|
Не знаю, куда отослать - поэтому выкладываю здесь. Если здесь для текста не место - просто удалите его.
Кобылка
Началось все довольно глупо. Бродила по городскому рынку и совсем случайно прошла мимо рядов, где приезжие казахи вовсю торговали бараниной. Один высокий, в красивой узорчатой шапке, старик что-то сердито крикнул молоденькой казашке и даже махнул у нее перед лицом плеткой. Ой, какая это была плетка! Гибкая, узкая, с ременной петлей на ручке и "султанчиком" кожаных ремешочков между хлыстом и лоснящейся от времени или частого употребления рукояткой. Старик небрежно кинул плетку на мешки позади прилавка, и меня словно магнитом притянуло к ней. Мой третий проход позади мешков наконец привлек внимание молодой казашки. И на мое сбивчивое, покрасневшее, невнятное предложение "продать плетку" она заливисто рассмеялась и с довольно лихо предложила: "Купи ее своей спиной!".
Ну что еще нужно услышать такой дурехе, как я?
Смех смехом, но через две недели...
Наполовину они говорили по-русски, наполовину по-своему, по-казахски. Точнее, по-русски более-менее понятно говорила только молодая казашка, которая и привела меня сюда. Как уж она там объясняла, я не знаю - но они поняли даже несколько круче, чем следовало. Короче говоря, в этой прогорклой от бараньего жира и угольного дымка комнатушке старая и черная, как головешка, казашка завязала мне на голове темный платок (убрус по-ихнему), налила кумыса и потом деловито приказала раздеваться.
Молодая могла и не переводить - старая просто дернула за подол платья. В итоге я осталась совершенно голая, но в платке. Старая казашка одобрительно закивала, когда увидела, что лобок у меня чисто выбрит.
Молодая переспросила, не мусульманка ли я, я ответила, что так захотел мой хозяин. Старая шлепнула меня по заду и опять что-то спросила, а молодая со смехом перевела - почему хозяин не поставил клеймо на своей кобылке. Я ответила, что если захочет, то поставит, и что я уже носила на заднице его печати - от пряжки солдатского ремня...
Первый раз за весь день, в глазах молодой мелькнуло что-то вроде уважения. Она даже спросила:
- Ты сильно кричала?
Я, конечно, ответила, что не кричала вообще. Она пожала плечами, может, и, не поверив, потом перевела наш разговор пожилой и снова перевела мне ее слова:
- Сегодня тебе придется громко кричать.
Меня очень завел этот разговор - я ведь стояла с ними голая, меня ощупывали и рассматривали, говорили о предстоящей порке и - этого было более чем достаточно для очень сильного возбуждения. Старая не могла этого не заметить, взяла мои же трусики и сильно вытерла мне между ног.
Молодая, смеясь, сказала:
- Апа говорит, что у молодой русской кобылки слишком горячая "ахтын" (переводить не надо?)
Короче говоря, "апа" (то есть пожилая женщина) повела меня во вторую комнату и оттуда, через низенькую дверку - куда-то вроде пристройки. Пол там был даже не деревянный, как в доме, а земляной. Плотная, твердо утоптанная глина. Молодая бросила на этот "пол" половичок из мешковины:
- Тебя будут бить здесь. Ложись на него.
Легла. Смотрю - молодая разматывает веревку. Я сказала, что буду без связывания, они о чем-то переговорили с "апой" и молодая сказала:
- Хорошо, тебя будут бить со свободными ногами, но руки все равно свяжем.
Сошлись, как говорится, на этом "консенсусе". Молодая крепко стянула мне руки возле кистей, апа пошла в дом звать старика. Пока она ходила (из уважения к мужчине она сама пошла его звать, а не крикнула), молодая присела на корточки возле меня и спросила:
- Ты боишься?
- Не очень.
- Это хорошо. Ты не бойся, ты сильно терпи. Громко кричи, это не стыдно.
- Я не люблю кричать.
- Все равно кричи - тебя будут бить сильно! Потом спросила:
- А зачем тебе, чтобы тебя били плеткой?
- Надо.
Она вроде бы даже обиделась такому короткому ответу, но потом я сказала:
- Потом расскажу, ладно?
- Ладно.
Тут наконец пришел и старик. Картинка получалась еще та - он в толстом стеганом халате, какая-то мохнатая шапка на голове... Ну вылитый басмач из кино. На мешковине лежит со связанными руками голая девка в платке. В руках у басмача - та самая плетка, с которой все и началось...
Он что-то сказал, молодая не вставая с корточек убрала у меня с плеч волосы, а старая тоже присела на корточки и зажала мне ноги. Молодая сказала, что дед хочет снова услышать, сколько ему бить меня. Я повторила, что хочу двадцать ударов плеткой. Он кивнул, молодая велела мне:
- Спрячь лицо.
И... И я получила первую плетку. Ощущения поразительные - это совсем не розга и не ремень. Сначала, в какой-то первый миг, словно на спину легла холодная тонкая полоска. Буквально ледяная. И тут же - полыхнула сумасшедшим огнем - таким раскаленным, что кажется, сейчас прожжет спину насквозь. Огонь так же мгновенно перешел в волну боли - я и не представляла раньше, что можно стегать с такой болью!
Я не закричала. Честное слово. Но не оттого, что стерпела, а оттого, что просто перехватило дыхание. Потом показалось, что горящая полоса на спине растекается вширь, захватывает всю спину - и тут холодная полоса коснулась попы...
Молодая потом говорила мне и смеялась:
- Ты била задом, как настоящая крепкая кобылка!
Старая казашка с трудом держала мои ноги - буквально даже села мне на колени, потому что я действительно стала корчиться во все стороны - потеряла всяческий стыд, все свои помыслы о терпеливости и мужественном поведении под плеткой. Я бесстыдно закричала, что мне очень больно, чтобы меня отпустили - а старик снова и снова хлестал меня плеткой - то по спине, то по заду... Правильно сказала старая, что я обязательно буду кричать...
В общем, эти двадцать плеток превратились в один сплошной огненный кошмар. Сейчас вспоминаю, а на спине и на бедрах словно жар пробегает... Когда меня кончили пороть, я ревела как девочка - и вся была мокрая от слез и от пота. Совершенно мокрая - как будто на мне пахали. Пока я там рыдала и приходила в себя, старик уже ушел. Гульшат потом сказала, что ему понравился мой зад и мои ноги... Да уж...
Старая казашка тоже ушла, а Гульшат помогла подняться и повела назад, где я оставила всю одежду. Все тело очень сильно болело, я все еще всхлипывала, и Гульшат вытерла меня мокрой тряпкой. Стало полегче, дали попить кумыса, и скоро я почувствовала, что могу уходить. Но прежде чем уйти, я сделала самый умный шаг за этот день - договорилась, что попозже мы с Гульшат встретимся.
Она проводила меня до остановки и даже дождалась вместе со мной проходящего автобуса в наш город. Передав мне заветный сверточек с упрятанной в убрус плеткой, взяла с меня слово, что я обязательно приеду:
- Я научу тебя скакать на лошади, а ты расскажешь мне, почему ты хотела, чтобы тебя били.
Дома я рассмотрела себя в зеркале. Господи! Рубцы вздувшиеся, на концах - корка подсохшая, где плетка до крови рассекла, цвет багрово-синий, и даже на руках темные следы - оказывается, это от веревок, потому что я сильно дергалась при наказании, а руки были туго связаны. Осмотрела себя и... сильно, со стоном, прекрасно и долго-долго кончила!
Вот такие дела про "русскую кобылку", как меня назвала Гульшат. Мы с ней подружились. Так уж получилось, что первой приехала не я, как обещала, а она. Они снова привезли в наш город продавать баранину, и Гульшат позвонила мне. Встретились, и я пригласила ее домой. Она была в восторге от комнаты и особенно от ванной. Привезла кое-какие деревенские продукты.
А потом увидела на стенке гордо висящую над моей кроватью плетку. Бесцеремонно стянула с меня халатик, трусики, посмотрела на следы от плетки и шлепнула по попе:
- Молодая, красивая! Приезжай еще - будем тебя бить голую! Ты мне нравишься.
- Почему?
- Ты красивая, когда совсем голая.
- А ты?
Гульшат едва заметно смутилась, потом задорно вскинула голову:
- Я как гибкая змея, а ты как красивая кобылка! Меня нужно бояться, а тебя надо объезжать!
Потом стала куда более серьезной, зачем-то оглянулась и сказала:
- Абай велел передать, чтобы ты приехала, как захочешь...
С этими словами она жестом показала, чтобы я расстегнула ее платье. Лифчика на ней никакого отродясь не было, только легкие традиционные шаровары. Гульшат остановила мои руки, когда я пыталась взяться за резинку и снять их с нее. Повернулась спиной, и я замерла: на смуглой и действительно по-змеиному гибкой спине девушки узкими тонкими полосами красовались следы недавнего строго наказания.
- Это волосяная плеть, - сказала Гульшат. - Меня били через шелковую ткань, и она все равно резала кожу насквозь. У нас женщин бьют через шелк, а ты легла голая. Апа очень злая за твое бесстыдство, а абаю понравился твой белый зад и ляжки. Он подарит тебе плетку еще лучше, если ты снова ляжешь в его юрте совсем голая.
Кончились эти "разговорчики" тем, что в ближайшую же субботу я снова пылилась в трясучем автобусе. Гульшат встретила меня в райцентре - точнее, вместе с ней был и черноусый широкоскулый казах на новеньком мотоцикле. Он все время улыбался от уха до уха, но я не смущалась - Гульшат успела шепнуть, что никто ничего не знает.
На все остальные смущения времени у меня осталось немного. Приехала я примерно к обеду, а уже через час Гульшат ввела меня в юрту абая. Она переводила, хотя некоторые слова и жесты старика можно было понять без перевода.
- Абай спрашивает, хочешь ли ты, чтобы тебя снова били плеткой.
Получив утвердительный ответ (Типа того - а какого же черта я тогда сюда приехала?), абай поинтересовался, зачем это мне. Отвечала ему Гульшат - сказала, что так пожелал мой господин, на что абай согласно закивал: мол, послушная женщина - это хорошо.
Он разложил передо мной три плетки: кожаную витую (почти как та, которой меня пороли в прошлый раз), кожаную трехгранную с острыми краями и крепко свитую волосяную, следы от которой я видела на лопатках Гульшат.
Я выбрала именно ее. Абай снова закивал, потом махнул рукой, и подруга перевела:
- Абай сказал, что ты можешь выбирать: тебя будет наказывать старая апа, тебя могу бить я или ты хочешь, чтобы тебя бил абай?
Я кивнула абаю, и Гульшат сразу перевела его следующие слова:
- Дедушка говорит, что можно тебя наказывать по-нашему, я тебе говорила, как, а можно наказывать и совсем голую. И еще - можно наказывать лежа на кошме, а можно посреди юрты, но тогда ты будешь не просто голая, а надо будет широко раздвинуть ноги, чтобы ты лежала как шкурка барана. У нас так наказывают только любимых жен и самых лучших наложниц.
- Меня опять свяжут?
- Я буду держать тебе руки.
И тут я решила понаглеть:
- Скажи абаю, что я буду лежать посреди юрты и раздвину ноги как смогу широко, но за руки меня пусть держит тоже голая Гульшат.
Прежде чем переводить, Гульшат негромко прошипела мне:
- Если ты хочешь, чтобы мы с тобой были голые, видели друг друга и любили друг друга, становись моей кобылкой. Абай тут ни при чем.
И перевела по-своему:
- Русская девка будет лежать раздвинув ноги.
- Скажи ему, пусть кладет меня как хочет, но бить надо по-настоящему.
Тогда мне велели раздеваться, но не сразу догола. Хотя бы внешне я должна была изобразить "любимую наложницу", чтобы принять наказание.
Гульшат приготовила мне нечто среднее между белой кружевной паранджой и свадебной фатой - именно так: практически голая... но все-таки чуть-чуть одетая я и прошла в юрту, чтобы получить плеть...
...Но в юрте началась уже совсем другая история.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
