Конкурс 2024. №15: Неразделённая боль - Morra

[Morra]

Неразделённая боль

Несмотря на привычку к быстрой ходьбе, Даниил опоздал на встречу с друзьями в кафе. Он стремительно вошёл в зал и направился к самому шумному столу. Поприветствовал всех и познакомился с теми, кого видел впервые. Среди них была Маша, художница, которая училась в академии. Впрочем, Даниил не интересовался живописью. Разве что его привлекали картинные галереи своими анфиладами, через которые можно было пробежать, ловя недовольные взгляды музейных смотрительниц, медлительных посетителей и надменных вельмож, расположившихся в рамах высоко на стенах.
Даниил сел на свободное место за столом и оказался рядом со своим другом Егором, который и собрал всю компанию в этот сентябрьский день, чтобы отметить начало учебного года. Кто-то поздравил Даниила с тем, что он сдал долги по учёбе. Машу впечатлило, что он учится на втором курсе философского факультета. Взглянув на юношу, она решила, что взяли его туда за его задумчивый взгляд, даже без экзаменов. «Кстати, о долгах!» - вдруг оживился Егор, поворачиваясь к Даниилу. «Ты пришел последним, так что получи!» - пояснил Егор, отвешивая подставившему лоб Даниилу пять щелбанов. Маша, сидевшая напротив, хотела опустить глаза, но вместо этого в упор смотрела на это варварское насилие, мяла в руке салфетку и чувствовала, что её щёки краснеют. С этого момента девушка так и не смогла сосредоточиться на разговоре и почти всё время молчала, лишь изредка отвечая тормошившей её лучшей подруге Лизе, с которой они вместе учились. Если бы в этот вечер кто-то начал рисовать портрет Маши, он отметил бы на протяжении нескольких сеансов, как её взгляд из внимательного становится всё более рассеянным.

***

Некоторые вещи, как и люди, ведут двойную жизнь. Таким был чёрный невзрачный тубус для бумаги, скрытный во всех отношениях. Обычно он возил в академию и домой работы юной художницы, валялся под столом или стоял, прислонившись к стене, и даже пытался пару раз проехать свою станцию метро. Однако бывали дни, когда тубус хранил в себе тайну и несколько срезанных берёзовых прутьев. Маша приносила их домой и вымачивала в воде так же тщательно, как кисточки. Наверное, когда где-то раздавали пристрастия, Маша не расслышала, что именно ей предлагают: холст или хлыст. И взяла всё, не заморачиваясь. Она не рассказывала об этом даже Лизе. Об этом знали лишь случайные знакомые, которых Маша находила в интернете и так же быстро теряла после нескольких встреч. Совсем иначе складывались отношения с нарисованными ею персонажами, сопровождавшими её с детства. Часто это были наброски, силуэты без лиц. Тщательной прорисовки удостаивались лишь руки: связанные или держащие плеть. Над очередным рисунком Маша работала дольше обычного. И у стоящего на коленях героя появились византийские глаза, такие же печальные, как у Даниила.

***
«Всё тайное становится явным!» - эти грозные слова снова и снова прокручивались в голове подростка, безучастно лежащего на диване. Мальчик уже долго был один: отец вышел из комнаты, напоследок гневно бросив на пол ремень. Слёзы давно высохли и теперь кожу на щеках немного стягивало. Нужно было встать, умыться и, наверное, сделать уроки. Но ничего не хотелось. Наказанному мальчику пообещали, что он запомнит этот день. Так и случилось. Потерянный дневник или пропущенный урок были лишь временными явлениями в его жизни. А воспоминание об этом дне он сохранил навсегда. В памяти, в тайне.
Когда он сдавал вторую в своей жизни сессию, к которой был плохо готов, он принёс в студенческое общежитие найденную на дороге ветку, длинную и тонкую, и положил её на стол среди книг, так, чтобы постоянно натыкаться на неё взглядом. Если бы этот нерадивый студент был учеником древнегреческого философа, тот его не пощадил бы. Современные университетские преподаватели были мягче, они лишь укоризненно качали головами. И вот наконец последний из них открыл зачётку и вздохнул: «Эх, Даниил, пороть вас надо. Но, так и быть, поставлю вам зачёт».

***

Маша написала в соцсетях о том, что отдаёт ненужные ей художественные материалы и книги. Материалы быстро забрали её однокурсники. А вот книгами никто не интересовался. Пока вдруг не пришло сообщение от Даниила, что он готов забрать почти все. Маша не общалась с ним со дня их знакомства в кафе. Они договорились, что он приедет за книгами к ней домой. Девушка зачем-то отмыла пятна краски на полу в комнате и отвернула к стене те свои работы, которыми была недовольна. Когда раздался звонок в дверь, Маша открыла, поздоровалась с Даниилом, улыбнулась, отдала ему пакет с книгами и хотела что-то ещё сказать, но юноша поблагодарил её и попрощался.
Придя в общежитие, он демонстративно отодвинул разбросанные на столе учебники и положил перед собой одну из принесённых книг. Она раскрылась в том месте, где была зажата половинка тетрадного листа, на которой карандашом были нарисованы две фигуры: юноша, стоящий на коленях, и девушка, занёсшая над его спиной плеть. Даниил внимательно рассмотрел этот рисунок, а потом спрятал его обратно в книгу. И проверил, нет ли подобных закладок в других книгах. Но ничего не нашёл. Сосредоточиться на чтении ему так и не удалось.
Через несколько дней Маша с удивлением обнаружила сообщение от Даниила, в котором он интересовался её жизнью и творчеством. Он подробно расспросил её о том, что она нарисовала за последнее время, и, наконец, решился на отчаянный шаг: признался, что нашёл в книге рисунок, и спросил, нет ли у художницы ещё чего-то подобного. Маше захотелось оправдаться или разозлиться на Даниила за то, что к нему в руки попал обрывок её тайны. Кажется, юноша всё понял, и прислал фотографию своего стола: на ней был раскрытый учебник с веткой, лежащей на страницах. Маша, улыбаясь, быстро напечатала в ответ: «А у Петрова-Водкина, кстати, есть натюрморт с розгой». Так в жизнь Даниила пришла живопись.

****
Высокий юноша в чёрной рубашке и чёрных джинсах простоял несколько минут перед дверью и, наконец, нажал на звонок. Ему открыла девушка в странном зелёном платье, сшитом из шторы, но с претензией на роскошь 19 века. Швейная машинка заменила машину времени, как смогла.
- Вот как ты трактуешь понятие «госпожа»? - спросил юноша, изучая узор на платье.
Они прошли в комнату, девушка предложила чай, юноша отказался и задумчиво добавил:
- Ницше говорил: «Когда идёшь к женщине, возьми с собой плеть».
С этими словами Даниил вытащил из рюкзака короткую кожаную плётку, блестевшую от новизны, и передал её Маше. Она повертела инструмент в руках, взяла за рукоятку и, чуть расправив плечи, стянутые полиэстером, негромко отчеканила:
- Раздевайся догола.
Юноша быстро снял с себя всю одежду и даже не опустил глаза, слишком наглые для обнажённого человека. А девушка, напротив, смотрела в сторону, и даже плётка в руках не добавляла ей уверенности. Но, вспомнив, как много раз придумывала подобные сцены, Маша резко выпрямилась и холодно приказала Даниилу лечь на кровать. И, не предупредив, хлестнула его плёткой по спине, где тут же вспыхнула тонкая розовая полоска. От неожиданности он дёрнулся и застонал, а после второго удара попросил остановиться. Маша была сбита с толку искренним желанием Даниила избежать того, ради чего он пришёл. Он попросил привязать его за руки, чтобы ему было проще смириться с происходящим. Маша сняла с платья пояс и стала приматывать им запястья Даниила к перекладине кровати. И краснела, касаясь его рук. Чем туже затягивался узел, тем острее оба чувствовали, как их невесомые фантазии превращаются в неизбежное. Закончив с поясом, Маша небрежно взяла плётку и взглянула на сжавшегося от напряжения Даниила. И, резко взмахнув рукой, прочертила на беззащитном теле своего пленника грубую линию, а затем ещё одну… Но сострадание оказалось сильнее сладострастия. И вскоре пояс был развязан, а плётка спрятана куда подальше. Потом был чай, за которым обсуждали что-то случайное и далекое от событий этого дня. А вечером Даниил написал Маше, что ему нравятся красивые следы на спине, хотя из-за них он ещё долго не сможет пойти в бассейн.

***

Даниил куда-то исчез на полтора месяца, а потом неожиданно предложил Маше встретиться. Юноша пришёл к ней домой в светлом плаще, который он почему-то не снял даже в комнате, заставив художницу переживать из-за того, что плащ испачкается краской, ведь Даниил как будто искал её, жестикулируя руками в длинных рукавах. Он оживлённо расспрашивал Машу о том, трудно ли позировать для рисунка? Правда ли нужно застыть в одной позе на много часов? Маша весело отвечала, что это не труднее, чем замереть привязанным к кровати. Девушка распутала заранее приготовленную верёвку и попросила юношу раздеться. После предыдущей встречи Маша чувствовала такую нежность, что если бы сейчас взяла в руку плётку, то сначала бережно провела бы ею по щеке и шее своего покорного гостя, и лишь потом…
- Знаешь, ничего не будет сегодня. Я не хочу. - сказал вдруг Даниил.
Он сидел на кровати голый в окружении своей разбросанной одежды. Маша растерянно посмотрела на него, а он продолжил:
- Мне предложили подработку в твоей академии: побыть моделью для рисования. Нужно будет раздеться почти полностью. Так что мне не нужны новые следы.
- Если тебе нравится позировать, может быть, я сейчас нарисую твой портрет? - с надеждой предложила Маша.
- Нет, давай лучше потом, - отказался Даниил.
Он оделся, попрощался и ушёл.

***

Даниил разделся до трусов и сел на стул, который стоял в центре просторного светлого помещения. Полукругом были расставлены стулья, на которых сидели юные художники и художницы, знакомые с моделью и нет. В тишине было слышно только тихое поскрипывание карандашей. Если во время встречи с Машей Даниил отдал ей вместе с плёткой право распоряжаться собой, то сейчас он тоже чувствовал себя не принадлежащим себе, но в то же время как будто всеми покинутым. Пристальные взгляды, устремлённые на него, на самом деле были поверхностными, они лишь определяли пропорции, раскладывали силуэт на линии и тени. Под холодными лучами безучастных глаз Даниилу вдруг удалось увидеть то, от чего он бежал — застывшее время. Время памяти, тягучее, медленное, постепенно превратившееся в лёд, под мутной толщей которого с трудом можно было различить что-то знакомое, но страшно было угадывать, что скрыто в этих расплывшихся контурах. Вот появилось звёздное небо и искрящийся снег. Они были одним целым: звёзды как будто падали снежинками в сугробы. А вот - голубой деревянный дом. Невысокий и как будто съёжившийся от мороза, но с широко распахнутыми глазами окон. Сейчас уже никто не сможет узнать, кто кого научил с таким интересом смотреть на мир: дом юношу, детство которого здесь прошло, или же наоборот. А если заглянуть через окно внутрь дома, все померкнет и застынет, как подо льдом.
Сеанс рисования закончился. Маши на нём не было.

***

Зимой детей приводили в детский садик в броне из шуб и в шапках-шлемах, как будто это был маленький отряд, готовый бросить вызов самой Снежной королеве. А вот и её войско выстроилось на стене в холле: был конкурс рисунков, на котором малыши изобразили снеговиков в разноцветных вёдрах и с носами-морковками, наверняка выращенными на одной грядке. Бабушка, щурясь без очков, заглядывала снеговикам в бусинки-глаза, пока, наконец, не остановилась напротив того самого и не воскликнула притворно-ласково: «Машенька, умница, ну как красиво нарисовала! Никто так не умеет». Рядом, краснея разом и от похвалы, и от неловкости, стояла маленькая девочка, которая потащила бабушку за рукав со словами: «Это не мой рисунок, мой в конце, пошли».
А потом была художественная школа, куда Маша сначала ездила вместе с бабушкой, а затем, став чуть старше, одна. И там рисунки маленькой художницы всё труднее было найти среди других, похожих. Если бы сложили в одно полотно все листы бумаги, на которых учащиеся однажды нарисовали море, то оно затопило бы не только художественную школу, но и весь их небольшой город. И Маша боялась утонуть в этом море.
Попасть в художественную академию было тяжело. Туда тщательно отбирали тех, кому на протяжении нескольких лет преподаватели будут рассказывать о том, что по-настоящему рисовать снеговиков умели лишь старые мастера. Маша поступила и переехала в большой город. В академии она подружилась с рыжеволосой Лизой. Но всё внимание курса было приковано к Веронике, невысокой студентке в круглых очках в металлической оправе, через которые она как будто бы видела то, что другим недоступно. Маша, прилежно рисовавшая по правилам, не понимала, что особенного в работах Вероники, и часто критиковала их, но в глубине души мечтала научиться этой лёгкости и свободе.
На набросках Вероника поймала настоящее вдохновение, ведь юноша, позировавший в тот день, был таким небрежно-отстраненным. Ему удалось удобно устроиться на скрипучем стуле и, чуть задрав подбородок, отдаться своим мыслям. В аудитории было прохладно. И Вероника почувствовала облегчение, когда занятие завершилось и на модели оказался синий свитер. Художница подошла к юноше и заговорила с ним. Она узнала, что его зовут Даниил и что ему понравилось позировать.

***

Наступила сессия, а за ней и новогодние праздники. Эти дни пронеслись в тревоге и суете, сумбурно и весело, как санки с обледенелой горы. Для всех, но не для Маши. Она не поехала к родственникам в другой город, передумала отмечать Новый год вместе с друзьями и осталась дома наедине с наряженной ёлкой. На улице громыхал салют. Небо и дома стали разноцветными, как будто кто-то выплеснул краску из вёдер, а сами они с грохотом упали на крышу. Этот шум и сверкание огней приглушили мысли и образы в Машиной голове. Девушка лежала на кровати и чувствовала покой, более глубокий, чем сон.
Когда новогодняя ночь осталась позади, Маша продолжила добавлять на ёлку новые игрушки, которые находила в коробках или вырезала из бумаги. Самой необычной игрушкой в её коллекции был стеклянный красный чёрт — Крампус. С непослушными детьми иметь дело трудно, но интересно, так же, как рисовать углём: это капризный материал, который тяжело стереть с пальцев, однако сквозь его грязную дымку на бумаге порой проступает что-то загадочное и значительное.

***
Вот уже второй год Даниил получал в конце декабря необычный подарок: каникулы и дом вместо учёбы и общежития. Каждый день юноша просыпался рано и наблюдал в окно за торжественной процессией снежинок, лёгких и тихих, как его мысли. В щели старого деревянного окна дуло, хотя между его шершавыми рамами лежал пышный пласт ваты. Потом с кухни раздавались голоса и звон посуды, а значит, пора было выбираться из-под одеяла.
Лишь утром 7 января Даниил встал первым, чтобы заняться печкой. Ему захотелось наполнить дом теплом. Свежие дрова недолго выделялись своей белизной на фоне углей. Огонь начал стремительно разгораться. Полюбовавшись пламенем, Даниил закрыл дверцу и протянул к белому боку печки свои измазанные сажей руки, подумав о том, что они выглядят как нарисованные карандашом на листе бумаги. Юноша потёр испачканные руки друг о друга, а затем, пока никто не видит, о штаны.
А вечером пришли гости и принесли торт, такой же нарядный, как стоявшая возле окна ёлка, украшенная советскими игрушками и мишурой. Всем едва хватило места за столом и на диване. А когда наступила приятная усталость от разговоров и смеха, кто-то предложил спеть. Даниил принес гитару. Днём он случайно порезал палец ножом для хлеба, и ранка ещё толком не затянулась. Поэтому юноша хотел передать гитару кому-то другому, но отец настойчиво попросил его сыграть. Даниил слегка коснулся струны порезанным пальцем, было неприятно, но терпимо. И начал играть.

***
Маша долго не виделась с Даниилом. Она всё ещё хотела нарисовать его портрет, но ей нужно было сделать это по-настоящему, с натуры, а не по памяти. Но юноша ничего не ответил на её просьбу встретиться.
Впервые в жизни Маша не заметила приближение весны. Раньше девушка каждый год рисовала на пленэре голые деревья, которым от себя добавляла едва наметившиеся зелёные листочки, торопя природу. А сейчас художнице не хватало вдохновения даже для учебных работ, она доделывала их с опозданием, медленно водя как будто бы потяжелевшей кистью. И так, мазок за мазком, Маша наконец приблизилась к финалу учебного года: у учащихся должна была состояться развеска их работ за семестр. Художница была рада тому, что этот процесс забирал у неё только физические силы, потому что больше никаких не осталось. Когда все картины оказались на стене, девушка решила прогуляться по залу и осмотреться. Этот щепетильный момент разглядывания чужих работ: оценивающего, придирчивого, ищущего подтверждения тому, что в собственных всё не так уж плохо.
Вдруг взгляд Маши задержался на холсте, на котором масляными красками был изображен по пояс показавшийся знакомым юноша в синем свитере на мечтательно-голубом фоне. Насмешливый взор героя картины спорил с неуклюже изогнутой кистью руки, для которой он будто бы не смог найти удобного положения. Это была работа Вероники. Маша не так представляла себе портрет Даниила. Но как же вышло красиво!..
Вздохнув, Маша отвернулась от стены. «Скорей бы всё сдать и на каникулы!» - с тоской подумала девушка, вцепившись руками в подоконник и глядя в окно на весну, пришедшую в этот раз без её помощи. Пейзаж за окном напоминал намокший и помятый лист бумаги, на котором когда-то были нарисованы деревья, небо и трава. Дождь лил и лил. Казалось, что стены кирпичных домов напротив впитывают влагу, как губка. Глаза Маши тоже вдруг стали влажными.

****

Сессия закончилась. Работы Маши критиковали, но не сильно. Она не расстроилась, потому что в этот раз вложила в них только долг и дисциплину, а не вдохновение и радость. А вот забирать свои картины домой художница не спешила, ей вообще не хотелось выходить на улицу. Вернуть полотна их создательнице вызвалась Лиза. Она попросила о помощи случайно встреченного возле академии Даниила. Его влекло к любому учебному заведению, кроме того, из которого его в любой момент могли отчислить.
Маша открыла дверь и удивлённо посмотрела на своих гостей с сумками, ведь Лиза не предупредила о том, кто именно с ней придёт. Лиза убежала по делам, а вот Даниил уходить не спешил. Ему нравилось дразнить свою судьбу. Он не явился на последний зачёт, хотя мог постараться его сдать и закрыть сессию. Зато оказался в гостях у Маши, существование которой отрицал на протяжении почти полугода.
Маше ничего не оставалось, как пригласить Даниила в комнату. Разговор не клеился. Девушка сидела на кровати, поджав губы, а юноша стоял у окна, пока, наконец, не спросил осторожно:
- Наверное, мне нужно перед тобой извиниться за то, что я надолго пропал?..
Маша встала, а Даниил взял со стола деревянную линейку, дал её девушке и, медленно закатав рукав рубашки, доверчиво протянул вперёд руку ладонью вверх и тихо проговорил:
- А ещё у меня пересдача. И я заслуживаю… всякое.
Маша провела линейкой по ладони Даниила и, когда он закрыл глаза, ударила один раз. А затем достала из шкафа веревку, не пригодившуюся на предыдущей встрече. В рюкзаке у гостя оказалась плётка, с которой присутствующие уже были знакомы, хотя и с разными её концами. Юноша разделся, лёг на кровать и вытянул вперёд руки навстречу верёвке. В комнате ненадолго стало тихо, а затем раздались короткие щелчки плётки, которые чередовались с протяжными стонами.
В детстве Маша расстраивалась из-за невозможности войти в пространство бумажного листа и присоединиться к нарисованным человечкам. Но она иногда готовилась к этому перемещению. У неё была коричневая книжная закладка из гибкого материала, от которой Маша отрезала одну тонкую полоску, так похожую на маленький ремень. Вышло не очень аккуратно, потому что руки вдруг начали дрожать от необъяснимого волнения. Вскоре оно стало ещё сильнее, потому что Маша нарисовала деревянную лавку и лежащего на ней обнажённого мальчика. Она долго рассматривала этот рисунок. А потом, с трудом взяв в руку карандаш, начала резко чертить на теле мальчика полосы, мысленно считая их количество. Она делала это до тех пор, пока бумага не истончилась и не порвалась.
Даниил не мог двигать связанными руками, зато он мог что-то сказать, но не стал этого делать. Молчание — первый шаг в небытие. Боль — это сигнал о существовании, который порой становится настолько ошеломляющим, что разум перестаёт его вмещать. В этот день Даниилу почти удалось освободиться от тяжести своего сознания. Но Маша оказалась на несколько ударов милосерднее, чем для этого требовалось.
Когда всё было позади, Даниил отказался выходить на улицу в белой рубашке, потому что решил, что она просвечивает, а надеть на спину рюкзак он пока не сможет. Даже боль волновала юношу не так сильно, как стыд, который сожжёт его, если кто-то догадается о полученном им трудном опыте. Маша дала Даниилу свою куртку, которую он, морщась от неосторожных движений рук, надел поверх рубашки.
На следующий день Маша написала Даниилу, предложив погулять вдвоём. Но он отказался, ответив, что будет занят, а потом уедет домой, и неизвестно, вернется ли сюда осенью. Обидевшись, девушка попросила хотя бы отдать куртку. Егор пригласил их на дачу, где завтра соберётся большая компания. Даниил договорился с Машей, что вернет ей куртку там.

***

Небо готовилось к сумеркам. Оно было расчерчено перламутрово-розовыми полосами. На берегу озера возле дачного посёлка ребята праздновали ещё один пролетевший день своей беспечной юности. Спорили, не рано ли разводить костёр, играли в города, пели и тут же бросали на середине куплета. Две девушки в купальниках вытирались полотенцами. Купаться хотелось не всем. Даниил не стал этого делать, сославшись на больное горло. Он сидел недалеко от воды. Ему пришло сообщение, коротко провибрировав. Он достал телефон из кармана, взглянул на экран, а затем убрал телефон обратно. И стал сосредоточенно рисовать палкой на песке линии.
Маша стояла и смотрела на озеро. Её позвали искупаться, но она отказалась, ответив, что не умеет плавать.
- А вот Даниил умеет. Отлично умеет, хоть и пропускал бассейн в этом году. Правда ведь? - вдруг с вызовом спросила Маша, глядя на юношу в упор.
- У него горло болит, - подсказал кто-то.
Но Маша, проигнорировав это оправдание, повторила уже громче:
- Ты ведь любишь плавать? Так иди!
Разговоры смолкли, слышалось только потрескивание костра. Даниил внимательно и серьезно посмотрел на Машу. Он бросил ветку, которую держал в руках, в огонь, встал, расстегнул верхние пуговицы своей клетчатой рубашки и стащил её через голову. Его спина была покрыта розовыми полосами, где-то едва намеченными, а где-то вздувшимися. Кто-то охнул. Даниил методично сложил рубашку и бросил на песок, снял кроссовки вместе с носками и стянул джинсы. Он сделал несколько шагов до озера, зашёл в него и поплыл. Несмотря на тёплый вечер, вода была как будто ледяной. От её щиплющих прикосновений и от напряжения мышц спина снова начала болеть. Маша опустилась на песок возле костра. Маленькие искры отрывались от пламени и летели вверх, и казалось, что это они прожгли чёрный бархат неба.

[Hiaro]

Как мне нравится начало!

[Hiaro]

И весь, весь.

[lyca]

Очень хорошо!

[weirdiandy]

А мне как-то занудненько, растянуто... Ну один из них мог уже взять себя в руки и двинуть повествование вперёд, а тут только смотришь сидишь как времена года сменяются за окном...

[lyca]

Так чтобы двигать, надо знать, куда двигать, а они еще сами не очень понимают, чего хотят. Жизненный вполне рассказ.

[Arthur]

Автор, я вам остался должен. Дочитал, но недобросовестно. При втором заходе буду собран и внимателен. По сути: рассказ хороший, просто нахрапом его не возьмешь, нужно вчитываться.

[April]

Необычный рассказ. Неспешный, приглушенный. С подводным течением. С непривычным ощущением времени. Герои молодые совсем, еще только узнают самих себя, ищут.

Не могу сказать, что зацепило, но понравилось. Очень любопытно, кто автор.

[Alexander Kovalskij]

Мне здесь не хватает воздуха. Вроде и написано неплохо, вроде и сюжет есть, но нет жизни и движения. Боюсь, что эту боль я разделить не смогу.

[qwasar]

Написано неплохо, но мне быстро надоел никакущий Даниил, который так нравится девушкам. По-настоящему понравилась только последняя сцена, хотя я не верю, что Маша могла выпороть юношу короткой плетью так сильно, что у него на следующий день в вечернем полумраке были отчетливо видны следы.