31.
Часы только что пробили ночным боем без четверти три. Свен сидел на полу Волшебной Лавки и смотрел в окно. Луна рассказывала ему как разросся шортенбиргский лес и нежные лилии нарядили водную гладь под тонкий комариный звон. Медведица наконец-то задрала старую лосиху и на лесной опушке гремел пир горой. Звезды шушукаясь и хихикая поведали, что по весне, молодая волчица Резвая отдалась грозному Серолапу и теперь у них аж восемь щенков. А задавалась-то прошлым летом, когда в пестуньях бегала, что семейная жизнь это не про нее.
Свен слушал и по его щекам текли слезы. Он давно перестал биться об окна и пытаться выломать дверь. Проклятая формула крепко и надежно держала его, словно капкан, по щелчку пальцев укладывая в слабую и хлипкую коробку.
Молодой Ойстрах пытался поговорить с ним, объяснить законы мира, но Свен не понимал ничего. То, что волшебная формула и красивая кукла делали с неразумными младенцами - на него подействовало не полностью. Он не признавал людских законов и отказывался повиноваться. Покупатели выбирали его редко, а после явления сразу же отказывались покупать дерзкого и хмурого мальчишку. Несколько раз от Ойстраха потребовали высечь наглеца, но он предпочел сделать покупателю скидку и несколько раз уплатил штраф. И перестал предлагать Бестиара покупателям. Почему-то Таль испытывал надрывное чувство вины перед мальчиком за то, в каком возрасте его заточили в куклу и каким способом заставили принять свою участь. Ему хотелось поговорить с Бестиаром, объясниться. Но найти время было так сложно! Отец давно слег и переложил все заботы на своего наследника. И Ойстрах-младший каждый вечер откладывал разговор…
Так прошло два года. Через месяц после похорон отца, в Лавку привели Ниту. Ее родители были близкими друзьями Ойстраха-старшего и из уважения к его памяти, Таль принял девочку на работу. Нита не умела сама призывать волшебников и ни разу не общалась с Бестиаром. Всего несколько раз она видела его, когда мальчика вызывали к покупателям. Он казался ей таким прекрасным! И Нита стала частенько доставать его из коробки и тайком играть с Куклой.
Иногда Таль вспоминал про мальчишку. Вызывал его и разрешал просидеть ночь у окна. Утром Таль неизменно отмечал, что хоть Бестиар и выглядел заплаканным, но вел себя гораздо спокойнее, чем вечером накануне и светился, как первая утренняя звездочка.
Однажды, глубокой синей ночью, Нита неожиданно вынырнула из своего уютного тихого сна. Было душно, луна светила в глаза. Девочка потянулась и собралась уже засыпать, повернувшись спиной к окну, как услышала очень странный смех. Он был красивым, мелодичным, словно сотни маленьких хрустальных колокольчиков рассыпались хрупким звоном по высокому куполу глубокой пещеры. Казалось бы, что звуки были беспорядочными, но между ними все равно угадывалась некая музыка. Дивная, странная, манящая. Нита поспешила спуститься в зал, чтобы посмотреть, кто же это так смеется.
Ближе к выходу, за стеллажами, стоял высокий, стройный мальчик. Он был одет в белую, как у ангелов из книжки про чью-то религию, одежду. Мальчик стоял спиной к Ните, лицом к окну, размахивал руками и смеялся.
Как только ее босая нога неслышно коснулась пола торгового зала, мальчик тут же умолк, опустил руки и быстро обернулся.
Нита ахнула. Это была ее ожившая Кукла.
- С-саймон? - не поверила она глазам.
Свен удивленно приподнял брови, немного побледнел и наклонил голову, будто прислушался.
- Сай-мон, - повтори он. - Я слышал это имя.
- Правда? - обрадовалась Нита и смело подошла к нему. - А где?
- Во сне. Да, кажется во сне.
- Что же тебе снилось?
- Мне снилась дальняя лесная опушка и оленье стадо. Весна, когда горячая кровь пульсом бьется у них в короне, вынуждая чесать рога о высокие дубы и биться, истекая сердцем от нежности к юным, игривым ланям. Солнце тогда качалось в ветках деревьев и смеялось. Я думал, что оно так дразнит меня: Сай-мон, Сай-мон.
- Это была я, - покраснела Нита.
Он коснулся пальцами ее щеки. Погладил ресницы. Обошел кругом, а потом, встав на носочки, понюхал макушку. Нита рассмеялась.
- Ты пахнешь летом, - удовлетворенно заключил он.
- Это хорошо? - ее сердечко замерло, как перед прыжком в холодную озерную воду.
- Да. Это очень хорошо, - успокоил ее Саймон.
И она снова смогла дышать.
- А что ты тут делал, Саймон?
- Мы учили новую песню.
- Кто… мы?
- Я, звезды и сверчок.
- Сверчок?
- Да, только он очень нервный и ревнивый. Удрал почти сразу, как ты вошла в зал.
- Ревнивый?
Саймон покраснел. Когда его уши стали такими же горячими и пульсирующими, как панты молодого оленя, он наконец-то, победив смущение, ответил:
- Ты очень красивая.
Нита не отвернулась. Не ахнула. Не стала мучить его долгой паузой. Она ответила сразу и просто:
- И ты очень красивый. Самый красивый. Ты - Красавчик Саймон. Вот.
И его сердце превратилось в большой, солнечный кусок лесного меда. Они проговорили до утра. И расстались за пять минут до того, как Ойстрах вышел из своей спальни. Саймон слышал, как тот просыпался, шлепал домашними туфлями в ванную комнату. Бубнил и гудел там, бреясь. Шумно одевался. Саймон тянул до последнего. И только когда Ойстрах задержался перед зеркалом, чтобы убедиться в том, что выглядит прилично, Саймон вздохнул: «Пора!»
Наводя порядок в торговом зале Нита старалась дважды в неделю напоминать своему работодателю, что возможно стоит выпустить Саймона. Мальчику идут на пользу ночные бдения и возможно, что это принесет пользу и делу господина Ойстраха. Тот кивал, благодарил за напоминание и почти никогда не забывал вызвать мальчика перед сном.
- Что ты делаешь ночью, Бестиар? - спрашивал Куклу продавец.
- Узнаю новости из дома.
- Скучаешь?
- Да. Очень.
Ойстрах вздыхал. Неловко топтался, а потом, щелкнув с досады языком, не зная, что сказать, разворачивался и шел спать. Он всегда останавливался у порога торгового зала и уже почти из темноты спрашивал у ожидающего появления звезд мальчика:
- Я могу тебе доверять, Бестиар?
- Конечно, господин Ойстрах.
Владелец Волшебной Лавки отходил ко сну, и желтая луна сразу же появлялась в окошке.
- Привет! - говорила она веселым голосом маленькой Ниты.
Мальчик, улыбаясь, краснел.
Arthur. Шортенбиргская история
Re: Шортенбиргская история
32.
Лесная ночь пахла болотной сыростью, грозой и немножко кровью. Кровь капала с разодранного плеча, но Свен не помнил, где и каким образом содрал себе кожу. Он бежал по лесной тропинке на запах Ниты и злился. Она дразнила его, манила, но не позволяла к себе приблизиться. Он не видел ее, только чувствовал, что это она, там, в темноте ночи, убегает от него и требует догнать. Свен бежал, зная, что должен ее настигнуть. Нужно напрячься, ускорить бег, еще чуть-чуть, и ее запах станет горячее, и на тропинке, возможно, вот за этим поворотам, мелькнет ее силуэт.
Становилось все холоднее. Бестиар уставал, силы покидали его, пот ручьем катился по всему телу, но он не мог догнать Ниту. Небо грохнуло и вылило на землю, словно из лохани, воду. Дождь был холодным, грубым и гасил ее запах.
- Нииитааа! - не выдержал Свен и закричал на весь лес.
Мокрый, дрожащий он лежал на полу Волшебной Лавки и не мог понять, что произошло. Что-то случилось с ним там, в темном лесу, под дождем, но Саймон не понимал, что. Нита бегала вокруг него, задавала пустые, глупые вопросы, плакала. Саймон вглядывался внутрь себя. Там, где раньше искрился волшебный мир, было темно. Он метался в этой темноте и искал, искал, искал.
Потом он вскочил на ноги и бросился к окну. Тонкий желтый месяц, словно изогнутое лезвие ножа, равнодушно поблескивал в окружении беззвучных звезд.
- Скажи, скажи мне! - заклинал Саймон.
Но луна молчала.
- Ответь! - умолял мальчик, опускаясь на колени и протягивая руки к окну.
Нита плакала и монотонно повторяла:
- Что с тобой, что с тобой?
Но Саймон не замечая ее, как полоумный метался у окна.
Наконец, устав, он опустился на пол, спиной к луне и спросил:
- Что ты сделала со мной?
Нита оправдывалась, лепетала про спасение и смысл жизни, а он, в один какой-то миг, разучился ее понимать. Разучился слышать ее запах, волноваться свету в ее глазах, разучился отзываться сердцем на звуки ее голоса. Он лишь понял, что она отняла у него то немногое, что оставили ему солдаты, убившие его семью. Что сохранил судья в городской ратуше, где его оценивали словно скот. Нита отняла у него то, ради чего он смирял себя каждую лунную ночь у этого окна.
- Верни. Верни это на место, сделай, как было раньше!
Его гнев был таким же холодным и хлестким как лесная буря.
- Я не знаю, как. Я не умею, - беспомощно, словно листья при сильном ветре, шептала она.
Он резко вскочил и начал кричать. Топал ногами, скрипел зубами и рвал на себе волосы.
- Верни, верни, дай мне, отдай!
- Нет, у меня этого нет, - плакала она в ночной пустоте Волшебной Лавки.
Саймон вглядывался внутрь себя и не находил там ничего. Только тьма и пустошь. Капкана тоже не было. Тогда он бросился к двери, распахнул ее и выбежал на улицу.
- Саймон, вернись!
Крик только подстегнул его, словно бичом.
Он бежал по ночным улицам почти незнакомого ему города. Его мутило от запаха сточной канавы, дохлой псины. И от кожевенной лавки тянуло тошнотворной вонью. Саймон бежал навстречу месяцу и звездам, умоляя их не смеяться над ним, отозваться, поговорить.
У городской стены Саймон отдышался.
- Поговори со мной, поговори! - надрывался он, сдирая с кулаков кожу, лупцуя кирпичную стену.
Но лунный свет не отзывался. А без его разрешения звезды не смели заговорить с ним.
Саймон дождался утра и выскользнул за шортенбиргские ворота. Лес встретил его равнодушно. Никто не пришел потереться об его руки, обнюхать ворот рубашки, попросить вытащить занозу. Саймон пробегал по лесу почти месяц. Его безуспешно искали по всем окрестностям, а он спал в старой медвежьей берлоге, руками ловил рыбу в холодной ручье, ел дикую малину и кислый щавель. Каждую ночь Саймон взывал к природе и умолял, умолял, почти уже не понимая, о чем. Его глаза поблекли от слез, кожа потемнела и высохла от ветра, а волосы выгорели на солнце. Он повзрослел, похудел, вытянулся и даже Нита с Ойстрахом не узнали бы в нем того мальчика, что смеялся и плакал по ночам, обучая сверчка пению и слушая рассказы луны.
Он стал человеком.
Саймон сам вернулся в Шортенбирг, пройдя через городские ворота на закате солнца. Перед этим он выкупался в ручье, как смог зачесал пальцами с обломанными ногтями, отросшую шевелюру. Саймон переночевал на сеновале, а утром, украв с веревки чистые рубашку и брюки, явился в приют. Он сказал, что не помнит своих родителей, вырос в цыганском таборе, а на днях его потеряли.
- Очередной краденыш, - вздохнул директор приюта.
Саймон стоял, смиренно опустив голову и кротко вытянув руки по швам.
- Сколько тебе лет, знаешь?
- Тринадцать, - тут же ответил он.
Над ним засмеялись. Саймон затравленно оглядывался, не понимаю, что он сказал не так.
- Для тринадцати ты выглядишь очень взрослым, - наконец пояснили ему.
Он промолчал.
- Ладно, оформляйте, - приказал директор. - Не забудьте проверить на волшебство. Сюрпризов нам еще не хватало.
Прижился Саймон легко. У него были тяжелые, крепкие кулаки, которыми он молотил своих обидчиков умело и беспощадно. Гордый норов помогал ему с достоинством вытерпеть самую жестокую порку, которую только можно было получить от директора в его кабинете. Трость свистела так, что сердце ухало, как филин темной ночью. Боль была горячей, острой, соленой. Она мелькала ослепительными вспышками, как молнии в летнюю грозу. Но Саймон не плакал. Он прикусывал щеку изнутри, чтобы никто в приюте не видел искусанных губ и глотал противную теплую кровь, сосредоточившись на том, чтобы его не стошнило.
После порки он с деланно-равнодушным видом приводил одежду в порядок и куда в сторону, в бок, громко произносил:
- Благодарю за науку, обязуюсь впредь не нарушать устав, господин директор!
- Красавчик! - расплывался тот в садистской плотоядной улыбке и нежно поглаживал трость, которой только что полосовал мальчишку.
Саймон выжидал несколько минут, когда его отпустят, и после разрешения, с прямой спиной и на негнущихся ногах покидал место экзекуции. Со временем, пороть его стали реже, и назначили старостой. Красавчик держал в узде весь приют, облегчая администрации ее работу. Дети боялись его, как огня - больше розог наставников и директорской трости. Дисциплина при Саймоне была, как никогда. Уроки учились мгновенно и прочно. В комнатах был идеальный порядок. В столовой дежурили самым добросовестным образом. Он шутя обламывал самых дерзких новичков. А из сопливых мамчиков за несколько месяцев делал подтянутых учеников.
Им восхищались и ненавидели его.
Саймон почти не помнил Кристофера. Это был обыкновенный малыш, которого система Красавчика довольно быстро привела в чувство. Крис просыпался со всеми, почти не жуя проглатывал свой завтрак, твердо отвечал урок, прилежно выполнял отмеренную работу. Когда малыш вписался в общий быт приюта, Саймон почти забыл о нем. И уж точно никогда не вспоминал после побега.
Лесная ночь пахла болотной сыростью, грозой и немножко кровью. Кровь капала с разодранного плеча, но Свен не помнил, где и каким образом содрал себе кожу. Он бежал по лесной тропинке на запах Ниты и злился. Она дразнила его, манила, но не позволяла к себе приблизиться. Он не видел ее, только чувствовал, что это она, там, в темноте ночи, убегает от него и требует догнать. Свен бежал, зная, что должен ее настигнуть. Нужно напрячься, ускорить бег, еще чуть-чуть, и ее запах станет горячее, и на тропинке, возможно, вот за этим поворотам, мелькнет ее силуэт.
Становилось все холоднее. Бестиар уставал, силы покидали его, пот ручьем катился по всему телу, но он не мог догнать Ниту. Небо грохнуло и вылило на землю, словно из лохани, воду. Дождь был холодным, грубым и гасил ее запах.
- Нииитааа! - не выдержал Свен и закричал на весь лес.
Мокрый, дрожащий он лежал на полу Волшебной Лавки и не мог понять, что произошло. Что-то случилось с ним там, в темном лесу, под дождем, но Саймон не понимал, что. Нита бегала вокруг него, задавала пустые, глупые вопросы, плакала. Саймон вглядывался внутрь себя. Там, где раньше искрился волшебный мир, было темно. Он метался в этой темноте и искал, искал, искал.
Потом он вскочил на ноги и бросился к окну. Тонкий желтый месяц, словно изогнутое лезвие ножа, равнодушно поблескивал в окружении беззвучных звезд.
- Скажи, скажи мне! - заклинал Саймон.
Но луна молчала.
- Ответь! - умолял мальчик, опускаясь на колени и протягивая руки к окну.
Нита плакала и монотонно повторяла:
- Что с тобой, что с тобой?
Но Саймон не замечая ее, как полоумный метался у окна.
Наконец, устав, он опустился на пол, спиной к луне и спросил:
- Что ты сделала со мной?
Нита оправдывалась, лепетала про спасение и смысл жизни, а он, в один какой-то миг, разучился ее понимать. Разучился слышать ее запах, волноваться свету в ее глазах, разучился отзываться сердцем на звуки ее голоса. Он лишь понял, что она отняла у него то немногое, что оставили ему солдаты, убившие его семью. Что сохранил судья в городской ратуше, где его оценивали словно скот. Нита отняла у него то, ради чего он смирял себя каждую лунную ночь у этого окна.
- Верни. Верни это на место, сделай, как было раньше!
Его гнев был таким же холодным и хлестким как лесная буря.
- Я не знаю, как. Я не умею, - беспомощно, словно листья при сильном ветре, шептала она.
Он резко вскочил и начал кричать. Топал ногами, скрипел зубами и рвал на себе волосы.
- Верни, верни, дай мне, отдай!
- Нет, у меня этого нет, - плакала она в ночной пустоте Волшебной Лавки.
Саймон вглядывался внутрь себя и не находил там ничего. Только тьма и пустошь. Капкана тоже не было. Тогда он бросился к двери, распахнул ее и выбежал на улицу.
- Саймон, вернись!
Крик только подстегнул его, словно бичом.
Он бежал по ночным улицам почти незнакомого ему города. Его мутило от запаха сточной канавы, дохлой псины. И от кожевенной лавки тянуло тошнотворной вонью. Саймон бежал навстречу месяцу и звездам, умоляя их не смеяться над ним, отозваться, поговорить.
У городской стены Саймон отдышался.
- Поговори со мной, поговори! - надрывался он, сдирая с кулаков кожу, лупцуя кирпичную стену.
Но лунный свет не отзывался. А без его разрешения звезды не смели заговорить с ним.
Саймон дождался утра и выскользнул за шортенбиргские ворота. Лес встретил его равнодушно. Никто не пришел потереться об его руки, обнюхать ворот рубашки, попросить вытащить занозу. Саймон пробегал по лесу почти месяц. Его безуспешно искали по всем окрестностям, а он спал в старой медвежьей берлоге, руками ловил рыбу в холодной ручье, ел дикую малину и кислый щавель. Каждую ночь Саймон взывал к природе и умолял, умолял, почти уже не понимая, о чем. Его глаза поблекли от слез, кожа потемнела и высохла от ветра, а волосы выгорели на солнце. Он повзрослел, похудел, вытянулся и даже Нита с Ойстрахом не узнали бы в нем того мальчика, что смеялся и плакал по ночам, обучая сверчка пению и слушая рассказы луны.
Он стал человеком.
Саймон сам вернулся в Шортенбирг, пройдя через городские ворота на закате солнца. Перед этим он выкупался в ручье, как смог зачесал пальцами с обломанными ногтями, отросшую шевелюру. Саймон переночевал на сеновале, а утром, украв с веревки чистые рубашку и брюки, явился в приют. Он сказал, что не помнит своих родителей, вырос в цыганском таборе, а на днях его потеряли.
- Очередной краденыш, - вздохнул директор приюта.
Саймон стоял, смиренно опустив голову и кротко вытянув руки по швам.
- Сколько тебе лет, знаешь?
- Тринадцать, - тут же ответил он.
Над ним засмеялись. Саймон затравленно оглядывался, не понимаю, что он сказал не так.
- Для тринадцати ты выглядишь очень взрослым, - наконец пояснили ему.
Он промолчал.
- Ладно, оформляйте, - приказал директор. - Не забудьте проверить на волшебство. Сюрпризов нам еще не хватало.
Прижился Саймон легко. У него были тяжелые, крепкие кулаки, которыми он молотил своих обидчиков умело и беспощадно. Гордый норов помогал ему с достоинством вытерпеть самую жестокую порку, которую только можно было получить от директора в его кабинете. Трость свистела так, что сердце ухало, как филин темной ночью. Боль была горячей, острой, соленой. Она мелькала ослепительными вспышками, как молнии в летнюю грозу. Но Саймон не плакал. Он прикусывал щеку изнутри, чтобы никто в приюте не видел искусанных губ и глотал противную теплую кровь, сосредоточившись на том, чтобы его не стошнило.
После порки он с деланно-равнодушным видом приводил одежду в порядок и куда в сторону, в бок, громко произносил:
- Благодарю за науку, обязуюсь впредь не нарушать устав, господин директор!
- Красавчик! - расплывался тот в садистской плотоядной улыбке и нежно поглаживал трость, которой только что полосовал мальчишку.
Саймон выжидал несколько минут, когда его отпустят, и после разрешения, с прямой спиной и на негнущихся ногах покидал место экзекуции. Со временем, пороть его стали реже, и назначили старостой. Красавчик держал в узде весь приют, облегчая администрации ее работу. Дети боялись его, как огня - больше розог наставников и директорской трости. Дисциплина при Саймоне была, как никогда. Уроки учились мгновенно и прочно. В комнатах был идеальный порядок. В столовой дежурили самым добросовестным образом. Он шутя обламывал самых дерзких новичков. А из сопливых мамчиков за несколько месяцев делал подтянутых учеников.
Им восхищались и ненавидели его.
Саймон почти не помнил Кристофера. Это был обыкновенный малыш, которого система Красавчика довольно быстро привела в чувство. Крис просыпался со всеми, почти не жуя проглатывал свой завтрак, твердо отвечал урок, прилежно выполнял отмеренную работу. Когда малыш вписался в общий быт приюта, Саймон почти забыл о нем. И уж точно никогда не вспоминал после побега.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Шортенбиргская история
33.
Саймону было шестнадцать. Выглядел он намного старше. Был выше, сильнее и умнее любого воспитанника в приюте. Школьные занятия и розги учителя быстро объяснили ему, как устроен мир. Красавчик понял, что родился волшебником и то, по чему так тонко и жалобно скулит ночами его душа - это волшебный дар, украденный у него маленькой девочкой из Волшебной Лавки.
Саймон долго не решался узнать, что там случилось после его исчезновения. Но постепенно, подслушивая то там, то тут, осторожно задавая вопросы учителям и наставникам, он выяснил, что Ойстрах так и торгует волшебными куклами, а ту девочку отдали вместо него Баро. То, что ее пытали и били кнутом, Саймона не взволновало. Его злило, что он не знает, где она находится и никто даже не предполагает, как она отняла его дар.
Нита все чаще терзала и мучила по ночам. Он почти забыл, как она выглядит, чем пахнет, как звучит ее голос. Но она снилась ему душными ночами, по-прежнему дразня и ускользая, оставляя мокрым, потным, сжавшимся в комок на жестком матрасе, с тупой, ноющей болью в паху. Иногда ему хотелось плакать, но он не мог. Саймон все чаще стал нарываться на наказания, пытаясь забыться болью, отвлечься другими переживания, но у него не получалось. Он срывался на воспитанниках, поколачивая даже своих приспешников.
Последний раз он превзошел сам себя, сломав челюсть кому-то из старшей ступени и замахнувшись на воспитателя. В кабинет директора его тащили четыре взрослых человека. Там Саймон сразу пришел в себя, ослаб, взмок и спокойно выслушал приговор. Вечером, перед ужином, его выволокли из школьного карцера за цепь, словно преступника, и спустив штаны привязали к широкой лавке.
- Что, волчонок, зубки решил показать? - процедил сквозь зубы оскорбленный воспитатель, поигрывая бичом.
Саймон равнодушно отвернулся и привычно закусил изнутри щеку. Его драли до тех, пока тело не перестало вздрагивать после каждого свистяще-жалящего удара и директор не остановил наказание. Потерявшего сознание воспитанника оттащили в лазарет и оставили на попечение приютского медика. Саймон долго не приходил в себя. Он провалился в знакомую, но очень далекую тьму, которая пахла свежим грозовым ветром и шуршала цикадами.
Ночью его разбудил яркий лунный свет. Стараясь не стонать и не охать Саймон поднялся с койки и подошел к окну.
- Поговори со мной, - тускло, без надежды в голосе попросил он.
Луна смотрела на него с любопытством, словно не узнавая, и молча.
Красавчик печально покачал головой, осмотрел комнату. Возле окна он обнаружил тумбочку и кувшин с водой. Парень пил долго, жадно, вылив остатки воды себе на голову, не заботясь о том, что у его ног расплылась большая лужа. Потом он отворил окно, примерился и спрыгнул на землю.
Каждый уважающий себя приютский мальчишка знал, как подняться на городскую стену, используя трещины и выступы, которых было много в той части, где стояла старая кузня. Саймон проделывал это играючи десятки раз. Сейчас он перелез через ограду не так бодро (мешала боль и тяжесть в висках), но все же Красавчик благополучно спрыгнул в высокую траву и без сожалений покинул Шортенбирг.
***
Свечи горели ровным светом, не нарушая волшебной, льющей монотонным, воркующим потоком речи Бестиара. Лекс очнулся, словно от сна, когда рассказчик умолк и потянулся к кувшину, чтобы напиться. Хромой завороженно смотрел перед собой и не шевелился.
- Крис, эй, Крис, - тихо позвал его Лекс, но тот не откликнулся. - Свен, ты заколдовал его?
Саймон поперхнулся и облился водой.
- Ты дурак, Лекс? - искренне поинтересовался он. - Я не умею колдовать, сколько раз вам объяснять? - Эй, мамчик, о чем взгрустнулось?
Саймон окатил Хромого водой из кувшина и тот тут же пришел в себя.
Лекс потянулся. Тело затекло. Все они потеряли счет времени.
- Дальше что было?
- Да ничего интересного, - уклончиво ответил Бестиар. - Кому я нужен был особо? Пришлось проситься в армию, там не задавали особых вопросов. Жалованье мне тратить было не на что. Выпивка сущие копейки, шлюхи и того дешевле. Дослужился до приличного чина и хорошего оклада. Лет пять назад наткнулся на тот самый табор, где и узнал, что Низу вернули в Шортенбирг. Она плохо переносила дорогу, часто болела и неумело пользовалась волшебством. Не могла сжиться с ним. Баро отпустил ее, раз в год присылая кого-то из своих - забрать долю с предсказаний. Я предложил ему денег, чтобы он отстал от нее. Мол, девчонка свое отстрадала. Тот согласился. Так что ее спокойная жизнь в последние годы - моя заслуга.
- Благодетель, - буркнул Хромой. - Заливай, да не забывайся. Ты ж убить ее хотел.
- Хотел, - невозмутимо согласился Бестиар. - Тихо и незаметно. Зачем мне было нужно, чтобы кто-то заинтересовался ее смертью? Для города - умерла и умерла. Для Баро она была источником дохода. Я не хотел рисковать.
Лекс покрутил головой.
- Темнишь. Где ты был последние пять лет?
- Так служил же, - терпеливо объяснял Бестиар. - Вышел срок, и я вернулся в Шортенбирг. Снял дом, начал искать Гадалку. Обнаружил, кстати, совершенно случайно. У нее кот был, рыжий такой, сумасшедший. Вцепился как-то ни с того, ни с сего мне в ногу. Она выскочила из шатра, отогнала.
- Не узнала? - в один голос спросили Лекс и Хромой.
- Нет.
Бестиар еще раз приложился к кувшину. Не спеша опустошил его. Потом продолжил.
- Я жил. Искал удобный момент. Меня так и не покидала надежда вернуть свой дар. А когда понял, что это невозможно - сорвался.
В пыточной снова повисла тишина. Каждый думал о своем.
- Отпустите меня, - доверительным тоном попросил Бестиар. - Я не виноват в том, каким родился. Не виноват, что мне превратили… сделали таким. Нет сладости и блаженства выше, чем владение магией. Однажды попробовав ты уже не откажешься от этого наслаждения. Без волшебства ты обречен каждый день сходить с ума и мечтать только об одном - вновь почувствовать, как по твоим венам бежит тепло и свет. Услышать все секреты летнего вечера. Прикоснуться к аромату цветов, увидеть пение соловья на фоне розовеющего рассвета…
- И это стоит чьей-то жизни? - едва слышно спросил Лекс.
- Это стоит тысячу жизней, - не задумываясь ответил Бестиар. - Отпусти меня, Лекс! Клянусь, ты больше никогда обо мне не услышишь. Деньги зашиты в пуф, он стоит в моей комнате. Тебе не составит труда их найти, только скомандуй Гарду «Домой!» и он покажет где это.
Лекс рассеянно кивнул, погруженный в свои думы.
- Так это твой пес? - удивился Крис. - Не очень-то он тебя жалует!
- Когда рыжий кот Гадалки бросился на меня, Гард просто убежал. Не знаю почему. Ну, я рассердился и сурово его отчитал. Пес и ушел после этого, - сдержанно ответил Бестиар. - Отпустите?
- И много у тебя зашито денег, Красавчик? - стараясь не выдать волнения спросил Крис.
- Очень! - коротко ответил Бестиар и широко улыбнулся.
- Оставим его тут и сходим за деньгами, если не соврал - отпустим! - быстро решил Хромой.
- Нет, подожди! - тут же возразил Лекс.
Свечи нервно вздрогнули и пламя затанцевало от резкого порыва воздуха. Дверь подвала распахнулась и на пороге возник стройный, высокий силуэт Леди Исты.
Саймону было шестнадцать. Выглядел он намного старше. Был выше, сильнее и умнее любого воспитанника в приюте. Школьные занятия и розги учителя быстро объяснили ему, как устроен мир. Красавчик понял, что родился волшебником и то, по чему так тонко и жалобно скулит ночами его душа - это волшебный дар, украденный у него маленькой девочкой из Волшебной Лавки.
Саймон долго не решался узнать, что там случилось после его исчезновения. Но постепенно, подслушивая то там, то тут, осторожно задавая вопросы учителям и наставникам, он выяснил, что Ойстрах так и торгует волшебными куклами, а ту девочку отдали вместо него Баро. То, что ее пытали и били кнутом, Саймона не взволновало. Его злило, что он не знает, где она находится и никто даже не предполагает, как она отняла его дар.
Нита все чаще терзала и мучила по ночам. Он почти забыл, как она выглядит, чем пахнет, как звучит ее голос. Но она снилась ему душными ночами, по-прежнему дразня и ускользая, оставляя мокрым, потным, сжавшимся в комок на жестком матрасе, с тупой, ноющей болью в паху. Иногда ему хотелось плакать, но он не мог. Саймон все чаще стал нарываться на наказания, пытаясь забыться болью, отвлечься другими переживания, но у него не получалось. Он срывался на воспитанниках, поколачивая даже своих приспешников.
Последний раз он превзошел сам себя, сломав челюсть кому-то из старшей ступени и замахнувшись на воспитателя. В кабинет директора его тащили четыре взрослых человека. Там Саймон сразу пришел в себя, ослаб, взмок и спокойно выслушал приговор. Вечером, перед ужином, его выволокли из школьного карцера за цепь, словно преступника, и спустив штаны привязали к широкой лавке.
- Что, волчонок, зубки решил показать? - процедил сквозь зубы оскорбленный воспитатель, поигрывая бичом.
Саймон равнодушно отвернулся и привычно закусил изнутри щеку. Его драли до тех, пока тело не перестало вздрагивать после каждого свистяще-жалящего удара и директор не остановил наказание. Потерявшего сознание воспитанника оттащили в лазарет и оставили на попечение приютского медика. Саймон долго не приходил в себя. Он провалился в знакомую, но очень далекую тьму, которая пахла свежим грозовым ветром и шуршала цикадами.
Ночью его разбудил яркий лунный свет. Стараясь не стонать и не охать Саймон поднялся с койки и подошел к окну.
- Поговори со мной, - тускло, без надежды в голосе попросил он.
Луна смотрела на него с любопытством, словно не узнавая, и молча.
Красавчик печально покачал головой, осмотрел комнату. Возле окна он обнаружил тумбочку и кувшин с водой. Парень пил долго, жадно, вылив остатки воды себе на голову, не заботясь о том, что у его ног расплылась большая лужа. Потом он отворил окно, примерился и спрыгнул на землю.
Каждый уважающий себя приютский мальчишка знал, как подняться на городскую стену, используя трещины и выступы, которых было много в той части, где стояла старая кузня. Саймон проделывал это играючи десятки раз. Сейчас он перелез через ограду не так бодро (мешала боль и тяжесть в висках), но все же Красавчик благополучно спрыгнул в высокую траву и без сожалений покинул Шортенбирг.
***
Свечи горели ровным светом, не нарушая волшебной, льющей монотонным, воркующим потоком речи Бестиара. Лекс очнулся, словно от сна, когда рассказчик умолк и потянулся к кувшину, чтобы напиться. Хромой завороженно смотрел перед собой и не шевелился.
- Крис, эй, Крис, - тихо позвал его Лекс, но тот не откликнулся. - Свен, ты заколдовал его?
Саймон поперхнулся и облился водой.
- Ты дурак, Лекс? - искренне поинтересовался он. - Я не умею колдовать, сколько раз вам объяснять? - Эй, мамчик, о чем взгрустнулось?
Саймон окатил Хромого водой из кувшина и тот тут же пришел в себя.
Лекс потянулся. Тело затекло. Все они потеряли счет времени.
- Дальше что было?
- Да ничего интересного, - уклончиво ответил Бестиар. - Кому я нужен был особо? Пришлось проситься в армию, там не задавали особых вопросов. Жалованье мне тратить было не на что. Выпивка сущие копейки, шлюхи и того дешевле. Дослужился до приличного чина и хорошего оклада. Лет пять назад наткнулся на тот самый табор, где и узнал, что Низу вернули в Шортенбирг. Она плохо переносила дорогу, часто болела и неумело пользовалась волшебством. Не могла сжиться с ним. Баро отпустил ее, раз в год присылая кого-то из своих - забрать долю с предсказаний. Я предложил ему денег, чтобы он отстал от нее. Мол, девчонка свое отстрадала. Тот согласился. Так что ее спокойная жизнь в последние годы - моя заслуга.
- Благодетель, - буркнул Хромой. - Заливай, да не забывайся. Ты ж убить ее хотел.
- Хотел, - невозмутимо согласился Бестиар. - Тихо и незаметно. Зачем мне было нужно, чтобы кто-то заинтересовался ее смертью? Для города - умерла и умерла. Для Баро она была источником дохода. Я не хотел рисковать.
Лекс покрутил головой.
- Темнишь. Где ты был последние пять лет?
- Так служил же, - терпеливо объяснял Бестиар. - Вышел срок, и я вернулся в Шортенбирг. Снял дом, начал искать Гадалку. Обнаружил, кстати, совершенно случайно. У нее кот был, рыжий такой, сумасшедший. Вцепился как-то ни с того, ни с сего мне в ногу. Она выскочила из шатра, отогнала.
- Не узнала? - в один голос спросили Лекс и Хромой.
- Нет.
Бестиар еще раз приложился к кувшину. Не спеша опустошил его. Потом продолжил.
- Я жил. Искал удобный момент. Меня так и не покидала надежда вернуть свой дар. А когда понял, что это невозможно - сорвался.
В пыточной снова повисла тишина. Каждый думал о своем.
- Отпустите меня, - доверительным тоном попросил Бестиар. - Я не виноват в том, каким родился. Не виноват, что мне превратили… сделали таким. Нет сладости и блаженства выше, чем владение магией. Однажды попробовав ты уже не откажешься от этого наслаждения. Без волшебства ты обречен каждый день сходить с ума и мечтать только об одном - вновь почувствовать, как по твоим венам бежит тепло и свет. Услышать все секреты летнего вечера. Прикоснуться к аромату цветов, увидеть пение соловья на фоне розовеющего рассвета…
- И это стоит чьей-то жизни? - едва слышно спросил Лекс.
- Это стоит тысячу жизней, - не задумываясь ответил Бестиар. - Отпусти меня, Лекс! Клянусь, ты больше никогда обо мне не услышишь. Деньги зашиты в пуф, он стоит в моей комнате. Тебе не составит труда их найти, только скомандуй Гарду «Домой!» и он покажет где это.
Лекс рассеянно кивнул, погруженный в свои думы.
- Так это твой пес? - удивился Крис. - Не очень-то он тебя жалует!
- Когда рыжий кот Гадалки бросился на меня, Гард просто убежал. Не знаю почему. Ну, я рассердился и сурово его отчитал. Пес и ушел после этого, - сдержанно ответил Бестиар. - Отпустите?
- И много у тебя зашито денег, Красавчик? - стараясь не выдать волнения спросил Крис.
- Очень! - коротко ответил Бестиар и широко улыбнулся.
- Оставим его тут и сходим за деньгами, если не соврал - отпустим! - быстро решил Хромой.
- Нет, подожди! - тут же возразил Лекс.
Свечи нервно вздрогнули и пламя затанцевало от резкого порыва воздуха. Дверь подвала распахнулась и на пороге возник стройный, высокий силуэт Леди Исты.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Шортенбиргская история
34.
— Что тут происходит? — Леди Иста посмотрела на Лекса широко распахнутыми глазами и сделал шаг назад. Потом перевела взгляд на Криса и нахмурилась. Заметив полуобнаженного Бестиара — плотно поджала губы.
Все трое молчали.
— Крис?
— Я осмелился воспользоваться этим подвалом, Леди Иста, чтобы…
Крис замялся. Лекс вздохнул. Бестиар коротко рассмеялся. Он первый справился с растерянностью. Встал, поклонился, насколько ему позволяла двигаться выпоротая спина, и благовоспитанно улыбнулся.
— Нам нужно было обсудить несколько важных вопросов, и Кристофер любезно пригласил нас в это прекрасное место. Простите, что побеспокоили, леди. Извините за вторжение. Мы уже уходим.
Взгляд Леди Исты был подобен тонкому клинку, который тут же стер с лица Бестиара улыбку.
— Кто вы, двое, и что вы делаете в моем доме? И тебя я где-то видела! — обратилась она ко второму мужчине.
— Меня зовут Лекс, я работаю охранником в заведении Мадам Стю. Кристофер там же работает управляющим. А Бес…, то есть Свен, он…
— Достаточно! — поморщилась Иста. — Ты! — подбородком она указала на Бестиара, — Кто ты такой и почему я чувствую от тебя магию?
— Меня зовут Свен. Офицер в отставке. Друг детства Криса. Я не обладаю магией, леди.
— Ты лжешь. И ты волшебнорожденный! Что за странный дар у тебя? Никогда не видела таких.
— Клянусь вам! Во мне нет ни капли магии!
Бестиар сделал шаг навстречу Леди Исте, и клятвенно прижал руки к груди.
Леди Иста щелкнула пальцами и Бестиар замер, словно одинокое дерево на лесной поляне в безветренную погоду.
— Итак, — голос Леди Исты был холоден и неприветлив, подобно глубокой луже темной осенней ночью. — Как тебя зовут?
— Свен, — безжизненно ответил Бестиар.
— Каков твой дар?
— Я — Бестиар.
— Неплохо! Такие встречаются крайне редко. Как посмел солгать, что ты не маг?
— Я не маг.
— Волшебник обманывает человека? В Шортенбирге казнят и за меньшее!
— Я родился магом, но утратил свой дар. Во мне нет волшебной силы. Клянусь!
Леди Иста задумчиво обошла Бестиара кругом. Не спеша растерла виски.
— Волшбенорожденный, утративший силу, но оставшийся в живых. Ты умеешь пользоваться Силой, но не понимаешь природы Источника Силы. Типично для волшебнорожденного! Если бы у тебя отняли магию, Бестиар, ты бы умер. Или я не почувствовала бы в тебе волшебнорожденного. Но ты искренно веришь, что утратил магию. Как это возможно?
— Меня лишили волшебства много лет назад.
Леди Иста покачала головой, недоверчиво усмехнулась.
— В Волшебной Лавке Ойстраха? Маленькая девочка, что смогла отвязать волшебника от куклы? Это был ты, Бестиар?
— Да.
— Формула была разрушена. Этот факт признали все. Но ты остался магом!
— Нет. После той ночи я утратил свой дар.
— Чушь! В тебе полно магии, я это чувствую. Что с девчонкой, освободившей тебя от куклы?
— Ее наказали.
— Это я знаю и без тебя. Она освободила тебя. Разве ты не пытался ее найти?
— Пытался.
Бестиар трясся, как от лихорадки. Глаза смотрели то в пол, то на дверь подвала, словно он ждал от кого-то помощи. Леди Иста обняла себя за плечи и серьезно посмотрела на Бестиара.
— Удивительно. Ты сопротивляешься магии! Не хочешь отвечать на мои вопросы?
— Не хочу!
— А я хочу знать, кого Крис притащил в мой дом! Так ты нашел ту девочку, Бестиар? Отвечай, как положено, иначе пожалеешь!
Ее пальцы дрогнули в каком-то неуловимом жесте.
Бестиар вздрогнул, глаза его расширились. Словно через боль он поднял голову к потолку и завыл.
— Прекрати паясничать и отвечай мне! Что с той девочкой? Или мне применить к тебе более суровые меры?
— Нееееет! Я убил ее, убил! Я ударил ее ножом. Хвааааатит!
Лекс откашлялся.
— Что с ним?
Леди Иста даже не повернула головы в его сторону.
— Волшебнорожденный должен отвечать быстро, четко и почтительно. В противном случае к нему будут применены пытки, а потом казнь. Как это существо смеет мне сопротивляться?
— Леди, его привели сюда я и Кристофер. Свен добровольно рассказал нам свою историю. Мы оба видели, как он ударил Аниту ножом. Я не прошу для него пощады, но может не стоит его так мучить?
— Что ты знаешь о муках, охранник Кафешечки? Крис, для чего вы притащили сюда это животное?
Крис молча смотрел на то, как по лицу Бестиара текли слезы.
— Крис?
— Отомстить хотел.
— Безумие какое-то. Ладно, потом разберемся. Ты, — она снова посмотрела на Бестиара. — И много людей ты убил в своей жизни?
— Да.
— Вот урод! — выругался Крис.
— Так он воевал, — тихо подсказал Лекс.
— Не знаю, что ты рассказал этим двум, но я чувствую, как ты сопротивляешься. Значит магическая сила в тебе есть, и ты ее используешь. Но я сломаю тебя, как сухую ветку, маг. Так что облегчи свои последние часы. Военные действия можешь опустить. Только мирные жители. Кто твои жертвы?
Бестиар дышал, как загнанный в жару конь. Пот катился по его телу, а он даже не мог вытереться, руки его не слушались.
— Я дезертир. Собрал шайку бандитов. Мы мародерствовали. Потом я встретил табор Баро. Узнал, где искать Ниту и вырезал их всех.
С минуту в подвале стояла такая тишина, что было слышно, как падают капли воска с обгоревших свечей.
— Зачем? — прорычал Лекс.
— Это он виноват. Баро. Нита из-за него боялась меня потерять. Если бы он не пришел в Волшебную Лавку — ничего бы не было!
— Ты врал нам, — Лекс опустился на скамью.
— Ублюдок! — взвыл Крис. — Еще деньги за свободу предлагал.
— Что за деньги? — спросила Леди Иста.
— Награбленное, — скрипнул зубами Бестиар. Глаза его горели злобой и ненавистью.
— И много там? — усмехнулась Леди Иста.
— Много.
— Вы двое, на углу улицы стоит полицейский. Скажите, что в моем доме обнаружен преступник. Маг. Пусть возьмут поддержку и заберут его. Живо!
Крис и Лекс переглянулись, но без вопросов покинули подвал.
— Убей меня. Убей сама! — прохрипел Бестиар.
— Для этого есть палач.
— Чего ты хочешь? Денег?
Леди Иста рассмеялась.
— Ты стоишь в прекрасной пыточной моего роскошного дома. Зачем мне деньги? Нет. Я хочу иного.
— Чего?
Ее улыбка была очень мягкой, почти нежной. Опустив ресницы, Леди Иста спросила:
— Смотрю тебя пороли? Крис?
Бестиар покраснел и спрятал взгляд.
— Считай, что разогрел. Кнут!
Кнут взвился в воздух и повис у ее правой руки.
— Ты глуп, Бестиар. Не знаю, что произошло той ночью на самом деле. Но сила из волшебнорожденного уходит только с его жизнью. Та девочка всего лишь отвязала тебя от куклы и дала свободу. Твоя магия осталась при тебе.
— Тогда почему я ее не чувствую?!
— У тебя есть немного времени. Подумай. Я запрещаю тебе кричать.
Едва заметный пасс и язык Бестиара онемел. Леди Иста взяла в руки кнут, и он послушно развернулся во всю длину.
— Что тут происходит? — Леди Иста посмотрела на Лекса широко распахнутыми глазами и сделал шаг назад. Потом перевела взгляд на Криса и нахмурилась. Заметив полуобнаженного Бестиара — плотно поджала губы.
Все трое молчали.
— Крис?
— Я осмелился воспользоваться этим подвалом, Леди Иста, чтобы…
Крис замялся. Лекс вздохнул. Бестиар коротко рассмеялся. Он первый справился с растерянностью. Встал, поклонился, насколько ему позволяла двигаться выпоротая спина, и благовоспитанно улыбнулся.
— Нам нужно было обсудить несколько важных вопросов, и Кристофер любезно пригласил нас в это прекрасное место. Простите, что побеспокоили, леди. Извините за вторжение. Мы уже уходим.
Взгляд Леди Исты был подобен тонкому клинку, который тут же стер с лица Бестиара улыбку.
— Кто вы, двое, и что вы делаете в моем доме? И тебя я где-то видела! — обратилась она ко второму мужчине.
— Меня зовут Лекс, я работаю охранником в заведении Мадам Стю. Кристофер там же работает управляющим. А Бес…, то есть Свен, он…
— Достаточно! — поморщилась Иста. — Ты! — подбородком она указала на Бестиара, — Кто ты такой и почему я чувствую от тебя магию?
— Меня зовут Свен. Офицер в отставке. Друг детства Криса. Я не обладаю магией, леди.
— Ты лжешь. И ты волшебнорожденный! Что за странный дар у тебя? Никогда не видела таких.
— Клянусь вам! Во мне нет ни капли магии!
Бестиар сделал шаг навстречу Леди Исте, и клятвенно прижал руки к груди.
Леди Иста щелкнула пальцами и Бестиар замер, словно одинокое дерево на лесной поляне в безветренную погоду.
— Итак, — голос Леди Исты был холоден и неприветлив, подобно глубокой луже темной осенней ночью. — Как тебя зовут?
— Свен, — безжизненно ответил Бестиар.
— Каков твой дар?
— Я — Бестиар.
— Неплохо! Такие встречаются крайне редко. Как посмел солгать, что ты не маг?
— Я не маг.
— Волшебник обманывает человека? В Шортенбирге казнят и за меньшее!
— Я родился магом, но утратил свой дар. Во мне нет волшебной силы. Клянусь!
Леди Иста задумчиво обошла Бестиара кругом. Не спеша растерла виски.
— Волшбенорожденный, утративший силу, но оставшийся в живых. Ты умеешь пользоваться Силой, но не понимаешь природы Источника Силы. Типично для волшебнорожденного! Если бы у тебя отняли магию, Бестиар, ты бы умер. Или я не почувствовала бы в тебе волшебнорожденного. Но ты искренно веришь, что утратил магию. Как это возможно?
— Меня лишили волшебства много лет назад.
Леди Иста покачала головой, недоверчиво усмехнулась.
— В Волшебной Лавке Ойстраха? Маленькая девочка, что смогла отвязать волшебника от куклы? Это был ты, Бестиар?
— Да.
— Формула была разрушена. Этот факт признали все. Но ты остался магом!
— Нет. После той ночи я утратил свой дар.
— Чушь! В тебе полно магии, я это чувствую. Что с девчонкой, освободившей тебя от куклы?
— Ее наказали.
— Это я знаю и без тебя. Она освободила тебя. Разве ты не пытался ее найти?
— Пытался.
Бестиар трясся, как от лихорадки. Глаза смотрели то в пол, то на дверь подвала, словно он ждал от кого-то помощи. Леди Иста обняла себя за плечи и серьезно посмотрела на Бестиара.
— Удивительно. Ты сопротивляешься магии! Не хочешь отвечать на мои вопросы?
— Не хочу!
— А я хочу знать, кого Крис притащил в мой дом! Так ты нашел ту девочку, Бестиар? Отвечай, как положено, иначе пожалеешь!
Ее пальцы дрогнули в каком-то неуловимом жесте.
Бестиар вздрогнул, глаза его расширились. Словно через боль он поднял голову к потолку и завыл.
— Прекрати паясничать и отвечай мне! Что с той девочкой? Или мне применить к тебе более суровые меры?
— Нееееет! Я убил ее, убил! Я ударил ее ножом. Хвааааатит!
Лекс откашлялся.
— Что с ним?
Леди Иста даже не повернула головы в его сторону.
— Волшебнорожденный должен отвечать быстро, четко и почтительно. В противном случае к нему будут применены пытки, а потом казнь. Как это существо смеет мне сопротивляться?
— Леди, его привели сюда я и Кристофер. Свен добровольно рассказал нам свою историю. Мы оба видели, как он ударил Аниту ножом. Я не прошу для него пощады, но может не стоит его так мучить?
— Что ты знаешь о муках, охранник Кафешечки? Крис, для чего вы притащили сюда это животное?
Крис молча смотрел на то, как по лицу Бестиара текли слезы.
— Крис?
— Отомстить хотел.
— Безумие какое-то. Ладно, потом разберемся. Ты, — она снова посмотрела на Бестиара. — И много людей ты убил в своей жизни?
— Да.
— Вот урод! — выругался Крис.
— Так он воевал, — тихо подсказал Лекс.
— Не знаю, что ты рассказал этим двум, но я чувствую, как ты сопротивляешься. Значит магическая сила в тебе есть, и ты ее используешь. Но я сломаю тебя, как сухую ветку, маг. Так что облегчи свои последние часы. Военные действия можешь опустить. Только мирные жители. Кто твои жертвы?
Бестиар дышал, как загнанный в жару конь. Пот катился по его телу, а он даже не мог вытереться, руки его не слушались.
— Я дезертир. Собрал шайку бандитов. Мы мародерствовали. Потом я встретил табор Баро. Узнал, где искать Ниту и вырезал их всех.
С минуту в подвале стояла такая тишина, что было слышно, как падают капли воска с обгоревших свечей.
— Зачем? — прорычал Лекс.
— Это он виноват. Баро. Нита из-за него боялась меня потерять. Если бы он не пришел в Волшебную Лавку — ничего бы не было!
— Ты врал нам, — Лекс опустился на скамью.
— Ублюдок! — взвыл Крис. — Еще деньги за свободу предлагал.
— Что за деньги? — спросила Леди Иста.
— Награбленное, — скрипнул зубами Бестиар. Глаза его горели злобой и ненавистью.
— И много там? — усмехнулась Леди Иста.
— Много.
— Вы двое, на углу улицы стоит полицейский. Скажите, что в моем доме обнаружен преступник. Маг. Пусть возьмут поддержку и заберут его. Живо!
Крис и Лекс переглянулись, но без вопросов покинули подвал.
— Убей меня. Убей сама! — прохрипел Бестиар.
— Для этого есть палач.
— Чего ты хочешь? Денег?
Леди Иста рассмеялась.
— Ты стоишь в прекрасной пыточной моего роскошного дома. Зачем мне деньги? Нет. Я хочу иного.
— Чего?
Ее улыбка была очень мягкой, почти нежной. Опустив ресницы, Леди Иста спросила:
— Смотрю тебя пороли? Крис?
Бестиар покраснел и спрятал взгляд.
— Считай, что разогрел. Кнут!
Кнут взвился в воздух и повис у ее правой руки.
— Ты глуп, Бестиар. Не знаю, что произошло той ночью на самом деле. Но сила из волшебнорожденного уходит только с его жизнью. Та девочка всего лишь отвязала тебя от куклы и дала свободу. Твоя магия осталась при тебе.
— Тогда почему я ее не чувствую?!
— У тебя есть немного времени. Подумай. Я запрещаю тебе кричать.
Едва заметный пасс и язык Бестиара онемел. Леди Иста взяла в руки кнут, и он послушно развернулся во всю длину.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Шортенбиргская история
35.
Когда полиция спустилась в подвал Леди Исты, Бестиар лежал на полу с изодранной в кровь спиной.
— Данный волшебнорожденный признался в страшных преступлениях. Подробности выясните у себя в участке. Освободите, пожалуйста, мой дом от этого животного!
Приказ был немедленно выполнен. Лекс проводил полицейских до выхода, вернулся в подвал и молча подпер стену.
Леди Иста внимательно посмотрела на Хромого.
— Ты мне за это ответишь, Крис! Тебе больше нечем заняться в рабочее время?
Крис вжал голову в плечи. На его шее проступили жилы, и он неловким движением расстегнул верхнюю пуговицу своей рубахи.
— Я выполнял распоряжение мадам Стю. Мне было приказано разыскать Лекса и разузнать, куда он отвел Стишку.
Кнут неподвижно висел в воздухе за спиной Леди Исты и Крис не сводил с него напряженного взгляда. Леди Иста плавным, полным достоинства жестом поправила прическу, порозовела и слегка улыбнулась.
— Я думаю, что тебе лучше задержаться, Крис, и более подробно рассказать мне, как эти два посторонних человека оказались в моем доме.
Лекс задумчиво потер подбородок.
— Леди Иста, я прошу прощения, что вмешиваюсь…
— Вот и не вмешивайтесь! Предлагаю вам вернуться в Кафешечку и самому рассказать Мадам Стю, что там приключилось со Стишкой. Покиньте мой дом, пожалуйста!
Лекс вопросительно посмотрела на Криса. Тот кивнул. Щелчок, двери пыточной распахнулись и когда Лекс переступил порог, с грохотом захлопнулись. Поднявшись по лестнице вверх, Лекс на минутку задержался на самой верхней ступеньке. Яркое послеполуденное солнце опалило ему щеки, Лекс зажмурился и попытался осмыслить все, что произошло. Рассказ Бестиара его тронул. Ни на минуту Лекс не сомневался, что он был правдивым. Пока не появилась Леди Иста. То, что рассказал Бестиар потом — вызывало тошноту и омерзение. «И я чуть не согласился взять те деньги!» — краснея подумал Лекс, — «Отличное начало семейной жизни, ничего не скажешь!» Он тяжело вздохнул и поспешил в Кафешечку. Нужно было как можно скорее сообщить Стю, что Стишка в безопасности.
***
Крис лежал животом на лавке и старался побороть свой страх. Веревки, как быстрые, послушные змеи, обхватили его запястья и лодыжки, затянув тугие узлы. Леди Иста стояла совсем рядом и выбирала из большой деревянной бадьи длинные, темные розги.
— Ты огорчил меня, Крис!
Каждый понравившейся ей прут она внимательно осматривала, а потом упруго рассекала им воздух. От режущего свиста и холодных капель, слетавших с прутьев на обнаженное тело, Крис вздрагивал и крепче стискивал зубы. Ему уже сейчас хотелось умолять о пощаде, но он по опыту знал, что так будет только хуже.
— Хочешь кляп? — заботливо спросила Леди Иста.
На душе у Криса чуть потеплело. Скулить и просить о милости всегда было унизительно. Крис много раз клялся себе, что уж в следующий раз он точно выдержит. Но ни разу не сдержал своей клятвы.
— Спасибо! — прошептал он.
— Это было не предложение, а вопрос! Ты же так боишься розог. Правда?
— Не надо! — попросил Хромой багровея от стыда.
— Ты поступил очень глупо и опрометчиво, Крис. Как мальчишка! И поэтому это будут именно розги. Я собственноручно высеку тебя. Ничто так не успокаивает нервы, как плачь виновного и просьбы о прощении.
Крис задрожал. Она ласково провела рукой по спине, погладила плечи. Улыбнулась.
— Я живого места на тебе не оставлю, Крис. И это только за историю с Бестиаром. А потом мы поговорим о том, зачем ты работаешь у Стю. я люблю, когда ты плачешь. Доставь мне удовольствие!
Прут свистнул. На теле заалела первая полоса. Хромой дернулся, но веревки держали крепко. Очень крепко. Свечей стало раза в три больше. Их свет заливал даже самый дальний угол. Взгляд Криса метался по пыточной, выхватывал то тут, то там какие-то фрагменты. Он всегда паниковал под розгами и так и не научился себя контролировать. Каждый раз Крис неумолимо проваливался в свои детские кошмары и превращался в малыша Кристофера, которого жестоко секли за малейшую провинность в ненавистном приюте.
Время текло отвратительно медленно, мучительно отмеряя каждую минуту. Иногда Хромому казалось, что он теряет рассудок. Иста несколько раз сменила сторону. Крис прикусил кожу на плече, стараясь отвлечься на другую боль, но очередной сильный удар заставил его выгнуться и громко застонать.
— Да, мой хороший, да, — тут же отозвалась Иста, — И дальше будет только больнее.
Он всхлипнул, забыв все свои клятвы, забыв про стыд и гордость. Звук его плача растворялся в мерном свете свечей.
— Вот и молодец. Плачь, Крис. Тебе же больно. Плачь.
Полосы перекрестились, местами выступила кровь. Крис рвался и как мог крутился на лавке. Но она была тяжелой, широкой и даже не раскачивалась под ним.
— Не нужно было никого сюда приводить. Не нужно. Это только наше место. Ты же знал.
Крис скулил и с трудом сдерживался, чтобы не начать просить прощения. Розог в бадье заметно поубавилось. Иста передохнула несколько раз. После каждого такого перерывал боль становилась более яркой, жгучей и нестерпимой.
— Хватит, пожалуйста, я больше не буду! — не выдержал Хромой и разрыдался в полный голос.
Свист розги тут же стих. Послышалось легкое шуршание платья, когда Иста опустилась рядом со скамьей.
Хромой лежал и плакал, а она гладила его по голове и утешала.
— Крис, тебе очень больно, да? Но ты же знаешь, что виноват и так нужно было, правда?
— Да. Только, пожалуйста, не нужно больше! Я не выдержу.
— Конечно выдержишь. Ты же очень сильный и смелый, Крис!
— Неееееет.
Леди Иста взмахнула рукой и несколько свечей сорвавшись с места зависли над распластанным на скамье телом.
— Не надо! Ну, пожалуйста, не надо! Я больше никогда, обещаююююууууу!
По ссадинам потек расплавленный воск, и Крис заорал во все горло.
Иста обняла его за голову и зашептала:
— Тихо, Крис, тихо! Все прошло. Все, успокойся. Ты молодец.
— Я люблю тебя! — неожиданно произнес он.
Ее пальцы вцепились в рыжую шевелюру и собрались в кулак.
— Люблю! — со стоном повторил он.
Веревки ослабли. Крис пошевелился, зашипел от боли и скинул петли со своих рук.
Иста осторожно погладила влажную от слез, щетинистую щеку. Ее пальцы ласково перебирали рыжие жесткие волосы, голос был полон нежности и заботы.
— Лежи, лежи, пожалуйста, Крис!
Потом, когда она омыла раны и он с трудом натянул рубашку, Иста заглянула в его глаза и чуть поколебавшись тихо спросила:
— А ты любил, когда-нибудь, Крис? По-настоящему?
Хромой коротко вздохнул. Иста улыбнулась. Она облизнула влажные губы и быстро зашептала:
— Кто она? Твоя мать? Твоя первая девушка? Расскажи мне! Расскажи мне все!
— Я никого и никогда не любил больше, чем тебя, Иста.
Иста звонко рассмеялась.
— Обними меня!
Хромой тут же прижал ее к своей груди.
— Расскажи мне про себя. Про свое детство, про все что захочешь, — попросила она.
— Там нет ничего интересного, Иста, поверь.
— Там есть ты, Крис!
Она усадила Хромого на скамью, удобно устроилась на его коленях и уткнулась носом в шею.
— Рассказывай! Это приказ.
Когда полиция спустилась в подвал Леди Исты, Бестиар лежал на полу с изодранной в кровь спиной.
— Данный волшебнорожденный признался в страшных преступлениях. Подробности выясните у себя в участке. Освободите, пожалуйста, мой дом от этого животного!
Приказ был немедленно выполнен. Лекс проводил полицейских до выхода, вернулся в подвал и молча подпер стену.
Леди Иста внимательно посмотрела на Хромого.
— Ты мне за это ответишь, Крис! Тебе больше нечем заняться в рабочее время?
Крис вжал голову в плечи. На его шее проступили жилы, и он неловким движением расстегнул верхнюю пуговицу своей рубахи.
— Я выполнял распоряжение мадам Стю. Мне было приказано разыскать Лекса и разузнать, куда он отвел Стишку.
Кнут неподвижно висел в воздухе за спиной Леди Исты и Крис не сводил с него напряженного взгляда. Леди Иста плавным, полным достоинства жестом поправила прическу, порозовела и слегка улыбнулась.
— Я думаю, что тебе лучше задержаться, Крис, и более подробно рассказать мне, как эти два посторонних человека оказались в моем доме.
Лекс задумчиво потер подбородок.
— Леди Иста, я прошу прощения, что вмешиваюсь…
— Вот и не вмешивайтесь! Предлагаю вам вернуться в Кафешечку и самому рассказать Мадам Стю, что там приключилось со Стишкой. Покиньте мой дом, пожалуйста!
Лекс вопросительно посмотрела на Криса. Тот кивнул. Щелчок, двери пыточной распахнулись и когда Лекс переступил порог, с грохотом захлопнулись. Поднявшись по лестнице вверх, Лекс на минутку задержался на самой верхней ступеньке. Яркое послеполуденное солнце опалило ему щеки, Лекс зажмурился и попытался осмыслить все, что произошло. Рассказ Бестиара его тронул. Ни на минуту Лекс не сомневался, что он был правдивым. Пока не появилась Леди Иста. То, что рассказал Бестиар потом — вызывало тошноту и омерзение. «И я чуть не согласился взять те деньги!» — краснея подумал Лекс, — «Отличное начало семейной жизни, ничего не скажешь!» Он тяжело вздохнул и поспешил в Кафешечку. Нужно было как можно скорее сообщить Стю, что Стишка в безопасности.
***
Крис лежал животом на лавке и старался побороть свой страх. Веревки, как быстрые, послушные змеи, обхватили его запястья и лодыжки, затянув тугие узлы. Леди Иста стояла совсем рядом и выбирала из большой деревянной бадьи длинные, темные розги.
— Ты огорчил меня, Крис!
Каждый понравившейся ей прут она внимательно осматривала, а потом упруго рассекала им воздух. От режущего свиста и холодных капель, слетавших с прутьев на обнаженное тело, Крис вздрагивал и крепче стискивал зубы. Ему уже сейчас хотелось умолять о пощаде, но он по опыту знал, что так будет только хуже.
— Хочешь кляп? — заботливо спросила Леди Иста.
На душе у Криса чуть потеплело. Скулить и просить о милости всегда было унизительно. Крис много раз клялся себе, что уж в следующий раз он точно выдержит. Но ни разу не сдержал своей клятвы.
— Спасибо! — прошептал он.
— Это было не предложение, а вопрос! Ты же так боишься розог. Правда?
— Не надо! — попросил Хромой багровея от стыда.
— Ты поступил очень глупо и опрометчиво, Крис. Как мальчишка! И поэтому это будут именно розги. Я собственноручно высеку тебя. Ничто так не успокаивает нервы, как плачь виновного и просьбы о прощении.
Крис задрожал. Она ласково провела рукой по спине, погладила плечи. Улыбнулась.
— Я живого места на тебе не оставлю, Крис. И это только за историю с Бестиаром. А потом мы поговорим о том, зачем ты работаешь у Стю. я люблю, когда ты плачешь. Доставь мне удовольствие!
Прут свистнул. На теле заалела первая полоса. Хромой дернулся, но веревки держали крепко. Очень крепко. Свечей стало раза в три больше. Их свет заливал даже самый дальний угол. Взгляд Криса метался по пыточной, выхватывал то тут, то там какие-то фрагменты. Он всегда паниковал под розгами и так и не научился себя контролировать. Каждый раз Крис неумолимо проваливался в свои детские кошмары и превращался в малыша Кристофера, которого жестоко секли за малейшую провинность в ненавистном приюте.
Время текло отвратительно медленно, мучительно отмеряя каждую минуту. Иногда Хромому казалось, что он теряет рассудок. Иста несколько раз сменила сторону. Крис прикусил кожу на плече, стараясь отвлечься на другую боль, но очередной сильный удар заставил его выгнуться и громко застонать.
— Да, мой хороший, да, — тут же отозвалась Иста, — И дальше будет только больнее.
Он всхлипнул, забыв все свои клятвы, забыв про стыд и гордость. Звук его плача растворялся в мерном свете свечей.
— Вот и молодец. Плачь, Крис. Тебе же больно. Плачь.
Полосы перекрестились, местами выступила кровь. Крис рвался и как мог крутился на лавке. Но она была тяжелой, широкой и даже не раскачивалась под ним.
— Не нужно было никого сюда приводить. Не нужно. Это только наше место. Ты же знал.
Крис скулил и с трудом сдерживался, чтобы не начать просить прощения. Розог в бадье заметно поубавилось. Иста передохнула несколько раз. После каждого такого перерывал боль становилась более яркой, жгучей и нестерпимой.
— Хватит, пожалуйста, я больше не буду! — не выдержал Хромой и разрыдался в полный голос.
Свист розги тут же стих. Послышалось легкое шуршание платья, когда Иста опустилась рядом со скамьей.
Хромой лежал и плакал, а она гладила его по голове и утешала.
— Крис, тебе очень больно, да? Но ты же знаешь, что виноват и так нужно было, правда?
— Да. Только, пожалуйста, не нужно больше! Я не выдержу.
— Конечно выдержишь. Ты же очень сильный и смелый, Крис!
— Неееееет.
Леди Иста взмахнула рукой и несколько свечей сорвавшись с места зависли над распластанным на скамье телом.
— Не надо! Ну, пожалуйста, не надо! Я больше никогда, обещаююююууууу!
По ссадинам потек расплавленный воск, и Крис заорал во все горло.
Иста обняла его за голову и зашептала:
— Тихо, Крис, тихо! Все прошло. Все, успокойся. Ты молодец.
— Я люблю тебя! — неожиданно произнес он.
Ее пальцы вцепились в рыжую шевелюру и собрались в кулак.
— Люблю! — со стоном повторил он.
Веревки ослабли. Крис пошевелился, зашипел от боли и скинул петли со своих рук.
Иста осторожно погладила влажную от слез, щетинистую щеку. Ее пальцы ласково перебирали рыжие жесткие волосы, голос был полон нежности и заботы.
— Лежи, лежи, пожалуйста, Крис!
Потом, когда она омыла раны и он с трудом натянул рубашку, Иста заглянула в его глаза и чуть поколебавшись тихо спросила:
— А ты любил, когда-нибудь, Крис? По-настоящему?
Хромой коротко вздохнул. Иста улыбнулась. Она облизнула влажные губы и быстро зашептала:
— Кто она? Твоя мать? Твоя первая девушка? Расскажи мне! Расскажи мне все!
— Я никого и никогда не любил больше, чем тебя, Иста.
Иста звонко рассмеялась.
— Обними меня!
Хромой тут же прижал ее к своей груди.
— Расскажи мне про себя. Про свое детство, про все что захочешь, — попросила она.
— Там нет ничего интересного, Иста, поверь.
— Там есть ты, Крис!
Она усадила Хромого на скамью, удобно устроилась на его коленях и уткнулась носом в шею.
— Рассказывай! Это приказ.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Шортенбиргская история
36.
Крис покачал головой.
— Я не мастак рассказывать истории, Иста. И леди вперед. Тебя же что-то гложет?
Иста заерзала на его коленях.
— С чего ты так решил?
Она тут же почувствовала, как напряглось его плечо и ускорился пульс. Хромой криво усмехнулся. Так, что в хищном оскале блеснули зубы.
— Когда директор интерната был не в духе, он тоже махал тростью с особенным пылом.
— Ты провинился!
— Не спорю. Но и тебя что-то сильно беспокоит.
— Только тайна Стю и то, что ты не можешь ничего узнать. Столько лет прошло, а Стю так и не обмолвилась, что же произошло тогда.
Крис глубоко вздохнул. Голос его звучал глухо.
— Ты же толком не объяснила, что искать. Расскажи мне, что тебя так мучает.
Иста помрачнела. Стиснула пальцами его руку.
— Опять не слушаешься прямого приказа? Или уходишь от ответа?
Крис снова покачал головой.
— Мне нечего скрывать. Я расскажу. Но дай отдышаться.
Иста опустила голову на плечо Криса, и он с жадностью вдохнул исходящий от ее волос запах. Она немного подумала, разглядывая свечной огонек, а потом заговорила.
— Когда-то, особняк на Сиреневой знал каждый житель Шортенбирга. Наш папа возглавлял Министерство Магии и был одним из самых уважаемых представителей высшего света. Я родилась в сложный для семьи период — когда решался вопрос назначения отца. Говорят, что мама очень тяжело переносила беременность и даже чуть не умерла. Но потом все наладилось. Отец получил желанную должность, мать долгожданное признание и положение в обществе, а я — самую красивую в мире детскую комнату, множество игрушек и собственных слуг.
Вокруг меня всегда были люди. Прислуга ухаживала за моим гардеробом и подавала самые вкусные блюда. Лучшие педагоги учили меня музыке и танцам, наукам и искусству. И, конечно же, магию мне с пеленок преподавали, только отлично вышколенные волшебнорожденные учителя. Мама с головой окунулась в светскую жизнь, а папа наступательно укреплял свое положение в Министерстве. Я имела все и ничего одновременно. Иногда я с завистью смотрела на детей прислуги. Они вместе играли, родители собственноручно учили их своему ремеслу. Только я была никому не нужна!
Иста резко вскинулась и с тревогой посмотрела Крису в глаза:
— Ты же понимаешь, меня правда?
Он кивнул, осторожно обнял ее. Она снова устроила свою голову на его плече.
— Мне было два года, когда родилась Элси. Это было счастливое время для нашей семьи. Мать закатывала приемы дважды в неделю. У нас собирался весь свет. Отец закончил чистку в министерстве, разобравшись со всеми своими недоброжелателями и отблагодарив друзей. Элси родилась вовремя. Да, она всегда умела правильно выбрать момент и сделать так, чтобы всем было хорошо. В день ее рождения в небо взлетели красочные салюты, в саду накрыли длинный стол, и любой горожанин мог войти к нам, чтобы получить большущий кусок торта и выпить розового вина за счастье новорожденной.
Иста вдруг почувствовала, что ей стало жарко и сильно захотелось пить. Она поискала глазами кувшин. Крис быстро догадался, что ей нужно, подал воду и помог напиться.
— Ты думаешь, я не любила Элси?
Крис отрицательно качнул головой, забрал у нее кувшин, обнял. Иста затихла у него на груди, а потом продолжила.
Я любила свою маленькую сестричку. Как ее было не любить? Она родилась красавицей! Никогда не плакала и не шалила. Была такой же эффектной, как мама и обладала тонким, проницательным умом отца. Все любили Элси, Крис. Ты бы тоже полюбил, если бы вы познакомились. И я души в ней не чаяла. Но ее было слишком много в моей маленькой жизни! Если мне делали замечание, то обязательно прибавляли, что я должна подавать Элси хороший пример. Мои успехи считались чем-то обыденным, ведь я была старше, а ее непременно подчеркивались, так как она была младше, а уже такая умница.
Однажды мне подарили котенка. Он был таким милым и игривым, Крис! Ночью я брала его из корзинки и укладывала спать на своей подушке. Он любил меня, бегал за мной по всему дому и я была счастлива. А потом у котенка обнаружили блох. Это, конечно же, мерзко, я понимаю. Но его можно было искупать в специальном растворе или вывести блох с помощью магии. Но папе было некогда, а мама устроила скандал - побоялась, что наш дом превратиться в хлев. Она велела слугам немедленно унести котенка из дома и никто не посмел ее ослушаться, Крис! Я плакала несколько дней. В конце концов у мамы разболелась голова и меня на неделю лишили сладкого. За капризы. И запретили вспоминать про котенка. С Элси мама никогда не была такой строгой.
Когда у мамы было хорошее настроение, она шутила, что со мной все было сложно с самого начала: шаткое положение семьи, сложная беременность, тяжелые роды. А вот Элси — наш ангелок и с ней пришло все самое хорошее в наш дом. Как же меня ранили такие шутки! Когда я вела себя плохо, мама могла не разговаривать со мной несколько дней. Сколько бы я не плакала, она все равно не обращала на меня внимания. Только Элси могла уговорить ее простить меня. И тогда мама говорила, что я должна быть сильной, независимой и умной. Как Элси.
Иста задрожала, Крис ласково погладил ее по спине.
— И чем старше мы становились, тем больше я замечала разницу, как к нам относились. Думаю, что меня в детстве вообще понимала только Стю. Она ведь тоже родилась в этом доме. Ты знал, Крис?
— Нет! — удивился Хромой.
Да, она родилась примерно через год после Элси. У нашего управляющего. И так как мы все были ровесниками, то с детства дружили. Стю была простой и веселой. Она никогда не выделяла ни меня ни Элси и была верной подругой каждой из нас. Но у Элси и так было много друзей, а у меня была только Стю. Ей можно было доверить любую тайну и если попросить никому не говорить, то она молчала. И никогда такого не было, чтобы Стю проболталась. Она не робела перед нашим богатством, не льстила и не подлизывалась. Но самое главное — Стю видела, что родители любят Элси больше чем меня!
Крис недоверчиво хмыкнул.
— А вы, девочки, случаем, не преувеличиваете?
— О нет, Крис, поверь мне, это замечали многие, но признать — смелости хватало только у Стю! Ей вообще многое сходило с рук. Она всегда умудрялась ладить, как с девчонками своего положения, так и с детьми высшего света. Стю часто сопровождала нас на разные праздники. Могла веселиться сама и веселить других. Наш отец высоко ценил своего управляющего и очень много хорошего сделал для Стю. Папа не раз спасал ее от скандалов, когда она крутила романы с кавалерами. Стю умела нравиться мужчинам, и они всегда были от нее без ума. Выгодная у нее была позиция. С одной стороны — доступная девушка из прислуги. С другой — манеры, внешность и протекция уважаемой семьи. У Стю было все, что только могла пожелать себе молодая девушка! Даже странно, почему папа так хорошо к ней относился… Тебе не надоело это слушать, Крис?
— Нет. Я готов слушать твой голос бесконечно. Рассказывай.
Стю была самой смелой и раскованной из нас. Когда мы выросли, мама регулярно давала балы, стараясь привлечь молодых людей из наиболее уважаемых семей Шортенбирга. Ах, Крис, знал бы ты, как это было скучно — мамины балы! А Стю папа дал денег на собственное дело, и она открыла Кафешечку. Хватки ей было не занимать и ее заведение вмиг стало популярным. А уж когда Стю начала закатывать свои вечеринки — и подавно. Танцы у Стю были лучшими в городе и туда стремился попасть каждый, кто хоть что-то понимал в развлечениях. И конечно же, мы были ее самыми любимыми и почетными гостями. Пока она не познакомилась с этим смазливым торгашом. А Элси со своей бледной молью.
Крис покачал головой.
— Я не мастак рассказывать истории, Иста. И леди вперед. Тебя же что-то гложет?
Иста заерзала на его коленях.
— С чего ты так решил?
Она тут же почувствовала, как напряглось его плечо и ускорился пульс. Хромой криво усмехнулся. Так, что в хищном оскале блеснули зубы.
— Когда директор интерната был не в духе, он тоже махал тростью с особенным пылом.
— Ты провинился!
— Не спорю. Но и тебя что-то сильно беспокоит.
— Только тайна Стю и то, что ты не можешь ничего узнать. Столько лет прошло, а Стю так и не обмолвилась, что же произошло тогда.
Крис глубоко вздохнул. Голос его звучал глухо.
— Ты же толком не объяснила, что искать. Расскажи мне, что тебя так мучает.
Иста помрачнела. Стиснула пальцами его руку.
— Опять не слушаешься прямого приказа? Или уходишь от ответа?
Крис снова покачал головой.
— Мне нечего скрывать. Я расскажу. Но дай отдышаться.
Иста опустила голову на плечо Криса, и он с жадностью вдохнул исходящий от ее волос запах. Она немного подумала, разглядывая свечной огонек, а потом заговорила.
— Когда-то, особняк на Сиреневой знал каждый житель Шортенбирга. Наш папа возглавлял Министерство Магии и был одним из самых уважаемых представителей высшего света. Я родилась в сложный для семьи период — когда решался вопрос назначения отца. Говорят, что мама очень тяжело переносила беременность и даже чуть не умерла. Но потом все наладилось. Отец получил желанную должность, мать долгожданное признание и положение в обществе, а я — самую красивую в мире детскую комнату, множество игрушек и собственных слуг.
Вокруг меня всегда были люди. Прислуга ухаживала за моим гардеробом и подавала самые вкусные блюда. Лучшие педагоги учили меня музыке и танцам, наукам и искусству. И, конечно же, магию мне с пеленок преподавали, только отлично вышколенные волшебнорожденные учителя. Мама с головой окунулась в светскую жизнь, а папа наступательно укреплял свое положение в Министерстве. Я имела все и ничего одновременно. Иногда я с завистью смотрела на детей прислуги. Они вместе играли, родители собственноручно учили их своему ремеслу. Только я была никому не нужна!
Иста резко вскинулась и с тревогой посмотрела Крису в глаза:
— Ты же понимаешь, меня правда?
Он кивнул, осторожно обнял ее. Она снова устроила свою голову на его плече.
— Мне было два года, когда родилась Элси. Это было счастливое время для нашей семьи. Мать закатывала приемы дважды в неделю. У нас собирался весь свет. Отец закончил чистку в министерстве, разобравшись со всеми своими недоброжелателями и отблагодарив друзей. Элси родилась вовремя. Да, она всегда умела правильно выбрать момент и сделать так, чтобы всем было хорошо. В день ее рождения в небо взлетели красочные салюты, в саду накрыли длинный стол, и любой горожанин мог войти к нам, чтобы получить большущий кусок торта и выпить розового вина за счастье новорожденной.
Иста вдруг почувствовала, что ей стало жарко и сильно захотелось пить. Она поискала глазами кувшин. Крис быстро догадался, что ей нужно, подал воду и помог напиться.
— Ты думаешь, я не любила Элси?
Крис отрицательно качнул головой, забрал у нее кувшин, обнял. Иста затихла у него на груди, а потом продолжила.
Я любила свою маленькую сестричку. Как ее было не любить? Она родилась красавицей! Никогда не плакала и не шалила. Была такой же эффектной, как мама и обладала тонким, проницательным умом отца. Все любили Элси, Крис. Ты бы тоже полюбил, если бы вы познакомились. И я души в ней не чаяла. Но ее было слишком много в моей маленькой жизни! Если мне делали замечание, то обязательно прибавляли, что я должна подавать Элси хороший пример. Мои успехи считались чем-то обыденным, ведь я была старше, а ее непременно подчеркивались, так как она была младше, а уже такая умница.
Однажды мне подарили котенка. Он был таким милым и игривым, Крис! Ночью я брала его из корзинки и укладывала спать на своей подушке. Он любил меня, бегал за мной по всему дому и я была счастлива. А потом у котенка обнаружили блох. Это, конечно же, мерзко, я понимаю. Но его можно было искупать в специальном растворе или вывести блох с помощью магии. Но папе было некогда, а мама устроила скандал - побоялась, что наш дом превратиться в хлев. Она велела слугам немедленно унести котенка из дома и никто не посмел ее ослушаться, Крис! Я плакала несколько дней. В конце концов у мамы разболелась голова и меня на неделю лишили сладкого. За капризы. И запретили вспоминать про котенка. С Элси мама никогда не была такой строгой.
Когда у мамы было хорошее настроение, она шутила, что со мной все было сложно с самого начала: шаткое положение семьи, сложная беременность, тяжелые роды. А вот Элси — наш ангелок и с ней пришло все самое хорошее в наш дом. Как же меня ранили такие шутки! Когда я вела себя плохо, мама могла не разговаривать со мной несколько дней. Сколько бы я не плакала, она все равно не обращала на меня внимания. Только Элси могла уговорить ее простить меня. И тогда мама говорила, что я должна быть сильной, независимой и умной. Как Элси.
Иста задрожала, Крис ласково погладил ее по спине.
— И чем старше мы становились, тем больше я замечала разницу, как к нам относились. Думаю, что меня в детстве вообще понимала только Стю. Она ведь тоже родилась в этом доме. Ты знал, Крис?
— Нет! — удивился Хромой.
Да, она родилась примерно через год после Элси. У нашего управляющего. И так как мы все были ровесниками, то с детства дружили. Стю была простой и веселой. Она никогда не выделяла ни меня ни Элси и была верной подругой каждой из нас. Но у Элси и так было много друзей, а у меня была только Стю. Ей можно было доверить любую тайну и если попросить никому не говорить, то она молчала. И никогда такого не было, чтобы Стю проболталась. Она не робела перед нашим богатством, не льстила и не подлизывалась. Но самое главное — Стю видела, что родители любят Элси больше чем меня!
Крис недоверчиво хмыкнул.
— А вы, девочки, случаем, не преувеличиваете?
— О нет, Крис, поверь мне, это замечали многие, но признать — смелости хватало только у Стю! Ей вообще многое сходило с рук. Она всегда умудрялась ладить, как с девчонками своего положения, так и с детьми высшего света. Стю часто сопровождала нас на разные праздники. Могла веселиться сама и веселить других. Наш отец высоко ценил своего управляющего и очень много хорошего сделал для Стю. Папа не раз спасал ее от скандалов, когда она крутила романы с кавалерами. Стю умела нравиться мужчинам, и они всегда были от нее без ума. Выгодная у нее была позиция. С одной стороны — доступная девушка из прислуги. С другой — манеры, внешность и протекция уважаемой семьи. У Стю было все, что только могла пожелать себе молодая девушка! Даже странно, почему папа так хорошо к ней относился… Тебе не надоело это слушать, Крис?
— Нет. Я готов слушать твой голос бесконечно. Рассказывай.
Стю была самой смелой и раскованной из нас. Когда мы выросли, мама регулярно давала балы, стараясь привлечь молодых людей из наиболее уважаемых семей Шортенбирга. Ах, Крис, знал бы ты, как это было скучно — мамины балы! А Стю папа дал денег на собственное дело, и она открыла Кафешечку. Хватки ей было не занимать и ее заведение вмиг стало популярным. А уж когда Стю начала закатывать свои вечеринки — и подавно. Танцы у Стю были лучшими в городе и туда стремился попасть каждый, кто хоть что-то понимал в развлечениях. И конечно же, мы были ее самыми любимыми и почетными гостями. Пока она не познакомилась с этим смазливым торгашом. А Элси со своей бледной молью.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Шортенбиргская история
37.
Голос Исты осекся, и она судорожно сглотнула собравшийся в горле теплый комок слез. Хромой чуть поменял позу и только собрался утешить свою хозяйку, как она дерзко улыбнулась.
— Ах, семнадцать лет назад мне было двадцать пять лет! Мама мечтала удачно выдать меня замуж, папа молчал, а я хотела только одного — наслаждаться жизнью. Элси в свои двадцать три, казалось, вообще ни о чем не переживала. Конечно, вокруг нее вечно мотался рой ухажеров, а она делала вид, что ее никто не интересует. Сестричка тогда читала книги и мечтала сделать магическое открытие - усовершенствование формулы Чернобурой или вроде того. А вот мы со Стю придумывали просто отвязные вечеринки! Ты думаешь откуда в баре Кафешечки столько оригинальных коктейлей? Это мы тогда учились смешивать напитки и смотрели, как барышни становились смелее после пары глотков, а мужчины щедро расплачивались за угощение, даже не подозревая, что им предложили не просто ром с гранатовым соком. А как-то раз к нам нагрянула полиция — парни что-то там не поделили, но обвинений предъявлено не было. Зато Стю радушной хозяйкой предложила молодым офицерам по чашке отменного чая и кокосовые пирожные. Смена заканчивалась, и они не отказались. Да… парни в форме, после душистого чая умеют сделать вечер приятным!
Иста игриво провела пальцем по груди Криса и расслабленно улыбнулась.
— Талю Ойстраху тогда стукнуло вроде бы тридцать семь. Самое время было сделать хорошую партию и обзавестись наследником. Его бизнес процветал, сам он был человеком состоятельным, уважаемым и выглядел весьма недурно. Поговаривали, что он сох по какой-то деревенской девчонке, которая предпочла ему другого, но это вряд ли. В городе все слишком хорошо знали, кто такой Ойстрах. Да за него сам бургомистр отдал бы свою дочь, благослови его Роника Чернобурая девочкой, а не той жирной прыщавой жабой, что он называет своим наследником. Нет, Талю бы не отказало ни одно семейство Шортенбирга. Что уж говорить об окрестностях. Скорее всего он просто сколачивал состояние и не торопился связывать себя обязательствами. Мужчины вообще плохо понимают, зачем нужна семья.
Крис бросил на Исту короткий взгляд из-под опущенных бровей, но остался нем, как глухая стена.
— В тот первый вечер Ойстрах умело делал вид, что не понимает о ком шепчутся молодые девицы и не замечает их жадных, любопытных взглядов. Чем скромнее он себя вел, тем сильнее распалял фантазии девочек на выданье. Что поделать, Таль был чертовски хорош! Стю лично поднесла ему брют, а потом навязалась на танец. Кто бы мог подумать: он и она! Таль хоть и не обучался магии, но мог позволить себе лицензию любого уровня. А она, несмотря на манеры великосветской леди, была всего лишь дочерью управляющего! Ее уровень — пирожки с салом, да пиво, Крис! Разве это было справедливо, что мужчина его положения увлекся такой, как Стю?
Крис разомкнул объятия и убрал руки за голову. Взгляд его был тусклым и усталым. Он не ответил ничего вразумительного. Иста поняла его по-своему.
— Вот и я тогда подумала так же! Ну, поиграет, даст денег и бросит. Хотя все же было непонятно, если Ойстрах хотел только интрижки, зачем было крутить с ней вот так, у всех на виду? Когда они танцевали, Крис, он смотрел на нее такими глазами, словно она была ярчайшей звездной, спустившейся с ночного неба! Ты бы слышал, как она смеялась, когда он кружил ее по залу! Это было похоже на сумасшествие. Я тогда поспешила найти Элси, чтобы спросить, может она что-то знает о намерениях Таля, но буквально с ног сбилась, в поисках сестры! А когда нашла ее, в дальнем углу зала, она была не одна, Крис!
Иста вздернула подбородок и сузила глаза. А потом сморщила нос, словно хотела чихнуть. Хромой закрыл глаза.
— Элси никогда не грустила от одиночества. У нее всегда была любовь родителей, уважение слуг, множество близких друзей и галантных поклонников. Но она же принимала это все за естественное и никогда не ценила! Еще никому из мужчин не удавалось привлечь ее внимание, и я была уверена, что эта серая мышь выйдет замуж только когда папа купит ей именитого жениха. Крис, а она в тот вечер уединилась с тупицей Арани и слушала его идиотский бред об Источнике Силы! Бред человека, которому никогда не суждено было стать волшебником. Ведь у него не было денег на обучение или лицензию! Он же влюбил в себя Элси только ради наших денег!
Хромой вздрогнул так резко, что Иста чуть не слетела с его колен. Не размыкая век Крис нервно вспахал пятерней свои волосы и снова устроил руки на затылке.
— Не обращай внимания, — голос его просел, — продолжай.
Иста, увлекшись воспоминаниями не смотрела на своего собеседника. Ее взгляд был направлен прямо, на противоположную стену, где в свете свечей мрачно поблескивали цепи, кандалы и зажимы.
— Как ты понял, это был худший из вечеров, что мы дали у Стю. Она впервые отказалась обсуждать со мной своего очередного кавалера. Все смеялась, отшучивалась и отводила глаза. Зачем она это делала, Крис? Стю была моей лучшей подругой! А тем вечером она вела себя так, словно у них с Элси была одна тайна на двоих. Ты не представляешь, как мне было больно! И тогда, и потом. Ведь Таль и Арани начали приходить каждый раз, когда мы собирались повеселиться. Конечно, как они могли догадаться, что им тут не рады, и Стю приглашает Таля исключительно ради девиц. А Элси… Я не знаю, зачем понадобился Элси этот чудак! Может в качестве развлечения. Да, мужчины порой бывают очень странными и непонятливыми.
А ведь я так и знала, что они все испортят, Крис! И пыталась предотвратить катастрофу. Я так хотела, чтобы все было как прежде! Чтобы всем было весело и хорошо. Я понимала, что если Элси влюбится в Арани, он погубит ее! Я делала все, чтобы спасти ситуацию. Это я сказала папе, что Элси бегает на вечеринки к Стю, чтобы встречаться с каким-то нищебродом. Папа пришел в ярость, ты представляешь, Крис? Конечно, он ведь тогда первый раз увидел, что на самом деле представляет из себя его младшая дочь! И это я открыла ему глаза. Я первая заговорила о чести семьи и о недопустимости позорного мезальянса.
Хромой скрипнул зубами, пальцы хрустнули, сжавшись в кулаки. Он решительно пересадил Исту на лавку и встал, прижавшись лбом к стене.
— Что с тобой?
— Рубцы ноют. Больно сидеть. Но я слушаю тебя, Иста. И что было дальше?
— А Элси, как была эгоисткой, так ей и оставалась! Ей было плевать на нас, на всю нашу семью, на наши чувства. Когда папа запретил вечеринки у Стю и запер Элси под замок, знаешь, что она сделала, Крис? Она сбежала! Ты не поверишь, у этого проходимца хватило наглости проникать ночью в наш дом, чтобы окончательно вскружить глупышке голову! Он влюбил ее, уговорил сбежать и выкрал Элси прямо из ее комнаты! Скорее всего Арани надеялся, что отец сжалится над своей любимицей и после клятв у ног Роники Чернобурой ему позволят влиться в нашу семью. Но этого не произошло, Крис!
— Ну еще бы! — еле слышно прошептал Хромой и до стона закусил губу.
Голос Исты осекся, и она судорожно сглотнула собравшийся в горле теплый комок слез. Хромой чуть поменял позу и только собрался утешить свою хозяйку, как она дерзко улыбнулась.
— Ах, семнадцать лет назад мне было двадцать пять лет! Мама мечтала удачно выдать меня замуж, папа молчал, а я хотела только одного — наслаждаться жизнью. Элси в свои двадцать три, казалось, вообще ни о чем не переживала. Конечно, вокруг нее вечно мотался рой ухажеров, а она делала вид, что ее никто не интересует. Сестричка тогда читала книги и мечтала сделать магическое открытие - усовершенствование формулы Чернобурой или вроде того. А вот мы со Стю придумывали просто отвязные вечеринки! Ты думаешь откуда в баре Кафешечки столько оригинальных коктейлей? Это мы тогда учились смешивать напитки и смотрели, как барышни становились смелее после пары глотков, а мужчины щедро расплачивались за угощение, даже не подозревая, что им предложили не просто ром с гранатовым соком. А как-то раз к нам нагрянула полиция — парни что-то там не поделили, но обвинений предъявлено не было. Зато Стю радушной хозяйкой предложила молодым офицерам по чашке отменного чая и кокосовые пирожные. Смена заканчивалась, и они не отказались. Да… парни в форме, после душистого чая умеют сделать вечер приятным!
Иста игриво провела пальцем по груди Криса и расслабленно улыбнулась.
— Талю Ойстраху тогда стукнуло вроде бы тридцать семь. Самое время было сделать хорошую партию и обзавестись наследником. Его бизнес процветал, сам он был человеком состоятельным, уважаемым и выглядел весьма недурно. Поговаривали, что он сох по какой-то деревенской девчонке, которая предпочла ему другого, но это вряд ли. В городе все слишком хорошо знали, кто такой Ойстрах. Да за него сам бургомистр отдал бы свою дочь, благослови его Роника Чернобурая девочкой, а не той жирной прыщавой жабой, что он называет своим наследником. Нет, Талю бы не отказало ни одно семейство Шортенбирга. Что уж говорить об окрестностях. Скорее всего он просто сколачивал состояние и не торопился связывать себя обязательствами. Мужчины вообще плохо понимают, зачем нужна семья.
Крис бросил на Исту короткий взгляд из-под опущенных бровей, но остался нем, как глухая стена.
— В тот первый вечер Ойстрах умело делал вид, что не понимает о ком шепчутся молодые девицы и не замечает их жадных, любопытных взглядов. Чем скромнее он себя вел, тем сильнее распалял фантазии девочек на выданье. Что поделать, Таль был чертовски хорош! Стю лично поднесла ему брют, а потом навязалась на танец. Кто бы мог подумать: он и она! Таль хоть и не обучался магии, но мог позволить себе лицензию любого уровня. А она, несмотря на манеры великосветской леди, была всего лишь дочерью управляющего! Ее уровень — пирожки с салом, да пиво, Крис! Разве это было справедливо, что мужчина его положения увлекся такой, как Стю?
Крис разомкнул объятия и убрал руки за голову. Взгляд его был тусклым и усталым. Он не ответил ничего вразумительного. Иста поняла его по-своему.
— Вот и я тогда подумала так же! Ну, поиграет, даст денег и бросит. Хотя все же было непонятно, если Ойстрах хотел только интрижки, зачем было крутить с ней вот так, у всех на виду? Когда они танцевали, Крис, он смотрел на нее такими глазами, словно она была ярчайшей звездной, спустившейся с ночного неба! Ты бы слышал, как она смеялась, когда он кружил ее по залу! Это было похоже на сумасшествие. Я тогда поспешила найти Элси, чтобы спросить, может она что-то знает о намерениях Таля, но буквально с ног сбилась, в поисках сестры! А когда нашла ее, в дальнем углу зала, она была не одна, Крис!
Иста вздернула подбородок и сузила глаза. А потом сморщила нос, словно хотела чихнуть. Хромой закрыл глаза.
— Элси никогда не грустила от одиночества. У нее всегда была любовь родителей, уважение слуг, множество близких друзей и галантных поклонников. Но она же принимала это все за естественное и никогда не ценила! Еще никому из мужчин не удавалось привлечь ее внимание, и я была уверена, что эта серая мышь выйдет замуж только когда папа купит ей именитого жениха. Крис, а она в тот вечер уединилась с тупицей Арани и слушала его идиотский бред об Источнике Силы! Бред человека, которому никогда не суждено было стать волшебником. Ведь у него не было денег на обучение или лицензию! Он же влюбил в себя Элси только ради наших денег!
Хромой вздрогнул так резко, что Иста чуть не слетела с его колен. Не размыкая век Крис нервно вспахал пятерней свои волосы и снова устроил руки на затылке.
— Не обращай внимания, — голос его просел, — продолжай.
Иста, увлекшись воспоминаниями не смотрела на своего собеседника. Ее взгляд был направлен прямо, на противоположную стену, где в свете свечей мрачно поблескивали цепи, кандалы и зажимы.
— Как ты понял, это был худший из вечеров, что мы дали у Стю. Она впервые отказалась обсуждать со мной своего очередного кавалера. Все смеялась, отшучивалась и отводила глаза. Зачем она это делала, Крис? Стю была моей лучшей подругой! А тем вечером она вела себя так, словно у них с Элси была одна тайна на двоих. Ты не представляешь, как мне было больно! И тогда, и потом. Ведь Таль и Арани начали приходить каждый раз, когда мы собирались повеселиться. Конечно, как они могли догадаться, что им тут не рады, и Стю приглашает Таля исключительно ради девиц. А Элси… Я не знаю, зачем понадобился Элси этот чудак! Может в качестве развлечения. Да, мужчины порой бывают очень странными и непонятливыми.
А ведь я так и знала, что они все испортят, Крис! И пыталась предотвратить катастрофу. Я так хотела, чтобы все было как прежде! Чтобы всем было весело и хорошо. Я понимала, что если Элси влюбится в Арани, он погубит ее! Я делала все, чтобы спасти ситуацию. Это я сказала папе, что Элси бегает на вечеринки к Стю, чтобы встречаться с каким-то нищебродом. Папа пришел в ярость, ты представляешь, Крис? Конечно, он ведь тогда первый раз увидел, что на самом деле представляет из себя его младшая дочь! И это я открыла ему глаза. Я первая заговорила о чести семьи и о недопустимости позорного мезальянса.
Хромой скрипнул зубами, пальцы хрустнули, сжавшись в кулаки. Он решительно пересадил Исту на лавку и встал, прижавшись лбом к стене.
— Что с тобой?
— Рубцы ноют. Больно сидеть. Но я слушаю тебя, Иста. И что было дальше?
— А Элси, как была эгоисткой, так ей и оставалась! Ей было плевать на нас, на всю нашу семью, на наши чувства. Когда папа запретил вечеринки у Стю и запер Элси под замок, знаешь, что она сделала, Крис? Она сбежала! Ты не поверишь, у этого проходимца хватило наглости проникать ночью в наш дом, чтобы окончательно вскружить глупышке голову! Он влюбил ее, уговорил сбежать и выкрал Элси прямо из ее комнаты! Скорее всего Арани надеялся, что отец сжалится над своей любимицей и после клятв у ног Роники Чернобурой ему позволят влиться в нашу семью. Но этого не произошло, Крис!
— Ну еще бы! — еле слышно прошептал Хромой и до стона закусил губу.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Шортенбиргская история
38.
Иста щелкнула пальцами и в воздухе, рядом с ее рукой, повис изящный тонкий мундштук. Она затянулась. Тонкий сладковатый аромат поплыл по пыточной. Иста задумчиво коснулась пальцами губ. Каждое следующее слово отдавало такой горечью, что у Хромого сводило скулы.
— Арани с Элси заключили брак, и она больше не приходила в наш дом. Папа злился, ссорился с мамой, но в конце концов мы все это вынесли. Вместе, как одна семья. Главное ведь было показать всему обществу, что мы не одобряем таких поступков, как связь с оборванцами! И я всячески поддерживала отца в том, что честь семьи дороже всего, а Элси этого не ценила. Она не подумала о том, что у папы могут быть неприятности на работе, а маму может хватить удар! Но я постоянно была рядом, заботилась о родителях и справедливость наконец-то восторжествовала. Они любили меня, Крис! Любили.
Я старалась не упускать из вида ни Элси, ни Стю. Частенько забегала в Кафешечку, мы обменивались новостями. А за сестрой приглядывала просто, чтобы знать, как у нее идут дела. А шли они неважно. Первые года-два им с трудом хватало на жизнь. А потом, Элси, тихонько, чтобы никто не узнал, отнесла старьевщику свои наряды. Еще через несколько недель настала очередь ювелирных украшений. Я подумала, что они решили уехать из Шортенбирга, но все оказалось куда хуже! Арани на эти деньги пошел учиться магии!
Следующие три года она жила на то, что давала уроки! Моя сестра, Крис, унизилась до того, что стала давать черни уроки, ты представляешь? А это тупое животное, ее муж, все время и все силы посвящал занятиям и романтическим идеям Элси — что-то там сделать с формулой Чернобурой! Ты хоть немного представляешь себе, как все это было убого? Он дома-то бывал раз в несколько месяцев! Я хотела ей помочь, Крис. Правда! Однажды я пришла в ее жилище, тайком от папы и мамы, чтобы поговорить. Я думала, что она обрадуется мне и раскается в том, что сделала. Но, Крис, она не раскаивалась!
Элси светилась от гордости и счастья, сообщив мне что любит эту моль, и у них будет ребенок! Зачем ей вообще понадобилось тогда рожать? Да еще от такого, как Арани? Я ничего ей не ответила и ушла. Меня тошнило почти всю дорогу до дома. Тошнило от запаха ее жилища, от убогости ее существования, от того, как фальшиво она пыталась казаться счастливой. Словно я не видела, как огрубели ее руки, какой худой и бледной она была. Зачем она лгала мне, Крис? Лучше бы сразу призналась, что жалеет о своем поступке и хочет домой. Папа простил бы ее. Мы бы все простили ее, если бы она об этом попросила.
Крис медленно повернул в ее сторону голову. Встал вполоборота, прижался плечом к стене и скрестил на груди руки.
— Ты считаешь меня жестокой, Крис?
— Нет. Я понимаю, почему ты стала такой.
— Какой? — вскинулась Иста, отложив в сторону мундштук.
— Ранимой. Рассказывай дальше. Ты больше никогда не видела свою сестру?
— Видела. Один раз, — Иста вспыхнула, словно вспомнила нечто постыдное и зачастила, — Она пришла перед самыми родами. Сказала, что чувствует себя очень плохо. А на врача у нее нет денег. Попросила помочь, когда придет время малышу появиться на свет. Поддержать ее силы. Крис, ты представляешь? Пойти к ней, в ту лачугу! Дышать этим смрадом нищеты! Помочь родиться на свет ребенку Арани! Это он во всем виноват! Это из-за него все так вышло. Я попыталась ей объяснить. А она начала его защищать. Она говорила, что они любят друг друга. У него все получится. И они счастливы. Просто именно сейчас его нельзя отрывать от занятий. Она сама родит. Ей нужен небольшой запас силы. На всякий случай.
Иста всхлипнула. Она низко наклонила голову и несколько мгновений рассматривала свои ладони. А когда на них упали первые слезы — дрожащие пальцы согнулись, словно когти хищной птицы. Ноздри затрепетали, по нежной белой шее пошли красные пятна.
— Я рассердилась на ее упрямство. И прогнала ее, Крис. Сказала, что она сама отреклась от дома и семьи, когда выбрала Арани, а не нас. И поэтому у нее нет права обращаться к нам. Крис, я не хотела ее смерти! Клянусь, я не знала, что так получится. Я была уверена, что Элси и сама отлично справится с родами. А к нам пришла, только чтобы заручиться поддержкой семьи для ребенка. Прощупать почву: примем ли мы их. Но разве так просят, Крис? Она должна была раскаяться! Признать все свои ошибки! Согласиться с тем, что была неправа. Арани — бездарный ублюдок! Но она этого не сделала, Крис.
Хромой смотрел на свою хозяйку немигающим взглядом. А она плакала и кусала губы. Совсем как он недавно. Крис тяжело вздохнул.
— И что случилось потом? Чего ты так боишься?
Иста подняла на него глаза и отчеканила с болью:
— На прощанье Элси произнесла странную фразу: «Что ж, тогда я поговорю со Стю. Она мне тоже, как сестра». Ведь в этом что-то есть, да, Крис? Не могла же она на самом деле считать ее сестрой! Я думаю, что Элси поплакалась Стю. А ведь я так и не рассказала папе и маме, что Элси к нам приходила и просила помощи. Мы встретились тайком, никто не знал. И не знает до сих пор. Значит Стю никому не сказала, что я отказала сестре в помощи и она умерла по моей вине. Почему не сказала, Крис? И ведет себя так, словно мы действительно подруги, словно она не осуждает меня за смерть Элси! Почему, Крис?
Крис промолчал.
— Мне страшно, Крис! Понимаешь? Страшно! Я каждый день жду, что она заговорит со мной об Элси и обвинит в ее смерти. Почему она молчит и мучает меня этим, если знает, что это я ее убила? Почему притворяется моей подругой, чего она выжидает, Крис, скажи? Ведь она что-то знает! И поэтому тянет. Она же чего-то хочет от меня, да? Она знает, что я ревновала Элси к родителям. Думает, что я специально все так сделала. Но нет, Крис! Я любила ее, любила, слышишь? Я правда любила Элси и не хотела, чтобы она умерла. Клянусь тебе, я не хотела! Да скажи ты, хоть что-нибудь, ну, пожалуйста, только не молчи!
Хромой медленно, в раскачку, подошел к своей хозяйке. Сел рядом и мягко обнял ее.
— Успокойся. Никто тебя не обвинит. Ты не виновата, Иста. Обещаю тебе, я все разузнаю. Только успокойся.
Иста громко рыдала на его плече. А Крис смотрел, как клубится тонкий дымок из ее трубки и от этого сладковатого аромата у него запершило в горле. Сколько времени Хромому пришлось утешать Исту, пока она не выплакала все свои страхи, он не считал. Наконец Иста затихла. Крис осторожно отстранился, подал ей воды, потом напился сам.
— Ты не виновата! — тихо повторил он.
Иста уже взяла себя в руки. Смочила в воде белый кружевной платочек и тщательно вытерла лицо и руки. Крис задумчиво наблюдал за ней.
— И у Стю с Ойстрахом, значит тоже не сложилось?
— Кажется, после скандала Таль стал обходить заведение Стю дальней дорогой. А может просто получив свое, разочаровался в ней. Откуда мне знать, я не сую нос в чужие дела.
Иста попыталась улыбнуться.
— Ну что, теперь твоя очередь. Ты же обещал!
Крис потер переносицу, немного потеребил пряжку своего ремня и прочистил горло.
Иста, уставшая от слез и переживаний, словно зачарованная слушала его историю.
Иста щелкнула пальцами и в воздухе, рядом с ее рукой, повис изящный тонкий мундштук. Она затянулась. Тонкий сладковатый аромат поплыл по пыточной. Иста задумчиво коснулась пальцами губ. Каждое следующее слово отдавало такой горечью, что у Хромого сводило скулы.
— Арани с Элси заключили брак, и она больше не приходила в наш дом. Папа злился, ссорился с мамой, но в конце концов мы все это вынесли. Вместе, как одна семья. Главное ведь было показать всему обществу, что мы не одобряем таких поступков, как связь с оборванцами! И я всячески поддерживала отца в том, что честь семьи дороже всего, а Элси этого не ценила. Она не подумала о том, что у папы могут быть неприятности на работе, а маму может хватить удар! Но я постоянно была рядом, заботилась о родителях и справедливость наконец-то восторжествовала. Они любили меня, Крис! Любили.
Я старалась не упускать из вида ни Элси, ни Стю. Частенько забегала в Кафешечку, мы обменивались новостями. А за сестрой приглядывала просто, чтобы знать, как у нее идут дела. А шли они неважно. Первые года-два им с трудом хватало на жизнь. А потом, Элси, тихонько, чтобы никто не узнал, отнесла старьевщику свои наряды. Еще через несколько недель настала очередь ювелирных украшений. Я подумала, что они решили уехать из Шортенбирга, но все оказалось куда хуже! Арани на эти деньги пошел учиться магии!
Следующие три года она жила на то, что давала уроки! Моя сестра, Крис, унизилась до того, что стала давать черни уроки, ты представляешь? А это тупое животное, ее муж, все время и все силы посвящал занятиям и романтическим идеям Элси — что-то там сделать с формулой Чернобурой! Ты хоть немного представляешь себе, как все это было убого? Он дома-то бывал раз в несколько месяцев! Я хотела ей помочь, Крис. Правда! Однажды я пришла в ее жилище, тайком от папы и мамы, чтобы поговорить. Я думала, что она обрадуется мне и раскается в том, что сделала. Но, Крис, она не раскаивалась!
Элси светилась от гордости и счастья, сообщив мне что любит эту моль, и у них будет ребенок! Зачем ей вообще понадобилось тогда рожать? Да еще от такого, как Арани? Я ничего ей не ответила и ушла. Меня тошнило почти всю дорогу до дома. Тошнило от запаха ее жилища, от убогости ее существования, от того, как фальшиво она пыталась казаться счастливой. Словно я не видела, как огрубели ее руки, какой худой и бледной она была. Зачем она лгала мне, Крис? Лучше бы сразу призналась, что жалеет о своем поступке и хочет домой. Папа простил бы ее. Мы бы все простили ее, если бы она об этом попросила.
Крис медленно повернул в ее сторону голову. Встал вполоборота, прижался плечом к стене и скрестил на груди руки.
— Ты считаешь меня жестокой, Крис?
— Нет. Я понимаю, почему ты стала такой.
— Какой? — вскинулась Иста, отложив в сторону мундштук.
— Ранимой. Рассказывай дальше. Ты больше никогда не видела свою сестру?
— Видела. Один раз, — Иста вспыхнула, словно вспомнила нечто постыдное и зачастила, — Она пришла перед самыми родами. Сказала, что чувствует себя очень плохо. А на врача у нее нет денег. Попросила помочь, когда придет время малышу появиться на свет. Поддержать ее силы. Крис, ты представляешь? Пойти к ней, в ту лачугу! Дышать этим смрадом нищеты! Помочь родиться на свет ребенку Арани! Это он во всем виноват! Это из-за него все так вышло. Я попыталась ей объяснить. А она начала его защищать. Она говорила, что они любят друг друга. У него все получится. И они счастливы. Просто именно сейчас его нельзя отрывать от занятий. Она сама родит. Ей нужен небольшой запас силы. На всякий случай.
Иста всхлипнула. Она низко наклонила голову и несколько мгновений рассматривала свои ладони. А когда на них упали первые слезы — дрожащие пальцы согнулись, словно когти хищной птицы. Ноздри затрепетали, по нежной белой шее пошли красные пятна.
— Я рассердилась на ее упрямство. И прогнала ее, Крис. Сказала, что она сама отреклась от дома и семьи, когда выбрала Арани, а не нас. И поэтому у нее нет права обращаться к нам. Крис, я не хотела ее смерти! Клянусь, я не знала, что так получится. Я была уверена, что Элси и сама отлично справится с родами. А к нам пришла, только чтобы заручиться поддержкой семьи для ребенка. Прощупать почву: примем ли мы их. Но разве так просят, Крис? Она должна была раскаяться! Признать все свои ошибки! Согласиться с тем, что была неправа. Арани — бездарный ублюдок! Но она этого не сделала, Крис.
Хромой смотрел на свою хозяйку немигающим взглядом. А она плакала и кусала губы. Совсем как он недавно. Крис тяжело вздохнул.
— И что случилось потом? Чего ты так боишься?
Иста подняла на него глаза и отчеканила с болью:
— На прощанье Элси произнесла странную фразу: «Что ж, тогда я поговорю со Стю. Она мне тоже, как сестра». Ведь в этом что-то есть, да, Крис? Не могла же она на самом деле считать ее сестрой! Я думаю, что Элси поплакалась Стю. А ведь я так и не рассказала папе и маме, что Элси к нам приходила и просила помощи. Мы встретились тайком, никто не знал. И не знает до сих пор. Значит Стю никому не сказала, что я отказала сестре в помощи и она умерла по моей вине. Почему не сказала, Крис? И ведет себя так, словно мы действительно подруги, словно она не осуждает меня за смерть Элси! Почему, Крис?
Крис промолчал.
— Мне страшно, Крис! Понимаешь? Страшно! Я каждый день жду, что она заговорит со мной об Элси и обвинит в ее смерти. Почему она молчит и мучает меня этим, если знает, что это я ее убила? Почему притворяется моей подругой, чего она выжидает, Крис, скажи? Ведь она что-то знает! И поэтому тянет. Она же чего-то хочет от меня, да? Она знает, что я ревновала Элси к родителям. Думает, что я специально все так сделала. Но нет, Крис! Я любила ее, любила, слышишь? Я правда любила Элси и не хотела, чтобы она умерла. Клянусь тебе, я не хотела! Да скажи ты, хоть что-нибудь, ну, пожалуйста, только не молчи!
Хромой медленно, в раскачку, подошел к своей хозяйке. Сел рядом и мягко обнял ее.
— Успокойся. Никто тебя не обвинит. Ты не виновата, Иста. Обещаю тебе, я все разузнаю. Только успокойся.
Иста громко рыдала на его плече. А Крис смотрел, как клубится тонкий дымок из ее трубки и от этого сладковатого аромата у него запершило в горле. Сколько времени Хромому пришлось утешать Исту, пока она не выплакала все свои страхи, он не считал. Наконец Иста затихла. Крис осторожно отстранился, подал ей воды, потом напился сам.
— Ты не виновата! — тихо повторил он.
Иста уже взяла себя в руки. Смочила в воде белый кружевной платочек и тщательно вытерла лицо и руки. Крис задумчиво наблюдал за ней.
— И у Стю с Ойстрахом, значит тоже не сложилось?
— Кажется, после скандала Таль стал обходить заведение Стю дальней дорогой. А может просто получив свое, разочаровался в ней. Откуда мне знать, я не сую нос в чужие дела.
Иста попыталась улыбнуться.
— Ну что, теперь твоя очередь. Ты же обещал!
Крис потер переносицу, немного потеребил пряжку своего ремня и прочистил горло.
Иста, уставшая от слез и переживаний, словно зачарованная слушала его историю.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Шортенбиргская история
39.
Когда дому Рэндлов понадобилась новая прачка, никто и не сомневался, что эта работа достанется Лапушке Буш. При рождении, родители нарекли ее Милой, но вся деревня предпочитала называть девочку Лапушкой. Такой уж милой и очаровательной она родилась. Выросла Мила веселой, стройной, с яркими как лепестки тюльпана губами и нежным взглядом невинной горлицы. Лапушка обладала кротким нравом, неутомимостью и большим трудолюбием. На поле она жала быстрее многих. А в птичнике никогда не пропускала гнезда, и всегда знала где искать свежие яйца. Матильда Рэндл благосклонно качнула головой и уже к обеду Лапушка Буш перебралась на новое место работы.
После тяжелого крестьянского труда, жизнь в господском доме казалась Миле прекрасной. Каждое утро семейство Рэндлов получало стопку отлично выстиранного, идеально отутюженного и аккуратно сложенного ароматного белья. Природная застенчивость не позволяла Миле ходить вечерами на танцы. Поэтому парням, желающим познакомиться со скромной и благочестивой девушкой, приходилось хорошенько поломать голову, чтобы найти предлог для посещения усадьбы Вульфа Рэндла. Хозяин дома был строг, статен и угрюм. Иметь с ним дело (не то что заводить знакомство) желающих было мало.
Неизвестно к чему счастью, Вульф Рэндл дома бывал редко. Его молодая жена в одиночку умело вела хозяйство, пока муж, годившийся ей в отцы, пребывал в постоянных разъездах. Все это мало интересовало Милу Буш. Но однажды, вернувшись из очередной долгой поездки, хозяин лично зашел в маленькую прачечную. Он бросил к ногам Лапушки узелок с грязным бельем, сверху монету с ее месячное жалование, приказал держать язык за зубами и отнести чистое белье в его личную спальню. Приказы хозяина были короткими, голос злым, движения ленивыми. А принесенные рубашки — перепачканными кровью.
Мила отстирала все тщательно и быстро. Отгладила и заштопала, а потом незаметно проскользнула в спальню Вульфа и оставила стопку свежих рубашек на кровати. Вульф неслышно зашел следом и замер в дверном проеме, словно зверь, подстерегающий жертву. Лапушка смутилась, покраснела, застыла перед ним, не смея попросить освободить ей проход. Вульф долго наблюдал за тем, как девушка заливалась краской, потом побледнела и на ее ресницах набухли слезы. Рэндл шумно вдохнул, словно от нее пахло чем-то аппетитным, а он был голоден, одобрительно рыкнул и шагнул в комнату, оставив дверь открытой.
Мила Буш бежала от хозяйской спальни, по длинному, узкому коридору, всхлипывая и подвывая от животного ужаса. Если бы ее спросили, чего она так испугалась, девушка не смогла бы ответить. Но комната Вульфа, его хищный взгляд и тяжелое дыхание пугали ее до дрожи и ночных кошмаров. А в тот день, убегая от него первый раз и не видя ничего перед собой, Буш чуть не налетела на свою хозяйку. Едва успев остановиться, Мила, не поднимая заплаканных глаз, тут же присела в реверансе и торопливо извинилась за неуклюжесть. Матильда Рэндл так спешила в комнату мужа, что почти не обратила внимания на вид своей прачки. Лишь нервно дернула плечом и приказала передать прислуге, чтобы никто не посмел тревожить хозяина в ближайшие часы.
Так и повелось. Вульф приезжал из своих долгих поездок. Заносил Лапушке окровавленные, а иногда и изрядно порванные рубашки, давал деньги и пугал ее своим молчанием и долгим голодным взглядом. Каким-то необъяснимым, звериным чутьем, Вульф всегда знал, когда прачка принесет ему свежее белье. Он загромождал собой дверной проем и наслаждался ее стыдом и покорностью. Мила не знала, почему ей было так стыдно заходить в хозяйскую спальню. Ведь ничего дурного она даже и не помышляла! Напротив, ей было неприятно находиться в этой комнате и хотелось поскорее сбежать. Что она и делала каждый раз, когда Вульф освобождал ей путь.
Это длилось год, может полтора. Лапушке Буш исполнилось девятнадцать, и она уже получила несколько предложений руки и сердца. Девушка и сама почувствовала сладкое томление, что пришла пора, связать себя брачными узами, нарожать кучу ребятишек и познать вкус семейного счастья. Так бы все и случилось. Но однажды Вульф не просто занес в прачечную узел с грязным бельем. Он плотно закрыл за собой дверь и опустил щеколду. Подошел нестерпимо близко, больно сжал подбородок, заставил поднять голову и посмотреть ему в глаза. Мила вырывалась, кричала и плакала, однако Вульф все равно надругался над ней. А потом оставил на столе привычную плату.
Спустя четыре месяца беременная прачка неминуемо стала предметом насмешек деревенской толпы. Все ждали, что хозяйка усадьбы с позором прогонит загулявшую девушку, но вышло иначе. Матильда долго хлестала Милу Буш по щекам, требуя, чтобы та назвала отца ребенка, но девушка отказалась. Допрос перенесли на следующий день, однако утром хозяйка словно забыла про образовавшуюся в ее доме проблему и перестала замечать прачку. С чем это было связано никто не знал, а спрашивать побоялись. Тем более, что и хозяин не придал особого значения этому событию. Никто ничего не забыл, но Милу оставили в покое.
Лапушка Буш оказалась очень нежной и заботливой матерью. Она родила сына в срок и назвала его Кристофером. Рос он улыбчивым и щекастым. У каждого, кто входил в усадьбу Рэндлов, ребенок прачки вызывал искреннюю улыбку. Мальчишка получился и вправду симпатичным. Так же, в мать, он бы очень тихим, скромным и трудолюбивым. С удовольствием таскал в прачечную воду. Не отказывался нащипать лучины для кухонной плиты. Криса любили. Любопытный народ хотел знать, кто же его отец, но все же мальчишку не обижали.
Прошло шесть лет. Над Милой уже никто не подшучивал по поводу неожиданного приплода. Все видели, что мужского внимания она избегала. Ни с кем не шутила и не флиртовала. Работала все так же споро и ловко. Может и отстали бы от нее. Вот только на свою шестую весну Крис сильно порыжел. Нет, не выцвел на ярком весеннем солнце. И не испачкал волосы в краске для тканей. Просто он стал рыжим. А таких в усадьбе не было. Точнее почти не было. Единственным обладателем ярко-огненной шевелюры в доме был только его хозяин — Вульф Рэндл. Прислуга до времени прикусила языки.
У четы Рэндлов не было детей. Вульф женился поздно, на молодой и здоровой девушке. Бастардов до брака он не имел. И за десять лет семейной жизни наследником так и не обзавелся. Это единственное, что омрачало их семейную жизнь. Все остальное Матильду Рэндл устраивало. Муж был строг, но пылок. Молчалив, но жаден до плотских утех. Она любила Вульфа и добровольно подчинялась любой его прихоти. Никто не посмел ей донести о мальчишке прачки. Она сама увидела и все поняла, когда Крис бежал через двор с чистыми полотенцами для кухни.
Не зря муж доверял супруге свое имение. Матильда была женщиной спокойной, рассудительной и думающей. Она не стала устраивать скандал. Еще год наблюдала за мужем и прачкой. Один раз даже унизилась до того, что встала за дверями и слушала, что происходило в прачечной, пока мальчишку отослали на кухню, а Вульф Рэндл вошел к Лапушке Буш. Мила научилась не кричать и не плакать в такие моменты. Она отрешенно отворачивалась к стене, позволяя насильнику делать свое дело. Абсолютная тишина, вот что поразило Матильду Рэндл. Мужа она знала не таким. Это ее напугало.
Выждав, когда Вульф уедет в особо длительную поездку, Матильда обнаружила у себя пропажу очень крупной суммы. В показаниях было сказано, что монеты лежали в коричневом кожаном кошельке, расшитом цветным бисером. После того, как весь дом перевернули вверх дном, кошелек был обнаружен в личных вещах прачки. Особо рассуждать тут было не о чем. Рыжеволосый мальчишка отправился в приют, дабы не нести наказание вместе с матерью, а Милу Буш, по прозвищу Лапушка, отправили в тюрьму. Там ей предстояло либо оправдаться, либо усугубить свою вину отказом раскаяться в содеянном.
Когда дому Рэндлов понадобилась новая прачка, никто и не сомневался, что эта работа достанется Лапушке Буш. При рождении, родители нарекли ее Милой, но вся деревня предпочитала называть девочку Лапушкой. Такой уж милой и очаровательной она родилась. Выросла Мила веселой, стройной, с яркими как лепестки тюльпана губами и нежным взглядом невинной горлицы. Лапушка обладала кротким нравом, неутомимостью и большим трудолюбием. На поле она жала быстрее многих. А в птичнике никогда не пропускала гнезда, и всегда знала где искать свежие яйца. Матильда Рэндл благосклонно качнула головой и уже к обеду Лапушка Буш перебралась на новое место работы.
После тяжелого крестьянского труда, жизнь в господском доме казалась Миле прекрасной. Каждое утро семейство Рэндлов получало стопку отлично выстиранного, идеально отутюженного и аккуратно сложенного ароматного белья. Природная застенчивость не позволяла Миле ходить вечерами на танцы. Поэтому парням, желающим познакомиться со скромной и благочестивой девушкой, приходилось хорошенько поломать голову, чтобы найти предлог для посещения усадьбы Вульфа Рэндла. Хозяин дома был строг, статен и угрюм. Иметь с ним дело (не то что заводить знакомство) желающих было мало.
Неизвестно к чему счастью, Вульф Рэндл дома бывал редко. Его молодая жена в одиночку умело вела хозяйство, пока муж, годившийся ей в отцы, пребывал в постоянных разъездах. Все это мало интересовало Милу Буш. Но однажды, вернувшись из очередной долгой поездки, хозяин лично зашел в маленькую прачечную. Он бросил к ногам Лапушки узелок с грязным бельем, сверху монету с ее месячное жалование, приказал держать язык за зубами и отнести чистое белье в его личную спальню. Приказы хозяина были короткими, голос злым, движения ленивыми. А принесенные рубашки — перепачканными кровью.
Мила отстирала все тщательно и быстро. Отгладила и заштопала, а потом незаметно проскользнула в спальню Вульфа и оставила стопку свежих рубашек на кровати. Вульф неслышно зашел следом и замер в дверном проеме, словно зверь, подстерегающий жертву. Лапушка смутилась, покраснела, застыла перед ним, не смея попросить освободить ей проход. Вульф долго наблюдал за тем, как девушка заливалась краской, потом побледнела и на ее ресницах набухли слезы. Рэндл шумно вдохнул, словно от нее пахло чем-то аппетитным, а он был голоден, одобрительно рыкнул и шагнул в комнату, оставив дверь открытой.
Мила Буш бежала от хозяйской спальни, по длинному, узкому коридору, всхлипывая и подвывая от животного ужаса. Если бы ее спросили, чего она так испугалась, девушка не смогла бы ответить. Но комната Вульфа, его хищный взгляд и тяжелое дыхание пугали ее до дрожи и ночных кошмаров. А в тот день, убегая от него первый раз и не видя ничего перед собой, Буш чуть не налетела на свою хозяйку. Едва успев остановиться, Мила, не поднимая заплаканных глаз, тут же присела в реверансе и торопливо извинилась за неуклюжесть. Матильда Рэндл так спешила в комнату мужа, что почти не обратила внимания на вид своей прачки. Лишь нервно дернула плечом и приказала передать прислуге, чтобы никто не посмел тревожить хозяина в ближайшие часы.
Так и повелось. Вульф приезжал из своих долгих поездок. Заносил Лапушке окровавленные, а иногда и изрядно порванные рубашки, давал деньги и пугал ее своим молчанием и долгим голодным взглядом. Каким-то необъяснимым, звериным чутьем, Вульф всегда знал, когда прачка принесет ему свежее белье. Он загромождал собой дверной проем и наслаждался ее стыдом и покорностью. Мила не знала, почему ей было так стыдно заходить в хозяйскую спальню. Ведь ничего дурного она даже и не помышляла! Напротив, ей было неприятно находиться в этой комнате и хотелось поскорее сбежать. Что она и делала каждый раз, когда Вульф освобождал ей путь.
Это длилось год, может полтора. Лапушке Буш исполнилось девятнадцать, и она уже получила несколько предложений руки и сердца. Девушка и сама почувствовала сладкое томление, что пришла пора, связать себя брачными узами, нарожать кучу ребятишек и познать вкус семейного счастья. Так бы все и случилось. Но однажды Вульф не просто занес в прачечную узел с грязным бельем. Он плотно закрыл за собой дверь и опустил щеколду. Подошел нестерпимо близко, больно сжал подбородок, заставил поднять голову и посмотреть ему в глаза. Мила вырывалась, кричала и плакала, однако Вульф все равно надругался над ней. А потом оставил на столе привычную плату.
Спустя четыре месяца беременная прачка неминуемо стала предметом насмешек деревенской толпы. Все ждали, что хозяйка усадьбы с позором прогонит загулявшую девушку, но вышло иначе. Матильда долго хлестала Милу Буш по щекам, требуя, чтобы та назвала отца ребенка, но девушка отказалась. Допрос перенесли на следующий день, однако утром хозяйка словно забыла про образовавшуюся в ее доме проблему и перестала замечать прачку. С чем это было связано никто не знал, а спрашивать побоялись. Тем более, что и хозяин не придал особого значения этому событию. Никто ничего не забыл, но Милу оставили в покое.
Лапушка Буш оказалась очень нежной и заботливой матерью. Она родила сына в срок и назвала его Кристофером. Рос он улыбчивым и щекастым. У каждого, кто входил в усадьбу Рэндлов, ребенок прачки вызывал искреннюю улыбку. Мальчишка получился и вправду симпатичным. Так же, в мать, он бы очень тихим, скромным и трудолюбивым. С удовольствием таскал в прачечную воду. Не отказывался нащипать лучины для кухонной плиты. Криса любили. Любопытный народ хотел знать, кто же его отец, но все же мальчишку не обижали.
Прошло шесть лет. Над Милой уже никто не подшучивал по поводу неожиданного приплода. Все видели, что мужского внимания она избегала. Ни с кем не шутила и не флиртовала. Работала все так же споро и ловко. Может и отстали бы от нее. Вот только на свою шестую весну Крис сильно порыжел. Нет, не выцвел на ярком весеннем солнце. И не испачкал волосы в краске для тканей. Просто он стал рыжим. А таких в усадьбе не было. Точнее почти не было. Единственным обладателем ярко-огненной шевелюры в доме был только его хозяин — Вульф Рэндл. Прислуга до времени прикусила языки.
У четы Рэндлов не было детей. Вульф женился поздно, на молодой и здоровой девушке. Бастардов до брака он не имел. И за десять лет семейной жизни наследником так и не обзавелся. Это единственное, что омрачало их семейную жизнь. Все остальное Матильду Рэндл устраивало. Муж был строг, но пылок. Молчалив, но жаден до плотских утех. Она любила Вульфа и добровольно подчинялась любой его прихоти. Никто не посмел ей донести о мальчишке прачки. Она сама увидела и все поняла, когда Крис бежал через двор с чистыми полотенцами для кухни.
Не зря муж доверял супруге свое имение. Матильда была женщиной спокойной, рассудительной и думающей. Она не стала устраивать скандал. Еще год наблюдала за мужем и прачкой. Один раз даже унизилась до того, что встала за дверями и слушала, что происходило в прачечной, пока мальчишку отослали на кухню, а Вульф Рэндл вошел к Лапушке Буш. Мила научилась не кричать и не плакать в такие моменты. Она отрешенно отворачивалась к стене, позволяя насильнику делать свое дело. Абсолютная тишина, вот что поразило Матильду Рэндл. Мужа она знала не таким. Это ее напугало.
Выждав, когда Вульф уедет в особо длительную поездку, Матильда обнаружила у себя пропажу очень крупной суммы. В показаниях было сказано, что монеты лежали в коричневом кожаном кошельке, расшитом цветным бисером. После того, как весь дом перевернули вверх дном, кошелек был обнаружен в личных вещах прачки. Особо рассуждать тут было не о чем. Рыжеволосый мальчишка отправился в приют, дабы не нести наказание вместе с матерью, а Милу Буш, по прозвищу Лапушка, отправили в тюрьму. Там ей предстояло либо оправдаться, либо усугубить свою вину отказом раскаяться в содеянном.
Последний раз редактировалось Arthur Чт ноя 25, 2021 10:16 pm, всего редактировалось 1 раз.
Каталоги нашей Библиотеки:
Re: Шортенбиргская история
40.
Шортенбиргский приют казался Крису самым худшим местом на земле. Воспитатели были равнодушными, распорядок слишком суровым, наказания часто несправедливыми и чрезмерными. Крис притих и затаился. В то время он не ощущал, как живет, как растет, как взрослеет. Все его существо стремилось только к тому, чтобы стать прозрачным и незаметным. И ему это почти удалось. Крис мог неделями не попадать в поле зрение воспитателей. Ему начинало казаться, что он не просто тень, а имеет кровь и плоть. Он начинал улыбаться по утрам и с интересом заглядывать в книжки. Но тогда в его жизни появлялся Красавчик Саймон.
Крис не понимал за что все так любят и уважают этого грубияна. Саймон, по мнению Криса, всем был обязан своей свите. Красавчику всегда подсказывали на уроках, давали списать и частенько выполняли за него домашние задания. Свора в любой момент была готова вступиться за своего главаря. Неудивительно, что Саймон был таким наглым. А хорошее отношение воспитателей Малыш объяснял себе лизоблюдством Красавчика и откровенным подхалимажем. Крису казалось, что только он видит насквозь гнилую и подлую натуру Красавчика. Тем сложнее Крису было отвечать свой урок, общаться с другими мальчиками и подчиняться воспитателям. Саймон находил Криса каждый раз, когда тот начинал оттаивать и подавать признаки жизни. Находил и травил. До тех пор, пока снова не загонял Кристофера обратно в его скорлупу.
День, когда Малыш Кристофер покидал приют должен, был стать самым счастливым в его жизни. Все шло к этому. Саймон давным-давно покинул их обитель. Его свора распалась. Воспитатели стали добрее, а наказания реже. Крис научился общаться и ладить с мальчишками, хотя и не подпускал никого к себе слишком близко и в любой момент готов был снова замкнуться в своей раковине. Но все равно. Его жизнь наладилась! Он лишь ждал того дня, когда можно будет покинуть эти стены и вернуться домой. К матери. В том, что она ждала его Крис не сомневался ни минуты. Он понимал, что ей либо не сказали где он, либо не пускали в приют. Но теперь это было неважно. Совсем скоро они снова обнимут друг друга.
Слова директора выбили из Кристофера дух посильнее чем, самая суровая порка. Мальчишка сидел оглушенный ужасной новостью и не мог перестать плакать. Директор поморщился, дважды тряхнул письмом, которое пришло через пару месяцев после поступления Кристофера и наконец отдал парню казенную бумагу. Строчки расплывались перед глазами и Крис не мог самостоятельно прочесть то, что было там написано. Но какое это теперь имело значение, если директор и так уже сообщил, что его мать, Мила Буш, под тяжестью обвинений и из-за страха перед неотвратимостью сурового, но справедливого наказания, наложила на себя руки.
Кристофер брел по улицам Шортенбирга, сжимая в мокрой от пота и слез руке мятый листок, похоронивший все его надежды, планы и мечты. На него никто не обращал внимания. Никто его не пожалел и не утешил. Если же прохожие и спотыкались об плачущего мальчишку, то давали подзатыльник или осыпали цветистой бранью. Крис не знал куда ему теперь идти и чем заниматься. Он остановился у булочной, вдохнул запах свежей выпечки и сглотнул слюну.
— Ну, чего встал? — словно хлыстом подстегнул его крик осанистого булочника.
— А что я должен делать? — недоуменно пожал плечами Крис.
Булочник недовольно повел бровями и указал жилистой рукой на стоящую рядом телегу.
— Разгружай муку. Плата, как всем, если к концу работы будешь стоять на ногах.
Жизнь в приюте научила Криса подчиняться властно отданным распоряжениям. И теперь, когда за него быстро решили какую работу он должен выполнять и даже пообещали оплату, у парня не возникло каких-либо сомнений, что делать. Пытаясь скрыть волнение, Крис чуть поджал губы, убрал смятый листок глубоко за пазуху и торопливо, боясь, что булочник передумает, по примеру других, закатал рукава рубахи. Булочник хмыкнул, одобрительно кивнул новому работнику и больше не сказал ему ни слова. Лишь время от времени, продолжал отдавать приказы и иногда ругался на не слишком расторопных работяг.
Крис и еще несколько парней снимали с телеги большие, тяжелые мешки, а потом сносили их по крутой лестнице в громадный сухой подвал. К концу разгрузки Крис стоял на ногах с трудом. Перед глазами расцветали разноцветные кольца. В горле першило от мучной пыли. Руки тряслись и проливали воду, которую подавала для умывания пышная дочка булочника. Пекарь расплатился, дав каждому из работников по большому круглому хлебцу, горсти изюма и неполной кружке молока. От последнего все отказались и забрав свою плату поспешили покинуть булочную. Крис растерялся и остался неловко топтаться во дворе, у выхода.
— Тебе мало? Считаешь, что работал больше и лучше остальных? — пекарь скрестил руки на груди.
Крис замотал головой, не зная, что ответить.
— Тебе некуда идти? — догадался булочник.
Крис опустил голову, что выглядело, как несмелый кивок.
— А ну зайди в пекарню, подумаем.
В жаркой, с большим окном пекарне, булочник поскреб сильными пальцами мясистый подбородок и начал выяснять, кто такой Крис, откуда он и как попал в приют. Получив развернутые ответы, ударил тяжелой рукой по столу:
— Мне все равно. Работай честно и никогда не пожалеешь о том, что остался у меня. Ешь сколько хочешь. Одежду я дам.
Крис почувствовал, как загорелись его щеки. Он поблагодарил пекаря жарко и искренне, восхваляя небеса и Ронику Чернобурую за удачу. Голова слегка закружилась, а грудь распирало от теплого печного воздуха. За многие годы с Крисом впервые разговаривали на равных и проявили неподдельное участие к его жизни. Это тронуло юношу. Глубоко в душе, он был уверен, что до конца своих дней будет честно работать на этого замечательного человека, оказавшего ему помощь в самый сложный день его жизни.
Булочник снисходительно выслушал своего нового работника и деловито добавил:
— Подъем в четыре. И сразу же разжигаешь печь. Потом приносишь воду.
— Да, хозяин, я все понял — бодро отрапортовал Крис, стараясь подавить слезы благодарности и тоски по усопшей матери.
О заработной плате в тот день они не договорились. И позже спросить Крис не осмелился. Когда же, спустя несколько месяцев, он наконец, решился заговорить об оплате, булочник решительно указал на дверь, пояснив, что уговор дороже денег. И раз Крис остался за еду и крышу, то так и будет. А если нет, то улица ждет своего бродягу. Ночь была пуржистой, с колючим снегом и режущим ветром. И Крис проглотил это унижение. Проглотил вместе с обидой, отчаяньем и горьким комком слез. Вопреки ожиданиям Криса, булочник не изменил к мальчишке своего отношения. Все что интересовало пекаря — это сорт муки, качество дрожжей, да беспрекословное подчинение каждого в доме. Жизнь у булочника была теплой, сытной, но и тяжелой. В случае ошибок, любых неточностей или недостаточной поворотливости, благодетель не скупился на ругань и удары скалкой.
Среди горожан пекарь слыл человеком незлым и справедливым.
Шортенбиргский приют казался Крису самым худшим местом на земле. Воспитатели были равнодушными, распорядок слишком суровым, наказания часто несправедливыми и чрезмерными. Крис притих и затаился. В то время он не ощущал, как живет, как растет, как взрослеет. Все его существо стремилось только к тому, чтобы стать прозрачным и незаметным. И ему это почти удалось. Крис мог неделями не попадать в поле зрение воспитателей. Ему начинало казаться, что он не просто тень, а имеет кровь и плоть. Он начинал улыбаться по утрам и с интересом заглядывать в книжки. Но тогда в его жизни появлялся Красавчик Саймон.
Крис не понимал за что все так любят и уважают этого грубияна. Саймон, по мнению Криса, всем был обязан своей свите. Красавчику всегда подсказывали на уроках, давали списать и частенько выполняли за него домашние задания. Свора в любой момент была готова вступиться за своего главаря. Неудивительно, что Саймон был таким наглым. А хорошее отношение воспитателей Малыш объяснял себе лизоблюдством Красавчика и откровенным подхалимажем. Крису казалось, что только он видит насквозь гнилую и подлую натуру Красавчика. Тем сложнее Крису было отвечать свой урок, общаться с другими мальчиками и подчиняться воспитателям. Саймон находил Криса каждый раз, когда тот начинал оттаивать и подавать признаки жизни. Находил и травил. До тех пор, пока снова не загонял Кристофера обратно в его скорлупу.
День, когда Малыш Кристофер покидал приют должен, был стать самым счастливым в его жизни. Все шло к этому. Саймон давным-давно покинул их обитель. Его свора распалась. Воспитатели стали добрее, а наказания реже. Крис научился общаться и ладить с мальчишками, хотя и не подпускал никого к себе слишком близко и в любой момент готов был снова замкнуться в своей раковине. Но все равно. Его жизнь наладилась! Он лишь ждал того дня, когда можно будет покинуть эти стены и вернуться домой. К матери. В том, что она ждала его Крис не сомневался ни минуты. Он понимал, что ей либо не сказали где он, либо не пускали в приют. Но теперь это было неважно. Совсем скоро они снова обнимут друг друга.
Слова директора выбили из Кристофера дух посильнее чем, самая суровая порка. Мальчишка сидел оглушенный ужасной новостью и не мог перестать плакать. Директор поморщился, дважды тряхнул письмом, которое пришло через пару месяцев после поступления Кристофера и наконец отдал парню казенную бумагу. Строчки расплывались перед глазами и Крис не мог самостоятельно прочесть то, что было там написано. Но какое это теперь имело значение, если директор и так уже сообщил, что его мать, Мила Буш, под тяжестью обвинений и из-за страха перед неотвратимостью сурового, но справедливого наказания, наложила на себя руки.
Кристофер брел по улицам Шортенбирга, сжимая в мокрой от пота и слез руке мятый листок, похоронивший все его надежды, планы и мечты. На него никто не обращал внимания. Никто его не пожалел и не утешил. Если же прохожие и спотыкались об плачущего мальчишку, то давали подзатыльник или осыпали цветистой бранью. Крис не знал куда ему теперь идти и чем заниматься. Он остановился у булочной, вдохнул запах свежей выпечки и сглотнул слюну.
— Ну, чего встал? — словно хлыстом подстегнул его крик осанистого булочника.
— А что я должен делать? — недоуменно пожал плечами Крис.
Булочник недовольно повел бровями и указал жилистой рукой на стоящую рядом телегу.
— Разгружай муку. Плата, как всем, если к концу работы будешь стоять на ногах.
Жизнь в приюте научила Криса подчиняться властно отданным распоряжениям. И теперь, когда за него быстро решили какую работу он должен выполнять и даже пообещали оплату, у парня не возникло каких-либо сомнений, что делать. Пытаясь скрыть волнение, Крис чуть поджал губы, убрал смятый листок глубоко за пазуху и торопливо, боясь, что булочник передумает, по примеру других, закатал рукава рубахи. Булочник хмыкнул, одобрительно кивнул новому работнику и больше не сказал ему ни слова. Лишь время от времени, продолжал отдавать приказы и иногда ругался на не слишком расторопных работяг.
Крис и еще несколько парней снимали с телеги большие, тяжелые мешки, а потом сносили их по крутой лестнице в громадный сухой подвал. К концу разгрузки Крис стоял на ногах с трудом. Перед глазами расцветали разноцветные кольца. В горле першило от мучной пыли. Руки тряслись и проливали воду, которую подавала для умывания пышная дочка булочника. Пекарь расплатился, дав каждому из работников по большому круглому хлебцу, горсти изюма и неполной кружке молока. От последнего все отказались и забрав свою плату поспешили покинуть булочную. Крис растерялся и остался неловко топтаться во дворе, у выхода.
— Тебе мало? Считаешь, что работал больше и лучше остальных? — пекарь скрестил руки на груди.
Крис замотал головой, не зная, что ответить.
— Тебе некуда идти? — догадался булочник.
Крис опустил голову, что выглядело, как несмелый кивок.
— А ну зайди в пекарню, подумаем.
В жаркой, с большим окном пекарне, булочник поскреб сильными пальцами мясистый подбородок и начал выяснять, кто такой Крис, откуда он и как попал в приют. Получив развернутые ответы, ударил тяжелой рукой по столу:
— Мне все равно. Работай честно и никогда не пожалеешь о том, что остался у меня. Ешь сколько хочешь. Одежду я дам.
Крис почувствовал, как загорелись его щеки. Он поблагодарил пекаря жарко и искренне, восхваляя небеса и Ронику Чернобурую за удачу. Голова слегка закружилась, а грудь распирало от теплого печного воздуха. За многие годы с Крисом впервые разговаривали на равных и проявили неподдельное участие к его жизни. Это тронуло юношу. Глубоко в душе, он был уверен, что до конца своих дней будет честно работать на этого замечательного человека, оказавшего ему помощь в самый сложный день его жизни.
Булочник снисходительно выслушал своего нового работника и деловито добавил:
— Подъем в четыре. И сразу же разжигаешь печь. Потом приносишь воду.
— Да, хозяин, я все понял — бодро отрапортовал Крис, стараясь подавить слезы благодарности и тоски по усопшей матери.
О заработной плате в тот день они не договорились. И позже спросить Крис не осмелился. Когда же, спустя несколько месяцев, он наконец, решился заговорить об оплате, булочник решительно указал на дверь, пояснив, что уговор дороже денег. И раз Крис остался за еду и крышу, то так и будет. А если нет, то улица ждет своего бродягу. Ночь была пуржистой, с колючим снегом и режущим ветром. И Крис проглотил это унижение. Проглотил вместе с обидой, отчаяньем и горьким комком слез. Вопреки ожиданиям Криса, булочник не изменил к мальчишке своего отношения. Все что интересовало пекаря — это сорт муки, качество дрожжей, да беспрекословное подчинение каждого в доме. Жизнь у булочника была теплой, сытной, но и тяжелой. В случае ошибок, любых неточностей или недостаточной поворотливости, благодетель не скупился на ругань и удары скалкой.
Среди горожан пекарь слыл человеком незлым и справедливым.
Каталоги нашей Библиотеки: