Разбойники

[Эмилия]

Рассказ написан для игры Стол заказов


Разбойники

Мадам Софи д’Альен держала в руке березовую розгу. Обнаженная Жюстин лежала на деревянной скамье, зажмурившись и готовясь принять первый неизбежный удар. Смуглая, темноволосая, девушка уродилась в отца и совсем не походила на нависшую над ней подобно Немезиде голубоглазую блондинку. Жюстин не дрожала, сохраняла неподвижность, но мать не сомневалась – несколько хороших стежков, и девчонка завизжит, как резаная. Как визжала когда-то сама Софи под такими же березовыми розгами. Вот только в иных краях, под иным солнцем, в далекой земле, сгинувшей, канувшей в Лету, как говорил Арнольд, от которой и остались лишь нательный крестик, выцветшая фотокарточка с лицом мужчины в военной форме, да старая-добрая березовая каша. По счастью, эти чудесные деревья растут и здесь… Софи размахнулась и ударила. На теле Жюстин вспух красный рубец.
…
- Разбойники, - злобно буркнула Марфа Тимофеевна, глядя в окно избы, из-за которого доносилась очередная пьяная песня. – Когда, наконец, успокоятся?
- Теперь нескоро успокоятся, - отвечал Федор Петрович, подбрасывая дрова в печку. – Все перевернулось, перекрутилось, перемололось, заново нескоро соберется… Софья!
- Да, батюшка? – девушка оторвалась от шитья.
- Опять со Степкой гуляла?
- Не гуляла, - Соня отвела глаза. Отец приблизился навис над ней, тряся длинной бородой.
- Врать отцу не смей! Разорение, разврат, разбой! В каждой избе. И в моем доме! Говорил я тебе, не смей гулять со Степкой? Говорил?! – Федор схватил дочь за косу и поднял на ноги.
- Да, говорил…
- Коммунист он! Комбедовец! Паршивая овца. Всех приличных людей хочет со свету сжить, а ты с ним гуляешь, девка большевистская! Мать, неси розги. Сейчас будем ум вколачивать.
- Не нужно, может, отец? – попробовала заступиться Марфа. – Хоть бей, хоть не бей…
- Зло должно быть наказано! – голоса снаружи выли все громче, но бас Федора Петровича заглушал все. – На лавку, Софья.
Соня хорошо запомнила эти слова. И запах горящих поленьев, и духоту избы. И свист розги. И первый удар, оказавшийся последним. Потому что через секунду тяжелая дубовая дверь затрещала и сорвалась с петель под множеством ударов, и разъяренная пьяная толпа с топорами, вилами и просто палками ворвалась в дом. Если бы отец не держал в руке розгу и не стоял возле лавки, он мог бы успеть дотянуться до ружья. Но теперь он мог лишь замереть в горделивой позе, гневно обернувшись к непрошеным гостям.
- Кулак, - злобно и самодовольно проговорил возглавлявший процессию Степан. – Конец тебе, кулак! И не смей поднимать руку на девушку, сволочь буржуазная.
- Молокосос! – взревел Федор Петрович и бросился к вожаку, готовый задушить его голыми руками. А затем в руке парня сверкнул финский нож…
Соня плакала, рыдала навзрыд, так, как никогда не плакала под розгами. Но никого больше не волновали ее слезы. Все перевернулось, перекрутилось, перемололось…
…
Жюстин стонала. Хныкала. Визжала. Мадам Софи секла, не обращая внимания на крики дочери. Ее мысли блуждали вдали от изящного особняка в пригороде Лиона. Далеко-далеко на востоке. Глубоко-глубоко в прошлом. Безвозвратно ушедшем прошлом.
…
- Разбойники! Бело-бандиты!
Крик мужчины в рваной рубахе, ворвавшегося в избу старосты, превращенную в здание Сельсовета, вывел Соню из тяжелого полузабытья. Девушка лежала на лавке, в изорванных, окровавленных лохмотьях, не в силах уже ни кричать, ни плакать, ни стонать, и мечтала только о скорейшей смерти. Покрытая синяками, ссадинами, царапинами и кровоподтеками, она сквозь пелену тумана слышала вопли, крики ужаса, грохот выстрелов и звон сабель. Снова потеряла сознание от бессилия и боли. Очнулась, лишь когда над ней склонилось лицо мужчины. Она запомнила его раз и на всю жизнь. Поросший редкой щетиной подбородок, завитые, изящные усы, запавшие щеки, черные хищные глаза, покрытый редкими морщинами лоб… Громкий низкий голос:
- Кто это сделал?! – потом, чуть тише: - Дайте же ей воды.
После новый провал. Вновь страшные, пугающие образы, от которых мадам Софи так и хочется отвести внутренний взор. Пылающий Сельсовет. Пляшущие крестьяне. Летящие в огонь красные флаги, портреты Ленина и Троцкого, какие-то бумаги, фуражки… Кучка испуганных, прячущихся друг за друга людей. Мужчины и женщины. Коммунисты, сочувствующие, члены комбеда. Вопли, слезы, мольбы о пощаде. Треск выстрелов. Степан. Упавший на колени, плачущий, жалко тянущий у ней свои ручонки. Холодящая ладонь рукоять револьвера, поданная одним из солдат. Выстрел. Почти не глядя, но в цель. Тело, упавшее на траву. Теплая рука капитана Арнольда на плече:
- Все кончилось, Софи. Вот все и кончилось?
- Все… Все вернется? – ее наивный детский лепет. – Все соберется заново? Вернется?
- Конечно же, все вернется, - он улыбается. Обнимает ее. Щетина царапает щеки…
…
Жюстин уже рыдала навзрыд, когда мадам Софи прекратила порку. Она помогла дочери подняться, поцеловала в губы.
- А что было потом? – спросила она сама себя, глядя вдаль, но говоря на ломаном французском, понятном для Жюстин. – Потом война. Кровь. Носило нас по всей России, с самого севера до самого юга. А дальше… Дальше Арнольд, получивший звание полковника, пал под Кирилловкой. Написал мне короткую записку: «Софи, не плачь. Однажды все вернется». И все вернется, мы вернемся… Позже, в Крыму, встретила молодого французского дипломата. Он меня полюбил, а я… Мне было все равно уже. Отплыла с ним еще до падения Перекопа. И вот теперь… Но мы вернемся. Помни, мы вернемся. Разбойникам не вечно пировать.
Жюстин давно ушла в свою комнату, а Софи продолжала говорить сама с собой, переходя с французского на русский и обратно:
- Все перевернулось, перекрутилось, перемололось, заново нескоро соберется… Но соберется, мы вернемся, да, вернемся… А кто это сделал? Господи Боже… Сам Сатана, изыди Сатана… Не то отведаешь березовой каши, зло должно быть наказано! Разбойники! Разбойники! Разбойники…

[Viktoria]

Первая мысль - Expat.

Но, как уже многократно выяснилось, угадываю я очень плохо.

[Агата]

Дяденька Expat такое не напишет Это Эмилия.

[Viktoria]

Дяденька Expat такое не напишет Это Эмилия.

Тогда меня сбило с толку "историческое оформление".

Если это Эмилия, то это определённо взлёт на порядок.

[Viktoria]

Сплю уже, наверное... F/F, да ещё с такой жестокостью - да, Эмилия.

[Агата]

Если это Эмилия, то это определённо взлёт на порядок.

Зачем льстить Она лучше может. Это средненько

[qwasar]

Это Артур
Голубоглазая блондинка передает привет , но "старая добрая" пишется без дефиса, "сельсовет" с маленькой буквы, и еще пунктуация по мелочи.
У Экспата историческая часть всегда более глубокая.
Как и в "Тиши", в середине текста некоторый сумбур - не все понятно. Здесь я не уловил, за что Софье так досталось от Степки сотоварищи, и произошло ли это сразу после убийства отца или спустя время.
В целом ощущение некоторой опереточности.




(ссылку добавил Книжник)

[Эмилия]

Ну опять я сразу?) И почему взлет? Я, конечно, не могу быть объективна, но мне казалось, я получше пишу... Да и F/F тут условное, так, обрамление. А в основном судьба несчастной женщины - жертвы обстоятельств. Да еще и в историческом обрамлении. Ну при чем тут я?

[Эмилия]

Это Артур
Голубоглазая блондинка передает привет , но "старая добрая" пишется без дефиса, "сельсовет" с маленькой буквы, и еще пунктуация по мелочи.

Тоже так думаю. И см. название)

[Агата]

Это Артур
Голубоглазая блондинка передает привет , но "старая добрая" пишется без дефиса, "сельсовет" с маленькой буквы, и еще пунктуация по мелочи.
У Экспата историческая часть всегда более глубокая.
Как и в "Тиши", в середине текста некоторый сумбур - не все понятно. Здесь я не уловил, за что Софье так досталось от Степки сотоварищи, и произошло ли это сразу после убийства отца или спустя время.
В целом ощущение некоторой опереточнеости.

Если Артур Эдуардович то совсем