Сон-трава
Семен Семенычу. Лично. С благодарностью.
… Прутья были все-таки тяжеловаты. Розга даже не свистела, а густо шипела в воздухе, туго впиваясь в голое тело девчонки. Откуда-то из древних глубин памяти всплыло, что надо заставить ее разжать мышцы – "сжатое тело прут глубже режет". Но не стал даже пытаться – напряженная поза Даши, тесное сплетение руки на корявом стволе, струнами звенящие ноги, на которых от напряжения обрисовались все мышцы – это было как звон прута на звонком теле. Сделать паузу, расслабить ее, дать безвольно обвиснуть на покатом ложе ствола – и девчонка больше не сможет собраться с силами, снова стать звонкой светлой струной на древке березы, а розги перестанут быть смычками, играющими на ее теле звонкую песню боли.
Как во сне, перешагнул через ствол, чтобы взмахнуть с другой стороны – и уже на полшаге , краем глаза, заметил – именно в этот момент девушка на стволе расслабилась. Нет, неправильно. Не расслабилась, а как-то неуловимо сыграла телом, то ли набрала воздуха, то ли сыграла мышцами тела, то ли легла поудобнее… Не понял, не успел понять увиденное – вот он уже слева, снова высокий замах длинного прута, вот снова напряженно-звенящее тело, вот снова густой шипящий звук тяжелой розги и сдавленное, тягучее:
– Ммм…
В этой компании Сергей оказался довольно случайно. И обостренным чутьем незнакомца довольно быстро вычислил еще одну, такую же "случайно приблудшую" душу. Душу звали Даша – в разговоры особо не лезла, но по отдельным фразам было понятно, что совсем не дурочка, и пара воздыхателей, пытавшихся с наскока завязать с ней весеннее знакомство, отскочили как мячики от стенки.
Сергею это понравилось – в ее подчеркнутой отстраненности было не высокомерие, а какой-то опыт, ну никак не вязавшийся с возрастом. Решил подбодрить и вроде как оправдать молодых знакомцев:
– Весна, однако… Щепка на щепку лезет! Молодо-зелено, торопыги…
Усмехнулась в ответ:
– Угу. А мы не спеша спустимся с обрыва и не торопясь – все стадо…
Даже не нашелся сразу, что ответить. Тоже мне, старый бык. Зато на шашлыках отыгрался по полной – отогнал от чумазого мангала таких же чумазых неумех, заколдовал над углями, на мисками и шампурами. Процитировал "Москву…" , которая не верит слезам, решив отогнать еще и девчонок:
– Шашлык женских рук не терпит!
Но то ли Света, то ли Регина, то ли еще как ее там, возразила:
– Ты еще не знаешь, какие Дашка приправы делает! Она у нас травница-чародейница!
Даша мимолетно улыбнулась, сжимая кулек с какими-то травами.
– Ну, с коноплей и мы можем. А еще лучше сразу колеса растолочь… – ее глаза сузились, стали из карих зелеными – почувствовал, что пошутил неудачно, скрыл смущение за дымом мангала, но посыпать трав из кулечка позволил. И даже помог, компенсируя неловкость разговора. Только уже потом, когда ароматный дымок тихо кружанул вовсе еще не хмельную голову, запоздало подумал – что же это за приправы, которые не к мясу, а на угли добавляют?
Как на углях, вздрагивая, протянулась на толстом корявом стволе поваленной березы: поежилась, приподняла бедра, потом выдохнула и прижалась плотно-плотно. Руками обхватила ствол впереди и снизу, голову набок, стрельнула глазами из-под ресниц. Смутился, как пацан – неуютно, когда вот так смотрит. Оценивающе… словно не она под прутьями!
Не заметил собственной хрипотцы в голосе:
– Слышь, Дашуня, розги уж слишком секучие… Может, ремень снять?
Нервно слегка куснула губы, напряженно ответила:
– Знаю, что делаю. Делай свое…
Отвернулась. Наконец-то отвернулась, дала возможность глазами от глаз отойти, пробежаться плотным взглядом по всему телу, светлому на светлой березе, тугому в ожидании тугого удара. Взмахнул, стегнул и уже заранее знал, что услышит. И не ошибся: так же нервно, сердито, коротким выдохом в грубую кору прижатого рта:
– Не играй!
Шипящая дуга летящей розги. Тугггой сммммачный хлест. Юные пухлые губы, вжатые в дерево и задавленный сквозь них стон. Беззвучный, как половина всей этой ночи.
– Ммм…
Речка пряталась за корявыми, пересушенными вязами: крутой обрыв упрямо не подпускал к воде. Прошлогодняя листва предательски скользила на спусках, и на половине оврага Даша перестала гордиться своим умением "ходить по лесу". Перестала потому, что с маху шмякнулась два раза подряд – сначала на свою пятую точку, скользнула еще быстрее и потом головой – в пятую точку идущего впереди Сергея. Тот от неожиданности едва не шмякнулся сам, каким-то чудом зацепился за сухую ветку и, чертыхаясь, как котенка за шкирку, поднял Дашку.
– Кроссовки у нее, кроссовки… – бубнил под нос. – Сама же говорила, что в сапогах надо…
Пошевелил своим сорок последним размером, утвердил резиновый рант в корягу – дальше они то ли сошли, то ли съехали уже тандемом. И даже ни разу не шмякнулись, хотя Дашка злорадно предвкушала, с каким хрустом и шумом заскользит вниз ее спутник. Но вот же зараза: так ни разу и не шмякнулся!
Наконец, утвердились на пляжике, который по жизни представлял собой аж три метра в ширину, зато, в отличие от всего глинистого берега, был усыпан толстым слоем песка. Сергей критически осмотрел пляжик, речку, нависший ивняк.
– Ты уверена, что здесь вообще рыба есть?
– Как в магазине! – гордо ответила Дашка. – Забрасывайся!
– А ты куда? – углядел ее движение вверх по склону.
– Уже сон-трава зацветает. Самое время набрать.
– Какая еще сон-трава?
Махнула рукой:
– Долго рассказывать. Лови своих рыбков…
Ну-ну, артистка! Я еще в полночь рыбков не ловил! Стоп, Серега. Ты перепил??? Пять минут как от костра ушли, там еще через огонь девки скачут и самые отчаянные из парней тоже изображают голых, блин, «русалов». Какая на фиг ночь? Вон уже, рассвет в полный рост!
Какой на фиг рассвет! Часы стоят, как вкопанные, но мы сюда шли пять минут!!!
Спиннинг даже не налаживал – какая тут на фиг рыба, еcли в двух шагах стройное тугое тело, едва скрытое под легким сарафаном! Ну, может, это и не сарафан, хрен его знает, как там у них чего называется. Нет, все же, наверное, сарафан, пошел ты к черту, лох, какая разница, если на спуске пара случайных касаний и жарким понятием – под сарафаном у нее ничего! Нет, ну может, стринги там новомодные в три ниточки с микро-заплаточкой, но ничего другого там точно нет. Сам ты лох, нутром чую – стринги для нее как корове седло – глупо и «неможно».
Откуда слово взялось? Что еще такое «неможно»? Сказала бы просто «нельзя»…» Ага, а еще точнее, «в некоторой степени недопустимо…». Сдурел, старый хрен? Не болтай, делом занимайся, обернись, протяни руку, и она будет твоя…
– Покори сначала, тогда буду твоя.
Вслух? Молча? Вот черти меня возьмите со всеми потрохами – она же только что в шаге стояла, а теперь? И треска веток не слышал – а вот они в руках, длинным тяжелым пучком, который одним лишь видом – уже не веник, а розга. Тяжелая, гибкая, тугая розга для гибкого, тугого тела, которое надо покорить. Тело, может, и покорится, а вот душа…
– В душу-то пока не лезь!
Голос в висках, в глубине головы – ч… меня возьми, нет, неможно тут чертей поминать. Да, сказала, да, услышал. И кому какое дело, что даже губы у нее не шевельнулись?
Зато шевельнулись прутья. Уже в его руках. Пока примерял, пока настороженно отвешивал на руке – с ума сошла девчонка – тяжелые-то какие, длинные! С двух ударов в улет уйдешь! Пока поднимал голову – нету… На пляжик даже оглядываться не стал – куда тут на трех шагах денешься! Снова уперся сапогами, снова вверх, в левой руке неловко, но твердо сжимая тяжелый пук прутьев. Туда, левее откоса, где светлым пятнышком заметен сарафан. Какой там светлым, он у нее синий! А чего же там светлое? Господь вседержитель – светлое… это она сама!
Как и компания, в которой случайностей оказалось больше ожидаемого, вечер и ночь были тоже не совсем обычными. Нет, конечно, гитару у искрящегося костра никто не отменял, и барды старались хрипеть под струны как положено, и наливали из фляжек в зеленой тканевой обложке, и покровительственные обнимания у приятного огня, и ответные "ладно уж, потискай" в том же молчаливом режиме. Но вот хриплое "Ка-аа-рр!", заглушившее бардов громом среди ночного неба, внесло какую-то мимолетную сумятицу – ну, не орут вороны по ночам, чать, не совы! В компании мало кто это понял, и снова, мельканием и удивлением, взгляд Сергея на почти незаметный жест Даши. Махнула рукой, словно отгоняя того, кто в ночи каркнул, отгоняя решительно и властно:
– Не ори! Сама знаю, что делаю!
Кто-то подкидывал полешко в костер, кто-то отыскивал в рюкзаке заначку, кто-то уже в обнимку шел подышать свежим воздухом, кто-то уже сопел в палатке – все, как обычно в таких походах и компаниях, все как-то ясно, понятно, и на фоне заказной романтики – как все обыденно! Точно, старый бык, тебе теперь только неторопливо с горки спускаться. Глупо, блин! Обыденная романтика… ересь какая-то!
Как успела подойти и сесть рядом, сам не понял.
– Да не романтика это, игрушки в романтику…
Вслух сказал? Или это она ответила?
– Сейчас через костер прыгать…
– Думаешь, будут?
– Светка уже выходит из палатки. Вон, распушила волосы… красивая…
– Играет в красивую, фифа холеная. Ну, тебе виднее. Регинка вон, тоже.
– Не, Регинка лучше, она как кобылка степная, если кто сумет объездить.
Всплеском обнаженного тела над языками притушенного огня, восторженно-сдавленное "ох".
– Игры. Игрушечки.
– Ох, какие мы умные старые и серьезные! А какие нам игры не игрушечки?
– Покорение избранной…
И первый раз за все время глаза в глаза:
"Ты про это знаешь???"
Почти опустил глаза… ну, не то чтобы знаю… так, слышать приходилось…
– А сможешь?
– А рискнешь не покориться?
– Рискну.
– Пошли!
– Пошли!
Вдогонку, не услышанное ими, но завистливо –удивленное:
-Учись у Сереги.
– А что?
– А то. Пять минут посидели рядышком, ни слова не сказали – и гляди, увел Дашку!
– Или она его?
– Нам с тобой от того легче? Пошли поближе, вон Светка как распрыгалась. Эх, хороша стерва!
Не ошибся. Светлое пятно на фоне темного лозняка – это была она сама. Сарафан синей тенью свернулся рядышком. Не пыталась ни прикрыться, ни смущение изображать. Стояла ровно, наверное, даже гордо, сознанием своей привлекательности и какой-то внутренней, очень ясной и здоровой силы. Успел отметить что никаких «интимных причесок» у Даши не было. Просто девушка, просто Даша. Молодые, вздернутые, но уже объемные груди, красивый изгиб бедер, сильные ноги. Плавное движение руками к откинутым волосам, плавное движение спины в пол-оборота, взгляд через плечо:
– Вот тут, на березе.
«Это правильно. А то трава мокрая, холоднючая, подстелить нечего, замерзнешь.
…Согреюсь».
Шелест тумана у реки, заглушивший слова. Коснулась рукой березового ствола, снова из-под ресниц пробежалась взглядом – уже не по нему, а по длинному пуку прутьев – от кулака до самых злых кончиков. Словно примерила к себе… Наклонилась над березой, и оба вздрогнули от сердитого «Кка-а-ар-рр!» где-то вверху.
Замерла, не шевельнулась. И дождалась: потише, уже просто ворчливо и коротко:
– Карр…
…Как на углях, вздрагивая, протянулась на толстом корявом стволе поваленной березы: поежилась, приподняла бедра, потом выдохнула и прижалась плотно-плотно. Или это уже было? Только что или в той жизни?
Сколько уже? Десять? Тридцать? Дурак, считать же надо, а не ловить глазами, слухом, существом каждое движение девчонки, звенящей всем телом под розгами!
Яркими углями обожгло кулак с зажатыми там прутьями. Нет уж, врешь, не надо нам ведьминых штучек, я эти угольки посильнее зажму, посильней отмахну и…
Ну, покорись же, упрямица!
Кто-то толкнул в плечо.
– Сергей, вставай же! Чего ты сидя-то ночуешь?
Аж застонал, когда попытался встать.
– Что, всю ночь под березой просидел? Ну даешь, старина! Эк тебя разморило давай к костру, позавтракаем.
Протянул руку к кружке с чаем, ухватил и зашипел. Раскрыл ладонь: красные полосы угольных тонких ожогов. Ошарашенный взгляд по сторонам: где она? Где ты, Дашка?
Дааашка-а-а!!!