qwasar
Исцеление, или Как я однажды в клуб сходил
Случилось так, что я разосра. . . поругался со всеми своими нижними. Поэтому двинул на вечеринку один - просто поглядеть, развеяться, может быть, поймать за хвост новое вдохновение.
Новое вдохновение звали Олеся - так на ее бэджике было написано. Не видел здесь раньше этой барменши. Тетка как тетка, белобрысая, чуть тормозная на вид. Прическа, правда, без хвоста. Остается вообразить, что за стойкой она ниже пояса голая и с плугом в заднице, а плуг – с хвостом.
Я примостился с краю бара: здесь дальше от опен-спейса, где катают все экшены, зато с социальной дистанцией без проблем. Весь народ сидит по диванам вокруг опен-спейса, глазеет. Хотя глазеть пока не на что: смелых нет, все ждут, кто первым решится. Обычная картина.
- Здравствуйте, Олеся! Вы верно не в курсе еще, я - по «Ягермайстеру».
- Ой, «Егеря» нет, закончился.
Еще и мой «Ягермайстер» выжрали!
- Виски есть разное, коньяк, водка. Кофе только растворимый – кофе-машина сломалась.
Так, мужской род слова «кофе» герла знает, хотя, говорят, теперь можно и среднего, а вот виски они в школе явно не проходили. Плохая школа, бедная Олеся!
- А какой-нибудь другой ликерчик?
Олеся растерянно оглядела полупустую полку, затем намылилась в подсобку (увы! снизу она не голая и без плуга с хвостом!) и притащила бутылку с узким горлышком.
- Вот, «Мэри Бризард» есть, кофейный!
- «Мари Бризар». Это француженка, ее «Машенькой» часто кличут. Будет вторым моим вдохновением сегодня! Наливайте писят!
В опен-спейсе все только началось. Вышла пара: лысый дядька с огромным баулом и худенькая женщина в кружевном черном бельишке. У дядьки на майке, на животе и спине, написан его ник. Это модно сейчас. Привязывает он свою спутницу за руки к кольцу сверху, достает из баула плетки. . . Боже, сколько у него плеток! Раскладывает их аккуратненько на столике, долго перебирает. Ничего не выбрав, подходит к своей, и они начинают целоваться. Взасос – будто подростки на эскалаторе в метро. Сосутся долго – а всем, значит, глядеть на это! Потом дядька все-таки берет две короткие однохвостки и начинает легонько-легонько охаживать-оглаживать ими партнершу, «флорентийку» крутит, едва касаясь худенького тела, мягкие парные обхваты – все по флагелляционной, едрить ее через колоду, науке.
- Красиво! – роняет Олеся.
- Не, это порнография, а не порка. Налейте-ка еще писят.
Олеся не решается спорить, а я больше не могу смотреть на этот блуд. Садизма, боли, мазохистских игрищ – ноль. Вместо них - публичные любовные утехи, да еще и наигранные, похоже. Чересчур громко она стонет, слишком изящно – словно перед трельяжем – выгибается. А с его стороны это и массажем не назвать. Так, эротическая щекотка. Типа «рельсы-рельсы, шпалы-шпалы». Кусь-кусь, шлеп-шлеп.
Их сменяет лесбийская парочка. Верхняя – в нарочито бесформенных шмотках, на голове кандибобер, нижняя – в красном бельишке. Ставят свою музыку – и это полный пессдец, простите мой французский!
«Слева направо и справа налево, все вы говно, а я королева!» - не уверен, что дословно, однако смысл именно такой. И у певички не голос, а истеричный визг.
Верхняя неторопливо размахивает легким бархатным – это видно даже от барной стойки – флогером. Таким и мухе хребтину не перешибешь. Однако нижняя корчится, словно ее расчленяют. Или она так танцует под любимую песнюшку?
Визг заканчивается, а с ним и «порка». Одно хорошо – это было коротко.
Поворачиваюсь к Олесе. Она уже настроилась на мою волну и наливает очередные писят. «Машенька» слабее «Ягермайстера», но на безрыбье. . .
Следующей выходит пара совсем новеньких – никогда их раньше не видел. На девочке бельишко невразумительного фасона и колера.
- На ней сиреневое или лиловое?
Олеся поживает плечами - она тоже сомневается.
Эта «порка» еще хуже двух предыдущих, хотя, казалось, «говно-королеву» не переплюнуть. Верхний просто не знает, что делать. Бестолково топчется вокруг креста, на котором его пассия распята в серо-буро-малиновом бельишке, и еще бестолковей машет, попадая больше по себе.
- Днище, блеать! – не могу сдержаться. – Олеся, еще писят! «Бельё» от слова «белый»! Почему они все в цветном?!
Олеся хмыкает – похоже, и она не в белом. Эх, жизнь дала трещину!
Новички, слава богу, тоже недолго мучаются, их сменяет следующая пара. Стройная мóлодежь, оба в ошейниках почему-то. Кто из них нижний? Нижним оказывается мальчик. Бельишко. . . Хоба! А бельишка-то и нет! Мальчонка шустро раздевается догола и встает к кресту. Хотя не совсем догола. На нем остаются носки и тапки. Носки и тапки, сука! НОСКИ! И ТАПКИ! Меня пробивает на ржач, не могу остановиться. Благо ребята не слышат из-за музыки.
- На пацане носки и тапки, - все еще давясь от смеха, поясняю Олесе. – Есть один тип, он от носков и тапок сам не свой! Его просто корчит от этой комбинации! Он бы тут умер на месте! Кросс-культурный анафилактический шок!
Олеся понимающе кивает и наливает дежурные писят.
В очередной паре девушка, наконец-то, в правильном, белом, бельишке. И то хлеб! Раз уж голых афродит, чую, не дождаться. Но и у них не порка, а черт-те что. Два-три взмаха флогером – и чувак хвать девицу за сиську! Потом хвать за письку! Та, естессно, орет. Снова буквально пара ударов, куда прилетит – и опять за сиськи-письки. Переорали всех, голубчики.
- Клево! – говорит Олеся. – Страсть!
- Не, Олеся, насчет страсти не знаю, но порка - это другое. Это не то, что у них всех. Это, блеать, искусство, а не сю-сю-сю и петтинг голимый! Наливай!
Я подмигнул, тонко намекая, что в совершенстве владею упомянутым искусством, но она по долгу службы прикинулась валенком, дескать, не догоняет моих поползновений.
И будто мне в наказание за нарушение протокола случилось страшное. Вышла солидная фемдомная пара и для фиксации выбрала кольцо у самого бара. Прямо передо мной. Порола верхняя дама, кстати, неплохо – уж всяко ловчее предыдущих клоунов. Но вот ее жирдяй. . . Он не постеснялся заголить все свои члены и оказался волосюч, что твой гамадрил. Но самая похабень заключалась в том, что он зачем-то выбрил себе подмышки и снизу - расчистил, сука, заросли, местами! Для красоты, надо думать! А когда этот гамадрил стал сипло завывать под плетью и трясти своими бритыми бубендрасами из-под волосатого пуза. . . Тут уже кросс-культурный шок накрыл меня! Я просек, что «полный пессдец» - не просто фигура речи! Вот он, родимый!
Олеся все прочитала на моем перекошенном лице и быстренько выставила три по писят. На всякий случай подвинула поближе торт «наполеон».
- Золотце, у меня наличка закончилась, а карточку забыл!
- В следующий раз занесешь.
Я бы расцеловал белобрысую, но прежде «Машенька»! Заглотил три стопки одну за другой.
И – бац! Нет, не в торт!
Свершилось настоящее чудо! Меня вдруг отпустило! Олеся и продажная французская девка сработали четко!
Словно благодать снизошла, и мне сделалось хорошо и спокойно! Мир вокруг перестал стонать, скрипеть и корежиться, заиграл симфонией радужных красок. Исхитрившись и чмокнув Олесю через широкую барную стойку, я переметнулся на ближайший диван и уже тепло и по-доброму созерцал неистовые пляски гамадрила и все, что было дальше. Даже та пара, где мальчик отжигал в носках и тапках, приятно удивила: они оказались взаимными свитчами, и ближе к концу вечеринки уже девочка робко встала к кресту и доказала, что мазохистки рулят!
Все-таки жизнь прекрасна и удивительна!