Мои стигматы

[GaunterMG]

Мои стигматы


- Благословите меня, батюшка, на благое дело. Решилась я сделать пожертвование для Вашей церкви. Примете дар от грешницы?
- Отрадно слышать о столь богоугодном намерении, дочь моя. Бог тебя благословит.
Голова Марии была покрыта капюшоном длиннополого плаща, в отличие от других женщин, приходящих в церковь в платках. Волосы были убраны, но одна непослушная светлая прядка игриво вилась, ниспадая с виска. Целуя мне руку, она оставила на ней ярко-красный отпечаток помады. «Она что, смеётся надо мной?» - пронеслось в голове. Церковь была пуста, не считая нас двоих. На улице ливень, Мария пришла недавно, и с её плаща стекают капли воды, оставляя на полу влажные кляксы.
- Дочь моя, ты в храме Божием. Что это за поведение?
- Извините, отче, не подумала. Хорошо, что мы здесь одни, а то было бы неловко. Ой, Вы, кажется, покраснели?

Она верно подметила. Мне целовали руку множество прихожан, и я никогда не воспринимал это, иначе как жест благодарности Богу за его милосердие и уважение к сану. Но этот чёткий отпечаток заставлял думать о её губах. Я, действительно, не знал, как как ответить достойно. Я ещё раз посмотрел на свою руку и как будто вновь ощутил мягкость её влажных губ.

Я всего два года, как священник, и некоторые ситуации всё ещё застают меня врасплох. Так было, например, когда один из селян, напившись пьяным, решил сопроводить меня из церкви домой, изрыгая богохульные проклятия на меня и моих родственников. Когда я остановился и обернулся, чтобы попытаться его урезонить, тут же увидел летящий в мою сторону кулак. Надёжно уклониться я уже не успевал. Всё, что удалось предпринять – наматывающее движение головой, отмашку слева направо, хлёст слева и, на подскоке, локтем в челюсть.

Во мне не было гнева, это было рефлекторно, как когда-то в молодости, когда молодым семинаристом пришёл заниматься кулачным боем, стремясь глубже понять русскую культуру и свои корни, но будучи, как мне казалось, совершенно неспособным ударить человека по лицу.
Последнее оказалось заблуждением, от которого меня быстро избавили мои товарищи, поставив меня в круг и накидав мне тумаков под бодрую частушку «Это что за молодец выдаёт коленца?».
Помню, как тогда «поплыло» моё сознание, я забыл кто я и где, крутясь как юла, уклоняясь от ударов, размахивая руками и ногами, попадая кому в ухо, кому в бровь. Помню, как радовался, когда один из соперников закрыл лицо рукой и отступил. Помню своё ощущение куража и лихости от того, что бьюсь один против семерых или восьмерых, которые, мешая друг другу, не могут меня
серьёзно достать. Конечно, праздник скоро кончился, когда от кого-то всё же прилетела серьёзная плюха вынудив меня потерять равновесие. Товарищи тогда помогли мне подняться и, одобрительно похлопав по спине и плечам, вывели из круга, куда зашёл следующий.

Звали уроненного мной селянина Леонид. Я воспринял нашу встречу и как испытание, и как добрый знак. Я вспоминал о нём ежедневно, моля у Господа прощения за свою гордыню. Однако с Леонидом мы, как подобает русским людям, после драки подружились, и прихожан прибавилось на одного.
Мария же, я чувствовал, была не из той породы. Она, подняв голову, и слегка приподняв красиво очерченную бровь, улыбаясь уголком рта, смотрела мне в лицо. Это была неприкрытая дерзость.
Её серые глаза смотрели на меня изучающе. В них отражалось мерцающее пламя свечей.
- Больше не делай так никогда, дочь моя. Церковь не место для таких вещей. – Я, наконец, собрался с мыслями. – Почему ты решила сделать пожертвование?
- Я много грешила. Хочу очиститься.
- Пожертвование не очищает тебя от греха. Для этого есть исповедь.
- А можно мне исповедоваться прямо сейчас?
- Ты действительно готова? Готова открыться перед Богом и покаяться?
- Давно готова.

Мария низко склонила голову, и неожиданно для меня, опустилась на колени. Это, вообще-то, было необязательно, но и препятствовать этому я не видел смысла. Слушая её, я думал, что никогда в жизни не встречал женщину столь одержимую тяжкими пороками, и, в то же время, столь прекрасную. Я был поражён, с какой страстью она идёт прямой дорогой в ад, наслаждаясь телесными и моральными терзаниями других людей. Множество их были растоптаны, подорвано здоровье, разрушены карьеры и семьи. Это уже была не исповедь, а история чудовищных деяний,
в которых гордыня и блуд играли главные роли. Но я не мог перестать слушать, заворожённый её историей. Я думал о том, что милосердие Господа безгранично, и сейчас, в момент этой исповеди, идущей от самого сердца, происходит её очищение, и радость переполняла меня. Уже прошло полчаса, а Мария всё не поднималась. Я увидел как на мраморный пол упала её слеза. Я опустился на колени рядом с ней, чтобы поддержать её, понимая, что после долгого стояния на коленях ей больно, и хотя эта боль тоже несёт очищение, нельзя, чтобы она на отвлеклась на неё.
Тогда она подняла заплаканное лицо и неожиданно поцеловала меня. На этот раз в губы. Я не мог и не собирался ей противиться. Меня подхватило чувство, сходное с тем, что я чувствовал в драке.
Всё вокруг перестало существовать, кроме её бледного аристократичного лица с потекшей тушью, покрасневших глаз, отражающих мерцание свечей, её мягких, чувственных губ и её тела, которым она прижалась ко мне, крепко обняв мою шею руками.

Я ответил на её поцелуй. Она опустила руку и нащупала через рясу мой напрягшийся член. Меня прошиб пот. Оттолкнув Марию, я вскочил и снова упал на колени перед алтарём. Я испытывал стыд и боролся похотью и гневом одновременно. Я желал её, был зол на неё и истово просил у Господа прощения за это.
Я слышал, как Мария поднялась колен, подошла ко мне и положила руку мне на голову.
- Я всё испортила, да? Испортила исповедь? – Я не мог ничего ответить. Я ждал, что она просто уйдёт и оставит меня в покое. Но она не уходила, стоя рядом и гладя мои волосы.
- Мне теперь самому надо исповедоваться – вздохнул я, восстановив дыхание и немного успокоившись. Эта женщина, причина и свидетельница моего падения, почему-то стала близка мне в эти минуты. Я поднялся с колен.
- Склони голову, дочь моя. Я наложу епитрахиль.
- Епи.. что?
- Епитрахиль. Отпускаю твои грехи.
Я накрыл её епитрахилью и завершил таинство, отпустив Марию с миром. Я понимал, что осталось ещё много недосказанного у неё и у меня. Раз она пришла в церковь, значит, встала на праведный путь. Пусть исповедь не завершена, и покаяние не состоялось, но это только начало. Влечение плоти воспрепятствовало очищению, но это слабость её, а не злой умысел. Надо только время и мы всё исправим. Хм. Её влечение? Ко мне? А что насчёт моей плоти и моего влечения? Чем я могу искупить свой грех?

Я читал молитвы одну за другой, но никак не мог сосредоточиться и прогнать образ Марии из памяти. Я бы хотел, чтобы она была здесь рядом, молилась вместе со мной, хотел чувствовать её тепло и слышать её голос. С этим ничего нельзя было поделать. Я отправился в ризницу, разделся до пояса, взял спецаильно приготовленный на такие случаи бич и нанёс себе несколько ударов с
оттягом по спине. Но и тут я не мог выбросить её из головы, вспоминая её рассказ о тех, кто пресмыкался перед ней, умоляя, чтобы она их вот так же высекла. А потом с благодарностью целовали руки и ноги. Я, должно быть, сейчас поступаю как они. Только они поклонялись ей, а она была их вестницей дьявола. А мои мысли направлены к Всевышнему. Действительно так? Или всё-таки к ней? Мне стало не по себе. Я оделся и в задумчивости отправился домой.
Приключение в церкви изрядно утомило меня, я принял душ и уже собирался лечь спать, когда услышал телефонный звонок. Это была Мария.
- Извините, ради Бога, что беспокою Вас на ночь глядя, но мне не даёт покоя, что мы так и не обсудили пожертвование.
- Мария, я уже лёг. Может быть, мы перенесём разговор на завтра?
- К сожалению, завтра мне надо будет уехать и я не знаю, когда вернусь. Может быть, Вы придёте ко мне?
- К Вам домой?
- Да. Это ближе, чем церковь.
Ладно, подумал я. Раз она завтра уедет, я тоже съезжу к архиерею и покаюсь. А сегодня разберёмся с пожертвованием, заодно и архиерея порадую.
Небольшое удовольствие идти ночью по неосвещённой сельской улице с фонариком. К счастью, дождь закончился. Дом Марии, действительно был недалеко, и я вскоре стоял на пороге. Я постучал в дверь, и хозяйка открыла мне.

Моей первой мыслью при взгляде на неё было: «Она хочет меня погубить». Её девичья кожа была бела, губы вновь были накрашены ярко красным, глаза подведены. На открытой шее не было украшений. Её длинные волосы были убраны в хвост, в ушах серьги-гвоздики с крупными прозрачными камнями (может, бриллиантами, не уверен). На ней был шёлковый ярко-красный халат, под которым угадывалось (что уж там, было немного видно) черное бельё. На ногах были черные туфли на металлических шпильках, таких тонких, что на деревянном полу дома оставались следы при каждом её шаге, это при том, что сама она была совсем не полной барышней. Судя по
небольшому количеству следов на полу, обычно она ходила по дому в другой обуви.
- Проходите, пожалуйста. Раздевайтесь. Ещё раз извините, что подняла Вас с постели. Хотите чаю?
- Нет, спасибо.
- Я хотела уточнить, как сделать пожертвование? Передать наличными в кассу?
Я улыбнулся. – Нет, кассы у нас нет можно перевести деньги на счёт или просто передать мне, если наличные.
- Это большая сумма для этого села. Я лучше переведу на счёт.
- Тогда я перешлю Вам реквизиты.
- Хорошо.
Я переслал ей реквизиты счёта со своего мобильника.
- В общем, это всё, что я хотела узнать.
Это всё? Ради этого я притащился к ней среди ночи?
Мы сидели друг напротив друга. Я в кресле, она, несколько выше меня, на краешке стула, сложив ноги «как леди», колени в сторону. Я смотрел на неё, она на меня.
- Эмм. Вы ещё придёте в церковь? – наконец, прервал я молчание.
- Если Вы этого хотите, приду.
- Я хочу. Мы не закончили исповедь.
- Да, не закончили. И Вы ещё сказали, что Вам тоже надо исповедоваться. Кому исповедуются священники?
- Все исповедуются Богу.
- А какова Ваша роль?
- Проведение таинства.
- И кто будет проводить таинство Вам?
- Сложный вопрос. Я в такой ситуации ещё не был. Посоветуюсь с архиереем.
- Думаете, архиерей был в такой ситуации?
Я улыбнулся. Несмотря на непростую для меня тему разговора, напряжения не было. Эта беседа начинала напоминать исповедь, только в обратную сторону. И мне это нравилось.
- Я пытался справиться с этим самостоятельно.
- Интересно. – Мария закинула ногу на ногу – И как?
- Молился.
- Помогло?
- Конечно.
- Но не совсем? – Она покачала туфелькой. Мой взгляд непроизвольно последовал за этим движением. Я вздохнул. – Не совсем. Я думал, самобичевание поможет.
- Как интересно! У Вас есть бич? Я думала, только монахи так делали в средние века.
- У меня есть. Хоть я и не монах.
- Знаете, что я думаю? – глаза Марии заблестели. – Хорошая порка выбивает любую дурь. Совершенно любую. Даже такую, как я.

Это, конечно, была провокация. Возможно, я был под гипнозом покачивающейся туфельки, каблук которой мерцал, отражая свет лампы. А может быть, мне просто не хотелось уходить.
Она всё понимала. От этого было страшно и спокойно одновременно. Чувство, похожее на обречённость. Мне хотелось просто уплыть по течению.
- Вы меня поразили своим бичом. Правда. Я думала, священники только горазды рассказывать про мучения Христа, а у самих кишка тонка пережить подобное, не утратив веру.
О, Боже милостивый, как она всё-таки далека от Спасения!
- Христос – Сын Божий, и уже пострадал за всех нас. К тому же я не собирался распинать себя на кресте.
- Но избавиться от нечистых мыслей Вы так и не смогли. Знаете что? Я помогу Вам. Я могу Вас выпороть так, что Вы проклянёте меня и восстановите душевное спокойствие. Готовы?
«Давно готов» - мог бы ответить я, как она сегодня в церкви. Я понял, зачем, на самом деле, я пришёл сюда. Я хотел именно того, о чём она говорила. Быть выпоротым до бесчувствия, чтобы затем предстать перед алтарём очистившимся от греховных мыслей, родившимся заново. Но вместо этого спросил:
- У Вас тоже есть бич?
- О, у меня много всего есть. Пойдёмте, я Вам покажу.
Марина встала со стула и направилась в соседнюю комнату. – Идёмте.
Множество адских предметов для телесных наказаний было там, разных размеров и форм.
- Смотрите, вот это специально для Вас. – Мария взяла длинный кнут длинной около 3 метров с кисточкой на конце.
- А зачем кисточка? - поинтересовался я.
- В самом деле, зачем? – Мария взяла из ящика стола нож с блестящим лезвием, и одним движением отрезала кисточку. – Это же для страдания, а не для удовольствия, верно?
- Снимайте одежду! Ложитесь на лавку!– скомандовала она, щёлкнув кнутом в воздухе.
После некоторого замешательства я повиновался. Разделся до трусов и лёг на указанную мне лавку на живот.
- Какие красивые у Вас следы от бича! Для Вашей безопасности я Вас привяжу. – Она достала несколько мотков верёвок и привязала к лавке мои руки и ноги. – Трусы – тоже лишнее.
Я почувствовал прикосновение холодного лезвия ножа, и через несколько секунд мои ягодицы были оголены. Сопротивляться было поздно.

Начала Мария почти нежно, с укороченной длины. Кнут кусал спину, но, в общем, было терпимо.
Сам себя я бичевал гораздо энергичнее. Но постепенно она пошла во вкус. Я смотрел на её прекрасные ноги в блестящих чёрных лодочках. Перенос веса назад – размах, вперёд – свист – удар. Назад – размах, вперёд – свист – удар. Я не пытался увернуться, напротив, шёл навстречу кнуту. Моя спина ритмично вздрагивала в такт ударам. Вот кнут переместился на ягодицы, захлестнул бёдра. Когда Мария начала бить в полную силу, стало действительно больно. Я начал терять контроль над своим телом, которое начала бить дрожь. Я не хотел сдаваться и отдаваться этой боли. Хотел сохранить сознание. Хотел думать о покаянии и Христе, но вместо этого все мои мысли были заняты этими прекрасными ногами, вышагивающими передо мной. Я зажмурил глаза, но легче не стало. Образ Марии преследовал меня.
Вскоре силы меня покинули и осталась только непрекращающаяся дрожь всего тела. Боль притупилась, и я почти безучастно увидел, как на полу появились следы от брызг крови. Моей крови. Кнут гулял по спине, ягодицам и бёдрам, рассекая кожу. Если бы я мог посмотреть на себя, то наверное, увидел бы трясущуюся окровавленную тушу. Я слышал только свист кнута и укус от удара. Мария, наверное, что-то говорила, может быть, я стонал. Я не помню. Я уже был где-то не здесь.
Наконец, удары прекратились и Мария отвязала меня. Я хотел взглянуть на неё, но не смог поднять голову. Тогда я просто скатился на пол. Мои израненные спина и ягодицы были напомнили о себе жгучей болью, когда встретились с деревянным полом. Я посмотрел на свою мучительницу: Пояс её халатика ослаб, открыв моему взгляду её соблазнительные округлости в красивом кружевном белье, резинка с волос сползла и упала на пол. Светлые волосы, рассыпались по плечам. Мария вся взмокла и тяжело дышала.

- Полежи пока здесь. Я в душ. Скоро вернусь.
Она оставила меня наедине с моими мыслями, которых почти не было. Было просто желание, чтобы она вернулась. И ещё ощущение, что я прилип к полу, лёжа в луже собственной крови. Мне совсем не хотелось двигаться. Я закрыл глаза и лежал, прислушиваясь к пульсирующей боли, пытаясь отвлечься от неё и забыться.
Стук каблучков вернул меня к действительности. Мария вернулась, свежа, как утренняя роса, на этот раз в халатике с китайскими драконами, но в тех же лодочках на тонкой стальной шпильке.
- Как ты здесь? Помогло?
- Нет. – Честно ответил я пересохшими губами. – Стало ещё хуже. Вы слишком прекрасны, чтобы Вас забыть. Я попаду в ад.
Мария дала мне воды.
- Ничего, отмолишь. До ада ещё далеко. Хотя, как знать.
Она снова что-то затевала. Привязала мои руки в раскинутом положении к имеющейся мебели. Я попробовал двинуться – безуспешно.
- Тебе, наверное, интересно, что чувствовал Христос, распятый на кресте?
Я ответил вопросительным взглядом.
- Я давно хотела это сделать. Распять кого-нибудь по-настоящему. Ты лучше всего подходишь на эту роль.
- Нет. Я не хочу. – запротестовал я.
- Иисус, наверное, так же говорил. – возразила Мария. – Поверни ладони вверх.
- Нет.
- Это неверный ответ. Здесь никто не говорит мне «нет». Я хочу, чтобы ты повернул ладони вверх. Сам, по своей воле. Иначе ты долго отсюда не уйдёшь.
- Нет.
- Вот же упрямый какой. Ладно. Мария наступила подошвой туфельки мне на горло, так, что я не мог дышать.
- Когда захочешь, чтобы я отпустила тебя, поверни ладони вверх.
Выбора не было, и я сдался почти сразу.
- Молодец. Лежи так.
Она наступила в мою раскрытую ладонь каблуком, перенеся на него вес. Каблук попал между костями. Было больно, но я уже начал привыкать к боли. К тому же, эти её движения и строгий голос начали меня возбуждать.
Достав откуда-то полукилограммовый молоток и несколько стомиллиметровых гвоздей, Мария приладила один из них к тому месту, где только что был её каблук. Посмотрела на меня.
- Готов?

Это был риторический вопрос. Мария нанесла сильный удар по шляпке. Гвоздь сразу пробил мои мягкие ткани и вошёл в половицу. Ещё несколько ударов – и гвоздь забит почти до шляпки. С каждым ударом я кричал от боли.
- Ух, здорово! Я даже возбудилась – доверительно сообщила мне Мария и перешла ко второй руке. Вторая ладонь была пришпилена таким же образом.
- Ноги, пожалуй, прибивать не будем, как думаешь? Ты же будешь лежать смирно?
- Да, - хрипло ответил я. – Ещё воды, пожалуйста.
Напоив меня водой, часть её Мария выплеснула мне на грудь и вытерла полотенцем. Затем взяла нож и медленно начала водить его острием по моей груди, больно уколов оба соска. Затем по очереди пососала их губами. Показала мне высунутый язык – он был в крови.
- Это почти евхаристия. Я пью твою кровь. Ещё надо съесть кусок плоти. Она с задумчивым видом провела ножом по моему телу, остановившись на члене. Я напрягся.
- Что? Боишься? Это важная для тебя часть тела? Какой ты готов пожертвовать?
Я запаниковал. Всё-таки серьёзные увечья не входили в мои планы.
- Нет. Пожалуйста. Нет!
- Как мило! Ладно. Я пощажу тебя. Не буду отрезать от тебя куски. Хотя ты мне нравишься, и не против и пожевать что-нибудь. Дай хоть укушу. – И не дожидаясь разрешения, укусила меня за сосок.
Я заорал от боли и дёрнулся, но вбитый в ладонь гвоздь удержал меня.
Мария встала надо мной и поставила туфельку каблуком чуть пониже моего левого соска.
- Копьё судьбы. – Сказала с улыбкой и начала медленно наступать на каблук.
Мои рёбра начали прогибаться. Каблук был действительно острым, было больно. Я подумал, что она действительно может убить меня так, проткнув сердце. Но, глядя на неё снизу вверх, я подумал, что это могла бы быть не такая плохая смерть. От рук, точнее, от ног прекрасной женщины. Я бы избавился, наконец, от жгучей боли.
Я уже забыл зачем пришёл сюда, и все мои мысли занимала только Мария. Тем временем, она встала на меня обеими ногами и начала игру – то топтаться, как кошка лапами, то вертеть бёдрами, то медленно продавливать моё тело каблуками. Я удивился, как глубоко может входить каблук в расслабленный по её приказу живот. Прошла по моим прибитым к полу рукам, балансируя, как на канате. Я не думал раньше, что смогу всё это выдержать. Я хотел закрыть глаза, но Мария топнула по моей груди:
- Смотри на меня! Ты ведь хочешь меня, я знаю. Ради меня ты терпишь всё это, а не ради своего Господа.
Мария легонько потопала по моему члену подошвой туфельки, отчего тот стал предательски набухать. Затем наступила каблуком, и я, в который уже раз, заорал от боли. Несколько раз повторив это, она переместилась мне на грудь, с силой вкручивая каблуки в мою плоть.
Каждый раз, извлекая из меня крик, она накрывала мой рот подошвой туфельки и мило улыбаясь, говорила: «Целуй». Я повиновался, испытывая благодарность за то, что боль стала чуть слабее.
Далее она просто подносила туфельку с моим губам, и я целовал её уже без напоминания.

Наконец, она добилась того, чего хотела - из моей изодранной груди стали сочиться капли крови. Она размазывала мою кровь по всему телу, и целуя подошвы её туфель, я чувствовал её вкус. Во время одного из таких поцелуев она наступила мне на рот, раздавив губы. Теперь кровь была у меня во рту постоянно.
Не знаю, сколько прошло времени, но, в какой-то момент Мария уселась на мою потоптанную грудь, опершись ладошкой на мой рот. Я поцеловал эту сильную, но нежную ладонь. Мария
играла пальчиками с моими разбитыми губами, с улыбкой глядя мне в глаза. «Не закрывай» - время от времени повторяла она. Я захватывал её пальцы губами, стремясь поцеловать.
- Ты моя богиня – признался я, наконец. - Я не знал этого раньше, но точно знаю теперь. Моя жизнь в твоих руках. Остальное неважно. Я люблю тебя.
Мария встала и, поставив мне на горло туфельку, медленно надавила. У меня потемнело в глазах – я потерял сознание.

Это было давно, когда я был молод и зелен. Мне напоминают о том времени затянувшиеся раны от гвоздей на кистях рук – мои стигматы. Прихожане, приходящие за благословением, норовят поцеловать именно туда, наверное, подсознательно. Но никто больше не оставляет на моих руках ярко-красных отпечатков нежных губ.

[Arthur]

Нехилая такая фантазия, автор)) Насколько мне известно, совратить священника грезят многие дамы. От чего святых отцов часто воротит и они начинают перегибать в плане "а жене не позволено... бла-бла-бла".
Хотел пару вопросов по православию задать, но вовремя вспомнил, что мы тут извращения обсуждаем и литературу. Текст на любителя. Если мне память не изменяет, кажется, Вико любит порку с религией. На моменте с протыканием руки немного екнуло. Самобичевание и секс с прихожанкой - ну, такое. Это только по молодости вставляет. За первый год парень должен был таких исповедей от девиц наслушаться - озолотиться можно на порно сценариях

С почином. Давайте еще, если есть. Желательно в средневековом стиле (это личное).

[Dana]

Хотел пару вопросов по православию задать

А я подумала, что это про католиков. Хотя автор скорее всего просто обозначил христианство. Это не про католиков и не про православных. Много хороших тематических моментов - самобичевание, стигматы, поклонение женщине. Про распятие и правда страшно. Не мое, но рассказ очень интересный, необычный.

[qwasar]

Рассказ неплохой. Я бы написал "хороший", но концовка слита, и уж очень недостоверные герои. Дама - наикрутейшая домина, чистое воплощение фантазий нижних мужчин. Ни откуда взялась в той деревне, ни куда делась, ни как докатилась до жизни такой. Священник - тоже крутой нижний мужчина, достойный партнер этой фурии, но сану своему категорически не соответствует, образ мыслей исключительно мирской.

[Maffin]

Рассказ неплохой. Я бы написал "хороший", но концовка слита, и уж очень недостоверные герои. Дама - наикрутейшая домина, чистое воплощение фантазий нижних мужчин. Ни откуда взялась в той деревне, ни куда делась, ни как докатилась до жизни такой. Священник - тоже крутой нижний мужчина, достойный партнер этой фурии, но сану своему категорически не соответствует, образ мыслей исключительно мирской.

Квазар, а в чем Гюнтер слил концовку?

[qwasar]

Ну, выглядит так, будто автор, как бы это помягче выразиться, оборвал на пике удовольствия, и дальше потерял интерес. Понятно лишь, что герой выжил. Но ничего про ту демоницу, ни про то, как он сам потом выкарабкался из всего этого, какие изменения в мировоззрении претерпел. Ведь логично было бы для него бросить службу и пуститься во все тяжкие. Что-нибудь в духе "Кармен". А тут автор совсем не потрудился завершить историю для читателя.

[Maffin]

Ну, выглядит так, будто автор, как бы это помягче выразиться, оборвал на пике удовольствия, и дальше потерял интерес. Понятно лишь, что герой выжил. Но ничего про ту демоницу, ни про то, как он сам потом выкарабкался из всего этого, какие изменения в мировоззрении претерпел. Ведь логично было бы для него бросить службу и пуститься во все тяжкие. Что-нибудь в духе "Кармен". А тут автор совсем не потрудился завершить историю для читателя.

Мне кажется, это такая шок-стори, по типу музыкальной партии, лирическое начало, потом мощное крещендо и обрыв..

Вот вам опять же Ханеке

[qwasar]

Да какой Ханеке. Ханеке - это реализм как раз. Даже утрированный. У него все герои некрасивые и негерои. А здесь просто эротическая фантазия с красивыми персонажами.

[Maffin]

Да какой Ханеке. Ханеке - это реализм как раз. Даже утрированный. У него все герои некрасивые и негерои. А здесь просто эротическая фантазия с красивыми персонажами.

В Пианистке как раз утрированный реализм - ну серьезно, втыкает в себя нож и идёт по улице?

А герой там очень красивый в фильме, и секс у них красивый на полу в туалете) страсть как тут, такая же извращённая.

Ну в общем я автора попросила зайти и поотвечать, у него много хороших текстов есть, это не единственный. Вообще, Гюнтер автор как раз литконкурсов Чёрного, единственных приличных)

[qwasar]

А по-моему, Ханеке подчеркнуто антиэстетичен
Что до конкурсов пиплов... - это, где победил текст про обоссанного Деда Мороза?