31. Та самая Катька
Все состоялось точно по плану. Сначала телефонный звонок по тому номеру, который был у Агеева записан на бумажке, а на другой день в шестом часу вечера они вдвоем поехали на улицу Старый Гай, что в Вешняках, неподалеку от метро «Ждановская», нашли дом, и там разделились, Татьяна поднялась по лестнице на второй этаж и позвонила в дверь, а Агеев с таксистом остались внизу, отправились в примыкавший к дому магазин «Кулинария», там был небольшой кондитерский отдел, в зале три столика, они уселись пить кофе с круассанами и коротать время. Агеев на этот случай захватил еще две детективные книжечки. Одну отдал таксисту.
— Бери, читай. Французский детектив. Жапризо, «Дама в очках и с ружьем в автомобиле». Не читал раньше?
Таксист подумал и замотал головой.
— Не, не возьму. Это плохо. Только начну читать, только меня затянет, интерес появится, а тут уже твоя девочка вернется, надо тебе отдать книжку и ехать. Продолжения я так и не узнаю.
— А я тебе книжку насовсем отдам. Бери, не сомневайся!
Татьяна спустилась к ним через час с небольшим, выглядела спокойной, они сели в машину, и через полчаса были дома. Еще восьми не было.
Однако это все вечером, а до того был день, и днем были разговоры.
Вообще домашняя жизнь это сплошные разговоры, разговоры…
***
Сегодня Жанка с утра здесь, в Голиковском, потому что сегодня вечером они отмечают наступление Нового года здесь, в узком кругу, вчетвером, в уже указанном составе. Только свои, только здешние обитатели. А это значит, что с утра женщины на кухне. Там нарезают салаты, жарят цыплят, варят холодец.
— Тут главное что? Главное — сделать достаточные запасы зеленого горошка и майонеза! Как говорил писатель Зощенко, запасов зеленого горошка должно быть гораздо больше того, сколько нужно, но не меньше того¸ сколько хочется.
— Это где он такое говорил?
— Вообще-то он это о деньгах говорил. Кажется, в «Голубой книге». Но к зеленому горошку тоже подходит.
— Мужиков надо сгонять за хлебом. И еще кое-что прикупить по мелочи, список надо составить.
— Напишем.
На этом разговор прекращается на время, слышен только стук ножей. Затем Жанка осторожно спрашивает:
— Так что у вас там?
— Сегодня поедем.
— Волнуешься?
— Нет, просто глупо себя чувствую. А волноваться не волнуюсь, как-то знаю, что никаких ужасов не будет, никому не придется вызывать скорую.
— Все-таки она старая женщина… Кем она была?
— Большую часть жизни музейным работником. Маленьким музейным работником, в запасниках сидела. Потом библиотекаршей. Но это когда уже на пенсию вышла. Надоело дома сидеть, устроилась в ближайшую библиотеку.
— Дети у нее есть?
— Дети взрослые, разлетелись давно. Живет одна.
Опять пауза.
— Агееву ты так и не сказала, зачем тебе понадобилась полковницкая вдова?
— Не сказала.
— Почему?
— Мне все как-то казалось, что он надо мной посмеется и прекратит поиски. Он-то думал, что у меня серьезное что-то, а оказывается, эта дуреха в коридоре привидение встретила.
— Нет, ты зря так думала. Для тебя он все сделает. В любом случае, что бы ты ни попросила.
— Ты так полагаешь?
— Да. Я же вижу. Но теперь-то ты ему скажешь? Все же он старался.
— Скажу. Может быть, не сразу, но скажу.
Пауза. Продолжила разговор Татьяна.
— А скажи… я давно собиралась спросить, но как-то забывала.. Помнишь, в прошлый наш разговор ты как-то обмолвилась… терминология Агеева… Это что?
— Это какой разговор?
— Ну, тот… Когда мы учинили это безобразие.
Жанка прыснула.
— Это не безобразие, а маленькое невинное домашнее озорство. Даже милое озорство. Агеев свинья, совсем распустился, баб в дом начал водить! На нас внимания не обращает, притащил тетку из домоуправления. Как такое можно терпеть? Ну, девочки его пригласили в свою комнату и намекнули. Нежно намекнули, деликатно. Пусть эта его Зинаида и герцогиня, и хозяйка замка, а право первой ночи все равно за нами! Наш мальчик.
Татьяна тоже смеялась.
— Все-таки ты дерзкая, отчаянная.
— Нет. Была бы я отчаянная, я бы Агееву бросилась на шею два года назад. Но оказалось, что как раз отчаянности в характере у нас обоих не хватает. Оба благоразумные, осмотрительные.
— Жалеешь?
— Как сказать… Жалею, что не увидела Агеева на полгода раньше. А к тому времени, когда увидела, мне как раз пора было образумиться, начать поступать по-взрослому. Заканчиваются веселые студенческие годы. Коктебель, дешевый рислинг и панцирные кровати — это весело в свое время. Пора устраивать жизнь, пора выйти замуж за хорошего человека.
— У тебя все получилось.
— Получилось. Об этом не жалею. Сережка хороший человек, хороший муж. Но если бы увидела Агеева на полгода раньше… даже на год… Вот тогда да! Тогда было бы воспоминание. Хороший роман длиной в год — ничего лучше желать нельзя. Уж я бы оторвалась, я бы оттягивалась… Вот как Зинка сейчас отрывается.
— А ни на что другое Агеев не годится…
— Нет, почему же. Он умный, интересный. Он приятно ухаживает. Он тебя уважает, и ты с ним чувствуешь к себе уважение. Но у него…
— У него другой путь?
— Точно!
— Может быть, ты права. Он всегда как бы и с тобой рядом, и в другом пространстве, как рыбка в аквариуме за стеклом. Но мы отвлеклись, ты, наверное, уже и забыла, о чем я тебя спрашивала. Терминология Агеева…
— Не понимаю. Что за терминология?
— Мы говорили о безумцах. Ты мне внушала, что это у математиков ферматист безумец, а у нас все наоборот, самый нормальный у нас — это опытный халтурщик и шарлатан, а безумной у нас считается гениальничающая барышня.
— У тебя потрясающая память!
— Ну, мы же не зря разговариваем, не просто так воздух сотрясаем, я тебя всегда внимательно слушаю. Но после процитированной фразы ты сказала, что это терминология Агеева, после чего мы переменили разговор.
— Да, помню. Мы даже эффектно переменили разговор, пригласили Агеева и стянули с него штанишки.
— Опять ты за свое… Перестань! Я тебя серьезно спрашиваю. Терминология Агеева… Это его слова про гениальничающую барышню?
— Вон оно что! Теперь поняла, что тебя тревожит. Нет, извини, это я невнятно выразилась, а ты еще от себя напутала. Это не Агеева слова, это мои слова. Агеев про тебя такого не скажет, он тебя любит и уважает.
— Тогда почему его терминология?
— А ты мои слова не до конца процитировала. Я сказала так: «гениальничающая барышня, которая тянет ручки к открытым проблемам». Вот про открытые проблемы — это терминология Агеева. Этими словами пользуются больше частью математики, в филологии про открытые проблемы не говорят, потому что считается, что нет четко и корректно сформулированных вопросов. Все так считают, Агеев считает иначе.
— Он видит открытые проблемы?
— Да.
— Он что, тоже склоняется к этим структурально-семиотическим?
— Да ты что! Их он презирает больше всех, они и есть самые тупые и грязные фуфлыжники и шарлатаны. Мелкая сволочь, пытающаяся узурпировать строгие методы, самозванцы, клоуны… Дальше такие слова, какие я как воспитанная девочка повторять не решаюсь.
Она засмеялась, оглядела стол и объявила радостно:
— Что ж, у нас почти все готово! Позор и скандал у нас только с цыплятами. Это очень некрасивая манера — жарить их заранее, а перед подачей на стол разогревать в духовке. Но я по опыту знаю, что если жарить цыплят перед подачей на стол, то позора получается еще больше. Они или пересушенные, или сырые, сочатся кровью. Почему-то все хозяйки в последние минуты перед рассадкой гостей впадают в умопомешательство, забывают все на свете.
— Да, лучше все иметь наготове. Ты не знаешь. Мишка кошерный?
— Ты с ума сошла! Мишка только в душе праведник, а лопает что попало, может трескать свинину три раза в день, на завтрак, обед и ужин.
— Я и сама так думала, но мало ли… Помнишь историю с Римкой, которая объявила, что увлеклась православием и теперь соблюдает посты?
— И была за это изгнана!
Смеялись обе, Татьяна и Жанка.
— А как она орала про свободу совести! Как она орала «ну, ты, Катька, комсомолка в красной косынке!»
— А потом, когда это не помогло, объявила, что от своих религиозных заблуждений отказывается.
— А все-таки Катька молодец.
— Да, она не любит, когда люди паясничают.
— Сметана у тебя наготове?
— Да.
— Духовка прогрелась?
— Да.
— Тогда с богом. Закладываем цыплят. И на часы посматривай!
— Переводим дух, моем посуду.
— Танька! А я заметила, что мнение Агеева о твоей особе тебя волнует?
— Да, волнует. В его глазах дурой выглядеть не хочется.
— Это понятно. Но вы по-прежнему друг с другом жеманитесь, таимничаете? Ни о чем не разговариваете, ты ему не говоришь, зачем полгода мучила его этими разысканиями, и его не спрашиваешь, чем он занимается… Так?
— Ну, похоже на то. Если я ему не все говорю, то и сама расспрашивать стесняюсь.
— Может, сегодня что-то переменится. После вашей поездки…
Барышни болтали безостановочно. За два часа, проведенных на кухне, наговорились всласть. Успели разобрать даже те подробности, которые ранее по ходу разговора не обсуждались детально.
— Дешевый рислинг и панцирные кровати…
— А разве в Коктебеле есть что-то другое? Ну, пожалуй, еще море…
— И омерзительный каменистый пляж! Но почему рислинг? Где там рислинг? Панцирные кровати помню, рислинга не помню.
— Потому что ты приличная девочка. Не шастаешь по самым злачным местам.
— Это где?
— Называется пятачок. Там спокон веку стоит автомат, только он не газировкой торгует, это торговля врозлив легким белым вином. Бросаешь двадцатикопеечную монету, наливает граненый стакан вина. Двести грамм. Рубль за литр — мечта студента!
— Теперь вспоминаю, видела. Но разве это рислинг?
— Сначала это вино не имело названия. Ни от торговли, ни от публики. Просто все знали, что его привозят в цистернах из Нового Света. Там завод шампанских вин, и вот какое-то молодое вино, которое на шампанское не пошло по ихним загадочным кондициям, отдают в розничную сеть, торгуют врозлив. Это как бы полуфабрикат шампанского, не игристое вино, не шипучее. И продавалось без имени. Но вот однажды к автомату на пятачке подошел Иоэльс. Это местный патриарх, еще из поколения киселевцев. Отведал вина, поднял брови и сказал растерянно: «Да это же рислинг!» Произнес эти слова и пошел прочь. Конечно, наши филологические дуры пытались его мнение оспорить. Они повидали свет, они бывали за границей, у них изысканные вкусы, уж они-то разбираются в винах получше старого Иоэльса! Они европейскую карточку вин знают наизусть! Но почему-то дур никто не стал слушать, а Иоэльсу поверили. И к безымянному вину пристало это имя — рислинг. Все стали его так называть.
— А это на самом деле рислинг? Что это такое?
— Не знаю. Потом спрашивала у знающих людей, они мне кое-что растолковали. Рислинг — это немецкий по происхождению сорт винограда. Долины Рейна и Мозеля. В провинции Шампань его не разводят, настоящее шампанское делают из других сортов. Большей частью шардоне, еще немножко пино-гри, еще что-то. И завод в Новом Свете тоже использует большей частью шардоне. Но среди прочего он использует иногда и рислинг, хотя другие производители этого не делают и хотя в Крыму этого винограда мало. Очень может быть, что старый Иоэльс попал на самый настоящий рислинг и мигом его распознал. Кислятина! А название прилепилось уже ко всему вину, которое привозят в Коктебель из Нового Света, потому что мы все не такие знатоки, чтобы отличить пино-гри от пино-нуар.
— Это поучительно. Так всегда и бывает.
— Что же касается панцирных кроватей… Это эпоха в нашей жизни! Песня нашей юности. Эти кровати все местные санатории и дома отдыха ежегодно закупают в огромных количествах и в огромных же количествах списывают.
— Зачем? Кровати за год изнашиваются?
— Нет, им сносу нет, они вечные. Из списывают и распродают по законнейшим актам реализации местному населению. Так что у каждой аборигенной бабушки в сарае эти кровати в разобранном виде штабелями стоят. Наступает май месяц, кровати собирают и устанавливают во всех курятниках, всех сарайчиках и пристроечках, какие найдутся во дворе. После чего все эти курятники сдают наезжающим с севера толпам по сходной цене — рубль в сутки с носа. Рубль в сутки! И вино рубль за литр! И плацкартный билет за одиннадцать рублей до Феодосии. Счастливые дни, которые не забудутся до конца жизни. Хотя свойства панцирной кровати изучены досконально. Для занятий любовью она того, не очень…
— Гораздо хуже старого стола, который стоит в твоей большой комнате? — с мягкой иронией спросила Татьяна.
— Хуже, намного хуже… — серьезно подтвердила Жанка. — Но не в кроватях счастье. Времена были счастливые, беспечные. Этого уже не будет.
Вздохнула глубоко и объявила:
— Все, отваливаем! Холодец еще долго будет вариться, остальное мы сделали. На кухне заступает вторая смена, Агеев будет плов варить.
— Это хорошо. Но разве с пловом не та же трудность, что с нашими цыплятами? Разве его можно сварить сейчас, а на стол подать вечером?
— Нельзя, ты права. Но есть способ. Его варят в два приема. Сначала все как полагается. Калят масло. Обжаривают мясо до румянца. Забрасывают лук, тоже обжаривают почти до полной невидимости. Затем морковь — она у Агеева по его азиатским правилам идет в огромных количествах, едва ли не полтора кило моркови на кило мяса. Морковь тоже обжаривают, затем резко убавляют огонь под котлом, доливают немножко холодной воды и смотрят, чтобы закипало медленно, очень медленно. И на этой стадии приготовление плова можно приостановить. То, что у тебя закипает в котле, называется «зирвак». Мясо с овощами. Оно может простоять до вечера, вкуса не потеряет. Вечером зирвак снова медленно доводят до кипения, тушат полчаса, после чего ответственный момент — закладка риса. С рисом тоже множество тонкостей, которые с ходу не понять. С морковью проще, хотя наша красная каротель считается хуже такой бледно-желтой азиатской моркови. Главное — шинковать ее соломкой вручную. Адский труд!
— Вижу, Агеев специалист и тебя тоже успел обучить.
— Мы старые друзья, ты знаешь.
На этом девичья болтовня на кухне закончилась. Варить плов — чисто мужское дело. Это древняя традиция, потому что мусульманский дом делится на две половины, мужскую и женскую, женская называется «ичкары». Когда к мужчине приходят гости, он сам варит им плов на своей половине дома, жена к его гостям не выходит.
Но еще перед тем как Агеев поставил на огонь свой огромный казан, Жанка успела и с ним перекинуться словечком-другим. Совсем коротко, потому что дело простое и понятное.
— Агеев, ты свинья!
Она сделала паузу, после чего несколько развила свою мысль.
— Агеев, я тебя так люблю, так люблю, а ты такая свинья, такая свинья!
Агеев вежливо ждал продолжения. И оно последовало. Жанка фыркнула и сощурилась.
— Видела я вчера, как вы рядышком стояли, на елочку любовались. Только за руки не взялись почему-то.
— Не догадались.
— Свинья ты, Агеев. Ко всему еще и глуп, как дерево. Дубина стоеросовая! Совсем не понимаешь, что такое девочки. У девочек душа есть.
— Да, я что-то слыхал об этом.
Она на его иронию не обратила внимания.
— Девочки существа романтические. Вот вы постояли рядом, посмотрели на елочку, и у Таньки опять, может быть, такое наивное ощущение, что между вами что-то завязывается. А у тебя ничего. Опять улыбнулся мило и соскочил. И это уже второй раз!
— Жанка, я…
— Не перебивай меня! Дослушай. Тебе все трын-трава, а девочки воспринимают такие вещи болезненно. И если ты отколешь этот номер с Танькой второй раз, я тебе этого не прощу.
— Понимаю, на этот раз меня высекут на кухне в присутствии всех жильцов. Как у нас в квартире принято.
— Агеев, не юродствуй. Сечь я тебя могу хоть каждый день. Это всего-навсего означает, что я испытываю к тебе особую симпатию, мне приятно с тобой озорничать. А на этот раз речь совсем не идет о симпатии, благорасположении и готовности порезвиться. Совсем наоборот. Сделаешь такое — и ты у меня окажешься примерно там же, где у тебя находится Бронфенбренер. Знать тебя не желаю. На пушечный выстрел не подойду.
— Жанна, я тебя понял.
— И что думаешь? Что решил?
— Пусть все идет как идет. Планов в таких делах строить нельзя. Но я не соскочу. Пока Татьяне самой не надоест.
— Ну, тогда примерно на год можно рассчитывать… — она снова вздохнула. — А вообще, Агеев, я тебя очень люблю. Полгода ты для Татьяны что-то рыл, рыл, но ни разу не спросил, зачем ей это. Или сам все знаешь?
— Знаю.
— Неужто догадался?
— Не-а, я тупой. Зинаида догадалась. Слыхала, что его здесь и раньше видели.
— Молчишь — и молчи. Не нашего ума дело…
Жанка чмокнула Агеева в щеку и исчезла с кухни. Он остался один и начал калить казан.
***
31. Та самая Катька. Окончание
Старуха оказалась очень обыкновенная. Интеллигентная бабушка, библиотекарша на пенсии, каких пруд пруди. Никаких видимых следов ужасных жизненных драм и трагических страстей. Никаких царственных манер и следов былой красоты. Пожалуй, ее подруга Вава Попова в молодости была красивее. Ну, насколько об этом можно судить сейчас, по прошествии лет. Вот в этом прошествии все дело. Время все стирает…
)