Arthur
Сила традиций
Флаг взвился над башнями лицея еще до зари. А с первыми лучами восходящего солнца прозрачный воздух наполнился дрожанием чистых звуков медного горна. И через пару минут по каменным плитам двора раздалось многочисленное щелканье подошв и десятки короткостриженых мальчишек в белых парадных формах стали выстраиваться в ровные шеренги.
— Ровнее, ровнее! Слышишь, пузо-то подтяни! — шипели новоиспеченные старшины начальных десятков.
Малыш, получивший это суровое замечание, изо всех сил тут же втягивал живот. Так, что что плечи поднимались до самых ушей. Юнги выпускного курса смотрели на это все сдержанно. Давно ли их, вот таких же, домашних десятилеток, привезли в лицей на первый курс? Восемь лет пролетело, а кажется, что еще вчера мать украдкой вытирала слезы на пороге каземата и просила писать, как можно чаще. Отец же, первый раз жал на прощание руку, как взрослому. И больше всего на свете хотелось разреветься и сказать, что никуда ты не пойдешь! Не нужна тебе черная форма с серебристой звездочкой на шевроне и фуражку с эмблемой первого звездолета тоже готов вернуть. Но где взять силы, чтобы рассказать всем, что тебе страшно? Под какими пытками десятилетний мальчишка готов признаться, что боится остаться один в большущей казарме, где собраны еще четыре младших курса? За какие драгоценности он согласится вернуться домой и посмотреть в глаза друзьям, которые два последних месяца только и делали, что переспрашивали, как ты выдержал экзамен, что спрашивали строгие педагоги и можно ли посмотреть на учебники, необходимые первокурснику Первого Галактического Лицея? И надвинув фуражку на покрасневшие уши, так, чтобы никто не заметил из-под козырька промокших глаз, они шли за своими наставниками в корпус. Тогда, восемь лет назад, каменные ступеньки еще казались высокими, а лестница невероятно крутой. Положенный по форме чемодан был тяжелым, неудобным и больно бил острым углом по коленке. Ночью жесткие простыни не согревали, хоть как кутайся в колючее шерстяное одеяло. И казалось, что ты малюсенькая, всеми забытая песчинка в громадном и бесконечном космическом океане. И тогда, в первую ночь, приходили они. Юнги. Мальчишки выпускного курса, мечтающие сдать в конце года самый главный экзамен. Они садились на кровати первачков, неумело поправляли сбившиеся подушки, скупо утешали плачущих и тоскующих по дому. И рассказывали интересные истории. Про педагогов, про местные порядки, про уроки и водолаза по кличке Конго, который живет в будке возле КПП, и многое другое. От их присутствия, уверенного шепота и белозубых улыбок в темноте казармы, становилось теплее и одеяло уже почти не кусалось. А когда сон одолевал настолько, что просто нестерпимо хотелось закрыть глаза, они уходили со словами:
— Все, спите. И запомните: юнги не плачут!
Эта фраза звучала особенно сильно. Потому что каждый выпускник, если благополучно сдавал на восьмом курсе свой экзамен, должен был пройти одно очень важное испытание. А точнее обряд. Желающие могли и отказаться, вот только не было таких желающих еще ни разу. Каждый юнга мечтал стать самым настоящим космо-волком. А какой же ты волк, если у тебя нет мужества, удачи и печати попутного ветра? Кто рискнет взять на борт юнгу, который о себе думает больше, чем о команде и пассажирах? Говорят, что есть такие и что обычай ставить на мальчишках лицея печать попутного ветра — варварство и сплошное суеверие, поощряемое адмиралтейством. Но кто говорит? Учительницы обыкновенных школ? Мамы девочек, которых никогда не примут в космический лицей? Или это говорят те, кто не выдержали вступительный экзамен? Так или иначе, а каждый выпускник скорее согласится драить все восемь лет клозеты и чистить на кухне котлы, чем признается, что не готов получить печать.
Все это хорошо знал и понимал маленький Данька. Ну и пусть ему всего семь лет. Что же тут такого, что он много знает и понимает? Зато его дед привратник, и, если очень сильно повезет, через три года Данька тоже сдаст экзамен и поступит в лицей. А пока, ему разрешено бывать почти везде и разговаривать с теми, кто не очень сильно занят делами. Присутствовать при совершении обряда дед ему запретил строго-настрого. Да и устав требовал того, чтобы все лишние были удалены. Но как удержаться, если ты о жизни лицея знаешь практически все кроме самого главного? Поэтому сегодня Данька встал очень рано, быстро оделся и тихо выскользнул из дома.
Теперь он ерзал на свежем утреннем ветерке, полируя своими штанишками чугунный ствол одной из крепостных пушек. Тень высоких стен надежно укрывала его от любопытных глаз. Да и не смотрел никто по сторонам, ведь сейчас, на плацу, под барабанную дробь, полным ходом шла подготовка к посвящению в юнги. Ни один голос не дрогнул во время переклички, никто не отвел глаз от центра плаца, где стояла высокая короткая скамейка, больше похожая на стул, только без спинки.
О том, как проходит посвящение знали все. Хотя об этом и не принято было говорить открыто. Но все же каждый лицеист твердо был уверен, что и он, после сдачи экзамена, выйдет ранним утром на плац и в тишине зарождающегося утра крикнет короткое «Я!» когда назовут его имя. А потом…
— Ты что тут делаешь? Я же запретил!
Сильные дедовские пальцы больно сжали ухо и сдернули Даньку с пушки. В серых мальчишеских глазенках тут же набухли слезы. Они вот-вот собирались прочертить на смуглых загорелых щеках две влажные полоски. Дед не отпустил ухо, а даже чуть повернул руку и потянул ее к верху.
— Я тебя спрашиваю! Как ты посмел подсматривать?
Данька громко всхлипнул.
— Ай, дедушка, больно!
И вцепился пальцами в крепкую дедушкину руку. Дед разжал пальцы.
— А ну тихо! Услышат еще! Марш домой.
Отпущенное ухо тут же стало горячим и запульсировало тугой болью. Но Данька не думал об этом. Он со всех ног бросился к дому. Ветер мгновенно высушил подступившие слезы, пузырем раздул рубашку и холодными пальцами прошелся по спине. «Эх, вот попадет же» — со страхом подумал Данька.
Дед не спеша вошел в дом. Плотно затворил за собой тяжелую дверь и опустился на табурет.
— Ну, и куда ты спрятался?
— Я не спрятался, я тут сижу.
— Выходи!
Данька мужественно подавил вздох и вышел к деду.
— Я запрещал?
— Запрещал.
— Ты почему ослушался?
— Я тоже так хочу! Я тоже потом стану юнгой!
— Юнги беспрекословно подчиняются приказу старшего! Забыл?
Данька опустил голову. Слезы всё-таки скользнули из глаз и предательски повисли на остром худом подбородке. Дед хлопнул жилистой рукой по колену.
— Неси ремень.
Позже, стоя в углу и прикусив губу Данька, пытался вспомнить, сильно ли он кричал и сколько раз ему попало. Потом мысли вернулись к лицеистам и обряду, который так и не удалось посмотреть.
— Остыл? — строго спросил дед.
Данька молча кивнул.
— Иди завтракать!
Ели они в тишине. Данька смотрел в свою тарелку и механически пережевывал кашу, не чувствуя вкуса. Дождался пока дед допьет чай и встал, чтобы убрать посуду. Дед закурил. Это был хороший знак. Обычно, после трубки, дед всегда имел благодушное настроение и не прочь был что-нибудь рассказать, если его хорошенечко попросить. Но в этот раз просить не пришлось, дед решил продолжить «воспитательный момент». Так он называл те случаи, когда учил внука жизни.
— Так. Встал прямо, руки по швам. Выше подбородок! Какой к чертям из тебя юнга? Такой мочалкой палубу драить не каждый возьмется.
Говорил он вовсе не зло, даже с улыбкой. От его голоса что-то теплело у Данька в животе и немного щекотало в носу.
— За что получил понял?
— Так точно! — постарался бодро выкрикнуть внук, но вышло плохо. Голосок дрогнул и сорвался.
— Ничего, бывает. Садись.
Дед подумал и набил трубку второй раз.
— Ты, на меня не сердись. И не вздумай обижаться! Я тебе за дело всыпал. На такое нельзя смотреть просто так, зрителем. Это тебе не цирк какой-нибудь. Тут все намного серьезнее. Наши юнги — гордые мальчики. Для них честь дороже жизни. Если потребуется, они заново пойдут на то, что сделали сегодня. Это их долг. И долг каждого юнги на корабле. И повелось это с таких древних веков, что…
Дед закашлялся и махнул рукой. Данька тут же метнулся на кухню, сноровисто заварил мяту, мелиссу, лимон и шиповник. Вернулся к деду с большой дымящейся кружкой. Тот понюхал, немного поморщился. Но Данька настойчиво подвинул кружку к деду.
— Тебе врач прописал! И ты говори, говори, я слушаю.
— Слушает он! Сорванец эдакий. Я так и знал, что удерет с утра. Проснулся, глядь, точно! Нет его.
Данька заерзал на стуле. Место, получившее дедовского ремня, знатно горело и подпекало. Дед уловил движение внука.
— Вот ты сейчас за что получил? За дурость свою! За непослушание. А они там, на плацу, чтобы в трудный час быть готовыми спасти всех! Чуешь разницу?
— Да.
— Балда!
— Дед, а ты же служил тогда на "Отважном", да?
— Нет, меня тогда и в помине не было. Дед мой служил.
— И в рейсе том был, да?
— Был.
— Деда, ну расскажи!
— Да что тебе рассказывать? Во всех учебниках сто раз рассказано, в фильмах показано и кругом доказано.
— Ага. А тебе-то твой дед рассказал.
Дед молчал, пуская к потолку пушистые горькие кольца. Внук умоляюще сложил руки и скорчил такую умильно-просящую рожицу, что дед рассмеялся.
***
Капитан "Отважного" третьи сутки проверял расчеты. Цифры не совпадали. Крейсер висел в субпространстве словно чертова невидимая рука удерживала его за несуществующий якорь. Солнечные ветра гуляли по всей галактике, но только не там, где "Отважный" отчаянно пытался вырваться из губительных объятий космического штиля.
Уже не пугало, что придется выплатить неустойку компаниям, чей груз не будет доставлен вовремя. Не волновала перспектива написания отчета по прибытии. Лишь бы было оно, это прибытие. Уже сегодня нужно отдать распоряжение о сокращении провианта для старшего офицерского состава. Воду начали экономить со вчерашнего дня. Контроль расхода энергии запустили через шесть часов после того, как поняли, что крейсер неуправляем. Оранжерею отключили от питания. Оставили лишь один отсек, тот, где спали машши — капризные, полуразумные грибы. Выглядели они как земные калы, только были нежно-розового и небесно-голубого цвета. Грибам нужны были особые условия: температурный режим, свет, влага. Машши размножались очень быстро, требовали сложного ухода и ресурсы. Ресурсы, которые сейчас, в бескрайних просторах темного космоса, были дороже всего на свете. От них зависела жизнь всего экипажа. А от машши зависела жизнь целой цивилизации. Планета Тоситта медленно умирала от вулканического газа. А машши легко впитывают любой яд, перерабатывают его в своих сложных недрах, и становятся от этого только красивее. Если грибы не доставить на Тоситту в ближайшее время, то потом уже будет слишком поздно! Поэтому отсек с важными грибами получал электричество и влагу в прежнем объеме, чего нельзя сказать о людях.
Немногочисленные пассажиры отнеслись с пониманием к этим мерам. Но через сутки начали засыпать вопросами, хотя им и объяснили сразу, что крейсер попал в зону космического штиля.
«Что делать, каким богам молиться?» — мелькнула крамольная мысль, но капитан тут же прогнал ее. В наш-то современный век, какие боги? Техники доложили о проверке всего, что только возможно было проверить. Корабль в полной исправности. «Чертовщина какая-то!» — снова подумал капитан.
Индикатор шлюза пискнул и замигал тусклым желтым цветом.
— Войдите! — капитан растер себе затылок и попытался взбодриться.
В каюту вошел невысокий худой человек с бледным лицом и неестественно красными губами, отчего его улыбка выглядела очень кровожадной.
— Коптев. Особый разведывательный отдел политических форм жизни иных галактик!
Капитан махнул рукой, взглядом указал на кресло. Коптев остался стоять.
— Штиль? И вы не знаете, как привлечь солнечный ветер?
— Коптев, штиль — это природное явление. Оно не поддается манипуляциям, контролю, никаким другим воздействиям.
— А если и вдруг?
Капитан хрустнул суставами сжатых пальцев.
— Что вы предлагаете?
— Подлинно ли, что устав, большая часть терминологии, да и весь дух у нас заимствованы от моряков?
Капитан продолжал молча и в упор разглядывать складку на переносице Коптева. Тот выждал паузу, откашлялся, но никакой реакции от собеседника не получил. Его и без того худые щеки еще больше впали, а лицо вытянулось. Он продолжил неприятным, скрипучим голосом:
— Есть один очень любопытный факт в истории флота. Древние люди не могли объяснить сей феномен, это уже позже был проведены исследования и британские ученные объяснили, как это работает… Вам интересно?
Капитан моргнул. Или Коптеву показалось. Но он продолжил, нудно, как заученный урок.
— Человеческое желание — мощная энергия. Чем сильнее желание, тем больше биополе выделяет энергии. Если желание подстегнуть некими факторами, то, порой, высвобождается просто колоссальное количество энергии, способной воздействовать на силы природы, физические явления и даже космос. Вы понимаете меня?
— Нет. Выражайтесь конкретнее. Какой силы должно быть мое желание выйти из зоны штиля и о каких факторах идет речь?
Линия тонких губ Коптева сломалась, и он коротко, визгливо рассмеялся.
— Вашего желания мало. И на корабле нет таких факторов, способных заставить вас алкать спасения.
«Если он еще раз раскроет свою пасть, то покажет мне раздвоенный язык. Или я нервничаю», — подумал капитан. Но вслух произнес:
— Что конкретно вы предлагаете?
— Выпороть юнгу. Понимаю, что это звучит немного дико, но вы же помните этот древний флотский обычай? Юнгу секли до тех пор, пока не поднимался ветер. Чем больнее проходила экзекуция, тем сильнее становилось желание юнги, чтобы порка прекратилась. Обычно ветер не заставлял себя ждать.
— Обычно?
— Капитан, мы не можем себе позволить прохлаждаться тут третьи сутки. Если вы не хотите пачкать руки, это могу сделать я.
— Благодарю за информацию, вы свободны.
Коптев дернулся, как от электрического разряда. По его лицу пробежала дрожь, глаза сощурились, казалось, что он сейчас чихнет.
— Вы несете полную ответственность за судно, экипаж, пассажиров и груз. И в адмиралтействе ответите за каждый предпринятый шаг!
— Спасибо, что напомнили.
Капитан подвинул к себе планшет и снова погрузился в расчеты. Коптев постоял еще полминуты, потом развернулся на каблуках и направился к выходу.
Створки шлюза сомкнулись за ним с каким-то особенным, ехидным чавканьем.
***
Все затихло кругом и погрузилось в глубокий волшебный сон. Маленькая Аврора сомкнула веки, кротко сложила на груди руки, и покорная проклятью злой ведьмы, уснула. Застыли звуки, свет медленно угасал и вскоре ложе принцессы накрыла тьма.
Раздались первые аплодисменты, послышался шум отодвигаемых кресел. Публика встала на ноги и приветствовала балерину шквалом оваций.
Екатерина Арлецкая выждала несколько минут и медленно, глубоко вздохнула. Так, что движение ее груди можно было увидеть даже в самом дальнем углу кают-комапнии, временно оборудованной для выступления.
— Браво! Браво! — восторженно ревела публика.
Арлецкая, в образе маленькой Авроры, пленительно улыбнулась капитану, грациозно поднялась со своего ложа и вдруг, чуть коснувшись тонкими пальцами виска, покачнулась. Публика ахнула. Но девушка взяла себя в руки, быстрым движение смахнула со лба пот и присела в глубоком реверансе, благодаря своих зрителей за внимание. На импровизированную сцену упало несколько бумажных белых роз. Балерина трепетно подняла каждую, словно они были сделаны из тончайшего, хрупкого стекла, послала кому-то в дальний угол воздушный поцелуй, помахала рукой, и выбежала из кают-компании. Вечер был окончен.
Толпа, все еще находящаяся под впечатлением от выступления, разделилась. Кто-то отправился в бар, экипаж вернулся к работе, свободные от каких-либо занятий пассажиры, окружили Арлецкую на палубе и брали автографы. Девушка отвечала всем вежливой улыбкой и быстрым, уверенным почерком писала стандартные фразы. Возле нее, на вытяжку, с высоким стаканом воды в руках, стоял юнга «Отважного» — Денис Росин.
— Желаете автограф, капитан? — Арлецкая скромно потупила глазки и покраснела.
— Почту за честь. Хотя шел в рубку. Блокнота с собой нет.
— У меня в каюте есть, — девушка наливалась розовым, как грибы-машши когда очищали атмосферу планеты.
— Юнга! Проводите нашу прекрасную гостью до каюты. Я жду вас в рубке через десять минут!
Арлецкая сверкнула глазами и не оглядываясь пошла к себе.
Ровно через десять минут Росин положил перед капитаном автограф. Но тот даже не взглянул на подписанный листок.
Вслед за юнгой в рубке появились двое. Коптев и боцман — Димыч.
— Как удачно! И все в сборе! — весело проворковал Коптев.
Капитан нахмурился:
— Я приглашал только юнгу!
— А боцмана пригласил я. Взял на себя смелость, так сказать. Нужно же спасать ситуацию, не так ли?
— Я благодарен вам за заботу, но у нас все под контролем!
— Капитан, к чему эта бравада? Штиль может продержаться очень долгое время. А жизнь не стоит на месте. У нас нет такого запаса энергии и других жизненно необходимых ресурсов. И не это главное. Нас ждут в точке назначения и опаздывать нельзя, сами понимаете. На кону миллиарды жизней!
— Вы никак в курсе, что может сдвинуть нас с места? — усмехнулся Димыч.
Коптев повернулся к боцману и изобразил вежливую улыбку.
— Даже вы в курсе. И только врожденная … эээ … ммм … забывчивость не позволяет вам воспользоваться информацией.
В рубке повисла тишина. Коптев продолжил:
— Юнга, вот вы, верите в бога?
Белесые брови юнги приподнялись, парень открыто улыбнулся.
— Нет.
— А вы, многоуважаемый боцман?
— Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого. Дальше не помню.
— Похвально. Я собрал вас тут, чтобы объявить, что существует способ управления штилем. Древний, хорошо известный еще самым первым морякам, опробованный веками. Некий, так скажем, обряд.
Капитан прочистил горло, но Коптев заторопился:
— Нет. Не нужно меня перебивать! Пусть юнга сам решит, согласен он или нет. А боцман будет свидетелем. Заодно подтвердит, что я не выдумал эту историю. Впрочем, вы и сами можете проверить, ведь вам доступен исторический материал из библиотеки.
Боцман тихо присвистнул.
— Юнга может вызвать солнечный ветер? И Росин молчал?
— Первый раз слышу, честное слово! — пожал плечами Денис.
Коптев довольно улыбнулся.
— Капитан, вы сами им расскажете или лучше я?
— Это же чушь, Коптев! Дикие традиции, пережиток прошлого, как вы, современный, цивилизованный человек можете в это верить?
— Однако! Боцман исповедует некий подвид христианства. Юнга, скорее всего тоже во что-то верит, просто пока не осознал или стесняется признаться. Да и вы, капитан, наверняка верите во что-нибудь. Но, понимаю, понимаю, это все личное, интимное, не напоказ.
Димыч сложил руки на груди.
— А можно покороче, без длинных, мудреных высказывания? Что за обряд?
— Боцман, вы же знаете столько баек и историй! Это вы у нас хранитель старых обычаев со времен до космического морского флота. Вот и скажите нам, что же делали древние моряки, если судно попадало в штиль?
Боцман раздраженно свел брови, погладил подбородок. Коптев сверил его взглядом.
— Ну же, боцман! Я даже готов подсказать. С юнгой что делали?
— Приносили в жертву? — хохотнул Росин.
— Напрасно вы так смеетесь, юноша. Кстати, почти угадали.
Боцман прозрел. Его глаза расширились, он с размаху упал в ближайшее кресло и громко расхохотался.
— Да вы шутник, Коптев, не ожидал!
Димыч смеялся, готовясь вытереть уже подступившие слезы, но наткнулся на строгий взгляд капитана. Смех тут же оборвался. Юнга проследил за взглядом боцмана. Капитан был серьезен, хмур и кажется зол.
— Он не шутит, — осторожно предположил Росин.
— Исключено! — отрезал боцман. — Это средневековые суеверия. Да нам в адмиралтействе голову за подобную дедовщину оторвут.
Коптев жестом фокусника выдернул из-под полы папку и положил на стол, перед капитаном.
— Не оторвут. И желающие могут ознакомиться. Тут древние исторические документы. Всевозможные выкладки ученых. Ну, и индульгенция тому, кто будет проводить обряд. Если юнга, конечно, согласится.
Коптев смотрел на Дениса, как кот на миску сметаны. А тот хлопал глазами и ничего не понимал.
— На что я должен согласиться?
— Спасти всех, разумеется. Вы, юнга, в курсе, что мы везем важные растения на погибающую планету? Любое промедление грозит гибелью целой цивилизации.
— Не смейте шантажировать ребенка! — рявкнул боцман.
— Он не ребенок, — парировал Коптев. — А многоуважаемый боцман обязан вовремя сдать экзамен на подтверждение квалификации. Иначе, прощай полеты.
— Прекратите! — поморщился капитан.
— А разве у вас, юнга, нет веской причины, чтобы вовремя оказаться дома, ммм? — Коптев улыбнулся так широко и радушно, словно Росин был ему родным сыном.
Денис покраснел.
— Откуда вы знаете?!
Коптев подмигнул юнге, как старому товарищу.
— Ну-ну, молодой человек. Работа моя такая, все знать. Жизнь штука сложная, куда-то не успел и судьба не даст второго шанса! Разглядывать вечерами листок с …
— Я согласен! Что нужно делать?
— Прекратите этот цирк! Никто никого пороть не будет! — рыкнул капитан.
— Пороть? Это… как?
Юнга побледнел и растерянно посмотрел сначала на капитана, потом на боцмана. Тот встал с кресла.
— Был такой обычай. Много веков назад. Если судно попадало в штиль, то юнгу драли плетью, до первого свежего ветра. Но это все сказки, Росин. Забудь!
Денис закусил губу. Гордо поднял подбородок. Едва наметившийся кадык дернулся и застыл.
— Это сработает?
Боцман развел руками.
— Это только легенды, юнга!
— Легенды, основанные на громадном опыте! — вмешался Коптев.
— В чем ваш интерес, скажите прямо? — тихо спросил капитан.
— Мне тоже нужно в условленный срок оказаться в нужном месте с очень важной информацией!
— Так давайте капитан оформит вас на полчаса юнгой, а я сделаю все остальное? — грозно предложил Димыч.
Коптев поморщился.
— Я согласен! — повторил Денис.
— Нет, — спокойно ответил капитан.
— Не имеете права! — медовым голосом ответил Коптев. — По закону вы не можете препятствовать ни одному члену своей команды или пассажиру исповедовать какую-либо религию и справлять духовные требы. А юнга, надо полагать, верует, что обряд ему поможет.
— Чушь!
— Я буду вынужден зафиксировать важнейшее нарушение, капитан. Зачем вам это? Есть проблема, есть обряд, решающий эту проблему, есть юнга, согласный на все, лишь бы встретиться с…
— Не надо! — жалобно попросил Денис. — Я и так все сделаю.
— Молодость, молодость! — мечтательно улыбнулся Коптев. — Даже не сомневайтесь, юнга, все у вас получится, и кто знает, может это предстоящее свидание станет самым важным в вашей жизни.
Лицо Росина покрылось яркими пятнами.
— Ты что, Арлецкую на свидание пригласил? — ахнул боцман.
— Не ваше дело! — процедил Денис.
— Да я тебе….
— Стоп! — хлопнул в ладоши Коптев. — Мотив юноши, и в самом деле, касается только его. Росин, вы подтверждаете, что хотите провести обряд?
— Да!
— Капитан?
— Видит бог, я против!
— Против закона?
— Нет, если Росин настаивает. Но предупреждаю: затея эта ничего не стоит!
— Я настаиваю, — юнга опустил глаза.
— Вот и договорились, молодой человек. Дело за малым — изготовить по древним чертежам орудие.
Коптев подошел к столу, открыл папку и пролистнул несколько страниц.
— Ага, нашел. Это называлось кошка-девятихвостка.
На листок упала тень Димыча.
— А ответственность за жизнь и здоровье юнги кто несет? Этой штукой взрослого человека убить можно не то что ребен…. юнгу!
— Хотите сказать, что знаете, как это изготовить?
— Чего тут знать, — буркнул боцман.
Он подошел к столу, выдвинул ящик и достал моток провода. Из кармана вынул нож и нарезал несколько длинных отрезков. Росин наблюдал за его работой с трудом подавляя страх.
— Денис, ты не обязан! — голос капитана был напряжен.
— Мне надо! — почти не разжимая губ ответил юнга.
— Это может не сработать, ты понимаешь?!
— Понимаю, но мне очень-очень надо!
— Готово! — как-то зло и весело одновременно сказал боцман и бросил на стол плеть. Девять отрезков провода рассыпались, как щупальца спрута, тугое тело которого было сплетено и обмотано кабелем. Он с сожалением посмотрел на юнгу. — Ну не стоит оно того, парень, поверь! У тебя сто таких будет!
— Что вы понимаете! — голос Дениса дрогнул.
— Вот тут еще подписать нужно! — Коптев сунул юнге листок, но у того дрожали руки.
— Да чтоб тебя звездные псы задрали! — выругался Димыч. — Чего вам так дался этот пацан?
— Эксперимент, — просто ответил Коптев.
— Вот и подождите на палубе! Капитан, да он шкуру с него спустит.
— Я должен лично проконтролировать!
— Это кто так решил? В древние времена особистов на корабле не было. А если и заводился — за борт!
— Хватит! —капитан ударил по столу ладонью. — Боцман, вы готовы оказать юнге услугу?
— Да.
— Росин, вы уверены, что хотите этого?
— Да.
— Коптев, я прошу вас выйти. Это теперь только наше дело. Мы сами его уладим и ответим, если потребуется.
— Но я должен присутствовать и по возможности участвовать, чтобы лично во всем убедиться и …, — он осекся.
— Не было вас в той легенде, Коптев и никогда не будет. Ну не берут таких в легенды. На палубу! — отчеканил Димыч и надвинулся на Коптева так, что тот попятился.
Индикатор пискнул, створки шлюза распахнулись, выпроваживая недовольного Коптева.
— Я предлагаю покончить с этим, как можно быстрее, — хмуро сказал капитан.
Юнга вздрогнул. Димыч задумчиво посмотрел на серую плеть в своих руках, потом тихо, неразборчиво выругался и вдруг порывисто обнял Дениса.
— Твое дело, брат, зачем ты это делаешь. Но раз взялся — терпи. И спасибо от всех нас.
Денис смотрел на Димыча пустыми глазами и кажется даже не слышал. Тот взял парня за плечо и чуть подтолкнул к столу.
— Нагнись. Потом руки сюда. Понял?
— Да, — хрипло ответил юнга.
— Хорошо. Мы отвернемся, а ты, когда будешь готов, скажешь.
И боцман с капитаном повернулись к юнге спиной. Тот завозился, послышалось шуршание одежды, щелкнула пряжка ремня.
— Боцман, вы уверены, что мы должны участвовать в этом безумии?
— Мы должны попробовать. Ради Тоситты, ради пассажиров.
— Пороть юнгу?
— Капитан, вы видели его глаза, когда Коптев помянул встречу? Ему это сейчас нужно больше нас всех.
— Я готов, — тихо позвал их юнга.
Они повернулись синхронно.
— Боцман, дюжину, не больше!
— Традиционно, капитан.
Плеть свистнула и Денис закричал. Из глаз тут же брызнули слезы. Руки сорвались с края стола, и парень рефлекторно отжался от покрытия.
Боцман замер. Капитан с жалостью посмотрел на юнгу. Тот всхлипнул, что-то пробормотал и тут же лег обратно.
— Продолжаем? — спросил капитан.
— Да! — ответил юнга.
Рубка наполнилась свистом и сдавленными криками. Денис прикусил руку и стонал, давясь плачем. Тело покрывалась багровыми полосами и испариной. Капитан дышал тяжело, но не сводил глаз с наказываемого, проклиная себя глубоко в душа за то, что согласился.
— Двенадцать! — выдохнул боцман.
Денис не пошевелился. Капитан бросился к нему, но Димыч схватил его за руку, коротко качнул головой и потянул к выходу из рубки. И в это время эфир взорвался сообщениями о приближающемся солнечном ветре, проверке всех систем корабля и запуске двигателей.
— Невероятно! Боцман, этого просто не может быть! Как?
Димыч отбросил плеть и брезгливо вытер руки об штанины.
— Чтоб Коптев подавился своим экспериментом и долбанными документами!
До конца полета Коптев отсиживался в своей каюте. Не вышел, даже когда жителям Тосситы передавали грибы машши. И только когда «Отважный» вышел на орбиту Земли потребовал от капитана отчета.
— Не имею права, — спокойно ответил тот. — Верование любого члена команды — только его дело, я не стану распространяться ни о чем.
— Вы же понимаете, чего вам это будет стоить? — прошипел Коптев.
Но капитан отвернулся, давай понять, что ему плевать.
Арлецкую встречали на космодроме с цветами и музыкой. Бушующая толпа фанатов скандировала ее имя и умоляла о селфе. Та легко сбежала по трапу, помахала всем рукой, послала кучу воздушных поцелуев и быстро запрыгнула в предоставленный каким-то важным балетным меценатом автомобиль.
Пассажиры покидали «Отважный» весело переговариваясь и благодаря капитана за полет.
Юнга стоял у иллюминатора и что-то чертил пальцем по стеклу.
— Брось хандрить! — на его плечо опустилась тяжелая рука боцмана.
— Я и не хандрю, — спокойно ответил Денис. — Рад, что мы успели.
— Телефон-то дала?
Денис недоуменно посмотрел на Димыча. Тот смутился.
— Извини. Коптев тогда брякнул, что ты листок какой-то рассматриваешь я и подумал, что автограф или фото. Прости, брат, действительно, не мое дело.
Юнга потянулся рукой за пазуху, вынул небольшую фотографию и протянул боцману. На фотоснимке была большая немецкая овчарка в серебристом ошейнике. Рыжая, с родинкой и черной маской на морде. Большие карие глаза смотрели прямо, в самое сердце.
— Это Дон. Служебная собака. Ее хозяин погиб с разведчиками, на Тоситте. Ну, когда там только началось все.
Боцман кивнул, продолжая разглядывать умные собачьи глаза.
— А я волонтером в приюте. И приручил его. А мне не отдают, говорят, что с моей профессией нельзя. Что вдруг я не вернусь вовремя из полета. И вообще, что рейсы бывают затяжными. А потом испытательный срок назначили. Я к нему регулярно приезжаю и отмечаюсь.
— Денис, так ты из-за собаки?!
— Я из-за Дона. Ну и из-за Тоситты, естественно. Да и вообще, многие же куда-то спешили, опаздывали. У Арлецкой, вон, выступление сегодня вечером, в Большом.
— Собаку можно брать на борт, ты в курсе?
— Да, но только старшему офицерскому составу и с личного разрешения капитана.
— Можно и юнге, в исключительных случаях. Считай, что ты получил это разрешение, я с капитаном лично поговорю!
***
Данька вздохнул.
— А в учебнике ничего про собаку не написано. Только про грибы.
— Грибы, Данька, в голове у некоторых, кто ею думать не хочет.
— А тебе дед Димыч рассказывал, они потом с Денисом долго летали?
— Нет. Дед тогда на землю сошел. А Денис летал. Пока звездолет не разбился на Багровом Ящере.
— И Дон там же погиб?
— И Дон.
У Даньки защемило сердце. Его родители, эпидемиологи, погибли в одном из таких вот полетов. Даньке тогда было два года. И сейчас вздыхал и морщил нос.
— Дед, а сейчас юнгам можно брать с собой собаку?
— Только если капитан разрешит.
Данька вышел на улицу и понес завтрак для Конго. Пес завилял хвостом, уселся на землю и громко задышал, раскрыв большую черную пасть.
— Ешь, Конго! Вот вырастем и вместе полетим на звездолете. Правда будет здорово?
Конго ничего не ответил, навострил уши и понюхал утренний, начинающийся прогреваться от солнечных лучей воздух. Длинная нота горна взмыла в небо, повисла, рассыпалась несложной трелью и повторила свой мотив три раза.
— В столовую трубят! — пояснил собаке Данька.
Но Конго его не слушал, уплетал завтрак, как самый настоящий голодный пес. Звуки горна смолкли и теперь, на ветру, раздавалось лишь щелканье флага, развевающегося над башнями лицея.
Обсудить на Форуме