Клуб "Преступление и наказание"

43.

А потом Гресс несколько дней не выходила из дома. Если слуги и перешептывались о том, что недавно произошло на конюшне, то до Рыжего Волка новости не доходил. И он страдал. Игреневая Птичка каждое утро встречала Криса теплым дыханием, глубоким всепонимающим взглядом и коротким радостным ржанием. Конюх с особым тщанием чистил кобылу, расчесывал светлую гриву и натирал копыта. У него всегда были припасены для нее морковь или яблоко. Однажды, он не выдержал, обнял лошадь за шею, прижался лицом к пшеничной гриве и замер, с трудом сдерживая горечь.

— Ты тоже скучаешь по ней, да?

Птичка положила ему на плечо тяжелую голову и грустно вздохнула.

Гресс появилась на конюшне так же неожиданно, как и в первый раз. Только выглядела она еще прекраснее. Рыжий Волк как раз поил игреневую, когда кобыла, учуяв хозяйку подняла морду и застригла ушами. Крис обернулся, его руки дрогнули, он с грохотом уронил ведро, напугав лошадь и вызвав красивый переливчатый смех своей юной хозяйки. Девушка вошла в денник, смахнула со лба темную прядь и ее лисьи глаза зажглись радостным огоньком. Волк смутился, покраснел и не знал, куда девать руки. Выручила Птичка, громко фыркнув и толкнув бестолкового конюха в плечо. Крис пришел в себя, поднял ведро и хрипло поздоровался: «Привет!»

Грессит прижалась спиной к груди своей кобылы, запустила тонкие пальцы в ее пышную гриву и начала нежничать, не с водя с Криса пристального взгляда:

— Как же я скучала! Все время только и думала, как ты там. Все ли у тебя хорошо. Я так волновалась!

Перед глазами Волка снова потек туман, где звуки ее голоса искрами мелькали в блаженном мареве. Крис не отдавал себе отчета: к лошади обращается девушки или все эти ласковые слова принадлежат только ему. То, как она говорила, двигалась и смеялась, оказывали на него волшебное действие. В присутствии Гресс Волк становился ручным и беззащитным, и ему было от этого хорошо.

— Волчонок, прости, но тебе нельзя со мной, — печально сказала она.

Он кивнул, ничего не ответив, сдерживая улыбку. Она обратилась к нему и назвала его Волчонком! Значит все, что было сказано до этого, тоже говорилось только ему. Гресс по-своему истолковала его молчание.

— Тебя ведь можно так называть? Ты не против? Или предпочитаешь быть матерым Волком?

Крис посмотрел на нее с обожанием. Он прижался спиной к стене, так же, как Гресс сейчас прижималась к груди своей лошади. Только чуть наклонился в их сторону. В горле у него - словно суховей прошелся.

— Можно. Меня никто так не называл. Только ты, — его тихий голос дрогнул.

Она радостно рассмеялась.

— Ты очень похож на волчонка! Очень-очень.

Игреневая нетерпеливо преступила и прижала их двоих к стенке денника. Карие глаза Гресс были так близко. Волчонок не мог отвести взгляд.

— Тогда ты — Лисичка, — осмелился он.

Ее уши порозовели, губы чуть приоткрылись в смущенной улыбке.

— Хорошо. Как скажешь, — и чуть подумав добавила, — Мне нравится!

Рыжему Волку дышалось тяжело, как в полуденное пекло, и он взмок. Кобыла, словно нарочно, потянулась к кормушке, почти не оставив ему с Лисичкой места у стены. Сейчас Крис и Грессит могли стоять только тесно прижавшись друг к другу. Он ни за что бы не посмел сам к ней прикоснуться. Такой хрупкой, идеальной, неземной казалась ему Гресс. Она сама положила ему на грудь голову, и Волк застыл, боясь пошевелить даже пальцами ног.

— Ты такой сильный, — прошептала она. — У тебя большое сердце. Так громко и гулко может стучать только очень большое сердце, Волчонок.

От тепла ее тела и нежности Рыжий Волк забыл, как дышать. А она словно не замечала его волнения, стояла, крепко прижавшись к нему, и слушала толчки его бедного, измученного сердца. Время истаяло, и по ощущениям Рыжего Волка они прожили целую вечность. А может быть и две.

Лисичка чуть отстранилась от Волка и заглянула ему в глаза.

— Птичка застоялась, ей обязательно нужно размяться.

— Хорошо, — невпопад отозвался Волк.

Гресс несильно сжала его ухо и потянула вниз.

— Эй, очнись! Мы должны выгулять мою лошадь!

Он послушно нагнулся и почти коснулся губами ее волос.

— Да. Я сейчас.

Игреневая громко заржала и фыркнув отошла от кормушки.

Волк привычными движениями чистил кобылу, стараясь двигаться быстро, чтобы Лисичка не заметила, как он смущен ее присутствием и внимательным взглядом. Игреневая тоже радовалась обильному вниманию, играла хвостом и задорно трясла гривой.

Заплетая своей лошади косу Лисичка робко посмотрела на Волка.

— Хочешь этот день провести вместе?

Вопрос был настолько неожиданным, что у Рыжий часто заморгал. От звуков ее голоса у него закололо пальцы.

— Как это? — сглупил он.

Ее смех раззвенелся по конюшне золотыми искрами.

— Мы можем покататься в леваде. Хочешь? Я научу тебя ездить. Давай!

— Я умею! — покорно склонил голову Волк, мучительно краснея.

Лицо его полыхало от волнения и влюбленности. Тем прохладнее и приятнее была ее рука, когда Лисичка прижала свою ладонь к его щеке.

— Ты не умеешь. Но я научу тебя. Выводи Птичку!

Сначала игреневая танцевала под всадницей, вместе с ней радуясь траве и солнцу. Потом размашисто рысила вдоль ограждения. Наконец они с Лисичкой полетели в галопе, и Волк пристально следил за каждым их движением. Он любовался и восторгался легкости и грациозности этой пары и ворчал в душе от удовольствия, когда Лисичка поворачивала к нему голову и смеялась, ища его одобрения. Потом она заставила его взобраться в седло и до изнеможения гоняла по кругу, приказывая то опустить пятку, то расслабить плечи, то взять короче поводья. Плотно сжав губы, он, ничего не видя, смотрел перед собой, безропотно подчиняясь ее командам.

Когда они закончили, Лисичка протянула кобыле кусок сахара и заботливо похлопала ее по шее. Рыжий Волк с трудом разогнул пальцы и спрыгнул на землю. В голове был сплошной сумбур и качало его не только от усталости.

— Уже лучше, — ободрительно улыбнулась Лисичка.

Волк хотел ее поблагодарить, но не был уверен, что это уместно. Он сейчас вообще ни в чем не был уверен и не знал, как себя вести. Поэтому кивнул и опустив голову молча, не оглядываясь, повел кобылу в конюшню. Гресс проводила их растерянным взглядом. Ей казалось, что ее ребра сжались, смяв сердце и легкие, а на плечи опустилась вся тяжесть неба. Откуда ей было знать, что он чувствует почти то же самое. И не знает, что это такое, что с этим делать и как с этим жить. Это было их первое такое чувство и каждому казалось, что он страдает в одиночку, обреченный быть неузнанным и непонятым.

Гресс постучала в его дверь поздним вечером, когда весь двор уже спал, обрадовав и напугав его одновременно.

— Почему ты такой, почему? — в ее голосе задрожали слезы.

— Я не знаю, — вымученно выдохнул он.

— Ты можешь вести себя как человек? — добиваясь ответа, она крепко взяла его за руку.

— Да, — словно с мостков в воду.

— Ну! — потребовала Лисичка.

И словно из темной чащи на освещенную полной луной поляну, Рыжий Волк рванулся на встречу своей Лисе. Они целовались, забыв о времени, приличиях, о том, где они находятся и кем приходятся друг другу. Все это было в другом мире. А здесь и сейчас, он был ее Рыжим Волком, а она — его кареглазой Лисой.

За такие паузы тебя неиллюзорно хочется придушить.

44.

Летели часы, дни и недели — счастью Лисицы и Волка не было предела. Они нежно берегли и тщательно скрывали свои чувства от всех. Волк никогда не приближался к ее дому и старался лишний раз не попадаться на глаза бухгалтеру. Он даже от личных господских слуг держался как можно дальше. Лисичка сама приходила в его логово, соблюдая все хитрости и предосторожности. Ее волосы пахли ветром, а губы всегда были сочными и влажными, как малина, что росла в господском саду. Кататься они стали реже. Игреневая кобыла понесла, стала ленивой, круглой и предпочитала, вместо бодрой рыси, важно ходить шагом.

Бухгалтер ни за что не пришел бы на конюшню сам. Видно, кто-то все же заподозрил неладное и донес хозяину, предложив убедиться лично. Он застал свою дочь в деннике, прижимающуюся к конюху. А тот страстно целовал ее, запустив свои грубые руки в ее распущенные волосы. Ярость отца была подобна адскому шквалу. Он велел пороть конюха пока тот не лишится чувств, а потом, если выживет, вернуть в каторжный барак. Грессит отец запер в комнате, вызвал мать и потребовал осмотреть дочь. Девочка плакала, просила не трогать ее, но после тяжелой пощечины дала себя раздеть и убедиться, что самого страшного, по мнению взрослых, не случилось.

Волк выполз из своего логова глубокой ночью, избитый, в полузабытьи, он прокрался к господскому дому и с большим трудом вскарабкался по стене до окна своей Лисицы.

— Пойдем со мной! — звал он.

— Ты сошел с ума! — плакала она. — Они же убьют тебя.

— Не убьют. Мы уйдем в лес. Потом еще куда-нибудь. Нас никогда не найдут. Пойдем!

Гресс печально покачала головой.

— Крис, ты хочешь невозможного. Они найдут нас, вернут и тогда ты уже никогда не получишь свободу. А ведь тебе осталось не так уж и много.

— Свободу? — удивился Крис. Его лицо побелело от напряжения. — Ты моя свобода! Разве ты не хочешь быть со мной?

Гресс шагнула назад, в темноту своей комнаты. И уже оттуда, очень тихо ответила:

— Крис, я думала, что ты получишь свободу, а потом вернешься домой.

— Я? Вернусь? Без тебя?!

— Крис, мы же разные. Я и ты. Мы не можем быть вместе.

В полумраке комнаты ее большие круглые глаза отражали холодный блеск желтой луны. Крис содрогнулся.

— Пожалуйста, уходи! — попросила она. — Уходи, я не хочу, чтобы тебе попало еще больше. Мне жаль, Крис, очень жаль, что так получилось. Но папа убьет тебя, если ты придешь еще раз.

Спотыкаясь и ковыля, как хромая кляча, Крис добрался до конюшни. Игреневая прятала от него взгляд за густой челкой и тяжело водила полными боками. Крис опустился возле ее денника на пол и громко, в полный голос, завыл. Воем он заговаривал боль в иссеченной спине, без слов рассказал игреневой о своем горе и предательстве подруги. Его звериный вопль прокатился по крыше конюшни, перескочил через ограду и добрался до господского дома.

— Заткните эту тварь, или убейте! — приказал хозяин.

Кнут, которым можно подчинить бессловесную скотину, легко превращается в опасное оружие, если находится в умелых руках. Челядь долго не могла подобраться к Крису, шарахаясь и уворачиваясь от метких жалящих укусов ременной змеи. Конюх был в ударе. Но людей на шум драки прибывало все больше и больше. И в конце концов Криса скрутили. Несколько суток Рыжий просидел в холодном подвале, пока хозяин добивался, чтобы ему прислали конвой для возврата преступника в каторжный барак. Крис мучился и страдал от того, что его не убили. Боялся, что отец будет суров к Грессит за то, что она осмелилась просить за него. То, что ему сохранили жизнь он объяснял себе только так.

Барак встретил Рыжего звериным ревом, смрадом и новыми, незнакомыми лицами, стремящимися заработать авторитет, нападая стаей. «Как в приюте», — подумал Крис и ударил первым. Каторжане долго потом вспоминали ту драку, что устроил Рыжий Волк в день своего возращения. Наказали всех. Криса заперли в карцер на неделю. А там как раз подоспели бумаги о драке в доме бухгалтера. При разборе его вины происшествие в бараке шло уже довеском. Никто не вступился за него, не сказал ни одного доброго слова. Порку назначили милостивую, всего две сотни розог. А могли и насмерть забить. Срок увеличили до пожизненного.

Рыжего заковали в кандалы и отправили на рудники. Следующие пятнадцать лет он провел в забое и цепях. Волк надеялся там и издохнуть, но вышло совсем по-другому. Кто-то не удержал вагонетку, и она, сорвавшись, устремилась на толпу каторжников. Все, кто не были прикованы бросились в рассыпную. Крис почти обрадовался — вот и смерть подоспела! Но получилось все куда хуже. Он очнулся привязанным к столу, в тот момент, когда врач с пилой в руках склонился над его ногой. Крис сразу все понял. Он кричал и рвался, умолял, ругался и угрожал так, что врач сначала оторопел, а потом махнул рукой и приказал вернуть пациента в палату. Подыхать.

Подохнуть у Рыжего Волка не получилась. Здоровый организм самозабвенно предавал его, стремясь выжить вопреки всему. И выжил. Крис ненавидел и призирал себя за это, но ничего не мог поделать с тем, что так и не умер. К тому моменту, когда он начал пытаться ходить, хромая изуродованной ногой, прибыла какая-то комиссия. Его дело, как пострадавшего, рассматривали в числе первых.

— За кусок колбасы? — удивлялись люди, листая страницы его жизни.

Крис молчал.

— Пожизненное за драку? Вы кого-то покалечили тогда?

Крис равнодушно смотрел в окно и не отвечал.

Итог его ошеломил еще больше, чем не приключившаяся смерть. Его помиловали. Он даже не стал слушать почему. Лишь отметил, что казенный листок был таким же белым и мятым, как тот, что когда-то отдал ему директор интерната.

Первое, что сделал Крис, когда получил свободу — направился к дому Грессит. Он встал за углом, в конце улицы, и долго всматривался в окна бухгалтерского дома. Потом заприметил вышедшего со двора мальчишку и поманив, дал ему мелкую монету.

— Ты кто там? — глухо спросил Волк.

— Конюх, — потер монету грязным пальцем мальчишка.

— Малой ты для конюха, — беззлобно хмыкнул Хромой.

— Да мне почти двадцать! — возмутился мальчишка.

И Крис почувствовал толчок в груди.

— У бухгалтера дочь была, Грессит. Что с ней?

— Так замужем давно, — пожал плечами конюх.

— Давно?

— Да лет пятнадцать, как или около того.

Хромой помолчал, потом закашлялся.

— А кобыла ее, Птичка?

— Забили же в старости. Но она бабка Рыцаря! — в голосе мальчишки мелькнула гордость.

— Рыцаря?

— Племенной. И на скачках всегда первый. А вам-то что? — спохватился наконец конюх.

Крис покачал головой и захромал прочь. В спину ему что-то крикнули и Хромой обернулся. Мальчишка указывал рукой себе за спину. Проследив за его взглядом Крис увидел, как из бухгалтерского двора выводили под уздцы крупного игреневого жеребца. Жеребец хрипел, упирался, рвал из рук повод и громко ржал. А потом, толкнув грудью кого-то, пытавшегося встать на пути, загарцевал вдоль улицы, кося большими темными глазами на остолбеневших прохожих.
Это была последнее встреча Криса в тех краях. Потом он вернулся в Шортенбирг.

Никогда не читаю ШИ "на бегу", даже если очень хочется быстренько глазами пробежаться по тексту, чтобы хотя бы канву сюжета узнать. Дожидаюсь, когда можно отключиться от забот, проблем, семьи и вот уж тогдаааааа ....
Ваша история - лучший антидепрессант и подниматель настроения! Пусть она будет бесконечной?

Спасибо за такие слова, это приятно))
Низа, вечность не в моей компетенции. Тем более, что сказку я дописал весной. А сейчас просто разгребаю черновики. Предложения написать prequel и sequel поступали, но мне кажется это будет лишним. Это же просто сказка. Забава, развлечение. Все хорошее тем и хорошо, что вовремя заканчивается.
Еще раз спасибо за поддержку и что "пинаете" время от времени.

Постараюсь сегодня, чуть позже, выложить следующую часть.

[quote="Arthur"] Предложения написать prequel и sequel поступали, но мне кажется это будет лишним [/quote]

Вы ошибаетесь .....

[quote="Arthur"] ... "пинаете" время от времени [/quote]

так уж получилось

- Вы ошибаетесь .....
- Возможно. Но пока предпочту настоять на своей версии. Из упрямства и лени))

- так уж получилось
- Я не в претензии))

[quote="Arthur"] Но пока предпочту настоять на своей версии. Из упрямства и лени)) [/quote]

вот это Ваше "пока..." обнадеживает

45.

Крис вернулся в Шортенбирг унылой слякотной осенью. Снял маленькую чердачную комнату без жаровни и всю ночь пролежал неподвижно, заложив руки за голову, пялясь в потолок. А утром пошел искать работу. Работа сама свалилась на него, оглушив ржанием и отчаянными криками кучера, не справившегося с четверкой гнедых. «Лошадь не хищник. Она как влюбленная девушка. Самое главное вовремя ее погладить и успокоить», — вспомнил он свои первые уроки верховой езды. Крис перенес вес тела на здоровую ногу, собрался, и отсчитав про себя три беспокойных удара сердца, запрыгнул на ближайшего пристяжного. Припав к гриве, Крис попытался голосом успокоить лошадь. Но конь словно не слышал его. «Ты зря смеешься, лошади правда, как девочки, они доверяют друг другу. Делятся радостями и страхами!» Крис сцепил зубы и рискуя сорваться под копыта, перелез на коренного, воркуя и уговаривая его успокоиться. Кучер тоже взял себя в руки и прекратив орать перебирал вожжи, пытаясь сдержать несущуюся по мостовой четверку.

— Все хорошо, хорошо, не бойся! Я рядом, я с тобой, мы вместе, успокойся! — шептал Крис, намертво вцепившись онемевшими пальцами в гриву.

Коренной грыз зубами железо, прижимал уши, но прислушивался. Волны дрожи проходили по его шее. Крис осторожно потянулся к поводьям. Кучер понял его маневр и как мог старался не нервировать лошадей.
Вместе они смогли остановить гнедых.


Особняк на Сиреневой улице не понравился Крису с первой же минуты. Он был слишком пафосным, кричащим и сверкающе-белым. До озноба. Хромой стоял посреди идеального холла и чувствовал себя слякотью, не вписывающейся в интерьер этого дома. Иста вошла тихо, но ее появление пропустить было невозможно. Сначала этот едва уловимый шелест платья. Потом легкий аромат свежего бриза и спелой дыни. И наконец, кристально чистый, упоительно-спокойный голос. Тяжелый лиловый бархат плотно обтягивал стройную фигуру. Волосы были убраны в сложную высокую прическу и украшены фиалками. Светло-карие глаза в обрамлении густой черноты длинных ресниц показались Крису золотыми. Что-то неуловимо знакомое мелькнуло в этих глазах, но тут же пропало. Растворилось в медово-золотом свете.

— Как зовут моего спасителя?

Ее голос был очень приятным, мелодичным. Казалось бы, что это говорит наивная девушка лет двадцати, а не зрелая, достойная леди.

— Кристофер Буш, — тише, чем следовало ответил он.

— Я обязана вам жизнью, Кристофер, — она протянула руку и слегка сжала его ладонь.

И в этом жесте тоже было что-то узнаваемое, от чего по позвоночнику прошлись яркие искры. Подбородок дрогнул, Крис опустил глаза и не нашел, что сказать. Иста смотрела понимающе, серьезно, предоставив ему время собраться с мыслями. И когда он уже готов был сказать «Не стоит благодарности» — неожиданно предложила: «Вы можете остаться в моем доме, Кристофер!» Он оглянулся, словно леди обращалась не к нему. Поняв свою оплошность свел брови, стиснул за спиной руки и твердо ответил:

— Только ради работы и за приличную плату.

— Конечно! — тут же согласилась она.

Грациозно развернувшись на каблуках, Леди Иста распорядилась, чтобы Криса обеспечили жильем и местом на кухне. Он смотрел на то, как она бесстрастно и уверенно раздает распоряжения, вслушивался в ее голос и не позволял памяти будить старые воспоминания. Покалеченная душа пресытилась страданиями и не желала больше отправляться ни в какое опасное путешествие. Крис сделал медленный, неслышный вздох, расслабил ладони и не оглядываясь пошел за мажордомом, знакомиться с домом.

Дом на Сиреневой был полон странных тайн. Красивая хозяйка, избегающая мужского общества. Чья-то комната, в которой никто не жил, но за ней ухаживали с не меньшим старанием, чем за хозяйской спальней. И то, как преображалась эта изысканная женщина в некоторые моменты. Крис пытался подмечать такие детали. Потом, долгими тихими вечерами, в своей комнате, он рассуждал, что же его так волнует в те минуты, когда он видит ее изменения. Каким нежным становится пристально-изучающий взгляд светло-карих глаз, когда убийственно-спокойный голос посылает провинившуюся рабыню в сад за розгами. Длинные тонкие пальцы нарочито заботливо стирающие слезы со щек наказанной девушки. И губы. Четко очерченный идеальный изгиб в легкой полу усмешке, когда она, играя стеком поняла, что Хромой завороженно прислушивается к щелчкам…

В тот вечер Леди Иста попросила его спуститься в подвал, закрыла тяжелую дверь и велела раздеться. Долгие часы до восхода он постигал неведомую доселе науку, как телесная боль надежно лечит душевные раны. Он терпел, срывался, просил остановиться, отказывался продолжать, а потом снова принимал ее волю, как свою, подчиняясь несложными приказам. Крис ни за что бы не поверил, что так бывает и это нормально, если бы она не подтвердила свои слова нежностью и лаской. Ее глаза всегда были спокойны, руки обнимали и облегчали боль, а голос убаюкивал сладостной нежностью. Никто его так не любил! Никогда. И Крис верил, что это особенная любовь. Не такая, как у других. Удивительная. Только их. Он мог дать ей то, что она хотела и не всегда могла получить от других. Иста дарила ему свою нежность, которую он так искал и все не мог найти. Иста не обманывала его. Каждый раз за жгучей нестерпимой болью следовала упоительная нежность и сладкая ласка, желанный покой и неподдельная забота. Это стало для Криса источником силы и уверенности, наполняло душу бесстрашием, гордостью и уважением к себе. И чем крепче становилась его непоколебимая вера в себя, тем больше это нравилось ей. Тем с большим наслаждением она смиряла и покоряла его вновь и вновь, а потом поднимала его ценность в их глазах все выше и выше. Если он и боялся, что эти забавы ей наскучат и придется снова запирать чувства внутри себя, то она быстро развеяла его сомнения. Предварительно выпорола за такие мысли. А потом, вложив в его руки плеть, поручила наказать одну из служанок. Крис высек девушку старательно, скрупулезно, мучительно. Наслаждаясь тем, как его хозяйка волнительно облизывала нижнюю губу, как блестели ее глаза, глубоко и волнительно дышала ее грудь. А потом она снова была с ним нежна и ласкова. Не причинив боли, не попросив ничего взамен. Убедив этим, что он не игрушка. И Крис поверил ей окончательно. Он бы умер за нее, пожелай Иста на это посмотреть. Но она не желала. Наоборот, она в нем нуждалась.

Однажды, гуляя по городу, они зашли в Кафешечку перекусить и Леди Иста представила его своей лучшей подруге — Мадам Стю. Разговаривая о том, о сем, Стю обронила, что должность эконома все свободна и свободна — так сложно в наши дни найти толкового, расторопного слугу. Леди Иста понимающе улыбнулась и сказала, что ей с этим невероятно повезло, Кристофер идеальный управляющий, лучшего просто нельзя и пожелать. Он сидел за соседним столиком, делал вид, что скучает и не слушает женщин. Но в его груди переплетались жаркие чувства любви, гордости и благодарности. Крис заливал это холодным лагером и наслаждался. А потом, неожиданно, Иста предложила его своей подруге. Та кудахтала, отнекивалась, делала вид, что смущена. Крис старательно прятал тревогу в выпивке и надеялся, что этот бессмысленный, никому не нужный и неинтересный разговор скоро прекратится и они поедут домой.

Домой они вернулись молчаливыми и расстроенными. Крис, потому что договор состоялся. Иста, потому что ее любимец остался недовольным. Это снова была долгая ночь, где она наказывала его болью и лаской, терпеливо объясняя, как ей важно узнать тайную Стю. И что доверить такое важное дело она может только самому близкому, самому надежному человеку. И она так нуждается именно сейчас в его поддержке и помощи! И как же ей обидно, что Крис смел подумать, будто она пытается от него избавиться! И если он не хочет, то она не будет настаивать. Он умолял о прощении, покорно принимал наказание и обещал, что сделает все, о чем она попросит.

Утром Крис явился в Кафешечку мадам Стю и приступил к новым обязанностям, стараясь исполнять их добросовестно и безупречно. Хозяйке не к чему было придраться. И Крису осталось лишь приблизиться к тайне, которую Стю так тщательно хранила от жителей города и даже своей лучшей подруги — Леди Исты.

"Крис вернулся в Шортенбирг унылой слякотной осенью...."

И когда я это читала, накрыло радостным ощущением, что это я вернулась в Шортенбирг

[quote="Arthur"]Спасибо за такие слова, это приятно))
Низа, вечность не в моей компетенции. Тем более, что сказку я дописал весной. А сейчас просто разгребаю черновики.
Е.[/quote]

А выложить всю сказку не хотите из соображений авторского насилия, милорд Артур?
Так то мы тоже ждём, читатели с галерки.

Мы тут на галерке уже истомились .....
Неужели про нас забыли?

Продолжение тут: http://www.clubpn.org/phpBB3/viewtopic.php?p=3091#p3091