M/F, F/F
Автор неизвестен
Сегодня меня ждет порка
Сегодня меня ждет порка. Вчера я искала чистые носки и оставила все вещи разбросанными. Лень было сразу убрать. Отец вечером пришел и увидел. Бросил мне:
- Сегодня некогда. Завтра выпорю.
И когда я пришла из школы, то увидала, что проклятое кресло уже выдвинуто на середину комнаты. Как я его ненавижу! Эти высокие мягкие подлокотники, между которыми проваливается мое тело:
Я как будто слышу голос отца:
- Ложись поперек кресла, подыми платье и спусти трусы.
Если я сама этого не сделаю, то он при помощи мамы уложит меня, мама будет держать, а он, как бы я не молила и не извивалась, поднимет подол и спустит с меня трусики. Только порка тогда будет еще дольше и больнее. Может и пряжкой от офицерского ремня достаться так, что с месяц сидеть будет больно.
Поэтому я ложусь сама. Никак не могу с собой справиться. Знаю, что бесполезно и все равно прошу хотя бы отложить порку, хотя бы посмотреть, какая я стану хорошая, хотя бы другим ремнем:
- Спускай трусы! - слышу я, но не могу решиться, скулю: Услышав, что получу, если немедленно не приготовлюсь, на десять ударов больше, неловко задираю подол и медленно стягиваю трусики.
Каждый раз мне ужасно стыдно. Ведь мне уже пятнадцать лет. Последний раз меня пороли почти три месяца назад и я так надеялась, что это была последняя порка, так как подслушала разговор родителей о том, что я стала почти взрослая. Неужели придется как маленькой дать себя выпороть? Ни за что! - решаю я, - сейчас же уйду из дома!
Я начинаю судорожно складывать вещи в большую сумку. И тут слышу - открывается входная дверь - явились родители. Не дамся! - решаю я.
- Оля, иди ужинать, - сразу зовет меня мать.
Я плетусь на кухню. Не успела. После ужина я еще раз прошу прощения, клянусь никогда в жизни больше не устраивать беспорядка, объясняю, что я уже взрослая, но все бесполезно.
Тогда я кричу, что ни за что в жизни не лягу поперек этого мерзкого кресла, что сожгу его. И, к своему удивлению, вдруг слышу, что отец соглашается:
- Что ж, не хочешь - не надо. Я смотрю, ты совсем распустилась! Ляжешь поперек столика.
Я переборщила - отец разъярен. Не успеваю я и опомниться, как оказываюсь перегнутой через журнальный столик. Голова, и руки, и ноги болтаются внизу. Я - как распластанная лягушка.
Ой, такого еще не было! Мама привязывает мои руки и ноги к ножкам столика. Мне больно, острые края врезаются в тело. Пожалуй, кресло лучше. Но уже поздно - я ощущаю, как с меня стягивают трусы.
- Три месяца тебя не пороли. За это время ты стала ленивей, хуже учишься, огрызаешься. За это ты, как "взрослая", получишь в два раза больше, чем обычно. И изволь считать удары! Пропустишь - получишь снова!
- Нет, нет, пожалуйста, не надо! - кричу я, но уже слышу свист ремня и ощущаю дикую боль в ягодицах.
О, этот ужасный звук от удара узкого ремня по голому телу! Я пытаюсь расслабиться. Куда там! Ягодицы еще сильнее напрягаются. Бо-о-о-о-о-льно:., бо-о-о-о-о-льно, а-а-а-а-а!
- Считай!
Ой, да что же это! Считать надо!
- Три! - кричу я.
- Нет, дорогая, один! Несосчитанные не считаются!
- Два-а-а! Три-и-и-и! Четыре-е-е-е-е! А-а-а-а-а, хватит!
Почему так больно?!
- Пя-а-а-а-ть!
Чертов столик! Кровь прилила к голове, я уже ничего не соображаю. Считать тоже не могу:
Боже мой, даже сейчас, слушая свой визг с магнитофонной кассеты, я начинаю ощущать боль. Да, я на всякий случай включила магнитофон, чтобы самой потом послушать, как все происходило.
- Папочка, миленький, прости-и-и-и-и-и! А-а-а-а-а, хва-а-а-а-а-а-тит! Ой! - это значит, что отец хлестнул пряжкой:
Слышны только мои всхлипывания. Кто-то, кажется позвонил в дверь. Соседка. Будь, что будет! Я кричу: "Отвяжите меня!". Уж при соседке-то они постесняются:
Но что это? Тетя Галя входит в комнату. Я ничего не понимаю - раньше родители никого не впускали, когда пороли меня: Вдруг я вспоминаю, что заняла у нее пятьдесят тысяч, просила не говорить никому и вот уже полгода не могу отдать. Ой, стыд-то какой! Она видит, как я лежу зареванная, со спущенными штанами! Она же всему двору расскажет!
Я кричу: "Отпустите меня, пожалуйста!". Мама, видимо продолжая разговор, говорит:
- Вы уж извините, что мы ее так плохо воспитали. Вот деньги. А чтобы она знала, что так не поступают - вот ремень. Дайте ей столько ударов, сколько она, по Вашему мнению, заслуживает.
- Нет! - кричу я.
- Нет, - говорит соседка.
Слава Богу! Но она вдруг продолжает:
- Ремень - это слишком мало за такое. Подождите, я сейчас принесу кое-что другое.
Слышно, как захлопывается дверь. Я умоляю отпустить меня, дергаюсь. Извиваюсь и, наконец, опрокидываюсь вместе со столиком. Мама меня отвязывает. Я, плача, натягиваю трусы и колготки. Но что это? Возвращается соседка. В руке она держит черный электрошнур от чайника. Что такое? Я пытаюсь выйти, но отец стоит у дверей.
- Ну как? Сама ляжешь или тебя опять привязать? Ложись лучше сама поперек кресла.
- Папочка, миленький, прости, я не буду больше!
- Проси прощения у Галины Дмитриевны!
- Тетя Галя, простите, пожалуйста, я верну Вам деньги!
- Деньги-то мне уже отдали, а вот порку за это ты заслуживаешь! Нагнись, подними платье и спусти штаны! Живо!
- Нет! Ни за что!
Отец, зловеще держа офицерский ремень с этой мерзкой пряжкой, подходит ко мне:
- Делай, что тебе говорят!
Я, хныча, поворачиваюсь к ним спиной и стягиваю трусы вместе с колготками.
- Держи платье! - слышу я.
Я медленно поднимаю платье и стою с этой унизительной позе.
- Нагнись!
Я нагибаюсь. И вдруг как будто огнем обожгло мою уже исхлестанную попу.
- А-а-а! - кричу я и защищаюсь руками. Платье опускается.
- Нет, так дело не пойдет, - говорит тетя Галя и просит отца подержать меня.
Тут же я оказываюсь на коленях, голова моя зажата между его ног, а оголенная задняя часть выставлена для жутких ударов провода. Я уже не кричу, а визжу. Даже мама говорит: "Может, хватит? Уже вспухло все!"
Но: Это был еще не конец...