6. Экзекуция.
— Ты же не Капланшу выкуришь, ты Мишку выкуришь!
— А что тебе Мишку жалко? Кто он тебе?
— Он мою мать покойницу в гроб опускал. А я его из дому выгоню? Или тебе, стерве, позволю?
Для Натальи Ивановны это много значило — кто опускал в гроб ее мать. Она деревенская, патриархальная. Для Лариски не значило ничего…
Этими резонами Лариску не пронять.
— Лариска! А когда твой Максим руку порезал, кто таскал его в травматологию на Полянку?
Оказалось, что и этим Ларискино сердце тронуть невозможно. Это, понимаете ли, апелляция к таким сущностям, которые в Ларискином организме отсутствуют начисто.
У Лариски другие сущности. Другие эссенции и субстанции. У нее душа горит. Пламенеет гневом праведным. Она еще может смириться с тем, что люди берут деньги за свое, за кровное. Но как можно брать деньги за комнату, которая тебе уже не принадлежит, это выше ее разумения. Лариска раскрывает свои большие серые глаза. Вот как это так?
Не твое дело — это не резон. Лариска понимает, что ее просто морочат. Тут нарушен какой-то высший принцип. Трещат основы мироздания. Планеты сходят с орбит. А ей говорят: не твое дело!
Нетушки. Не может она этого вынести.
Лариска заявила, и в дом пришел мент.
Ну, правда, не сразу. Сначала Лариска ходила в жэк. Домоуправление по-старому. Там ее и слушать не захотели. Еще посмеялись. Кто с кого деньги берет — это недоказуемо. Или у вас расписки на руках? Вон как, без прописки живет… Это нехорошо. Только с этим не к нам, это в милицию, в милицию!
Выходит, она даже не виновата. Ее подтолкнули, заставили. Что ей сказали, то и сделала. Как-то забыла в увлечении, чем это грозит ей самой…
Однако это случилось, состоялось. В дом пришел мент. Обыкновенный участковый уполномоченный. Молодой милиционер, тихий на вид, даже застенчивый, с папочкой. Блондин. Потолковал со старухой Каплан. Мишку зачем-то увел с собой. До вечера Мишка не вернулся. На другой день тоже.
Зато на другой день исчезла старуха Каплан. Все как обычно, собрала сумочки с гостинцами, отправилась к внукам. Больше ее не видели. Через неделю ее сын Гриша пригнал грузовик Мострансагентства, стал вывозить старухины вещи. Мебель, книги, посуду... Это всегда печальное зрелище, когда выносят из дому чьи-то пожитки. Что-то в этом есть бедственное, безнадежное.
Оставшиеся жильцы сникли, притихли. Впрочем, сколько их, оставшихся…
Да, кстати, Мишка уже был среди них, он вернулся раньше. Думали, что он сгинул с концами, а он вернулся через два дня. Смеялся. Ничего не рассказывал. Живет как ни в чем не бывало в своей прежней комнате. Против человека по фамилии Кац советская милиция оказалась бессильна. К тому же он рыжий.
А все же после изгнания старухи Каплан что-то такое повисло в воздухе. Что-то клубилось, сгущалось. Все же никогда здесь раньше такого не было, чтобы человека просто вышибли. Старожилы не запомнят… Похоже, в самом деле пошатнулись основы мироздания.
Конечно, старуха Наталья Ивановна выполнила свое обещание не пустить Лариску на порог. Не пустила.
— Вон, я сказала!
Хлопнула тяжелая дверь, загремел ключ в старом замке. Лариска осталась на лестнице.
Но все как-то понимали, что это еще не все. Этим дело не кончится.
Так оно и вышло. Лариска была неуемная. Она выждала недельку и снова явилась. Ничтоже сумняшеся, без всякой опаски…
— Теть Наташ, ну что ты как эта!.. Ладно, на меня ты сердишься, а Максим в чем виноват? Мне ж его девать некуда, в детсаду карантин. Ветрянка.
Наталья Ивановна была смирная старуха. Но, видать, и ее проняло. Она долго смотрела на Лариску молча. Наконец объявила свое решение:
— Максима оставь. Сама убирайся! Ты зря пришла, гораздо лучше было Максима с Севкой прислать.
Севка — это Ларискин муж. Всеволод.
А Лариске хоть бы хны… Не верила она, что учинила что-то такое… окончательное. Позвонила еще неделю спустя. Карантин в детсаду кончился, она придет забрать Максима.
— Приходи, — сказала тетка коротко и повесила трубку.
Лариса пришла.
— А где Максим?
— С Татьяной во дворе гуляет. Ты проходи, проходи…
Тетка была хмурая, вид непроницаемый. Отвернулась, пошла в свою комнату. Лариса двинулась за ней.
В теткиной комнате за обеденным столом сидела компания. По сложившимся обстоятельствам — довольно многочисленное общество. Все оставшиеся жильцы квартиры, кроме Татьяны, которая, как уже известно, гуляла с Максимом во дворе. И кое-кто сверх того. Итак, здесь была Жанка, рыжий Мишка. Далее по часовой стрелке Катя, Жанкина подруга, которая здесь не живет, но часто бывает в гостях. Некто Агеев, это новый жилец Натальи Ивановны, молчаливый молодой человек, личность загадочная, о нем мало что известно. А ближе всех к дверям сидел Юрка, родной дядя Лариски по отцу, сухого сложения мужичок лет за сорок. Наталья Ивановна, войдя, немедленно присоединилась к собравшимся, заняла место за столом. Лариске сесть не предложила.
Значит, сидят эти шестеро за столом и смотрят на Лариску, которая дура-дурой топчется у дверей. И молчат, никто даже здрасте не сказал.
Здесь надо отметить, что не все присутствующие знали, зачем их собрали. Некоторые не бывали в комнате Натальи Ивановны раньше, поэтому не знали, что длинная скамейка, которая стоит поодаль от обеденного стола, ближе к окну, никогда раньше здесь не стояла, ее место в чулане, дальней нежилой комнате, где держат ведра, тазы, швабры, банки с соленьями, старые подшивки журналов.
Зато Лариса сразу все поняла. Если Юрка здесь… Попалась, ничего не поделаешь.
— Что ж, Лариса, рассказывай, — предложил Юрка.
— Что рассказывать, дядь Юр?
Надо отдать Лариске должное, она не стушевалась, не струсила.
— К ментам ходила? — спросил дядя Юра ласково.
— Дядь Юр, ты же не знаешь, что здесь было…
Он остановил ее жестом.
— Почему не знаю, слыхал. Старуха тут еще одна жила. Больше не живет. Очень жадная была старуха! Несправедливо поступала.
Юрка высоко поднял правую руку и потряс ей в воздухе. Ораторский жест. После такого жеста положено выкрикнуть лозунг. Кричать Юрка не стал, но в остальном оправдал ожидания публики, лозунг произнес.
— Это непорядок! Если бабка по фамилии Каплан берет лишнее с человека по фамилии Кац, это прямо израильская агрессия! Ментов звать мало, тут армию и флот поднимать надо!
Первым засмеялся загадочный Агеев, за ним остальные. Это немножко разрядило атмосферу. До сих пор все собравшиеся чувствовали себя неловко, будто и они в чем-то проштрафились. Примерно как старшеклассники в кабинете у завуча. Безобразничали все, а попался один. Он сейчас огребет за всех, ему и в дневнике напишут «принять меры», и родителей вызовут, а дружки его стоят, помалкивают, будто ни при чем…
Тем временем Юрка продолжил назидательную беседу.
— Значит, старуха поступала неправильно, а ты у нас, Лариса, правильная, ты справедливость любишь? — спросил он вкрадчиво.
— Ну…
— Что — ну? Ты же к ментам за правдой пошла? Или за чем другим?
— Дядя Юра…
Он щурился.
— Не спеши отвечать. Все равно ничего умного не скажешь. Лучше я тебе сам кое-что о справедливости скажу. Ты ведь, Лариса, не живешь здесь?
— Не живу.
— А старуха Каплан здесь жила. Тетя Наташа, сколько она здесь жила?
— Тридцать лет.
— Видишь, тридцать лет. Тридцать лет с тетей Наташей бок о бок жила, и ничего, как-то ладили. В суп друг другу не плевали, колбасу из холодильника не тырили. Старуха здесь была у себя дома. Ее дом, ее угол, ее пристанище. А ты, Лариса, здесь чужая. Верно?
— Да.
— Но тебя в дом пускали как порядочную, а ты в доме нагадила, ты в дом ментов привела, старуху из дому выжила. Жила здесь старуха тридцать лет, а больше не живет. И как мне теперь, Лариса, людям в глаза смотреть? Извините, люди добрые, что у нас в семье такое выросло!
Он сделал паузу. Лариса благоразумно помалкивала.
— Ладно, Лариса, ты знаешь, зачем я пришел.
— Дядь Юр…
— Что?
— Дядь Юр, ты народ собрал… это…
— Собрал. Это всех касается, дело общественное. Ну?
Лариса еще потопталась, потом дернула бровями, что означало: а черт в вами со всеми! смотрите, раз вам интересно!
После чего прошествовала к окну, остановилась возле скамейки и с совершенной непосредственностью принялась расстегивать штаны. Свои замечательные штаны, настоящие джинсы с лейблом «Левис». Расстегнула верхнюю пуговицу, вжикнула молнией, спустила штаны до колен, потом ниже, едва ли не до щиколоток. Черные колготки проследовали в том же направлении, к щиколоткам. Затем она так же деловито стала укладываться на скамейку. Оперлась руками, примерилась, улеглась животом, разместилась, вытянула ноги, длины скамейки для нее как раз хватило, хотя она долговязая, длинноногая. И уже лежа стала стаскивать трусики. Поерзала, чуть приподнялась, оторвала живот от скамейки, и готово, с этим предметом туалета тоже справилась успешно. Оголила свой великолепный белый зад и замерла, лежит смирно, будто даже не дышит.
За столом тоже молчали.
Первым нарушил тишину Юрка. Хлопнул ладонью по столу, засмеялся.
— Вляпались, мать вашу! Натерпимся позору… Мишка, нельзя старуху вернуть?
— Куда там! Она уже совсем переехала, вещи перевезла.
— Эх… Она же здесь жизнь дожить надеялась. А ты, тетя Наташа, куда смотрела? Давно надо было меня позвать, как только эта дура первый раз рот открыла. Я б ее мигом разложил, и ничего бы не было.
— Да кто мог знать! Ну болтала она тут, бесилась, но чтоб к участковому пошла…
Старуха лукавила. Просто пожалела она Лариску, а не надо было жалеть…
— Отец ее знает?
— Я ему ничего не говорила.
— Лариска, отец знает? — этот вопрос он задал чуть громче, потому что собеседница далеко.
— Не знает, — донесся голос от окна. Лариска лежала головой к окну.
— М-да… А Максим, значит, гуляет? Соседку Таней зовут?
— Таней..
— Когда ты ей велела вернуться?
— Велела погулять час, значит, минут через сорок вернется.
Юрка подумал, прикинул что-то… Прочие присутствующие в этом разговоре не участвовали, но прислушивались с интересом. Временами косились в сторону окна, туда, гда белел Ларискин зад. Лежит, не шелохнется…
Лариска баба дрянная, но Ларискин зад — это песня, это сказка. Круглый как орех и ослепительной белизны. Молочная белизна…
Юрка встал, вздохнул. Откладывать некуда…
— Что ж, Лариса, придется нам вспомнить счастливое детство! Средняя школа, десятый класс…
Лариска неожиданно прыснула. Опять сидящим за столом полегчало. Все-таки для некоторых эта сцена гнетущая, тягостная. Но не для всех. Подружки Жанка с Катькой давно переглядываются, улыбаются. Агеев невозмутим. Рыжий Мишка делает девкам глазки.
Оказалось, что ремень Юрка приготовил заранее…
***
Татьяна тем временем выгуливала Максима. Он маленький, долгая ходьба для него утомительна, и они устроили привал в маленьком скверике, который находился напротив их дома, под самым храмом папы Климента. Отсюда и окна их квартиры видны. Нет, Танино окно не видно, оно выходит на другую сторону, во двор, а окна кухни и обеих комнат Натальи Ивановны выходят сюда. Татьяна не знала, зачем ее отослали из дому, ей не сказали. Решили, что не стоит. Жанка и Катька девки простые, а Татьяна такая благовоспитанная. Нежное существо, кисейная барышня. Грубые стороны жизни не для нее. Те, кто так решил, вообще-то заблуждались, но теперь это заблуждение исправить было некому. Да и поздновато. Она не знала, зачем ее из дома выставили, безмятежно расположилась в скверике. А про удивительную акустику здешних мест она забыла. Как раз в скверике слышно все, что происходит на третьем этаже их дома. Не на втором, не на четвертом, а именно на третьем. Такая точка. Почему-то звук именно здесь фокусируется. Из комнат слышны голоса. На кухнях кастрюли гремят. У Жанки пишущая машинка постукивает. Голоса доносятся невнятно, слов не разобрать, а стук пишущей машинки слышен отчетливо.
Только не сейчас, не сегодня, сегодня какой-то другой звук. Что-то мерно хлопает. Закрытые окна приглушают звук, а все же можно различить… Ну конечно, очень знакомый звук. Кого-то там дерут. Стегают ремнем. Ни с чем этот звук не перепутаешь. Голый зад, сложенный вдвое ремень. Кстати, узкий ремень… Очень домашние звуки, очень семейные… Татьяна подняла глаза и установила источник звука. Окно Натальи Ивановны. Сразу сопоставила события последних дней, этот звук… просьбу погулять с Максимом… Все сходится, Лариску секут. Даже неплохо секут. Хотя, впрочем... Ну, это такой школьный стиль. Серия «опять двойка». Громко, звонко, эффектно, на улице слышно, но ничего опасного…
Татьяна в этом разбиралась. Вопреки тому, что о ней думали подруги. Просто она не такая непосредственная, не склонна делиться детскими воспоминаниями. Ничего радостного…
Она улыбнулась и поспешила увести Максима из сквера. Лариска молчит, но если вдруг взвизгнет… Максим узнает мамин голос… Нет, это никуда не годится.
— Идем, Максик, расскажешь мне про зоопарк. Кого вы там еще видели?
***
Татьяна правильно догадалась, драли Лариску. Остальные ее экспертные заключения тоже были безошибочны. И то, которое по первому впечатлению, и то, которое результат более глубокого рассмотрения вопроса.
Юрка драл племянницу хорошо. Замахнется как следует, крепко хлопнет. Звук громкий, сочный. Лариска дергается всем телом, чуть заметно вскидывает голову. Очередной замах… Круглые Ларискины ягодицы исправно пружинят под ремнем… Лариска дергается, вскидывает голову… Все эффектно, назидательно. Хорошо Юрка стегает, энергично, добросовесно. Получается горячо, больно… Не как-нибудь там понарошку. Великолепный Ларискин белый зад порозовел, затем покраснел, наливается румянцем все ярче. Очень хорошо! Как раз то, что нужно для взрослой дылды двадцати пяти лет от роду, рост сто восемьдесят, вес шестьдесят восемь, большие серые глаза…
Но если разобраться, вникнуть в предмет… если кто понимает… Нет, и в этом случае нельзя сказать, что это все притворство и шарлатанство. Просто это как бы имеет категорию «для домашнего пользования». Как раз то, что Юрка и обещал, сказал вслух: средняя школа, десятый класс. Экспертное заключение Татьяны имело в точности тот же смысл, только выражено другими словами: школьный стиль, серия «опять двойка». Это градусом пониже, чем серия «пришла домой под утро», понежнее.
А если иначе… Кстати, Юрка знал, что можно иначе. Лариска тоже знала. Если иначе, тогда даже такое хилое орудие, как ремень… И ремень сойдет! Резкое движение руки, очень быстрое, которое и глаз не может уследить … Не какой-то там дурацкий замах от плеча, будто дрова рубишь, а движение от локтя, движение кисти. Резкий свист в воздухе, сухой щелчок... Багровая полоса на теле... Дикий вой… Это да, это можно даже ремнем. Но зачем? Это уж точно не для домашнего пользования. Дикое что-то, уголовное. Не надо! Не наш стиль.
У нас и так все хорошо. Дядя Юра стегает, Лариска дергается и вскидывает голову Еще и ногами легонько взбрыкивает. Все при деле. Ларискин зад уже малиновый. Дивный цвет. Зрители тоже довольны, переглядывются и коварно улыбаются. Поучительности и назидательности прорва. Ярких воспоминаний на месяц.
— Ну что, Лариска, полсотни достаточно?
— Да.
— Ты подумай, может, добавить? Чтобы уж надолго хватило.
— Нетушки, спасибо.
— А ты, тетя Наташа, что думаешь?
— Хватит с нее.
— Что ж, раз никто не возражает… Нет, Лариска, ты пока не вставай. Ты сперва объяви свои дальнейшие намерения. Что ты собираешься сказать, когда я разрешу тебе встать?
— Извиниться собираюсь.
— Перед кем?
— Перед тетей Наташей.
— Вот! Это правильно. Вставай, теперь можно!
Лариска осторожно потрогала зад, стала лежа натягивать трусики. Все в обратном порядке: трусики, колготки, джинсы. Привела себя в порядок, остановилась в ожидании.
— Пойди умойся и жди в другой комнате. Придет Таня, приведет Максима, заберешь его и проваливай. Отцу ничего говорить не будем?
— Нет, ты что!
— Видишь, иной раз и дядю иметь полезно. Эх, не знал я, что ты тут вытворяешь…
.!
.
.