M/F
Kuno
КОЛОДЕЦ И МАЯТНИК
– Ой, батюшки! Ой, родненькие! Ой, Христьян Христьяныч, помилуйте! Ой, не могу!
Шестнадцатилетняя Arisсhka рыдала навзрыд, исполосованным телом билась в путах, мотала в стороны давно уже растрепанной косой.
Густобородый конюх Prov стегал сосредоточенно, истово. Капли крови уже выступили по крепкому голому заду девушки, оплетая его как заросли клюквы здешние болота…
А началось с того, что стали настенные часы. Их маятник бессильно повис и напрочь отказывался идти.
Часы надо починить. В городе есть добрый часовщик герр Шлагенталь. В этой стране варваров честные люди должны помогать друг другу.
Но сперва надо ответить на извечный здесь вопрос: kto vinovat?
Ответить просто. Последней часов касалась горничная Arisсhka, она протирала пыль в его комнате.
Христиан Христианович отхлебнул кофе. Внизу свистели розги и кричала девушка.
Глянул на карманный хронометр: кричать поротой предстояло ровно две минуты и тридцать две секунды. Герр Фогель всегда назначал наказания по времени и очень гордился своим порядком.
«Орднунг!», – подумал гордо. «Это – главное в жизни»…
Когда едва стонущую Аришу увели, он решил пройтись по вверенным его попечению владениям.
И сразу увидел непорядок. Прямо на улице стояла в луже семилетняя Masсhka и увлеченно бросала в воду щепочками.
Вообще-то ей полагалось сейчас вместе с другими девчонками трепать лен.
Заметив управляющего, маленькая прогульщица в испуге кинулась наутек. Хотя – это уже не имело значения.
«Прикажу только хорошенько ее вымыть», – решил. «И ко мне, вечером».
Виноватых детишек он порол самолично. И не только потому, что страсть как любил хлестать такие сладкие детские попки.
Просто сил в паучьей лапке герра Фогеля хватало разве что на совсем маленьких.
Значит, вечером будет плакать Masсhka. А перед сном он обязательно почитает какую-то страшную историю этого нового американского писателя.
Англосаксов Христиан Христианович весьма уважал и втайне считал венцом германского племени.
А это – дас ист фантастиш, что за автор. Экономил, читая по одной истории в день. Вот сегодня на ночь будет – мороз по коже! – The Premature Burial.
Почему-то вдруг вспомнился родной Флидербокдорф. Кусты сирени, запах кофе, звон башенных часов. И так аппетитно оттопыренные юбки Гретхен, когда она наклонялась набрать воды. У американца тоже что-то есть про колодец, но это уже послезавтра.
И почему этого всего не могло быть там?
Смахнул слезу в голубых глазах. Что делать, такова жизнь…
Так, значит, Arisсhka была на завтрак, на ужин будет Masсhka. А что на обед?
Ах да, согнанные со всей деревни землекопы второй день не могут окончить. Что ж, ускорим их работу.
И сами ж себя и будут по очереди держать и сечь. Такие вот они, аборигены.
Сладко облизнул узкие губки.
И тоненьким голоском произнес одно из немногих слов, которое любил в этом дикарском наречии:
– Пороть…
«Пороть, пороть!» – поскрипывала трава под его ногами.
«Сечь, сечь!» – посвистывал ветер в травинках.
«Драть, драть!», – каркала с ветки ворона.
Христиан Христианович мелкими шажками шел к своей цели. Насвистывал любимое «ах, майн либер, Августин», не забывая зорко поглядывать по сторонам.
Что ж, озимые в этом году взопрели очень даже зер гут. Господин владелец будет доволен…
Озимые прели. Солнышко на небе, понятно, рассупонилось. И от выкопанной земли шел печальный запах тлена.
…
(двенадцать лет спустя)
– А теперь сравним с вот этим образцом, – Человек с Бакенбардами разместил под трубкой аппарата вторую пластинку, – Та же Betula, только из вашего сада, а не из чудотворной рощи. И как, есть разница?
Катя послушно прильнула к окуляру. И правда: оба среза веток были совсем одинаковыми.
– Камбий, луб, кора... Обычное для наших широт растение. Годится выметать избу, париться в бане или…
Не окончил, но Катенька вдруг ощутила, как кровь жаркой волной приливает к лицу. К счастью, Человек с Бакенбардами уже повернулся ко второму их гостю:
– Видишь, а русские дурачки про эти деревья сочинили такую глупость, что и в Африке стыдно выдумать. Один тут на всю округу европеец завелся, да и то...
Катя не нашла, что возразить, и под каким-то предлогом ускользнула. Хотя ей так хотелось еще немного побыть с гостями – ах, не спрашивайте, почему! В восемнадцать лет такое случается.
Человек с Бакенбардами на ее исчезновение внимания не обратил. Он вообще редко замечал не интересных ему млекопитающих, особенно такого разряда, пола и возраста. На то он и был нигилист.
Впрочем, разговор о местных березках имел и продолжение – уже в совсем другом кругу:
– Истинную правду говорю вам, Катерина Сергеевна, средство самое безотказное! Уж какой был кащей, а любви завсегда помогал. У нас ведь до него отцы сватали по воле своей и поди ослушайся: отдерут да выдадут. А как змий над нами власть взял, только по желанию велел женить. Либе, говорил, ист ди либе.
Маша рассказывала историю с горячей верой в голосе:
– Так и тятенька мой с матушкой бросились в ноги к аспиду тощему, да и признались: любим, мол, друг дружку, а согласия родительского нам нет. Покойничек сперва велел их заголить да постегать – не за вину, просто страсть как ему сечь нравилось-то. А как вспороли, приказал немедля и повенчать. И посейчас счастливо живут, уж и сами знаете.
Восемь лет тому разорившиеся после потери управителя и банкротства фабрики соседи продали на вывоз несколько семей. Так Машка еще девчонкой попала в Никольское, а потом и в горничные в барский дом. Но связи с прежней родиной не потеряла.
– А что же родители? – спросила Катенька, терзаемая пресловутыми смутными сомнениями.
– Да что им: стали бы перечить, так и самим досталось. За эти новины его наши мужички и...
– И правда, что не нашли?
– Ой, не знаю. Я ведь тогда малолетка была, только что на фабрику взяли, в трепалки. А как роща из того места росла, уж своими глазами видала – едва ли не за год из-под земли вымахала. Ее мужики и рубить пытались, и жечь, да не брал берез Христьяновых ни топор, ни огонь. Только вицы срезать позволяют, окаянные, если отпороть кого надобно.
Тут горняшка перешла на шепот, хотя и услышать разговор девушек было сейчас некому:
– И девки наши сразу поняли: неспроста это! Был по жизни секун, так и по смерти того ж алчет. Но как помогал молодым по делу сердешному, так и из могилы наколдует, надо лишь потешить его, ненасытного! Тетенька моя Арина первая догадалась. Нарезала тайно лоз кащеевых да замест обычных в избе и положила. А потом взяла и горшок побила: такая уж была отчаянная! Дедушка ее, вестимо, тут же за косу, да на лавку, подол на голову, бабушке с матушкой держать велел. А прутья будто в руку деду сами вспрыгнули! Посек как следует, а едва лишь поднялась она с лавки, тут и в ворота застучали: сваты от Алешкиных пришли!
– От кого? – не поняла сперва Катя, но Маша быстро пояснила смысл хитрой девичьей интриги:
– Как зачал ее тятенька по голому протягивать, она про себя и взмолилась: змеюшка-кащеюшка, порадуйся, да утоли мои печали, пусть меня Минька Алешкин в жены возьмет! Уж такой тот красавец был, первый парень на деревне, и дом пребогатый, всякой девке за него хотелось. Не успела встать да в ноги за науку поклониться, так сваты от суженого и явились. Своими глазами видала, пусть лопнут, коли солгала!
Борзая у хорошеньких ножек барышни сладко зевнула, думая о косточке, которую ей обещала хозяйка. Забеспокоился в тот миг и патриарх пруда, пупырчатый Жабентус, да поздно: секунду спустя он уже трепыхался в сачке у садиста. Несчастного лягву ждало нечто похуже любой цапли и совсем не БРД.
– Значит, так и сделаем, – храбро сказала Катя, – Чем я хуже? Не отступлюсь теперь ни за что! Вот завтра перед сном ты меня, Маша, раздевать придешь, так и...
Верная субретка сокрушенно покачала русой головой:
– Так ведь непривычные вы к этому. Да и дома ушей много. А как Анна Сергеевна прознают?
– Сестрица спит крепко. Тетка и вовсе глухая. А я думочку в зубы возьму.
– А как же...
Девушки переглянулись и поняли без слов. Уезжают, оба гостя уезжают с утра! Неужели так и расстанемся навсегда, Кашенька?
– Будь по-вашему, миленькая! Но как вовсе невмоготу станет, вы слово особое мне шепните. Только придумайте такое необычное, чтоб я сразу поняла.
– Микроскоп! – сразу решила барышня, – Ты только не забудь! И Фифишку запрешь подальше.
Будущие историки темы так и не узнают, что впервые идея стоп-слова появилась на свет в июле 1859 года в одном из тех глубинных уездов, откуда, по словам еще одного классика, хоть три года скачи, никуда не доскачешь.
И Аркадий Николаевич тоже не узнает, никогда не узнает! Женское сердце – глубокий океан.
…Замуж Катя вышла в январе – догадайтесь, за кого. Свадьба у нее была тихой и почти без свидетелей, но на то были свои причины, никак с загадками Христьяновой рощи не связанные.
Кстати, за праздничным столом вспомнили и Человека с Бакенбардами: за упокой. Неожиданно для всех он сыграл в ящик еще летом – от сепсиса. И на могиле его вырос… а как вы догадались?!
Обсудить на Форуме