – Я простила ее… за все, что она мне недодала в детстве. По итогам всех этих моих слез, соплей и дурных воспоминаний… Слава Тебе, Господи, никто этого не видел! Да, в результате этого своего кладбищенского монолога, я все же вышла на позитив. Я простила мою мать и… пообещала ей, что постараюсь не допускать ее ошибок, когда мне доведется быть в роли… воспитателя.
Молодая женщина покачала головой.
- Да-да, моя дорогая! – произнесла она. – Я так и сказала… там и тогда. Ну и… Господь тут же дал мне прекрасную возможность насладиться этой самой… ролью! Правда, весело?
- Да… более чем… - согласилась Лиза.
А дальше…
Девочка прикрыла свои глаза, взяла свою Старшую за правую руку и приложила ее раскрытую ладонь к своей щеке.
- Теперь бей, - закончила она.
Эллона вздохнула и, естественно, вместо пощечины просто погладила по щеке свою воспитанницу.
- Присядь рядом, - распорядилась она и девочка не посмела ослушаться. Старшая тут же снова прижала ее к себе и Лиза, разумеется, ответила ей встречным объятием.
И все-таки… она рискнула пойти еще дальше. И задала еще один вопрос, тихо-тихо, снизу, прижавшись лицом к рубашке своей Старшей.
- Элли, тебе стало легче? – спросила она. И сразу же уточнила:
- Ну… там, на кладбище… Когда ты простила свою маму?
Эллона задумалась и ответила где-то через полминуты напряженного молчания. Ответила серьезным голосом и без улыбки – снова отстранив от себя свою воспитанницу на расстояние фирменного жеста своего отца. В смысле, положив руки ей на плечи.
- Лиза! – сказала она. – Я почувствовала настоящее облегчение… только сейчас. Когда ты… именно ты заставила меня рассказать все это. И я смогла оценить блестящую иронию Творца!
- О чем ты, Элли? – Лиза смутилась.
- О том, что я идиотка, - ответила ее Старшая. – Господи… Ну, как же я могла так… Осуждать мою мать и при этом готовиться истязать тебя за те вещи, которые вовсе не видятся мне чем-то значимым… Да практически ни за что! Просто отдавая дань тем самым идиотским правилам, по которым когда-то лупцевали в детстве меня саму!
Миссис Эллона Мэйбл встала-поднялась, опершись на плечи своей воспитанницы – вернее, оттолкнувшись от них! Она в волнении заходила по комнате, прямо между камином и оставшейся на диване девочкой.
- Идиотка! Тупая и жестокосердная идиотка! – восклицала она. – Вчера я приговорила тебя к истязанию! Точно зная, что в этом нет никакой принципиальной необходимости, просто соблюдая традиции! Как будто я и вправду, обязана все делать в точности так, как было заведено во времена моего детства, и не могу проявить ни капли самостоятельности, здравого смысла или же милосердия к тебе, к той, кто дана мне Творцом во утешение!
Эллона остановилась, заслонив очаг, и посмотрела на свою воспитанницу огорченно и с явным сочувствием.
- Лиза! – сказала она. – Я… не знаю, что на меня нашло. Вспомни, сегодня поутру ты, вместе со мною, готовила розги... Я сделала тебя соучастницей этого… мероприятия. Как будто это такая веселая игра! Или форма рукоделия! И еще шутила по этому поводу… И ты… улыбалась, ни секунды не дав мне понять всю неуместность такого юмора! Хотя, наверняка, сердце твое дрожало от страха, ведь все это делалось исключительно для того, чтобы потом причинить тебе боль! Ты удивительно храбрая девочка! И ты, похоже, воистину любишь меня, раз совершенно не подала виду насчет оскорбительности такого идиотского ритуала! Спасибо тебе, моя дорогая! Однако теперь…
Молодая женщина шагнула назад, а потом неожиданно опустилась на колени пред своей воспитанницей, все еще сидевшей на диване.
- Лиза! – заявила она со всей серьезностью. – Мы ведь можем все исправить!
- В смысле? – удивилась девочка.
- Ты помнишь, что и как именно я сказала вчера? – спросила ее Старшая. – Ну, когда я приговаривала тебя… к розгам?
Крайнее слово она на сей раз произнесла в крайнем смущении.
- Да, - ответила Лиза. – Я просила наказать меня примерно так, как наказывали в детстве тебя саму. Ты сказала, что постараешься исполнить мою просьбу как можно ближе к тому, что было… как это было у тебя.
- Да, я имела в виду… полное обнажение тела, - подтвердила ее Старшая. - А также то, что… больно тебе от этого будет по-настоящему - уточнила ее взрослая собеседница. – Но я сделала тогда одну важную оговорку. О том, что наказание это будет исполнено мною, только если одна милая девочка утвердит его для себя… прямо перед тем, как мы начнем. Все хорошенько обдумает и… заявит об этом вслух. В общем, если ты не станешь просить меня о том, чтобы я исполнила это наказание… реализовала эту боль на твоем теле, а напротив, скажешь, что не желаешь для себя ничего подобного, то…
Здесь она улыбнулась и подмигнула своей воспитаннице.
- Это самый простой выход из нашей дурацкой ситуации! – заявила молодая женщина. – Ты отказываешь мне в утверждении моего вчерашнего приговора и я… Снимаю с повестки дня вопрос о розгах. Назначаю тебе вовсе иное наказание. Ну… что-нибудь совершенно символическое и вовсе необременительное для твоей персоны. И мы с тобой оставляем всю эту дурацкую историю в далеком историческом прошлом. Ну, как тебе мой план, Лиза?
- Блеск! – улыбнулась девочка. – Вот только…
Она потянула руку Эллоны к своим губам и обозначила на ней свой поцелуй.
- Я утверждаю приговор, - просто сказала Лиза.
- Я… ничего не слышала! – молниеносно отреагировала на ее демарш молодая женщина. – Повтори!
- Я утверждаю твой вчерашний приговор, - подтвердила девочка. И добавила четко и недвусмысленно:
- И я прошу тебя приступить к его исполнению прямо сейчас, немедленно.
- Объясни, - потребовала ее Старшая.
- Я хочу… оплатить счет, - охотно ответила ее воспитанница. – Не тебе, а… туда!
Лиза указала наверх – в смысле, в неопределенное пространство горних сфер – глазами и пальцем одновременно. И взрослая ее собеседница потупила очи долу, поскольку прекрасно поняла намек.
- Да, я считаю, что могу… что я обязана заплатить… в моральном смысле, – в устах бывшей беглой воспитанницы Принстаунского приюта это прозвучало и бредово, и понятно. Совершенно понятно! – За то, что я обрела и дом, и… тебя… здесь.
Миссис Эллона Мэйбл в свою очередь потянула девочку за руку и вернула поцелуй… особого рода. Имеющий смыслом своим скорее благословение, чем ласку.
- Обязательство Высокого Долга?
Она не спрашивала. Она просто выражала понимание и… одобрение. Со своей стороны.
- Да, - ответила девочка, не уточняя, впрочем, смысла термина, только что услышанного ею. Ибо все было более чем ясно.
- Тогда… я не буду спорить, - сказала ее Старшая. – Прости… - добавила она тихо.
- За что? - искренне удивилась Лиза. – За что ты просишь у меня прощения?
- За то, что я теперь не смогу тебя пощадить, - глухим голосом ответила ей воспитательница. – Прости, но обязательства, которые ты на себя приняла… Они не оставляют мне выбора. Теперь, даже если тебе будет нестерпимо больно, если мне захочется облегчить твои страдания… Я уже не смогу смягчить удары. И выдам тебе все и строго. Безжалостно. Тебе будет больно, очень больно, моя бедная девочка. Мне очень жаль…
- Я знаю, Элли! – Лиза кивнула в знак понимания и смущенно улыбнулась. – Я как раз хотела тебя… попросить! Сделай именно так!
А потом… Двенадцатилетняя девочка взяла на себя инициативу продолжения решенного ими. Встала-поднялась с дивана, прошла к напольной вазе, вынула оттуда один из прутьев, с утра приготовленных ими вместе с Эллоной, еще до все этих ее… метаний и тревог.
Сделав это, девочка покраснела личиком, в полном смущении, потупила очи долу и, вернувшись к своей коленопреклоненной воспитательнице, протянула ей свою руку.
- Встань, Элли! – сказала она. И молодая женщина поднялась, опираясь на рукопожатие своей воспитанницы.
- Лиза… - адресат ее красноречивого жеста попыталась смущенно возразить, но девочка покачала головой, обозначив тем самым свою непреклонность. И тогда миссис Эллона Мэйбл предпочла замолчать. Из уважения к отваге своей воспитанницы.
- Я… прошу тебя исполнить приговор, - сказала Лиза и протянула ей прут. – Пожалуйста, Элли!
Миссис Эллона Мэйбл приняла у воспитанницы орудие наказания и несколько мгновений неловко вертела его в своих руках – как бы даже не зная, как с ним теперь поступить… и вообще, не очень-то представляя, что же ей делать дальше. Впрочем, она все же справилась с волнением и, отступив назад, отложила взятый ею у девочки прут на диван.
- Элли… - растерянно произнесла Лиза, но ее Старшая обозначила рукой своей отрицающий жест – дескать, молчи, мне виднее, что и как с тобою делать!
Девочка смущенно кивнула в знак согласия и замерла в ожидании распоряжений со стороны воспитательницы. Каковые незамедлительно и последовали.
- Не стой столбом, иди сюда! – приказала ее Старшая. – Ко мне! Быстрее! – добавила она, раскрывая ей свои объятия.
Девочка не посмела ослушаться, шагнула к ней и, естественно, была обнята-прижата к ее груди. Крепко и искренне.
- Почему? – спросила Лиза тихо-тихо.
- Потому что… ты первая, на кого распространяются мои клятвы, - ответила миссис Эллона Мэйбл.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Посторонний. Беглянка
14.
Сколько они стояли, вот так вот, обнявшись, - минуту, две, три… Бог Весть! Ни сама Лиза, ни та, кто взяла-приняла на себя при странных обстоятельствах обязательства по ее, Лизы, воспитанию, так и не дали себе труда взглянуть по этому поводу на часы, стоявшие, между прочим, на самом видном месте – на каминной полке. Им обеим это было вовсе не нужно.
И в то же самое время… обе они прекрасно понимали, что их связывает не только взаимная нежность, но и то самое, жесткое, даже жестокое решение, которое Старшая из них имела неосторожность принять, а младшая – утвердить для себя.
Да, они прекрасно понимали и чувствовали суть всего предстоящего. А потому, отстранились друг от друга – сразу и одновременно, с сожалением и пониманием друг друга. Полным и безоговорочным.
- И что же мне теперь делать? – устало спросила молодая женщина. – Как мне теперь наказывать тебя? Ту, кого я люблю? Ту, кто знает мои тайны и… единственная, на всем белом свете, понимает меня?
- А твой муж… Джон? – смутилась Лиза. – Ты ему про это не рассказывала?
- Я не хотела, чтобы он об этом знал, - ответила ей Эллона. – Ты – совсем другое дело! Тебя задели… все эти призраки из моего детства. И ты имеешь полное право знать об этом все. Но… только ты!
- Я… понимаю, - сдержанно отозвалась девочка. – Не бойся, Элли! Когда твой муж вернется… я ничего ему не скажу. Твои секреты – они только твои!
- Наши! Это наши с тобою секреты! – наставительно произнесла ее взрослая собеседница. – Не забывай, моя девочка, они теперь у нас с тобою общие! И, между прочим, - добавила она, - ты так успешно забалтываешь проблему… А ведь она от этого вовсе никуда не исчезает! И я действительно, не знаю, как мне теперь поступить… с тобой!
- Хочешь… я поклянусь тебе, что я не обижусь?
Лиза хотела что-то еще добавить к сказанному – ну, что-то оптимистичное, почти веселое, она даже изготовила лицо свое к некоему подобию улыбки в поддержку тональности своего обращения-выступления перед-в-сторону своей Старшей… И замолчала, поняв всю неуместность подобного… скоморошества-и-фиглярства.
- Ты… или обидишься на меня, или же нет, - ответила ее воспитательница. – Как угадаешь? Вот только что я тебя обнимала… А через несколько минут… ты будешь лежать, вся в слезах… с соплями в носу… И всего одной только мыслью в голове: «Зачем она со мною… так?»
- Наверное… - Лиза вынуждена была согласиться со своей Старшей. Просто потому, что та уже имела подобного рода болевой опыт. Однако девочка попыталась все же смягчить ситуацию и добавила:
- Но ведь никто же не помешает тебе потом… снова обнять меня, простить и все объяснить?
- Никто, - согласилась ее собеседница. – Вот только что из случившегося ты запомнишь, а что забудешь? Мои ласки и объятия… до и после сечения? Или же… те самые мысли обо мне… о моей жестокости, подстегиваемые болью? Хотя…
Миссис Эллона Мэйбл вздохнула. Едва ли не обреченно.
- Знаешь, Лиза… Все справедливо, - промолвила она. – Тот, Кто нас с тобою свел на одной зимней дороге… Он все знал. И все предусмотрел. То, что ты почувствуешь неодолимое желание подражать мне и моему… занятному детскому опыту – как символу твоей связи со мною. Что ты, образно выражаясь, захочешь оказаться на моем месте, почувствовать то, что чувствовала я… когда была такой же девчонкой, безбашенной и жаждущей понимания и… справедливости! И то, что мне придется примерить на себя условную роль моей матери… отдающей дитя для безжалостного наказания. И даже… роль моего отца, это самое наказание применяющего. Что я буду поступать с тобою в точности так, как это он со мною делал тогда… годы тому назад!
Миссис Эллона Мэйбл покачала головой.
- Господи… - обратилась она, то ли к Высшей Сути, то ли к себе самой. – Как же Ты изящно преподал мне урок… понимания моих родителей!
- Ну… все же, ты женщина! – теперь Лиза все-таки позволила себе ободряюще улыбнуться своей Старшей. – И у нас с тобою будет все иначе!
- Да как сказать! – нахмурилась миссис Эллона Мэйбл. – Вряд ли мы с тобою откроем в таких делах что-нибудь новое! – ее Старшая позволила себе многозначительный жест в условном направлении задней части тела своей воспитанницы. И та отчетливо обозначила лицом свое смущение.
А ее Старшая, снова вздохнув, завершила свою мысль.
- Зато теперь, - сказала она, - я понимаю, почему мой отец вел себя со мною так… резко. Так, похоже, действительно легче, чем после… обнимашек. Во всяком случае, тому, кто берет на себя обязанность наказывать свое дитя…
Эллона Мэйбл покачала головою и, внезапно, задала девочке очень неудобный вопрос.
- Лиза, ты хочешь, чтобы я тебя удочерила? Говори быстро, да или нет?
- Нет, - машинально ответила Лиза и, внезапно, густо покраснела, поняв, что ответ прозвучал более чем… нетактично. Она попыталась смягчить ситуацию, и уже было открыла рот, чтобы хоть как-то оправдаться, дать хотя бы какое-то объяснение со своей стороны. Однако ее Старшая коротким жестом приказала ей молчать.
- Ты сказала. Я услышала, - сказала миссис Эллона Мэйбл. – Я… откуда-то знала, каким именно будет твой ответ. Не спрашивай про источник моего знания… Я только хотела удостовериться в том, что правильно чувствую тебя, вот и все.
- Это… плохо, да? – встревожилась Лиза. – Прости, я понимаю, это звучит глупо… Конечно, каждая приютская девчонка должна искать себе маму… Или ту, кто ее заменит! Но… я ведь знаю, я точно знаю, что моя мама умерла! А ты…
Девочка смотрела на нее так, будто Эллона, вот прямо сейчас, собиралась бросить ее, как говорится, одну и в чистом поле… Ну, или как будто ее Старшая и вправду сейчас выразила желание вернуть свою воспитанницу обратно в приют.
- Ты просто моя Элли! – сказала она с искренним чувством огорчения от возможной обиды со стороны молодой женщины за ее, Лизы, предполагаемую неблагодарность. – И я тебя люблю, очень люблю! Но… не так, как маму, а совсем-совсем по-другому! Но Элли… Я ведь и правда, люблю тебя!
У девочки на глазах выступили слезы от бессилия всех этих попыток вырваться из словесно-логической ловушки, в которую она угодила так внезапно, причем с подачи той самой женщины, которой она только что признавалась в своей любви. И ее Старшая все это прекрасно поняла.
Миссис Эллона Мэйбл «фирменным» отцовским жестом – пальцы на плечи своей собеседницы и далее коротко «Трам-тарарам!» - вернула себе внимание расстроенного ребенка.
- Прости меня за такую резкость, - сказала она. – Я просто пыталась понять суть наших с тобою отношений. Видишь ли, моя девочка… По всему выходит, что я для тебя помощница, защитница… В точности то, что обозначается словом «опекун». Однако то, что я чувствую к тебе… Далеко от того, что связывает обычного опекуна и ребенка, оказавшегося у него в подчинении… ребенка, с которым теперь надо установить контакт для надлежащего его воспитания. Мне… хорошо, когда ты рядом со мною. Это такое… невероятное чувство единства с тобою. Странное чувство… Невероятное, удивительно приятное! Я люблю тебя, моя дорогая! И я… очень боюсь, что это ощущение единства с твоей душой… Я боюсь, что оно может исчезнуть. И мне будет больно от такого разрыва! И я не знаю, хватит ли всех моих сил… всех моих объятий для того, чтобы вернуть хотя бы что-то из нашего с тобою единения! Того, которое ты станешь числить по категории «былое».
Лиза всхлипнула и отчаянно замотала головой в безмолвном отрицании ее слов. А миссис Эллона Мэйбл мягко погладила ее по плечам своими ладонями – несколько раз подряд, движениями в стороны – успокаивая свою воспитанницу и снова привлекая ее внимание к разговору.
- Лиза, ты мне очень дорога, - сказала она. – И я боюсь… отчаянно боюсь того, что боль от моей руки все разрушит! И в то же самое время, я дала слово тебя наказать. Глупость, конечно же! Но я… именно я ее совершила. В то же время, ты… приняла на себя Обязательство Высокого Долга. Зачем ты это сделала… Уже не важно. Я знаю, что такое обязательство ты не можешь не исполнить… со своей стороны. Естественно, ты вовсе не пожелала воспользоваться лазейкой, которую я оставила на случай, если ты передумаешь. А это значит, что я уже никак не могу отказаться от того, чтобы наказать тебя… в точности так, как мы с тобою решили. Прости…
- Не бойся, Элли! – Лиза смотрела на нее теперь с явным состраданием. Две слезинки на щеках девочки смотрелись безумно трогательно. – Я… От тебя я все стерплю, обещаю! И я на тебя не обижусь!
- Тогда… мне остается только восхищаться тобою!
Ее Старшая улыбнулась – ну, наконец-то!
Ну, а потом… Миссис Эллона Мэйбл убрала руки с плеч своей воспитанницы. Она взяла девочку за руку и потянула за собой. Подвела к тому месту, где на полу сиротливо лежало-валялось то самое пальто, сиротское и приютское.
- Подними его, - приказала она и Лиза, торопливо кивнув, немедленно исполнила это ее распоряжение. Дрожащими руками она развернула сей предмет былого приютского своего одеяния и застыла, вопросительно глядя на свою Старшую – мол, что же с ним теперь делать дальше?
- Возьми его за воротник, - подсказала ей Элли. – Левой рукой! – зачем-то уточнила она.
- Так? – Лиза взялась, как ей было только что приказано, но все-таки предпочла уточнить.
- Примерно так! – кивнула Эллона. – Только держи крепче. Как можно крепче!
Девока кивнула ей в ответ и узрела… нечто совершенно неожиданное. Миссис Эллона Мэйбл вынула из кармана свой нож – тот самый, армейский и медицинский! – выбросила ногтем большого пальца вперед металлическую пластину-клавишу и, нажав на нее, звонким щелчком раскрыла изогнутый клинок-стропорез, лезвие которого ощерилось хищными зубами серрейтера. Выполнив это эффектное действие, молодая женщина переложила сей предмет, острый и резучий, в левую руку. А потом… развернула его рукояткой вперед и протянула девочке.
- Этим клинком, не так давно, я располосовала на мелкие ошметки ту самую скакалку, которой тебя стегали там, в Принстаунском приюте, - напомнила она. А потом заявила нечто… невозможное, даже немыслимое!
- Теперь, - сказала она, - я хочу, чтобы им воспользовалась ты. Действуй!
Сказав это, миссис Эллона Мэйбл свободной рукой подхватила рукав приютской верхней одежды и… дернула, с силой натянула, недвусмысленно предлагая его к отрезанию. Да-да, предлагая его вместе со средством проведения этой своеобразной… операции!
Складной нож армейского медика оказался неожиданно тяжелым. Внутри его толстой рукоятки, между металлическими пластинами, помещались, с двух сторон, два подпружиненных клинка - один из них, зубчатый и жуткий, уже был готов к применению. Впрочем, шершавый пластик рукояти оказался очень приятным на ощупь – каким-то теплым. И даже его специфический цвет – ярко-желтого, «кислотного» оттенка, наверняка для того, чтобы не потерялся среди опавшей листвы или на песке! – нисколько не раздражал. А слово «Rescue» [«спасение»], написанное оранжево-красным на той стороне, с которой был «раскрыт-выпущен» этот самый клинок, четко обозначало его благородную миссию!
Да, ей, бывшей приютской девчонке доверили особый нож. Тот самый нож, прошедший с ее Старшей пески и горы Афганской кампании, выручавший ее… Нож, служивший верой и правдой, в самых разных ситуациях военного противостояния - в той самой вечной борьбе медика за жизни бойцов, которых врач обязан спасти!
- Смелее! Давай, клади клинок на рукав… корневой частью, у самой рукоятки! – подсказывала ей Эллона, законная владелица ножа. – Так, теперь… дави сверху, и тяни нож «на себя», сразу и одновременно! Аккуратно! – добавила она. – Как бы перепиливай, но только движением «на себя»! Давай! Режь!
Лиза не заставила себя упрашивать и одним движением распорола растянутый рукав былой своей верхней одежды сверху, чуть не до середины. А после, еще двумя такими же в точности режущими ударами - в стиле сверху и «на себя», потягом - отчекрыжила рукав. Напрочь и вчистую.
- Браво! – воскликнула ее Старшая и уточнила с эдакой интонацией подстегивающего интереса, на грани провокации… или даже за гранью таковой:
- Еще?
- Да! – восхищенно выдохнула ее воспитанница. И была немедленно поощрена предоставленным ей почетным правом отрезания от приютского пальто второго рукава. Причем, на этот раз у нее вышло еще лучше!
- Прекрасно, моя дорогая! – восхищенно заявила ее воспитательница. – А теперь… Давай-ка повернем это… набок! И попробуем разрезать это все поперек! Сможешь?
- Да, Элли! – без колебаний заявила девочка.
Вдвоем с Эллоной они развернули, заявленным образом, предмет приютского одеяния - уже порядком изуродованный предыдущими актами торжественно-волевого разрезания! - опять натянули ткань, и тогда Лиза снова попыталась исполнить очередную серию резов. Именно серию, поскольку протяженность тканевого пространства - которое зубастый rescue-knife [«спасательный клинок»], должен был преодолеть теперь - оказалась куда как более серьезной. Им обеим пришлось несколько раз перехватывать разрезаемый материал. При этом, в не слишком-то умелых руках двенадцатилетней девчонки, все это прошло, скажем прямо, не без проблем - увы и ах! В общем и целом, Лиза довольно-таки порядочно накосячила. Но, следуя советам своей Старшей, подбадриваемая ею, девочка все-таки справилась с этой сложной задачей. В итоге, приютское пальто, стараниями беглянки и ее опекуна, превратилось в резаное месиво неопрятных лоскутов, торчащих во все стороны нитками. Сей набор обрезков - в стиле «текстильный утиль» – теперь валялся на полу, у них под ногами, будучи, так сказать, поверженным в прах!
- Блестяще! – подытожила их разрушительную деятельность хозяйка дома сего. – Теперь гореть все это будет гораздо ярче и быстрее!
- Гореть? Сейчас?! – с удивлением и восторгом в голосе воскликнула ее воспитанница. – Но я думала…
- Вообще-то, это была твоя идея! – напомнила ей миссис Эллона Мэйбл. – Я просто чуточку ее доработала. Довела, так сказать, до ума!
Она усмехнулась и подмигнула своей девочке.
- Ну, ты сама подумай, зачем нам ждать еще до завтра и устраивать костер непременно на заднем дворе? Ведь сделать все это здесь и сейчас гораздо проще и… нагляднее! Разве нет? Особенно, если воспользоваться бензином!
Миссис Эллона Мэйбл красивым жестом обратила внимание своей воспитанницы на то, что в углу гостиной были выставлены в походную готовность совок и веник. Там же была бутылка из-под виски – как теперь выяснилось, вовсе не пустая, а совсем даже напротив, наполненная вполне себе огнеопасным содержимым, куда покруче пресловутой «огненной воды»!
- Мы сожжем твою прежнюю одежду. Сегодня же. Сейчас. Вернее, сразу же после того, как я тебя… переодену в домашнее. В смысле, сразу же после того, как…
На этом месте, миссис Эллона Мэйбл смущенно замолчала и заменила точное пояснение предстоящего простым кивком головы. Впрочем, Лиза все прекрасно поняла и немедленно кивнула ей в ответ, в знак полного согласия с предложением своей Старшей.
- Спасибо, - тихо сказала она, дополняя свой жест. – Да… Так будет правильно!
- Ну… тогда будь так любезна, вернуть мой нож и… Давай-ка, снимай этот… блейзер! – потребовала Эллона. И пояснила, с многозначительной улыбкой на лице:
- Я тоже, знаешь ли, хочу приложить определенные усилия к уничтожению прежнего твоего… гардероба!
- Конечно, Элли! – воскликнула девочка. – Вот, бери!
Она вернула молодой женщине нож – хватило ума развернуть руку так, чтобы клинок смотрел несколько в сторону относительно адресата этого жеста. Кстати, законной владелицей этого клинка движение сие было воспринято с сугубым одобрением.
После этого девочка живо расстегнула и сняла тот самый пиджак-блейзер, отдала его своей Старшей - на вытянутой руке, так, будто бы он оказался загрязнен чем-то таким… немыслимо едким и противным, что очень хотелось держать от себя как можно дальше.
Миссис Эллона Мэйбл с пониманием кивнула ей и сразу же, жестом приказала ей крепко взяться за левую плечевую часть этого одеяния. Сама же она натянула сей предмет в другую сторону и несколькими движениями зубастого клинка распорола блейзер, прямо от воротника и сверху вниз, почти что точно, напополам и вдоль.
- Класс! – искренне восхитилась Лиза. И тут же поинтересовалась у нее:
- А… юбку? Ее, наверное, тоже?
- Ее ты тоже хотела бы уничтожить? – поинтересовалась ее Старшая. – Но зачем? Она и так сгорит! Без проблем!
- Я хочу ее разрезать! – твердо заявила ее воспитанница. – Именно так! В лохмотья! Чтобы… ничего… Да! Именно! Чтобы ничего от нее не осталось!
Миссис Эллона Мэйбл пожала плечами.
- Лично я не вижу в этом особого смысла. Но если ты действительно хочешь именно так…
- Хочу! – решительно произнесла девочка и умоляюще посмотрела на нее:
- Пожалуйста, Элли!
- Ну, если ты так уж настаиваешь… Тогда…
Молодая женщина помедлила, а потом сделала эдакое суровое лицо и приказала своей воспитаннице, причем, самым жестким тоном голоса своего:
- Снимай свою юбку! Живо!
- Конечно, Элли!
Девочка, естественно, вовсе не купилась на этот ее трюк! Она с улыбкой облегчения на лице расстегнула боковую застежку и… буквально сорвала с себя указанное одеяние, разоблачившись снизу. А после этого она снова протянула снятую юбку в сторону своей Старшей.
- Ты или я? – уточнила адресат ее молчаливого жеста.
- Я… если ты не против! – последовал ответ.
Миссис Эллона Мэйбл протянула ей нож.
- Юбку в левую руку! – скомандовала она. – Да, вот так, натянем… Режь теперь ее, движением «на себя» и вниз. Ту половину, которая ближе к тебе, изнутри, чуточку наклонив нож туда… Вторую разрежем позже. Давай!
Девочка не заставила себя упрашивать и немедленно выполнила эти ее распоряжения. В результате, ткань с треском расползлась- разлохматилась и, наконец, сей несчастный предмет приютской формы одежды все-таки развалился, превратившись в эдакое… полотнище, неаккуратно разлохматившееся по бокам.
- Хорошо! Теперь вторую сторону, точно так же! – распорядилась миссис Эллона Мэйбл.
- Сейчас…
Это слово Лиза пробормотала тихо, почти что беззвучно – одни губы шевелились! - но ее Старшая все поняла. А потом девочка с азартом принялась за порученное дело. На этот раз все вышло чуточку сложнее – возможно, она сейчас просто занервничала… Ну, или просто взялась как-то неудобно. Но в итоге юбка все-таки окончательно развалилась на две части.
- Voilà!* - воскликнула молодая женщина, швыряя свою половинку изодранного одеяния к другим подобным обрывкам одежды своей воспитанницы.
Лиза последовала ее примеру и сразу же после этого вздохнула с облегчением, явным и значимым. Тогда ее воспитательница протянула руку за ножом и девочка с коротким уважительным поклоном вернула его законной владелице.
Молодая женщина коротким движением – предварительно нажав на клавишу - сложила клинок в рукоятку, потом вернула клавишу-рычаг обратно вглубь ярко-желтой пластиковой накладки и отправила складной нож снова в карман своих домашних джинсов.
- Лиза, давай уж мы не станем располосовывать на части твое белье, - предложила она своей воспитаннице. – Оно и так сгорит в камине без проблем и быстро. Так что теперь тебе просто…
Миссис Эллона Мэйбл смутилась и оборвала свою речь. Она посерьезнела лицом своим и снова возложила руки ей на плечи.
- Придется снять и все остальное, - сказала она, окинув взглядом свою визави.
Лиза была теперь одета, так сказать, négligé **. В смысле, на ней, из всех исходных одеяний приютского образца, сверху оставалась только белая блузка - с форменным фиолетовым галстуком под воротничком - длиною своей доходящая до уровня чуть выше середины бедер. Ниже… были видны только серые приютские гольфы, выступавшие над голенищами ее полусапог. Между этими элементами одеяния – в принципе, допустимыми для обозрения досужей публикой! – была только голая кожа. Просто потому, что колготок в приютской форме для девочек создатели амуниции сей изначально вовсе не предусмотрели. И в этом полураздетом виде девочка казалась настолько трогательной и беззащитной, что молодая женщина отвела свой взгляд в сторону и с трудом подавила тяжелый вздох.
- Лиза… - миссис Эллона Мэйбл смутилась и недоговорила, но девочка ободряюще улыбнулась ей. И сама обратилась к своей воспитательнице, снимая, тем самым, общую неловкость этой, несколько… пикантной ситуации.
- Элли, ты ведь в тот раз меня раздевала? – спросила она, имея в виду их первую встречу. В смысле… самую первую. И получив молчаливый ответ, в виде кивка головы от своей Старшей, продолжила:
- Я… могу попросить тебя об одном одолжении?
- Слушаю тебя, - воспитательница, в принципе, догадалась, о чем именно пойдет сейчас речь... и не ошиблась в своих ожиданиях.
- Пожалуйста, освободи меня от этой одежды… сама, - попросила Лиза. И добавила:
- Так же, как тогда… В ту ночь, когда ты подобрала меня там, на дороге.
- Ну… между прочим, не так уж много осталось на тебе этой самой… одежды! – вздохнула молодая женщина. – Хорошо, моя дорогая… Я это сделаю. Вот только… Ради Всего Святого, не зажимайся! Иначе, мне будет… неудобно!
Она, по-прежнему смущенно – все еще пряча свой взгляд от девочки, обратившейся к ней со столь странной просьбой - взялась за ее галстук. Сняла его, небрежно бросила вниз… а после уж коснулась пальцами верхней пуговки блузки своей воспитанницы…
Закончив с расстегиванием нынешнего верхнего одеяния девочки, воспитательница раздвинула блузку по ее плечам в стороны, аккуратно стащила с нее, сей предмет одеяния – сзади, вдоль спины и вниз – при этом, Лиза сама активно помогала ей, своими же руками. После чего, молодая женщина швырнула снятую блузку в общую кучу прочей ее одежды – ненужной им обеим и предназначенной к некоему… «каминному аутодафе».
Далее, миссис Эллона Мэйбл опустилась перед смущенной девочкой на колени, расстегнула застежки-молнии на ее полусапожках и стащила с ног своей воспитанницы эту казенную приютскую обувь. Отбросила их туда же, в кучу - и один, и другой. Ту же последовательность действий она проделала с ее гольфами. И, наконец-то, стянула с Лизы трусики – до середины бедер, а потом и дальше вниз - заставив девочку выйти из них.
Завершив эти хлопоты по раздеванию своей воспитанницы, так сказать, «снизу», миссис Эллона Мэйбл поднялась-вышла из коленопреклоненного состояния и жестом своим предложила девочке поднять руки. После чего, без проблем, стянула со смущенной воспитанницы белую майку, обнажив девочку полностью. Естественно, сей финальный предмет одеяния тоже оказался там же, в общей куче.
- Ну… вот, в принципе, и все. Ты готова, - как то неопределенно произнесла молодая женщина. И сразу же уточнила:
- А ты… готова?
- Не знаю… - Лиза как-то зябко вздрогнула, подернула плечами. И ее Старшая не придумала ничего лучше, чем обнять руками, прижать ее к себе. Впрочем, Лизе, в тот самый миг, нужно было от нее именно это…
- Тебе… холодно? – миссис Эллона Мэйбл задала своей воспитаннице этот вопрос на ушко – тихо-тихо, чуть нагнувшись сверху.
- Не знаю… Нет, наверное! – ответила ей Лиза, произнеся эти слова как бы в сторону – почти что про себя, но все же так, что она их ясно услышала. – Просто… странно как-то. Когда ты меня обнимаешь… Вот сейчас вот… Да, все просто, понятно и… спокойно. Ты – самая лучшая. Твои руки обнимают меня и защищают сейчас… от всего на свете, что может меня обидеть! Но уже скоро…
Она замолчала, смутившись своей откровенностью.
- Уже скоро эти же самые руки причинят тебе боль, - взрослая собеседница завершила ее недосказанную мысль.
Лиза вздохнула и, вместо ответа, прижалась лицом своим к ее груди. Эллона мягко погладила спину своей девочки, а потом, низко наклонившись, поцеловала ее в обнаженное плечо.
- Лиза, милая моя… - сказала она. – Давай уже начнем. Знаешь, если мы промедлим еще, хотя бы пять минут… Я боюсь, у меня тогда уже совсем не хватит духу сделать все то, что мы с тобою решили.
- Хорошо, Элли!
Девочка отстранилась от нее. Она отступила на полшага-шаг и предстала глазам молодой женщины… так сказать, в полностью разоблаченном виде. Чем заставила свою Старшую на секунду отвести взгляд в сторону.
Впрочем, миссис Эллона Мэйбл быстро собралась с духом, взяла себя в руки – образно выражаясь! – и подала руку своей воспитаннице – а вот это реально, непосредственно и вполне однозначно! Тем самым, она весьма недвусмысленно предложила ей пройти, так сказать, к месту исполнения ее, Лизы, наказания.
Девочка не сопротивлялась ей, и шагнула, вместе со своей Старшей, ближе к камину – но так, что до него оставалось не менее трех ярдов. Когда они оказались там, Эллона совершенно неожиданно опустилась на колени. Она сразу же потянула свою воспитанницу за собою – приведя… вернее, поставив ее в то же самое положение, но развернув при этом Лизу относительно себя на девяносто градусов, головой в левую сторону. В смысле… так, чтобы девочка оказалась на ковре, расстеленном на полу перед камином. На ковре, имитирующем шкуру-шерсть какого-то загадочного животного - то ли мамонта, то ли пещерного медведя.
Впрочем… мохнатая-шерстистая поверхность сия была удивительно приятной на ощупь. Лиза это хорошо знала, поскольку она… Ну, в общем, несколько раз устраивалась на ней, как говорится, «на прилечь». Чтобы ощутить себя… Да-да, именно так, как чувствовала себя сама миссис Эллона Мэйбл… тогда, во времена ее, Эллоны, детства.
Как-то вечером ее Старшая, вопреки обыкновению, чуточку разоткровенничалась и рассказала ей, как во времена своего детства она любила поваляться на нем перед камином. Тогда, по ее словам, там пылал огонь… в точности так же, как и сейчас!
Лиза даже улыбнулась эти своим… мыслям.
Да-да! Вот Вы, дорогой Читатель… вряд ли бы поддались подобной эмоции. А эта девочка… Она смогла улыбнуться! Именно… здесь и сейчас!
И не надо над ней смеяться по этому поводу… Просто потому что…
Она в своем праве!
- А почему же не на скамье? – спросила Лиза. – Было бы как-то… аутентичнее, что ли…
Девочка блеснула знанием такого… занятно-заковыристого слова - так сказать, с претензией на интеллектуальность и осведомленность. И снова улыбнулась своей Старшей - обозначив свое личное знание такого рода… а также смелость.
Личную. Свою.
Да… Именно свою смелость. Это важно.
- Ну… зато вот так вот выходит и проще, и удобнее и даже в чем-то… символичнее! – миссис Эллона Мэйбл приняла игру и отозвалась ей в тон. И сразу же поинтересовалась:
- Насчет символичного… тебе ведь все ясно, да?
- Камин в гостиной… это символ домашнего очага, - ответила Лиза. - Ты решила… очистить меня. Вот так вот, введя свою… беглянку… В смысле, меня… Да, ввести меня в круг тех, кто связан с твоим домом… и с тобою.
- Глупо все это выглядит, да? – вздохнула ее Старшая. – Прости, наверное, это действительно, странная… даже вовсе дурацкая затея. Разумеется, то, что я сейчас буду делать с тобою… наверняка, тебе совсем не понравится! И… знаешь, Лиза, вот если ты, все-таки, выскажешь мне сейчас свое твердое «Нет!», мы можем, в принципе, обойтись и без…
- Нет! – как-то резко, на выдохе, произнесла ее воспитанница. И, смутившись лицом своим, пояснила:
- Прости… Я не в том смысле. Ты просто сейчас облекаешь мои желания… в красивую форму, не более того! Но… Ты же знаешь, я все это решила сама, и только поставила тебя перед фактом. И уже потом… Я сама тебя попросила… Ну, обо всем, об этом. Так что… Элли, тебе нечего стесняться!
- Я твоя Старшая! – напомнила ей миссис Эллона Мэйбл. - И не только потому, что так решил судья… который назначил меня твои опекуном и дал мне право тебя наказывать - в том числе и вот так вот, телесно! Я… тоже решила все сама! И знаешь, моя дорогая… По-моему, ты слишком много на себя берешь, в этом нашем… общем раскладе! Мало ли, что ты там себе придумала - по этому-то поводу! Как бы ты высоко ни ставила свои мысли и желания, но… отвечаю за тебя лично я! И… только я!
Лиза развернулась к ней – только плечами, оставшись коленями своими в прежней позиции, на девяносто градусов к направлению, обозначенному телом ее воспитательницы. Взяла ее за руку и откровенно улыбнулась своей Старшей.
- Элли, дорогая моя, я все знаю и все понимаю! - сказала она. – Ты просто… решила сыграть для меня новую Сказку. Немножко такую… жутковатую... Ну, просто, чтобы я чуточку испугалась! Но не сильно, а так, самую малость! И еще… с отголосками из твоих детских воспоминаний. И это все происходит... в точности так, как я того хотела! Не по форме, нет… По смыслу. Спасибо тебе!
- Да… это Сказка, - откликнулась ее Старшая. – Но я… В общем, я играю ее не только для тебя одной. Для себя тоже. Пускай это будет новая Сказка… Действительно, другая! Просто…
Она смущенно вздохнула.
- Мне просто хочется, чтобы в этой Сказке тебе было по-настоящему хорошо! – сказала она. – И я… попробую… Да, я сделаю для этого все, что смогу! Обещаю! – закончила она свою… несколько странную мысль.
Хм… Для всякого нормального… и скажем так, постороннего субъекта, подобное заявление – да еще и высказанное, определенно, в неком патетически-возвышенном тоне обещания чего-то благого и позитивного! – прозвучало бы, как минимум, необычно… если уж не издевательски! Ну, с учетом его, высказывания, контекста – в смысле, точного знания ими обеими обо всем им предстоящем…
Но адресат этих слов восприняла их вовсе не так, как ощущает их – те самые слова, жуткие по сути! - этот самый, некий посторонний, а вовсе даже… иначе! В том самом смысле, который связывал их сейчас особенными – совершенно особенными! – отношениями, и пониманием вовсе другого уровня и рода, совершенно выходящим за пределы обыденного мышления людей – обычных и нормальных.
Так бывает.
*Вот так! – пер. с фр.
**Небрежно – условный и традиционный пер. с фр. Буквально это обозначение старинного ночного одеяния, эдакого среднего между ночной рубашкой и халатом. Допускалось для выходов перед домашними, однако, к примеру, для приема гостей – кроме самых-самых близких друзей! - считалось вопиюще неприличным
Сколько они стояли, вот так вот, обнявшись, - минуту, две, три… Бог Весть! Ни сама Лиза, ни та, кто взяла-приняла на себя при странных обстоятельствах обязательства по ее, Лизы, воспитанию, так и не дали себе труда взглянуть по этому поводу на часы, стоявшие, между прочим, на самом видном месте – на каминной полке. Им обеим это было вовсе не нужно.
И в то же самое время… обе они прекрасно понимали, что их связывает не только взаимная нежность, но и то самое, жесткое, даже жестокое решение, которое Старшая из них имела неосторожность принять, а младшая – утвердить для себя.
Да, они прекрасно понимали и чувствовали суть всего предстоящего. А потому, отстранились друг от друга – сразу и одновременно, с сожалением и пониманием друг друга. Полным и безоговорочным.
- И что же мне теперь делать? – устало спросила молодая женщина. – Как мне теперь наказывать тебя? Ту, кого я люблю? Ту, кто знает мои тайны и… единственная, на всем белом свете, понимает меня?
- А твой муж… Джон? – смутилась Лиза. – Ты ему про это не рассказывала?
- Я не хотела, чтобы он об этом знал, - ответила ей Эллона. – Ты – совсем другое дело! Тебя задели… все эти призраки из моего детства. И ты имеешь полное право знать об этом все. Но… только ты!
- Я… понимаю, - сдержанно отозвалась девочка. – Не бойся, Элли! Когда твой муж вернется… я ничего ему не скажу. Твои секреты – они только твои!
- Наши! Это наши с тобою секреты! – наставительно произнесла ее взрослая собеседница. – Не забывай, моя девочка, они теперь у нас с тобою общие! И, между прочим, - добавила она, - ты так успешно забалтываешь проблему… А ведь она от этого вовсе никуда не исчезает! И я действительно, не знаю, как мне теперь поступить… с тобой!
- Хочешь… я поклянусь тебе, что я не обижусь?
Лиза хотела что-то еще добавить к сказанному – ну, что-то оптимистичное, почти веселое, она даже изготовила лицо свое к некоему подобию улыбки в поддержку тональности своего обращения-выступления перед-в-сторону своей Старшей… И замолчала, поняв всю неуместность подобного… скоморошества-и-фиглярства.
- Ты… или обидишься на меня, или же нет, - ответила ее воспитательница. – Как угадаешь? Вот только что я тебя обнимала… А через несколько минут… ты будешь лежать, вся в слезах… с соплями в носу… И всего одной только мыслью в голове: «Зачем она со мною… так?»
- Наверное… - Лиза вынуждена была согласиться со своей Старшей. Просто потому, что та уже имела подобного рода болевой опыт. Однако девочка попыталась все же смягчить ситуацию и добавила:
- Но ведь никто же не помешает тебе потом… снова обнять меня, простить и все объяснить?
- Никто, - согласилась ее собеседница. – Вот только что из случившегося ты запомнишь, а что забудешь? Мои ласки и объятия… до и после сечения? Или же… те самые мысли обо мне… о моей жестокости, подстегиваемые болью? Хотя…
Миссис Эллона Мэйбл вздохнула. Едва ли не обреченно.
- Знаешь, Лиза… Все справедливо, - промолвила она. – Тот, Кто нас с тобою свел на одной зимней дороге… Он все знал. И все предусмотрел. То, что ты почувствуешь неодолимое желание подражать мне и моему… занятному детскому опыту – как символу твоей связи со мною. Что ты, образно выражаясь, захочешь оказаться на моем месте, почувствовать то, что чувствовала я… когда была такой же девчонкой, безбашенной и жаждущей понимания и… справедливости! И то, что мне придется примерить на себя условную роль моей матери… отдающей дитя для безжалостного наказания. И даже… роль моего отца, это самое наказание применяющего. Что я буду поступать с тобою в точности так, как это он со мною делал тогда… годы тому назад!
Миссис Эллона Мэйбл покачала головой.
- Господи… - обратилась она, то ли к Высшей Сути, то ли к себе самой. – Как же Ты изящно преподал мне урок… понимания моих родителей!
- Ну… все же, ты женщина! – теперь Лиза все-таки позволила себе ободряюще улыбнуться своей Старшей. – И у нас с тобою будет все иначе!
- Да как сказать! – нахмурилась миссис Эллона Мэйбл. – Вряд ли мы с тобою откроем в таких делах что-нибудь новое! – ее Старшая позволила себе многозначительный жест в условном направлении задней части тела своей воспитанницы. И та отчетливо обозначила лицом свое смущение.
А ее Старшая, снова вздохнув, завершила свою мысль.
- Зато теперь, - сказала она, - я понимаю, почему мой отец вел себя со мною так… резко. Так, похоже, действительно легче, чем после… обнимашек. Во всяком случае, тому, кто берет на себя обязанность наказывать свое дитя…
Эллона Мэйбл покачала головою и, внезапно, задала девочке очень неудобный вопрос.
- Лиза, ты хочешь, чтобы я тебя удочерила? Говори быстро, да или нет?
- Нет, - машинально ответила Лиза и, внезапно, густо покраснела, поняв, что ответ прозвучал более чем… нетактично. Она попыталась смягчить ситуацию, и уже было открыла рот, чтобы хоть как-то оправдаться, дать хотя бы какое-то объяснение со своей стороны. Однако ее Старшая коротким жестом приказала ей молчать.
- Ты сказала. Я услышала, - сказала миссис Эллона Мэйбл. – Я… откуда-то знала, каким именно будет твой ответ. Не спрашивай про источник моего знания… Я только хотела удостовериться в том, что правильно чувствую тебя, вот и все.
- Это… плохо, да? – встревожилась Лиза. – Прости, я понимаю, это звучит глупо… Конечно, каждая приютская девчонка должна искать себе маму… Или ту, кто ее заменит! Но… я ведь знаю, я точно знаю, что моя мама умерла! А ты…
Девочка смотрела на нее так, будто Эллона, вот прямо сейчас, собиралась бросить ее, как говорится, одну и в чистом поле… Ну, или как будто ее Старшая и вправду сейчас выразила желание вернуть свою воспитанницу обратно в приют.
- Ты просто моя Элли! – сказала она с искренним чувством огорчения от возможной обиды со стороны молодой женщины за ее, Лизы, предполагаемую неблагодарность. – И я тебя люблю, очень люблю! Но… не так, как маму, а совсем-совсем по-другому! Но Элли… Я ведь и правда, люблю тебя!
У девочки на глазах выступили слезы от бессилия всех этих попыток вырваться из словесно-логической ловушки, в которую она угодила так внезапно, причем с подачи той самой женщины, которой она только что признавалась в своей любви. И ее Старшая все это прекрасно поняла.
Миссис Эллона Мэйбл «фирменным» отцовским жестом – пальцы на плечи своей собеседницы и далее коротко «Трам-тарарам!» - вернула себе внимание расстроенного ребенка.
- Прости меня за такую резкость, - сказала она. – Я просто пыталась понять суть наших с тобою отношений. Видишь ли, моя девочка… По всему выходит, что я для тебя помощница, защитница… В точности то, что обозначается словом «опекун». Однако то, что я чувствую к тебе… Далеко от того, что связывает обычного опекуна и ребенка, оказавшегося у него в подчинении… ребенка, с которым теперь надо установить контакт для надлежащего его воспитания. Мне… хорошо, когда ты рядом со мною. Это такое… невероятное чувство единства с тобою. Странное чувство… Невероятное, удивительно приятное! Я люблю тебя, моя дорогая! И я… очень боюсь, что это ощущение единства с твоей душой… Я боюсь, что оно может исчезнуть. И мне будет больно от такого разрыва! И я не знаю, хватит ли всех моих сил… всех моих объятий для того, чтобы вернуть хотя бы что-то из нашего с тобою единения! Того, которое ты станешь числить по категории «былое».
Лиза всхлипнула и отчаянно замотала головой в безмолвном отрицании ее слов. А миссис Эллона Мэйбл мягко погладила ее по плечам своими ладонями – несколько раз подряд, движениями в стороны – успокаивая свою воспитанницу и снова привлекая ее внимание к разговору.
- Лиза, ты мне очень дорога, - сказала она. – И я боюсь… отчаянно боюсь того, что боль от моей руки все разрушит! И в то же самое время, я дала слово тебя наказать. Глупость, конечно же! Но я… именно я ее совершила. В то же время, ты… приняла на себя Обязательство Высокого Долга. Зачем ты это сделала… Уже не важно. Я знаю, что такое обязательство ты не можешь не исполнить… со своей стороны. Естественно, ты вовсе не пожелала воспользоваться лазейкой, которую я оставила на случай, если ты передумаешь. А это значит, что я уже никак не могу отказаться от того, чтобы наказать тебя… в точности так, как мы с тобою решили. Прости…
- Не бойся, Элли! – Лиза смотрела на нее теперь с явным состраданием. Две слезинки на щеках девочки смотрелись безумно трогательно. – Я… От тебя я все стерплю, обещаю! И я на тебя не обижусь!
- Тогда… мне остается только восхищаться тобою!
Ее Старшая улыбнулась – ну, наконец-то!
Ну, а потом… Миссис Эллона Мэйбл убрала руки с плеч своей воспитанницы. Она взяла девочку за руку и потянула за собой. Подвела к тому месту, где на полу сиротливо лежало-валялось то самое пальто, сиротское и приютское.
- Подними его, - приказала она и Лиза, торопливо кивнув, немедленно исполнила это ее распоряжение. Дрожащими руками она развернула сей предмет былого приютского своего одеяния и застыла, вопросительно глядя на свою Старшую – мол, что же с ним теперь делать дальше?
- Возьми его за воротник, - подсказала ей Элли. – Левой рукой! – зачем-то уточнила она.
- Так? – Лиза взялась, как ей было только что приказано, но все-таки предпочла уточнить.
- Примерно так! – кивнула Эллона. – Только держи крепче. Как можно крепче!
Девока кивнула ей в ответ и узрела… нечто совершенно неожиданное. Миссис Эллона Мэйбл вынула из кармана свой нож – тот самый, армейский и медицинский! – выбросила ногтем большого пальца вперед металлическую пластину-клавишу и, нажав на нее, звонким щелчком раскрыла изогнутый клинок-стропорез, лезвие которого ощерилось хищными зубами серрейтера. Выполнив это эффектное действие, молодая женщина переложила сей предмет, острый и резучий, в левую руку. А потом… развернула его рукояткой вперед и протянула девочке.
- Этим клинком, не так давно, я располосовала на мелкие ошметки ту самую скакалку, которой тебя стегали там, в Принстаунском приюте, - напомнила она. А потом заявила нечто… невозможное, даже немыслимое!
- Теперь, - сказала она, - я хочу, чтобы им воспользовалась ты. Действуй!
Сказав это, миссис Эллона Мэйбл свободной рукой подхватила рукав приютской верхней одежды и… дернула, с силой натянула, недвусмысленно предлагая его к отрезанию. Да-да, предлагая его вместе со средством проведения этой своеобразной… операции!
Складной нож армейского медика оказался неожиданно тяжелым. Внутри его толстой рукоятки, между металлическими пластинами, помещались, с двух сторон, два подпружиненных клинка - один из них, зубчатый и жуткий, уже был готов к применению. Впрочем, шершавый пластик рукояти оказался очень приятным на ощупь – каким-то теплым. И даже его специфический цвет – ярко-желтого, «кислотного» оттенка, наверняка для того, чтобы не потерялся среди опавшей листвы или на песке! – нисколько не раздражал. А слово «Rescue» [«спасение»], написанное оранжево-красным на той стороне, с которой был «раскрыт-выпущен» этот самый клинок, четко обозначало его благородную миссию!
Да, ей, бывшей приютской девчонке доверили особый нож. Тот самый нож, прошедший с ее Старшей пески и горы Афганской кампании, выручавший ее… Нож, служивший верой и правдой, в самых разных ситуациях военного противостояния - в той самой вечной борьбе медика за жизни бойцов, которых врач обязан спасти!
- Смелее! Давай, клади клинок на рукав… корневой частью, у самой рукоятки! – подсказывала ей Эллона, законная владелица ножа. – Так, теперь… дави сверху, и тяни нож «на себя», сразу и одновременно! Аккуратно! – добавила она. – Как бы перепиливай, но только движением «на себя»! Давай! Режь!
Лиза не заставила себя упрашивать и одним движением распорола растянутый рукав былой своей верхней одежды сверху, чуть не до середины. А после, еще двумя такими же в точности режущими ударами - в стиле сверху и «на себя», потягом - отчекрыжила рукав. Напрочь и вчистую.
- Браво! – воскликнула ее Старшая и уточнила с эдакой интонацией подстегивающего интереса, на грани провокации… или даже за гранью таковой:
- Еще?
- Да! – восхищенно выдохнула ее воспитанница. И была немедленно поощрена предоставленным ей почетным правом отрезания от приютского пальто второго рукава. Причем, на этот раз у нее вышло еще лучше!
- Прекрасно, моя дорогая! – восхищенно заявила ее воспитательница. – А теперь… Давай-ка повернем это… набок! И попробуем разрезать это все поперек! Сможешь?
- Да, Элли! – без колебаний заявила девочка.
Вдвоем с Эллоной они развернули, заявленным образом, предмет приютского одеяния - уже порядком изуродованный предыдущими актами торжественно-волевого разрезания! - опять натянули ткань, и тогда Лиза снова попыталась исполнить очередную серию резов. Именно серию, поскольку протяженность тканевого пространства - которое зубастый rescue-knife [«спасательный клинок»], должен был преодолеть теперь - оказалась куда как более серьезной. Им обеим пришлось несколько раз перехватывать разрезаемый материал. При этом, в не слишком-то умелых руках двенадцатилетней девчонки, все это прошло, скажем прямо, не без проблем - увы и ах! В общем и целом, Лиза довольно-таки порядочно накосячила. Но, следуя советам своей Старшей, подбадриваемая ею, девочка все-таки справилась с этой сложной задачей. В итоге, приютское пальто, стараниями беглянки и ее опекуна, превратилось в резаное месиво неопрятных лоскутов, торчащих во все стороны нитками. Сей набор обрезков - в стиле «текстильный утиль» – теперь валялся на полу, у них под ногами, будучи, так сказать, поверженным в прах!
- Блестяще! – подытожила их разрушительную деятельность хозяйка дома сего. – Теперь гореть все это будет гораздо ярче и быстрее!
- Гореть? Сейчас?! – с удивлением и восторгом в голосе воскликнула ее воспитанница. – Но я думала…
- Вообще-то, это была твоя идея! – напомнила ей миссис Эллона Мэйбл. – Я просто чуточку ее доработала. Довела, так сказать, до ума!
Она усмехнулась и подмигнула своей девочке.
- Ну, ты сама подумай, зачем нам ждать еще до завтра и устраивать костер непременно на заднем дворе? Ведь сделать все это здесь и сейчас гораздо проще и… нагляднее! Разве нет? Особенно, если воспользоваться бензином!
Миссис Эллона Мэйбл красивым жестом обратила внимание своей воспитанницы на то, что в углу гостиной были выставлены в походную готовность совок и веник. Там же была бутылка из-под виски – как теперь выяснилось, вовсе не пустая, а совсем даже напротив, наполненная вполне себе огнеопасным содержимым, куда покруче пресловутой «огненной воды»!
- Мы сожжем твою прежнюю одежду. Сегодня же. Сейчас. Вернее, сразу же после того, как я тебя… переодену в домашнее. В смысле, сразу же после того, как…
На этом месте, миссис Эллона Мэйбл смущенно замолчала и заменила точное пояснение предстоящего простым кивком головы. Впрочем, Лиза все прекрасно поняла и немедленно кивнула ей в ответ, в знак полного согласия с предложением своей Старшей.
- Спасибо, - тихо сказала она, дополняя свой жест. – Да… Так будет правильно!
- Ну… тогда будь так любезна, вернуть мой нож и… Давай-ка, снимай этот… блейзер! – потребовала Эллона. И пояснила, с многозначительной улыбкой на лице:
- Я тоже, знаешь ли, хочу приложить определенные усилия к уничтожению прежнего твоего… гардероба!
- Конечно, Элли! – воскликнула девочка. – Вот, бери!
Она вернула молодой женщине нож – хватило ума развернуть руку так, чтобы клинок смотрел несколько в сторону относительно адресата этого жеста. Кстати, законной владелицей этого клинка движение сие было воспринято с сугубым одобрением.
После этого девочка живо расстегнула и сняла тот самый пиджак-блейзер, отдала его своей Старшей - на вытянутой руке, так, будто бы он оказался загрязнен чем-то таким… немыслимо едким и противным, что очень хотелось держать от себя как можно дальше.
Миссис Эллона Мэйбл с пониманием кивнула ей и сразу же, жестом приказала ей крепко взяться за левую плечевую часть этого одеяния. Сама же она натянула сей предмет в другую сторону и несколькими движениями зубастого клинка распорола блейзер, прямо от воротника и сверху вниз, почти что точно, напополам и вдоль.
- Класс! – искренне восхитилась Лиза. И тут же поинтересовалась у нее:
- А… юбку? Ее, наверное, тоже?
- Ее ты тоже хотела бы уничтожить? – поинтересовалась ее Старшая. – Но зачем? Она и так сгорит! Без проблем!
- Я хочу ее разрезать! – твердо заявила ее воспитанница. – Именно так! В лохмотья! Чтобы… ничего… Да! Именно! Чтобы ничего от нее не осталось!
Миссис Эллона Мэйбл пожала плечами.
- Лично я не вижу в этом особого смысла. Но если ты действительно хочешь именно так…
- Хочу! – решительно произнесла девочка и умоляюще посмотрела на нее:
- Пожалуйста, Элли!
- Ну, если ты так уж настаиваешь… Тогда…
Молодая женщина помедлила, а потом сделала эдакое суровое лицо и приказала своей воспитаннице, причем, самым жестким тоном голоса своего:
- Снимай свою юбку! Живо!
- Конечно, Элли!
Девочка, естественно, вовсе не купилась на этот ее трюк! Она с улыбкой облегчения на лице расстегнула боковую застежку и… буквально сорвала с себя указанное одеяние, разоблачившись снизу. А после этого она снова протянула снятую юбку в сторону своей Старшей.
- Ты или я? – уточнила адресат ее молчаливого жеста.
- Я… если ты не против! – последовал ответ.
Миссис Эллона Мэйбл протянула ей нож.
- Юбку в левую руку! – скомандовала она. – Да, вот так, натянем… Режь теперь ее, движением «на себя» и вниз. Ту половину, которая ближе к тебе, изнутри, чуточку наклонив нож туда… Вторую разрежем позже. Давай!
Девочка не заставила себя упрашивать и немедленно выполнила эти ее распоряжения. В результате, ткань с треском расползлась- разлохматилась и, наконец, сей несчастный предмет приютской формы одежды все-таки развалился, превратившись в эдакое… полотнище, неаккуратно разлохматившееся по бокам.
- Хорошо! Теперь вторую сторону, точно так же! – распорядилась миссис Эллона Мэйбл.
- Сейчас…
Это слово Лиза пробормотала тихо, почти что беззвучно – одни губы шевелились! - но ее Старшая все поняла. А потом девочка с азартом принялась за порученное дело. На этот раз все вышло чуточку сложнее – возможно, она сейчас просто занервничала… Ну, или просто взялась как-то неудобно. Но в итоге юбка все-таки окончательно развалилась на две части.
- Voilà!* - воскликнула молодая женщина, швыряя свою половинку изодранного одеяния к другим подобным обрывкам одежды своей воспитанницы.
Лиза последовала ее примеру и сразу же после этого вздохнула с облегчением, явным и значимым. Тогда ее воспитательница протянула руку за ножом и девочка с коротким уважительным поклоном вернула его законной владелице.
Молодая женщина коротким движением – предварительно нажав на клавишу - сложила клинок в рукоятку, потом вернула клавишу-рычаг обратно вглубь ярко-желтой пластиковой накладки и отправила складной нож снова в карман своих домашних джинсов.
- Лиза, давай уж мы не станем располосовывать на части твое белье, - предложила она своей воспитаннице. – Оно и так сгорит в камине без проблем и быстро. Так что теперь тебе просто…
Миссис Эллона Мэйбл смутилась и оборвала свою речь. Она посерьезнела лицом своим и снова возложила руки ей на плечи.
- Придется снять и все остальное, - сказала она, окинув взглядом свою визави.
Лиза была теперь одета, так сказать, négligé **. В смысле, на ней, из всех исходных одеяний приютского образца, сверху оставалась только белая блузка - с форменным фиолетовым галстуком под воротничком - длиною своей доходящая до уровня чуть выше середины бедер. Ниже… были видны только серые приютские гольфы, выступавшие над голенищами ее полусапог. Между этими элементами одеяния – в принципе, допустимыми для обозрения досужей публикой! – была только голая кожа. Просто потому, что колготок в приютской форме для девочек создатели амуниции сей изначально вовсе не предусмотрели. И в этом полураздетом виде девочка казалась настолько трогательной и беззащитной, что молодая женщина отвела свой взгляд в сторону и с трудом подавила тяжелый вздох.
- Лиза… - миссис Эллона Мэйбл смутилась и недоговорила, но девочка ободряюще улыбнулась ей. И сама обратилась к своей воспитательнице, снимая, тем самым, общую неловкость этой, несколько… пикантной ситуации.
- Элли, ты ведь в тот раз меня раздевала? – спросила она, имея в виду их первую встречу. В смысле… самую первую. И получив молчаливый ответ, в виде кивка головы от своей Старшей, продолжила:
- Я… могу попросить тебя об одном одолжении?
- Слушаю тебя, - воспитательница, в принципе, догадалась, о чем именно пойдет сейчас речь... и не ошиблась в своих ожиданиях.
- Пожалуйста, освободи меня от этой одежды… сама, - попросила Лиза. И добавила:
- Так же, как тогда… В ту ночь, когда ты подобрала меня там, на дороге.
- Ну… между прочим, не так уж много осталось на тебе этой самой… одежды! – вздохнула молодая женщина. – Хорошо, моя дорогая… Я это сделаю. Вот только… Ради Всего Святого, не зажимайся! Иначе, мне будет… неудобно!
Она, по-прежнему смущенно – все еще пряча свой взгляд от девочки, обратившейся к ней со столь странной просьбой - взялась за ее галстук. Сняла его, небрежно бросила вниз… а после уж коснулась пальцами верхней пуговки блузки своей воспитанницы…
Закончив с расстегиванием нынешнего верхнего одеяния девочки, воспитательница раздвинула блузку по ее плечам в стороны, аккуратно стащила с нее, сей предмет одеяния – сзади, вдоль спины и вниз – при этом, Лиза сама активно помогала ей, своими же руками. После чего, молодая женщина швырнула снятую блузку в общую кучу прочей ее одежды – ненужной им обеим и предназначенной к некоему… «каминному аутодафе».
Далее, миссис Эллона Мэйбл опустилась перед смущенной девочкой на колени, расстегнула застежки-молнии на ее полусапожках и стащила с ног своей воспитанницы эту казенную приютскую обувь. Отбросила их туда же, в кучу - и один, и другой. Ту же последовательность действий она проделала с ее гольфами. И, наконец-то, стянула с Лизы трусики – до середины бедер, а потом и дальше вниз - заставив девочку выйти из них.
Завершив эти хлопоты по раздеванию своей воспитанницы, так сказать, «снизу», миссис Эллона Мэйбл поднялась-вышла из коленопреклоненного состояния и жестом своим предложила девочке поднять руки. После чего, без проблем, стянула со смущенной воспитанницы белую майку, обнажив девочку полностью. Естественно, сей финальный предмет одеяния тоже оказался там же, в общей куче.
- Ну… вот, в принципе, и все. Ты готова, - как то неопределенно произнесла молодая женщина. И сразу же уточнила:
- А ты… готова?
- Не знаю… - Лиза как-то зябко вздрогнула, подернула плечами. И ее Старшая не придумала ничего лучше, чем обнять руками, прижать ее к себе. Впрочем, Лизе, в тот самый миг, нужно было от нее именно это…
- Тебе… холодно? – миссис Эллона Мэйбл задала своей воспитаннице этот вопрос на ушко – тихо-тихо, чуть нагнувшись сверху.
- Не знаю… Нет, наверное! – ответила ей Лиза, произнеся эти слова как бы в сторону – почти что про себя, но все же так, что она их ясно услышала. – Просто… странно как-то. Когда ты меня обнимаешь… Вот сейчас вот… Да, все просто, понятно и… спокойно. Ты – самая лучшая. Твои руки обнимают меня и защищают сейчас… от всего на свете, что может меня обидеть! Но уже скоро…
Она замолчала, смутившись своей откровенностью.
- Уже скоро эти же самые руки причинят тебе боль, - взрослая собеседница завершила ее недосказанную мысль.
Лиза вздохнула и, вместо ответа, прижалась лицом своим к ее груди. Эллона мягко погладила спину своей девочки, а потом, низко наклонившись, поцеловала ее в обнаженное плечо.
- Лиза, милая моя… - сказала она. – Давай уже начнем. Знаешь, если мы промедлим еще, хотя бы пять минут… Я боюсь, у меня тогда уже совсем не хватит духу сделать все то, что мы с тобою решили.
- Хорошо, Элли!
Девочка отстранилась от нее. Она отступила на полшага-шаг и предстала глазам молодой женщины… так сказать, в полностью разоблаченном виде. Чем заставила свою Старшую на секунду отвести взгляд в сторону.
Впрочем, миссис Эллона Мэйбл быстро собралась с духом, взяла себя в руки – образно выражаясь! – и подала руку своей воспитаннице – а вот это реально, непосредственно и вполне однозначно! Тем самым, она весьма недвусмысленно предложила ей пройти, так сказать, к месту исполнения ее, Лизы, наказания.
Девочка не сопротивлялась ей, и шагнула, вместе со своей Старшей, ближе к камину – но так, что до него оставалось не менее трех ярдов. Когда они оказались там, Эллона совершенно неожиданно опустилась на колени. Она сразу же потянула свою воспитанницу за собою – приведя… вернее, поставив ее в то же самое положение, но развернув при этом Лизу относительно себя на девяносто градусов, головой в левую сторону. В смысле… так, чтобы девочка оказалась на ковре, расстеленном на полу перед камином. На ковре, имитирующем шкуру-шерсть какого-то загадочного животного - то ли мамонта, то ли пещерного медведя.
Впрочем… мохнатая-шерстистая поверхность сия была удивительно приятной на ощупь. Лиза это хорошо знала, поскольку она… Ну, в общем, несколько раз устраивалась на ней, как говорится, «на прилечь». Чтобы ощутить себя… Да-да, именно так, как чувствовала себя сама миссис Эллона Мэйбл… тогда, во времена ее, Эллоны, детства.
Как-то вечером ее Старшая, вопреки обыкновению, чуточку разоткровенничалась и рассказала ей, как во времена своего детства она любила поваляться на нем перед камином. Тогда, по ее словам, там пылал огонь… в точности так же, как и сейчас!
Лиза даже улыбнулась эти своим… мыслям.
Да-да! Вот Вы, дорогой Читатель… вряд ли бы поддались подобной эмоции. А эта девочка… Она смогла улыбнуться! Именно… здесь и сейчас!
И не надо над ней смеяться по этому поводу… Просто потому что…
Она в своем праве!
- А почему же не на скамье? – спросила Лиза. – Было бы как-то… аутентичнее, что ли…
Девочка блеснула знанием такого… занятно-заковыристого слова - так сказать, с претензией на интеллектуальность и осведомленность. И снова улыбнулась своей Старшей - обозначив свое личное знание такого рода… а также смелость.
Личную. Свою.
Да… Именно свою смелость. Это важно.
- Ну… зато вот так вот выходит и проще, и удобнее и даже в чем-то… символичнее! – миссис Эллона Мэйбл приняла игру и отозвалась ей в тон. И сразу же поинтересовалась:
- Насчет символичного… тебе ведь все ясно, да?
- Камин в гостиной… это символ домашнего очага, - ответила Лиза. - Ты решила… очистить меня. Вот так вот, введя свою… беглянку… В смысле, меня… Да, ввести меня в круг тех, кто связан с твоим домом… и с тобою.
- Глупо все это выглядит, да? – вздохнула ее Старшая. – Прости, наверное, это действительно, странная… даже вовсе дурацкая затея. Разумеется, то, что я сейчас буду делать с тобою… наверняка, тебе совсем не понравится! И… знаешь, Лиза, вот если ты, все-таки, выскажешь мне сейчас свое твердое «Нет!», мы можем, в принципе, обойтись и без…
- Нет! – как-то резко, на выдохе, произнесла ее воспитанница. И, смутившись лицом своим, пояснила:
- Прости… Я не в том смысле. Ты просто сейчас облекаешь мои желания… в красивую форму, не более того! Но… Ты же знаешь, я все это решила сама, и только поставила тебя перед фактом. И уже потом… Я сама тебя попросила… Ну, обо всем, об этом. Так что… Элли, тебе нечего стесняться!
- Я твоя Старшая! – напомнила ей миссис Эллона Мэйбл. - И не только потому, что так решил судья… который назначил меня твои опекуном и дал мне право тебя наказывать - в том числе и вот так вот, телесно! Я… тоже решила все сама! И знаешь, моя дорогая… По-моему, ты слишком много на себя берешь, в этом нашем… общем раскладе! Мало ли, что ты там себе придумала - по этому-то поводу! Как бы ты высоко ни ставила свои мысли и желания, но… отвечаю за тебя лично я! И… только я!
Лиза развернулась к ней – только плечами, оставшись коленями своими в прежней позиции, на девяносто градусов к направлению, обозначенному телом ее воспитательницы. Взяла ее за руку и откровенно улыбнулась своей Старшей.
- Элли, дорогая моя, я все знаю и все понимаю! - сказала она. – Ты просто… решила сыграть для меня новую Сказку. Немножко такую… жутковатую... Ну, просто, чтобы я чуточку испугалась! Но не сильно, а так, самую малость! И еще… с отголосками из твоих детских воспоминаний. И это все происходит... в точности так, как я того хотела! Не по форме, нет… По смыслу. Спасибо тебе!
- Да… это Сказка, - откликнулась ее Старшая. – Но я… В общем, я играю ее не только для тебя одной. Для себя тоже. Пускай это будет новая Сказка… Действительно, другая! Просто…
Она смущенно вздохнула.
- Мне просто хочется, чтобы в этой Сказке тебе было по-настоящему хорошо! – сказала она. – И я… попробую… Да, я сделаю для этого все, что смогу! Обещаю! – закончила она свою… несколько странную мысль.
Хм… Для всякого нормального… и скажем так, постороннего субъекта, подобное заявление – да еще и высказанное, определенно, в неком патетически-возвышенном тоне обещания чего-то благого и позитивного! – прозвучало бы, как минимум, необычно… если уж не издевательски! Ну, с учетом его, высказывания, контекста – в смысле, точного знания ими обеими обо всем им предстоящем…
Но адресат этих слов восприняла их вовсе не так, как ощущает их – те самые слова, жуткие по сути! - этот самый, некий посторонний, а вовсе даже… иначе! В том самом смысле, который связывал их сейчас особенными – совершенно особенными! – отношениями, и пониманием вовсе другого уровня и рода, совершенно выходящим за пределы обыденного мышления людей – обычных и нормальных.
Так бывает.
*Вот так! – пер. с фр.
**Небрежно – условный и традиционный пер. с фр. Буквально это обозначение старинного ночного одеяния, эдакого среднего между ночной рубашкой и халатом. Допускалось для выходов перед домашними, однако, к примеру, для приема гостей – кроме самых-самых близких друзей! - считалось вопиюще неприличным
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Посторонний. Беглянка
15.
Лиза кивнула в ответ, улыбнулась несколько растерянно и задала ей вопрос – логичный и, несколько… глупый.
- Мне… лечь, да?
- Конечно! – кивнула в ответ ее Старшая. И добавила:
- Я… помогу!
Она действительно помогла своей воспитаннице принять нужную позицию – там, на ковре, перед камином. Ну… в том смысле, что аккуратно уложила девочку вниз лицом – так, как посчитала нужным, в стиле: руками вперед, ноги сдвинуты вместе, вытянулись и… Ну, и прочее!
- Да… вот так вот, пожалуйста! – говорила она, при этом, очень странным тоном голоса своего – таким мягким и твердым, в одно и то же время… И даже ободряющим – как будто, миссис Эллона Мэйбл наставляла сейчас артистку, перед выходом на сцену. Ну… или же спортсменку, перед каким-то ответственным выступлением.
Впрочем, примерно так все и было сейчас… в каком-то смысле!
- Руки… - продолжала ее Старшая, - лучше подложи их под голову… Да-да, под подбородок, вот так вот лучше будет! Ножки… сдвинь, да, вот так! – она мягко провела пальцами своей правой руки от ее спины и… вниз, почти до коленок!
Да… именно так она сказала – в порядке инструкций от Старшей. Ну, а потом добавила, многозначительно и с некоторым смущением в голосе:
- А теперь… Лиза, пожалуйста… Попробуй полностью расслабиться! Не только там… - она обозначила некой особой интонацией то самое место… целевого воздействия. Впрочем, девочка, кажется, все-все поняла, и даже коротко кивнула головой ей в ответ! – Расслабь все тело, да. Не зажимайся, пожалуйста, нигде! Я прошу тебя!
- Это… так важно, да? – лежащая на ковре воспитанница смущенно улыбнулась ей.
Девочка взглянула на свою Старшую - так деятельно распоряжавшуюся ее укладыванием в нужную позицию, и словами, и руками, да! Посмотрела на нее… эдак искоса и снизу. И молодая женщина сразу же поняла, что ее подвластная чувствует себя сейчас очень даже неловко – ну, прежде всего, из-за того, что она вовсе не знает, как ей себя вести… И потому вынуждена требовать, чтобы миссис Эллона Мэйбл объясняла ей – вот прямо сейчас! – те вещи, которые самой воспитательнице, кажутся, в общем-то, элементарными в своей банальности… и даже самоочевидными!
Что же… она была вовсе и не прочь дать некий урок предварительных наставлений девочке своей! Вот только, как лучше обозначить это все, подать ей самым доступным способом – простым, понятным и приемлемым?
И так, чтобы девочка на нее вовсе не обиделась… Ибо у них сейчас все идет, как говорится, «на грани».
На грани понимания необходимости всего ожидаемого ими… И неприятия всего этого любым… даже условно нормальным человеком откуда-то со стороны.
На грани готовности и желания быть подвластной стороной это странной ситуации… Готовности принять эту боль… И при этом, на грани возможной обиды – между прочим, законной и обоснованной! – с той же стороны и по тому же поводу…
Как все сложно… у них!
Решение… пришло почти сразу же – ну, допустим, через краткую паузу, длиною всего лишь в пару секунд! Решение простое и странное. Нелогичное… однако, вместе с тем, единственно возможное – учитывая те необъяснимо доверительные ощущения внутренней близости, которые связывали их сейчас… Те ощущения, которые надо было укрепить.
Миссис Эллона Мэйбл скользнула вниз – всем своим телом, изящно и мгновенно! – и улеглась рядом со своей воспитанницей, обнаженной и почти уже полностью готовой ко всему предстоящему ей… «воспитательному действу»… Беспощадному, и - при взгляде со стороны! - совершенно бессмысленному… Однако, увы, неизбежному в своей необходимости, порожденной множеством тонких условностей, связавших, в Рождественскую ночь, незримыми нитями приютскую девчонку-беглянку и отставного военного медика.
Миссис Эллона Мэйбл возлегла по левую руку от девочки, навзничь, вытянувшись в полный рост на полу – вернее, на краешке того же самого ковра, где лежала ее воспитанница! – и повернув свою голову чуточку налево. Дистанция к плечам и бедрам воспитанницы примерно два дюйма – то есть, рядом, но не так, чтобы вовсе уж близко! И взгляд… спокойный, понимающий, а главное – ориентированный так, чтобы девочка смотрела на свою воспитательницу чуточку сверху.
Это сработало. Лиза успокоилась. Ее Старшая… вот она, здесь, совсем рядом! И уже ничего страшного нет и не предвидится! И ни капельки не стыдно, вот! И нет между ними никакой даже условной неловкости. Ну… почти.
- Лиза… - голос Эллоны тихий и серьезный, ибо все уже вышло за пределы любых возможных шуток. – Пойми, сейчас тебе будет больно. Придется терпеть. Я знаю, ты непременно захочешь выдержать все то, что я тебе выдам, стойко и с достоинством. По возможности молча. Я все это помню… знаю по себе! Поначалу всегда хочется показать себя этакой героиней, стоически выдерживающей боль, которой нипочем любые страдания! Это… нормально, и даже, наверное, правильно. Вот только боль от розог… она особая. Жгучая… протяженная. Прут жалит остро и… нестерпимо мучительно. И слезы при этом… они сами собою набегают на глаза, тут уж ничего не поделаешь! Их не остановить, как ни пытайся держаться! Да еще и сопли в носу… Ну, куда же без них! А потом… всхлип на вдохе, стон на выдохе… Раз, другой… И в итоге, все равно срываешься на крик, от нестерпимой боли, который рвется из груди. Крик, который не остановить…
Она вздохнула, виновато моргнула глазами и продолжила.
- Лиза, милая моя! – сказала она. – Пойми, это все уже было со мною… много раз! В этом нет ничего постыдного! Больно… это значит больно, и никак иначе! Даже если ты заорешь в голос с самого первого удара… Я не упрекну тебя! Кричи, если тебе так будет легче! Я вовсе не буду против! Не надо стесняться!
Эллона сделала короткую паузу - для обозначения внушительности высказанного. А потом перешла к главному.
- Но все же… - продолжила она. - Есть у меня к тебе несколько… советов, просьб, пожеланий… или даже требований. Ты… готова их принять?
- Да, Элли, конечно! – девочка кивнула ей в ответ со всей возможной серьезностью.
- Тогда… Первое требование мое к тебе будет следующим. Не задерживай дыхание. Ни в коем случае, - заявила ее Старшая. – Есть такой дурацкий соблазн… иллюзия, что если задержать дыхание, то удастся сдержать себя и не сорваться на крик… Глупости это все! Легче не будет, ты уж мне поверь! Зато сорвать дыхание, заработать дыхательный спазм на ровном месте, можно, как говорится, запросто и на раз! Так что… давай-ка обойдемся без проблем, хорошо?
- Хорошо, - Лиза, глядя на нее, по-прежнему обходилась без улыбки.
И еще… она обозначила лицо своим полную готовность принять иные условия от своей Старшей – также, без споров оговорок! Чем миссис Эллона Мэйбл и воспользовалась.
- Второе мое требование к тебе, - продолжила молодая женщина, глядя на девочку как бы чуточку снизу, – ты, в принципе, уже слышала. Но напомнить, все же, имеет смысл. Я хочу, чтобы ты расслабляла тело… да, после каждого удара. Да, это будет… непросто! – кивнула она головой. – Боль… она выбивает из головы какие-то мысли… сложные и связные. Все, пожалуй, кроме одной: «Когда же все это кончится?» Но ты все же… попытайся! Я тебя прошу! Пожалуйста! Поверь, тебе будет гораздо легче… терпеть все это! Удар прута по напряженной коже… чувствуется куда болезненней, уж ты мне поверь! К тому же… ты лежишь у меня здесь непривязанная, - добавила она. – Так и легче контролировать себя… и труднее!
- Элли… Не бойся! Я же обещала, что не сбегу!
Лиза попыталась улыбнуться ей, по-прежнему глядя на свою Старшую чуточку сверху. Причем взгляд ее обозначал сейчас и доверие, и благодарность за такое проявление заботы.
Странное… Возможно и вовсе даже совершенно бессмысленное… Просто…
Ее Лиза, воистину, смелая и отважная девочка, но ведь она все еще ребенок! И она – ребенок, угодивший под лозу впервые в своей жизни! – вряд ли запомнит все эти… добрые советы по минимизации боли, которые дает ей сейчас ее Старшая.
Но это важно. Для них обеих… Нет, для Лизы куда важнее!
Просто, чтобы девочка знала – та, кто будет причинять ей боль… все-таки любит ее! Что эту боль… ее можно принять, вытерпеть и даже… простить!
И лучше, если сразу… Да, потом, когда все уже закончится. Очень хочется… переключить ее именно на такое восприятие того, что будет… того, что сейчас случится между ними.
Молодая женщина… даже не подумала это сейчас как-то словесно и осмысленно – скорее уж, просто ощутила изнутри самое себя! И тогда она позволила себе улыбнуться этой отважной девочке. Не насмешливо, просто чуточку грустной улыбкой, как бы извиняясь.
- Это… все твои требования ко мне? – Лиза позволила себе ответную улыбку. А еще она добавила в свой голос нотки иронии. Просто, чтобы обозначить свою… смелость.
И только тогда Эллона вздохнула с облегчением.
Ее поняли. Правильно и точно. Она это верно поняла и почувствовала. И это радовало. На самом деле.
- Ну… на сейчас их есть еще два, - ответила она своей воспитаннице. – Но они главные. Ты готова их принять?
- Готова.
Лиза убрала с лица улыбку.
Да. Она поверила. Теперь… эта девочка точно знает, что словесная часть их общения подошла к концу. И она готова подчиниться и терпеть все обещанное ей.
- Значит, главное, что я тебе скажу, - продолжила миссис Эллона Мэйбл. – Любая боль конечна. Помни, Лиза, рано или поздно, твои страдания прекратятся. Я сделала глупость, и теперь не смогу смягчить удары… Это моя ошибка, все так! Но все равно… Все то, что я буду делать с тобой, это все обязательно завершится. Даже если тебе покажется, что мучение от моих ударов длится вечно… Это не так!
- Я… понимаю, - Лиза смутилась и тут же поинтересовалась:
- А… еще что я должна запомнить? Ну… или сделать?
- Когда все закончится, - Эллона обозначила это слово особой интонацией, - постарайся вспомнить о том, что я люблю тебя. Нет-нет Лиза! – добавила она поспешно, заметив, что девочка хочет ей возразить. – Я не прошу у тебя прощения заранее! Ты не знаешь, как ты воспримешь все это… в итоге! Возможно, ты обидишься на меня. Имей в виду, что ты имеешь на это полное право! Но все же, попробуй вспомнить о том, что я… не всегда такая, какой тебе придется меня прочувствовать сейчас! Хорошо?
- Хорошо, Элли, - Лиза помедлила немного. И тогда уже спросила… дрогнувшим голосом:
- Я… мы, - тут же поправилась она, - уже начинаем?
- Да.
Миссис Эллона Мэйбл, чуть сдвинувшись в сторону от девочки, приподнялась с ковра. При этом молодая женщина левой рукой своей оперлась рядом с левым плечом своей воспитанницы. И та, естественно, поддалась соблазну – коротко коснулась ее руки губами, чем вызвала полное смущение воспитательницы.
- Лиза… не надо. Мне и так… стыдно! - только и сумела промолвить она.
- Прости, - Лиза смутилась. – Я… мне показалось, что тебе так будет легче…
- Хочешь, чтобы я разревелась прямо сейчас? – со вздохом поинтересовалась ее Старшая.
- Нет, что ты! – откликнулась девочка, лежащая на ковре. – Плакать… это моя привилегия!
В ответ… послышался еще один тяжкий вздох. На грани всхлипа по своему звучанию.
И еще… повисшее молчание.
- Ты… очень обиделась? – тихо спросила девочка.
- Нет, - отозвалась молодая женщина, каким-то преувеличенно спокойным тоном. – Ты… абсолютно права, моя девочка! И это очень хорошо, что ты… даже сейчас имеешь отвагу и смелость шутить… надо мною. Это твое право. Я только надеюсь на то, что ты сможешь позволить себе это после… того. Смейся надо мною, сколько захочешь. Все лучше, чем плакать…
Так сказала миссис Эллона Мэйбл. А потом из прежней своей неудобной позы – в полуотрыве от пола, замерев в начале силового выхода - она вышла-поднялась в обычное положение стоя.
Дальше… все было просто и логично. До банальности. Эллона подошла к дивану и взяла прут – да-да, тот самый, который Лиза преподнесла ей с самого начала!
Девочка искоса наблюдала за этим и… сразу же поёжилась, вздрогнула. Да… Вот сейчас… Она – в смысле, ее Старшая! – подойдет ближе, встанет над нею, размахнется сверху и… будет больно…
Только бы не дернуться слишком сильно… и не закричать сразу. Иначе…
Что же это получится, а? Храбрилась, шутила… а как дошло до дела – того самого дела, о котором всю дорогу шла речь! – так сразу же и сдулась… Скисла и захныкала-заревела… Ай-яй-яй…
Лиза на секунду зажмурилась, напряглась всем телом, а после – припомнив то ли просьбу, то ли распоряжение своей Старшей – постаралась расслабиться.
Глаза девочка держала прикрытыми. Было… страшно, но Лиза сделала пару вдохов-выдохов, опустила голову на руки, коснувшись их подбородком. Пальчиками прихватила себя за предплечья – чтобы сдержать себя, не прикрыться от жалящего прута, когда станет больно!
И замерла… в ожидании первого удара – пытаясь уловить слухом своим отголоски всего… происходящего. В смысле, там… сзади и сверху.
А там… В смысле, оттуда…
Послышался странный шорох.
Лиза насторожилась и… позволила себе повернуть голову, чтобы чуточку подглядеть – искоса, налево и назад.
Миссис Эллона Мэйбл стояла перед нею… на коленях. Напротив спины своей воспитанницы… Скорее, ближе к поясу и ногам девочки – так, чтобы правая рука ее, вооруженная прутом, была как раз в удобной позиции, для его, прута, применения.
Впрочем… Все было куда как забавнее!
Этот самый прут ее Старшая сейчас взяла как-то странно. Можно сказать, накоротко.
Ну да… все верно. Дистанция… невелика – колено молодой женщины оказалось всего в паре дюймов от тела воспитанницы. Теперь даже размахнуться получится… не очень.
У девочки на глаза навернулись слезы. Ее Старшая… она все-таки нашла способ смягчить ситуацию для своей подопечной. Чтобы не нарушить данное ей слово, по поводу суровости наказания - в смысле безжалостности самих ударов по ее, Лизы, телу! – и в то же самое время, сделать так, чтобы она, Лиза, пострадала… не так уж серьезно.
Лиза повернула к ней свое лицо, на секунду прикрыла глаза и… даже не шепнула - просто обозначила движением губ одно только слово: «Спасибо!»
Ее Элли – да-да, теперь только так, отныне и навсегда, и никак иначе! – поймала взгляд своей воспитанницы, нервно сглотнула, прикусила губу и отрицательно мотнула головой.
Смысл жеста был ясен: «Молчи! Ни слова! И… отвернись, иначе я… просто не смогу!»
Лиза на секунду снова прикрыла свои глаза, в знак полного понимания всего… невысказанного.
А потом, девочка исполнила этот ее молчаливый приказ. Она отвернулась, положила голову на руки и… снова аккуратно расслабила свое тело.
Элли хотела, чтобы она, Лиза, не позабыла о том, что женщина, взявшая в руки прут, любит ее. Любит по-настоящему. Даже, несмотря на всю ту боль, которая будет выдана Лизе сегодня, сейчас… с ее стороны.
Лиза не забудет об этом. Никогда.
Эллона вздохнула с облегчением.
- Спасибо, моя милая, - произнесла она. И добавила, еле слышно:
- Прости…
А дальше…
Она взмахнула прутом…
Лиза кивнула в ответ, улыбнулась несколько растерянно и задала ей вопрос – логичный и, несколько… глупый.
- Мне… лечь, да?
- Конечно! – кивнула в ответ ее Старшая. И добавила:
- Я… помогу!
Она действительно помогла своей воспитаннице принять нужную позицию – там, на ковре, перед камином. Ну… в том смысле, что аккуратно уложила девочку вниз лицом – так, как посчитала нужным, в стиле: руками вперед, ноги сдвинуты вместе, вытянулись и… Ну, и прочее!
- Да… вот так вот, пожалуйста! – говорила она, при этом, очень странным тоном голоса своего – таким мягким и твердым, в одно и то же время… И даже ободряющим – как будто, миссис Эллона Мэйбл наставляла сейчас артистку, перед выходом на сцену. Ну… или же спортсменку, перед каким-то ответственным выступлением.
Впрочем, примерно так все и было сейчас… в каком-то смысле!
- Руки… - продолжала ее Старшая, - лучше подложи их под голову… Да-да, под подбородок, вот так вот лучше будет! Ножки… сдвинь, да, вот так! – она мягко провела пальцами своей правой руки от ее спины и… вниз, почти до коленок!
Да… именно так она сказала – в порядке инструкций от Старшей. Ну, а потом добавила, многозначительно и с некоторым смущением в голосе:
- А теперь… Лиза, пожалуйста… Попробуй полностью расслабиться! Не только там… - она обозначила некой особой интонацией то самое место… целевого воздействия. Впрочем, девочка, кажется, все-все поняла, и даже коротко кивнула головой ей в ответ! – Расслабь все тело, да. Не зажимайся, пожалуйста, нигде! Я прошу тебя!
- Это… так важно, да? – лежащая на ковре воспитанница смущенно улыбнулась ей.
Девочка взглянула на свою Старшую - так деятельно распоряжавшуюся ее укладыванием в нужную позицию, и словами, и руками, да! Посмотрела на нее… эдак искоса и снизу. И молодая женщина сразу же поняла, что ее подвластная чувствует себя сейчас очень даже неловко – ну, прежде всего, из-за того, что она вовсе не знает, как ей себя вести… И потому вынуждена требовать, чтобы миссис Эллона Мэйбл объясняла ей – вот прямо сейчас! – те вещи, которые самой воспитательнице, кажутся, в общем-то, элементарными в своей банальности… и даже самоочевидными!
Что же… она была вовсе и не прочь дать некий урок предварительных наставлений девочке своей! Вот только, как лучше обозначить это все, подать ей самым доступным способом – простым, понятным и приемлемым?
И так, чтобы девочка на нее вовсе не обиделась… Ибо у них сейчас все идет, как говорится, «на грани».
На грани понимания необходимости всего ожидаемого ими… И неприятия всего этого любым… даже условно нормальным человеком откуда-то со стороны.
На грани готовности и желания быть подвластной стороной это странной ситуации… Готовности принять эту боль… И при этом, на грани возможной обиды – между прочим, законной и обоснованной! – с той же стороны и по тому же поводу…
Как все сложно… у них!
Решение… пришло почти сразу же – ну, допустим, через краткую паузу, длиною всего лишь в пару секунд! Решение простое и странное. Нелогичное… однако, вместе с тем, единственно возможное – учитывая те необъяснимо доверительные ощущения внутренней близости, которые связывали их сейчас… Те ощущения, которые надо было укрепить.
Миссис Эллона Мэйбл скользнула вниз – всем своим телом, изящно и мгновенно! – и улеглась рядом со своей воспитанницей, обнаженной и почти уже полностью готовой ко всему предстоящему ей… «воспитательному действу»… Беспощадному, и - при взгляде со стороны! - совершенно бессмысленному… Однако, увы, неизбежному в своей необходимости, порожденной множеством тонких условностей, связавших, в Рождественскую ночь, незримыми нитями приютскую девчонку-беглянку и отставного военного медика.
Миссис Эллона Мэйбл возлегла по левую руку от девочки, навзничь, вытянувшись в полный рост на полу – вернее, на краешке того же самого ковра, где лежала ее воспитанница! – и повернув свою голову чуточку налево. Дистанция к плечам и бедрам воспитанницы примерно два дюйма – то есть, рядом, но не так, чтобы вовсе уж близко! И взгляд… спокойный, понимающий, а главное – ориентированный так, чтобы девочка смотрела на свою воспитательницу чуточку сверху.
Это сработало. Лиза успокоилась. Ее Старшая… вот она, здесь, совсем рядом! И уже ничего страшного нет и не предвидится! И ни капельки не стыдно, вот! И нет между ними никакой даже условной неловкости. Ну… почти.
- Лиза… - голос Эллоны тихий и серьезный, ибо все уже вышло за пределы любых возможных шуток. – Пойми, сейчас тебе будет больно. Придется терпеть. Я знаю, ты непременно захочешь выдержать все то, что я тебе выдам, стойко и с достоинством. По возможности молча. Я все это помню… знаю по себе! Поначалу всегда хочется показать себя этакой героиней, стоически выдерживающей боль, которой нипочем любые страдания! Это… нормально, и даже, наверное, правильно. Вот только боль от розог… она особая. Жгучая… протяженная. Прут жалит остро и… нестерпимо мучительно. И слезы при этом… они сами собою набегают на глаза, тут уж ничего не поделаешь! Их не остановить, как ни пытайся держаться! Да еще и сопли в носу… Ну, куда же без них! А потом… всхлип на вдохе, стон на выдохе… Раз, другой… И в итоге, все равно срываешься на крик, от нестерпимой боли, который рвется из груди. Крик, который не остановить…
Она вздохнула, виновато моргнула глазами и продолжила.
- Лиза, милая моя! – сказала она. – Пойми, это все уже было со мною… много раз! В этом нет ничего постыдного! Больно… это значит больно, и никак иначе! Даже если ты заорешь в голос с самого первого удара… Я не упрекну тебя! Кричи, если тебе так будет легче! Я вовсе не буду против! Не надо стесняться!
Эллона сделала короткую паузу - для обозначения внушительности высказанного. А потом перешла к главному.
- Но все же… - продолжила она. - Есть у меня к тебе несколько… советов, просьб, пожеланий… или даже требований. Ты… готова их принять?
- Да, Элли, конечно! – девочка кивнула ей в ответ со всей возможной серьезностью.
- Тогда… Первое требование мое к тебе будет следующим. Не задерживай дыхание. Ни в коем случае, - заявила ее Старшая. – Есть такой дурацкий соблазн… иллюзия, что если задержать дыхание, то удастся сдержать себя и не сорваться на крик… Глупости это все! Легче не будет, ты уж мне поверь! Зато сорвать дыхание, заработать дыхательный спазм на ровном месте, можно, как говорится, запросто и на раз! Так что… давай-ка обойдемся без проблем, хорошо?
- Хорошо, - Лиза, глядя на нее, по-прежнему обходилась без улыбки.
И еще… она обозначила лицо своим полную готовность принять иные условия от своей Старшей – также, без споров оговорок! Чем миссис Эллона Мэйбл и воспользовалась.
- Второе мое требование к тебе, - продолжила молодая женщина, глядя на девочку как бы чуточку снизу, – ты, в принципе, уже слышала. Но напомнить, все же, имеет смысл. Я хочу, чтобы ты расслабляла тело… да, после каждого удара. Да, это будет… непросто! – кивнула она головой. – Боль… она выбивает из головы какие-то мысли… сложные и связные. Все, пожалуй, кроме одной: «Когда же все это кончится?» Но ты все же… попытайся! Я тебя прошу! Пожалуйста! Поверь, тебе будет гораздо легче… терпеть все это! Удар прута по напряженной коже… чувствуется куда болезненней, уж ты мне поверь! К тому же… ты лежишь у меня здесь непривязанная, - добавила она. – Так и легче контролировать себя… и труднее!
- Элли… Не бойся! Я же обещала, что не сбегу!
Лиза попыталась улыбнуться ей, по-прежнему глядя на свою Старшую чуточку сверху. Причем взгляд ее обозначал сейчас и доверие, и благодарность за такое проявление заботы.
Странное… Возможно и вовсе даже совершенно бессмысленное… Просто…
Ее Лиза, воистину, смелая и отважная девочка, но ведь она все еще ребенок! И она – ребенок, угодивший под лозу впервые в своей жизни! – вряд ли запомнит все эти… добрые советы по минимизации боли, которые дает ей сейчас ее Старшая.
Но это важно. Для них обеих… Нет, для Лизы куда важнее!
Просто, чтобы девочка знала – та, кто будет причинять ей боль… все-таки любит ее! Что эту боль… ее можно принять, вытерпеть и даже… простить!
И лучше, если сразу… Да, потом, когда все уже закончится. Очень хочется… переключить ее именно на такое восприятие того, что будет… того, что сейчас случится между ними.
Молодая женщина… даже не подумала это сейчас как-то словесно и осмысленно – скорее уж, просто ощутила изнутри самое себя! И тогда она позволила себе улыбнуться этой отважной девочке. Не насмешливо, просто чуточку грустной улыбкой, как бы извиняясь.
- Это… все твои требования ко мне? – Лиза позволила себе ответную улыбку. А еще она добавила в свой голос нотки иронии. Просто, чтобы обозначить свою… смелость.
И только тогда Эллона вздохнула с облегчением.
Ее поняли. Правильно и точно. Она это верно поняла и почувствовала. И это радовало. На самом деле.
- Ну… на сейчас их есть еще два, - ответила она своей воспитаннице. – Но они главные. Ты готова их принять?
- Готова.
Лиза убрала с лица улыбку.
Да. Она поверила. Теперь… эта девочка точно знает, что словесная часть их общения подошла к концу. И она готова подчиниться и терпеть все обещанное ей.
- Значит, главное, что я тебе скажу, - продолжила миссис Эллона Мэйбл. – Любая боль конечна. Помни, Лиза, рано или поздно, твои страдания прекратятся. Я сделала глупость, и теперь не смогу смягчить удары… Это моя ошибка, все так! Но все равно… Все то, что я буду делать с тобой, это все обязательно завершится. Даже если тебе покажется, что мучение от моих ударов длится вечно… Это не так!
- Я… понимаю, - Лиза смутилась и тут же поинтересовалась:
- А… еще что я должна запомнить? Ну… или сделать?
- Когда все закончится, - Эллона обозначила это слово особой интонацией, - постарайся вспомнить о том, что я люблю тебя. Нет-нет Лиза! – добавила она поспешно, заметив, что девочка хочет ей возразить. – Я не прошу у тебя прощения заранее! Ты не знаешь, как ты воспримешь все это… в итоге! Возможно, ты обидишься на меня. Имей в виду, что ты имеешь на это полное право! Но все же, попробуй вспомнить о том, что я… не всегда такая, какой тебе придется меня прочувствовать сейчас! Хорошо?
- Хорошо, Элли, - Лиза помедлила немного. И тогда уже спросила… дрогнувшим голосом:
- Я… мы, - тут же поправилась она, - уже начинаем?
- Да.
Миссис Эллона Мэйбл, чуть сдвинувшись в сторону от девочки, приподнялась с ковра. При этом молодая женщина левой рукой своей оперлась рядом с левым плечом своей воспитанницы. И та, естественно, поддалась соблазну – коротко коснулась ее руки губами, чем вызвала полное смущение воспитательницы.
- Лиза… не надо. Мне и так… стыдно! - только и сумела промолвить она.
- Прости, - Лиза смутилась. – Я… мне показалось, что тебе так будет легче…
- Хочешь, чтобы я разревелась прямо сейчас? – со вздохом поинтересовалась ее Старшая.
- Нет, что ты! – откликнулась девочка, лежащая на ковре. – Плакать… это моя привилегия!
В ответ… послышался еще один тяжкий вздох. На грани всхлипа по своему звучанию.
И еще… повисшее молчание.
- Ты… очень обиделась? – тихо спросила девочка.
- Нет, - отозвалась молодая женщина, каким-то преувеличенно спокойным тоном. – Ты… абсолютно права, моя девочка! И это очень хорошо, что ты… даже сейчас имеешь отвагу и смелость шутить… надо мною. Это твое право. Я только надеюсь на то, что ты сможешь позволить себе это после… того. Смейся надо мною, сколько захочешь. Все лучше, чем плакать…
Так сказала миссис Эллона Мэйбл. А потом из прежней своей неудобной позы – в полуотрыве от пола, замерев в начале силового выхода - она вышла-поднялась в обычное положение стоя.
Дальше… все было просто и логично. До банальности. Эллона подошла к дивану и взяла прут – да-да, тот самый, который Лиза преподнесла ей с самого начала!
Девочка искоса наблюдала за этим и… сразу же поёжилась, вздрогнула. Да… Вот сейчас… Она – в смысле, ее Старшая! – подойдет ближе, встанет над нею, размахнется сверху и… будет больно…
Только бы не дернуться слишком сильно… и не закричать сразу. Иначе…
Что же это получится, а? Храбрилась, шутила… а как дошло до дела – того самого дела, о котором всю дорогу шла речь! – так сразу же и сдулась… Скисла и захныкала-заревела… Ай-яй-яй…
Лиза на секунду зажмурилась, напряглась всем телом, а после – припомнив то ли просьбу, то ли распоряжение своей Старшей – постаралась расслабиться.
Глаза девочка держала прикрытыми. Было… страшно, но Лиза сделала пару вдохов-выдохов, опустила голову на руки, коснувшись их подбородком. Пальчиками прихватила себя за предплечья – чтобы сдержать себя, не прикрыться от жалящего прута, когда станет больно!
И замерла… в ожидании первого удара – пытаясь уловить слухом своим отголоски всего… происходящего. В смысле, там… сзади и сверху.
А там… В смысле, оттуда…
Послышался странный шорох.
Лиза насторожилась и… позволила себе повернуть голову, чтобы чуточку подглядеть – искоса, налево и назад.
Миссис Эллона Мэйбл стояла перед нею… на коленях. Напротив спины своей воспитанницы… Скорее, ближе к поясу и ногам девочки – так, чтобы правая рука ее, вооруженная прутом, была как раз в удобной позиции, для его, прута, применения.
Впрочем… Все было куда как забавнее!
Этот самый прут ее Старшая сейчас взяла как-то странно. Можно сказать, накоротко.
Ну да… все верно. Дистанция… невелика – колено молодой женщины оказалось всего в паре дюймов от тела воспитанницы. Теперь даже размахнуться получится… не очень.
У девочки на глаза навернулись слезы. Ее Старшая… она все-таки нашла способ смягчить ситуацию для своей подопечной. Чтобы не нарушить данное ей слово, по поводу суровости наказания - в смысле безжалостности самих ударов по ее, Лизы, телу! – и в то же самое время, сделать так, чтобы она, Лиза, пострадала… не так уж серьезно.
Лиза повернула к ней свое лицо, на секунду прикрыла глаза и… даже не шепнула - просто обозначила движением губ одно только слово: «Спасибо!»
Ее Элли – да-да, теперь только так, отныне и навсегда, и никак иначе! – поймала взгляд своей воспитанницы, нервно сглотнула, прикусила губу и отрицательно мотнула головой.
Смысл жеста был ясен: «Молчи! Ни слова! И… отвернись, иначе я… просто не смогу!»
Лиза на секунду снова прикрыла свои глаза, в знак полного понимания всего… невысказанного.
А потом, девочка исполнила этот ее молчаливый приказ. Она отвернулась, положила голову на руки и… снова аккуратно расслабила свое тело.
Элли хотела, чтобы она, Лиза, не позабыла о том, что женщина, взявшая в руки прут, любит ее. Любит по-настоящему. Даже, несмотря на всю ту боль, которая будет выдана Лизе сегодня, сейчас… с ее стороны.
Лиза не забудет об этом. Никогда.
Эллона вздохнула с облегчением.
- Спасибо, моя милая, - произнесла она. И добавила, еле слышно:
- Прости…
А дальше…
Она взмахнула прутом…
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Посторонний. Беглянка
16.
Ночник едва рассеивал темноту в комнате – Элли настояла на том, чтобы
ее воспитанница провела эту ночь «со светом на столике». И, в общем-то, понятно, почему.
Несколькими минутами ранее, уложив девочку в постель – естественно, проверив, перед эти, как у нее все обстоит… там, сзади – Эллона поправила на ней одеяло. И вышла из комнаты, ушла по каким-то своим делам, которые непременно надо было исполнить, вот прямо сейчас, невзирая на позднее время! Правда, она пообещала чуточку позже вернуться – проведать ее, перед тем, как ляжет спать.
Ну что же, Лиза… Она вовсе даже и не против того, чтобы ее Старшая – ее Элли! – еще раз навестила свою… воспитанницу.
Или подопечную…
Или…
Вот не далее как сегодня, Элли испрашивала ее, Лизы, мнения. Насчет того, желает ли она, чтобы ее, Лизу, удочерили. И чтобы сей акт, привязывающий юридическими узами, формального вида и семейного содержания, свершил над ней ни кто-нибудь, а именно она, миссис Эллона Мэйбл, своей собственной персоной. Лиза тогда ответила ей отказом – внезапным, категорическим и… совершенно неожиданным для нее самой! Ну а потом… она и сама же ужасно переживала, не обиделась ли на нее эта удивительная женщина. Та, чьими заботами - разного рода, в том числе, болевого, и жгучего! – одна приютская девчонка, нынче вечером, была все-таки посвящена в законные жительницы дома сего! С присвоением этой самой девчонке некого особого статуса, обозначающего связь ее с хозяйкой дома - близкую-близкую связь, в высшей степени доверительного рода!
Статус сей, не был выражен сколь-нибудь формально - даже не был обозначен в точных словесных терминах! - но оставался, при этом, в виде чего-то значимого - подразумеваемого и вполне ощутимого… Причем, откровенно говоря, ощутимого, теперь уже, куда в большей мере, чем когда-либо прежде! И не только там… пониже и сзади…
Это все далось нелегко… Ей, Лизе… Да и, в общем-то, им обеим…
Конечно же, Элли постаралась сделать все, что от нее зависело, чтобы произошедшее… случилось как можно мягче и легче – для нее, для Лизы. Для той девчонки, которая несколько дней подряд упорно добивалась исполнения над собою столь сурового ритуала. Ну, а добившись требуемого, уже не могла отказаться… Да, можно сказать, что Лиза была вынуждена пройти через такое… болевое испытание.
Вынуждена?
Да. Именно так.
Однако, вовсе не та женщина, что отмахивала прутом – жестко, хлестко и без снисхождения, в точности так, как и обещала! – принуждала Лизу ко всему тому, что… случилось.
Можно сказать, что вынудили ее те самые обстоятельства ее появления в этом доме… особые и более чем неоднозначные! Ну и ее же, Лизы, последующее поведение – не всегда и не во всем адекватное, нужно это прямо признать! Последствия совпадения этих двух категорий обстоятельств ее жизни, дали именно такой… специфичный результат.
Но не только это.
Если уж совсем откровенно – для самой себя и совсем-совсем без свидетелей! – виной всему ее же собственная глупость!
Сама… Ведь сама же все себе и придумала - что надо, мол… Что непременно нужно ей самой пройти через все такое – через испытание, в чем-то подобное детским историям, случившимся когда-то с ее, Лизы, Старшей. Элли это сразу же поняла! И даже пыталась всю дорогу отговаривать свою воспитанницу от подобного болевого экстрима!
Но не поддалась Лиза на все ее уговоры. А вовсе даже наоборот - добилась от своей Старшей почти точной реализации своих же собственных фантазий, выдуманных и совершенно даже вовсе неадекватных – это теперь уж ей понятно в точности и однозначно! Хотя и с некоторым… опозданием.
Но ведь это было ей зачем-то нужно!
А зачем? Для самоуважения, что ли?
Ну и кто же ты, после всего случившегося, дорогая Лиза Лир? Просто дура?
Возможно.
Вот чего ты, собственно говоря, добилась - всей этой своей «болевой эпопеей»? Той, в которую ты, ко всему прочему, втянула свою Старшую? Да просто, схлопотала, как говорится, на свою «пятую точку» всякого… жгучего и красного. А ведь, могла бы и отказаться, от такой сомнительной чести!
Да, могла. В любую секунду могла. И даже когда Элли… скажем так… уже начала свою часть этой общей вашей с нею болевой работы – в стиле «свист-энд-хлест» - даже тогда еще можно было… Ну, к примеру, проорать по ходу дела – что-нибудь громкое и отчаянное, например: «Довольно! Хватит! Прости-и-и!!!»
Да-да, именно когда ты реально прочувствовала… на своей шкурке, нежной и непривычной – там, сзади и снизу! – прочувствовала, каково это все, жгучее и хлещущее, по ходу, так сказать, его применения! Как тонкий прут может больно жалить – в умелых и сильных руках! Могла ведь запросить пощады?
Да запросто!
И ведь уперлась, глупая гордячка! Не захотела воспользоваться такой возможностью? Ну, значит, сама дура набитая! Вернее, выстеганная…
Однако заметь - просто сама себе и без обиняков! - храбрая ты, храбрая, а все равно ведь, слабину дала! И если бы не тактичность… не искренняя доброта и чуткость твоей Старшей…
Нет! Это стыдно… Все еще стыдно.
Хотя… Чего стыдиться-то? Ведь наказание, причитавшееся тебе – в смысле, определенное и назначенное вами обеими, совместно, за все твои провинности! - было исполнено, в точности и без существенных послаблений! Да-да, твоя любимая Элли в итоге выдала тебе все, чего ты от нее так упорно добивалась! Причем, действительно, соблюдая свои же собственные обещания - почти до буквы! - насчет того, чтобы наказать тебя сурово и без жалости! А потом… простила тебя, да еще с таким видом, как будто бы сама Элли и виновата в случившемся! Как будто виновата в этом именно она, а вовсе не ты!
Да, твое наказание… оно состоялось. При всех оговорках и небольших фактических послаблениях – спасибо твоей Старшей за деятельное, с ее стороны, Милосердие к одной глупой девчонке! - ты все же прочувствовала, весьма изрядный набор болевых ощущений! Все было честно. Хотя и несколько… неоднозначно. И то, как это было…
Нет. Хватит уже!
Не надо уже о боли…
Ведь было же и другое… между вами, там и тогда. Вот только, что было потом…
…Когда прут, просвистев в воздухе, в последний раз звонко шмякнул-обжег ее, Лизы, кожу – там, сзади! – девочка издала короткий вскрик-всхлип, реагируя на очередной всплеск жгучей боли. Потом… немного отдышавшись – в паузе, обозначенной для нее экзекутором – постаралась расслабить тело снова. И только тогда произнесла уже привычное:
- Да, Элли… Продолжай…
- Это… все, - услышала она в ответ. – Лиза, мы… Мы с тобой уже закончили… Да, милая моя девочка, ты получила все… Все, что мы тогда назначили тебе, вместе!
Голос ее Старшей звучал как-то странно – эдаким недоумением, осторожным и радостным, искренним, и потому очень тихим. Как будто она сама еще не очень-то верила в то, что все это уже… закончилось.
И еще…
Там были нотки восхищения. Тем, что Лиза все-таки выдержала, дотерпела исполнение этого странного болевого мероприятия до самого конца.
В повисшей паузе раздался тихий всхлип. А может быть, просто вздох облегчения. Когда эдакий звук, обозначающий завершение страданий, издает ребенок с соплями в носу… Вот как ты определишь разницу?
Хотя… Разве могло бы такое определение иметь хоть какой-нибудь смысл, само по себе?
Никакого.
А что же имело тот самый… смысл? Прежде всего, для той зареванной девочки, которая издала этот… звук? Ну, и не только для нее…
Именно то, что сделала миссис Эллона Мэйбл – да нет, просто Элли!
Для начала, она просто убрала руку – левую руку, которой она незадолго до этого стала придерживать за плечо свою воспитанницу. Нет-нет, Элли вовсе не прижимала девочку к полу - эдаким жестким гнетом! Она, скорее, как Старшая, просто обозначала своим мягким касанием, что держит всю эту необычную ситуацию под контролем. Да, это было, пожалуй, нечто вроде особого тактильного проявления ее власти над девочкой, получавшей от нее в этот раз такое суровое наказание, не более того.
Потом Эллона отбросила прут – туда же, в ту сторону, где валялись прежние – истрепанные и разлохмаченные. Дескать, все закончилось, бояться больше нечего!
А после этого…
Молодая женщина снова легла рядом со своей воспитанницей - почти так же, как тогда, перед началом исполнения болевой части их сегодняшнего ритуала. То есть, навзничь и лицом в ее, Лизы, сторону. Вот только дистанцию она, в этот раз, обозначать вовсе не стала.
Плечом к плечу. Нога к ноге.
И глядела она теперь на свою девочку в направлении чуточку снизу и налево, по линии глаза в глаза. Да, именно так. Чуть влажные, но так и не расплаканные глаза Старшей поймали зареванный взор своей воспитанницы.
Лиза… Да, она была теперь вольна обозначить любую эмоцию, на лице своем. Например, гнев и даже ненависть к той, кто только что ее, Лизу отстегала. Девочка могла подняться и уйти… вернее, убежать, в своих обидах на реальную боль, полученную от руки этой женщины. Или… даже поднять на нее руку, ударив в отместку!
Девочка… приподнялась на руках, резко сдвинулась в ее сторону и… буквально упала лицом своим на грудь своей Старшей. Взревела… вовсе уже не стесняясь – громче, чем от самого жесткого из выданных ей сегодня ударов! - но уже с облегчением в голосе.
Уже все… Уже можно…
Да… Вот тебе! Получай! Все это… в отместку тебе - за все то, что ты сделала, вот! Терпи теперь… все эти слезы и сопли! Между прочим, выбитые твоими же усилиями, из одной несчастной и глупой девчонки! Были они на лице ее… Ну, зато теперь клетчатая домашняя рубаха одной молодой женщины окажется ими пропитана, по самое не могу… и даже по самое не балуйся! И поделом тебе, о суровая миссис Эллона Мэйбл! Терпи теперь, моя дорогая Элли!
И чем же ответила, адресат агрессии сей, на столь наглое поведение своей воспитанницы? Да просто обняла-обхватила ее руками своими – вот так вот, лежа навзничь, прямо за плечи, сплетя свои пальцы в замок со стороны спины лежащей на ней девочки. Обняла мягко и легко, не прижала – не было в том нужды. Просто потому, что девчонка лицом своим и так уж припала к груди растроганной воспитательницы - прижимаясь к ней, вытирая-стирая о мягкую ткань те самые слезы-сопли, упомянутые чуточку выше.
Что же касается слов, обращаемых к носительнице той клетчатой рубахи - одежды, исполняющей в эти самые мгновения роль импровизированной салфетки или же платка для промокания девчоночьих глаз! – то лексикон рыдающей воспитанницы не сильно обогатился. Ну… по сравнению с тем периодом, когда девочка возлежала чуть поодаль и претерпевала, так сказать, свое… болевое испытание.
Три слова… Вернее, скажем так, всего одно только имя - в уменьшительной форме своей! Ну и плюсом к нему два глагола - обозначающих обращение и текущее действие… Да-да, такое… сопле-и-слезотекущее – по внешней форме своей! Все это шло единым условно смысловым содержимым, в комплект к междометиям – всем этим ахам, вздохами и прочему… рыдательному!
«Элли… Прости… Люблю…»
Примерно так – правда, с известной вариативностью облегченно-страдательного тона. Увы и ах, маловато здесь было каких-либо изысканных интеллектуальных смыслов… Да и эмоции были… несколько однообразны…
Впрочем, той самой молодой женщине этих самых эмоций вполне хватало. Особенно, в комплекте со всем прочим - мокрым, липким и несколько горьковатым! - а что поделаешь, такова, так сказать, физиология… любви и прощения!
Но, между прочим, сама Элли теперь вовсе не была в претензиях, насчет того, чтобы завершить все это… слезное дело как-то побыстрее. Гладить по обнаженной спине девочку, так трогательно к ней прижавшуюся, жаждущую этого ее тактильного внимания – теперь выражаемого в ласковой форме, а не в виде хлестких ударов жалящего прута! – все это оказалось для нее удовольствием, ни с чем не сравнимым!
А Лиза… Вот она уж точно, это свое почетное право прореветься всласть на груди у своей Старшей – законное и выстраданное ею! - не променяла бы ни на какие коврижки – хотя бы даже и с шоколадками в придачу!
Да… Так тоже бывает!
Сколько длилось это действо – суть которого наглый девчоночий рев и покорное принятие его адресатом… Действо, занятное в трогательной мокрохлюпости своей… Может пять минут. А может десять. Или даже полную четверть часа оно заняло, в темпоральной протяженности своей… Короче, мы этого не знаем. Хотя бы потому, что они тогда совсем не следили за временем, не до того им было – им, обеим…
А мокрость на глазах имела место быть не только у воспитанницы, жаждавшей прощения и понимания от своей Старшей. Но ведь это всего лишь детали, не так ли, дорогой мой Читатель?
Наверное.
В общем, спустя какое-то время, всхлипы и вздохи стали звучать пореже, потише… ну а в какой-то миг темпоральной протяженности этой сцены они стихли совсем. Что дало адресату всех этих слов, слез и прочего – изрядно промокшей, надо честно признать! – возможность наконец-то обозначить хоть какое-то шевеление. В смысле, шевеление осмысленное, целесообразное - и в целом реализуемое в направлении смены их общей позиции. Ну, скажем, перевода ее в такую… вертикальную версию.
Она поднялась с пола на колени и перевела в это же самое положение свою воспитанницу. При этом Лиза, по ходу этого самого движения – телоподъемного и на двоих! – обхватила свою Старшую, обняла и все никак не желала ее отпустить. Так что все произошло как бы само собою. Впрочем, через пару секунд девочка все же ослабила свой хват, чем дала некоторое послабление вариативности движений адресату исходных «обнимашек» - в том числе и в части действий там… на задней части тела ее воспитанницы.
Элли скользнула рукой своей… туда, ниже… И когда ее пальцы коснулись воспаленной кожи – это сразу почувствовалось, как такая… теплая припухлость, бархатистая и чуточку шершавая, отличная от кожи, не затронутой наказанием, той, что осталась чуточку выше! – в это мгновение Лиза вздрогнула. И тогда… она снова судорожно дернулась, обняла свою Старшую – как будто искала у нее защиты… от нее же самой.
- Прости… – виновато сказала Элли. – Я, кажется, сделала тебе больно…
- Нет, не то…
Голос Лизы звучал удивлением. Она сделала короткую паузу, а потом смущенно добавила… Вернее, попросила:
- Элли, пожалуйста… Погладь мне там еще… Только… чуть-чуть! Хорошо?
- Хорошо, - Элли улыбнулась и с удовольствием исполнила ее просьбу.
Она еще раз коснулась подушечками своих пальцев той самой… высеченной кожи. Лиза судорожно вздохнула и снова обняла свою Старшую – буквально вжалась в нее спереди! Не жестко, и при этом, очень приятно…
И теперь… у Эллоны перехватило дух от удивительного ощущения нежности к своей девочке. Она так и застыла в несколько нелепой позиции – правая рука внизу-и-там, очень осторожно касалась выстеганной кожи, причем, даже не пальцами а, скорее, кончиками пальцев! Левая рука ее, при этом, обнимала девочку, ощущая обнаженную спину той, кто так доверчиво прижалась к ее груди. Там… на спине Лизы кожа буквально натянулась, и ощущалась как некий резонатор - на котором теперь отзывалось каждое ничтожное движение девочки, ее дрожь… Каждый вздох ее и даже… каждое биение ее нежного сердечка.
Да… Вот сейчас эта девочка в твоей власти – безжалостной и безраздельной! Трогательная в этой своей доверчивой покорности твоей воле… трогательная во всех смыслах - и в тактильном смысле тоже! Однако, эта твоя власть над воспитанницей, вовсе не повод ее обидеть. Именно поэтому…
Ты ее не отпустишь!
Нет-нет! Только не сейчас!
Но… О чем же это просит тебя девочка, совсем недавно претерпевшая боль от твоих рук? Шепотом… еле слышным и каким-то удивленным и стыдливым – в одно и то же время?
- Элли, пожалуйста… Еще… Погладь мне там… еще… Если можно…
Адресат этого обращения – взволнованного и более чем… неоднозначного! – не смогла ей отказать. Еще… и еще один раз провела она там – по воспаленной покрасневшей коже, снизу и сзади, ласковым движением подушечек своих пальцев… Наслаждаясь этими прикосновениями к результатам своих специфических усилий и ловя при этом дрожь тела и судорожные вздохи той, кто сейчас получала исполнение своей просьбы.
Да… Пальцами левой руки, которой она придерживала Лизу за спину, Эллона ощущала трепет девочки, прижавшейся к ней как к некой опоре – и, одновременно с тем, к источнику своего загадочного наслаждения! Впрочем, то, что ощутила при этом молодая женщина, было тоже… скажем прямо, весьма далеко от неприятного.
- Еще… Пожалуйста, сожми мне… там! – услышала Эллона сбивчивую речь девочки и… снова не сумела отказать своей девочки в исполнении желаемого ею.
Она позволила себе… несколько движений пальцами по настеганной коже. Всякий раз при этом Лиза отзывалась короткими вздохами такой… особой интонации – требовательной и ждущей! Обозначая этими звуками нечто вроде «Ну же… Ну!»
И потом, молодая женщина, решившись, прижала ей… там, снизу и сзади. Прижала во всю ладонь - не то, чтобы грубо, но властно и твердо.
Ответом ей был… хриплый стон. И еще, резкое движение рук адресата ее властного жеста. В этот раз Лиза не то, чтобы обняла ее – девочка судорожно стиснула свою Старшую, фактически повисла на ней!
И еще… она прошептала при этом только пару слов: «Спасибо… Элли!» Теперь Эллоне пришлось держать ее на весу – до тех самых пор, пока Лиза не обмякла, не расслабила напряженное тело и не позволила ей уложить себя на пол.
Молодая женщина пристроила свою воспитанницу на тот же самый ковер, набок, головой налево от себя, спиной и, соответственно, прочим… настрадавшимся – в сторону камина. Сама же она снова пристроилась рядом. Прилегла набок, лицом к девочке, оставив локоть на ковер, подперев голову ладонью левой своей руки. При этом, свободной правой рукой Эллона мягко погладила Лизу по плечу.
Ситуация была… ой, какая непростая. Девочка теперь понемногу отходила от мощного спазма, буквально пронзившего ее изнутри. И надо честно признаться, что молодой женщине такое состояние было хорошо знакомо… хотя и вовсе по другим ситуациям, не связанным с такой сильной болью…
Да уж… такое неожиданное проявление острых эмоций внутреннего интимного рода случилось более чем внезапно для нее. Однако, расхлебывать последствия такого специфического инцидента теперь предстояло именно ей, как Старшей – и ответственной за все происходящее!
И теперь ей предстояло подобрать нужные слова, объяснения, ну а потом…
А потом, то ли самой извиниться за случившееся, то ли извинить свою… подвластную. И еще вопрос, что же окажется в итоге сложнее и правильнее.
Выждав паузу – чтобы девочка немного пришла в себя – Эллона вынула из правого кармана джинсов платок. Протянула руку с ним в сторону своей воспитанницы, вытерла ей лицо и даже заставила высморкаться. Оставила платок у нее в руках, улыбнулась смущенной девочке… И только после этого рискнула продолжить общение с нею, просто чтобы задать ей несколько вопросов. Важных и… очень важных – и сейчас, и на будущее.
- Лиза, скажи, у тебя уже было… менархе?
Это был первый из них. И, надо честно признать, не слишком-то понятный для адресата такого… мудреного обращения. Именно поэтому, на лице ее воспитанницы отобразилось замешательство, помноженное на искреннее недоумение – к которому примешивалось еще и откровенное беспокойство.
Кажется, Лиза теперь пыталась сообразить, что же значит это самое непонятное словечко, а также, хорошо ли то, что его сейчас используют в разговоре с нею, или же вовсе плохо. Это было настолько очевидно, что Эллона была вынуждена выразить ей свое расположение. Не словами, а тактильно, то есть куда как более убедительно – в подобной, скажем прямо, весьма непростой ситуации! Она ласково погладила свою воспитанницу по щеке – чем обозначила свое отношение к девочке – истинное и искреннее! Лиза буквально сразу же успокоилась – вот он, авторитет Старшей, в полном его действии! – и в награду за это тут же получила возможность удовлетворить свое перепуганное любопытство.
- Менархе – это такое… научное обозначение наступления у девочки первых месячных, - услышала она разъяснение из уст молодой женщины – военного медика, между прочим! – Так это называем мы, врачи. Ну, это когда болит… там, внизу живота, внутри. И кровь… вытекает снизу, - смущенно добавила ее, Лизы, Старшая. – Обычно девочки пугаются этого. А если учесть специфику приюта, где ты была… Прости, но я вынуждена предполагать, твою недостаточную информированность об этих моментах нашего женского бытия… Не самых комфортных моментах, нужно признать, но… без них, моя дорогая, род человеческий, откровенно говоря, шансов состояться попросту бы не имел!
- Я… понимаю тебя! – лежащая на боку обнаженная девочка смущенно улыбнулась ее намекам. – У нас… Ну, там… - она интонационно обозначила место тогдашнего своего обитания и Эллона в ответ понимающе кивнула, - была сестра Сильвия. Такая… почти адекватная тетка, между прочим! Ну, в отличии от остальных… И вот, когда у одной нашей девочки это все началось… Было это чуть больше года тому назад. У девчонки с утра вся постель оказалась перемазана кровью. Подтекало… там, снизу! Все мы, конечно же, перепугались, думали, она умирает! Но сестра Сильвия быстро тогда всех угомонила – и вовсе не криком или какими-то угрозами. Просто она усадила нас всех в классе, спокойно так, и коротко объяснила, что это все нормально. И что нечто в этом роде, так или чуточку иначе – в смысле, с кровью, но у кого больше, у кого меньше! – в ближайшие год-два-три ждет каждую из нас. Что это нормальная женская проблема, гигиеническая, моральная и по самочувствию – так она выразилась! Проблема, которую нужно принять, как она есть. А потом сестра Сильвия дала нам пару советов, как себя вести в таких случаях и даже рассказала нам о прокладках – мол, за ними обращаться именно к ней, если это потребуется! Но у меня такого пока что не было.
- Год-два-три… - повторила задумчиво ее Старшая. – Да, где-то так оно и выходит. Хотя…
Молодая женщина на секунду замолчала, а после тоже улыбнулась – такой, немного смущенной улыбкой.
- Ты знаешь, у меня это случилось несколько позже, - сказала она, и девочка понимающе улыбнулась в ответ ее откровенности. – Мне было тогда уже лет пятнадцать от роду. Мама моя… уже тревожилась, мол, как там все у меня происходит… с этими, интимными делами моего организма. Но все обошлось. Хотя…
Она вздохнула, и девочка немедленно отреагировала на этот ее звук-жест. Посерьезнела лицом своим и поспешила обозначить Старшей свою поддержку – и словами, и тоном голоса своего.
- Я знаю, ты хотела осчастливить своего мужа ребенком. И ты… винишь себя в том, что у вас с ним тогда почему-то не получилось. Но… Элли, твой муж вернется! И у вас с ним будут дети! Я это чувствую!
Так сказала она. И даже позволила себе коснуться пальцами ладони своей Старшей. Коснуться… той самой руки, которая совсем недавно держала прут и наказывала ее. Без страха и даже с сочувствием к той, кто ее наказала.
Эллона сделала паузу, чтобы проглотить нервно-слезный комок в горле – возникший там вовсе не кстати! - и выровнять дыхание. Усмехнулась, эдак смущенно и еще в ироническом стиле – понятно зачем! И только потом она позволила себе отреагировать на столь прочувствованную речь.
- Спасибо тебе, моя девочка! Все-то ты у меня понимаешь!
Сказав эти две фразы, Эллона неожиданно подмигнула своей воспитаннице. И тут же задала ей очередной свой вопрос – в некотором смысле весьма коварный – просто по смыслу своему он предварял другие… Не факт, что приятные для девочки… Ой, не факт!
- Лиза, тебя все еще… не шокируют наши с тобою откровенные разговоры? Специфика тем, которые я выбираю… так внезапно? Уместность их… Ну и все такое?
- Не-а! Вот нисколечко!
Лиза откликнулась на ее обращение… почти веселым тоном голоса. И это было непонятно. Все-таки, она немыслимо отважный ребенок! Да… Эта девочка проревелась под розгами, выданными той самой женщиной, кто сейчас вызывает ее на некую…откровенность. И не просто играет в некое подобие храбрости видом своим…
Нет, она действительно вовсе не боится той, кто ее наказала. Обозначает лицом своим полное доверие к ней и…
Да, эта милая девочка сейчас вовсе не замечает хитро составленной словесной ловушки, в которую загоняет… да почти что уже загнала ее Старшая!
Но все это нужно. Именно для нее, для Лизы.
Хотя и для самой миссис Эллоны Мэйбл тоже.
- Элли, я готова говорить с тобою на любые темы и без стеснения! – девочка продолжила свое словесное следование в указанном ей направлении, не ожидая со стороны своей взрослой собеседницы никакого подвоха! – Мне ведь самой противны всякие… лицемерные речи! Мол, ты еще маленькая! Это можно обсуждать только взрослым! Надоело! И я рада… Искренне рада тому, что ты вовсе не такая!
- Я хочу, чтобы ты имела право говорить со мною как взрослая… Как равная! – Эллона произнесла эту фразу ничуть не шутя, и девочка в ответ согласно кивнула головой.
- Как взрослая – это да! – сказала она. – Я буду рада такому доверию… от тебя! А насчет равной…
Лиза взяла свою Старшую за руку и коснулась ее пальцев губами.
- Элли… я признаю твое главенство, - сказала она. И это прозвучало отнюдь не напыщенно-ярко, безо всякой патетики. – Но я желаю иметь такое… право голоса - право быть услышанной тобою. Спасибо тебе.
Девочка снова поцеловала ее руку и молодая женщина удовлетворенно кивнула головой.
Да, все шло точно по плану. Девочка повела себя предсказуемо…
Нет, не так.
Лиза вела себе предсказуемо правильно. Это внушало оптимизм.
- У меня есть к тебе предложение, - заявила Эллона. – Я хочу, чтобы мы обсуждали сложные и значимые вопросы особым порядком. Ты знаешь, что такое консилиум?
- Представь себе, знаю! – улыбнулась Лиза. – Я об этом читала. В каком-то медицинском журнале. Давно, еще до приюта. Мама… когда была жива, подрабатывала в больнице, уборщицей. Наверное, оттуда принесла. В общем, консилиум это такой… совет врачей. По поводу того, как именно лечить больного. Его созывают в особенно сложных случаях.
- Именно так! – Старшая улыбнулась ей в ответ. – Ты уж прости мне такие врачебные заморочки! В общем, если я… или ты… Одна из нас говорит, что созывает консилиум, мы отвлекаемся от всех текущих дел, устраиваемся поудобнее и обсуждаем, вместе, все тонкости возникшего вопроса. До тех пор, пока не придем с тобою к общему решению. Тому, которое устроит нас обеих.
- А почему бы нам не решать это все обычным разговором? – поинтересовалась Лиза. – Нет, я понимаю… Такой особый порядок это красиво и очень интересно. Но все же, зачем именно так?
- Ну… Чтобы настроить нас с тобою на серьезный лад, - ответила ей Эллона. – А еще, чтобы облегчить тебе возможность высказать мнение… честно, откровенно и искренне!
- А кто и когда сможет мне в этом помешать? – поинтересовалась Лиза. – Например, сейчас?
- Страх, - жестко заявила ее Старшая. – Боязнь высказать мне нечто нелицеприятное, из опасения, что ты будешь наказана мною за несогласное мнение.
И в ответ на недоумение девочки она пояснила:
- Я желаю освободить тебя от любого намека на возможность наказания за грубость, некорректное высказывание в мой адрес… И вообще, за все, что я сочту для себя неприятным. И даже за ложь. Да, ты получаешь от меня иммунитет от любого возможного наказания за проступки такого рода, совершенные тобою во время консилиума.
- То есть, на этом самом… консилиуме я могу тебе… врать, грубить и даже оскорблять тебя, да? – поинтересовалась Лиза. – И все это я могу делать совершенно безнаказанно?
- Именно так! – подтвердила ее Старшая. – Но… только там!
- А зачем это мне? Неужто, ты и впрямь думаешь, будто я только о том и мечтала, чтобы наговорить тебе всяческих гадостей, а когда ты, в праведном гневе своем, предложишь мне прогуляться за свежими розгами, еще и показать тебе язык и заявить, мол, у меня иммунитет и ты ничегошеньки за это мне сделать не сможешь?
Эти слова девочка произнесла весьма недовольным тоном – скорее даже с обидой в голосе. Однако взрослая собеседница в ответ покачала головой, отрицая ее, Лизы, протест.
- В тебе сейчас говорит желание не выглядеть в моих глазах неблагодарной, - заявила молодая женщина. - Я же хочу, чтобы ты научилась мыслить и принимать решения исходя из твоих… и только твоих собственных интересов.
- Только не в общении с тобой, - быстро откликнулась девочка. Однако ее Старшая снова отрицательно покачала головой – дескать, не спорь, решение принято, и оно пересмотру не подлежит.
Лиза в ответ просто дернула плечом, обозначив этим движением свое несогласие – мол, воля, конечно, твоя, но я все равно не принимаю такую точку зрения! А после, отчего-то, сразу же перешла к иному моменту – кстати, не менее спорному.
- Элли, - сказала она преувеличенно вежливым тоном, скорее даже с некой иронией в голосе, – я так понимаю, что ты склонна числить за мною такую провинность, как ложь, по особому разряду? Я правильно поняла тебя?
- Совершенно верно! – подтвердила ее Старшая. И далее пояснила свою точку зрения по высказанной проблеме, охотно и в подробностях:
- Я хочу, чтобы ты говорила мне правду, только правду и ничего, кроме правды! За ложь я буду тебя наказывать… возможно очень строго! И сверх любых других твоих провинностей. Извини, но я так решила.
- Хорошо, - неожиданно легко согласилась ее воспитанница, - я не стану спорить. Постараюсь обойтись без вранья… тебе. Вдруг получится?
- Да, хорошо бы! – в тон ей отозвалась Эллона и продолжила свои разъяснения по столь животрепещущему вопросу:
- Я решила, что под ложью мы будем понимать только намеренное искажение тобою истинных фактов, попытки ввести меня в заблуждение, откровенных обман с твоей стороны… Ну, примерно такое. Главное – это целенаправленное и намеренное искажение истины!
- То есть, умолчание не считается, - уточнила Лиза. И как-то хитро прищурилась.
- Не считается, - подтвердила ее Старшая. – Кроме того, я даю тебе право отказаться отвечать на мои вопросы. Без объяснения причин, - добавила она и пояснила:
- Отныне я не вправе принуждать тебя к этому силой… Да, я не стану угрожать тебе… Или стегать тебя, с целью заставить непременно отвечать на мои вопросы. Впрочем…
Молодая женщина усмехнулась.
- Я не исключаю возможности вынудить тебя к признаниям. Естественно, не силой и болью, а хитростью, - многозначительно уточнила она. – Я оставляю за собой право заставить тебя проговориться. А далее… стыдить тебя. До тех пор, пока ты не раскаешься. Это послужит тебе уроком, по части навыка использования разных мелких хитростей.
- А если я не хочу… не желаю хитрить? – спросила Лиза. И уточнила:
- С тобой?
- Тогда старайся говорить мне правду, - предложила ей Эллона. – А если не удержишься в своей правдивости… Так хотя бы повинись мне, расскажи мне сама о том, что солгала. И почему ты это сделала.
- И что тогда? – осведомилась Лиза. - Мне будет какое-то послабление?
- И даже весьма изрядное! – Эллона усмехнулась и даже подмигнула ей. – Но… отнюдь не в количестве ударов, а в том, как и чем именно я тебя накажу за такой проступок.
- Интересно-интересно… - задумчиво отозвалась на это самое предложение ее воспитанница – ну, как бы задумчиво! – А можно подробнее, ну… по этому поводу? Чем именно я имею шансы схлопотать - за лживые слова и прочее? И в каком именно количестве для меня ты такое… запланировала?
- Испугалась? – коварно-ироническим тоном спросила ее Старшая.
- Да нет! – Лиза обозначила на лице своем эдакое… выражение беспечной легкости бытия – совершенно, надо сказать, контрастное к ситуации, вплоть до пикантности! – Просто… Хочется, знаешь ли, в точности знать ценник моего… так сказать, проступка. Заранее представить себе последствия и все такое!
- За ложь, в которой я изобличу тебя сама, ты получишь от меня… розги! – заявила Элли. - Тридцать ударов. Каково это по ощущениям телесного плана… Ну, смотри. Вот сегодня ты получила от меня на два десятка больше. Думай сама, какова цена вопроса!
- Да… сурово! – констатировала факт Лиза. И сразу же уточнила:
- А если я, ну… повинюсь тебе? Поплачусь тебе в жилетку, скажу, как я сожалею о содеянном… Ну, предположим!
Она посмотрела на свою Старшую с неким особым, акцентированным интересом. Дескать, что скажешь?
- Я уложу тебя к себе на колени и… отшлепаю! – Эллона не смутилась столь адресным вниманием. – Ты получишь… Да, те же тридцать ударов, но, естественно, почувствуешь это вовсе иначе. И я полагаю, что это выйдет куда как мягче! Ты не находишь, что я права?
- Не знаю, - Лиза снова как-то странно дернула плечом – похоже, все-таки, в знак отрицания. Было видно, что она явно еще не определилась по части терминологии, допустимой и возможной для употребления.
Да, в таких случаях неопределенный жест это самое то – когда слов для обозначения отношения к ситуации, увы, не хватает. Эллона позволила себе улыбку в ее адрес – мягкую, без насмешки. И… все равно, Лиза смутилась.
Эллона отчетливо видела, что ее девочка замерла сейчас в неопределенности понимания того, что сейчас происходит между ними. Да, ее воспитанница, наверняка, уже почувствовала, что эту странную беседу – лежа у камина, причем в раскладе взрослая против девочки, и одетая против голой! – с нею ведут неспроста. Но куда сейчас ее влекут всеми этими странными разговорами, она все еще никак не может понять. Возможно, Лизу это беспокоит. А может быть, и нет… Пока что неясно.
Ночник едва рассеивал темноту в комнате – Элли настояла на том, чтобы
ее воспитанница провела эту ночь «со светом на столике». И, в общем-то, понятно, почему.
Несколькими минутами ранее, уложив девочку в постель – естественно, проверив, перед эти, как у нее все обстоит… там, сзади – Эллона поправила на ней одеяло. И вышла из комнаты, ушла по каким-то своим делам, которые непременно надо было исполнить, вот прямо сейчас, невзирая на позднее время! Правда, она пообещала чуточку позже вернуться – проведать ее, перед тем, как ляжет спать.
Ну что же, Лиза… Она вовсе даже и не против того, чтобы ее Старшая – ее Элли! – еще раз навестила свою… воспитанницу.
Или подопечную…
Или…
Вот не далее как сегодня, Элли испрашивала ее, Лизы, мнения. Насчет того, желает ли она, чтобы ее, Лизу, удочерили. И чтобы сей акт, привязывающий юридическими узами, формального вида и семейного содержания, свершил над ней ни кто-нибудь, а именно она, миссис Эллона Мэйбл, своей собственной персоной. Лиза тогда ответила ей отказом – внезапным, категорическим и… совершенно неожиданным для нее самой! Ну а потом… она и сама же ужасно переживала, не обиделась ли на нее эта удивительная женщина. Та, чьими заботами - разного рода, в том числе, болевого, и жгучего! – одна приютская девчонка, нынче вечером, была все-таки посвящена в законные жительницы дома сего! С присвоением этой самой девчонке некого особого статуса, обозначающего связь ее с хозяйкой дома - близкую-близкую связь, в высшей степени доверительного рода!
Статус сей, не был выражен сколь-нибудь формально - даже не был обозначен в точных словесных терминах! - но оставался, при этом, в виде чего-то значимого - подразумеваемого и вполне ощутимого… Причем, откровенно говоря, ощутимого, теперь уже, куда в большей мере, чем когда-либо прежде! И не только там… пониже и сзади…
Это все далось нелегко… Ей, Лизе… Да и, в общем-то, им обеим…
Конечно же, Элли постаралась сделать все, что от нее зависело, чтобы произошедшее… случилось как можно мягче и легче – для нее, для Лизы. Для той девчонки, которая несколько дней подряд упорно добивалась исполнения над собою столь сурового ритуала. Ну, а добившись требуемого, уже не могла отказаться… Да, можно сказать, что Лиза была вынуждена пройти через такое… болевое испытание.
Вынуждена?
Да. Именно так.
Однако, вовсе не та женщина, что отмахивала прутом – жестко, хлестко и без снисхождения, в точности так, как и обещала! – принуждала Лизу ко всему тому, что… случилось.
Можно сказать, что вынудили ее те самые обстоятельства ее появления в этом доме… особые и более чем неоднозначные! Ну и ее же, Лизы, последующее поведение – не всегда и не во всем адекватное, нужно это прямо признать! Последствия совпадения этих двух категорий обстоятельств ее жизни, дали именно такой… специфичный результат.
Но не только это.
Если уж совсем откровенно – для самой себя и совсем-совсем без свидетелей! – виной всему ее же собственная глупость!
Сама… Ведь сама же все себе и придумала - что надо, мол… Что непременно нужно ей самой пройти через все такое – через испытание, в чем-то подобное детским историям, случившимся когда-то с ее, Лизы, Старшей. Элли это сразу же поняла! И даже пыталась всю дорогу отговаривать свою воспитанницу от подобного болевого экстрима!
Но не поддалась Лиза на все ее уговоры. А вовсе даже наоборот - добилась от своей Старшей почти точной реализации своих же собственных фантазий, выдуманных и совершенно даже вовсе неадекватных – это теперь уж ей понятно в точности и однозначно! Хотя и с некоторым… опозданием.
Но ведь это было ей зачем-то нужно!
А зачем? Для самоуважения, что ли?
Ну и кто же ты, после всего случившегося, дорогая Лиза Лир? Просто дура?
Возможно.
Вот чего ты, собственно говоря, добилась - всей этой своей «болевой эпопеей»? Той, в которую ты, ко всему прочему, втянула свою Старшую? Да просто, схлопотала, как говорится, на свою «пятую точку» всякого… жгучего и красного. А ведь, могла бы и отказаться, от такой сомнительной чести!
Да, могла. В любую секунду могла. И даже когда Элли… скажем так… уже начала свою часть этой общей вашей с нею болевой работы – в стиле «свист-энд-хлест» - даже тогда еще можно было… Ну, к примеру, проорать по ходу дела – что-нибудь громкое и отчаянное, например: «Довольно! Хватит! Прости-и-и!!!»
Да-да, именно когда ты реально прочувствовала… на своей шкурке, нежной и непривычной – там, сзади и снизу! – прочувствовала, каково это все, жгучее и хлещущее, по ходу, так сказать, его применения! Как тонкий прут может больно жалить – в умелых и сильных руках! Могла ведь запросить пощады?
Да запросто!
И ведь уперлась, глупая гордячка! Не захотела воспользоваться такой возможностью? Ну, значит, сама дура набитая! Вернее, выстеганная…
Однако заметь - просто сама себе и без обиняков! - храбрая ты, храбрая, а все равно ведь, слабину дала! И если бы не тактичность… не искренняя доброта и чуткость твоей Старшей…
Нет! Это стыдно… Все еще стыдно.
Хотя… Чего стыдиться-то? Ведь наказание, причитавшееся тебе – в смысле, определенное и назначенное вами обеими, совместно, за все твои провинности! - было исполнено, в точности и без существенных послаблений! Да-да, твоя любимая Элли в итоге выдала тебе все, чего ты от нее так упорно добивалась! Причем, действительно, соблюдая свои же собственные обещания - почти до буквы! - насчет того, чтобы наказать тебя сурово и без жалости! А потом… простила тебя, да еще с таким видом, как будто бы сама Элли и виновата в случившемся! Как будто виновата в этом именно она, а вовсе не ты!
Да, твое наказание… оно состоялось. При всех оговорках и небольших фактических послаблениях – спасибо твоей Старшей за деятельное, с ее стороны, Милосердие к одной глупой девчонке! - ты все же прочувствовала, весьма изрядный набор болевых ощущений! Все было честно. Хотя и несколько… неоднозначно. И то, как это было…
Нет. Хватит уже!
Не надо уже о боли…
Ведь было же и другое… между вами, там и тогда. Вот только, что было потом…
…Когда прут, просвистев в воздухе, в последний раз звонко шмякнул-обжег ее, Лизы, кожу – там, сзади! – девочка издала короткий вскрик-всхлип, реагируя на очередной всплеск жгучей боли. Потом… немного отдышавшись – в паузе, обозначенной для нее экзекутором – постаралась расслабить тело снова. И только тогда произнесла уже привычное:
- Да, Элли… Продолжай…
- Это… все, - услышала она в ответ. – Лиза, мы… Мы с тобой уже закончили… Да, милая моя девочка, ты получила все… Все, что мы тогда назначили тебе, вместе!
Голос ее Старшей звучал как-то странно – эдаким недоумением, осторожным и радостным, искренним, и потому очень тихим. Как будто она сама еще не очень-то верила в то, что все это уже… закончилось.
И еще…
Там были нотки восхищения. Тем, что Лиза все-таки выдержала, дотерпела исполнение этого странного болевого мероприятия до самого конца.
В повисшей паузе раздался тихий всхлип. А может быть, просто вздох облегчения. Когда эдакий звук, обозначающий завершение страданий, издает ребенок с соплями в носу… Вот как ты определишь разницу?
Хотя… Разве могло бы такое определение иметь хоть какой-нибудь смысл, само по себе?
Никакого.
А что же имело тот самый… смысл? Прежде всего, для той зареванной девочки, которая издала этот… звук? Ну, и не только для нее…
Именно то, что сделала миссис Эллона Мэйбл – да нет, просто Элли!
Для начала, она просто убрала руку – левую руку, которой она незадолго до этого стала придерживать за плечо свою воспитанницу. Нет-нет, Элли вовсе не прижимала девочку к полу - эдаким жестким гнетом! Она, скорее, как Старшая, просто обозначала своим мягким касанием, что держит всю эту необычную ситуацию под контролем. Да, это было, пожалуй, нечто вроде особого тактильного проявления ее власти над девочкой, получавшей от нее в этот раз такое суровое наказание, не более того.
Потом Эллона отбросила прут – туда же, в ту сторону, где валялись прежние – истрепанные и разлохмаченные. Дескать, все закончилось, бояться больше нечего!
А после этого…
Молодая женщина снова легла рядом со своей воспитанницей - почти так же, как тогда, перед началом исполнения болевой части их сегодняшнего ритуала. То есть, навзничь и лицом в ее, Лизы, сторону. Вот только дистанцию она, в этот раз, обозначать вовсе не стала.
Плечом к плечу. Нога к ноге.
И глядела она теперь на свою девочку в направлении чуточку снизу и налево, по линии глаза в глаза. Да, именно так. Чуть влажные, но так и не расплаканные глаза Старшей поймали зареванный взор своей воспитанницы.
Лиза… Да, она была теперь вольна обозначить любую эмоцию, на лице своем. Например, гнев и даже ненависть к той, кто только что ее, Лизу отстегала. Девочка могла подняться и уйти… вернее, убежать, в своих обидах на реальную боль, полученную от руки этой женщины. Или… даже поднять на нее руку, ударив в отместку!
Девочка… приподнялась на руках, резко сдвинулась в ее сторону и… буквально упала лицом своим на грудь своей Старшей. Взревела… вовсе уже не стесняясь – громче, чем от самого жесткого из выданных ей сегодня ударов! - но уже с облегчением в голосе.
Уже все… Уже можно…
Да… Вот тебе! Получай! Все это… в отместку тебе - за все то, что ты сделала, вот! Терпи теперь… все эти слезы и сопли! Между прочим, выбитые твоими же усилиями, из одной несчастной и глупой девчонки! Были они на лице ее… Ну, зато теперь клетчатая домашняя рубаха одной молодой женщины окажется ими пропитана, по самое не могу… и даже по самое не балуйся! И поделом тебе, о суровая миссис Эллона Мэйбл! Терпи теперь, моя дорогая Элли!
И чем же ответила, адресат агрессии сей, на столь наглое поведение своей воспитанницы? Да просто обняла-обхватила ее руками своими – вот так вот, лежа навзничь, прямо за плечи, сплетя свои пальцы в замок со стороны спины лежащей на ней девочки. Обняла мягко и легко, не прижала – не было в том нужды. Просто потому, что девчонка лицом своим и так уж припала к груди растроганной воспитательницы - прижимаясь к ней, вытирая-стирая о мягкую ткань те самые слезы-сопли, упомянутые чуточку выше.
Что же касается слов, обращаемых к носительнице той клетчатой рубахи - одежды, исполняющей в эти самые мгновения роль импровизированной салфетки или же платка для промокания девчоночьих глаз! – то лексикон рыдающей воспитанницы не сильно обогатился. Ну… по сравнению с тем периодом, когда девочка возлежала чуть поодаль и претерпевала, так сказать, свое… болевое испытание.
Три слова… Вернее, скажем так, всего одно только имя - в уменьшительной форме своей! Ну и плюсом к нему два глагола - обозначающих обращение и текущее действие… Да-да, такое… сопле-и-слезотекущее – по внешней форме своей! Все это шло единым условно смысловым содержимым, в комплект к междометиям – всем этим ахам, вздохами и прочему… рыдательному!
«Элли… Прости… Люблю…»
Примерно так – правда, с известной вариативностью облегченно-страдательного тона. Увы и ах, маловато здесь было каких-либо изысканных интеллектуальных смыслов… Да и эмоции были… несколько однообразны…
Впрочем, той самой молодой женщине этих самых эмоций вполне хватало. Особенно, в комплекте со всем прочим - мокрым, липким и несколько горьковатым! - а что поделаешь, такова, так сказать, физиология… любви и прощения!
Но, между прочим, сама Элли теперь вовсе не была в претензиях, насчет того, чтобы завершить все это… слезное дело как-то побыстрее. Гладить по обнаженной спине девочку, так трогательно к ней прижавшуюся, жаждущую этого ее тактильного внимания – теперь выражаемого в ласковой форме, а не в виде хлестких ударов жалящего прута! – все это оказалось для нее удовольствием, ни с чем не сравнимым!
А Лиза… Вот она уж точно, это свое почетное право прореветься всласть на груди у своей Старшей – законное и выстраданное ею! - не променяла бы ни на какие коврижки – хотя бы даже и с шоколадками в придачу!
Да… Так тоже бывает!
Сколько длилось это действо – суть которого наглый девчоночий рев и покорное принятие его адресатом… Действо, занятное в трогательной мокрохлюпости своей… Может пять минут. А может десять. Или даже полную четверть часа оно заняло, в темпоральной протяженности своей… Короче, мы этого не знаем. Хотя бы потому, что они тогда совсем не следили за временем, не до того им было – им, обеим…
А мокрость на глазах имела место быть не только у воспитанницы, жаждавшей прощения и понимания от своей Старшей. Но ведь это всего лишь детали, не так ли, дорогой мой Читатель?
Наверное.
В общем, спустя какое-то время, всхлипы и вздохи стали звучать пореже, потише… ну а в какой-то миг темпоральной протяженности этой сцены они стихли совсем. Что дало адресату всех этих слов, слез и прочего – изрядно промокшей, надо честно признать! – возможность наконец-то обозначить хоть какое-то шевеление. В смысле, шевеление осмысленное, целесообразное - и в целом реализуемое в направлении смены их общей позиции. Ну, скажем, перевода ее в такую… вертикальную версию.
Она поднялась с пола на колени и перевела в это же самое положение свою воспитанницу. При этом Лиза, по ходу этого самого движения – телоподъемного и на двоих! – обхватила свою Старшую, обняла и все никак не желала ее отпустить. Так что все произошло как бы само собою. Впрочем, через пару секунд девочка все же ослабила свой хват, чем дала некоторое послабление вариативности движений адресату исходных «обнимашек» - в том числе и в части действий там… на задней части тела ее воспитанницы.
Элли скользнула рукой своей… туда, ниже… И когда ее пальцы коснулись воспаленной кожи – это сразу почувствовалось, как такая… теплая припухлость, бархатистая и чуточку шершавая, отличная от кожи, не затронутой наказанием, той, что осталась чуточку выше! – в это мгновение Лиза вздрогнула. И тогда… она снова судорожно дернулась, обняла свою Старшую – как будто искала у нее защиты… от нее же самой.
- Прости… – виновато сказала Элли. – Я, кажется, сделала тебе больно…
- Нет, не то…
Голос Лизы звучал удивлением. Она сделала короткую паузу, а потом смущенно добавила… Вернее, попросила:
- Элли, пожалуйста… Погладь мне там еще… Только… чуть-чуть! Хорошо?
- Хорошо, - Элли улыбнулась и с удовольствием исполнила ее просьбу.
Она еще раз коснулась подушечками своих пальцев той самой… высеченной кожи. Лиза судорожно вздохнула и снова обняла свою Старшую – буквально вжалась в нее спереди! Не жестко, и при этом, очень приятно…
И теперь… у Эллоны перехватило дух от удивительного ощущения нежности к своей девочке. Она так и застыла в несколько нелепой позиции – правая рука внизу-и-там, очень осторожно касалась выстеганной кожи, причем, даже не пальцами а, скорее, кончиками пальцев! Левая рука ее, при этом, обнимала девочку, ощущая обнаженную спину той, кто так доверчиво прижалась к ее груди. Там… на спине Лизы кожа буквально натянулась, и ощущалась как некий резонатор - на котором теперь отзывалось каждое ничтожное движение девочки, ее дрожь… Каждый вздох ее и даже… каждое биение ее нежного сердечка.
Да… Вот сейчас эта девочка в твоей власти – безжалостной и безраздельной! Трогательная в этой своей доверчивой покорности твоей воле… трогательная во всех смыслах - и в тактильном смысле тоже! Однако, эта твоя власть над воспитанницей, вовсе не повод ее обидеть. Именно поэтому…
Ты ее не отпустишь!
Нет-нет! Только не сейчас!
Но… О чем же это просит тебя девочка, совсем недавно претерпевшая боль от твоих рук? Шепотом… еле слышным и каким-то удивленным и стыдливым – в одно и то же время?
- Элли, пожалуйста… Еще… Погладь мне там… еще… Если можно…
Адресат этого обращения – взволнованного и более чем… неоднозначного! – не смогла ей отказать. Еще… и еще один раз провела она там – по воспаленной покрасневшей коже, снизу и сзади, ласковым движением подушечек своих пальцев… Наслаждаясь этими прикосновениями к результатам своих специфических усилий и ловя при этом дрожь тела и судорожные вздохи той, кто сейчас получала исполнение своей просьбы.
Да… Пальцами левой руки, которой она придерживала Лизу за спину, Эллона ощущала трепет девочки, прижавшейся к ней как к некой опоре – и, одновременно с тем, к источнику своего загадочного наслаждения! Впрочем, то, что ощутила при этом молодая женщина, было тоже… скажем прямо, весьма далеко от неприятного.
- Еще… Пожалуйста, сожми мне… там! – услышала Эллона сбивчивую речь девочки и… снова не сумела отказать своей девочки в исполнении желаемого ею.
Она позволила себе… несколько движений пальцами по настеганной коже. Всякий раз при этом Лиза отзывалась короткими вздохами такой… особой интонации – требовательной и ждущей! Обозначая этими звуками нечто вроде «Ну же… Ну!»
И потом, молодая женщина, решившись, прижала ей… там, снизу и сзади. Прижала во всю ладонь - не то, чтобы грубо, но властно и твердо.
Ответом ей был… хриплый стон. И еще, резкое движение рук адресата ее властного жеста. В этот раз Лиза не то, чтобы обняла ее – девочка судорожно стиснула свою Старшую, фактически повисла на ней!
И еще… она прошептала при этом только пару слов: «Спасибо… Элли!» Теперь Эллоне пришлось держать ее на весу – до тех самых пор, пока Лиза не обмякла, не расслабила напряженное тело и не позволила ей уложить себя на пол.
Молодая женщина пристроила свою воспитанницу на тот же самый ковер, набок, головой налево от себя, спиной и, соответственно, прочим… настрадавшимся – в сторону камина. Сама же она снова пристроилась рядом. Прилегла набок, лицом к девочке, оставив локоть на ковер, подперев голову ладонью левой своей руки. При этом, свободной правой рукой Эллона мягко погладила Лизу по плечу.
Ситуация была… ой, какая непростая. Девочка теперь понемногу отходила от мощного спазма, буквально пронзившего ее изнутри. И надо честно признаться, что молодой женщине такое состояние было хорошо знакомо… хотя и вовсе по другим ситуациям, не связанным с такой сильной болью…
Да уж… такое неожиданное проявление острых эмоций внутреннего интимного рода случилось более чем внезапно для нее. Однако, расхлебывать последствия такого специфического инцидента теперь предстояло именно ей, как Старшей – и ответственной за все происходящее!
И теперь ей предстояло подобрать нужные слова, объяснения, ну а потом…
А потом, то ли самой извиниться за случившееся, то ли извинить свою… подвластную. И еще вопрос, что же окажется в итоге сложнее и правильнее.
Выждав паузу – чтобы девочка немного пришла в себя – Эллона вынула из правого кармана джинсов платок. Протянула руку с ним в сторону своей воспитанницы, вытерла ей лицо и даже заставила высморкаться. Оставила платок у нее в руках, улыбнулась смущенной девочке… И только после этого рискнула продолжить общение с нею, просто чтобы задать ей несколько вопросов. Важных и… очень важных – и сейчас, и на будущее.
- Лиза, скажи, у тебя уже было… менархе?
Это был первый из них. И, надо честно признать, не слишком-то понятный для адресата такого… мудреного обращения. Именно поэтому, на лице ее воспитанницы отобразилось замешательство, помноженное на искреннее недоумение – к которому примешивалось еще и откровенное беспокойство.
Кажется, Лиза теперь пыталась сообразить, что же значит это самое непонятное словечко, а также, хорошо ли то, что его сейчас используют в разговоре с нею, или же вовсе плохо. Это было настолько очевидно, что Эллона была вынуждена выразить ей свое расположение. Не словами, а тактильно, то есть куда как более убедительно – в подобной, скажем прямо, весьма непростой ситуации! Она ласково погладила свою воспитанницу по щеке – чем обозначила свое отношение к девочке – истинное и искреннее! Лиза буквально сразу же успокоилась – вот он, авторитет Старшей, в полном его действии! – и в награду за это тут же получила возможность удовлетворить свое перепуганное любопытство.
- Менархе – это такое… научное обозначение наступления у девочки первых месячных, - услышала она разъяснение из уст молодой женщины – военного медика, между прочим! – Так это называем мы, врачи. Ну, это когда болит… там, внизу живота, внутри. И кровь… вытекает снизу, - смущенно добавила ее, Лизы, Старшая. – Обычно девочки пугаются этого. А если учесть специфику приюта, где ты была… Прости, но я вынуждена предполагать, твою недостаточную информированность об этих моментах нашего женского бытия… Не самых комфортных моментах, нужно признать, но… без них, моя дорогая, род человеческий, откровенно говоря, шансов состояться попросту бы не имел!
- Я… понимаю тебя! – лежащая на боку обнаженная девочка смущенно улыбнулась ее намекам. – У нас… Ну, там… - она интонационно обозначила место тогдашнего своего обитания и Эллона в ответ понимающе кивнула, - была сестра Сильвия. Такая… почти адекватная тетка, между прочим! Ну, в отличии от остальных… И вот, когда у одной нашей девочки это все началось… Было это чуть больше года тому назад. У девчонки с утра вся постель оказалась перемазана кровью. Подтекало… там, снизу! Все мы, конечно же, перепугались, думали, она умирает! Но сестра Сильвия быстро тогда всех угомонила – и вовсе не криком или какими-то угрозами. Просто она усадила нас всех в классе, спокойно так, и коротко объяснила, что это все нормально. И что нечто в этом роде, так или чуточку иначе – в смысле, с кровью, но у кого больше, у кого меньше! – в ближайшие год-два-три ждет каждую из нас. Что это нормальная женская проблема, гигиеническая, моральная и по самочувствию – так она выразилась! Проблема, которую нужно принять, как она есть. А потом сестра Сильвия дала нам пару советов, как себя вести в таких случаях и даже рассказала нам о прокладках – мол, за ними обращаться именно к ней, если это потребуется! Но у меня такого пока что не было.
- Год-два-три… - повторила задумчиво ее Старшая. – Да, где-то так оно и выходит. Хотя…
Молодая женщина на секунду замолчала, а после тоже улыбнулась – такой, немного смущенной улыбкой.
- Ты знаешь, у меня это случилось несколько позже, - сказала она, и девочка понимающе улыбнулась в ответ ее откровенности. – Мне было тогда уже лет пятнадцать от роду. Мама моя… уже тревожилась, мол, как там все у меня происходит… с этими, интимными делами моего организма. Но все обошлось. Хотя…
Она вздохнула, и девочка немедленно отреагировала на этот ее звук-жест. Посерьезнела лицом своим и поспешила обозначить Старшей свою поддержку – и словами, и тоном голоса своего.
- Я знаю, ты хотела осчастливить своего мужа ребенком. И ты… винишь себя в том, что у вас с ним тогда почему-то не получилось. Но… Элли, твой муж вернется! И у вас с ним будут дети! Я это чувствую!
Так сказала она. И даже позволила себе коснуться пальцами ладони своей Старшей. Коснуться… той самой руки, которая совсем недавно держала прут и наказывала ее. Без страха и даже с сочувствием к той, кто ее наказала.
Эллона сделала паузу, чтобы проглотить нервно-слезный комок в горле – возникший там вовсе не кстати! - и выровнять дыхание. Усмехнулась, эдак смущенно и еще в ироническом стиле – понятно зачем! И только потом она позволила себе отреагировать на столь прочувствованную речь.
- Спасибо тебе, моя девочка! Все-то ты у меня понимаешь!
Сказав эти две фразы, Эллона неожиданно подмигнула своей воспитаннице. И тут же задала ей очередной свой вопрос – в некотором смысле весьма коварный – просто по смыслу своему он предварял другие… Не факт, что приятные для девочки… Ой, не факт!
- Лиза, тебя все еще… не шокируют наши с тобою откровенные разговоры? Специфика тем, которые я выбираю… так внезапно? Уместность их… Ну и все такое?
- Не-а! Вот нисколечко!
Лиза откликнулась на ее обращение… почти веселым тоном голоса. И это было непонятно. Все-таки, она немыслимо отважный ребенок! Да… Эта девочка проревелась под розгами, выданными той самой женщиной, кто сейчас вызывает ее на некую…откровенность. И не просто играет в некое подобие храбрости видом своим…
Нет, она действительно вовсе не боится той, кто ее наказала. Обозначает лицом своим полное доверие к ней и…
Да, эта милая девочка сейчас вовсе не замечает хитро составленной словесной ловушки, в которую загоняет… да почти что уже загнала ее Старшая!
Но все это нужно. Именно для нее, для Лизы.
Хотя и для самой миссис Эллоны Мэйбл тоже.
- Элли, я готова говорить с тобою на любые темы и без стеснения! – девочка продолжила свое словесное следование в указанном ей направлении, не ожидая со стороны своей взрослой собеседницы никакого подвоха! – Мне ведь самой противны всякие… лицемерные речи! Мол, ты еще маленькая! Это можно обсуждать только взрослым! Надоело! И я рада… Искренне рада тому, что ты вовсе не такая!
- Я хочу, чтобы ты имела право говорить со мною как взрослая… Как равная! – Эллона произнесла эту фразу ничуть не шутя, и девочка в ответ согласно кивнула головой.
- Как взрослая – это да! – сказала она. – Я буду рада такому доверию… от тебя! А насчет равной…
Лиза взяла свою Старшую за руку и коснулась ее пальцев губами.
- Элли… я признаю твое главенство, - сказала она. И это прозвучало отнюдь не напыщенно-ярко, безо всякой патетики. – Но я желаю иметь такое… право голоса - право быть услышанной тобою. Спасибо тебе.
Девочка снова поцеловала ее руку и молодая женщина удовлетворенно кивнула головой.
Да, все шло точно по плану. Девочка повела себя предсказуемо…
Нет, не так.
Лиза вела себе предсказуемо правильно. Это внушало оптимизм.
- У меня есть к тебе предложение, - заявила Эллона. – Я хочу, чтобы мы обсуждали сложные и значимые вопросы особым порядком. Ты знаешь, что такое консилиум?
- Представь себе, знаю! – улыбнулась Лиза. – Я об этом читала. В каком-то медицинском журнале. Давно, еще до приюта. Мама… когда была жива, подрабатывала в больнице, уборщицей. Наверное, оттуда принесла. В общем, консилиум это такой… совет врачей. По поводу того, как именно лечить больного. Его созывают в особенно сложных случаях.
- Именно так! – Старшая улыбнулась ей в ответ. – Ты уж прости мне такие врачебные заморочки! В общем, если я… или ты… Одна из нас говорит, что созывает консилиум, мы отвлекаемся от всех текущих дел, устраиваемся поудобнее и обсуждаем, вместе, все тонкости возникшего вопроса. До тех пор, пока не придем с тобою к общему решению. Тому, которое устроит нас обеих.
- А почему бы нам не решать это все обычным разговором? – поинтересовалась Лиза. – Нет, я понимаю… Такой особый порядок это красиво и очень интересно. Но все же, зачем именно так?
- Ну… Чтобы настроить нас с тобою на серьезный лад, - ответила ей Эллона. – А еще, чтобы облегчить тебе возможность высказать мнение… честно, откровенно и искренне!
- А кто и когда сможет мне в этом помешать? – поинтересовалась Лиза. – Например, сейчас?
- Страх, - жестко заявила ее Старшая. – Боязнь высказать мне нечто нелицеприятное, из опасения, что ты будешь наказана мною за несогласное мнение.
И в ответ на недоумение девочки она пояснила:
- Я желаю освободить тебя от любого намека на возможность наказания за грубость, некорректное высказывание в мой адрес… И вообще, за все, что я сочту для себя неприятным. И даже за ложь. Да, ты получаешь от меня иммунитет от любого возможного наказания за проступки такого рода, совершенные тобою во время консилиума.
- То есть, на этом самом… консилиуме я могу тебе… врать, грубить и даже оскорблять тебя, да? – поинтересовалась Лиза. – И все это я могу делать совершенно безнаказанно?
- Именно так! – подтвердила ее Старшая. – Но… только там!
- А зачем это мне? Неужто, ты и впрямь думаешь, будто я только о том и мечтала, чтобы наговорить тебе всяческих гадостей, а когда ты, в праведном гневе своем, предложишь мне прогуляться за свежими розгами, еще и показать тебе язык и заявить, мол, у меня иммунитет и ты ничегошеньки за это мне сделать не сможешь?
Эти слова девочка произнесла весьма недовольным тоном – скорее даже с обидой в голосе. Однако взрослая собеседница в ответ покачала головой, отрицая ее, Лизы, протест.
- В тебе сейчас говорит желание не выглядеть в моих глазах неблагодарной, - заявила молодая женщина. - Я же хочу, чтобы ты научилась мыслить и принимать решения исходя из твоих… и только твоих собственных интересов.
- Только не в общении с тобой, - быстро откликнулась девочка. Однако ее Старшая снова отрицательно покачала головой – дескать, не спорь, решение принято, и оно пересмотру не подлежит.
Лиза в ответ просто дернула плечом, обозначив этим движением свое несогласие – мол, воля, конечно, твоя, но я все равно не принимаю такую точку зрения! А после, отчего-то, сразу же перешла к иному моменту – кстати, не менее спорному.
- Элли, - сказала она преувеличенно вежливым тоном, скорее даже с некой иронией в голосе, – я так понимаю, что ты склонна числить за мною такую провинность, как ложь, по особому разряду? Я правильно поняла тебя?
- Совершенно верно! – подтвердила ее Старшая. И далее пояснила свою точку зрения по высказанной проблеме, охотно и в подробностях:
- Я хочу, чтобы ты говорила мне правду, только правду и ничего, кроме правды! За ложь я буду тебя наказывать… возможно очень строго! И сверх любых других твоих провинностей. Извини, но я так решила.
- Хорошо, - неожиданно легко согласилась ее воспитанница, - я не стану спорить. Постараюсь обойтись без вранья… тебе. Вдруг получится?
- Да, хорошо бы! – в тон ей отозвалась Эллона и продолжила свои разъяснения по столь животрепещущему вопросу:
- Я решила, что под ложью мы будем понимать только намеренное искажение тобою истинных фактов, попытки ввести меня в заблуждение, откровенных обман с твоей стороны… Ну, примерно такое. Главное – это целенаправленное и намеренное искажение истины!
- То есть, умолчание не считается, - уточнила Лиза. И как-то хитро прищурилась.
- Не считается, - подтвердила ее Старшая. – Кроме того, я даю тебе право отказаться отвечать на мои вопросы. Без объяснения причин, - добавила она и пояснила:
- Отныне я не вправе принуждать тебя к этому силой… Да, я не стану угрожать тебе… Или стегать тебя, с целью заставить непременно отвечать на мои вопросы. Впрочем…
Молодая женщина усмехнулась.
- Я не исключаю возможности вынудить тебя к признаниям. Естественно, не силой и болью, а хитростью, - многозначительно уточнила она. – Я оставляю за собой право заставить тебя проговориться. А далее… стыдить тебя. До тех пор, пока ты не раскаешься. Это послужит тебе уроком, по части навыка использования разных мелких хитростей.
- А если я не хочу… не желаю хитрить? – спросила Лиза. И уточнила:
- С тобой?
- Тогда старайся говорить мне правду, - предложила ей Эллона. – А если не удержишься в своей правдивости… Так хотя бы повинись мне, расскажи мне сама о том, что солгала. И почему ты это сделала.
- И что тогда? – осведомилась Лиза. - Мне будет какое-то послабление?
- И даже весьма изрядное! – Эллона усмехнулась и даже подмигнула ей. – Но… отнюдь не в количестве ударов, а в том, как и чем именно я тебя накажу за такой проступок.
- Интересно-интересно… - задумчиво отозвалась на это самое предложение ее воспитанница – ну, как бы задумчиво! – А можно подробнее, ну… по этому поводу? Чем именно я имею шансы схлопотать - за лживые слова и прочее? И в каком именно количестве для меня ты такое… запланировала?
- Испугалась? – коварно-ироническим тоном спросила ее Старшая.
- Да нет! – Лиза обозначила на лице своем эдакое… выражение беспечной легкости бытия – совершенно, надо сказать, контрастное к ситуации, вплоть до пикантности! – Просто… Хочется, знаешь ли, в точности знать ценник моего… так сказать, проступка. Заранее представить себе последствия и все такое!
- За ложь, в которой я изобличу тебя сама, ты получишь от меня… розги! – заявила Элли. - Тридцать ударов. Каково это по ощущениям телесного плана… Ну, смотри. Вот сегодня ты получила от меня на два десятка больше. Думай сама, какова цена вопроса!
- Да… сурово! – констатировала факт Лиза. И сразу же уточнила:
- А если я, ну… повинюсь тебе? Поплачусь тебе в жилетку, скажу, как я сожалею о содеянном… Ну, предположим!
Она посмотрела на свою Старшую с неким особым, акцентированным интересом. Дескать, что скажешь?
- Я уложу тебя к себе на колени и… отшлепаю! – Эллона не смутилась столь адресным вниманием. – Ты получишь… Да, те же тридцать ударов, но, естественно, почувствуешь это вовсе иначе. И я полагаю, что это выйдет куда как мягче! Ты не находишь, что я права?
- Не знаю, - Лиза снова как-то странно дернула плечом – похоже, все-таки, в знак отрицания. Было видно, что она явно еще не определилась по части терминологии, допустимой и возможной для употребления.
Да, в таких случаях неопределенный жест это самое то – когда слов для обозначения отношения к ситуации, увы, не хватает. Эллона позволила себе улыбку в ее адрес – мягкую, без насмешки. И… все равно, Лиза смутилась.
Эллона отчетливо видела, что ее девочка замерла сейчас в неопределенности понимания того, что сейчас происходит между ними. Да, ее воспитанница, наверняка, уже почувствовала, что эту странную беседу – лежа у камина, причем в раскладе взрослая против девочки, и одетая против голой! – с нею ведут неспроста. Но куда сейчас ее влекут всеми этими странными разговорами, она все еще никак не может понять. Возможно, Лизу это беспокоит. А может быть, и нет… Пока что неясно.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Посторонний. Беглянка
17.
И все-таки, теперь самое время было атаковать. А именно…
Окончательно задать некое подобие системы координат в отношениях между Старшей и подвластной ей девочкой. Так, чтобы это было безопасно для обеих.
Именно сейчас. Пользуясь ситуационным превосходством и… безграничным доверием этого ребенка.
- Лиза… помнишь, ты позвала меня?
Удар, жестокий и… в чем-то даже подлый. Девочка отреагировала на него ожидаемо – нервно взглянула на свою Старшую, с выражением эдакой досады на неприятное воспоминание. Вернее, на то, что ей внезапно напомнили о неком… неудобном обстоятельстве. Потом покраснела и уткнулась взглядом в пол.
- Я… не хотела… Не смогла выдержать, - буквально выдавила она из себя. – Прости… В следующий раз, я постараюсь стерпеть.
Быстро. Движение свободной руки к лицу воспитанницы – так, чтобы мягкое касание пальцев обозначило внимание, а не презрение. И взгляд… выражающий сочувствие, понимание и поддержку – безо всякой жалости, это важно!
Сработало. Девочка, готовая расплакаться от стыда – за то, что ни в коем случае нельзя было считать чем-то позорным, но, поди ж ты, объясни ей сейчас, что это все обстоит именно так! – буквально сглотнула слезы и ответила встречным взглядом.
Она хочет сейчас… даже не прощения за кажущуюся провинность. Скорее уж понимания и… оправдания.
Девочка это получит. И вовсе не в порядке задабривания. Просто потому, что она имеет право и на то, и на другое.
- В том, что случилось… сегодня… - Эллона выделила это слово и девочка напряженно вздрогнула, но не опустила свой взгляд – это было и здорово, и правильно, и очень даже кстати! – В этом виновата я, и только я. Впредь… Я не буду делать таких глупостей. Я больше не стану давать торжественные обещания наказать тебя так, сяк и без шансов на милосердие! Отныне я… сама буду решать вопрос смягчения наказания или полного прощения тебя досрочно, если…
Она специально оборвала фразу, подвесила ее финал и смысл в неопределенности, рассчитывая на реакцию своей воспитанницы. И не ошиблась.
- Если я… поведу себя как трусиха? – Лиза сама и четко обозначила свое видение случившегося… несколько раньше.
- Ты выдержала наказание полностью, - возразила Эллона. – Ты.. просто обратила мое внимание на то, что… В общем, ты спасла ситуацию. Прости, что я довела тебя до такого. Знай, моя девочка, ты была просто великолепна! И я… больше не позволю себе такой глупости… и такого невнимания к тебе! Прости меня!
- И ты… не сердишься на меня? Ну… за это?
Лиза покраснела. Кажется, похвала ей польстила. Хотя…
Лести как раз было высказано… ой, как мало. Скорее уж, чистая правда. К сожалению.
- Я горжусь твоей находчивостью и выдержкой! – без улыбки, серьезно заявила молодая женщина, легонько сыграв пальцами по щеке своей воспитанницы.
В ответ на эту ласку, Лиза обозначила движение губами в сторону ее руки. Не дотянулась, и сразу же улыбнулась смущенно. Вызвав такую же улыбку на лице своей Старшей.
- Но впредь, - продолжила Эллона, - мне бы очень хотелось, чтобы ты получила возможность влиять на такую… ситуацию. Со своей стороны.
- И.. как же это может быть? – удивилась Лиза. – Ведь я же…
Она недоговорила, но ее смущенная улыбка была более чем красноречива.
- Я… хочу обезопасить тебя от подобных ситуаций, - уточнила Эллона. – Чтобы ты сама обозначила мне крайний предел болевого воздействия на тебя. Запомни, если ты почувствуешь, что у нас с тобою что-то пошло не так, ты должна… Да-да, ты не вправе, ты просто обязана прокричать во весь голос одно только слово: «Прости!»
- И… что тогда будет? В смысле, как это подействует на… ситуацию?
Эти вопросы Лиза задала вполне серьезным тоном. И ее Старшая удовлетворенно кивнула головой.
Девочка верит. И это хорошо. Нужно продолжать.
- Я приостановлю твое наказание, - ответила Эллона. – Дам тебе передышку. И сама успокоюсь. А потом попробую понять, что случилось и насколько все серьезно. И здесь… Я прошу тебя не стесняться. Воспользуйся этой паузой и объясни мне, что произошло, что именно тебя заставило закричать… именно так! Забудь о стыдливости, выброси из своей головы все эти дурацкие мыслишки, в стиле: «Ах, ох, Элли сейчас подумает, будто я трусиха!» В таком раскладе нечего стесняться! Я тебя никогда не обвиню… Даже не заподозрю в чем-то подобном! Всякое может быть - мышцу свело, дыхание перехватило… Да просто стало нестерпимо больно или страшно… Скажи мне, и я приму меры.
- А если я струшу… Или просто обману тебя? – спросила Лиза.
- Значит… ты мне не доверяешь, - просто объяснила свою позицию ее Старшая. – И если я этого не поняла… тогда у меня серьезные проблемы.
- Прости… - девочка смутилась и попыталась увести разговор чуточку в сторону.
- Элли, а если ты продолжишь… наказывать меня, и я снова попрошу у тебя прощения? – уточнила она – Ну… там же и тогда, во второй раз подряд?
- Пауза в наказании будет дольше, - ответила ее Старшая. – Кроме того, для меня это станет причиной смягчить удары. И остаток твоего наказания будет не таким уж суровым. И еще, предупреждая следующий твой вопрос, я заявляю тебе, что если из уст твоих просьба о прощении прозвучит в третий раз, я немедленно прекращу наказание. Да-да! Ты будешь немедленно прощена и обласкана! - добавила она.
- А вот это… щедро! – улыбнулась Лиза.
Эллоне показалось, будто девочка хотела еще о чем-то ее спросить – что, наверняка, было связано с этим ее предложением! – но явно передумала. Возможно, застеснялась.
И тогда молодая женщина сделала еще один шаг со своей стороны ей навстречу.
- И еще одна страховка, необходимая для твоей безопасности, - сказала Эллона. – Запомни, Лиза, в любой момент твоего наказания ты можешь крикнуть: «Пощади!» Я тут же все прекращу. Немедленно. И ты будешь полностью прощена. И я даже не стану выяснять причины этой твоей просьбы! Если только ты сама потом не пожелаешь их озвучить.
- Хм… Значит, три моих просьбы о прощении будут теперь равны одной мольбе о пощаде… - задумчиво произнесла Лиза. - Но ведь я… могу и злоупотребить такой возможностью! Вот представь, что ты собралась меня выстегать… Ну, за что-то серьезное! Вот ты меня уже… раздела-разложила. Взялась за розги. И только-только собралась меня ударить, как я, такая, кричу тебе: «Пощади!» Ну… или «Прости меня, Элли!» Да, целых три раза подряд! Да еще и улыбаюсь тебе… снизу. Дескать, «Ну что, не вышло?» Вот как ты поступишь со мною тогда?
- Немедленно прощу тебя, как и обещала! – услышала она в ответ. – Даже, если я ни разу не ударила тебя! Просто… такой демарш с твоей стороны будет означать, что ты мне… не просто не доверяешь. Что ты обозначила полное неприятие моих действий! И это проблема. И ее придется урегулировать как-то иначе. Возможно, обсудить ее на консилиуме, не знаю…
Эллона сделала паузу и продолжила, чуть улыбнувшись своей воспитаннице.
- Но я точно знаю, что ты так не сделаешь, без серьезной на то причины! – добавила она. – А если такое действительно случится, то нам, возможно, придется пересмотреть саму систему наказаний, в принципе! Однако, это все вовсе не фатально, это лишь вопрос нашего общего с тобою согласия. И я надеюсь, что все проблемы такого рода мы решим с тобою вместе, самым справедливым и… милосердным образом!
- Конечно, Элли! – Лиза искренне улыбнулась ей в ответ, однако тут же добавила на лицо свое выражение недвусмысленного интереса и еще… хитрости.
- Элли, а не слишком ли ты много делаешь мне послаблений? – спросила она. – Всего-то за один вечер?
- Ровно настолько, чтобы иметь возможность договориться с тобою о некоторых дополнительных строгостях - в части нашего с тобою повседневного общения! – в тон ей отозвалась молодая женщина.
На самом деле, все опять-таки шло согласно ее первоначальному плану. Девочка задала вполне ожидаемый вопрос. И ее Старшая охотно воспользовалась этой возможностью для того, чтобы обозначить очередной свой интерес – весьма, надо сказать, практического плана!
- Я должна заранее согласиться на какие-то вещи, которые покажутся мне неприятными, да? – поинтересовалась Лиза.
- Да, - подтвердила Эллона и добавила многозначительным тоном:
- Если, конечно же, ты мне доверяешь!
- Доверяю! – Лиза обозначила своем на лице самое серьезное выражение.
– Тогда я хочу получить от тебя одно особое право, - сказала Эллона. – Я хочу, чтобы в ходе нашего повседневного общения у меня была возможность наложить запрет на подробное обсуждение каких-то вопросов, ввиду его, этого самого обсуждения, неуместности или несвоевременности. Просто обозначить мое желание прервать наш с тобою спор, так сказать, «на сейчас». Одним словом. Просто, чтобы обозначить это быстро и обойтись, при этом, без грубостей. Я сказала - ты исполнила. Без обид, просто, чтобы ты подчинилась мне… ну, хотя бы на время! Пока не закончится какая-то особая, специфическая ситуация, когда у нас нет возможности болтать! Вот, чтобы это выглядело буквально так: мною высказано одно, всего одно-единственное слово, и далее ты перестаешь спорить.
- И слово это будет… - Лиза интонационно подвесила вопрос на паузу.
- «Смирись!» - закончила ее фразу Эллона.
- Ясно! – улыбнулась Лиза. – Значит, теперь ты сможешь заткнуть меня… одним словом, произнесенным тобою! Без проволочек и споров!
- Лиза, я обещаю не злоупотреблять! – Эллона обозначила на лице своем некое… условно виноватое выражение. Дескать, я вынуждена просить о таком странном… Но так уж получилось, что мне сейчас необходимо от тебя именно такое… согласие!
Она произнесла это несколько неуверенным тоном голоса – причем, вполне искренне. Впрочем, девочка, кажется, все поняла, правильно и точно. И теперь вовсе не ощущала обиды, унижения таким вот… грубым полномочием, истребованным для повседневного общения. И даже вовсе не осуждала свою Старшую за такое… требование.
- Я согласна, Элли! – ответила ей Лиза. – Отныне я буду замолкать, если ты скажешь… вернее, прикажешь мне, мол, «Смирись!»
- Между прочим, ты можешь легко преодолеть этот мой запрет! – внезапно заявила Эллона. – Если ты заявишь мне, что созываешь консилиум… Тогда, при малейшей возможности, я поддержу тебя. Если только нас с тобой не отвлекут какие-то особые и срочные дела. Я тебе это обещаю!
- То есть, что это у нас получается? Консилиум выше твоего приказа смириться? – поинтересовалась Лиза и следующим вопросом обозначила некий особый интерес. Кстати, логичный и вполне понятный.
- И, кстати, что будет выше, этот твой приказ о смирении или же мои мольбы в стиле «Прости-пощади!», скажи на милость?
Этот свой вопрос девочка задала весьма ироничным тоном – но в голосе ее чувствовалось напряжение. Что, собственно, было и логично, и понятно!
- Мой приказ о том, что тебе следует смириться, действует только в обыденном нашем с тобою общении, - услышала она в ответ. - Лиза, я знаю, ты храбрая девочка… И ты всячески стараешься высказать мне свое доверие. Лиза, милая! Я благодарна тебе за то, что ты признаешь за мною право на ошибку… И даже на своеволие! Но я хочу дать тебе возможность противостоять мне в ситуациях, когда ты совершенно беззащитна и находишься в полной моей власти. Поэтому я даю тебе слово, что просьбы твои, о прощении или пощаде, будут приняты мною как руководство к действию. Считай, что такое обращение с твоей стороны, во время наказания, это даже не просьба - скорее приказ, обязательный к исполнению… для меня! Я так сказала. И так будет. Клянусь!
- Ты… считаешь меня беззащитной? – спросила Лиза. – А… почему?
Прежде чем ответить, Эллона сделала короткую паузу. А после этого, высказала нечто… с особой, доверительной интонацией.
- Лиза… если я определю тебе розги, то… В общем, наказывать тебя я буду обнаженной. В смысле, совсем без одежды. Вот, как сейчас. Прости…
- Ну… голая, так голая, ерунда это все! – отмахнулась Лиза – при этом, она буквально обозначила рукой эдакий пренебрежительный жест! – Почему ты считаешь меня беззащитной!
- Лиза, милая! – воскликнула ее Старшая. – Я же все это знаю! Я через все это прошла… тогда, в детстве! Да, я помню, ты не так уж и стесняешься меня… Во всяком случае, не так как я когда-то стыдилась присутствия моего отца. Однако… Я прекрасно помню эти чувства, перед наказанием и во время него! Сначала это ощущение беспомощности, когда раздеваешься, перед тем как… лечь. Ты сама открываешь свое тело, прекрасно зная, что будет с тобою дальше! Ложишься и… не знаешь, куда деть свои руки, чтобы удержаться и не унизить себя… не прикрыть себя, во время наказания! И тогда, если тебя привязывают, это решает такую проблему… Но быть привязанной к скамейке… Господи, это как бы и не легче! Ты дергаешься, и привязь держит тебя, не дает увернуться от жалящего удара! Но при этом ты совершенно не властна над собою! А тот… та, кто хлещет… в смысле, я… Ведь я недавно, совсем недавно обнимала и ласкала тебя! И теперь мои руки источник жгучей боли! И, наверняка, тебе хочется закрыть глаза, чтобы не видеть меня - ту, кто тебя истязает. Но закрыв глаза, ты отдаешь себя во власть страху! Лиза! Я поэтому и хочу сделать так, чтобы ты имела возможность меня остановить… если страх и неприязнь ко мне начнут зашкаливать!
- Элли! Посмотри мне в глаза! – потребовала Лиза.
И когда ее Старшая подчинилась, она задала странный вопрос:
- Разве я тебя боюсь? Где ты видишь… страх?
- Это я… боюсь, - вздохнула Эллона. – Боюсь, что ты… возненавидишь меня, как источник боли и унижения… Ты только что получила от меня… именно такое. И я…
Она замолчала и вопросительно посмотрела на свою воспитанницу. Предлагая ей… высказать истинное отношение к своей Старшей. К ее… предполагаемой жестокости.
- Элли, пожалуйста… положи мне руку на плечо, - тихо произнесла Лиза.
Эллона снова не посмела отказать ей в этой просьбе. Правая рука Старшей – к левому плечу воспитанницы. Мягко, расслабив пальцы… Не прижимая девочку, ни к полу, ни к себе. Просто обозначив свое внимание к той, кто лежала с нею рядом-и-напротив.
- Мне не надо больше никакой защиты! – ответила Лиза на этот ее тактильный жест. – Если рядом со мною ты… Просто прикоснись ко мне. Так, чтобы я почувствовала, что ты рядом. Этого достаточно.
Эллона в ответ только тяжело вздохнула.
- Ты… поняла, зачем я устроила тебе… этот спектакль? – спросила она.
- Ты хотела… заставить меня принять твои условия… все и сразу, - девочка произнесла эту самую фразу совершенно спокойно, как будто нечто само собой разумеющееся! – В обмен на послабления для меня. И тебе сейчас кажется, будто бы этот обмен… неравнозначный и даже несправедливый! Я получаю льготу для ситуаций, которые, в твоем понимании, могут случаться редко… и даже не факт, что они обязательно произойдут! Наверняка, ты и сама будешь, только рада тому, что меня не придется стегать лишний раз! Ну а взамен, ты приобрела право жестко управлять мною… в обыденных обстоятельствах нашего с тобою бытия – это ты, между прочим, так обычно выражаешься!
Девочка подмигнула своей Старшей, а потом добавила, кое-что, эдак шутливо. Ну… почти шутливо.
- Мне, кстати, нравятся эти твои… эффектные фразочки! – сказала она. - Можно, я буду… тырить у тебя такие словечки? Ну… время от времени?
- Тырь… в смысле, используй, я вовсе не буду против! - согласилась ее взрослая собеседница. А после, добавила смущенно и, в то же время, искренне:
- Прости…
- За что? – поинтересовалась Лиза, не забыв при этом, естественно, улыбнуться. Вопрос этот прозвучал достаточно символически, поскольку она же сама и ответила на него, сразу же и достаточно полно: – За то, что ты решила договориться о том, как вести себя со мною далее? Ты стесняешься того, что воспользовалась этой самой моей… беспомощностью и беззащитностью. Ну, пока я голая... нахожусь, можно сказать, между разными мирами и состояниями. Ну, когда я уже сняла свою прежнюю приютскую одежду, но еще не надела ту самую, домашнюю одежду, которую ты для меня приготовила.
Девочка кивнула головой в сторону журнального столика, где расположилось несколько разных предметов – в том числе и пакетов – явно предназначенных для продолжения спектакля. Эллона молча кивнула. А после этого, вздохнув, погладила девочку по плечу.
- Все так, - подтвердила она. – Да, это все часть спектакля, такого… символического рода.
Элли снова вздохнула и коснулась пальцами щеки своей подопечной.
- Прости, - сказала молодая женщина. – Когда я это все себе придумала, мне казалось, что это будет просто… красиво! А вышло все вовсе иначе - и глупо, и больно! Для тебя, - уточнила она, жестко и точно.
- Вышло… правильно, - возразила ей Лиза. – Элли, ты все сделала правильно и… красиво! Спасибо тебе!
Лиза коротким и изящным своим движением поймала-потянула руку своей Старшей за пальцы к своим губам, и обозначила на ней - на каждом пальце ее! – короткие поцелуи. Чем и привела лицо молодой женщины в ситуацию достижения очередной цветовой градации смущения. Скорее уж приятного.
- А насчет боли…
Лиза улыбнулась.
- Ты знаешь, сейчас это все забавно и даже… немного приятно! Лежать вот так вот… настеганным местом к огню… Это такие странные ощущения! Так тепло и… зудко!
- Ой, прости меня! Я… сейчас все исправлю!
Элли смутилась намеком на собственный, так сказать, непрофессионализм. И немедленно исправила ситуацию. Она живо поднялась, с уже належенного ею места, и прошла к тому самому журнальному столику, нагруженному реквизитом для продолжения спектакля – столику, уже упомянутому ранее. В числе прочего там стояла деревянная резная шкатулка. Молодая женщина открыла ее, достала оттуда мазь, небольшой развесовки-расфасовки, в каком-то странном тюбике – маленьком, светло-зеленого цвета и с непривычной формы пробкой. Потом Эллона вернулась обратно, сжимая в пальцах этот самый небольшой предмет – наверняка, лечебно-медицинского назначения! Она опустилась перед девочкой на колени и… заставила ее, мягким, но настойчивым движением рук, принять прежнее ее положение – в смысле, лицом вниз. А потом…
Элли усмехнулась, несколько смущенно, и позволила себе дать своей девочке разъяснение этого мимического жеста.
- Мы с тобою вернулись в исходную диспозицию, - словесно обозначила она истинный смысл проявления своей эмоции. - Вот только теперь пришло время… умягчать твои страдания!
- Это что, из армейских запасов? – Лиза заинтересовалась содержимым предмета, принесенного ее Старшей. – То, чем снабжали по линии правительства наших «Джи-Ай» [англ. G.I., обычная для слуха американца аббревиатура. Сокращение от government - правительство и issue - задание - солдат армии США] там… на войне?
- Лучше! – усмехнулась в ответ женщина-медик, не понаслышке знавшая суть военно-полевых раскладов, случившихся тогда и там. – Это лекарство особое… Его привозили к нам из России, с особыми оказиями. Называется «Q-17». Его нам доставляли в Афганистан, по линии… «гуманитарного военного сотрудничества», кажется, именно так это называли! Своего рода, союзническая помощь!
- Русские что… столь искусны в вопросах лекарств и лечения ран? – удивилась девочка.
- Они… во многом искусны, - ответила Элли. А потом вздохнула и добавила:
- Вот только все их таланты имеют свою оборотную сторону.
- Какую?
Лиза задала этот вопрос буквально «на автомате». Просто… она почувствовала в интонации своей Старшей странную горечь. И даже, на секунду, пожалела о том, что вообще подняла эту тему. Однако ее взрослая собеседница ответила - с очередным вздохом, тяжелым по звучанию.
- Они очень аккуратны в своих значимых действиях, - сказала Элли. – Даже слишком аккуратны и осторожны. Предпочитают никуда не лезть, без крайней на то необходимости. В частности, их Император отнюдь не поощряет каких-то чрезмерно резких движений в области геополитики. Так что… никакой иной помощи от них, там и тогда мы не получили - помимо лекарств, конечно! Даром, что война происходила, считай, рядом с их границами! Русские… вообще не склонны вмешиваться, если только не задеты интересы тех, кого они обозначают этими странными понятиями, «NASHI» и «SVOI» [Эллона произнесла звучание непривычных для американского слуха русских слов так, как уж получилось, без перевода]. Вот за этих персонажей – за тех людей, которые как-то по-особому связаны с некой загадочной сутью их странной Цивилизации! - они, русские, порвут на лоскуты любого. Однако, кого именно они имеют в виду… Это мне неведомо…
- Ну… наверное, своих сограждан, - предположила Лиза.
Вообще-то, она сказала это просто так, чтобы поддержать разговор. Однако ее Старшая восприняла ее реплику всерьез. В смысле, как повод к углублению своих воспоминаний о былом и тогдашнем.
- Ты знаешь, - задумчиво произнесла она, - я видела их… мельком. У нас с ними общался отец Генри. Ну… вопросы пожертвований для госпиталя, всей этой «гуманитарки» - нежданной, а также, откровенно говоря, не всегда и не вполне официальной! – решали через него.
- И как же они выглядели, эти… русские? – полюбопытствовала Лиза. – У нас, ну там, в приюте… Там сестры рассказывали, что русские это такие… европейского вида дикари, громадные и неопрятные! Что у них у всех поголовно длинные бороды, они ходят в шапках-треухах, в сапогах из войлока. И еще, они все время пьют какой-то свой алкоголь, который называется «vodka». А еще они все, или через одного, играют на какой-то примитивной треугольной мандолине, с тремя струнами! Кажется, она называется… «ba-la-lai-ka»!
- Про медведей забыла! – усмехнулась ее Старшая. – Так бы… был у тебя полный набор стереотипов о русских, какими их представляют в комиксах и комедиях! На самом же деле…
Молодая женщина покачала головой, вспоминая былое.
- Их было трое… - сказала она. – Водитель грузовика, чином вряд ли выше сержанта, несмотря на седые виски… Молодой офицер - по нашим меркам, кажется, капитан… Оба улыбчивые, внешне очень приятные… Выбритые и подстриженные вполне себе аккуратно. И, между прочим, они оба весьма неплохо говорили по-английски. Оба помогали нашим бойцам разгружать все те коробки и ящики, которые они доставили нам с ближайшего аэродрома. Кажется, там их ждал самолет, которым они собирались лететь обратно… Впрочем, я не уверена… В чем я точно уверена, так это в том, что свою «vodka» они у нас точно не пили, на мандолинах класса «ba-la-lai-ka» ни аккорда не играли… И даже ни одного медведя – ни белого, ни бурого! – с собою за компанию они тогда не привезли! Однако они…
Эллона сделала паузу, собралась с мыслями и продолжила.
- Они очень отличались… отличаются от нас. И даже не формой, которая у них немного не такая, как у нас, хотя и похожая. Знаешь, есть различия, которые замечаешь на фоне привычного обмундирования сослуживцев - и общий тон цвета, и специфику камуфляжа, и покрой… Хотя, все это формальности, все это не так уж важно. Просто… чувствовалось, что они другие – изнутри себя, каждый. Это никак невозможно изъяснить словами. Это можно только почувствовать – да и то, находясь почти рядом с ними. Но даже не это главное…
- А было что-то еще? – уточнила Лиза. – Ну… то, что тебя особенно в них удивило?
- Я же сказала, что на самом деле, их было трое. И главной у них была… женщина.
Произнеся это, Элли… вздрогнула, как будто очнулась – наверное, воспоминания действительно были… яркими! – и взялась за дело. В смысле, за дело, проходившее как раз по профилю ее медицинской специальности! А именно, открутила крышечку вышеупомянутого тюбика, выдавила себе на пальцы несколько капель прозрачного геля и, пристроив емкость рядом на ковре – очень… очень аккуратно! – принялась смазывать те самые красные припухлые полосы, которые она же и оставила на круглых-нижних-мягких своей воспитанницы несколько ранее. При первом ее касании кожи девочки, Лиза вздрогнула – ожидая жжения, саднения и других проявлений действия обычного антисептика. Но… это ее опасение почти сразу же сменилось удивлением, причем, вполне себе радостным.
- Слуша-а-ай… А ведь это и правда, интересная штука! – заявила она эдаким восторженным тоном голоса, с изрядными нотками удивления. – Ты знаешь… Я уже почти привыкла к зуду – там, сзади… Ну, пока мы с тобою болтали здесь лежа, о том и о сем!
На этих словах, ее взрослая собеседница – позиционированная там, сверху! - несколько… смутилась лицом своим. Почти до красноты его – в смысле, красноты лица. Но промолчала, ибо ответить на шпильку сию было ей, увы, вовсе нечем. Во всяком случае, в тот самый момент времени-и-общения!
Вместо слов, она ответила ей делом. Обозначив его двумя ступенями воздействия на кожу своей воспитанницы. Сначала тонким слоем размазала прозрачный гель по всей покрасневшей напоротой поверхности – шаг номер раз! Ну, а потом она начала аккуратнейшим образом обрабатывать поверхность каждой припухлой полоски в отдельности, распределяя по ней все ту же самую мазь-гель и размазывая по протяженности вдоль, а ежели относительно самой поверхности, то поперек – шаг номер два! Все это не торопясь, аккуратно, и при этом, предоставив возможность выговориться адресату своего лечения - не только по факту происходящего, но и по любому другому вопросу, который ей взбредет в голову.
В общем, именно по этой самой причине, девочка, лежащая вниз лицом на ковре, и подвергаемая очередному телесному воздействию - через руки своей Старшей, причем, на этот раз, несомненно, скорее уж благому и лечебному! – вовсе не замолчала. Она продолжила разговор – причем, продолжила именно в пользу той, кто работала с нею вот так вот… лекарственно и тактильно.
- Знаешь, а вот теперь… Когда ты мне смазываешь, там…
Лиза оглянулась на нее с откровенно-радостной улыбкой на лице.
- Так вот, теперь там… - она интонацией изящно обозначила то самое место, на котором сейчас располагались руки ее Старшей, - такие интересные ощущения! Никакого зуда и жжения! Легко и приятно… И так… по настоящему приятно! Честно-честно! Да, это по-настоящему волшебное средство! Ну… то, которое тогда привезла вам в госпиталь эта… женщина из России!
- Ну… привезла она тогда многое, - ответила Элли. – Не только лекарства, еще и несколько десятков комплектов инструментов и снаряжения, предназначенных для работы «на первичке». Помнишь, тот нож, которым мы с тобою орудовали сегодня, с таким наглядным результатом?
- Тот, с крюком и зубьями? Конечно же, помню! – ответила Лиза. – Но ведь там же надпись по-английски!
- Русские заказали эти ножи где-то в Европе, причем, специально для нас! – пояснила Элли. – Отец Генри мне говорил, что в тех комплектах все собирали по принципу, «Лучшее – для лучших!» У нас и вправду не было никаких нареканий, ни по лекарствам, которые они нам привезли, ни по всему остальному.
- А с этой самой женщиной из России… майором… С нею общался только ваш капеллан, да? – поинтересовалась Лиза.
- Ну, поскольку он был Старшим, именно по той самой тематике, ему пришлось решать все вопросы приемки и оформления лекарств и прочего, с полномочным представителем поставщика, - охотно пояснила ей Элли. А потом добавила с некоторым удивлением – вполне искренним:
- Постой… А ты откуда знаешь чин, в котором она тогда была? Я ведь ничего тебе про него не говорила! Как ты… угадала?
- Ты же сказала, что она была… Старшая! – ответила Лиза. – Ну, в той самой… команде по доставке, с русской стороны! – сразу же уточнила она. – Мне сразу же на язык и пришло… Старшая… Майор… Это ведь старше, чем капитан, ведь так? [Здесь игра слов. В английском языке слово «major» означает «старший»]
- Ну… да! – кивнула головой ее, Лизы, Старшая. – Совпало… Забавно так совпало! Хотя и не совсем точно!
- Ага! Значит, я все-таки ошиблась! И в чем же именно? – поинтересовалась ее подопечная.
- Видишь ли… - чуточку смутилась Элли, явно не зная, как именно следует разъяснить все это девочке, не имеющей внятного понимания специфики некоторых военных терминов. – Она не совсем майор. Ее точное звание… гвардион-майор. Кажется, оно много выше, чем обычное армейское, я точно не знаю… Во всяком случае, отец Генри произносил его с таким… уважением, что ли… Как будто бы она там, у себя, в России… едва ли не генерал!
- Женщина-генерал… Звучит забавно! – усмехнулась девочка. – А у нас такие женщины есть? Ну, в армии или же на флоте?
- Вот уж, не думаю! – ответила ее Старшая. – Во всяком случае… я о таком не слышала! Вообще ничего подобного!
- Ну, а как она выглядела? – искренне заинтересовалась Лиза. – Эта самая… как ее…
- Гвардион-майор, - подсказала ей Элли. И сразу же пояснила:
- Знаешь, вот уж, кто-кто, но именно эта женщина… Она уж точно, никак не вписывается ни в какие стереотипы - из числа мне известных! В наших книгах и фильмах, русские женщины, обычно, это либо блондинки, молодые и наглые, агрессивно отбивающие женихов-миллионеров у каких-то наших красавиц… Либо же, такие, домовитые брюнетки, супруги каких-то русских деятелей, показанных условно положительными персонажами… как и их жены. Эта категория женщин, пожалуй, показана еще более карикатурно. Они все время, чрезмерно много болтают и готовят… «borzhch». Не знаю, что это в точности такое… Говорят, нечто вроде красного супа со свеклой. Не гаспаччо, но, наверное, близко к нему…
- Прости, я не видела в кино ни тех, ни других! – откликнулась девочка.
- Ой, какие твои годы! – воскликнула ее Старшая. – Хочешь, я найду тебе такой фильм… на каком-нибудь канале? Но учти, моя дорогая! Это все вранье, от первого до последнего кадра, могу тебя в этом уверить!
- Да не стоит, я тебе верю на слово! – откликнулась Лиза.
- В общем… та женщина отличалась от всего того, что я видела в кино и на картинках, - продолжила Элли. - Ей было… лет, наверное, под пятьдесят… Или даже немного больше. Но это было заметно, скорее, по цвету ее волос. Как говорится, седина на висках. И как бы уж не ярче, чем у того пожилого сержанта-водителя. Но больше всего это ощущалось на каком-то ином уровне – не визуально, нет! Чувствовалось в ней эдакое… Старшинство. Вовсе не подавляющее своим главенством всех и вся а, скорее, готовое мудро помочь. Я понимаю, звучит это странно, но все это ощущалось именно так!
- Интересно-интересно… - задумчиво произнесла ее воспитанница. – А она… эта самая женщина… Она ничего тебе не говорила? Ну, чтобы оценить ее голос, акцент и все такое?
- Я же сказала, что все переговоры… ну и прочее… с нею вел именно отец Генри, – ответила ее Старшая. – Я заходила там… к нему, в палатку капеллана, пару раз, за этот самый визит русских. Просто, чтобы помочь. В смысле, подать-принести-унести, помыть посуду… Но когда я входила, эта женщина мне сразу же улыбалась – причем, безо всякого высокомерия, искренне, а вовсе не снисходительно! Кивала мне головой, говорила спасибо. Я слышала обрывки их разговоров… за мензурками коньяку!
- Чего-чего? – удивилась Лиза.
- Ну… отец Генри пытался напоить нашу гостью «бурбоном», но в итоге пили они то, что она же и привезла с собою во фляжке. Он говорил, что это был какой-то коньяк из Армении… Что странно, да… Ну, а поскольку этого напитка оказалось не так уж и много, вместо стаканов-рюмок я им тогда живо приспособила маленькие стеклянные мензурки – такие мерные медицинские стаканчики для дозирования жидких лекарств. Кажется, этим я очень позабавила… Ирину.
- Ее звали Ирина? – удивилась Лиза. – Не Ирен?
Звучание имени было очень… специфичным. В смысле, непривычным для слуха.
- Да… Отец Генри тогда представил нас друг другу, - ответила Элли. – Я точно запомнила, что звали ее Ирина… Ирина Воронцова! А насчет внешности ее…
Элли задумалась на секунду и продолжила.
- Такая… очень красивая женщина, хотя и, так сказать, в летах. Очень волевое лицо. Волосы у нее… темные, сильно тронутые сединой… Впрочем, об этом я тебе уже говорила. Она была подстрижена несколько старомодно – такие стрижки носили лет тридцать тому назад. Тогда женщин только-только начали всерьез допускать до серьезной службы, в основном составе армии и флота. Тогда для них разработали особый стиль прически, функциональный и эстетичный… По своему, конечно же! Он называется «women military». Ей, кстати, очень идет!
- А… твоя прическа? – осторожно поинтересовалась ее воспитанница.
- Ой, моя дорогая! Я же служила совсем недавно! – услышала она в ответ. – У нас все было уже куда как проще! Так что, мне не довелось столкнуться с такими требованиями, в части внешнего вида… Ну там, длины волос и многого другого. С тех самых пор, никаких существенных перемен моя внешность, в общем-то, не претерпела!
- Ты красивая! – улыбнулась Лиза.
- Возможно! – усмехнулась ее Старшая. – Но у меня нет главного ее отличия. Того, что впечатляло больше всего!
- Чего же? – уточнила девочка.
- Главное, что отличало нашу гостью, это взгляд… Вернее, странное ощущение от ее взгляда. Серые глаза… вроде бы доброжелательно смотрят, но такое ощущение, будто она при этом видит тебя насквозь.
Так ответила молодая женщина, а ее воспитанница обозначила свое особое мнение – по этому самому поводу.
- Ну… Ты ведь тоже можешь так! – заявила Лиза. – Мне кажется, будто ты… Ты тоже ведь порою читаешь мои мысли… И даже обгоняешь их своим разумом!
Между прочим, следует отметить, что по ходу этого самого разговора – о происхождении волшебного лекарства и о прочих… делах, тени-воспоминания которых сошли со страниц армейской части биографии владелицы Джеймсон-хауса - повествовательница этих занятных историй успела выполнить свою работу. Ну, в части обработки тех самых следов, обозначенных на нежной коже девочки именно ее, Эллоны, суровой рукой. Так сказать, облегчила зуд и жжение на задней части тела пострадавшей стороны. Причем, исполнила она все это тем самым средством, о котором они начали говорить с самого начала – плавно скатившись потом в обсуждение всяких и всяческих разностей, около и поодаль исходной темы.
Да, так тоже… бывает!
И вот теперь уже – то ли в ответ на предыдущую и очередную похвалу-комплимент, то ли просто так! - молодая женщина рассмеялась и ласково похлопала-пошлепала по тому самому месту. Месту, так сказать, приложения ее, Эллоны, медицинских усилий.
- Все, моя дорогая! – провозгласила она. – Твое лечение закончено… Во всяком случае, на сейчас! Как-нибудь потом я тебе там еще раз смажу… Перед сном, хорошо?
- Хорошо! – откликнулась ее воспитанница. И повторила это слово - несколько раз, с дополнениями, контекстуально и даже с вариативными интонациями. – Хорошо… Да… хорошо! Вот теперь очень хорошо!
- В смысле? – нахмурилась ее Старшая. – Что ты имеешь в виду?
- То, что приятно! – заявила Лиза. И сразу же уточнила:
- Когда ты гладишь меня… там! Мне нравится!
- Лиза! Нет!
Девочка так и замерла, с выражением искреннего удивления на лице своем, услышав эти слова, высказанные в достаточно резком тоне, совершенно неожиданном – для нее и сейчас!
И все-таки, теперь самое время было атаковать. А именно…
Окончательно задать некое подобие системы координат в отношениях между Старшей и подвластной ей девочкой. Так, чтобы это было безопасно для обеих.
Именно сейчас. Пользуясь ситуационным превосходством и… безграничным доверием этого ребенка.
- Лиза… помнишь, ты позвала меня?
Удар, жестокий и… в чем-то даже подлый. Девочка отреагировала на него ожидаемо – нервно взглянула на свою Старшую, с выражением эдакой досады на неприятное воспоминание. Вернее, на то, что ей внезапно напомнили о неком… неудобном обстоятельстве. Потом покраснела и уткнулась взглядом в пол.
- Я… не хотела… Не смогла выдержать, - буквально выдавила она из себя. – Прости… В следующий раз, я постараюсь стерпеть.
Быстро. Движение свободной руки к лицу воспитанницы – так, чтобы мягкое касание пальцев обозначило внимание, а не презрение. И взгляд… выражающий сочувствие, понимание и поддержку – безо всякой жалости, это важно!
Сработало. Девочка, готовая расплакаться от стыда – за то, что ни в коем случае нельзя было считать чем-то позорным, но, поди ж ты, объясни ей сейчас, что это все обстоит именно так! – буквально сглотнула слезы и ответила встречным взглядом.
Она хочет сейчас… даже не прощения за кажущуюся провинность. Скорее уж понимания и… оправдания.
Девочка это получит. И вовсе не в порядке задабривания. Просто потому, что она имеет право и на то, и на другое.
- В том, что случилось… сегодня… - Эллона выделила это слово и девочка напряженно вздрогнула, но не опустила свой взгляд – это было и здорово, и правильно, и очень даже кстати! – В этом виновата я, и только я. Впредь… Я не буду делать таких глупостей. Я больше не стану давать торжественные обещания наказать тебя так, сяк и без шансов на милосердие! Отныне я… сама буду решать вопрос смягчения наказания или полного прощения тебя досрочно, если…
Она специально оборвала фразу, подвесила ее финал и смысл в неопределенности, рассчитывая на реакцию своей воспитанницы. И не ошиблась.
- Если я… поведу себя как трусиха? – Лиза сама и четко обозначила свое видение случившегося… несколько раньше.
- Ты выдержала наказание полностью, - возразила Эллона. – Ты.. просто обратила мое внимание на то, что… В общем, ты спасла ситуацию. Прости, что я довела тебя до такого. Знай, моя девочка, ты была просто великолепна! И я… больше не позволю себе такой глупости… и такого невнимания к тебе! Прости меня!
- И ты… не сердишься на меня? Ну… за это?
Лиза покраснела. Кажется, похвала ей польстила. Хотя…
Лести как раз было высказано… ой, как мало. Скорее уж, чистая правда. К сожалению.
- Я горжусь твоей находчивостью и выдержкой! – без улыбки, серьезно заявила молодая женщина, легонько сыграв пальцами по щеке своей воспитанницы.
В ответ на эту ласку, Лиза обозначила движение губами в сторону ее руки. Не дотянулась, и сразу же улыбнулась смущенно. Вызвав такую же улыбку на лице своей Старшей.
- Но впредь, - продолжила Эллона, - мне бы очень хотелось, чтобы ты получила возможность влиять на такую… ситуацию. Со своей стороны.
- И.. как же это может быть? – удивилась Лиза. – Ведь я же…
Она недоговорила, но ее смущенная улыбка была более чем красноречива.
- Я… хочу обезопасить тебя от подобных ситуаций, - уточнила Эллона. – Чтобы ты сама обозначила мне крайний предел болевого воздействия на тебя. Запомни, если ты почувствуешь, что у нас с тобою что-то пошло не так, ты должна… Да-да, ты не вправе, ты просто обязана прокричать во весь голос одно только слово: «Прости!»
- И… что тогда будет? В смысле, как это подействует на… ситуацию?
Эти вопросы Лиза задала вполне серьезным тоном. И ее Старшая удовлетворенно кивнула головой.
Девочка верит. И это хорошо. Нужно продолжать.
- Я приостановлю твое наказание, - ответила Эллона. – Дам тебе передышку. И сама успокоюсь. А потом попробую понять, что случилось и насколько все серьезно. И здесь… Я прошу тебя не стесняться. Воспользуйся этой паузой и объясни мне, что произошло, что именно тебя заставило закричать… именно так! Забудь о стыдливости, выброси из своей головы все эти дурацкие мыслишки, в стиле: «Ах, ох, Элли сейчас подумает, будто я трусиха!» В таком раскладе нечего стесняться! Я тебя никогда не обвиню… Даже не заподозрю в чем-то подобном! Всякое может быть - мышцу свело, дыхание перехватило… Да просто стало нестерпимо больно или страшно… Скажи мне, и я приму меры.
- А если я струшу… Или просто обману тебя? – спросила Лиза.
- Значит… ты мне не доверяешь, - просто объяснила свою позицию ее Старшая. – И если я этого не поняла… тогда у меня серьезные проблемы.
- Прости… - девочка смутилась и попыталась увести разговор чуточку в сторону.
- Элли, а если ты продолжишь… наказывать меня, и я снова попрошу у тебя прощения? – уточнила она – Ну… там же и тогда, во второй раз подряд?
- Пауза в наказании будет дольше, - ответила ее Старшая. – Кроме того, для меня это станет причиной смягчить удары. И остаток твоего наказания будет не таким уж суровым. И еще, предупреждая следующий твой вопрос, я заявляю тебе, что если из уст твоих просьба о прощении прозвучит в третий раз, я немедленно прекращу наказание. Да-да! Ты будешь немедленно прощена и обласкана! - добавила она.
- А вот это… щедро! – улыбнулась Лиза.
Эллоне показалось, будто девочка хотела еще о чем-то ее спросить – что, наверняка, было связано с этим ее предложением! – но явно передумала. Возможно, застеснялась.
И тогда молодая женщина сделала еще один шаг со своей стороны ей навстречу.
- И еще одна страховка, необходимая для твоей безопасности, - сказала Эллона. – Запомни, Лиза, в любой момент твоего наказания ты можешь крикнуть: «Пощади!» Я тут же все прекращу. Немедленно. И ты будешь полностью прощена. И я даже не стану выяснять причины этой твоей просьбы! Если только ты сама потом не пожелаешь их озвучить.
- Хм… Значит, три моих просьбы о прощении будут теперь равны одной мольбе о пощаде… - задумчиво произнесла Лиза. - Но ведь я… могу и злоупотребить такой возможностью! Вот представь, что ты собралась меня выстегать… Ну, за что-то серьезное! Вот ты меня уже… раздела-разложила. Взялась за розги. И только-только собралась меня ударить, как я, такая, кричу тебе: «Пощади!» Ну… или «Прости меня, Элли!» Да, целых три раза подряд! Да еще и улыбаюсь тебе… снизу. Дескать, «Ну что, не вышло?» Вот как ты поступишь со мною тогда?
- Немедленно прощу тебя, как и обещала! – услышала она в ответ. – Даже, если я ни разу не ударила тебя! Просто… такой демарш с твоей стороны будет означать, что ты мне… не просто не доверяешь. Что ты обозначила полное неприятие моих действий! И это проблема. И ее придется урегулировать как-то иначе. Возможно, обсудить ее на консилиуме, не знаю…
Эллона сделала паузу и продолжила, чуть улыбнувшись своей воспитаннице.
- Но я точно знаю, что ты так не сделаешь, без серьезной на то причины! – добавила она. – А если такое действительно случится, то нам, возможно, придется пересмотреть саму систему наказаний, в принципе! Однако, это все вовсе не фатально, это лишь вопрос нашего общего с тобою согласия. И я надеюсь, что все проблемы такого рода мы решим с тобою вместе, самым справедливым и… милосердным образом!
- Конечно, Элли! – Лиза искренне улыбнулась ей в ответ, однако тут же добавила на лицо свое выражение недвусмысленного интереса и еще… хитрости.
- Элли, а не слишком ли ты много делаешь мне послаблений? – спросила она. – Всего-то за один вечер?
- Ровно настолько, чтобы иметь возможность договориться с тобою о некоторых дополнительных строгостях - в части нашего с тобою повседневного общения! – в тон ей отозвалась молодая женщина.
На самом деле, все опять-таки шло согласно ее первоначальному плану. Девочка задала вполне ожидаемый вопрос. И ее Старшая охотно воспользовалась этой возможностью для того, чтобы обозначить очередной свой интерес – весьма, надо сказать, практического плана!
- Я должна заранее согласиться на какие-то вещи, которые покажутся мне неприятными, да? – поинтересовалась Лиза.
- Да, - подтвердила Эллона и добавила многозначительным тоном:
- Если, конечно же, ты мне доверяешь!
- Доверяю! – Лиза обозначила своем на лице самое серьезное выражение.
– Тогда я хочу получить от тебя одно особое право, - сказала Эллона. – Я хочу, чтобы в ходе нашего повседневного общения у меня была возможность наложить запрет на подробное обсуждение каких-то вопросов, ввиду его, этого самого обсуждения, неуместности или несвоевременности. Просто обозначить мое желание прервать наш с тобою спор, так сказать, «на сейчас». Одним словом. Просто, чтобы обозначить это быстро и обойтись, при этом, без грубостей. Я сказала - ты исполнила. Без обид, просто, чтобы ты подчинилась мне… ну, хотя бы на время! Пока не закончится какая-то особая, специфическая ситуация, когда у нас нет возможности болтать! Вот, чтобы это выглядело буквально так: мною высказано одно, всего одно-единственное слово, и далее ты перестаешь спорить.
- И слово это будет… - Лиза интонационно подвесила вопрос на паузу.
- «Смирись!» - закончила ее фразу Эллона.
- Ясно! – улыбнулась Лиза. – Значит, теперь ты сможешь заткнуть меня… одним словом, произнесенным тобою! Без проволочек и споров!
- Лиза, я обещаю не злоупотреблять! – Эллона обозначила на лице своем некое… условно виноватое выражение. Дескать, я вынуждена просить о таком странном… Но так уж получилось, что мне сейчас необходимо от тебя именно такое… согласие!
Она произнесла это несколько неуверенным тоном голоса – причем, вполне искренне. Впрочем, девочка, кажется, все поняла, правильно и точно. И теперь вовсе не ощущала обиды, унижения таким вот… грубым полномочием, истребованным для повседневного общения. И даже вовсе не осуждала свою Старшую за такое… требование.
- Я согласна, Элли! – ответила ей Лиза. – Отныне я буду замолкать, если ты скажешь… вернее, прикажешь мне, мол, «Смирись!»
- Между прочим, ты можешь легко преодолеть этот мой запрет! – внезапно заявила Эллона. – Если ты заявишь мне, что созываешь консилиум… Тогда, при малейшей возможности, я поддержу тебя. Если только нас с тобой не отвлекут какие-то особые и срочные дела. Я тебе это обещаю!
- То есть, что это у нас получается? Консилиум выше твоего приказа смириться? – поинтересовалась Лиза и следующим вопросом обозначила некий особый интерес. Кстати, логичный и вполне понятный.
- И, кстати, что будет выше, этот твой приказ о смирении или же мои мольбы в стиле «Прости-пощади!», скажи на милость?
Этот свой вопрос девочка задала весьма ироничным тоном – но в голосе ее чувствовалось напряжение. Что, собственно, было и логично, и понятно!
- Мой приказ о том, что тебе следует смириться, действует только в обыденном нашем с тобою общении, - услышала она в ответ. - Лиза, я знаю, ты храбрая девочка… И ты всячески стараешься высказать мне свое доверие. Лиза, милая! Я благодарна тебе за то, что ты признаешь за мною право на ошибку… И даже на своеволие! Но я хочу дать тебе возможность противостоять мне в ситуациях, когда ты совершенно беззащитна и находишься в полной моей власти. Поэтому я даю тебе слово, что просьбы твои, о прощении или пощаде, будут приняты мною как руководство к действию. Считай, что такое обращение с твоей стороны, во время наказания, это даже не просьба - скорее приказ, обязательный к исполнению… для меня! Я так сказала. И так будет. Клянусь!
- Ты… считаешь меня беззащитной? – спросила Лиза. – А… почему?
Прежде чем ответить, Эллона сделала короткую паузу. А после этого, высказала нечто… с особой, доверительной интонацией.
- Лиза… если я определю тебе розги, то… В общем, наказывать тебя я буду обнаженной. В смысле, совсем без одежды. Вот, как сейчас. Прости…
- Ну… голая, так голая, ерунда это все! – отмахнулась Лиза – при этом, она буквально обозначила рукой эдакий пренебрежительный жест! – Почему ты считаешь меня беззащитной!
- Лиза, милая! – воскликнула ее Старшая. – Я же все это знаю! Я через все это прошла… тогда, в детстве! Да, я помню, ты не так уж и стесняешься меня… Во всяком случае, не так как я когда-то стыдилась присутствия моего отца. Однако… Я прекрасно помню эти чувства, перед наказанием и во время него! Сначала это ощущение беспомощности, когда раздеваешься, перед тем как… лечь. Ты сама открываешь свое тело, прекрасно зная, что будет с тобою дальше! Ложишься и… не знаешь, куда деть свои руки, чтобы удержаться и не унизить себя… не прикрыть себя, во время наказания! И тогда, если тебя привязывают, это решает такую проблему… Но быть привязанной к скамейке… Господи, это как бы и не легче! Ты дергаешься, и привязь держит тебя, не дает увернуться от жалящего удара! Но при этом ты совершенно не властна над собою! А тот… та, кто хлещет… в смысле, я… Ведь я недавно, совсем недавно обнимала и ласкала тебя! И теперь мои руки источник жгучей боли! И, наверняка, тебе хочется закрыть глаза, чтобы не видеть меня - ту, кто тебя истязает. Но закрыв глаза, ты отдаешь себя во власть страху! Лиза! Я поэтому и хочу сделать так, чтобы ты имела возможность меня остановить… если страх и неприязнь ко мне начнут зашкаливать!
- Элли! Посмотри мне в глаза! – потребовала Лиза.
И когда ее Старшая подчинилась, она задала странный вопрос:
- Разве я тебя боюсь? Где ты видишь… страх?
- Это я… боюсь, - вздохнула Эллона. – Боюсь, что ты… возненавидишь меня, как источник боли и унижения… Ты только что получила от меня… именно такое. И я…
Она замолчала и вопросительно посмотрела на свою воспитанницу. Предлагая ей… высказать истинное отношение к своей Старшей. К ее… предполагаемой жестокости.
- Элли, пожалуйста… положи мне руку на плечо, - тихо произнесла Лиза.
Эллона снова не посмела отказать ей в этой просьбе. Правая рука Старшей – к левому плечу воспитанницы. Мягко, расслабив пальцы… Не прижимая девочку, ни к полу, ни к себе. Просто обозначив свое внимание к той, кто лежала с нею рядом-и-напротив.
- Мне не надо больше никакой защиты! – ответила Лиза на этот ее тактильный жест. – Если рядом со мною ты… Просто прикоснись ко мне. Так, чтобы я почувствовала, что ты рядом. Этого достаточно.
Эллона в ответ только тяжело вздохнула.
- Ты… поняла, зачем я устроила тебе… этот спектакль? – спросила она.
- Ты хотела… заставить меня принять твои условия… все и сразу, - девочка произнесла эту самую фразу совершенно спокойно, как будто нечто само собой разумеющееся! – В обмен на послабления для меня. И тебе сейчас кажется, будто бы этот обмен… неравнозначный и даже несправедливый! Я получаю льготу для ситуаций, которые, в твоем понимании, могут случаться редко… и даже не факт, что они обязательно произойдут! Наверняка, ты и сама будешь, только рада тому, что меня не придется стегать лишний раз! Ну а взамен, ты приобрела право жестко управлять мною… в обыденных обстоятельствах нашего с тобою бытия – это ты, между прочим, так обычно выражаешься!
Девочка подмигнула своей Старшей, а потом добавила, кое-что, эдак шутливо. Ну… почти шутливо.
- Мне, кстати, нравятся эти твои… эффектные фразочки! – сказала она. - Можно, я буду… тырить у тебя такие словечки? Ну… время от времени?
- Тырь… в смысле, используй, я вовсе не буду против! - согласилась ее взрослая собеседница. А после, добавила смущенно и, в то же время, искренне:
- Прости…
- За что? – поинтересовалась Лиза, не забыв при этом, естественно, улыбнуться. Вопрос этот прозвучал достаточно символически, поскольку она же сама и ответила на него, сразу же и достаточно полно: – За то, что ты решила договориться о том, как вести себя со мною далее? Ты стесняешься того, что воспользовалась этой самой моей… беспомощностью и беззащитностью. Ну, пока я голая... нахожусь, можно сказать, между разными мирами и состояниями. Ну, когда я уже сняла свою прежнюю приютскую одежду, но еще не надела ту самую, домашнюю одежду, которую ты для меня приготовила.
Девочка кивнула головой в сторону журнального столика, где расположилось несколько разных предметов – в том числе и пакетов – явно предназначенных для продолжения спектакля. Эллона молча кивнула. А после этого, вздохнув, погладила девочку по плечу.
- Все так, - подтвердила она. – Да, это все часть спектакля, такого… символического рода.
Элли снова вздохнула и коснулась пальцами щеки своей подопечной.
- Прости, - сказала молодая женщина. – Когда я это все себе придумала, мне казалось, что это будет просто… красиво! А вышло все вовсе иначе - и глупо, и больно! Для тебя, - уточнила она, жестко и точно.
- Вышло… правильно, - возразила ей Лиза. – Элли, ты все сделала правильно и… красиво! Спасибо тебе!
Лиза коротким и изящным своим движением поймала-потянула руку своей Старшей за пальцы к своим губам, и обозначила на ней - на каждом пальце ее! – короткие поцелуи. Чем и привела лицо молодой женщины в ситуацию достижения очередной цветовой градации смущения. Скорее уж приятного.
- А насчет боли…
Лиза улыбнулась.
- Ты знаешь, сейчас это все забавно и даже… немного приятно! Лежать вот так вот… настеганным местом к огню… Это такие странные ощущения! Так тепло и… зудко!
- Ой, прости меня! Я… сейчас все исправлю!
Элли смутилась намеком на собственный, так сказать, непрофессионализм. И немедленно исправила ситуацию. Она живо поднялась, с уже належенного ею места, и прошла к тому самому журнальному столику, нагруженному реквизитом для продолжения спектакля – столику, уже упомянутому ранее. В числе прочего там стояла деревянная резная шкатулка. Молодая женщина открыла ее, достала оттуда мазь, небольшой развесовки-расфасовки, в каком-то странном тюбике – маленьком, светло-зеленого цвета и с непривычной формы пробкой. Потом Эллона вернулась обратно, сжимая в пальцах этот самый небольшой предмет – наверняка, лечебно-медицинского назначения! Она опустилась перед девочкой на колени и… заставила ее, мягким, но настойчивым движением рук, принять прежнее ее положение – в смысле, лицом вниз. А потом…
Элли усмехнулась, несколько смущенно, и позволила себе дать своей девочке разъяснение этого мимического жеста.
- Мы с тобою вернулись в исходную диспозицию, - словесно обозначила она истинный смысл проявления своей эмоции. - Вот только теперь пришло время… умягчать твои страдания!
- Это что, из армейских запасов? – Лиза заинтересовалась содержимым предмета, принесенного ее Старшей. – То, чем снабжали по линии правительства наших «Джи-Ай» [англ. G.I., обычная для слуха американца аббревиатура. Сокращение от government - правительство и issue - задание - солдат армии США] там… на войне?
- Лучше! – усмехнулась в ответ женщина-медик, не понаслышке знавшая суть военно-полевых раскладов, случившихся тогда и там. – Это лекарство особое… Его привозили к нам из России, с особыми оказиями. Называется «Q-17». Его нам доставляли в Афганистан, по линии… «гуманитарного военного сотрудничества», кажется, именно так это называли! Своего рода, союзническая помощь!
- Русские что… столь искусны в вопросах лекарств и лечения ран? – удивилась девочка.
- Они… во многом искусны, - ответила Элли. А потом вздохнула и добавила:
- Вот только все их таланты имеют свою оборотную сторону.
- Какую?
Лиза задала этот вопрос буквально «на автомате». Просто… она почувствовала в интонации своей Старшей странную горечь. И даже, на секунду, пожалела о том, что вообще подняла эту тему. Однако ее взрослая собеседница ответила - с очередным вздохом, тяжелым по звучанию.
- Они очень аккуратны в своих значимых действиях, - сказала Элли. – Даже слишком аккуратны и осторожны. Предпочитают никуда не лезть, без крайней на то необходимости. В частности, их Император отнюдь не поощряет каких-то чрезмерно резких движений в области геополитики. Так что… никакой иной помощи от них, там и тогда мы не получили - помимо лекарств, конечно! Даром, что война происходила, считай, рядом с их границами! Русские… вообще не склонны вмешиваться, если только не задеты интересы тех, кого они обозначают этими странными понятиями, «NASHI» и «SVOI» [Эллона произнесла звучание непривычных для американского слуха русских слов так, как уж получилось, без перевода]. Вот за этих персонажей – за тех людей, которые как-то по-особому связаны с некой загадочной сутью их странной Цивилизации! - они, русские, порвут на лоскуты любого. Однако, кого именно они имеют в виду… Это мне неведомо…
- Ну… наверное, своих сограждан, - предположила Лиза.
Вообще-то, она сказала это просто так, чтобы поддержать разговор. Однако ее Старшая восприняла ее реплику всерьез. В смысле, как повод к углублению своих воспоминаний о былом и тогдашнем.
- Ты знаешь, - задумчиво произнесла она, - я видела их… мельком. У нас с ними общался отец Генри. Ну… вопросы пожертвований для госпиталя, всей этой «гуманитарки» - нежданной, а также, откровенно говоря, не всегда и не вполне официальной! – решали через него.
- И как же они выглядели, эти… русские? – полюбопытствовала Лиза. – У нас, ну там, в приюте… Там сестры рассказывали, что русские это такие… европейского вида дикари, громадные и неопрятные! Что у них у всех поголовно длинные бороды, они ходят в шапках-треухах, в сапогах из войлока. И еще, они все время пьют какой-то свой алкоголь, который называется «vodka». А еще они все, или через одного, играют на какой-то примитивной треугольной мандолине, с тремя струнами! Кажется, она называется… «ba-la-lai-ka»!
- Про медведей забыла! – усмехнулась ее Старшая. – Так бы… был у тебя полный набор стереотипов о русских, какими их представляют в комиксах и комедиях! На самом же деле…
Молодая женщина покачала головой, вспоминая былое.
- Их было трое… - сказала она. – Водитель грузовика, чином вряд ли выше сержанта, несмотря на седые виски… Молодой офицер - по нашим меркам, кажется, капитан… Оба улыбчивые, внешне очень приятные… Выбритые и подстриженные вполне себе аккуратно. И, между прочим, они оба весьма неплохо говорили по-английски. Оба помогали нашим бойцам разгружать все те коробки и ящики, которые они доставили нам с ближайшего аэродрома. Кажется, там их ждал самолет, которым они собирались лететь обратно… Впрочем, я не уверена… В чем я точно уверена, так это в том, что свою «vodka» они у нас точно не пили, на мандолинах класса «ba-la-lai-ka» ни аккорда не играли… И даже ни одного медведя – ни белого, ни бурого! – с собою за компанию они тогда не привезли! Однако они…
Эллона сделала паузу, собралась с мыслями и продолжила.
- Они очень отличались… отличаются от нас. И даже не формой, которая у них немного не такая, как у нас, хотя и похожая. Знаешь, есть различия, которые замечаешь на фоне привычного обмундирования сослуживцев - и общий тон цвета, и специфику камуфляжа, и покрой… Хотя, все это формальности, все это не так уж важно. Просто… чувствовалось, что они другие – изнутри себя, каждый. Это никак невозможно изъяснить словами. Это можно только почувствовать – да и то, находясь почти рядом с ними. Но даже не это главное…
- А было что-то еще? – уточнила Лиза. – Ну… то, что тебя особенно в них удивило?
- Я же сказала, что на самом деле, их было трое. И главной у них была… женщина.
Произнеся это, Элли… вздрогнула, как будто очнулась – наверное, воспоминания действительно были… яркими! – и взялась за дело. В смысле, за дело, проходившее как раз по профилю ее медицинской специальности! А именно, открутила крышечку вышеупомянутого тюбика, выдавила себе на пальцы несколько капель прозрачного геля и, пристроив емкость рядом на ковре – очень… очень аккуратно! – принялась смазывать те самые красные припухлые полосы, которые она же и оставила на круглых-нижних-мягких своей воспитанницы несколько ранее. При первом ее касании кожи девочки, Лиза вздрогнула – ожидая жжения, саднения и других проявлений действия обычного антисептика. Но… это ее опасение почти сразу же сменилось удивлением, причем, вполне себе радостным.
- Слуша-а-ай… А ведь это и правда, интересная штука! – заявила она эдаким восторженным тоном голоса, с изрядными нотками удивления. – Ты знаешь… Я уже почти привыкла к зуду – там, сзади… Ну, пока мы с тобою болтали здесь лежа, о том и о сем!
На этих словах, ее взрослая собеседница – позиционированная там, сверху! - несколько… смутилась лицом своим. Почти до красноты его – в смысле, красноты лица. Но промолчала, ибо ответить на шпильку сию было ей, увы, вовсе нечем. Во всяком случае, в тот самый момент времени-и-общения!
Вместо слов, она ответила ей делом. Обозначив его двумя ступенями воздействия на кожу своей воспитанницы. Сначала тонким слоем размазала прозрачный гель по всей покрасневшей напоротой поверхности – шаг номер раз! Ну, а потом она начала аккуратнейшим образом обрабатывать поверхность каждой припухлой полоски в отдельности, распределяя по ней все ту же самую мазь-гель и размазывая по протяженности вдоль, а ежели относительно самой поверхности, то поперек – шаг номер два! Все это не торопясь, аккуратно, и при этом, предоставив возможность выговориться адресату своего лечения - не только по факту происходящего, но и по любому другому вопросу, который ей взбредет в голову.
В общем, именно по этой самой причине, девочка, лежащая вниз лицом на ковре, и подвергаемая очередному телесному воздействию - через руки своей Старшей, причем, на этот раз, несомненно, скорее уж благому и лечебному! – вовсе не замолчала. Она продолжила разговор – причем, продолжила именно в пользу той, кто работала с нею вот так вот… лекарственно и тактильно.
- Знаешь, а вот теперь… Когда ты мне смазываешь, там…
Лиза оглянулась на нее с откровенно-радостной улыбкой на лице.
- Так вот, теперь там… - она интонацией изящно обозначила то самое место, на котором сейчас располагались руки ее Старшей, - такие интересные ощущения! Никакого зуда и жжения! Легко и приятно… И так… по настоящему приятно! Честно-честно! Да, это по-настоящему волшебное средство! Ну… то, которое тогда привезла вам в госпиталь эта… женщина из России!
- Ну… привезла она тогда многое, - ответила Элли. – Не только лекарства, еще и несколько десятков комплектов инструментов и снаряжения, предназначенных для работы «на первичке». Помнишь, тот нож, которым мы с тобою орудовали сегодня, с таким наглядным результатом?
- Тот, с крюком и зубьями? Конечно же, помню! – ответила Лиза. – Но ведь там же надпись по-английски!
- Русские заказали эти ножи где-то в Европе, причем, специально для нас! – пояснила Элли. – Отец Генри мне говорил, что в тех комплектах все собирали по принципу, «Лучшее – для лучших!» У нас и вправду не было никаких нареканий, ни по лекарствам, которые они нам привезли, ни по всему остальному.
- А с этой самой женщиной из России… майором… С нею общался только ваш капеллан, да? – поинтересовалась Лиза.
- Ну, поскольку он был Старшим, именно по той самой тематике, ему пришлось решать все вопросы приемки и оформления лекарств и прочего, с полномочным представителем поставщика, - охотно пояснила ей Элли. А потом добавила с некоторым удивлением – вполне искренним:
- Постой… А ты откуда знаешь чин, в котором она тогда была? Я ведь ничего тебе про него не говорила! Как ты… угадала?
- Ты же сказала, что она была… Старшая! – ответила Лиза. – Ну, в той самой… команде по доставке, с русской стороны! – сразу же уточнила она. – Мне сразу же на язык и пришло… Старшая… Майор… Это ведь старше, чем капитан, ведь так? [Здесь игра слов. В английском языке слово «major» означает «старший»]
- Ну… да! – кивнула головой ее, Лизы, Старшая. – Совпало… Забавно так совпало! Хотя и не совсем точно!
- Ага! Значит, я все-таки ошиблась! И в чем же именно? – поинтересовалась ее подопечная.
- Видишь ли… - чуточку смутилась Элли, явно не зная, как именно следует разъяснить все это девочке, не имеющей внятного понимания специфики некоторых военных терминов. – Она не совсем майор. Ее точное звание… гвардион-майор. Кажется, оно много выше, чем обычное армейское, я точно не знаю… Во всяком случае, отец Генри произносил его с таким… уважением, что ли… Как будто бы она там, у себя, в России… едва ли не генерал!
- Женщина-генерал… Звучит забавно! – усмехнулась девочка. – А у нас такие женщины есть? Ну, в армии или же на флоте?
- Вот уж, не думаю! – ответила ее Старшая. – Во всяком случае… я о таком не слышала! Вообще ничего подобного!
- Ну, а как она выглядела? – искренне заинтересовалась Лиза. – Эта самая… как ее…
- Гвардион-майор, - подсказала ей Элли. И сразу же пояснила:
- Знаешь, вот уж, кто-кто, но именно эта женщина… Она уж точно, никак не вписывается ни в какие стереотипы - из числа мне известных! В наших книгах и фильмах, русские женщины, обычно, это либо блондинки, молодые и наглые, агрессивно отбивающие женихов-миллионеров у каких-то наших красавиц… Либо же, такие, домовитые брюнетки, супруги каких-то русских деятелей, показанных условно положительными персонажами… как и их жены. Эта категория женщин, пожалуй, показана еще более карикатурно. Они все время, чрезмерно много болтают и готовят… «borzhch». Не знаю, что это в точности такое… Говорят, нечто вроде красного супа со свеклой. Не гаспаччо, но, наверное, близко к нему…
- Прости, я не видела в кино ни тех, ни других! – откликнулась девочка.
- Ой, какие твои годы! – воскликнула ее Старшая. – Хочешь, я найду тебе такой фильм… на каком-нибудь канале? Но учти, моя дорогая! Это все вранье, от первого до последнего кадра, могу тебя в этом уверить!
- Да не стоит, я тебе верю на слово! – откликнулась Лиза.
- В общем… та женщина отличалась от всего того, что я видела в кино и на картинках, - продолжила Элли. - Ей было… лет, наверное, под пятьдесят… Или даже немного больше. Но это было заметно, скорее, по цвету ее волос. Как говорится, седина на висках. И как бы уж не ярче, чем у того пожилого сержанта-водителя. Но больше всего это ощущалось на каком-то ином уровне – не визуально, нет! Чувствовалось в ней эдакое… Старшинство. Вовсе не подавляющее своим главенством всех и вся а, скорее, готовое мудро помочь. Я понимаю, звучит это странно, но все это ощущалось именно так!
- Интересно-интересно… - задумчиво произнесла ее воспитанница. – А она… эта самая женщина… Она ничего тебе не говорила? Ну, чтобы оценить ее голос, акцент и все такое?
- Я же сказала, что все переговоры… ну и прочее… с нею вел именно отец Генри, – ответила ее Старшая. – Я заходила там… к нему, в палатку капеллана, пару раз, за этот самый визит русских. Просто, чтобы помочь. В смысле, подать-принести-унести, помыть посуду… Но когда я входила, эта женщина мне сразу же улыбалась – причем, безо всякого высокомерия, искренне, а вовсе не снисходительно! Кивала мне головой, говорила спасибо. Я слышала обрывки их разговоров… за мензурками коньяку!
- Чего-чего? – удивилась Лиза.
- Ну… отец Генри пытался напоить нашу гостью «бурбоном», но в итоге пили они то, что она же и привезла с собою во фляжке. Он говорил, что это был какой-то коньяк из Армении… Что странно, да… Ну, а поскольку этого напитка оказалось не так уж и много, вместо стаканов-рюмок я им тогда живо приспособила маленькие стеклянные мензурки – такие мерные медицинские стаканчики для дозирования жидких лекарств. Кажется, этим я очень позабавила… Ирину.
- Ее звали Ирина? – удивилась Лиза. – Не Ирен?
Звучание имени было очень… специфичным. В смысле, непривычным для слуха.
- Да… Отец Генри тогда представил нас друг другу, - ответила Элли. – Я точно запомнила, что звали ее Ирина… Ирина Воронцова! А насчет внешности ее…
Элли задумалась на секунду и продолжила.
- Такая… очень красивая женщина, хотя и, так сказать, в летах. Очень волевое лицо. Волосы у нее… темные, сильно тронутые сединой… Впрочем, об этом я тебе уже говорила. Она была подстрижена несколько старомодно – такие стрижки носили лет тридцать тому назад. Тогда женщин только-только начали всерьез допускать до серьезной службы, в основном составе армии и флота. Тогда для них разработали особый стиль прически, функциональный и эстетичный… По своему, конечно же! Он называется «women military». Ей, кстати, очень идет!
- А… твоя прическа? – осторожно поинтересовалась ее воспитанница.
- Ой, моя дорогая! Я же служила совсем недавно! – услышала она в ответ. – У нас все было уже куда как проще! Так что, мне не довелось столкнуться с такими требованиями, в части внешнего вида… Ну там, длины волос и многого другого. С тех самых пор, никаких существенных перемен моя внешность, в общем-то, не претерпела!
- Ты красивая! – улыбнулась Лиза.
- Возможно! – усмехнулась ее Старшая. – Но у меня нет главного ее отличия. Того, что впечатляло больше всего!
- Чего же? – уточнила девочка.
- Главное, что отличало нашу гостью, это взгляд… Вернее, странное ощущение от ее взгляда. Серые глаза… вроде бы доброжелательно смотрят, но такое ощущение, будто она при этом видит тебя насквозь.
Так ответила молодая женщина, а ее воспитанница обозначила свое особое мнение – по этому самому поводу.
- Ну… Ты ведь тоже можешь так! – заявила Лиза. – Мне кажется, будто ты… Ты тоже ведь порою читаешь мои мысли… И даже обгоняешь их своим разумом!
Между прочим, следует отметить, что по ходу этого самого разговора – о происхождении волшебного лекарства и о прочих… делах, тени-воспоминания которых сошли со страниц армейской части биографии владелицы Джеймсон-хауса - повествовательница этих занятных историй успела выполнить свою работу. Ну, в части обработки тех самых следов, обозначенных на нежной коже девочки именно ее, Эллоны, суровой рукой. Так сказать, облегчила зуд и жжение на задней части тела пострадавшей стороны. Причем, исполнила она все это тем самым средством, о котором они начали говорить с самого начала – плавно скатившись потом в обсуждение всяких и всяческих разностей, около и поодаль исходной темы.
Да, так тоже… бывает!
И вот теперь уже – то ли в ответ на предыдущую и очередную похвалу-комплимент, то ли просто так! - молодая женщина рассмеялась и ласково похлопала-пошлепала по тому самому месту. Месту, так сказать, приложения ее, Эллоны, медицинских усилий.
- Все, моя дорогая! – провозгласила она. – Твое лечение закончено… Во всяком случае, на сейчас! Как-нибудь потом я тебе там еще раз смажу… Перед сном, хорошо?
- Хорошо! – откликнулась ее воспитанница. И повторила это слово - несколько раз, с дополнениями, контекстуально и даже с вариативными интонациями. – Хорошо… Да… хорошо! Вот теперь очень хорошо!
- В смысле? – нахмурилась ее Старшая. – Что ты имеешь в виду?
- То, что приятно! – заявила Лиза. И сразу же уточнила:
- Когда ты гладишь меня… там! Мне нравится!
- Лиза! Нет!
Девочка так и замерла, с выражением искреннего удивления на лице своем, услышав эти слова, высказанные в достаточно резком тоне, совершенно неожиданном – для нее и сейчас!
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Посторонний. Беглянка
18.
Эллона резко всплеснула руками – буквально вскинула их, в ужасе от слов, произнесенных ее воспитанницей. Девочка с удивлением оглянулась на нее. Она даже приподнялась с пола и потянулась к ней - в то же самое время, как ее Старшая обозначила телом своим нечто вроде попытки отпрянуть в сторону.
- Элли… Что с тобой? – воскликнула девочка. – Я тебя чем-то обидела?
- Нет… просто…
Эллона смутилась, вся как-то замялась… и даже отвела от нее свой взгляд – в сторону, подальше от ее наготы. Лиза поняла этот ее жест по-своему, как подтверждение своего предположения. Она вскочила-поднялась, оказавшись на коленях, и обняла молодую женщину. И тогда уже Элли не смогла отказать ей во встречном объятии, не стесняясь этого своего прикосновения, к обнаженной коже на спине девочки. И лишь только через несколько секунд продолжения этих самых тактильных извинений за кажущуюся неприязнь, она сумела отстранить свою воспитанницу и перевести общение с нею в некую вербальную плоскость.
- Лиза, - сказала Эллона, - ты помнишь, я спросила тебя… Ну, про твои месячные?
- Прекрасно помню! – буркнула Лиза. Кажется, она вознамерилась пообижаться на свою Старшую, за кажущееся охлаждение к ней, любимой. Впрочем… слегка и ненадолго .
- Так вот… Я это сказала вовсе неспроста, - продолжила Элли.
Она прервала свою речь и мягко погладила пальцами девочку по плечам - провела по внешней стороне рук, далее, в стороны-и-вниз, ласково. Потом снова возложила пальцы свои ей на плечи и очередным аккуратным ласковым пожатием вернула улыбку на лицо своей воспитанницы.
- Так-то лучше! – отозвалась девочка на этот жест. – А то, вздумала еще… обижаться!
- Я не обиделась. Я огорчилась, - отозвалась на этот пассаж ее Старшая.
- Почему? – требовательно спросила Лиза. – Чем я успела тебя огорчить? Ну… за эти три минуты? И причем здесь то, что ты называешь словом «менархе»?
- Ты испытала очень… приятный спазм, - Эллона произносила эти слова все еще немного смущенно, но при этом она говорила именно то, что было необходимо высказать – причем, говорила все увереннее! – Помнишь, когда я тебя обнимала и прижала тебя там… снизу?
- Да, испытала, - Лиза кивнула головою, в точности подтверждая все сказанное. – Но… разве это как-то могло тебя обидеть? Тем более, сейчас?
- Не должно было, но… - Эллона смущенно замолчала, а потом, решившись, задала ей вопрос:
- Лиза, я ведь могу говорить с тобой серьезно? Ну… совсем-совсем серьезно?
- Конечно! – подтвердила девочка. – Мы ведь об этом уже договорились! Раве нет?
- И мы можем говорить о некоторых… неудобных вещах, которые обычно считают постыдными? Так, чтобы без утайки? Естественно, соблюдая все наши договоренности, насчет пределов общения… достигнутые нами сегодня?
Этими словами ее Старшая сразу же обозначила многозначительную оговорку. Лиза в ответ незамедлительно кивнула головою.
- Да, конечно же, - подтвердила она словесно.
- Ты ведь играла уже со своим… бутончиком?
Именно так прозвучал первый вопрос того самого… откровенного рода. С ее стороны.
- Э-э-э…
Лиза пока что вовсе даже не смутилась. Она, скорее, насторожилась, еще не очень-то понимая, о чем именно идет речь. Поэтому и ответ, с ее стороны, прозвучал… соответствующий. В смысле, именно такой, в форме междометия, весьма неопределенной тональности и смысла.
- Лиза, прошу тебя… чуточку расставь свои ноги! – последовала то ли просьба, то ли приказ. Вместо разъяснения.
Девочка молча исполнила сие требование своей Старшей, сделав какое-то подобие коротенького подшага вправо – стоя при этом на коленях.
Эллона кивнула, в знак того, что ее приказание было понято правильно, и снова распорядилась:
- Лиза, пожалуйста… коснись себя пальцем там… между ног. Снизу. Пожалуйста, без стеснения.
Крайняя фраза этого ее обращения прозвучала… более чем смутительно. Во всяком случае, девочка отреагировала на нее вполне себе явным покраснением лица своего! И все же, она исполнила приказ, в точности и буквально.
- Там… точка, которой девочки иногда… играют, - сказала Эллона. – Медики обозначают ее термином «клитор». Мы, в детстве, не знали таких… ученых слов, и называли ее… по-разному. Чаще всего, «бутончиком». Можно, я буду так ее называть… общаясь с тобой? Это тебя не обидит?
- Не обидит, нет… - Лиза смутилась и вопросительно посмотрела на нее. Дескать, а дальше-то что?
- Ты сейчас нашла… ну… бутончик?
Вопрос прозвучал… вовсе не издевательски или унизительно. Просто нейтральным тоном. Однако же Лиза все равно смутилась донельзя.
- Да… - ответила она.
Далее повисла томительная пауза, по ходу которой девочка оставалась в весьма неловкой позе, держа себя пальцами э-э-э… там. Впрочем, длилось это всего лишь несколько секунд – хотя и весьма неприятных! Убедившись, что Лиза точно обозначила-поняла требуемое, Элли коротким взмахом руки обозначила своей воспитаннице разрешение вернуться в исходное положение. Что Лиза и сделала, весьма охотно.
- Так ты уже играла с ним? – голос воспитательницы по-прежнему звучал совершенно спокойно и даже вполне доброжелательно. Вот только содержание ее вопросов и требований было, как говорится, далеко за гранью допустимого приличиями!
- Да… - Лиза кивнула головой.
Она сделала паузу, а потом, решившись, дополнила этот свой короткий ответ.
- Там, в приюте, многие девочки так… играли, - сказала она. - Сестры это, конечно же, запрещали, говорили, мол, это все блуд и… приготовления к прелюбодеянию! Но мы, понятное дело, не слушали их. И девчонки… В спальне… Да, они показали мне, где это… Сказали, что надо… гладить… Или теребить пальцами. И тогда будет… сладко и приятно.
- У тебя… получилось?
Вопрос прозвучал несколько… неожиданно. Однако девочка ответила на него. Уже почти не стесняясь своих слов о сокровенном и несколько… постыдном.
- Нет, - сказала Лиза. – В смысле, получилось, но не очень. Девчонки ахали, охали, закатывали глаза. Говорили, что… «улетают»… А мне было… только самую чуточку приятно. Но не так, чтобы очень как ой, и все такое…
- А… сегодня? – спросила Эллона. – Это было… похоже? Ведь так?
Вопрос прозвучал совершенно нескромно. Как говорится, далеко за гранью приличия. Однако его адресат только улыбнулась в ответ.
- Нет, что ты! – ответила ей Лиза. И тут же поправилась-пояснила сказанное:
- Я в том смысле, что сегодня… я «улетела» по-настоящему. Впервые в жизни! Я… даже не думала, что может быть так! Да еще после… такого!
- В этот-то и проблема, дорогая моя! – озабоченно произнесла ее Старшая. – В этом-то она самая проблема и есть!
- Да что же здесь такого… плохого, Элли? – рассмеялась в ответ девочка. – Ты, можно сказать, подсластила мне горькую пилюлю сурового наказания! Ты… как это говорят… сыграла на контрасте. Показала, что для меня ты можешь быть источником не только боли, но и наслаждения! И это… здорово!
- Ты очень точно сказала, - заметила ее Старшая, - про наслаждение. И это действительно… создает проблемы. Для нас с тобой.
- Какие? – нахмурилась девочка. – Элли, ты обещала говорить со мною, как со взрослой, то есть, серьезно! А сама предпочитаешь всякие намеки на некие обстоятельства, непонятные мне и… странные! А я… хочу услышать от тебя правду! Ты же мне обещала! Разве нет?
- Обещала и говорю! – ответила ей Эллона. – Лиза, знай, что отныне ты можешь погубить меня! Сделать так, что меня посадят в тюрьму. Причем, без малейшей надежды не то, что бы на прощение, но даже на понимание! И даже мой друг, офицер Шелтон, не спасет меня от этого! Один твой звонок судье – и у меня уже не будет ни единого шанса спастись от правосудия… которое вовсе не будет ко мне гуманно, отнюдь нет!
- Интересно… - произнесла девочка. – Однако подожди меня, послушай-ка!
Лиза отступила от нее, передвинувшись назад – по-прежнему на коленях. Оказавшись на дистанции, когда она могла бы уже положить ей руку на плечо – причем, не очень-то вытягивая ее! - девочка взглянула на свою Старшую весьма недоверчиво.
- Элли, ты же сама мне сказала, что мировой судья разрешил тебе меня наказывать! Мы с тобой торжественно соорудили «предупредительный уголок» для меня - там, в твоем кабинете! Развешали там на крючках всякое-разное-стегательное… А теперь что, выходит, это все было… противозаконно?
Сказав это, Лиза сделала паузу, а после завершила свою мысль.
- Нет, знаешь, Элли, я вовсе не против, нарушить какой-нибудь закон, с тобою за компанию, да еще и в твоих интересах! – сказала она. - Но мне кажется, ты сейчас говоришь мне что-то… вовсе не то!
- За то, что я наказала тебя - так скоро после вручения мне права опеки над тобою, и так вот… сурово… Судья сделал бы мне строгое внушение о нежелательности излишней строгости, но не более того! – ответила на ее выпад Старшая. – А вот то, что я тебя обняла… и ты почувствовала это странное… наслаждение, от этого самого объятия, с моей стороны… Вот за то, что я обняла тебя так вот… не вовремя… у меня есть немалый шанс быть обвиненной в растлении малолетней! Закон… а особенно моралисты, его трактующие, рассматривают то, что я сделала, как… непристойные прикосновения!
- Так-так-так… Забавно это у нас, получается! – воскликнула Лиза. – Вот можно с этого самого места, и в подробностях? А лучше… Давай-ка отыграем это все в лицах, для наглядности!
И вовсе не ожидая ответа со стороны адресата своих замечаний, она повернулась к ней левым своим боком, а после этого сделала короткий подшаг в сторону своей Старшей.
- Элли, давай разыграем еще один… небольшой спектакль! Ну… для наглядности!
Так заявила ее девочка – между прочим, вовсе еще не одетая, хотя и не испытывающая по этому поводу ни малейшего стыда! Она не столько предложила, сколько потребовала - не только интонацией, но и поведением своим! Однако предполагаемая соучастница ее условно театральных экзерсисов, никаких возражений по этому поводу вовсе даже не высказала. А значит… по умолчанию согласилась сыграть определенную ей роль. Просто, чтобы понять, к чему ведет свои намеки ее воспитанница.
- Итак, представь себе… Только представь – так, на секундочку! – что я тебе… нахамила! Ну, так, к примеру, условно и без подробностей! – обозначила вводную антрепренер заявленного действа. – И ты решила меня… Нет, не выпороть. Просто шлепнуть. Давай! Сделай это… сейчас!
Она даже подмигнула ей. И тогда… молодая женщина исполнила это ее, то ли пожелание, то ли распоряжение – охотно и даже с удовольствием! Эллона шлепнула дерзкую девчонку, обозначив требуемое… возможно, даже чуточку жестче, чем это ожидалось со стороны ее воспитанницы! Ну, судя по удивленному и вполне искреннему «Ой!»
- Добавить? – деловитым тоном осведомилась Элли.
- Да нет… пожалуй. И без того получилось, довольно… чувствительно!
Лиза оглянулась на нее, в смущении улыбнулась и добавила:
- Прости, я, кажется, тебя рассердила?
- Да так, самую малость! – согласилась Эллона. – Извини, я была неправа. Пожалуйста, не обижайся на меня!
Молодая женщина снова потянулась к ней и в этот раз уже мягко погладила девочку там, снизу и сзади. И тут же сама смутилась.
- Ты объяснишь мне смысл нашего с тобою… спектакля? – спросила Эллона. – Иначе… Я опять накосячу… Снова ошибусь и обижу тебя!
- Вообще-то, я вовсе на тебя не обиделась! – улыбка Лизы стала не столько смущенной, сколько многозначительной. – Но ты… Ты просто читаешь мои мысли!
- Прости… - окончательно смутилась Элли.
Она убрала свои руки… оттуда И, выпрямившись, замерла в ожидании очередной просьбы своей воспитанницы.
- Прекрасно! Тогда мы переходим к следующей части! – провозгласила девочка. – Теперь, представь себе, что ты, внезапно, решила, что наказание вышло чересчур уж суровым. И теперь ты… хочешь смягчить мои страдания! Пожалуйста, Элли, пожертвуй капельку этого самого… русского эликсира на то, чтобы смазать мне там… снизу!
- Хорошо!
Элли кивнула в знак согласия. Она снова развинтила-открыла тот самый тюбик, выдавила капельку прозрачного геля на указательный палец левой руки. Затем, завернув пробку-крышечку обратно, молодая женщина аккуратно размазала ее по пальцам правой руки и далее… Она снова нанесла эту самую лечебную мазь на покрасневшую кожу своей воспитанницы – там, снизу и сзади. Похлопала-размазала ее и коротким движением пальцев – в стиле арпеджио! – сыграла отбой этого самого лечебного действия.
Лиза в ответ рассмеялась, а затем снова-сызнова повернулась к своей Старшей лицом – развернувшись на коленях влево и даже придвинувшись к ней поближе. И далее, она продолжила - выдав словесное обозначение некоторых проблемных моментов этой странной постановки. На этот раз, обозначив смысл своей позиции в несколько вопросительном ключе.
- Элли, то, что ты меня шлепнула… Это законно? – спросила она.
- Вполне! – ответила ее Старшая. – Другое дело, имеет ли это… воспитательное действие болевого рода хоть какой-нибудь смысл? Целесообразно ли именно оно, а не что-то более мягкое, по сути, и стилю воздействия? Допустимо ли с точки зрения… Ну, для сохранения между нами доверительных и добрых отношений – так, к примеру?
- Допустимо, - кивнула девочка, обозначив лицом своим самое серьезное выражение. – Знаешь… Я согласна с тем, что ты имеешь право наказывать меня так, как ты посчитаешь нужным. И лечить меня… тоже!
Сказав это, Лиза улыбнулась.
Элли кивнула ей в ответ, принимая это ее разрешение.
- К вопросу о лечении, - продолжила Лиза. – То, что ты посмела тронуть меня там, сзади… Ну, когда смазывала меня этой самой, «русской» мазью… Это тоже было… законно?
- И это тоже законно, - подтвердила ее Старшая. – Я обязана принимать меры к тому, чтобы… защитить твое здоровье. И, причиняя тебе боль, я обязана воздерживаться от нанесения повреждений твоей коже – тех, которые будут заметны несколько дней.
- Ну, а если же, к утру, там… все будет все еще видно? – поинтересовалась Лиза.
- Тогда… Ты вправе пожаловаться на меня в полицию, - ответила Элли. – И тогда, наш общий друг Дик Шелтон, объявит мне устный выговор. За неумение общаться с тобой.
- Элли, я ведь не стану жаловаться на тебя! – заметила девочка. – Я тебя люблю, и я полностью тебе доверяю!
- Лиза… То средство, что я применила, оно обязательно поможет! – заявила Элли.
Однако девочка на эти самые слова просто махнула рукой – кстати, в буквальном смысле этих самых слов, дескать, это все не суть, как важно! Типа, ее в этот раз интересует нечто вовсе другое!
- Элли… Ты признаешь, что прикосновения твои ко мне, во время лечения, вовсе не нарушили закона? – спросила она.
- Не нарушили, - согласилась ее взрослая собеседница.
- А то, что ты коснулась меня… между шлепком и лечением?
А вот этот вопрос прозвучал несколько… провокационно. Можно даже сказать, весьма и весьма!
Во всяком случае, Элли занервничала – это было очень заметно! Она, смутившись, опустила глаза и продолжила, только обозначив некую паузу в своей речи.
- А вот это… более чем спорно! – ответила молодая женщина на ее выпад. – Наверное… Я все-таки перешла грань допустимого!
- И… какой же закон ты при этом нарушила? – скептически поинтересовалась девочка.
- Тот… который защищает тебя от злоупотреблений именно такого рода! – услышала она в ответ. – На самом деле… Это не один какой-то закон, а целая… серия законов штата Мэн, карающих за аморальное поведение и воспрещающих лицам, обвиненным в таком преступлении, брать под свою опеку несовершеннолетних! С этим списком меня, вкратце, ознакомил судья, когда назначил твои опекуном - там есть еще несколько законов, принятых «федералами», в Вашингтоне! [В Штатах законы регионального уровня часто имеют большее значение, чем федеральные. Специфика! - прим. Автора] В общем, если ты на меня пожалуешься, мне тут же устроят «веселую жизнь», с полным поражением в правах!
- То есть… Если я на тебя пожалуюсь, то меня сразу же вернут туда? Обратно в приют?
Лиза смотрела на нее странным взглядом.
- Ну… Между прочим, это вовсе даже не обязательно! – услышала она от своей Старшей. – Скорее всего, тебе просто подберут… новую семью. Приемную… Приемных родителей со всеми положительными характеристиками, благонравных и достойных. Которые возьмут на себя труды и заботы, по твоему воспитанию… вместо меня.
- И при этом, общаться именно с тобою мне категорически запретят, - закончила ее мысль Лиза.
- Даже если меня оставят на свободе, я потеряю право воспитывать подопечных, - подтвердила Элли. – И это еще очень мягкий вариант!
- Ну что же… Спасибо тебе за предупреждение! – как-то серьезно отозвалась девочка.
Потом она как-то укоризненно покачала головою и добавила:
- Ты что же это, всерьез считаешь меня такой дурой? Будто я сама себе враг? Будто я способна на такое? Способна… предать тебя?
- Я просто сказала, что у тебя есть такое право. – пожала плечами ее Старшая. – Но я вовсе не настаиваю на том, чтобы ты им непременно воспользовалась. И потом, я просто хотела показать тебе, что мои деяния…
Элли сделала паузу, вызывая девочку на завершение своей мысли ее, Лизы, словами. Она не ошиблась.
- Твои деяния… они что, преступны? Получается что… ты, вот так вот сразу же и зачислила себя в преступницы? Вот так просто?
В ответ на заданное, Элли просто пожала плечами, молчаливо обозначив свою позицию – дескать, вот так вот все… грустно у нас с тобою подучается! Если только…
- Элли, а в чем проблема? – Лиза все больше накручивала себя такой странной для ее понимания несправедливостью мира сего. – Ты что, хочешь сказать, что этот самый… «закон» разрешает меня бить? Этот «закон» дозволяет тебе… причинять мне боль?
- Да, это так, - подтвердила Элли.
- Стало быть, прикосновение, причиняющее мне боль, твой «закон» одобряет?
- Да, - Элли кивнула ей в ответ. И поспешно добавила:
- И хотя этот закон принимала вовсе не я, мне придется встать на его защиту. И сказать, что он же дает мне право касаться твоего тела, твоей кожи, когда я лечу тебя от последствий каждого такого… наказания!
- Ай, спасибо! Благодарю за щедрость! – в сердцах воскликнула Лиза. – А то, что ты… вот просто так, погладила меня там, сзади… Не била и не лечила меня… Так ты, в понятиях твоего «закона», вот сразу же совершила, этим самым, какое-то «преступление века»!
- Лиза, ты не понимаешь! – вздохнула Элли.
- Совсем даже наоборот! Я все прекрасно понимаю! – заявила девочка. – Либо этот самый «закон» писала какая-то дрянь, из числа тупых ханжей. Либо ты меня…
Она осеклась, замолчала смущенно и закончила фразу иначе, чем хотела.
- Либо ты говоришь мне какие-то… несуразности! – сказала Лиза.
И тут же смущенно опустила очи долу.
- Говори откровенно, - потребовала ее Старшая. – Ты хотела сказать, что я тебя обманываю. Лиза, дорогая моя, поверь мне, что это не так!
- Я ведь не сказала… в точности так, - пробормотала Лиза, покраснев лицом… и не только. – Прости…
- Будь смелее! – спокойно урезонила ее Элли. – Я хочу, чтобы ты говорила мне… В точности то, что ты обо мне думаешь, на самом деле. Точно, честно и откровенно. И я хочу… Да, Лиза, я требую, чтобы ты отстаивала свою правоту, даже если это грозит тебе наказанием! Храбрость, решительность, честность – вот эти свойства характера я хочу в тебе воспитать!
- Я не боюсь наказания… от тебя, - глухо произнесла девочка. – Я не трусиха. Если бы твой любимый «закон» даже запрещал тебе меня стегать, я бы… Согласилась, что ты… и только ты имеешь на это право! Но я очень боюсь… просто обидеть тебя! Даже словами!
- Спасибо! – Элли согнала с лица своего все и всяческие признаки любой возможной улыбки. А потом, вытянув руку, принудила свою воспитанницу поднять лицо и поглядеть прямо в глаза, просто коснувшись ее, Лизы, подбородка.
- А вот сейчас, моя девочка, ты на меня крепко обиделась, - констатировала она факт. – И едва не заплакала от такой обиды – на то, что твоя любимая Элли думает о тебе… как о трусливой дряни, понятия не имеющей о чести. Ты ведь так решила, да?
- Нет… - ответила Лиза. – Я… просто все поняла.
- Что именно? – поинтересовалась Элли. – Что именно ты поняла… сейчас? Скажи, мне интересно! Пожалуйста!
Задав этот вопрос, молодая женщина обозначила некий жест примирения – обе руки, согнутые в локтях, подняла на уровень своей груди, ладони развернула кверху, приглашая свою воспитанницу сделать ответный жест.
- Ну же, Лиза, милая! – с чувством произнесла она. – Давай! Точно, честно, без страха, и вовсе не опасаясь меня обидеть!
Девочка колебалась… не более секунды. Она вложила пальцы в ладони своей Старшей и произнесла то, что боялась высказать ранее.
- Ты всегда хотела высказать своим родителям нечто… дерзкое и честное! То, что ты думаешь на самом деле. О них, о том, как они с тобою поступают… несправедливо! И ты всегда робела… перед ними. Ты была отважна, честна и открыта со всеми и каждым… Но только не с ними! И вовсе не потому, что ты боялась боли от наказания… Вовсе нет! Она, эта боль, тебе была знакома. Но ты… Просто натыкалась на некую стену отчуждения, отстранявшую тебя от них. Этой стены… Ее формально не было. Но ты ее чувствовала. И она, эта самая стена, была для тебя… Ну, совершенно непреодолима! А ведь ты хотела от них совсем немного… сверх того, что имела от них. Но ты от них ничего этого не получила. И вот теперь…
Девочка на секунду замолчала, смутившись, резкости своей – высказанной или же предполагаемой к высказыванию. А после, решившись, продолжила, глядя в глаза своей Старшей - точно, в стиле «Была – не была!»
- Теперь, - заявила она, - ты захотела, чтобы я исполнила эту твою заветную мечту! Чтобы я… надерзила той, кто старше, той, кто сильнее… Той, кто имеет «законное» право и реально может причинить в ответ сильную боль! И ты, при этом, захотела исполнить другую часть той самой мечты! Обозначить то, что недодали тебе твои мама и папа! Обозначить все это… на мне!
- И ты… исполнила эту мою мечту, - отозвалась на ее дерзость Эллона. –Такая, какой ты стоишь сейчас передо мною - голая, беззащитная и… отважная! Именно такая, какая ты есть! Говорящая мне правду и готовая принять за это наказание… от меня!
- Да! – подтвердила Лиза, дополнив словесное свое согласие кивком головы.
Слишком резким. Слишком нервным. И слишком поспешным…
- Целуй ее… мою карающую длань! – потребовала ее Старшая. – Благослови ее! Ну, если ты доверяешь мне себя, полностью и без оговорок!
Она поднесла руку к губам своей воспитанницы. Девочка нервно сглотнула, моргнула глазами, а потом… Она с растерянным и даже с виноватым выражением лица коснулась губами своими тыльной стороны ее ладони.
В ответ, молодая женщина как-то странно улыбнулась, отвела ладонь в сторону, развернула ее… Замахнулась-изготовилась для удара и дальше…
Поднесла руку к лицу своей воспитанницы и мягко погладила ее по щеке.
Весь этот краткий промежуток времени девочка твердо смотрела ей в глаза. Правда, в самом начале этого ее обманного движения, Лиза все-таки еще раз сморгнула. Однако, не более того. И только получив тот самый… тактильно исполненный сюрприз, она потупила очи долу. И снова тогда, смущенно улыбнувшись, поймала губами руку своей Старшей. А далее…
Эллона резко всплеснула руками – буквально вскинула их, в ужасе от слов, произнесенных ее воспитанницей. Девочка с удивлением оглянулась на нее. Она даже приподнялась с пола и потянулась к ней - в то же самое время, как ее Старшая обозначила телом своим нечто вроде попытки отпрянуть в сторону.
- Элли… Что с тобой? – воскликнула девочка. – Я тебя чем-то обидела?
- Нет… просто…
Эллона смутилась, вся как-то замялась… и даже отвела от нее свой взгляд – в сторону, подальше от ее наготы. Лиза поняла этот ее жест по-своему, как подтверждение своего предположения. Она вскочила-поднялась, оказавшись на коленях, и обняла молодую женщину. И тогда уже Элли не смогла отказать ей во встречном объятии, не стесняясь этого своего прикосновения, к обнаженной коже на спине девочки. И лишь только через несколько секунд продолжения этих самых тактильных извинений за кажущуюся неприязнь, она сумела отстранить свою воспитанницу и перевести общение с нею в некую вербальную плоскость.
- Лиза, - сказала Эллона, - ты помнишь, я спросила тебя… Ну, про твои месячные?
- Прекрасно помню! – буркнула Лиза. Кажется, она вознамерилась пообижаться на свою Старшую, за кажущееся охлаждение к ней, любимой. Впрочем… слегка и ненадолго .
- Так вот… Я это сказала вовсе неспроста, - продолжила Элли.
Она прервала свою речь и мягко погладила пальцами девочку по плечам - провела по внешней стороне рук, далее, в стороны-и-вниз, ласково. Потом снова возложила пальцы свои ей на плечи и очередным аккуратным ласковым пожатием вернула улыбку на лицо своей воспитанницы.
- Так-то лучше! – отозвалась девочка на этот жест. – А то, вздумала еще… обижаться!
- Я не обиделась. Я огорчилась, - отозвалась на этот пассаж ее Старшая.
- Почему? – требовательно спросила Лиза. – Чем я успела тебя огорчить? Ну… за эти три минуты? И причем здесь то, что ты называешь словом «менархе»?
- Ты испытала очень… приятный спазм, - Эллона произносила эти слова все еще немного смущенно, но при этом она говорила именно то, что было необходимо высказать – причем, говорила все увереннее! – Помнишь, когда я тебя обнимала и прижала тебя там… снизу?
- Да, испытала, - Лиза кивнула головою, в точности подтверждая все сказанное. – Но… разве это как-то могло тебя обидеть? Тем более, сейчас?
- Не должно было, но… - Эллона смущенно замолчала, а потом, решившись, задала ей вопрос:
- Лиза, я ведь могу говорить с тобой серьезно? Ну… совсем-совсем серьезно?
- Конечно! – подтвердила девочка. – Мы ведь об этом уже договорились! Раве нет?
- И мы можем говорить о некоторых… неудобных вещах, которые обычно считают постыдными? Так, чтобы без утайки? Естественно, соблюдая все наши договоренности, насчет пределов общения… достигнутые нами сегодня?
Этими словами ее Старшая сразу же обозначила многозначительную оговорку. Лиза в ответ незамедлительно кивнула головою.
- Да, конечно же, - подтвердила она словесно.
- Ты ведь играла уже со своим… бутончиком?
Именно так прозвучал первый вопрос того самого… откровенного рода. С ее стороны.
- Э-э-э…
Лиза пока что вовсе даже не смутилась. Она, скорее, насторожилась, еще не очень-то понимая, о чем именно идет речь. Поэтому и ответ, с ее стороны, прозвучал… соответствующий. В смысле, именно такой, в форме междометия, весьма неопределенной тональности и смысла.
- Лиза, прошу тебя… чуточку расставь свои ноги! – последовала то ли просьба, то ли приказ. Вместо разъяснения.
Девочка молча исполнила сие требование своей Старшей, сделав какое-то подобие коротенького подшага вправо – стоя при этом на коленях.
Эллона кивнула, в знак того, что ее приказание было понято правильно, и снова распорядилась:
- Лиза, пожалуйста… коснись себя пальцем там… между ног. Снизу. Пожалуйста, без стеснения.
Крайняя фраза этого ее обращения прозвучала… более чем смутительно. Во всяком случае, девочка отреагировала на нее вполне себе явным покраснением лица своего! И все же, она исполнила приказ, в точности и буквально.
- Там… точка, которой девочки иногда… играют, - сказала Эллона. – Медики обозначают ее термином «клитор». Мы, в детстве, не знали таких… ученых слов, и называли ее… по-разному. Чаще всего, «бутончиком». Можно, я буду так ее называть… общаясь с тобой? Это тебя не обидит?
- Не обидит, нет… - Лиза смутилась и вопросительно посмотрела на нее. Дескать, а дальше-то что?
- Ты сейчас нашла… ну… бутончик?
Вопрос прозвучал… вовсе не издевательски или унизительно. Просто нейтральным тоном. Однако же Лиза все равно смутилась донельзя.
- Да… - ответила она.
Далее повисла томительная пауза, по ходу которой девочка оставалась в весьма неловкой позе, держа себя пальцами э-э-э… там. Впрочем, длилось это всего лишь несколько секунд – хотя и весьма неприятных! Убедившись, что Лиза точно обозначила-поняла требуемое, Элли коротким взмахом руки обозначила своей воспитаннице разрешение вернуться в исходное положение. Что Лиза и сделала, весьма охотно.
- Так ты уже играла с ним? – голос воспитательницы по-прежнему звучал совершенно спокойно и даже вполне доброжелательно. Вот только содержание ее вопросов и требований было, как говорится, далеко за гранью допустимого приличиями!
- Да… - Лиза кивнула головой.
Она сделала паузу, а потом, решившись, дополнила этот свой короткий ответ.
- Там, в приюте, многие девочки так… играли, - сказала она. - Сестры это, конечно же, запрещали, говорили, мол, это все блуд и… приготовления к прелюбодеянию! Но мы, понятное дело, не слушали их. И девчонки… В спальне… Да, они показали мне, где это… Сказали, что надо… гладить… Или теребить пальцами. И тогда будет… сладко и приятно.
- У тебя… получилось?
Вопрос прозвучал несколько… неожиданно. Однако девочка ответила на него. Уже почти не стесняясь своих слов о сокровенном и несколько… постыдном.
- Нет, - сказала Лиза. – В смысле, получилось, но не очень. Девчонки ахали, охали, закатывали глаза. Говорили, что… «улетают»… А мне было… только самую чуточку приятно. Но не так, чтобы очень как ой, и все такое…
- А… сегодня? – спросила Эллона. – Это было… похоже? Ведь так?
Вопрос прозвучал совершенно нескромно. Как говорится, далеко за гранью приличия. Однако его адресат только улыбнулась в ответ.
- Нет, что ты! – ответила ей Лиза. И тут же поправилась-пояснила сказанное:
- Я в том смысле, что сегодня… я «улетела» по-настоящему. Впервые в жизни! Я… даже не думала, что может быть так! Да еще после… такого!
- В этот-то и проблема, дорогая моя! – озабоченно произнесла ее Старшая. – В этом-то она самая проблема и есть!
- Да что же здесь такого… плохого, Элли? – рассмеялась в ответ девочка. – Ты, можно сказать, подсластила мне горькую пилюлю сурового наказания! Ты… как это говорят… сыграла на контрасте. Показала, что для меня ты можешь быть источником не только боли, но и наслаждения! И это… здорово!
- Ты очень точно сказала, - заметила ее Старшая, - про наслаждение. И это действительно… создает проблемы. Для нас с тобой.
- Какие? – нахмурилась девочка. – Элли, ты обещала говорить со мною, как со взрослой, то есть, серьезно! А сама предпочитаешь всякие намеки на некие обстоятельства, непонятные мне и… странные! А я… хочу услышать от тебя правду! Ты же мне обещала! Разве нет?
- Обещала и говорю! – ответила ей Эллона. – Лиза, знай, что отныне ты можешь погубить меня! Сделать так, что меня посадят в тюрьму. Причем, без малейшей надежды не то, что бы на прощение, но даже на понимание! И даже мой друг, офицер Шелтон, не спасет меня от этого! Один твой звонок судье – и у меня уже не будет ни единого шанса спастись от правосудия… которое вовсе не будет ко мне гуманно, отнюдь нет!
- Интересно… - произнесла девочка. – Однако подожди меня, послушай-ка!
Лиза отступила от нее, передвинувшись назад – по-прежнему на коленях. Оказавшись на дистанции, когда она могла бы уже положить ей руку на плечо – причем, не очень-то вытягивая ее! - девочка взглянула на свою Старшую весьма недоверчиво.
- Элли, ты же сама мне сказала, что мировой судья разрешил тебе меня наказывать! Мы с тобой торжественно соорудили «предупредительный уголок» для меня - там, в твоем кабинете! Развешали там на крючках всякое-разное-стегательное… А теперь что, выходит, это все было… противозаконно?
Сказав это, Лиза сделала паузу, а после завершила свою мысль.
- Нет, знаешь, Элли, я вовсе не против, нарушить какой-нибудь закон, с тобою за компанию, да еще и в твоих интересах! – сказала она. - Но мне кажется, ты сейчас говоришь мне что-то… вовсе не то!
- За то, что я наказала тебя - так скоро после вручения мне права опеки над тобою, и так вот… сурово… Судья сделал бы мне строгое внушение о нежелательности излишней строгости, но не более того! – ответила на ее выпад Старшая. – А вот то, что я тебя обняла… и ты почувствовала это странное… наслаждение, от этого самого объятия, с моей стороны… Вот за то, что я обняла тебя так вот… не вовремя… у меня есть немалый шанс быть обвиненной в растлении малолетней! Закон… а особенно моралисты, его трактующие, рассматривают то, что я сделала, как… непристойные прикосновения!
- Так-так-так… Забавно это у нас, получается! – воскликнула Лиза. – Вот можно с этого самого места, и в подробностях? А лучше… Давай-ка отыграем это все в лицах, для наглядности!
И вовсе не ожидая ответа со стороны адресата своих замечаний, она повернулась к ней левым своим боком, а после этого сделала короткий подшаг в сторону своей Старшей.
- Элли, давай разыграем еще один… небольшой спектакль! Ну… для наглядности!
Так заявила ее девочка – между прочим, вовсе еще не одетая, хотя и не испытывающая по этому поводу ни малейшего стыда! Она не столько предложила, сколько потребовала - не только интонацией, но и поведением своим! Однако предполагаемая соучастница ее условно театральных экзерсисов, никаких возражений по этому поводу вовсе даже не высказала. А значит… по умолчанию согласилась сыграть определенную ей роль. Просто, чтобы понять, к чему ведет свои намеки ее воспитанница.
- Итак, представь себе… Только представь – так, на секундочку! – что я тебе… нахамила! Ну, так, к примеру, условно и без подробностей! – обозначила вводную антрепренер заявленного действа. – И ты решила меня… Нет, не выпороть. Просто шлепнуть. Давай! Сделай это… сейчас!
Она даже подмигнула ей. И тогда… молодая женщина исполнила это ее, то ли пожелание, то ли распоряжение – охотно и даже с удовольствием! Эллона шлепнула дерзкую девчонку, обозначив требуемое… возможно, даже чуточку жестче, чем это ожидалось со стороны ее воспитанницы! Ну, судя по удивленному и вполне искреннему «Ой!»
- Добавить? – деловитым тоном осведомилась Элли.
- Да нет… пожалуй. И без того получилось, довольно… чувствительно!
Лиза оглянулась на нее, в смущении улыбнулась и добавила:
- Прости, я, кажется, тебя рассердила?
- Да так, самую малость! – согласилась Эллона. – Извини, я была неправа. Пожалуйста, не обижайся на меня!
Молодая женщина снова потянулась к ней и в этот раз уже мягко погладила девочку там, снизу и сзади. И тут же сама смутилась.
- Ты объяснишь мне смысл нашего с тобою… спектакля? – спросила Эллона. – Иначе… Я опять накосячу… Снова ошибусь и обижу тебя!
- Вообще-то, я вовсе на тебя не обиделась! – улыбка Лизы стала не столько смущенной, сколько многозначительной. – Но ты… Ты просто читаешь мои мысли!
- Прости… - окончательно смутилась Элли.
Она убрала свои руки… оттуда И, выпрямившись, замерла в ожидании очередной просьбы своей воспитанницы.
- Прекрасно! Тогда мы переходим к следующей части! – провозгласила девочка. – Теперь, представь себе, что ты, внезапно, решила, что наказание вышло чересчур уж суровым. И теперь ты… хочешь смягчить мои страдания! Пожалуйста, Элли, пожертвуй капельку этого самого… русского эликсира на то, чтобы смазать мне там… снизу!
- Хорошо!
Элли кивнула в знак согласия. Она снова развинтила-открыла тот самый тюбик, выдавила капельку прозрачного геля на указательный палец левой руки. Затем, завернув пробку-крышечку обратно, молодая женщина аккуратно размазала ее по пальцам правой руки и далее… Она снова нанесла эту самую лечебную мазь на покрасневшую кожу своей воспитанницы – там, снизу и сзади. Похлопала-размазала ее и коротким движением пальцев – в стиле арпеджио! – сыграла отбой этого самого лечебного действия.
Лиза в ответ рассмеялась, а затем снова-сызнова повернулась к своей Старшей лицом – развернувшись на коленях влево и даже придвинувшись к ней поближе. И далее, она продолжила - выдав словесное обозначение некоторых проблемных моментов этой странной постановки. На этот раз, обозначив смысл своей позиции в несколько вопросительном ключе.
- Элли, то, что ты меня шлепнула… Это законно? – спросила она.
- Вполне! – ответила ее Старшая. – Другое дело, имеет ли это… воспитательное действие болевого рода хоть какой-нибудь смысл? Целесообразно ли именно оно, а не что-то более мягкое, по сути, и стилю воздействия? Допустимо ли с точки зрения… Ну, для сохранения между нами доверительных и добрых отношений – так, к примеру?
- Допустимо, - кивнула девочка, обозначив лицом своим самое серьезное выражение. – Знаешь… Я согласна с тем, что ты имеешь право наказывать меня так, как ты посчитаешь нужным. И лечить меня… тоже!
Сказав это, Лиза улыбнулась.
Элли кивнула ей в ответ, принимая это ее разрешение.
- К вопросу о лечении, - продолжила Лиза. – То, что ты посмела тронуть меня там, сзади… Ну, когда смазывала меня этой самой, «русской» мазью… Это тоже было… законно?
- И это тоже законно, - подтвердила ее Старшая. – Я обязана принимать меры к тому, чтобы… защитить твое здоровье. И, причиняя тебе боль, я обязана воздерживаться от нанесения повреждений твоей коже – тех, которые будут заметны несколько дней.
- Ну, а если же, к утру, там… все будет все еще видно? – поинтересовалась Лиза.
- Тогда… Ты вправе пожаловаться на меня в полицию, - ответила Элли. – И тогда, наш общий друг Дик Шелтон, объявит мне устный выговор. За неумение общаться с тобой.
- Элли, я ведь не стану жаловаться на тебя! – заметила девочка. – Я тебя люблю, и я полностью тебе доверяю!
- Лиза… То средство, что я применила, оно обязательно поможет! – заявила Элли.
Однако девочка на эти самые слова просто махнула рукой – кстати, в буквальном смысле этих самых слов, дескать, это все не суть, как важно! Типа, ее в этот раз интересует нечто вовсе другое!
- Элли… Ты признаешь, что прикосновения твои ко мне, во время лечения, вовсе не нарушили закона? – спросила она.
- Не нарушили, - согласилась ее взрослая собеседница.
- А то, что ты коснулась меня… между шлепком и лечением?
А вот этот вопрос прозвучал несколько… провокационно. Можно даже сказать, весьма и весьма!
Во всяком случае, Элли занервничала – это было очень заметно! Она, смутившись, опустила глаза и продолжила, только обозначив некую паузу в своей речи.
- А вот это… более чем спорно! – ответила молодая женщина на ее выпад. – Наверное… Я все-таки перешла грань допустимого!
- И… какой же закон ты при этом нарушила? – скептически поинтересовалась девочка.
- Тот… который защищает тебя от злоупотреблений именно такого рода! – услышала она в ответ. – На самом деле… Это не один какой-то закон, а целая… серия законов штата Мэн, карающих за аморальное поведение и воспрещающих лицам, обвиненным в таком преступлении, брать под свою опеку несовершеннолетних! С этим списком меня, вкратце, ознакомил судья, когда назначил твои опекуном - там есть еще несколько законов, принятых «федералами», в Вашингтоне! [В Штатах законы регионального уровня часто имеют большее значение, чем федеральные. Специфика! - прим. Автора] В общем, если ты на меня пожалуешься, мне тут же устроят «веселую жизнь», с полным поражением в правах!
- То есть… Если я на тебя пожалуюсь, то меня сразу же вернут туда? Обратно в приют?
Лиза смотрела на нее странным взглядом.
- Ну… Между прочим, это вовсе даже не обязательно! – услышала она от своей Старшей. – Скорее всего, тебе просто подберут… новую семью. Приемную… Приемных родителей со всеми положительными характеристиками, благонравных и достойных. Которые возьмут на себя труды и заботы, по твоему воспитанию… вместо меня.
- И при этом, общаться именно с тобою мне категорически запретят, - закончила ее мысль Лиза.
- Даже если меня оставят на свободе, я потеряю право воспитывать подопечных, - подтвердила Элли. – И это еще очень мягкий вариант!
- Ну что же… Спасибо тебе за предупреждение! – как-то серьезно отозвалась девочка.
Потом она как-то укоризненно покачала головою и добавила:
- Ты что же это, всерьез считаешь меня такой дурой? Будто я сама себе враг? Будто я способна на такое? Способна… предать тебя?
- Я просто сказала, что у тебя есть такое право. – пожала плечами ее Старшая. – Но я вовсе не настаиваю на том, чтобы ты им непременно воспользовалась. И потом, я просто хотела показать тебе, что мои деяния…
Элли сделала паузу, вызывая девочку на завершение своей мысли ее, Лизы, словами. Она не ошиблась.
- Твои деяния… они что, преступны? Получается что… ты, вот так вот сразу же и зачислила себя в преступницы? Вот так просто?
В ответ на заданное, Элли просто пожала плечами, молчаливо обозначив свою позицию – дескать, вот так вот все… грустно у нас с тобою подучается! Если только…
- Элли, а в чем проблема? – Лиза все больше накручивала себя такой странной для ее понимания несправедливостью мира сего. – Ты что, хочешь сказать, что этот самый… «закон» разрешает меня бить? Этот «закон» дозволяет тебе… причинять мне боль?
- Да, это так, - подтвердила Элли.
- Стало быть, прикосновение, причиняющее мне боль, твой «закон» одобряет?
- Да, - Элли кивнула ей в ответ. И поспешно добавила:
- И хотя этот закон принимала вовсе не я, мне придется встать на его защиту. И сказать, что он же дает мне право касаться твоего тела, твоей кожи, когда я лечу тебя от последствий каждого такого… наказания!
- Ай, спасибо! Благодарю за щедрость! – в сердцах воскликнула Лиза. – А то, что ты… вот просто так, погладила меня там, сзади… Не била и не лечила меня… Так ты, в понятиях твоего «закона», вот сразу же совершила, этим самым, какое-то «преступление века»!
- Лиза, ты не понимаешь! – вздохнула Элли.
- Совсем даже наоборот! Я все прекрасно понимаю! – заявила девочка. – Либо этот самый «закон» писала какая-то дрянь, из числа тупых ханжей. Либо ты меня…
Она осеклась, замолчала смущенно и закончила фразу иначе, чем хотела.
- Либо ты говоришь мне какие-то… несуразности! – сказала Лиза.
И тут же смущенно опустила очи долу.
- Говори откровенно, - потребовала ее Старшая. – Ты хотела сказать, что я тебя обманываю. Лиза, дорогая моя, поверь мне, что это не так!
- Я ведь не сказала… в точности так, - пробормотала Лиза, покраснев лицом… и не только. – Прости…
- Будь смелее! – спокойно урезонила ее Элли. – Я хочу, чтобы ты говорила мне… В точности то, что ты обо мне думаешь, на самом деле. Точно, честно и откровенно. И я хочу… Да, Лиза, я требую, чтобы ты отстаивала свою правоту, даже если это грозит тебе наказанием! Храбрость, решительность, честность – вот эти свойства характера я хочу в тебе воспитать!
- Я не боюсь наказания… от тебя, - глухо произнесла девочка. – Я не трусиха. Если бы твой любимый «закон» даже запрещал тебе меня стегать, я бы… Согласилась, что ты… и только ты имеешь на это право! Но я очень боюсь… просто обидеть тебя! Даже словами!
- Спасибо! – Элли согнала с лица своего все и всяческие признаки любой возможной улыбки. А потом, вытянув руку, принудила свою воспитанницу поднять лицо и поглядеть прямо в глаза, просто коснувшись ее, Лизы, подбородка.
- А вот сейчас, моя девочка, ты на меня крепко обиделась, - констатировала она факт. – И едва не заплакала от такой обиды – на то, что твоя любимая Элли думает о тебе… как о трусливой дряни, понятия не имеющей о чести. Ты ведь так решила, да?
- Нет… - ответила Лиза. – Я… просто все поняла.
- Что именно? – поинтересовалась Элли. – Что именно ты поняла… сейчас? Скажи, мне интересно! Пожалуйста!
Задав этот вопрос, молодая женщина обозначила некий жест примирения – обе руки, согнутые в локтях, подняла на уровень своей груди, ладони развернула кверху, приглашая свою воспитанницу сделать ответный жест.
- Ну же, Лиза, милая! – с чувством произнесла она. – Давай! Точно, честно, без страха, и вовсе не опасаясь меня обидеть!
Девочка колебалась… не более секунды. Она вложила пальцы в ладони своей Старшей и произнесла то, что боялась высказать ранее.
- Ты всегда хотела высказать своим родителям нечто… дерзкое и честное! То, что ты думаешь на самом деле. О них, о том, как они с тобою поступают… несправедливо! И ты всегда робела… перед ними. Ты была отважна, честна и открыта со всеми и каждым… Но только не с ними! И вовсе не потому, что ты боялась боли от наказания… Вовсе нет! Она, эта боль, тебе была знакома. Но ты… Просто натыкалась на некую стену отчуждения, отстранявшую тебя от них. Этой стены… Ее формально не было. Но ты ее чувствовала. И она, эта самая стена, была для тебя… Ну, совершенно непреодолима! А ведь ты хотела от них совсем немного… сверх того, что имела от них. Но ты от них ничего этого не получила. И вот теперь…
Девочка на секунду замолчала, смутившись, резкости своей – высказанной или же предполагаемой к высказыванию. А после, решившись, продолжила, глядя в глаза своей Старшей - точно, в стиле «Была – не была!»
- Теперь, - заявила она, - ты захотела, чтобы я исполнила эту твою заветную мечту! Чтобы я… надерзила той, кто старше, той, кто сильнее… Той, кто имеет «законное» право и реально может причинить в ответ сильную боль! И ты, при этом, захотела исполнить другую часть той самой мечты! Обозначить то, что недодали тебе твои мама и папа! Обозначить все это… на мне!
- И ты… исполнила эту мою мечту, - отозвалась на ее дерзость Эллона. –Такая, какой ты стоишь сейчас передо мною - голая, беззащитная и… отважная! Именно такая, какая ты есть! Говорящая мне правду и готовая принять за это наказание… от меня!
- Да! – подтвердила Лиза, дополнив словесное свое согласие кивком головы.
Слишком резким. Слишком нервным. И слишком поспешным…
- Целуй ее… мою карающую длань! – потребовала ее Старшая. – Благослови ее! Ну, если ты доверяешь мне себя, полностью и без оговорок!
Она поднесла руку к губам своей воспитанницы. Девочка нервно сглотнула, моргнула глазами, а потом… Она с растерянным и даже с виноватым выражением лица коснулась губами своими тыльной стороны ее ладони.
В ответ, молодая женщина как-то странно улыбнулась, отвела ладонь в сторону, развернула ее… Замахнулась-изготовилась для удара и дальше…
Поднесла руку к лицу своей воспитанницы и мягко погладила ее по щеке.
Весь этот краткий промежуток времени девочка твердо смотрела ей в глаза. Правда, в самом начале этого ее обманного движения, Лиза все-таки еще раз сморгнула. Однако, не более того. И только получив тот самый… тактильно исполненный сюрприз, она потупила очи долу. И снова тогда, смущенно улыбнувшись, поймала губами руку своей Старшей. А далее…
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Посторонний. Беглянка
19.
Элли подхватила-потянула ее за руки, оттащила к дивану. Там молодая женщина уселась, все так же на полу – оперлась спиной на предмет меблировки и вытянула свои ноги вперед – в смысле, в сторону камина. Девочку она усадила к себе на колени. И прижала ее к себе, боком, обняла ее, в обхват.
- Спасибо! – шепнула она ей на ушко. И коснулась его своими губами.
Лиза рассмеялась с облегчением – уже вполне себе счастливым смехом.
В ответ, Элли отстранила девочку от себя, даже приподняла и передвинула ее чуточку дальше – голым задом, чуть ли не скользом, да по своим ногам. В результате, она смогла развернуть ее к себе, почти что полностью.
- Иногда мне кажется, будто ты просто читаешь мои мысли, настолько точно ты можешь меня понимать! – заявила молодая женщина, возложив ей руки на плечи. – Ты знаешь, Лиза… Господи! Как часто я мечтала именно об этом! О том… как я говорю со своей матерью именно в таком вот тоне! И меня, при этом, не только не бьют, но ласкают… в знак одобрения моей смелости! И вот… ты сама исполнила то, что я когда-то не сумела, не смогла, не решилась… И ты дала мне шанс обыграть все это… с другой стороны!
Сказав это все, миссис Эллона Мэйбл посерьезнела своим лицом.
- Ну? И кто из нас лекарь, в большей степени? Ты или я? – поинтересовалась она.
- Ну, конечно же, ты! – подтвердила Лиза. И сразу же высказала нечто весьма неожиданное:
- Но если уж мне довелось так удачно излечить тебя… Тогда я хочу… гонорар!
- Проси! – дозволила ее Старшая.
- Не бойся! Я буду хотеть - в смысле, требовать! – по скромному! – усмехнулась Лиза. И тут же заявила:
- Элли, пожалуйста! Положи меня к себе на ножки! Ну, как бы… вдоль!
- С удовольствием! – услышала она в ответ.
После чего, молодая женщина живо развернула девочку, головой на себя – по сложной траектории, примерно на девяносто градусов по горизонтали, прямо таки снова на своих ногах, и снова на той, вернее, вокруг той самой многострадальной задней точки своей воспитанницы. В результате такого… неоднозначно вращательного движения, девочка оказалась в том самом забавном положении, которого она своей просьбой и добивалась. А именно, ногами, попой и спиною на ногах своей Старшей. По этому поводу, Лиза высказала несколько звуков: удивленное «Ой!» и еще неопределенное «Хм…». Первое было произнесено, явно по поводу растревоженной кожи… ну, там, на нижних-мягких. А второе – по поводу общих своих ощущений при попытке устраиваться… вот так вот, странно. Потом она… Сместилась всем своим телом еще несколько… вниз. Ну, в смысле, вперед. Да-да, снова по ногам молодой женщины, в сторону ее, Эллоны, щиколоток.
Далее… Лиза возлегла навзничь, аккуратно пристроившись головой своей на самой верхней части бедер своей Старшей.
- Все-таки… Нет, не то! - критически оценила она удобство такой позиции – в смысле, именно это свое возлежание сверху, и на ее ногах. – Наверное, я с тех пор сильно выросла! Теперь это все уже ощущается… как-то иначе, по другому!
- Ты хочешь сказать, что когда-то… твоя мама укладывала тебя именно так? – уточнила Элли.
- Ага! – подтвердила Лиза. – Вот только тогда я была ростом… поменьше. В смысле, гораздо меньше, чем сейчас!
- Да, сейчас ты уже почти взрослая! – согласилась с нею Элли. – У тебя уже грудь… понемногу растет. И своим телом ты…
Она недоговорила и просто вздохнула. Потом погладила свою девочку по щекам – обеими руками, причем, самыми кончиками пальцев!
Лиза улыбнулась какой-то особой… удовлетворенной улыбкой.
- Элли… - сказала девочка, устроившаяся на ногах своей Старшей в таком вот… занятном стиле. - Это неважно, что я выросла и лежать теперь, вот так вот, на ногах у тебя… На ногах у той, кого я люблю… Да, Элли, я понимаю, что это уже несколько неуместно! Но ты сейчас… гладишь меня точно так, как это делала моя мама! И ты… не представляешь себе, - добавила она, - как это здорово!
- Лиза, девочка моя…
Элли смутилась и снова вздохнула.
- Прости, что я не такая! – произнесла она через несколько секунд такого… возлежания на ней обнаженной воспитанницы.
- Да… ты другая! – подтвердила Лиза. – Но ведь я и люблю тебя совсем не так, как мою маму! А вовсе даже по-другому! И это действительно… здорово!
- В смысле… то, что я обнимаю тебя и ласкаю? – уточнила Элли. И когда ее воспитанница зажмурила свои глаза в знак согласия, добавила значимое:
- Между прочим… всего несколько минут тому назад я избила тебя. Давай уж назовем вещи своими именами. Прости… Я знаю, что твоя мама… Она ничего подобного себе никогда бы не позволила!
- Я… сама вручила тебе розги, - услышала она в ответ на сие самообвиняющее заявление. – Еще до того, как узнала, что судья дал тебе такое право, стегать меня за провинности. Это был… мой выбор! Так решила я, а вовсе не этот твой… «закон»!
Девочка сделала паузу, поглядела на свою Старшую - снизу вверх, как бы наоборот, но очень внимательно… И на этот раз совершенно без улыбки.
- Я доверила тебе себя, - продолжила она. – Доверила твоей строгости и твоему милосердию! И я ни о чем не жалею! Понимаешь?
- А ты… не думаешь, что я сегодня, сейчас… просто злоупотребляю своими правами? – скептически заметила Элли. – Прости, моя девочка, но мне кажется, что ты сейчас просто необъективна. И ты прощаешь меня… только из-за своей искренней любви и привязанности ко мне! Или благодарности ко мне, за избавление… от всей сомнительной прелести обитания в приюте!
- Да, я тебя люблю! – подтвердила ее воспитанница. – Да, я тебе благодарна. А почему бы и нет? Ну, что в этом такого… плохого, а? Нет, скажи мне, Элли!
- Я… не имею права пользоваться твоей благодарностью! - миссис Эллона Мэйбл начала было оправдываться, однако девочка снова проявила свою дерзость и позволила себе ее перебить.
- Элли, ты что же это, совсем ничего не понимаешь? – она почти что возмутилась этой ее попыткой. – Я… Да я целых три года провела в этой… гадости! Да, меня там били только один раз. Тогда, в тот самый сочельник, перед Рождеством, в прошлом году! После чего я оттуда и сбежала! Но до этого дня… Господи! Как же меня задрала эта унылая жуть! Вся эта серость существования в грязном и тесном мирке этих… дрянных святош!
Лиза сделала короткую паузу, вздохнула почти навзрыд. Закрыла глаза, откинувшись головою на тело своей Старшей и продолжила – вот так вот странно, не открывая глаз, обращаясь к адресату своей речи почти что изнутри самое себя.
- Элли! – воскликнула она. – Да эти три года… Они были просто вычеркнуты из моей жизни! Я жить, по настоящему, снова начала только… После того, как ты меня взяла к себе! Да и то… не сразу! Я почувствовала себя живой только… когда мы объяснились с тобою - там, у тебя в кабинете… Ну, после очередного моего… побега! Ну, а свободной я себя ощутила… только сейчас!
На этом месте своего монолога, Лиза открыла глаза и улыбнулась своей Старшей, глядя на нее из этой странной позиции - снизу вверх и, так сказать… наоборот, и в полной мере!
- Элли! Я… счастлива тем, что у меня теперь есть дом! И есть ты! И я рада тому, что ты занимаешься здесь… только мной, уже который день подряд! И я так рада делать все, что ты скажешь! Обычные домашние дела – подмести пол, почистить картошку… да легко!
Так сказала девочка, доверчиво возлегшая на ее ногах… Улыбнувшаяся доверительно и радостно. Улыбнувшаяся лично ей. И никому другому больше.
- Ну… а как насчет того, что в комплект внимания… с моей стороны… включены болевые эффекты? – скептически осведомилась женщина, ставшая адресатом этой самой любви, доверия и искренности… воистину детской! – Как нам быть с этим?
- А это… нормально! – последовал странный ответ снизу.
Девочка как-то почти легкомысленно улыбнулась, глядя на нее – все еще снизу вверх и, слегка, наоборот - в смысле, наблюдая свою Старшую в несколько… перевернутом виде.
- Меня теперь воспитываешь именно ты! – заявила она. – И ты… Должна была получить в свои руки ту самую Власть… что имели над тобою твои мать и отец! Ты ведь… сама это все поняла, помнишь?
- Помню…
Миссис Эллона Мэйбл окончательно смутилась. И добавила, чисто от себя:
- Прости…
- Кстати, к вопросу о прощении, - продолжила Лиза. – Я, между прочим, его от тебя так и не получила! Ты как на это смотришь? В смысле, когда ты меня, все-таки… простишь?
Крайнее слово было выделено укоризненным тоном голоса. При этом, лицо миссис Эллоны Мэйбл залилось краской.
- Сейчас… наверное! – отозвалась она на это недвусмысленное требование. – Ну… Если ты уже належалась… на мне. В смысле, на моих ногах! – внесла она незамедлительно уточнение обстоятельств места действия.
- Разумеется, нет! - фыркнула Лиза. – Я три года… Три этих долбаных года не могла себе позволить… такого! Но, ради твоего прощения я, конечно же, поднимусь!
Она изящно соскользнула в сторону – там снова встала на колени перед своей Старшей – все еще сидевшей, опершись спиною на диван. И заявила она нечто… весьма неожиданное!
- Я желаю бороться за мои права! – заявила девочка. – Желаю иметь все то, что причитается обычной девчонке… в этих краях! Да! Мне так хочется! Именно так и никак иначе!
- Я… обещаю дать тебе больше! – отозвалась на это требование миссис Эллона Мэйбл. – Все, что смогу! Все, что в детстве мне недодали – в части любви, объятий и нежности! И все другое! Все то, что будет в моих силах!
- Я так полагаю… розги в комплекте?- улыбнулась ей девочка. – Прямо пропорционально тем самым… нежностям?
- Да, - подтвердила ее Старшая. И тут же, спохватившись, сделала оговорку, ключевую и значимую:
- Но если ты против… Если ты боишься такого сурового проявления моей любви, мы ограничим их применение! Ну… например, будем использовать такое наказание исключительно через решение Консилиума!
- Не-а! – отозвалась ее воспитанница. – Я… жадная! Я хочу… все! И только от тебя одной! Да! Я же сказала, что доверяю тебе – полностью и во всем! И заметь, ты уже объявила мне сегодня кучу послаблений, из-за которых твое право меня наказывать становится более чем сомнительным! Элли, а ты точно не боишься, что я совсем отобьюсь от рук и сяду тебе на голову?
- Не боюсь! – ответила Эллона. – Просто… Я тоже тебе доверяю!
- Ну… тогда я постараюсь тебя не слишком разочаровать! – произнесла Лиза. – И попробую вести себя прилично!
Высказав такое обещание, девочка поднялась на ноги, повернулась лицом к своей Старшей и протянула ей свою руку. Элли улыбнулась ей в ответ и тоже поднялась, воспользовавшись этой ее символической помощью.
Естественно, в конце-завершении этого самого движения ее любимая озорница снова напросилась на обнимашки. В ходе которых и услышала ожидаемую ею фразу: «Я прощаю тебя, моя девочка!» Фразу сакраментальную, ожидаемую и, безусловно, ей необходимую.
Ну и, разумеется, она ответила своей Старшей фразой в таком же стиле: «И я тебя тоже прощаю, моя Элли!» Произнеся эту самую фразу, Лиза исполнила сигнатуру своего волеизъявления – поцеловала свою Старшую в плечо. Элли ответила ей поцелуем в щечку. При этом, ее правая рука непроизвольно скользнула по телу девочки, сзади-и-вниз. В смысле, туда… задев, так сказать, «запретные области» в верхней их части.
И… снова она смутилась откровенным и довольным мурчанием своей воспитанницы.
Надо сказать, что Лиза заметила эту ее реакцию и, судя по всему, решила окончательно расставить все точки над «i» - причем, непременно в свою пользу!
- Ну? Что не так? – осведомилась она, отстранившись от Эллоны, почти оттолкнув ее - и даже сделав шаг назад. – Опять… «непристойные прикосновения»? Да что же в них такого… принципиально дурного? Меня вот, например, они и вовсе не смущают. Напротив, они мне очень приятны… Хотя и вовсе не так «улетно», как тогда! Но… Я же знаю, почему все так получилось… тогда! Хотя и не прочь была бы повторить тот самый… занятный опыт! Но я по-прежнему не вижу в этих твоих прикосновениях ничего предосудительного! И хватит об этом спорить, моя дорогая Элли!
- Лиза, пойми, возможно у тебя скоро случится менархе… - начала Эллона, но девочка совершенно бесцеремонно - и даже грубо! – прервала ее очередные объяснения, причем в тоне откровенного своего и искреннего возмущения.
- Элли, меня уже задолбало это слово! Что с того, если у меня и впрямь начнется это самое… кровотечение… там! Когда-нибудь оно все равно случится, этого не избежать! Будет… ну, значит будет! Я не боюсь! Ты ведь, если надо, мне поможешь! Ведь так?
- Конечно же помогу! Но вопрос не в этом! – отозвалась Элли. – Просто ты никак не желаешь выслушать меня до конца. Впрочем, и я тоже… Когда я пытаюсь тебе объяснять «про это», я становлюсь на удивление косноязычной. Прости…
- Хорошо, Элли!
Лиза подняла руки в жесте демонстративного извинения. Слишком резко, чтобы это ее движение можно было бы считать достаточно искренним.
- Я признаю, - заявила она, - что была неправа. Что я резка, недостаточно сдержанна и совершенно не даю себе труда подумать о том, где и когда мне следует притормозить на поворотах. Ты… шлепнешь меня? Ну, за грубость?
- Не вижу в этом никакой необходимости, - ответила Элли. – Особенно, если ты все-таки дашь мне хотя бы один шанс собраться с мыслями и все тебе объяснить!
Лиза кивнула – обозначив отсутствием слов свое полное согласие с высказанным замечанием. Миссис Эллона Мэйбл тут же воспользовалась этой своей крошечной победой – шансом получить толику внимания со стороны девочки – и упрочила завоеванные позиции, положив руки на плечи своей воспитанницы. Девочка снова кивнула ей в ответ, в знак того, что она полностью удовлетворена этим покровительственным тактильным вниманием со стороны своей Старшей, тем самым подтвердив готовность слушать. Что ж, как говорится, уже хлеб! В смысле, возможность – не исключено, что единственная и неповторимая! - довести нечто значимое не только до ушей адресата, но и до уровня интеллектуального понимания. А желательно еще до осознания и принятия оного.
- Близость менархе означает небывалое до этого напряжение твоего организма, - сказала миссис Эллона Мэйбл. – Гормональный взрыв и… неадекватное восприятие внешних раздражителей. И болевых, и приятных для тела. В эти годы, когда ты из девочки превращаешься в девушку – личность с иными физическими кондициями и потребностями! – твоя чувственность… в смысле, восприятие тобою ощущений, то, что ты оцениваешь их как приятные или же вовсе неприятные, желанные и неприемлемые… Так вот, все это может сместиться… совершенно непредсказуемым образом! И от того, как и что на тебя подействует именно в это самое время, зависит твое ощущение интимных сторон обыденной жизни.
- Ну… я, в общем-то, в курсе всего такого! – кивнула Лиза. - Я же говорила тебе, что сестра Сильвия нас когда-то уже просвещала… насчет опасностей игр с этим… как ты называешь, «бутончиком». А также, с «бутончиками» друг у друга. Ты что, тоже хочешь сейчас… запретить мне такой интимный момент?
- Лиза, ты меня знаешь. Я вовсе не ханжа, - заметила ее Старшая, – хотя и стараюсь держаться Правил Католической Веры. Не всегда успешно, но кто уж из нас нынче совсем без греха… Однако же, как медик я считаю, что девочка вправе… исследовать свое собственное тело. Узнавать его сильные стороны и его слабости… В том числе и те аспекты, которые связаны с интимной стороной нашей жизни! И я прекрасно понимаю, что запрет на игры такого рода приведет… Ну, как минимум, к неискренности и лжи в умолчаниях.
Она сделала паузу и коротко пробежалась пальцами, в стиле арпеджио, по плечам своей воспитанницы – обозначая тем самым необходимость вникнуть в суть своих рассуждений. Лиза коротко кивнула головою в ответ – дескать, ясно, слушаю, пытаюсь понять, можешь двигаться дальше!
- Я хочу, - продолжила Элли, - чтобы ты держала меня в курсе твоих… интимных моментов. Нет-нет! – добавила она поспешно. - Я вовсе не требую, чтобы ты каждый раз сообщала мне о том, что позволила себе такие… игры! И уж тем более, я не прошу тебя исповедоваться в этом, как в неких грехах! Но я очень тебя прошу, если что-то будет беспокоить – ты, пожалуйста, обратись ко мне немедленно! Расскажи, что именно ты делала… что из этого получилось и при каких обстоятельствах это все происходило с тобой – все как есть и без утайки. И не стыдись! Нет в таком разговоре ничего постыдного! Я помогу тебе! Клянусь!
- Элли, я… рада твоей тактичности! – улыбнулась Лиза. – Но… если все обстоит именно так, то… Что же тебя так беспокоит, а?
- Беспокоит меня именно то, что ты… отреагировала на мои прикосновения тем самым… спазмом, - ответила ее Старшая. – Ты знаешь, Лиза… Такого со мною никогда не бывало… ну, по понятным причинам! Но я об этом читала много позднее, когда училась – в статьях по клиническим аспектам психических патологий… именно такого, интимного рода. Ты знаешь, медикам известно такое искажение интимного восприятия, называемое по-латыни алголагния… Нечто подобное, прости, я вижу в твоем случае – это возбуждение интимной сферы чувственности в случае болевого воздействия от телесного наказания.
- Ага… это значит, что раздражение там, сзади, переходит, так сказать, снизу и вперед, - уточнила для себя Лиза. А когда ее Старшая согласно кивнула, девочка задала ей на редкость разумные и, откровенно говоря, значимые вопросы:
- Это что, так уж все очень опасно? В смысле, какое вообще это имеет отношение к моей личности? Ну, перешло оно, оттуда и сюда… и перешло! Смягчило мне болевые ощущения. Те самые, которые я получила, так сказать, эксклюзивно от твоей руки! Извини, но я вовсе не вижу здесь никаких проблем – в этом самом… приятном проявлении! Или же ты… просто замечаешь их там, где для меня они вовсе не очевидны?
- Я читала, что некоторые девочки, у которых проявилась такая связь… ну, между наказанием и наслаждением… Так вот, они, иногда, проказничали нарочно – с тем, чтобы их непременно высекли, и тем самым доставили им такое своеобразное… удовольствие! - последовал ответ ее Старшей, прозвучавший в несколько смущенном тоне.
- Да уж… Неудачно там все сложилось... для их воспитания! – усмехнулась Лиза. – Ну, хорошо, хорошо… Хочешь, я поклянусь тебе, что я вовсе не стану делать таких вот… глупостей? А если ты боишься, что я тебе совру…
Девочка усмехнулась.
- А, кстати, - заметила она, - как это все… лечится? Эта самая… алго… чего-то там!
- Вариантов здесь ровно два, - отозвалась ее Старшая. – Либо полный отказ от телесного наказания…
Она сделала паузу, и продолжила только через несколько секунд напряженного ожидания, отразившегося на лице ее девочки – искреннего и весьма нетерпеливого.
- Либо же, применение этого самого наказания самым жестоким способом, - многозначительно произнесла Элли. – Так, чтобы у особы, воспринимающей такое суровое воздействие, все свербело и чесалось, как минимум неделю – в смысле, там, сзади! Говорят, в былые времена девочек, по такому поводу, лупцевали… почти, что до бесчувствия! И даже несколько раз подряд! Им, буквально, давали понюхать соли от дурноты – с едким запахом нашатырного спирта, та еще гадость, хочу тебе сказать! Потом позволяли чуточку отдышаться… Иногда поили водой… понемножку. А потом стегали вновь – и безо всякой жалости! Жуткое дело, моя дорогая!
Крайнюю фразу миссис Эллона Мэйбл выделила таким… специфическим тоном – с намеком на немыслимый ужас всего происходящего – мол, видишь, как все сурово было… тогда?
Намек был, несомненно, понят – в точности и однозначно! О чем свидетельствовал вопрос ее воспитанницы, последовавший за ним.
- Почему бы тебе не обойтись вовсе без лекарств? – осведомилась Лиза. И сразу же добавила… даже безо всякой улыбки на лице своем:
- Может, это… и не болезнь вовсе? Много ли они знают, лично обо мне, все эти твои, психологи, психиатры и прочие… моралисты?
- Лично о тебе все они, понятное дело, никакого понятия вовсе не имеют! – согласилась Элли. – Но, видишь ли, моя дорогая… Ты, наверное, сильно удивишься, однако, мнение клинических психологов те самые моралисты, из которых формируют значительную часть судейского корпуса, до сих пор не сбрасывают со счетов!
- А ты…
Лиза вздохнула, на секунду опустила свой взгляд вниз – примерно в сторону ног своей Старшей! – и только через пару мгновений она решилась продолжить все эти свои… недозволенные речи.
- Вот ты, Элли, - сказала Лиза, - ты, лично, готова, так сказать… отринуть все их мнения? Послать их всех куда подальше? И принять, что я… все-таки нормальная? Что мне… Ну просто мне понравилось все то, что ты сделала? Это сочетание боли и… всего другого…
Девочка посмотрела на свою Старшую с грустью и даже несколько укоризненно.
- Элли, ты действительно мне откажешь… в том, что доставляет мне это удовольствие? – откровенно спросила она.
Миссис Эллона Мэйбл внимательно посмотрела на свою воспитанницу. Было ясно, как Божий День, что ее девочка уже готова смириться… В смысле, принять тот факт, что никакого смягчения боли этими… особыми действиями, впредь, для нее, уже и вовсе не предвидится. Но при этом, она считает все это совершенно несправедливым, неправильным, невзирая на некую заявленную «незаконность» ее желания.
И тогда Эллона решилась.
- Мои условия будут следующие, - заявила она. – Первое и главное: ты не будешь настаивать на подобных действиях в иных обстоятельствах. В смысле, в обычной жизни, вне только что исполненного мною, в отношении тебя, телесного наказания - последствия которого я, время от времени, буду смягчать таким… особым способом.
- Принято!
Лиза кивнула ей со всей возможной серьезностью. И замерла, в ожидании продолжения.
- Второе мое условие, - продолжила Эллона. – Ты не станешь проказничать и совершать ошибки… разного рода… В смысле, специально для того, чтобы вытерпеть от меня наказание, а после него получить… этот самый знак внимания – так желаемый тобою.
На этом самом месте она откровенно смутилась и взглянула на свою воспитанницу, почти что умоляющим взглядом – дескать, не заставляй меня произносить словами точное обозначение того самого знака внимания, о котором идет речь! Мол, ты ведь и так… сама знаешь, в точности, о чем именно идет сейчас речь у нас с тобою!
Девочка отреагировала на ее неловкое смущение несколько… неожиданно. В смысле, молча. При этом лицо ее выражало недоуменный вопрос… даже ряд таких вопросов, связанных друг с другом: «И это что… Все? В смысле, это ВСЕ твои запреты? Ну, по этому поводу?»
Эллона в ответ кивнула головой - подтверждая соображения, оставшиеся в невысказанном виде, но при этом, прекрасно понятные другой стороне их странных… переговоров о будущих… особых отношениях.
И все же…
Ее воспитанница все-таки предпочла словесно уточнить кое-что недосказанное, возможно, оставшееся в умолчаниях – некие тонкости и частные моменты того самого… особого рода.
- Элли… Ты настаиваешь именно на такой формулировке твоего запрета? В смысле… не больше и не меньше?
- Да, - подтвердила ее Старшая. И коротко пояснила суть своих требований:
- Ты не станешь целенаправленно добиваться от меня… ну… этого самого. Все. Других требований к тебе, по этому поводу, у меня нет… и не будет. Обещаю!
- Я поняла, что именно ты имеешь в виду, - Лиза произнесла это со всей принципиальной серьезностью в голосе. – И я принимаю твой запрет… в точности таким, как ты мне его сейчас установила.
Сказав это, девочка кивнула головою, в знак того, что она совершает свое волеизъявление, по обсуждаемому ими вопросу, осмысленно и в надлежащей форме. А вот потом…
Потом она рассмеялась, с явным облегчением.
- Спасибо тебе, моя дорогая, моя бесценная Элли! – воскликнула она, искренне улыбнувшись своей Старшей. – Я так тебе благодарна!
- Э-э-э… Что-то не так?
Элли заметно насторожилась.
- Да нет, все так! Все просто… замечательно! – со смехом ответила Лиза. И немедленно разъяснила ей причину этой своей внезапной радости:
- Ты сейчас запретила мне проказничать… исключительно в целях получения от тебя, в смысле, через твои руки… Ну, ты сама знаешь, чего именно! А это значит, что… Проказничать по любому другому поводу мне… совершенно не воспрещается! Вот поэтому, я и говорю тебе, спасибо! Ну, за столь щедрое дозволение с твоей стороны!
- Ну, уж нет! - миссис Эллона Мэйбл вполне искренне возмутилась по поводу этого бредового заявления. – Никакого общего разрешения на проказы я тебе в принципе не давала! И я оставляю за собою право наказывать тебя за такие глупости… и наказывать очень даже строго! Так что… ой…
Она запнулась и беспомощно взглянула на торжествующую воспитанницу – сообразив, наконец-то, как несуразно и двусмысленно прозвучала произнесенная ею формулировка столь сурового запрета!
Ну, а Лиза…
Отсмеявшись, девочка снова обняла свою Старшую – порывисто и крепко! Потом Лиза отстранилась, заглянув ей в лицо чуточку снизу, в соответствии с ее, Лизы, ростом, Нужно отметить, что при этом она обозначила на своем личике весьма и весьма лукавое выражение - с легкой примесью эдакого условного смущения своей же собственной отвагой и… наглостью! Не сказать, чтобы всерьез, но и не то, чтобы только в шутку…
- Элли, ну я же вовсе не дура! – заявила она. – И я же совсем не враг… ни самой себе, ни уж, тем более, тебе, той, кого я люблю! Элли, ну не сердись ты на меня! Ведь я же просто… пошутила! Я вовсе не собираюсь делать таких глупостей, на самом-то деле!
- Очень я на это надеюсь! – провозгласила ее Старшая.
А дальше… обозначила на лице своем внушительное и суровое выражение. А после завершения этого самого мимического спектакля-внушения, она все-таки позволила себе расслабиться – ну так, самую малость!
- Ну… наконец-то! – воскликнула Лиза.- Моя Элли… Моя любимая Элли вернулась ко мне! Спасибо!
Она снова порывисто обняла ее, прижалась к своей Старшей. И молодая женщина с наслаждением обняла ее в ответ – в знак завершения целой серии этих… несколько странных моментов их особого общения. Да и просто, было очень приятно!
Но… сей чувственный антракт-перерыв тоже подошел к концу. Пришло время очередного действия того самого спектакля, который миссис Эллона Мэйбл разыгрывала для своей воспитанницы, здесь и сейчас.
Впрочем…
Давайте скажем честно, откровенно и не стесняясь - не только для нее. И для себя тоже.
Конечно же, все это странное действо было необходимо им обеим. И сейчас двенадцатилетняя девочка, тонко чувствуя желания и намерения своей Старшей, безошибочно подыгрывала ей.
Элли иногда действительно казалось, будто воспитанница просто читает ее мысли, активно включаясь в каждый ход этой домашней антрепризы. А может быть, они просто были сейчас на одной волне, весь этот вечер… И это делало их обеих по-настоящему близкими. Во всех отношениях.
И это радовало. Обеих.
Элли, не размыкая своих объятий, мягко провела ладонью по обнаженной спине своей воспитанницы.
- Тебе как… не холодно ли, а? Не пора ли тебе… одеться? – осведомилась она, задав ей эти вопросы, тихонько и на ушко. - Что скажешь, моя милая девочка?
- Ты спохватилась куда как вовремя! – так же негромко ответила ей Лиза. – Не волнуйся, ты же обо всем позаботилась заранее. Ты загодя затопила камин и прогрела комнату, так что мне очень даже уютно. Хотя… кажется, здесь уже стало чуточку прохладнее…
Девочка повела-дернула голым плечиком и оглянулась в сторону камина.
- Уп-с… - произнесла она, несколько огорченным голосом. – А дровишки-то уже того… прогорели! Почти что до угольков! Подкинем?
- Обязательно! – немедленно отреагировала ее Старшая. – Но, разумеется, прежде мы тебя оденем так, как надо!
Она мягко хлопнула Лизу ладонью по спине и только тогда отстранила ее от себя. Потом коротким жестом распорядилась, чтобы девочка, наконец-то, проследовала к своей одежде. Той, что была положена обычной домашней девочке, согласно ее статусу законной обитательницы этого самого дома. Девочка в ответ обозначила короткий поклон и подала ей свою руку – предлагая сделать это вместе. Элли вовсе не стала пренебрегать этим ее жестом доверия - добровольным и искренним! Приняв ладонь своей воспитанницы, она прошла вместе с девочкой к тому самому столику, упомянутому нами несколько ранее.
Там действительно были разложены предметы одеяния, предназначенные для создания визуального образа «правильной» девочки – специально для одной беглянки, проходящей в этот самый вечер серию ритуалов посвящения.
Да, сегодня - вот прямо сейчас! - завершалась одна глава ее жизни. И начиналась другая. Для новой части жизненного спектакля – новый образ. И, соответственно, новая одежда, как часть его. Кстати, эта одежда Лизе была уже вполне привычна.
И вот, наконец-то, девочка, с помощью Элли, полностью облачилась в то, что молодая женщина приготовила для нее заранее, начиная от белья и до того самого домашнего платья, которое носила в детстве сама миссис Эллона Мэйбл – шерстяного, в шотландскую клетку! Элли расправила на девочке надетое. Она погладила свою воспитанницу по плечам и рукам, от шеи, в стороны и вниз… и задала вопрос, подытоживавший эту часть домашнего спектакля.
- Ты… в порядке?
Вопрос прозвучал, как призыв подтвердить, что все прошло правильно. Девочка все поняла и кивнула головой.
- В полном! – подтвердила она. – Теперь я полностью «домашняя девочка», в точности такая, как ты… как мы с тобой решили! – тут же поправилась она. И задала вполне деловой вопрос:
- И что мы будем делать… дальше?
- Ты же сама сказала, подбросим дровишек! – усмехнулась Элли. – Так что… Давай, действуй! А я посмотрю!
Лиза не заставила слишком долго себя упрашивать по этому поводу. Она шагнула к камину, взяла кочергу и несколько щепок с металлического листа-поддона, на котором лежали припасенные дрова. Потом проворно расшуровала той самой кочергой угли – сделав, так сказать, игру красных отблесков на них повеселее! – подбросила туда щепки и, когда дерево занялось, аккуратно положила сверху полешко, а чуточку позже и еще одно.
- Так сгодится? – поинтересовалась девочка у своей Старшей.
Голос ее звучал откровенной гордостью за деяния, так сказать, рук своих.
- This fine! – подтвердила обоснованность ее эмоций миссис Эллона Мэйбл. – Ты правильно сообразила, как нужно действовать… Хотя, именно этому искусству я тебя вовсе не обучала! Не так уж оно и востребовано сейчас, когда внизу, в подвале, у нас работает газовый котел, нагревающий пар для отопления всех наших комнат!
- Камин ведь здесь… просто для уюта? Ведь так? – поинтересовалась Лиза.
- Что-то вроде того, - подтвердила Элли. – Такая… приятная мелочь, добавившая нашему дому романтики… в эпоху парового отопления! Но, как ты видишь, этот самый камин вполне рабочий! Так что, он нам пригодится для того, чтобы…
На этом месте своей речи, она сделала паузу, подмигнула своей воспитаннице, тем самым явно обозначив для той необходимость самой высказать требование - предполагаемое и необходимое.
Девочка, естественно, ничуть не растерялась.
- Сжечь все это! – она указала на груду одежды, лежащей поодаль – искромсанной в лоскуты несколько ранее, причем ими совместно. – Элли… пожалуйста!
- Только… действуй аккуратно, хорошо? – отозвалась ее Старшая. И добавила, немедленно, весьма многозначительным тоном:
- Кстати, нам имеет смысл воспользоваться одной «фишкой», современной… или же не очень! Возможно, ты видела нечто подобное где-нибудь на кухне!
Подойдя к стене, где располагался выключатель – сложный, на несколько кнопок! - она нажала одну из них. Зажужжал электромотор, и сразу же дымок от дров побежал-заструился вверх, в дымоход куда как более резво, чем прежде. Соответственно, пламя в камине заиграло гораздо веселее.
- Да, так гораздо лучше! – ответила Элли на немой вопрос своей воспитанницы. И тут же пояснила:
- Это дымовая вытяжка. Усиливает тягу и… поможет нам смягчить запах паленого. Гореть будет лучше! Проверено!
- Тогда… начнем!
Лиза в одним прыжок оказалась возле той самой кучи резаной одежды. И выхватив из этой груды тряпья то, что виделось ей самым легким и горючим – белье, так и оставшееся неповрежденным! – швырнула его в огонь. Пламя тут же охватило сию свежую «пищу» и начало ее пожирать.
- Хорошо! – одобрительно кивнула головой ее Старшая. – Однако…
Шагнув туда же, миссис Эллона Мэйбл взяла крупный кусок ткани - когда-то бывший частью приютского пальто, и отрезанный от него грозным «зубастым» ножом парамедика! – прошла с ним дальше, и взяла-подхватила с полу бутылку из-под виски – в ту же руку, держа бутылку за горлышко. Отвинтила пробку, спрятала ее в карман. Переложила бутылку в уже свободную руку, изготовив сосуд из-под алкоголя к применению. Потом Элли по-хитрому спрыснула неправильной формы матерчатый предмет нынешним содержимым бутылки – весьма горючим! Ну, и после всех этих манипуляций, она зашвырнула эту рваную тряпку в разгорающийся огонь – естественно, с безопасного расстояния!
Пламя полыхнуло, ярко и с каким-то бешеным весельем. И глаза обеих участниц этого торжественного действа сияли в этот миг точно так же – отражая бешеную пляску сполохов огня, всю эту яркость и… ярость!
- А мне…
Лиза смотрела на свою Старшую с восхищением и надеждой.
- Мне можно… так? Элли… пожалуйста!
Миссис Эллона Мэйбл как-то торжественно – и торжествующе! – усмехнулась и тут же проделала необходимые манипуляции с другим таким куском материи.
- Докинешь… вот отсюда? – она выдала ей тряпку, от которой исходил изрядный запах автомобильного бензина, и сразу обозначила ногой дистанцию броска сего предмета, внезапно ставшего таким… огнеопасным. - Только точно!
- Легко! – отозвалась на это ее дозволение бывшая воспитанница Принстаунского приюта. И тут же исполнила это свое обещание, зашвырнув, с указанной позиции, излохмаченное полотнище прямо в огонь.
Пых! Ярко и со вспышкой!
Да, это все смотрелось эффектно и ярко – особенно, если глядеть на все это со стороны. И, наверняка, все это было совсем небезопасно. Но обеим участницам этого представления-мистерии, почему-то, все такое… огневое и эффектное, было совершенно необходимо!
- Класс! – воскликнула девочка.
- Совершенно с тобою согласна! – торжественно – вернее, снова торжествующе! – провозгласила ее Старшая. И уточнила:
- Ну что, продолжим?
Лиза кивнула ей в ответ, и они продолжили.
А потом… еще раз… того… этого… продолжили. И еще раз… и снова… И снова… До тех самых пор, пока последняя разлохмаченная приютская тряпка не оказалась там, где ей и было самое место – а именно, в огне. По мнению тех, кто их, эти самые тряпки, туда бросал - в порядке этакого… аутодафе.
В общем… В итоге всех этих символически значимых действий, финальная вспышка озарила комнату особенно ярким всполохом. Миссис Эллона Мэйбл вынула из кармана и завинтила пробку, обозначив тем самым завершение огневой части их общего спектакля.
Далее, молодая женщина подошла к стене и поставила бутылку примерно на то же самое место, где она стояла раньше. Потом вернулась обратно. Протянула руки свои к воспитаннице, взиравшей на нее с благоговением. И только тогда миссис Эллона Мэйбл рассмеялась – радостно и с облегчением.
- Это… все? – тихим голосом спросила ее Лиза. – Теперь я… чиста перед тобою?
- Чиста! – подтвердила ее Старшая. – Ты теперь воистину чиста. Передо мною, перед законом… Ты чиста, вне всякого сомнения, моя дорогая девочка! В отличие от меня…
- Элли! О чем это ты говоришь? – нахмурилась Лиза. – Что ты имеешь в виду?
- Пустое, моя девочка! – улыбнулась в ответ ее Старшая. – Не переживай!
- Точно? – взгляд и голос девочки звучали некоторым условным недоверием.
- Точно! – улыбнулась Элли. – Я бы даже сказала, что точнее не бывает!
Она поцеловала девочку в носик – в самый его кончик! – и девочка зажмурилась от удовольствия и… почти что сразу же успокоилась.
Просто потому, что Старшей виднее.
- Время позднее, моя дорогая! – сказала миссис Эллона Мэйбл. – Одной маленькой девочке пора умываться и… баиньки!
- Конечно, Элли! – улыбнулась Лиза.
Элли подхватила-потянула ее за руки, оттащила к дивану. Там молодая женщина уселась, все так же на полу – оперлась спиной на предмет меблировки и вытянула свои ноги вперед – в смысле, в сторону камина. Девочку она усадила к себе на колени. И прижала ее к себе, боком, обняла ее, в обхват.
- Спасибо! – шепнула она ей на ушко. И коснулась его своими губами.
Лиза рассмеялась с облегчением – уже вполне себе счастливым смехом.
В ответ, Элли отстранила девочку от себя, даже приподняла и передвинула ее чуточку дальше – голым задом, чуть ли не скользом, да по своим ногам. В результате, она смогла развернуть ее к себе, почти что полностью.
- Иногда мне кажется, будто ты просто читаешь мои мысли, настолько точно ты можешь меня понимать! – заявила молодая женщина, возложив ей руки на плечи. – Ты знаешь, Лиза… Господи! Как часто я мечтала именно об этом! О том… как я говорю со своей матерью именно в таком вот тоне! И меня, при этом, не только не бьют, но ласкают… в знак одобрения моей смелости! И вот… ты сама исполнила то, что я когда-то не сумела, не смогла, не решилась… И ты дала мне шанс обыграть все это… с другой стороны!
Сказав это все, миссис Эллона Мэйбл посерьезнела своим лицом.
- Ну? И кто из нас лекарь, в большей степени? Ты или я? – поинтересовалась она.
- Ну, конечно же, ты! – подтвердила Лиза. И сразу же высказала нечто весьма неожиданное:
- Но если уж мне довелось так удачно излечить тебя… Тогда я хочу… гонорар!
- Проси! – дозволила ее Старшая.
- Не бойся! Я буду хотеть - в смысле, требовать! – по скромному! – усмехнулась Лиза. И тут же заявила:
- Элли, пожалуйста! Положи меня к себе на ножки! Ну, как бы… вдоль!
- С удовольствием! – услышала она в ответ.
После чего, молодая женщина живо развернула девочку, головой на себя – по сложной траектории, примерно на девяносто градусов по горизонтали, прямо таки снова на своих ногах, и снова на той, вернее, вокруг той самой многострадальной задней точки своей воспитанницы. В результате такого… неоднозначно вращательного движения, девочка оказалась в том самом забавном положении, которого она своей просьбой и добивалась. А именно, ногами, попой и спиною на ногах своей Старшей. По этому поводу, Лиза высказала несколько звуков: удивленное «Ой!» и еще неопределенное «Хм…». Первое было произнесено, явно по поводу растревоженной кожи… ну, там, на нижних-мягких. А второе – по поводу общих своих ощущений при попытке устраиваться… вот так вот, странно. Потом она… Сместилась всем своим телом еще несколько… вниз. Ну, в смысле, вперед. Да-да, снова по ногам молодой женщины, в сторону ее, Эллоны, щиколоток.
Далее… Лиза возлегла навзничь, аккуратно пристроившись головой своей на самой верхней части бедер своей Старшей.
- Все-таки… Нет, не то! - критически оценила она удобство такой позиции – в смысле, именно это свое возлежание сверху, и на ее ногах. – Наверное, я с тех пор сильно выросла! Теперь это все уже ощущается… как-то иначе, по другому!
- Ты хочешь сказать, что когда-то… твоя мама укладывала тебя именно так? – уточнила Элли.
- Ага! – подтвердила Лиза. – Вот только тогда я была ростом… поменьше. В смысле, гораздо меньше, чем сейчас!
- Да, сейчас ты уже почти взрослая! – согласилась с нею Элли. – У тебя уже грудь… понемногу растет. И своим телом ты…
Она недоговорила и просто вздохнула. Потом погладила свою девочку по щекам – обеими руками, причем, самыми кончиками пальцев!
Лиза улыбнулась какой-то особой… удовлетворенной улыбкой.
- Элли… - сказала девочка, устроившаяся на ногах своей Старшей в таком вот… занятном стиле. - Это неважно, что я выросла и лежать теперь, вот так вот, на ногах у тебя… На ногах у той, кого я люблю… Да, Элли, я понимаю, что это уже несколько неуместно! Но ты сейчас… гладишь меня точно так, как это делала моя мама! И ты… не представляешь себе, - добавила она, - как это здорово!
- Лиза, девочка моя…
Элли смутилась и снова вздохнула.
- Прости, что я не такая! – произнесла она через несколько секунд такого… возлежания на ней обнаженной воспитанницы.
- Да… ты другая! – подтвердила Лиза. – Но ведь я и люблю тебя совсем не так, как мою маму! А вовсе даже по-другому! И это действительно… здорово!
- В смысле… то, что я обнимаю тебя и ласкаю? – уточнила Элли. И когда ее воспитанница зажмурила свои глаза в знак согласия, добавила значимое:
- Между прочим… всего несколько минут тому назад я избила тебя. Давай уж назовем вещи своими именами. Прости… Я знаю, что твоя мама… Она ничего подобного себе никогда бы не позволила!
- Я… сама вручила тебе розги, - услышала она в ответ на сие самообвиняющее заявление. – Еще до того, как узнала, что судья дал тебе такое право, стегать меня за провинности. Это был… мой выбор! Так решила я, а вовсе не этот твой… «закон»!
Девочка сделала паузу, поглядела на свою Старшую - снизу вверх, как бы наоборот, но очень внимательно… И на этот раз совершенно без улыбки.
- Я доверила тебе себя, - продолжила она. – Доверила твоей строгости и твоему милосердию! И я ни о чем не жалею! Понимаешь?
- А ты… не думаешь, что я сегодня, сейчас… просто злоупотребляю своими правами? – скептически заметила Элли. – Прости, моя девочка, но мне кажется, что ты сейчас просто необъективна. И ты прощаешь меня… только из-за своей искренней любви и привязанности ко мне! Или благодарности ко мне, за избавление… от всей сомнительной прелести обитания в приюте!
- Да, я тебя люблю! – подтвердила ее воспитанница. – Да, я тебе благодарна. А почему бы и нет? Ну, что в этом такого… плохого, а? Нет, скажи мне, Элли!
- Я… не имею права пользоваться твоей благодарностью! - миссис Эллона Мэйбл начала было оправдываться, однако девочка снова проявила свою дерзость и позволила себе ее перебить.
- Элли, ты что же это, совсем ничего не понимаешь? – она почти что возмутилась этой ее попыткой. – Я… Да я целых три года провела в этой… гадости! Да, меня там били только один раз. Тогда, в тот самый сочельник, перед Рождеством, в прошлом году! После чего я оттуда и сбежала! Но до этого дня… Господи! Как же меня задрала эта унылая жуть! Вся эта серость существования в грязном и тесном мирке этих… дрянных святош!
Лиза сделала короткую паузу, вздохнула почти навзрыд. Закрыла глаза, откинувшись головою на тело своей Старшей и продолжила – вот так вот странно, не открывая глаз, обращаясь к адресату своей речи почти что изнутри самое себя.
- Элли! – воскликнула она. – Да эти три года… Они были просто вычеркнуты из моей жизни! Я жить, по настоящему, снова начала только… После того, как ты меня взяла к себе! Да и то… не сразу! Я почувствовала себя живой только… когда мы объяснились с тобою - там, у тебя в кабинете… Ну, после очередного моего… побега! Ну, а свободной я себя ощутила… только сейчас!
На этом месте своего монолога, Лиза открыла глаза и улыбнулась своей Старшей, глядя на нее из этой странной позиции - снизу вверх и, так сказать… наоборот, и в полной мере!
- Элли! Я… счастлива тем, что у меня теперь есть дом! И есть ты! И я рада тому, что ты занимаешься здесь… только мной, уже который день подряд! И я так рада делать все, что ты скажешь! Обычные домашние дела – подмести пол, почистить картошку… да легко!
Так сказала девочка, доверчиво возлегшая на ее ногах… Улыбнувшаяся доверительно и радостно. Улыбнувшаяся лично ей. И никому другому больше.
- Ну… а как насчет того, что в комплект внимания… с моей стороны… включены болевые эффекты? – скептически осведомилась женщина, ставшая адресатом этой самой любви, доверия и искренности… воистину детской! – Как нам быть с этим?
- А это… нормально! – последовал странный ответ снизу.
Девочка как-то почти легкомысленно улыбнулась, глядя на нее – все еще снизу вверх и, слегка, наоборот - в смысле, наблюдая свою Старшую в несколько… перевернутом виде.
- Меня теперь воспитываешь именно ты! – заявила она. – И ты… Должна была получить в свои руки ту самую Власть… что имели над тобою твои мать и отец! Ты ведь… сама это все поняла, помнишь?
- Помню…
Миссис Эллона Мэйбл окончательно смутилась. И добавила, чисто от себя:
- Прости…
- Кстати, к вопросу о прощении, - продолжила Лиза. – Я, между прочим, его от тебя так и не получила! Ты как на это смотришь? В смысле, когда ты меня, все-таки… простишь?
Крайнее слово было выделено укоризненным тоном голоса. При этом, лицо миссис Эллоны Мэйбл залилось краской.
- Сейчас… наверное! – отозвалась она на это недвусмысленное требование. – Ну… Если ты уже належалась… на мне. В смысле, на моих ногах! – внесла она незамедлительно уточнение обстоятельств места действия.
- Разумеется, нет! - фыркнула Лиза. – Я три года… Три этих долбаных года не могла себе позволить… такого! Но, ради твоего прощения я, конечно же, поднимусь!
Она изящно соскользнула в сторону – там снова встала на колени перед своей Старшей – все еще сидевшей, опершись спиною на диван. И заявила она нечто… весьма неожиданное!
- Я желаю бороться за мои права! – заявила девочка. – Желаю иметь все то, что причитается обычной девчонке… в этих краях! Да! Мне так хочется! Именно так и никак иначе!
- Я… обещаю дать тебе больше! – отозвалась на это требование миссис Эллона Мэйбл. – Все, что смогу! Все, что в детстве мне недодали – в части любви, объятий и нежности! И все другое! Все то, что будет в моих силах!
- Я так полагаю… розги в комплекте?- улыбнулась ей девочка. – Прямо пропорционально тем самым… нежностям?
- Да, - подтвердила ее Старшая. И тут же, спохватившись, сделала оговорку, ключевую и значимую:
- Но если ты против… Если ты боишься такого сурового проявления моей любви, мы ограничим их применение! Ну… например, будем использовать такое наказание исключительно через решение Консилиума!
- Не-а! – отозвалась ее воспитанница. – Я… жадная! Я хочу… все! И только от тебя одной! Да! Я же сказала, что доверяю тебе – полностью и во всем! И заметь, ты уже объявила мне сегодня кучу послаблений, из-за которых твое право меня наказывать становится более чем сомнительным! Элли, а ты точно не боишься, что я совсем отобьюсь от рук и сяду тебе на голову?
- Не боюсь! – ответила Эллона. – Просто… Я тоже тебе доверяю!
- Ну… тогда я постараюсь тебя не слишком разочаровать! – произнесла Лиза. – И попробую вести себя прилично!
Высказав такое обещание, девочка поднялась на ноги, повернулась лицом к своей Старшей и протянула ей свою руку. Элли улыбнулась ей в ответ и тоже поднялась, воспользовавшись этой ее символической помощью.
Естественно, в конце-завершении этого самого движения ее любимая озорница снова напросилась на обнимашки. В ходе которых и услышала ожидаемую ею фразу: «Я прощаю тебя, моя девочка!» Фразу сакраментальную, ожидаемую и, безусловно, ей необходимую.
Ну и, разумеется, она ответила своей Старшей фразой в таком же стиле: «И я тебя тоже прощаю, моя Элли!» Произнеся эту самую фразу, Лиза исполнила сигнатуру своего волеизъявления – поцеловала свою Старшую в плечо. Элли ответила ей поцелуем в щечку. При этом, ее правая рука непроизвольно скользнула по телу девочки, сзади-и-вниз. В смысле, туда… задев, так сказать, «запретные области» в верхней их части.
И… снова она смутилась откровенным и довольным мурчанием своей воспитанницы.
Надо сказать, что Лиза заметила эту ее реакцию и, судя по всему, решила окончательно расставить все точки над «i» - причем, непременно в свою пользу!
- Ну? Что не так? – осведомилась она, отстранившись от Эллоны, почти оттолкнув ее - и даже сделав шаг назад. – Опять… «непристойные прикосновения»? Да что же в них такого… принципиально дурного? Меня вот, например, они и вовсе не смущают. Напротив, они мне очень приятны… Хотя и вовсе не так «улетно», как тогда! Но… Я же знаю, почему все так получилось… тогда! Хотя и не прочь была бы повторить тот самый… занятный опыт! Но я по-прежнему не вижу в этих твоих прикосновениях ничего предосудительного! И хватит об этом спорить, моя дорогая Элли!
- Лиза, пойми, возможно у тебя скоро случится менархе… - начала Эллона, но девочка совершенно бесцеремонно - и даже грубо! – прервала ее очередные объяснения, причем в тоне откровенного своего и искреннего возмущения.
- Элли, меня уже задолбало это слово! Что с того, если у меня и впрямь начнется это самое… кровотечение… там! Когда-нибудь оно все равно случится, этого не избежать! Будет… ну, значит будет! Я не боюсь! Ты ведь, если надо, мне поможешь! Ведь так?
- Конечно же помогу! Но вопрос не в этом! – отозвалась Элли. – Просто ты никак не желаешь выслушать меня до конца. Впрочем, и я тоже… Когда я пытаюсь тебе объяснять «про это», я становлюсь на удивление косноязычной. Прости…
- Хорошо, Элли!
Лиза подняла руки в жесте демонстративного извинения. Слишком резко, чтобы это ее движение можно было бы считать достаточно искренним.
- Я признаю, - заявила она, - что была неправа. Что я резка, недостаточно сдержанна и совершенно не даю себе труда подумать о том, где и когда мне следует притормозить на поворотах. Ты… шлепнешь меня? Ну, за грубость?
- Не вижу в этом никакой необходимости, - ответила Элли. – Особенно, если ты все-таки дашь мне хотя бы один шанс собраться с мыслями и все тебе объяснить!
Лиза кивнула – обозначив отсутствием слов свое полное согласие с высказанным замечанием. Миссис Эллона Мэйбл тут же воспользовалась этой своей крошечной победой – шансом получить толику внимания со стороны девочки – и упрочила завоеванные позиции, положив руки на плечи своей воспитанницы. Девочка снова кивнула ей в ответ, в знак того, что она полностью удовлетворена этим покровительственным тактильным вниманием со стороны своей Старшей, тем самым подтвердив готовность слушать. Что ж, как говорится, уже хлеб! В смысле, возможность – не исключено, что единственная и неповторимая! - довести нечто значимое не только до ушей адресата, но и до уровня интеллектуального понимания. А желательно еще до осознания и принятия оного.
- Близость менархе означает небывалое до этого напряжение твоего организма, - сказала миссис Эллона Мэйбл. – Гормональный взрыв и… неадекватное восприятие внешних раздражителей. И болевых, и приятных для тела. В эти годы, когда ты из девочки превращаешься в девушку – личность с иными физическими кондициями и потребностями! – твоя чувственность… в смысле, восприятие тобою ощущений, то, что ты оцениваешь их как приятные или же вовсе неприятные, желанные и неприемлемые… Так вот, все это может сместиться… совершенно непредсказуемым образом! И от того, как и что на тебя подействует именно в это самое время, зависит твое ощущение интимных сторон обыденной жизни.
- Ну… я, в общем-то, в курсе всего такого! – кивнула Лиза. - Я же говорила тебе, что сестра Сильвия нас когда-то уже просвещала… насчет опасностей игр с этим… как ты называешь, «бутончиком». А также, с «бутончиками» друг у друга. Ты что, тоже хочешь сейчас… запретить мне такой интимный момент?
- Лиза, ты меня знаешь. Я вовсе не ханжа, - заметила ее Старшая, – хотя и стараюсь держаться Правил Католической Веры. Не всегда успешно, но кто уж из нас нынче совсем без греха… Однако же, как медик я считаю, что девочка вправе… исследовать свое собственное тело. Узнавать его сильные стороны и его слабости… В том числе и те аспекты, которые связаны с интимной стороной нашей жизни! И я прекрасно понимаю, что запрет на игры такого рода приведет… Ну, как минимум, к неискренности и лжи в умолчаниях.
Она сделала паузу и коротко пробежалась пальцами, в стиле арпеджио, по плечам своей воспитанницы – обозначая тем самым необходимость вникнуть в суть своих рассуждений. Лиза коротко кивнула головою в ответ – дескать, ясно, слушаю, пытаюсь понять, можешь двигаться дальше!
- Я хочу, - продолжила Элли, - чтобы ты держала меня в курсе твоих… интимных моментов. Нет-нет! – добавила она поспешно. - Я вовсе не требую, чтобы ты каждый раз сообщала мне о том, что позволила себе такие… игры! И уж тем более, я не прошу тебя исповедоваться в этом, как в неких грехах! Но я очень тебя прошу, если что-то будет беспокоить – ты, пожалуйста, обратись ко мне немедленно! Расскажи, что именно ты делала… что из этого получилось и при каких обстоятельствах это все происходило с тобой – все как есть и без утайки. И не стыдись! Нет в таком разговоре ничего постыдного! Я помогу тебе! Клянусь!
- Элли, я… рада твоей тактичности! – улыбнулась Лиза. – Но… если все обстоит именно так, то… Что же тебя так беспокоит, а?
- Беспокоит меня именно то, что ты… отреагировала на мои прикосновения тем самым… спазмом, - ответила ее Старшая. – Ты знаешь, Лиза… Такого со мною никогда не бывало… ну, по понятным причинам! Но я об этом читала много позднее, когда училась – в статьях по клиническим аспектам психических патологий… именно такого, интимного рода. Ты знаешь, медикам известно такое искажение интимного восприятия, называемое по-латыни алголагния… Нечто подобное, прости, я вижу в твоем случае – это возбуждение интимной сферы чувственности в случае болевого воздействия от телесного наказания.
- Ага… это значит, что раздражение там, сзади, переходит, так сказать, снизу и вперед, - уточнила для себя Лиза. А когда ее Старшая согласно кивнула, девочка задала ей на редкость разумные и, откровенно говоря, значимые вопросы:
- Это что, так уж все очень опасно? В смысле, какое вообще это имеет отношение к моей личности? Ну, перешло оно, оттуда и сюда… и перешло! Смягчило мне болевые ощущения. Те самые, которые я получила, так сказать, эксклюзивно от твоей руки! Извини, но я вовсе не вижу здесь никаких проблем – в этом самом… приятном проявлении! Или же ты… просто замечаешь их там, где для меня они вовсе не очевидны?
- Я читала, что некоторые девочки, у которых проявилась такая связь… ну, между наказанием и наслаждением… Так вот, они, иногда, проказничали нарочно – с тем, чтобы их непременно высекли, и тем самым доставили им такое своеобразное… удовольствие! - последовал ответ ее Старшей, прозвучавший в несколько смущенном тоне.
- Да уж… Неудачно там все сложилось... для их воспитания! – усмехнулась Лиза. – Ну, хорошо, хорошо… Хочешь, я поклянусь тебе, что я вовсе не стану делать таких вот… глупостей? А если ты боишься, что я тебе совру…
Девочка усмехнулась.
- А, кстати, - заметила она, - как это все… лечится? Эта самая… алго… чего-то там!
- Вариантов здесь ровно два, - отозвалась ее Старшая. – Либо полный отказ от телесного наказания…
Она сделала паузу, и продолжила только через несколько секунд напряженного ожидания, отразившегося на лице ее девочки – искреннего и весьма нетерпеливого.
- Либо же, применение этого самого наказания самым жестоким способом, - многозначительно произнесла Элли. – Так, чтобы у особы, воспринимающей такое суровое воздействие, все свербело и чесалось, как минимум неделю – в смысле, там, сзади! Говорят, в былые времена девочек, по такому поводу, лупцевали… почти, что до бесчувствия! И даже несколько раз подряд! Им, буквально, давали понюхать соли от дурноты – с едким запахом нашатырного спирта, та еще гадость, хочу тебе сказать! Потом позволяли чуточку отдышаться… Иногда поили водой… понемножку. А потом стегали вновь – и безо всякой жалости! Жуткое дело, моя дорогая!
Крайнюю фразу миссис Эллона Мэйбл выделила таким… специфическим тоном – с намеком на немыслимый ужас всего происходящего – мол, видишь, как все сурово было… тогда?
Намек был, несомненно, понят – в точности и однозначно! О чем свидетельствовал вопрос ее воспитанницы, последовавший за ним.
- Почему бы тебе не обойтись вовсе без лекарств? – осведомилась Лиза. И сразу же добавила… даже безо всякой улыбки на лице своем:
- Может, это… и не болезнь вовсе? Много ли они знают, лично обо мне, все эти твои, психологи, психиатры и прочие… моралисты?
- Лично о тебе все они, понятное дело, никакого понятия вовсе не имеют! – согласилась Элли. – Но, видишь ли, моя дорогая… Ты, наверное, сильно удивишься, однако, мнение клинических психологов те самые моралисты, из которых формируют значительную часть судейского корпуса, до сих пор не сбрасывают со счетов!
- А ты…
Лиза вздохнула, на секунду опустила свой взгляд вниз – примерно в сторону ног своей Старшей! – и только через пару мгновений она решилась продолжить все эти свои… недозволенные речи.
- Вот ты, Элли, - сказала Лиза, - ты, лично, готова, так сказать… отринуть все их мнения? Послать их всех куда подальше? И принять, что я… все-таки нормальная? Что мне… Ну просто мне понравилось все то, что ты сделала? Это сочетание боли и… всего другого…
Девочка посмотрела на свою Старшую с грустью и даже несколько укоризненно.
- Элли, ты действительно мне откажешь… в том, что доставляет мне это удовольствие? – откровенно спросила она.
Миссис Эллона Мэйбл внимательно посмотрела на свою воспитанницу. Было ясно, как Божий День, что ее девочка уже готова смириться… В смысле, принять тот факт, что никакого смягчения боли этими… особыми действиями, впредь, для нее, уже и вовсе не предвидится. Но при этом, она считает все это совершенно несправедливым, неправильным, невзирая на некую заявленную «незаконность» ее желания.
И тогда Эллона решилась.
- Мои условия будут следующие, - заявила она. – Первое и главное: ты не будешь настаивать на подобных действиях в иных обстоятельствах. В смысле, в обычной жизни, вне только что исполненного мною, в отношении тебя, телесного наказания - последствия которого я, время от времени, буду смягчать таким… особым способом.
- Принято!
Лиза кивнула ей со всей возможной серьезностью. И замерла, в ожидании продолжения.
- Второе мое условие, - продолжила Эллона. – Ты не станешь проказничать и совершать ошибки… разного рода… В смысле, специально для того, чтобы вытерпеть от меня наказание, а после него получить… этот самый знак внимания – так желаемый тобою.
На этом самом месте она откровенно смутилась и взглянула на свою воспитанницу, почти что умоляющим взглядом – дескать, не заставляй меня произносить словами точное обозначение того самого знака внимания, о котором идет речь! Мол, ты ведь и так… сама знаешь, в точности, о чем именно идет сейчас речь у нас с тобою!
Девочка отреагировала на ее неловкое смущение несколько… неожиданно. В смысле, молча. При этом лицо ее выражало недоуменный вопрос… даже ряд таких вопросов, связанных друг с другом: «И это что… Все? В смысле, это ВСЕ твои запреты? Ну, по этому поводу?»
Эллона в ответ кивнула головой - подтверждая соображения, оставшиеся в невысказанном виде, но при этом, прекрасно понятные другой стороне их странных… переговоров о будущих… особых отношениях.
И все же…
Ее воспитанница все-таки предпочла словесно уточнить кое-что недосказанное, возможно, оставшееся в умолчаниях – некие тонкости и частные моменты того самого… особого рода.
- Элли… Ты настаиваешь именно на такой формулировке твоего запрета? В смысле… не больше и не меньше?
- Да, - подтвердила ее Старшая. И коротко пояснила суть своих требований:
- Ты не станешь целенаправленно добиваться от меня… ну… этого самого. Все. Других требований к тебе, по этому поводу, у меня нет… и не будет. Обещаю!
- Я поняла, что именно ты имеешь в виду, - Лиза произнесла это со всей принципиальной серьезностью в голосе. – И я принимаю твой запрет… в точности таким, как ты мне его сейчас установила.
Сказав это, девочка кивнула головою, в знак того, что она совершает свое волеизъявление, по обсуждаемому ими вопросу, осмысленно и в надлежащей форме. А вот потом…
Потом она рассмеялась, с явным облегчением.
- Спасибо тебе, моя дорогая, моя бесценная Элли! – воскликнула она, искренне улыбнувшись своей Старшей. – Я так тебе благодарна!
- Э-э-э… Что-то не так?
Элли заметно насторожилась.
- Да нет, все так! Все просто… замечательно! – со смехом ответила Лиза. И немедленно разъяснила ей причину этой своей внезапной радости:
- Ты сейчас запретила мне проказничать… исключительно в целях получения от тебя, в смысле, через твои руки… Ну, ты сама знаешь, чего именно! А это значит, что… Проказничать по любому другому поводу мне… совершенно не воспрещается! Вот поэтому, я и говорю тебе, спасибо! Ну, за столь щедрое дозволение с твоей стороны!
- Ну, уж нет! - миссис Эллона Мэйбл вполне искренне возмутилась по поводу этого бредового заявления. – Никакого общего разрешения на проказы я тебе в принципе не давала! И я оставляю за собою право наказывать тебя за такие глупости… и наказывать очень даже строго! Так что… ой…
Она запнулась и беспомощно взглянула на торжествующую воспитанницу – сообразив, наконец-то, как несуразно и двусмысленно прозвучала произнесенная ею формулировка столь сурового запрета!
Ну, а Лиза…
Отсмеявшись, девочка снова обняла свою Старшую – порывисто и крепко! Потом Лиза отстранилась, заглянув ей в лицо чуточку снизу, в соответствии с ее, Лизы, ростом, Нужно отметить, что при этом она обозначила на своем личике весьма и весьма лукавое выражение - с легкой примесью эдакого условного смущения своей же собственной отвагой и… наглостью! Не сказать, чтобы всерьез, но и не то, чтобы только в шутку…
- Элли, ну я же вовсе не дура! – заявила она. – И я же совсем не враг… ни самой себе, ни уж, тем более, тебе, той, кого я люблю! Элли, ну не сердись ты на меня! Ведь я же просто… пошутила! Я вовсе не собираюсь делать таких глупостей, на самом-то деле!
- Очень я на это надеюсь! – провозгласила ее Старшая.
А дальше… обозначила на лице своем внушительное и суровое выражение. А после завершения этого самого мимического спектакля-внушения, она все-таки позволила себе расслабиться – ну так, самую малость!
- Ну… наконец-то! – воскликнула Лиза.- Моя Элли… Моя любимая Элли вернулась ко мне! Спасибо!
Она снова порывисто обняла ее, прижалась к своей Старшей. И молодая женщина с наслаждением обняла ее в ответ – в знак завершения целой серии этих… несколько странных моментов их особого общения. Да и просто, было очень приятно!
Но… сей чувственный антракт-перерыв тоже подошел к концу. Пришло время очередного действия того самого спектакля, который миссис Эллона Мэйбл разыгрывала для своей воспитанницы, здесь и сейчас.
Впрочем…
Давайте скажем честно, откровенно и не стесняясь - не только для нее. И для себя тоже.
Конечно же, все это странное действо было необходимо им обеим. И сейчас двенадцатилетняя девочка, тонко чувствуя желания и намерения своей Старшей, безошибочно подыгрывала ей.
Элли иногда действительно казалось, будто воспитанница просто читает ее мысли, активно включаясь в каждый ход этой домашней антрепризы. А может быть, они просто были сейчас на одной волне, весь этот вечер… И это делало их обеих по-настоящему близкими. Во всех отношениях.
И это радовало. Обеих.
Элли, не размыкая своих объятий, мягко провела ладонью по обнаженной спине своей воспитанницы.
- Тебе как… не холодно ли, а? Не пора ли тебе… одеться? – осведомилась она, задав ей эти вопросы, тихонько и на ушко. - Что скажешь, моя милая девочка?
- Ты спохватилась куда как вовремя! – так же негромко ответила ей Лиза. – Не волнуйся, ты же обо всем позаботилась заранее. Ты загодя затопила камин и прогрела комнату, так что мне очень даже уютно. Хотя… кажется, здесь уже стало чуточку прохладнее…
Девочка повела-дернула голым плечиком и оглянулась в сторону камина.
- Уп-с… - произнесла она, несколько огорченным голосом. – А дровишки-то уже того… прогорели! Почти что до угольков! Подкинем?
- Обязательно! – немедленно отреагировала ее Старшая. – Но, разумеется, прежде мы тебя оденем так, как надо!
Она мягко хлопнула Лизу ладонью по спине и только тогда отстранила ее от себя. Потом коротким жестом распорядилась, чтобы девочка, наконец-то, проследовала к своей одежде. Той, что была положена обычной домашней девочке, согласно ее статусу законной обитательницы этого самого дома. Девочка в ответ обозначила короткий поклон и подала ей свою руку – предлагая сделать это вместе. Элли вовсе не стала пренебрегать этим ее жестом доверия - добровольным и искренним! Приняв ладонь своей воспитанницы, она прошла вместе с девочкой к тому самому столику, упомянутому нами несколько ранее.
Там действительно были разложены предметы одеяния, предназначенные для создания визуального образа «правильной» девочки – специально для одной беглянки, проходящей в этот самый вечер серию ритуалов посвящения.
Да, сегодня - вот прямо сейчас! - завершалась одна глава ее жизни. И начиналась другая. Для новой части жизненного спектакля – новый образ. И, соответственно, новая одежда, как часть его. Кстати, эта одежда Лизе была уже вполне привычна.
И вот, наконец-то, девочка, с помощью Элли, полностью облачилась в то, что молодая женщина приготовила для нее заранее, начиная от белья и до того самого домашнего платья, которое носила в детстве сама миссис Эллона Мэйбл – шерстяного, в шотландскую клетку! Элли расправила на девочке надетое. Она погладила свою воспитанницу по плечам и рукам, от шеи, в стороны и вниз… и задала вопрос, подытоживавший эту часть домашнего спектакля.
- Ты… в порядке?
Вопрос прозвучал, как призыв подтвердить, что все прошло правильно. Девочка все поняла и кивнула головой.
- В полном! – подтвердила она. – Теперь я полностью «домашняя девочка», в точности такая, как ты… как мы с тобой решили! – тут же поправилась она. И задала вполне деловой вопрос:
- И что мы будем делать… дальше?
- Ты же сама сказала, подбросим дровишек! – усмехнулась Элли. – Так что… Давай, действуй! А я посмотрю!
Лиза не заставила слишком долго себя упрашивать по этому поводу. Она шагнула к камину, взяла кочергу и несколько щепок с металлического листа-поддона, на котором лежали припасенные дрова. Потом проворно расшуровала той самой кочергой угли – сделав, так сказать, игру красных отблесков на них повеселее! – подбросила туда щепки и, когда дерево занялось, аккуратно положила сверху полешко, а чуточку позже и еще одно.
- Так сгодится? – поинтересовалась девочка у своей Старшей.
Голос ее звучал откровенной гордостью за деяния, так сказать, рук своих.
- This fine! – подтвердила обоснованность ее эмоций миссис Эллона Мэйбл. – Ты правильно сообразила, как нужно действовать… Хотя, именно этому искусству я тебя вовсе не обучала! Не так уж оно и востребовано сейчас, когда внизу, в подвале, у нас работает газовый котел, нагревающий пар для отопления всех наших комнат!
- Камин ведь здесь… просто для уюта? Ведь так? – поинтересовалась Лиза.
- Что-то вроде того, - подтвердила Элли. – Такая… приятная мелочь, добавившая нашему дому романтики… в эпоху парового отопления! Но, как ты видишь, этот самый камин вполне рабочий! Так что, он нам пригодится для того, чтобы…
На этом месте своей речи, она сделала паузу, подмигнула своей воспитаннице, тем самым явно обозначив для той необходимость самой высказать требование - предполагаемое и необходимое.
Девочка, естественно, ничуть не растерялась.
- Сжечь все это! – она указала на груду одежды, лежащей поодаль – искромсанной в лоскуты несколько ранее, причем ими совместно. – Элли… пожалуйста!
- Только… действуй аккуратно, хорошо? – отозвалась ее Старшая. И добавила, немедленно, весьма многозначительным тоном:
- Кстати, нам имеет смысл воспользоваться одной «фишкой», современной… или же не очень! Возможно, ты видела нечто подобное где-нибудь на кухне!
Подойдя к стене, где располагался выключатель – сложный, на несколько кнопок! - она нажала одну из них. Зажужжал электромотор, и сразу же дымок от дров побежал-заструился вверх, в дымоход куда как более резво, чем прежде. Соответственно, пламя в камине заиграло гораздо веселее.
- Да, так гораздо лучше! – ответила Элли на немой вопрос своей воспитанницы. И тут же пояснила:
- Это дымовая вытяжка. Усиливает тягу и… поможет нам смягчить запах паленого. Гореть будет лучше! Проверено!
- Тогда… начнем!
Лиза в одним прыжок оказалась возле той самой кучи резаной одежды. И выхватив из этой груды тряпья то, что виделось ей самым легким и горючим – белье, так и оставшееся неповрежденным! – швырнула его в огонь. Пламя тут же охватило сию свежую «пищу» и начало ее пожирать.
- Хорошо! – одобрительно кивнула головой ее Старшая. – Однако…
Шагнув туда же, миссис Эллона Мэйбл взяла крупный кусок ткани - когда-то бывший частью приютского пальто, и отрезанный от него грозным «зубастым» ножом парамедика! – прошла с ним дальше, и взяла-подхватила с полу бутылку из-под виски – в ту же руку, держа бутылку за горлышко. Отвинтила пробку, спрятала ее в карман. Переложила бутылку в уже свободную руку, изготовив сосуд из-под алкоголя к применению. Потом Элли по-хитрому спрыснула неправильной формы матерчатый предмет нынешним содержимым бутылки – весьма горючим! Ну, и после всех этих манипуляций, она зашвырнула эту рваную тряпку в разгорающийся огонь – естественно, с безопасного расстояния!
Пламя полыхнуло, ярко и с каким-то бешеным весельем. И глаза обеих участниц этого торжественного действа сияли в этот миг точно так же – отражая бешеную пляску сполохов огня, всю эту яркость и… ярость!
- А мне…
Лиза смотрела на свою Старшую с восхищением и надеждой.
- Мне можно… так? Элли… пожалуйста!
Миссис Эллона Мэйбл как-то торжественно – и торжествующе! – усмехнулась и тут же проделала необходимые манипуляции с другим таким куском материи.
- Докинешь… вот отсюда? – она выдала ей тряпку, от которой исходил изрядный запах автомобильного бензина, и сразу обозначила ногой дистанцию броска сего предмета, внезапно ставшего таким… огнеопасным. - Только точно!
- Легко! – отозвалась на это ее дозволение бывшая воспитанница Принстаунского приюта. И тут же исполнила это свое обещание, зашвырнув, с указанной позиции, излохмаченное полотнище прямо в огонь.
Пых! Ярко и со вспышкой!
Да, это все смотрелось эффектно и ярко – особенно, если глядеть на все это со стороны. И, наверняка, все это было совсем небезопасно. Но обеим участницам этого представления-мистерии, почему-то, все такое… огневое и эффектное, было совершенно необходимо!
- Класс! – воскликнула девочка.
- Совершенно с тобою согласна! – торжественно – вернее, снова торжествующе! – провозгласила ее Старшая. И уточнила:
- Ну что, продолжим?
Лиза кивнула ей в ответ, и они продолжили.
А потом… еще раз… того… этого… продолжили. И еще раз… и снова… И снова… До тех самых пор, пока последняя разлохмаченная приютская тряпка не оказалась там, где ей и было самое место – а именно, в огне. По мнению тех, кто их, эти самые тряпки, туда бросал - в порядке этакого… аутодафе.
В общем… В итоге всех этих символически значимых действий, финальная вспышка озарила комнату особенно ярким всполохом. Миссис Эллона Мэйбл вынула из кармана и завинтила пробку, обозначив тем самым завершение огневой части их общего спектакля.
Далее, молодая женщина подошла к стене и поставила бутылку примерно на то же самое место, где она стояла раньше. Потом вернулась обратно. Протянула руки свои к воспитаннице, взиравшей на нее с благоговением. И только тогда миссис Эллона Мэйбл рассмеялась – радостно и с облегчением.
- Это… все? – тихим голосом спросила ее Лиза. – Теперь я… чиста перед тобою?
- Чиста! – подтвердила ее Старшая. – Ты теперь воистину чиста. Передо мною, перед законом… Ты чиста, вне всякого сомнения, моя дорогая девочка! В отличие от меня…
- Элли! О чем это ты говоришь? – нахмурилась Лиза. – Что ты имеешь в виду?
- Пустое, моя девочка! – улыбнулась в ответ ее Старшая. – Не переживай!
- Точно? – взгляд и голос девочки звучали некоторым условным недоверием.
- Точно! – улыбнулась Элли. – Я бы даже сказала, что точнее не бывает!
Она поцеловала девочку в носик – в самый его кончик! – и девочка зажмурилась от удовольствия и… почти что сразу же успокоилась.
Просто потому, что Старшей виднее.
- Время позднее, моя дорогая! – сказала миссис Эллона Мэйбл. – Одной маленькой девочке пора умываться и… баиньки!
- Конечно, Элли! – улыбнулась Лиза.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Посторонний. Беглянка
20.
Лиза внезапно подскочила на своей постели. Ей послышалось… нечто странное. Какой-то непонятный звук. То ли дверь стукнула, когда ее прикрывали второпях и неаккуратно, то ли половица скрипнула – где-то и, почему-то, слишком резко! То ли… чьи-то шаги прозвучали внезапным звуком-тенью – там, на лестнице.
Девочка прислушалась.
Нет… Вроде бы все тихо… сейчас! В смысле, в этот самый момент времени. Значит, можно снова-заново приложить ушко-к-подушке и, как пишут в таких случаях некие литераторы - известные своим напыщенно-эпическим слогом - отдать себя во власть Морфея. Точно так же, как она, Лиза Лир, совсем недавно отдала себя во власть одной женщины… Бывшего военного медика – той, в чьей власти там, на войне, были сны особого рода и функционального назначения. Тот Морфей – с которым эта молодая женщина была, образно выражаясь, «на ты»! – облегчал страдания всех, кто оказывался в ее власти медика.
А сегодня… эта же самая женщина получила изрядную возможность реализовать себя в строго противоположной роли. «Строго» - ключевое слово. Дополняющее иное слово – «больно»…
Было больно. От первого взмаха-хлеста – который можно было отметить условным счетом «Один!», до последнего, финального… который имело смысл обозначить счетом «Пятьдесят!»
Вообще-то, когда Лиза задумала свое участие в этом спектакле-посвящении, состоявшемся не далее, как сегодня, ей казалось, что такое наказание было для ее Старшей, образно говоря, обычным-привычным – во всяком случае, во времена детства самой Эллоны Мэйбл. Н-да… Вошла вот в голову одной бывшей приютской девчонки такая… блажная идея: принять на себя, так сказать, прочувствовать на собственной коже некий образец такого же наказания, какое причиталось бы Лизе, будь она обычной девчонкой, из тех самых времен. К примеру… подругой своей Старшей или даже ее сестренкой! Да, Элли отговаривала ее от такого… эксперимента. То ли потому, что жалела, то ли потому, что точно знала специфику и тонкости того, что выбрала себе ее воспитанница. Но Лиза сама для себя все решила – по сути, и за себя, и за нее! – и добилась, чтобы та, кто приняла на себя нелегкий труд по ее, Лизы, воспитанию, исполнила все… в точности и сурово.
В общем, девочка сделала все в точности по этой их общей задумке. Казалось, будто это будет символично и даже красиво. При взгляде со стороны и объективно.
Интересно, чьей. В смысле, чей именно взгляд предполагался к наличию для такого… отстраненного созерцания затеянного ими спектакля?
Дело в том, что сторон-участников этого самого «символического расклада» оказалось ровно две. Сама миссис Эллона Мэйбл, совершавшая по ходу спектакля все эти энергичные движения хлестательного рода – болевые и наказательные. И она, Лиза Лир – так сказать, претерпевающая сторона.
Претерпевать оказалось непросто. От самого первого хлесткого касания лозы поперек ягодиц, у Лизы, на мгновение, перехватило дыхание. Она тогда… только спустя несколько мгновений ошарашенного молчания, сумела выдавить из себя нечто сдавленное, что-то вроде «А… а-а-а…» - не столько жалкое или жалобное, сколько удивленное. К счастью, ее Старшая была к девочке более чем внимательна. Она не стала продолжать до тех самых пор, пока не удостоверилась в этой ее реакции – в смысле, в том, что она, эта самая реакция, присутствует в поведении ее подопечной. И только потом, выждав паузу, длиною-протяженностью еще в несколько мгновений, Элли продолжила, обозначив, взмахом прута, очередную жгучую полосу на голом теле своей воспитанницы.
Эта боль… оказалась для Лизы совершенно непривычной. Нет, девочка никогда не была… в смысле, не чувствовала себя эдакой неженкой. Бывало, она и падала, расшибая себе локти и коленки… ну и не только! И дралась, так тоже бывало – нанося своими кулачками удары, от которых потом болели костяшки пальцев. И получала от своих противниц нечто аналогичное – по ударному стилю и последствиям. Но все это было… вовсе иное! И даже удары скакалкой по голым ногам – наказание, случившееся с нею там, в приюте! – были, по ощущениям, вовсе не такими.
Каждый хлесткий взмах прута ее воспитательницы обозначал эдакий… огненный росчерк по беззащитной коже – стыдливо обнаженной и не имеющей ни единого шанса уйти из-под удара! Особая боль, острая, молниеносная… Которая чуточку позже отзывалась зудящим послевкусием, чуть расходящимся по коже, отголоски которого оставались эдаким общим фоном для дальнейшего болевого действа. Который понемногу возрастал-усиливался – в части своеобразной чувствительной напряженности. Ну, а потом, к финальной части этого странного наказания, он, этот самый фон, почти что сравнялся в своей мучительности – тягостной и тянущейся! – с самими жгучими всплесками ощущений от хлестких прикосновений жалящего рода!
В общем, все это было очень непривычно – остро, резко и даже… обидно!
Да-да! По ходу этого своего наказания она, Лиза, ощущала все возрастающую обиду!
Причем, это была вовсе не какая-то обида на ее, Лизы, Старшую. Можно сказать, что сама Элли, обозначавшая сейчас на ее теле все эти жгучие полосы от хлестов лозы, вовсе не воспринималась девочкой как источник боли. Возможно, просто потому, что Лиза все-таки исполнила молчаливую просьбу миссис Эллоны Мэйбл – не смотреть в ее сторону во время наказания. Девочка даже прикрыла свои глаза – и не только по этой самой причине. Повод к этому был весьма банальным – Лиза, отчего-то, решила, будто так удастся удержать слезы, на которые ее пробило уже с третьего стежка по обнаженной коже. Оказалось, что все это вовсе даже бесполезно, что слезы сами собою вытекают из-под век, как бы старательно ты их ни зажмуривала. И вся эта мокрость – еще соленая и горькая, причем, в одно и то же время! – стекает все ниже. Ну, а потом она как-то сама собою размазывается по всей твоей же морде лица, так сказать. И, хотя твои руки при этом остаются формально свободными, какого-либо внятного желания реально утереть все эти слезы-сопли, почему-то не возникает.
Наверное… просто потому, что некогда. Тупо некогда тебе тереть руками мордуленцию своей зареванной личности, когда жгучие всплески – там, сзади… В общем, именно они вызывают у тебя, в это же самое время, всего одно желание – дотянуться туда, именно и в точности, это важно! Ну и… прикрыть там все… ладошками, защитить свой настеганный зад от новых жалящих прикосновений гибкого прута. Рефлексы, ти их мать, ничего же ни попишешь! Вот и приходится… преодолевать их, иначе… Будет вовсе стыдно – от того, что сама и не стерпела всего того, чего так для себя добивалась.
Лиза даже сцепила руки «в замок» - чтобы не поддаться искушению. Она спрятала лицо, прикрыла его сомкнутыми-переплетенными пальцами рук, как будто забралом – по направлению спереди и чуточку сверху.
В общем, она отгородила себя эдаким способом – «а ля страус» или как-то вроде того! - от зрительных впечатлений. Любых.
Вот только... Это все вовсе не защищало ее же от тех самых жалящих всплесков - там, на нижних-мягких. Можно сказать, что сие «забрало из пальцев» просто-напросто отгородило девочку от визуальной составляющей всего, что происходило, вокруг нее и там. Спрятало часть ее чувств и ощущений в некий условный кокон - скорее, кажущийся, чем реальный, поскольку боль от прута по-прежнему терзала ее тело.
Впрочем...
В какой-то момент времени, что-то в ее, Лизы, восприятии стало иным. Или же просто, поменялось в том самом окружающем пространстве, главным составляющим которого являлась для нее та самая молния прута - невидимая, но жгучая! Именно этих жалящих прикосновений девочка ожидала, но... пауза между ударами непривычно затянулась. Да, эта боль, ставшая для нее почти что привычной, в этот раз почему-то не коснулась ее тела - там, сзади.
И все-таки, жжение от предыдущих ударов вовсе не прекратилось. Хотя, на фоне предыдущего это было, по сути, такое облегчение!
Да… Элли явно не торопилась продолжать сечение своей воспитанницы! И, внезапно, пронеслась в голове мысль-молния: «А может быть, это уже… все?»
В смысле, может быть, ее, Лизы, наказание, уже и закончилось? Было бы… ой, как неплохо!
Лиза давно уже перестала считать удары, которые наносила ей по ходу сечения миссис Эллона Мэйбл. Нет, девочка вовсе не собиралась просить пощады у своей Старшей, вовсе нет!
Во всяком случае, не сейчас…
Но ведь можно же надеяться и на лучшее… ну, хотя бы немножко, правда?
Лиза расцепила пальцы, убрав с глаз свое импровизированное «забрало». Раздвинула руки в стороны, открыв себе какое-то подобие обзора вовне. Коротко огляделась вокруг и… уяснила себе ситуацию.
А ситуация была, прямо скажем, более чем аховая. Ее, Лизы, Старшая поднялась из коленопреклоненного положения-состояния в обычное прямоходящее, прошла в сторону высокой напольной вазы, где еще с утра вымачивались те самые прутья, которые они тогда вместе нарезали, очистили от сучков, промыли – в общем, приготовили. С шутками-прибаутками по поводу запланированного на вечер и безо всякого страха в голосах и разговорах – не правда ли, забавно? В смысле, забавно это выглядело… из нынешнего расклада.
В общем, миссис Эллона Мэйбл, вот прямо сейчас выбирала себе новое орудие наказания. Специально для продолжения наказания своей воспитанницы. Да, именно для ее, Лизы, сечения, а вовсе не для чего-то… иного. В смысле, не столь болезненного.
В общем, перерыв в болевых ощущениях намечался более чем краткий – так сказать технического характера, для замены инвентаря.
Лиза непроизвольно всхлипнула и в отчаянии снова закрыла свои голубые глаза. Нет, она вовсе не собиралась сдаваться. Хотя вот теперь-то, прочувствовав, как говорится, на собственной своей нежной шкурке всю сомнительную прелесть такого наказания, девочка уже поняла – более чем хорошо, поскольку средства убеждения оказались весьма и весьма доходчивыми! – почему Старшая отговаривала ее от этой своеобразной игры. В «наказание всерьез и по-строгому». Просто, миссис Эллона Мэйбл уж точно, много раз проходила через нечто подобное. И она была со своей воспитанницей, по этому самому поводу, совершенно честна и откровенна, без каких-либо преувеличений или попыток ее, Лизу, запугать!
Ведь все же рассказала… предупредила Лизу о том, что это будет очень даже больно! Нестерпимо больно! И все ж таки, некая юная упрямица всерьез возжелала для себя именно такого «болевого» посвящения! Решила, что так будет честнее… Если ей лично пройти через наказание, подобное тому, которое в детстве получала ее Элли. Чтобы получить моральное право честно и с достоинством надеть на себя домашнее платье – именно по окончании всей этой боли. Платье, которое когда-то носила та самая женщина, что спасла ее и приняла в этот Дом.
Символический переход из «незаконного» состояния беглянки в статус личной воспитанницы миссис Эллоны Мэйбл и законной жительницы Дома сего.
Ну… переход-то символический. А вот боль оказалась самой, что ни на есть, настоящей – неподдельной и мучительной… Однако, жаловаться и просить пощады – тоже не вариант. Вот если бы миссис Эллона Мэйбл – нет, ее любимая Элли! – если бы она сама… Да-да-да! Непременно сама бы догадалась о том, что ее подопечная давно уже все и поняла, и оценила. И готова теперь принять от нее полное и безоговорочное прощение – незамедлительно и даже вот прямо сейчас!
Однако… Нет, кажется, не будет ничего такого… со стороны ее, Лизы, Старшей. Никаких таких… послаблений…
Девочка не открывала глаз, но все-таки услышала, как Элли прошла ближе и… опустилась на колени перед воспитанницей, простертой ниц на ковре возле камина.
Да, сейчас Элли продолжит сечение, прерванное исключительно по причине объективной необходимости сменить прут. Вот сейчас… Буквально через несколько томительных мгновений, это все, жгучее и страшное, продолжится снова, жутко и больно! И Лиза не помнит… не знает, сколько там осталось этих хлестких ударов – обещанных ей и все еще не выданных! Но их будет еще много… Очень много!
Вполне достаточно, для того, чтобы снова пробить ее на слезы и сопли… И на отчаянный рев, беспомощный и постыдный!
Ведь ты же… сама добивалась всего такого… жуткого и болевого! Сама! Никто ведь к этому тебя не принуждал!
Да, никто…
Никто, кроме той странной девочки… живущей у нее внутри. Глупой и честной. Готовой всерьез страдать…
Ради чего?
Можно… Ведь все еще можно запросить пощады! Наверняка, Элли тут же все и прекратит! Поднимет с пола юную страдалицу и постарается ее утешить. И конечно же, миссис Эллона Мэйбл не станет потом упрекать ее в том, что не стерпела истребованное, не осудит девочку за трусость!
Однако та, маленькая-девочка-внутри, которая живет в Лизе… Она не простит ей такой постыдной ретирады!
Лиза снова свела руки, прикрыла ими голову спереди, чуть сдвинув лицо свое вниз, опираясь лбом на пальцы – только чтобы Элли не видела ее зареванную мордашку… И чтобы, не дай-то Бог, не смягчилась, не перешла от наказания к пониманию и прощению… вот прямо сейчас!
Да, пальцы в замок и… терпеть! Сейчас… Вот сейчас… Вот…
- Ай-я-а-а!
Вскрикнула в голос. Не удержалась.
Девочке показалось, что закричала она слишком громко. И было от чего! То ли ее кожа стала, внезапно, более чувствительной – ну, после первой части наказания! То ли миссис Эллона Мэйбл перешла к иной манере действий и стала сечь ее куда как сильнее!
Впрочем, ее Старшая по-прежнему была к ней внимательна. Это четко обозначила та самая пауза, которую она взяла, перед тем, как продолжить. Позволила девочке перевести дыхание и даже расслабить тело. Однако потом… Свистящий прут снова ожег ее кожу – там, на нижних-мягких. И снова это почувствовалось куда как более нестерпимо, чем прежде. И снова… до громкого крика. Совершенно неожиданно для той самой девочки, которая чуточку ранее приказала себе терпеть.
Да… Она хотела выдержать это… достойно. В смысле, без таких вот унизительных воплей, наверняка, пугающих ее Старшую! Отчего же теперь у нее ничего не получается – ну, по части этого самого… добровольного терпения? Ладно, хоть прикрываться не стала – там, сзади. Хотя бы от этого удержалась!
Так что же случилось, а? Неужели, ее Старшая за что-то на нее сейчас очень сильно рассердилась, и решила вот именно теперь отстегать свою воспитанницу, как говорится, всерьез и по-взрослому, то есть, без жалости и снисхождения?
Но ведь ее Элли… Она же вовсе не такая! Она не может… Нет, она ни за что не станет поступать с той, кто ее любит! Ее Элли не может быть… такой… жестокой!
Эти всплески боли, которые обозначал на ее теле новый, свежий прут, заставляли девочку вскрикивать все громче и все более жалобно. Если первая часть наказания была для нее, для Лизы, просто очень болезненной, то вторая часть казалась ей уже совершенно нестерпимой!
Но самое странное было в том, что эта самая мучительная боль стала... как бы отдельной, особой силой. Да, теперь Лизе казалось, будто эта Боль действует теперь совершенно самостоятельно, отдельно от той, кто держала сейчас в руках гибкий прут и действовала им! Боль стала для девочки некой особой сущностью, которая мучила ее сейчас сама по себе, ужасно, жестоко, бессмысленно и беспощадно!
И теперь, с той стороны жалящего прута, не было больше никого… Сам прут высекавший на ее, Лизы, теле, яркие, жгуче-зудящие полосы - отдававшиеся не менее яркими всполохами ощущений внутри ее, Лизы, эмоционального кокона, которым она снова-сызнова попыталась себя окружить – был уже не в руках конкретной личности. Он стал как бы исходной частью той новой сущности, по имени Боль…
Чуть ранее… был Дом. И была в нем комната. И в пространстве этой комнаты, неподалеку от камина, на ковре, возлежала ниц одна страдалица. Свободная от одежды, открытая… любому удару, который мог на нее обрушиться, в любой миг, с любой стороны и всякого рода – все зависело от выбора того, кто пожелает его, этот самый удар нанести.
Вернее, от выбора Той, кто имела право ее, Лизу, сечь… Той, кому сама Лиза это самое право и предоставила.
И вот теперь, этой объективной реальности как бы и вовсе уже не существовало. Лиза теперь была… в своеобразном коконе, построенном ею для себя – не столько вовне, сколько изнутри самое себя.
И этот кокон… он отстранял ее от всего, что было вовне. Вот только Боль имела Силу и Власть пробиваться сквозь него. Не разрывать, о нет! Проникать сквозь оболочку… Как будто какая-то ее составляющая была частью ее, частью Лизы…
А ведь… так и есть.
Да, теперь их было двое. Она, Лиза, и Боль.
Вернее, нет, не так. Лиза была теперь одна. Наедине с Болью. Лиза – бессильная как-либо защитить самоё себя. А Боль – беспощадная… нестерпимая…
Да-да, именно это самое слово – нестерпимая. Вовсе и именно потому, что ее, Лизы, терпение больше не имело никакого смысла. Ведь Та, кто сейчас исполняла над нею этот самый жестокий ритуал посвящения в личные воспитанницы, попросту исчезла из системы ее, Лизы, личных и чувственных координат.
Это было немыслимо! Как будто что-то – даже не «кто-то»! – сбило ту самую настройку их друг на друга – личную настройку, которую девочка уже успела оценить!
Теперь же она была совершенно одна, а ее Старшая…
Не было ее рядом – во всяком случае, на той, другой стороне прута, неторопливо высекавшего на теле девочки все новые жгучие и зудящие отметины – наверняка, красные, едва ли не с кровью! И это одиночество – без присутствия той, кого Лиза уже успела полюбить! – вот это и был настоящий кошмар. Совершенно невыносимый!
- Элли! Где ты? – закричала девочка в тот самый миг, когда волна одиночества, отчаяния и нестерпимой Боли уже почти что поглотила ее, когда Боль уже почти что затопила тот самый кокон, где не было больше… ничего. Даже самой Лизы там почти уже не было…
Кажется… именно этот самый вопль отчаяния, который она издала, как-то разбил-разорвал глухую и невидимую оболочку, запиравшую ее, Лизы, эмоции внутри и не допускавшую извне ничего, кроме Боли… Да, она сама отгородилась этим коконом от всего – для того, чтобы перетерпеть наказание так, как она считала нужным. Тогда Лизе казалось, будто именно это все так важно!
Она пока еще не открыла свои глаза и даже не отняла своих рук от головы, не разомкнула свои пальцы – все еще сцепленные для того, чтобы не поддаться соблазну прикрыть-защитить ту самую многострадальную нижнюю часть своего тела, ту, что сейчас подвергалась истязанию.
Просто… Эти резкие звуки, произнесенные с ее стороны, получили ответ – особый и значимый.
Тишину и…
Паузу в череде ударов, заставлявших ее, Лизу, кричать и плакать – здесь, лежа на ковре, на полу их общего дома!
Это было… очень важно!
И в этой самой тишине, свободной от Боли – условно, ой, как условно, поскольку зуд в настеганных прутьями ягодицах никто не облегчал, совсем даже наоборот! – в ней Лиза, наконец-то, смогла как-то внятно прислушаться к тому, что происходило теперь возле-подле нее.
Она не просто прислушалась. Сейчас девочка напряженными своими нервами ловила бесчисленное множество колебаний - не только акустических, но и каких-то иных… странных, но доступных ей в этом… несколько измененном состоянии сознания…
Или же в ее истинном, правильном состоянии? Какая она – настоящая? И когда?
Странное, непривычное, неизвестное ей до того прежде ощущение, аналог нервной дрожи. И расшифровка его сути… Шокирующая, странная…
Это ощущение от нервного напряжения - скорее даже потрясения! – от жуткого факта осознания того, что видишь перед собою. Того, что сейчас сделала… своими руками.
Эти непривычные девочке чувства… вовсе не принадлежат самой Лизе Лир. Это ощущения ее Старшей. И то, что сейчас она почувствовала - это нечто категорически неприятное.
Милая Элли сейчас почти что в шоке от увиденного. Ей сейчас страшно, жутко… и она, кажется, желает все это немедленно прекратить!
Ой, хорошо бы… чтобы все так и было-случилось…
Однако нет. Эта паническая мысль-ощущение тут же была вытеснена другой: «Надо… продолжать!» А дальше… Была некая странная смесь из двух ингредиентов: сожаления и нежности – адресованных именно ей, Лизе – оба, вместе и сразу.
Все это… Более чем странно… Неужели такое может сочетаться? Разве может такое присутствовать… сразу – в одной и той же, отдельно взятой голове?
В смысле, как могут быть слиты воедино, искреннее желание продолжить всю эту жуть истязания и… не менее искренняя нежность к его, истязания, жертве?
Оказывается, может, да еще как! И вот уже…
Она, ее Старшая, наконец-то решилась. Отбросила прут куда-то в сторону, поднялась и… снова шагнула туда же – в смысле, к вазе. Естественно, за розгой, взамен той самой, что была ею только что выброшена!
Значит, это всё… Вся эта боль сейчас продолжится?!
Элли! Не надо! Ну… ты же видишь, что я не хочу больше! Пожалуйста, услышь меня!
Естественно, девочка все это прокричала только про себя, а вовсе не вслух. Внешне же она позволила себе лишь один тяжелый вздох. А после этого, девочка продолжила напряженно… нет, не только вслушиваться. Ощущать. Это слово было не вполне точным, однако оно гораздо больше соответствовало теперешнему восприятию Лизы Лир. Вовсе не оглядываясь теперь кругом глазами, она сейчас ощущала окружающее пространство – как-то объемно и вовсе иначе, чем обычно. Своего рода «объемный слух», дополненный странным восприятием отголосков мыслей и чувств ее Старшей – той, что стала своеобразным центром концентрации ее, Лизы, внимания. Вот сейчас миссис Эллона Мэйбл подходит к той самой вазе, куда сегодня утром сама же Лиза, ободряемая улыбкой своей Старшей, поместила-окунула гибкие ивовые и ореховые прутья. Их, так сказать, в комплекте – а для задуманного ими наказания, даже и с избытком! – они вместе-вдвоем заготовили – в смысле, набрали и нарезали – в ходе вылазки в ближайшие леса-перелески сразу после завтрака.
Тогда, утром, Лиза улыбалась и шутила, по этому самому поводу, поощряемая и ободряемая молодой женщиной, взявшейся ее, Лизу, воспитывать.
Теперь же от прежней беззаботной улыбки не осталось и следа. Страх ожидания неизбежного продолжения экзекуции заставил девочку снова вздрогнуть, поежиться всем своим телом, и на мгновение сжать те самые половинки нижних-мягких, которые сейчас зудели отходящей болью, исхлестаны в первых частях этого самого болевого спектакля.
Далее, миссис Эллона Мэйбл опробовала выбранный ею прут – свист короткий, гадкий, злобный и жуткий! Девочка рефлекторно отозвалась на него очередным содроганием и последующим вздохом. Она по-прежнему не рискнула обозначить словами свое собственное отношение к происходящему. Ведь никакой надежды на то, что Элли сама догадается все это прекратить, у нее уже не осталось. Предстояло терпеть дальше. И никаких других вариантов на горизонте ее личных событий больше, увы, не просматривалось. Этим своим странным «объемным» чувствованием, девочка ощутила, как ее недогадливая Старшая обошла то самое место, где она лежала и опустилась в прежнюю свою исходную коленопреклоненную позицию, коснувшись при этом коленом левого бока своей воспитанницы. Ну а потом…
Левая рука миссис Эллоны Мэйбл опустилась на ее, Лизы, плечо. И сразу же стало спокойно.
Вот она, ее Элли, рядом. Она вернулась и больше уже никуда от нее не уйдет.
Это ее прикосновение не было жестким и грубым. Элли вовсе не прижимала свою воспитанницу к полу силой. Скорее уж, просто обозначала свое пристрастие в жизни девочки. В этих своеобразных обстоятельствах ее, Лизы, бытия, она обозначала себя этим своим касанием, как сторону властвующую и любящую.
Может ли истязающая сторона любить объект своего… жестокого внимания и действия?
Оказывается, может. И своими напряженными нервами девочка ощутила сейчас именно это!
А дальше, она услышала голос своей Старшей. Спокойный и… дополненный некими особыми нотками, обозначающими требовательность, сожаление, сочувствие… И еще гордость за то, что ее воспитанница ведет себя так, как надо.
- Лиза, - произнесла Элли, - ты меня звала. И я знаю, зачем.
Лиза очень захотела проораться, выкрикнуть в полный голос, в полный ор – возможный и невозможный! – нечто вроде: «Прости! Прости меня! Прекрати это все, Элли! Пощади… Пощади меня! Пожалуйста!»
Бог весть, как ей удалось удержаться от такого проявления эмоций. Наверное, это самое прикосновение ладони ее, Лизы, Старшей, сыграло свою роль. Однако факт – Лиза сдержалась. Не закричала, не заистерила. Вот только обозначила самые хвостики-отголоски своих весьма ярких эмоций очередным тяжелым вздохом.
Естественно, ее, Лизы, Старшая почувствовала смысл этого тревожного звука. Элли мягко погладила плечо воспитанницы, успокаивая свою девочку. Как ни странно, это сработало. Лиза снова вздохнула, но… уже не имея столь тяжкой интонации в этом звуке-эмоции.
Да, теперь она готова была выслушать. И даже понять.
Возможно.
- Лиза, я знаю, тебе сейчас очень больно, - продолжила Элли. – Ты сейчас очень хочешь, чтобы все это уже закончилось. Однако твоя гордость не позволяет тебе озвучить это твое желание и запросить пощады. Да, Лиза, я все понимаю, и я… восхищаюсь тобой!
От этой похвалы у Лизы на глазах снова выступили слезы. Нос заполнился свежей порцией мокрого хлюпа, и на мгновение даже перехватило дыхание слезным спазмом. Она даже всхлипнула. И снова рука ее Старшей - мягкая и властная, в одно и то же время! – обозначила особую близость к ней, успокоила девочку. И подвластная смогла после этого дослушать ее речь.
- Лиза, я прошу тебя потерпеть еще немного, - сказала Элли. – Это очень нужно! Ты держишься очень хорошо. Ты выдержишь, я знаю. Нужно, чтобы ты дотерпела это все до конца. Осталось… не так уж и много.
- Сколько?
Лиза в этот раз не смогла удержаться от вопроса по столь значимой для нее теме. И сама удивилась тому, что сумела задать его почти спокойным голосом. И даже никаких ноток удивления и страха в нем не прозвучало. Вроде бы.
- Осталось… всего шестнадцать, - охотно отозвалась ее Старшая. – Шестнадцать из пятидесяти. Уже немного. Правда, немного.
- Элли, я… - Лиза снова едва не сорвалась на униженную мольбу о пощаде, но смогла все-таки притормозить, остановить себя на самом начале фразы, и просто всхлипнула.
И получила в ответ целую серию новых поглаживаний-касаний, мягких и властных. И снова замолчала, затихла.
- Лиза, я все знаю, все понимаю… Потерпи. Пожалуйста. Ты сможешь. Не обижайся, но… так нужно.
Девочка, откровенно говоря, была уже не в силах с нею спорить – тем более, столь странным способом, намекая, но не рискуя просить в открытую. Просто, снова вздохнула и шепнула тихонечко: «Хорошо…»
Однако Старшая прекрасно расслышала этот ее ответ.
- Спасибо, Лиза! – произнесла Элли. – Тогда давай… продолжим!
Она убрала руку с плеча своей воспитанницы. И девочка тут же дернулась-встрепенулась. Как птица, пытающаяся… взлететь – чтобы спастись от какой-то опасности.
- Нет! – воскликнула Лиза.
Миссис Эллона Мэйбл как-то тяжело вздохнула.
- Лиза… Ты ведь обещала мне… терпеть! – напомнила она.
Голос Старшей звучал теперь мягким упреком.
- Я… - девочка рискнула на нее оглянуться – но сразу же снова спрятала свое лицо, прикрыла его пальцами, не желая, чтобы Элли видела ее в таком вот зареванном виде. Однако успела все-таки поймать сочувственный взгляд от Старшей, которая явно собиралась продолжать наказание, а также… оценить прут, который был сейчас у нее в руке!
Лиза вся содрогнулась. А потом, глубоко вздохнув, озвучила причину такой нервной своей реакции на действия воспитательницы.
- Элли, пожалуйста! – жалобным голосом произнесла она. – Не убирай свою руку! Мне так… легче! Так я чувствую… знаю, что ты со мной! Иначе мне… страшно!
- Конечно же, моя маленькая!
Эти слова миссис Эллона Мэйбл произнесла с явным облегчением в голосе.
Она даже чуточку передвинулась – по направлению к ее, Лизы, плечам, немного переступив коленями. Снова вернула руку свою на плечо девочки.
Лиза почувствовала тепло ее ладони на своей коже и замерла, наслаждаясь этим прикосновением, такой… странной лаской, с ее стороны. Но это было уже совсем-совсем по-другому. Теперь они были вместе.
Странно, ведь не может быть такого доверия к той, кто собирается ее сечь. Но девочка сейчас… ощущала себя под ее защитой.
Безумный расклад… Когда сторона, причиняющая боль, одновременно с тем защищает и ободряет.
Одна рука – защищает, так символически. Другая – причиняет боль, и вполне реально. Бред…
Лиза даже не пыталась осмыслить этого, просто приняла это все так, как оно есть. Напрягла свое тело, потом расслабилась и, прикрывая свои глаза, замерла в ожидании.
- Лиза! – услышала она.
Девочка оглянулась. Элли смотрела на нее весьма смущенным взглядом. Молодая женщина на секунду отвела свои глаза, зацепилась взглядом своим за прут – в своей же правой руке! – поиграла лозой, короткими взмахами-движениями, и… отвела прут в сторону.
- Что? – Лиза смотрела на нее с надеждой – вдруг она и вправду, передумала продолжать?
Действительность же оказалась несколько иной.
- Я… предлагаю тебе самой определить, как ты сможешь терпеть то, что я тебе выдам, - заявила ее Старшая. – Сделаем так. Я сейчас выдам тебе удар… стегну тебя, а дальше… Ты сама скажешь мне, могу ли я продолжить.
Она сделала короткую паузу и продолжила в чуточку более резком и требовательном тоне – скорее приказывая, чем предлагая!
- Лиза, ты слышишь меня? – осведомилась она. И продолжила словесно развивать сущность своего необычного предложения:
- Вот сейчас… я ударю тебя и подожду, пока ты скажешь мне, что я могу продолжить. Буквально скажешь мне: «Продолжай, Элли!» После этого, я нанесу тебе очередной удар. Ты прокричишься… Потом успокоишься и… снова позволишь мне продолжить. Я… после каждого удара, буду ждать, пока ты успокоишься и будешь в состоянии терпеть это все дальше. И вот так, каждый раз. Каждый удар по твоему телу, я буду наносить достаточно сильно, а потом ждать твоего разрешения на продолжение сегодняшнего наказания. И так… каждый раз. Перед тем, как взмахнуть прутом – я буду ожидать твоего разрешения. Лиза… Я не тороплюсь.
- А если я… не скажу? – тихо спросила девочка, лежащая ниц. – Ты все равно меня ударишь, да?
- Лиза… Я прошу тебя! – миссис Эллона Мэйбл снова тяжело вздохнула. – Давай сделаем так, как я тебе сказала. Осталось… уже немного! И сейчас… всю эту непростую ситуацию между нами, будешь контролировать именно ты! Пожалуйста, перетерпи и это… Я тебя прошу. Мы же вместе с тобою все решили! Это нужно нам обеим… И это нужно мне…
Она снова погладила Лизу по спине. Девочка отвернулась, снова спрятала лицо за сплетением пальцев. Эллона продолжила гладить детскую кожу – мягко, ласково. И примерно через минуту этого тактильного воздействия, Лиза, наконец-то, решилась отозваться вербальным способом.
- Начинай, Элли, - произнесла она… тихо и в сторону. – Я готова.
- Спасибо, моя дорогая! – так же негромко и с чувством отозвалась ее Старшая.
Она выпрямилась, выждала несколько секунд, чтобы удостовериться в готовности этой решительной девочки. А потом… левая рука молодой женщины замерла на плече ее покорной воспитанницы. Правой рукой своей миссис Эллона Мэйбл обрушила прут на уже исхлестанные ягодицы лежащей девочки, замершей в ожидании нового жалящего удара. Хлест вышел… не такой уж и сильный – прут Элли в этот раз держала «накоротко», руку она отставила несколько в сторону, вправо – не слишком-то удобным образом, но так, чтобы, по возможности, обозначить удар, перпендикулярно направлению ног возлежащей. В принципе, не очень удобно – в смысле, для серьезного замаха. Но все равно, вышло достаточно болезненно – и на коже остался яркий красный след, не столь уж параллельный предыдущим, а так, самую чуточку наискосок.
Лиза вскрикнула, издав при этом странный набор звуков, нечто вроде «Ой-а-а-а…» - на этот раз негромко, но жалобно. В ответ, та, кто вызвала в акустическом пространстве их общего дома эти отголоски страдания, снова погладила девочку по плечу и спине, успокоив ее всхлип.
Лиза замерла. Она затихла и как бы зависла в той самой паузе… продолжительность которой теперь зависела только от нее одной.
Она помолчала. Затем расслабила тело – аккуратно, как можно более полным образом! – а дальше… произнесла громко и твердо… Ну, ей, во всяком случае, так показалось.
- Продолжай, Элли!
Лиза внезапно подскочила на своей постели. Ей послышалось… нечто странное. Какой-то непонятный звук. То ли дверь стукнула, когда ее прикрывали второпях и неаккуратно, то ли половица скрипнула – где-то и, почему-то, слишком резко! То ли… чьи-то шаги прозвучали внезапным звуком-тенью – там, на лестнице.
Девочка прислушалась.
Нет… Вроде бы все тихо… сейчас! В смысле, в этот самый момент времени. Значит, можно снова-заново приложить ушко-к-подушке и, как пишут в таких случаях некие литераторы - известные своим напыщенно-эпическим слогом - отдать себя во власть Морфея. Точно так же, как она, Лиза Лир, совсем недавно отдала себя во власть одной женщины… Бывшего военного медика – той, в чьей власти там, на войне, были сны особого рода и функционального назначения. Тот Морфей – с которым эта молодая женщина была, образно выражаясь, «на ты»! – облегчал страдания всех, кто оказывался в ее власти медика.
А сегодня… эта же самая женщина получила изрядную возможность реализовать себя в строго противоположной роли. «Строго» - ключевое слово. Дополняющее иное слово – «больно»…
Было больно. От первого взмаха-хлеста – который можно было отметить условным счетом «Один!», до последнего, финального… который имело смысл обозначить счетом «Пятьдесят!»
Вообще-то, когда Лиза задумала свое участие в этом спектакле-посвящении, состоявшемся не далее, как сегодня, ей казалось, что такое наказание было для ее Старшей, образно говоря, обычным-привычным – во всяком случае, во времена детства самой Эллоны Мэйбл. Н-да… Вошла вот в голову одной бывшей приютской девчонки такая… блажная идея: принять на себя, так сказать, прочувствовать на собственной коже некий образец такого же наказания, какое причиталось бы Лизе, будь она обычной девчонкой, из тех самых времен. К примеру… подругой своей Старшей или даже ее сестренкой! Да, Элли отговаривала ее от такого… эксперимента. То ли потому, что жалела, то ли потому, что точно знала специфику и тонкости того, что выбрала себе ее воспитанница. Но Лиза сама для себя все решила – по сути, и за себя, и за нее! – и добилась, чтобы та, кто приняла на себя нелегкий труд по ее, Лизы, воспитанию, исполнила все… в точности и сурово.
В общем, девочка сделала все в точности по этой их общей задумке. Казалось, будто это будет символично и даже красиво. При взгляде со стороны и объективно.
Интересно, чьей. В смысле, чей именно взгляд предполагался к наличию для такого… отстраненного созерцания затеянного ими спектакля?
Дело в том, что сторон-участников этого самого «символического расклада» оказалось ровно две. Сама миссис Эллона Мэйбл, совершавшая по ходу спектакля все эти энергичные движения хлестательного рода – болевые и наказательные. И она, Лиза Лир – так сказать, претерпевающая сторона.
Претерпевать оказалось непросто. От самого первого хлесткого касания лозы поперек ягодиц, у Лизы, на мгновение, перехватило дыхание. Она тогда… только спустя несколько мгновений ошарашенного молчания, сумела выдавить из себя нечто сдавленное, что-то вроде «А… а-а-а…» - не столько жалкое или жалобное, сколько удивленное. К счастью, ее Старшая была к девочке более чем внимательна. Она не стала продолжать до тех самых пор, пока не удостоверилась в этой ее реакции – в смысле, в том, что она, эта самая реакция, присутствует в поведении ее подопечной. И только потом, выждав паузу, длиною-протяженностью еще в несколько мгновений, Элли продолжила, обозначив, взмахом прута, очередную жгучую полосу на голом теле своей воспитанницы.
Эта боль… оказалась для Лизы совершенно непривычной. Нет, девочка никогда не была… в смысле, не чувствовала себя эдакой неженкой. Бывало, она и падала, расшибая себе локти и коленки… ну и не только! И дралась, так тоже бывало – нанося своими кулачками удары, от которых потом болели костяшки пальцев. И получала от своих противниц нечто аналогичное – по ударному стилю и последствиям. Но все это было… вовсе иное! И даже удары скакалкой по голым ногам – наказание, случившееся с нею там, в приюте! – были, по ощущениям, вовсе не такими.
Каждый хлесткий взмах прута ее воспитательницы обозначал эдакий… огненный росчерк по беззащитной коже – стыдливо обнаженной и не имеющей ни единого шанса уйти из-под удара! Особая боль, острая, молниеносная… Которая чуточку позже отзывалась зудящим послевкусием, чуть расходящимся по коже, отголоски которого оставались эдаким общим фоном для дальнейшего болевого действа. Который понемногу возрастал-усиливался – в части своеобразной чувствительной напряженности. Ну, а потом, к финальной части этого странного наказания, он, этот самый фон, почти что сравнялся в своей мучительности – тягостной и тянущейся! – с самими жгучими всплесками ощущений от хлестких прикосновений жалящего рода!
В общем, все это было очень непривычно – остро, резко и даже… обидно!
Да-да! По ходу этого своего наказания она, Лиза, ощущала все возрастающую обиду!
Причем, это была вовсе не какая-то обида на ее, Лизы, Старшую. Можно сказать, что сама Элли, обозначавшая сейчас на ее теле все эти жгучие полосы от хлестов лозы, вовсе не воспринималась девочкой как источник боли. Возможно, просто потому, что Лиза все-таки исполнила молчаливую просьбу миссис Эллоны Мэйбл – не смотреть в ее сторону во время наказания. Девочка даже прикрыла свои глаза – и не только по этой самой причине. Повод к этому был весьма банальным – Лиза, отчего-то, решила, будто так удастся удержать слезы, на которые ее пробило уже с третьего стежка по обнаженной коже. Оказалось, что все это вовсе даже бесполезно, что слезы сами собою вытекают из-под век, как бы старательно ты их ни зажмуривала. И вся эта мокрость – еще соленая и горькая, причем, в одно и то же время! – стекает все ниже. Ну, а потом она как-то сама собою размазывается по всей твоей же морде лица, так сказать. И, хотя твои руки при этом остаются формально свободными, какого-либо внятного желания реально утереть все эти слезы-сопли, почему-то не возникает.
Наверное… просто потому, что некогда. Тупо некогда тебе тереть руками мордуленцию своей зареванной личности, когда жгучие всплески – там, сзади… В общем, именно они вызывают у тебя, в это же самое время, всего одно желание – дотянуться туда, именно и в точности, это важно! Ну и… прикрыть там все… ладошками, защитить свой настеганный зад от новых жалящих прикосновений гибкого прута. Рефлексы, ти их мать, ничего же ни попишешь! Вот и приходится… преодолевать их, иначе… Будет вовсе стыдно – от того, что сама и не стерпела всего того, чего так для себя добивалась.
Лиза даже сцепила руки «в замок» - чтобы не поддаться искушению. Она спрятала лицо, прикрыла его сомкнутыми-переплетенными пальцами рук, как будто забралом – по направлению спереди и чуточку сверху.
В общем, она отгородила себя эдаким способом – «а ля страус» или как-то вроде того! - от зрительных впечатлений. Любых.
Вот только... Это все вовсе не защищало ее же от тех самых жалящих всплесков - там, на нижних-мягких. Можно сказать, что сие «забрало из пальцев» просто-напросто отгородило девочку от визуальной составляющей всего, что происходило, вокруг нее и там. Спрятало часть ее чувств и ощущений в некий условный кокон - скорее, кажущийся, чем реальный, поскольку боль от прута по-прежнему терзала ее тело.
Впрочем...
В какой-то момент времени, что-то в ее, Лизы, восприятии стало иным. Или же просто, поменялось в том самом окружающем пространстве, главным составляющим которого являлась для нее та самая молния прута - невидимая, но жгучая! Именно этих жалящих прикосновений девочка ожидала, но... пауза между ударами непривычно затянулась. Да, эта боль, ставшая для нее почти что привычной, в этот раз почему-то не коснулась ее тела - там, сзади.
И все-таки, жжение от предыдущих ударов вовсе не прекратилось. Хотя, на фоне предыдущего это было, по сути, такое облегчение!
Да… Элли явно не торопилась продолжать сечение своей воспитанницы! И, внезапно, пронеслась в голове мысль-молния: «А может быть, это уже… все?»
В смысле, может быть, ее, Лизы, наказание, уже и закончилось? Было бы… ой, как неплохо!
Лиза давно уже перестала считать удары, которые наносила ей по ходу сечения миссис Эллона Мэйбл. Нет, девочка вовсе не собиралась просить пощады у своей Старшей, вовсе нет!
Во всяком случае, не сейчас…
Но ведь можно же надеяться и на лучшее… ну, хотя бы немножко, правда?
Лиза расцепила пальцы, убрав с глаз свое импровизированное «забрало». Раздвинула руки в стороны, открыв себе какое-то подобие обзора вовне. Коротко огляделась вокруг и… уяснила себе ситуацию.
А ситуация была, прямо скажем, более чем аховая. Ее, Лизы, Старшая поднялась из коленопреклоненного положения-состояния в обычное прямоходящее, прошла в сторону высокой напольной вазы, где еще с утра вымачивались те самые прутья, которые они тогда вместе нарезали, очистили от сучков, промыли – в общем, приготовили. С шутками-прибаутками по поводу запланированного на вечер и безо всякого страха в голосах и разговорах – не правда ли, забавно? В смысле, забавно это выглядело… из нынешнего расклада.
В общем, миссис Эллона Мэйбл, вот прямо сейчас выбирала себе новое орудие наказания. Специально для продолжения наказания своей воспитанницы. Да, именно для ее, Лизы, сечения, а вовсе не для чего-то… иного. В смысле, не столь болезненного.
В общем, перерыв в болевых ощущениях намечался более чем краткий – так сказать технического характера, для замены инвентаря.
Лиза непроизвольно всхлипнула и в отчаянии снова закрыла свои голубые глаза. Нет, она вовсе не собиралась сдаваться. Хотя вот теперь-то, прочувствовав, как говорится, на собственной своей нежной шкурке всю сомнительную прелесть такого наказания, девочка уже поняла – более чем хорошо, поскольку средства убеждения оказались весьма и весьма доходчивыми! – почему Старшая отговаривала ее от этой своеобразной игры. В «наказание всерьез и по-строгому». Просто, миссис Эллона Мэйбл уж точно, много раз проходила через нечто подобное. И она была со своей воспитанницей, по этому самому поводу, совершенно честна и откровенна, без каких-либо преувеличений или попыток ее, Лизу, запугать!
Ведь все же рассказала… предупредила Лизу о том, что это будет очень даже больно! Нестерпимо больно! И все ж таки, некая юная упрямица всерьез возжелала для себя именно такого «болевого» посвящения! Решила, что так будет честнее… Если ей лично пройти через наказание, подобное тому, которое в детстве получала ее Элли. Чтобы получить моральное право честно и с достоинством надеть на себя домашнее платье – именно по окончании всей этой боли. Платье, которое когда-то носила та самая женщина, что спасла ее и приняла в этот Дом.
Символический переход из «незаконного» состояния беглянки в статус личной воспитанницы миссис Эллоны Мэйбл и законной жительницы Дома сего.
Ну… переход-то символический. А вот боль оказалась самой, что ни на есть, настоящей – неподдельной и мучительной… Однако, жаловаться и просить пощады – тоже не вариант. Вот если бы миссис Эллона Мэйбл – нет, ее любимая Элли! – если бы она сама… Да-да-да! Непременно сама бы догадалась о том, что ее подопечная давно уже все и поняла, и оценила. И готова теперь принять от нее полное и безоговорочное прощение – незамедлительно и даже вот прямо сейчас!
Однако… Нет, кажется, не будет ничего такого… со стороны ее, Лизы, Старшей. Никаких таких… послаблений…
Девочка не открывала глаз, но все-таки услышала, как Элли прошла ближе и… опустилась на колени перед воспитанницей, простертой ниц на ковре возле камина.
Да, сейчас Элли продолжит сечение, прерванное исключительно по причине объективной необходимости сменить прут. Вот сейчас… Буквально через несколько томительных мгновений, это все, жгучее и страшное, продолжится снова, жутко и больно! И Лиза не помнит… не знает, сколько там осталось этих хлестких ударов – обещанных ей и все еще не выданных! Но их будет еще много… Очень много!
Вполне достаточно, для того, чтобы снова пробить ее на слезы и сопли… И на отчаянный рев, беспомощный и постыдный!
Ведь ты же… сама добивалась всего такого… жуткого и болевого! Сама! Никто ведь к этому тебя не принуждал!
Да, никто…
Никто, кроме той странной девочки… живущей у нее внутри. Глупой и честной. Готовой всерьез страдать…
Ради чего?
Можно… Ведь все еще можно запросить пощады! Наверняка, Элли тут же все и прекратит! Поднимет с пола юную страдалицу и постарается ее утешить. И конечно же, миссис Эллона Мэйбл не станет потом упрекать ее в том, что не стерпела истребованное, не осудит девочку за трусость!
Однако та, маленькая-девочка-внутри, которая живет в Лизе… Она не простит ей такой постыдной ретирады!
Лиза снова свела руки, прикрыла ими голову спереди, чуть сдвинув лицо свое вниз, опираясь лбом на пальцы – только чтобы Элли не видела ее зареванную мордашку… И чтобы, не дай-то Бог, не смягчилась, не перешла от наказания к пониманию и прощению… вот прямо сейчас!
Да, пальцы в замок и… терпеть! Сейчас… Вот сейчас… Вот…
- Ай-я-а-а!
Вскрикнула в голос. Не удержалась.
Девочке показалось, что закричала она слишком громко. И было от чего! То ли ее кожа стала, внезапно, более чувствительной – ну, после первой части наказания! То ли миссис Эллона Мэйбл перешла к иной манере действий и стала сечь ее куда как сильнее!
Впрочем, ее Старшая по-прежнему была к ней внимательна. Это четко обозначила та самая пауза, которую она взяла, перед тем, как продолжить. Позволила девочке перевести дыхание и даже расслабить тело. Однако потом… Свистящий прут снова ожег ее кожу – там, на нижних-мягких. И снова это почувствовалось куда как более нестерпимо, чем прежде. И снова… до громкого крика. Совершенно неожиданно для той самой девочки, которая чуточку ранее приказала себе терпеть.
Да… Она хотела выдержать это… достойно. В смысле, без таких вот унизительных воплей, наверняка, пугающих ее Старшую! Отчего же теперь у нее ничего не получается – ну, по части этого самого… добровольного терпения? Ладно, хоть прикрываться не стала – там, сзади. Хотя бы от этого удержалась!
Так что же случилось, а? Неужели, ее Старшая за что-то на нее сейчас очень сильно рассердилась, и решила вот именно теперь отстегать свою воспитанницу, как говорится, всерьез и по-взрослому, то есть, без жалости и снисхождения?
Но ведь ее Элли… Она же вовсе не такая! Она не может… Нет, она ни за что не станет поступать с той, кто ее любит! Ее Элли не может быть… такой… жестокой!
Эти всплески боли, которые обозначал на ее теле новый, свежий прут, заставляли девочку вскрикивать все громче и все более жалобно. Если первая часть наказания была для нее, для Лизы, просто очень болезненной, то вторая часть казалась ей уже совершенно нестерпимой!
Но самое странное было в том, что эта самая мучительная боль стала... как бы отдельной, особой силой. Да, теперь Лизе казалось, будто эта Боль действует теперь совершенно самостоятельно, отдельно от той, кто держала сейчас в руках гибкий прут и действовала им! Боль стала для девочки некой особой сущностью, которая мучила ее сейчас сама по себе, ужасно, жестоко, бессмысленно и беспощадно!
И теперь, с той стороны жалящего прута, не было больше никого… Сам прут высекавший на ее, Лизы, теле, яркие, жгуче-зудящие полосы - отдававшиеся не менее яркими всполохами ощущений внутри ее, Лизы, эмоционального кокона, которым она снова-сызнова попыталась себя окружить – был уже не в руках конкретной личности. Он стал как бы исходной частью той новой сущности, по имени Боль…
Чуть ранее… был Дом. И была в нем комната. И в пространстве этой комнаты, неподалеку от камина, на ковре, возлежала ниц одна страдалица. Свободная от одежды, открытая… любому удару, который мог на нее обрушиться, в любой миг, с любой стороны и всякого рода – все зависело от выбора того, кто пожелает его, этот самый удар нанести.
Вернее, от выбора Той, кто имела право ее, Лизу, сечь… Той, кому сама Лиза это самое право и предоставила.
И вот теперь, этой объективной реальности как бы и вовсе уже не существовало. Лиза теперь была… в своеобразном коконе, построенном ею для себя – не столько вовне, сколько изнутри самое себя.
И этот кокон… он отстранял ее от всего, что было вовне. Вот только Боль имела Силу и Власть пробиваться сквозь него. Не разрывать, о нет! Проникать сквозь оболочку… Как будто какая-то ее составляющая была частью ее, частью Лизы…
А ведь… так и есть.
Да, теперь их было двое. Она, Лиза, и Боль.
Вернее, нет, не так. Лиза была теперь одна. Наедине с Болью. Лиза – бессильная как-либо защитить самоё себя. А Боль – беспощадная… нестерпимая…
Да-да, именно это самое слово – нестерпимая. Вовсе и именно потому, что ее, Лизы, терпение больше не имело никакого смысла. Ведь Та, кто сейчас исполняла над нею этот самый жестокий ритуал посвящения в личные воспитанницы, попросту исчезла из системы ее, Лизы, личных и чувственных координат.
Это было немыслимо! Как будто что-то – даже не «кто-то»! – сбило ту самую настройку их друг на друга – личную настройку, которую девочка уже успела оценить!
Теперь же она была совершенно одна, а ее Старшая…
Не было ее рядом – во всяком случае, на той, другой стороне прута, неторопливо высекавшего на теле девочки все новые жгучие и зудящие отметины – наверняка, красные, едва ли не с кровью! И это одиночество – без присутствия той, кого Лиза уже успела полюбить! – вот это и был настоящий кошмар. Совершенно невыносимый!
- Элли! Где ты? – закричала девочка в тот самый миг, когда волна одиночества, отчаяния и нестерпимой Боли уже почти что поглотила ее, когда Боль уже почти что затопила тот самый кокон, где не было больше… ничего. Даже самой Лизы там почти уже не было…
Кажется… именно этот самый вопль отчаяния, который она издала, как-то разбил-разорвал глухую и невидимую оболочку, запиравшую ее, Лизы, эмоции внутри и не допускавшую извне ничего, кроме Боли… Да, она сама отгородилась этим коконом от всего – для того, чтобы перетерпеть наказание так, как она считала нужным. Тогда Лизе казалось, будто именно это все так важно!
Она пока еще не открыла свои глаза и даже не отняла своих рук от головы, не разомкнула свои пальцы – все еще сцепленные для того, чтобы не поддаться соблазну прикрыть-защитить ту самую многострадальную нижнюю часть своего тела, ту, что сейчас подвергалась истязанию.
Просто… Эти резкие звуки, произнесенные с ее стороны, получили ответ – особый и значимый.
Тишину и…
Паузу в череде ударов, заставлявших ее, Лизу, кричать и плакать – здесь, лежа на ковре, на полу их общего дома!
Это было… очень важно!
И в этой самой тишине, свободной от Боли – условно, ой, как условно, поскольку зуд в настеганных прутьями ягодицах никто не облегчал, совсем даже наоборот! – в ней Лиза, наконец-то, смогла как-то внятно прислушаться к тому, что происходило теперь возле-подле нее.
Она не просто прислушалась. Сейчас девочка напряженными своими нервами ловила бесчисленное множество колебаний - не только акустических, но и каких-то иных… странных, но доступных ей в этом… несколько измененном состоянии сознания…
Или же в ее истинном, правильном состоянии? Какая она – настоящая? И когда?
Странное, непривычное, неизвестное ей до того прежде ощущение, аналог нервной дрожи. И расшифровка его сути… Шокирующая, странная…
Это ощущение от нервного напряжения - скорее даже потрясения! – от жуткого факта осознания того, что видишь перед собою. Того, что сейчас сделала… своими руками.
Эти непривычные девочке чувства… вовсе не принадлежат самой Лизе Лир. Это ощущения ее Старшей. И то, что сейчас она почувствовала - это нечто категорически неприятное.
Милая Элли сейчас почти что в шоке от увиденного. Ей сейчас страшно, жутко… и она, кажется, желает все это немедленно прекратить!
Ой, хорошо бы… чтобы все так и было-случилось…
Однако нет. Эта паническая мысль-ощущение тут же была вытеснена другой: «Надо… продолжать!» А дальше… Была некая странная смесь из двух ингредиентов: сожаления и нежности – адресованных именно ей, Лизе – оба, вместе и сразу.
Все это… Более чем странно… Неужели такое может сочетаться? Разве может такое присутствовать… сразу – в одной и той же, отдельно взятой голове?
В смысле, как могут быть слиты воедино, искреннее желание продолжить всю эту жуть истязания и… не менее искренняя нежность к его, истязания, жертве?
Оказывается, может, да еще как! И вот уже…
Она, ее Старшая, наконец-то решилась. Отбросила прут куда-то в сторону, поднялась и… снова шагнула туда же – в смысле, к вазе. Естественно, за розгой, взамен той самой, что была ею только что выброшена!
Значит, это всё… Вся эта боль сейчас продолжится?!
Элли! Не надо! Ну… ты же видишь, что я не хочу больше! Пожалуйста, услышь меня!
Естественно, девочка все это прокричала только про себя, а вовсе не вслух. Внешне же она позволила себе лишь один тяжелый вздох. А после этого, девочка продолжила напряженно… нет, не только вслушиваться. Ощущать. Это слово было не вполне точным, однако оно гораздо больше соответствовало теперешнему восприятию Лизы Лир. Вовсе не оглядываясь теперь кругом глазами, она сейчас ощущала окружающее пространство – как-то объемно и вовсе иначе, чем обычно. Своего рода «объемный слух», дополненный странным восприятием отголосков мыслей и чувств ее Старшей – той, что стала своеобразным центром концентрации ее, Лизы, внимания. Вот сейчас миссис Эллона Мэйбл подходит к той самой вазе, куда сегодня утром сама же Лиза, ободряемая улыбкой своей Старшей, поместила-окунула гибкие ивовые и ореховые прутья. Их, так сказать, в комплекте – а для задуманного ими наказания, даже и с избытком! – они вместе-вдвоем заготовили – в смысле, набрали и нарезали – в ходе вылазки в ближайшие леса-перелески сразу после завтрака.
Тогда, утром, Лиза улыбалась и шутила, по этому самому поводу, поощряемая и ободряемая молодой женщиной, взявшейся ее, Лизу, воспитывать.
Теперь же от прежней беззаботной улыбки не осталось и следа. Страх ожидания неизбежного продолжения экзекуции заставил девочку снова вздрогнуть, поежиться всем своим телом, и на мгновение сжать те самые половинки нижних-мягких, которые сейчас зудели отходящей болью, исхлестаны в первых частях этого самого болевого спектакля.
Далее, миссис Эллона Мэйбл опробовала выбранный ею прут – свист короткий, гадкий, злобный и жуткий! Девочка рефлекторно отозвалась на него очередным содроганием и последующим вздохом. Она по-прежнему не рискнула обозначить словами свое собственное отношение к происходящему. Ведь никакой надежды на то, что Элли сама догадается все это прекратить, у нее уже не осталось. Предстояло терпеть дальше. И никаких других вариантов на горизонте ее личных событий больше, увы, не просматривалось. Этим своим странным «объемным» чувствованием, девочка ощутила, как ее недогадливая Старшая обошла то самое место, где она лежала и опустилась в прежнюю свою исходную коленопреклоненную позицию, коснувшись при этом коленом левого бока своей воспитанницы. Ну а потом…
Левая рука миссис Эллоны Мэйбл опустилась на ее, Лизы, плечо. И сразу же стало спокойно.
Вот она, ее Элли, рядом. Она вернулась и больше уже никуда от нее не уйдет.
Это ее прикосновение не было жестким и грубым. Элли вовсе не прижимала свою воспитанницу к полу силой. Скорее уж, просто обозначала свое пристрастие в жизни девочки. В этих своеобразных обстоятельствах ее, Лизы, бытия, она обозначала себя этим своим касанием, как сторону властвующую и любящую.
Может ли истязающая сторона любить объект своего… жестокого внимания и действия?
Оказывается, может. И своими напряженными нервами девочка ощутила сейчас именно это!
А дальше, она услышала голос своей Старшей. Спокойный и… дополненный некими особыми нотками, обозначающими требовательность, сожаление, сочувствие… И еще гордость за то, что ее воспитанница ведет себя так, как надо.
- Лиза, - произнесла Элли, - ты меня звала. И я знаю, зачем.
Лиза очень захотела проораться, выкрикнуть в полный голос, в полный ор – возможный и невозможный! – нечто вроде: «Прости! Прости меня! Прекрати это все, Элли! Пощади… Пощади меня! Пожалуйста!»
Бог весть, как ей удалось удержаться от такого проявления эмоций. Наверное, это самое прикосновение ладони ее, Лизы, Старшей, сыграло свою роль. Однако факт – Лиза сдержалась. Не закричала, не заистерила. Вот только обозначила самые хвостики-отголоски своих весьма ярких эмоций очередным тяжелым вздохом.
Естественно, ее, Лизы, Старшая почувствовала смысл этого тревожного звука. Элли мягко погладила плечо воспитанницы, успокаивая свою девочку. Как ни странно, это сработало. Лиза снова вздохнула, но… уже не имея столь тяжкой интонации в этом звуке-эмоции.
Да, теперь она готова была выслушать. И даже понять.
Возможно.
- Лиза, я знаю, тебе сейчас очень больно, - продолжила Элли. – Ты сейчас очень хочешь, чтобы все это уже закончилось. Однако твоя гордость не позволяет тебе озвучить это твое желание и запросить пощады. Да, Лиза, я все понимаю, и я… восхищаюсь тобой!
От этой похвалы у Лизы на глазах снова выступили слезы. Нос заполнился свежей порцией мокрого хлюпа, и на мгновение даже перехватило дыхание слезным спазмом. Она даже всхлипнула. И снова рука ее Старшей - мягкая и властная, в одно и то же время! – обозначила особую близость к ней, успокоила девочку. И подвластная смогла после этого дослушать ее речь.
- Лиза, я прошу тебя потерпеть еще немного, - сказала Элли. – Это очень нужно! Ты держишься очень хорошо. Ты выдержишь, я знаю. Нужно, чтобы ты дотерпела это все до конца. Осталось… не так уж и много.
- Сколько?
Лиза в этот раз не смогла удержаться от вопроса по столь значимой для нее теме. И сама удивилась тому, что сумела задать его почти спокойным голосом. И даже никаких ноток удивления и страха в нем не прозвучало. Вроде бы.
- Осталось… всего шестнадцать, - охотно отозвалась ее Старшая. – Шестнадцать из пятидесяти. Уже немного. Правда, немного.
- Элли, я… - Лиза снова едва не сорвалась на униженную мольбу о пощаде, но смогла все-таки притормозить, остановить себя на самом начале фразы, и просто всхлипнула.
И получила в ответ целую серию новых поглаживаний-касаний, мягких и властных. И снова замолчала, затихла.
- Лиза, я все знаю, все понимаю… Потерпи. Пожалуйста. Ты сможешь. Не обижайся, но… так нужно.
Девочка, откровенно говоря, была уже не в силах с нею спорить – тем более, столь странным способом, намекая, но не рискуя просить в открытую. Просто, снова вздохнула и шепнула тихонечко: «Хорошо…»
Однако Старшая прекрасно расслышала этот ее ответ.
- Спасибо, Лиза! – произнесла Элли. – Тогда давай… продолжим!
Она убрала руку с плеча своей воспитанницы. И девочка тут же дернулась-встрепенулась. Как птица, пытающаяся… взлететь – чтобы спастись от какой-то опасности.
- Нет! – воскликнула Лиза.
Миссис Эллона Мэйбл как-то тяжело вздохнула.
- Лиза… Ты ведь обещала мне… терпеть! – напомнила она.
Голос Старшей звучал теперь мягким упреком.
- Я… - девочка рискнула на нее оглянуться – но сразу же снова спрятала свое лицо, прикрыла его пальцами, не желая, чтобы Элли видела ее в таком вот зареванном виде. Однако успела все-таки поймать сочувственный взгляд от Старшей, которая явно собиралась продолжать наказание, а также… оценить прут, который был сейчас у нее в руке!
Лиза вся содрогнулась. А потом, глубоко вздохнув, озвучила причину такой нервной своей реакции на действия воспитательницы.
- Элли, пожалуйста! – жалобным голосом произнесла она. – Не убирай свою руку! Мне так… легче! Так я чувствую… знаю, что ты со мной! Иначе мне… страшно!
- Конечно же, моя маленькая!
Эти слова миссис Эллона Мэйбл произнесла с явным облегчением в голосе.
Она даже чуточку передвинулась – по направлению к ее, Лизы, плечам, немного переступив коленями. Снова вернула руку свою на плечо девочки.
Лиза почувствовала тепло ее ладони на своей коже и замерла, наслаждаясь этим прикосновением, такой… странной лаской, с ее стороны. Но это было уже совсем-совсем по-другому. Теперь они были вместе.
Странно, ведь не может быть такого доверия к той, кто собирается ее сечь. Но девочка сейчас… ощущала себя под ее защитой.
Безумный расклад… Когда сторона, причиняющая боль, одновременно с тем защищает и ободряет.
Одна рука – защищает, так символически. Другая – причиняет боль, и вполне реально. Бред…
Лиза даже не пыталась осмыслить этого, просто приняла это все так, как оно есть. Напрягла свое тело, потом расслабилась и, прикрывая свои глаза, замерла в ожидании.
- Лиза! – услышала она.
Девочка оглянулась. Элли смотрела на нее весьма смущенным взглядом. Молодая женщина на секунду отвела свои глаза, зацепилась взглядом своим за прут – в своей же правой руке! – поиграла лозой, короткими взмахами-движениями, и… отвела прут в сторону.
- Что? – Лиза смотрела на нее с надеждой – вдруг она и вправду, передумала продолжать?
Действительность же оказалась несколько иной.
- Я… предлагаю тебе самой определить, как ты сможешь терпеть то, что я тебе выдам, - заявила ее Старшая. – Сделаем так. Я сейчас выдам тебе удар… стегну тебя, а дальше… Ты сама скажешь мне, могу ли я продолжить.
Она сделала короткую паузу и продолжила в чуточку более резком и требовательном тоне – скорее приказывая, чем предлагая!
- Лиза, ты слышишь меня? – осведомилась она. И продолжила словесно развивать сущность своего необычного предложения:
- Вот сейчас… я ударю тебя и подожду, пока ты скажешь мне, что я могу продолжить. Буквально скажешь мне: «Продолжай, Элли!» После этого, я нанесу тебе очередной удар. Ты прокричишься… Потом успокоишься и… снова позволишь мне продолжить. Я… после каждого удара, буду ждать, пока ты успокоишься и будешь в состоянии терпеть это все дальше. И вот так, каждый раз. Каждый удар по твоему телу, я буду наносить достаточно сильно, а потом ждать твоего разрешения на продолжение сегодняшнего наказания. И так… каждый раз. Перед тем, как взмахнуть прутом – я буду ожидать твоего разрешения. Лиза… Я не тороплюсь.
- А если я… не скажу? – тихо спросила девочка, лежащая ниц. – Ты все равно меня ударишь, да?
- Лиза… Я прошу тебя! – миссис Эллона Мэйбл снова тяжело вздохнула. – Давай сделаем так, как я тебе сказала. Осталось… уже немного! И сейчас… всю эту непростую ситуацию между нами, будешь контролировать именно ты! Пожалуйста, перетерпи и это… Я тебя прошу. Мы же вместе с тобою все решили! Это нужно нам обеим… И это нужно мне…
Она снова погладила Лизу по спине. Девочка отвернулась, снова спрятала лицо за сплетением пальцев. Эллона продолжила гладить детскую кожу – мягко, ласково. И примерно через минуту этого тактильного воздействия, Лиза, наконец-то, решилась отозваться вербальным способом.
- Начинай, Элли, - произнесла она… тихо и в сторону. – Я готова.
- Спасибо, моя дорогая! – так же негромко и с чувством отозвалась ее Старшая.
Она выпрямилась, выждала несколько секунд, чтобы удостовериться в готовности этой решительной девочки. А потом… левая рука молодой женщины замерла на плече ее покорной воспитанницы. Правой рукой своей миссис Эллона Мэйбл обрушила прут на уже исхлестанные ягодицы лежащей девочки, замершей в ожидании нового жалящего удара. Хлест вышел… не такой уж и сильный – прут Элли в этот раз держала «накоротко», руку она отставила несколько в сторону, вправо – не слишком-то удобным образом, но так, чтобы, по возможности, обозначить удар, перпендикулярно направлению ног возлежащей. В принципе, не очень удобно – в смысле, для серьезного замаха. Но все равно, вышло достаточно болезненно – и на коже остался яркий красный след, не столь уж параллельный предыдущим, а так, самую чуточку наискосок.
Лиза вскрикнула, издав при этом странный набор звуков, нечто вроде «Ой-а-а-а…» - на этот раз негромко, но жалобно. В ответ, та, кто вызвала в акустическом пространстве их общего дома эти отголоски страдания, снова погладила девочку по плечу и спине, успокоив ее всхлип.
Лиза замерла. Она затихла и как бы зависла в той самой паузе… продолжительность которой теперь зависела только от нее одной.
Она помолчала. Затем расслабила тело – аккуратно, как можно более полным образом! – а дальше… произнесла громко и твердо… Ну, ей, во всяком случае, так показалось.
- Продолжай, Элли!
Каталоги нашей Библиотеки: