Такие разные методы

[Лоллобриджида]

Дверь скрипнула. Я робко шагнул внутрь, машинально приглаживая майку, чувствуя, как от страха сжимаются пальцы. Всё внутри кабинета выглядело угрожающе аккуратным: массивный стол, тяжёлые шторы на окнах, кресло с высокой спинкой — и сам хэдмастер, сидящий за столом, холодный, строгий, словно вырезанный из камня.
— Проходите, — коротко бросил он, не поднимая глаз от бумаг.
Я прошёл несколько шагов, растерянно остановившись посреди комнаты. Сердце грохотало в груди так сильно, что, казалось, его могли услышать все.
Хэдмастер отложил бумаги в сторону, поднял глаза и смерил меня пристальным тяжёлым взглядом.
— Так... Мистер Беннетт. — Голос его был холоден и спокоен. — Разбили окно в общежитии. Употребляли алкоголь. Устроили драку посреди улицы. Пятнадцать свидетелей. Замечательно!
Я опустил глаза, съёжившись внутри.
— Что скажете в своё оправдание? — спокойно спросил хэдмастер.
— Я... я был пьян, сэр... я не соображал… — пробормотал я, чувствуя, как горят уши.
— Пьян. — Он кивнул, медленно поднимаясь из-за стола. — Пятикурсник. Взрослый человек. И всё же — разбил окно, как малолетка. Не соображал.
Я промолчал, опустив голову ещё ниже.
— У нас, мистер Беннетт, есть правила, — продолжил хэдмастер. — За такие проступки предусмотрено телесное наказание. И вы сами это хорошо знаете.
Сердце пропустило удар.
— Брюки и трусы спустите до колен.
Я вздрогнул, но понимал: возражать бесполезно. Дрожа, я расстегнул ремень, стянул брюки, а потом и трусы, до колен.
— Именно в таком виде и будете слушать, — холодно произнёс он. — Чтобы каждое слово врезалось в вашу память вместе с ощущением стыда.
Он встал передо мной, сложив руки за спиной.
— Вы, пятикурсники, возомнили себя взрослыми, — начал он, голос его был ровным, без эмоций. — Думаете, вам всё дозволено. Что правила — для младших курсов, а вам можно пить, буянить, разрушать чужую собственность.
Я стоял, сжавшись, чувствуя, как щеки полыхают от стыда.
— Университет не потерпит такого. Здесь вас учат не только наукам. Здесь вас учат дисциплине. Уважающий себя человек умеет отвечать за свои поступки.
А тот, кто не умеет — почувствует на своей шкуре, что значит подвести общество.
Он сделал шаг ближе, и я почувствовал его тяжёлый взгляд.
— Вы опозорили себя. Вы опозорили факультет.
Я дрожал. Майка прилипала к спине. Трусы на коленях неприятно болтались, каждую секунду напоминая о моём положении.
— После сегодняшнего дня, Беннетт, вы дважды подумаете, прежде чем позволить себе неуважение. Я вам это гарантирую.
Он обошел меня и остановился сзади.
— К табурету, — приказал он коротко. — Наклониться. Упереться руками. Приготовиться.
Я с трудом сделал несколько шагов к табурету, путаясь в спущенных трусах. Табурет был простой, деревянный, низкий. Я наклонился, положил дрожащие руки на сидение.
Эти секунды казались вечностью.
Хэдмастер отошёл в сторону, снял с крючка ремень. Сделал пробный взмах.
Я вцепился в табурет, закрыл глаза.
Первый удар обрушился внезапно.
Шлёп!
Я выгнулся, но удержался, вцепившись в сидение так, что побелели пальцы.
— Один, — хрипло прошептал я.
Второй удар пришёлся чуть ниже, пересёкся с первым. Я задрожал всем телом, ноги соскользнули на пол.
— Два...
Третий удар был особенно тяжёлым. Я не выдержал: вскинулся на ноги, схватившись за обожжённые ягодицы, и всхлипнул.
— Назад! Руки на табурет! Стоять смирно! — рявкнул хэдмастер. Голос его был как стальной клинок.
Давясь слезами, я покорно вернулся к табурету, снова наклонился, чувствуя, как по лицу катятся горячие капли.
Четвёртый удар разорвал воздух.
Шлёп!
Я застонал, вцепившись в табурет.
— Четыре...
Пятый удар. Я уже не контролировал слез, они катились сами собой без остановки.
Шлёп!
— Пять...
Я снова попытался отпрянуть, но не успел: хэдмастер одной рукой вдавил меня в табурет.
— Терпеть! — резко бросил он.
Шлёп!
— Ш-шесть...
Седьмой. Восьмой. Каждый удар был как яростный всплеск огня.
Девятый пронзил насквозь. Я всхлипнул так громко, что меня могли услышать ожидающие своей очереди за дверью.
— Девять...
Последний, десятый удар был особенно болезненным. Как печать.
Шлёп!
Я обмяк на табурете, всхлипывая, не в силах пошевелиться.
— Десять... — выдохнул я еле слышно.
В воздухе повисла тишина.
Я остался стоять над табуретом, тяжело всхлипывая, чувствуя, как слёзы капают на деревянную поверхность. Я чувствовал – ягодицы пульсируют, как живые. Кожа горела, казалось, что к ней приложили раскалённое железо. Но стыд был сильнее боли.
— Встать, — спокойно сказал хэдмастер.
Я медленно поднялся, шатаясь на подгибающихся ногах. Трусы так же болтались на коленях, майка прилипала к спине. Я стоял, прикрываясь руками.
Он подошёл ближе.
— Смотрите на меня, Беннетт, — твёрдо произнёс он.
Я поднял заплаканные глаза.
— Какие выводы вы сделали? — холодно спросил он.
Я всхлипнул, судорожно пытаясь говорить.
— Я... я понял, сэр... я был... был глупым... — выдавил я, захлёбываясь в слезах. Вопрос хэдмастера внезапно пробудил во мне неистовую жалость к себе.
— Глупым? — переспросил он, делая шаг ближе. — Только глупым?
Я заскулил, вцепившись в подол майки.
— Нет... был безответственным... недостойным... — всхлипывал я. — Я опозорил себя... опозорился...
Хэдмастер медленно кивнул. Кажется, он был удовлетворен ответом.
— Что вы намерены делать дальше?
Я дрожал, слова вырывались какими-то мятыми клочками.
— Я... я исправлюсь, сэр... я... я больше никогда не буду пить... я буду уважать правила... я буду учиться... — всхлипывал я, едва держась на ногах.
Он стоял молча, давая мне полностью выговориться.
Когда я замолк, он снова заговорил:
— Понимаете ли вы, почему были наказаны именно так?
Я кивнул, шмыгая носом.
— Говорите вслух. И четко! Чтобы я слышал!
— За... за то, что я... — прошептал я. — За то, что я не держал себя в руках... за то, что считал себя выше правил...
Хэдмастер выждал паузу, наблюдая, как я тону в слезах.
— И что вы чувствуете сейчас, Беннетт?
— Стыд... страшный стыд... вину... я... я хочу всё исправить... хочу заслужить прощение...
Он ещё мгновение смотрел на меня тяжёлым, холодным взглядом. Потом медленно кивнул.
— Хорошо, — сказал он. — Но путь к искуплению долог. Сегодня вы сделали только первый шаг.
Я дрожал, не в силах сказать ни слова больше.
Хэдмастер направился к своему столу, бросив через плечо:
— Встаньте к стене. Руки за голову.
Я еле передвигал затёкшие ноги. Трусы скомкались на коленях, майка была мокрая от слёз. Подошёл к холодной стене и, повинуясь, сцепил руки на затылке, демонстрируя пылающие, распухшие ягодицы, исполосованные ремнем.
Воздух был прохладным. Каждое лёгкое движение, каждый вздох отзывался в теле болью.
— Так и стоять. — Голос хэдмастера был ровным и непреклонным. — Никаких попыток тереть кожу. Час. Чтобы вы запомнили это ощущение.
Я всхлипнул, но молча кивнул, не смея даже смотреть в его сторону.
Время тянулось долго. Сначала было просто холодно. Потом боль в ягодицах начала отдавать чем-то ужасно зудящим. Хотелось почесать, потереть, хоть немного унять этот сводящий с ума зуд... Руки на затылке дрожали, пальцы судорожно сжимались.
Я осторожно, почти незаметно попытался опустить руку вниз...
— Руки на затылок, Беннетт! — прозвучал резкий окрик.
Я вздрогнул всем телом, немедленно вернув руки в исходное положение. Горло сжалось от новой волны слёз.
С каждым вдохом кожа саднила всё сильнее. В кабинете было настолько прохладно, что малейшее движение ткани майки по спине отзывалось дрожью.
Я снова невольно пошевелил рукой — инстинктивно, чтобы потереться.
— Не двигаться! Стоять смирно!
Он сидел за столом, не поднимая на меня глаз, как будто я был просто элементом мебели.
Я всхлипывал беззвучно, борясь с желанием снова опустить руки.
Час. Вечность. Боль, стыд, бессилие.
И самое страшное — осознание, что всё это — справедливо.
Тишину кабинета разорвал звонок телефона. Я вздрогнул всем телом, почувствовав, как сердце ухнуло куда-то в пятки.
Хэдмастер лениво потянулся к трубке и, не глядя на меня, поднял её.
— Да? Мисс Андерсон? Очень рад!
Пауза.
— Да, конечно. Можете заходить, — сказал он спокойно и положил трубку.
Я замер.
— С-сэр... — простонал я шёпотом.
Он равнодушно посмотрел на меня.
— С-сэр, прошу вас... — я повернул к нему красное от слез лицо. — Пожалуйста... не сейчас... я... я не могу...
Он молча наблюдал за моими попытками подобрать слова.
— Пожалуйста, сэр, умоляю... — голос срывался на всхлипы. — Можно... можно я хотя бы... хотя бы натяну трусы?.. Я... я не могу так...
Я всхлипывал, трясясь, судорожно вцепившись в подол майки.
— Пожалуйста, сэр... пожалуйста... — выдавливал я бесполезные слова, чувствуя, как по щекам снова катятся слёзы. — Не пускайте её сейчас... умоляю...
Он встал из-за стола, обошёл меня, остановился в двух шагах, глядя сверху вниз.
— Вы находитесь под дисциплинарным наказанием, Беннетт, — спокойно сказал он. — И вам будет полезно прочувствовать стыд до конца. Как и свою вину.
Я захлебнулся всхлипом, опустил голову, бессильно сжав кулаки.
— П-пожалуйста... хотя бы трусы... — прошептал я, почти не веря сам себе.
Он качнул головой.
— Нет.
Дверная ручка повернулась. Я застыл, не дыша.
В кабинет уверенной походкой вошла мисс Андерсон, звонко стуча каблучками. На ней была строгая тёмная юбка, белая блузка, волосы убраны в гладкую причёску. Её лицо — красивое, утончённое, с лёгкой улыбкой в уголках губ. Казалось, в этой улыбке всегда жило едва заметное презрение.
Она на миг задержалась в дверях, её взгляд остановился на мне. Только на миг.
Но этого взгляда хватило, чтобы я ощутил, как стыд с новой силой обжёг всё моё тело.
Я инстинктивно сжался, напряг мышцы живота, но трусы всё так же безнадёжно обвисали на коленях, выставляя меня на всеобщее обозрение.
Мисс Андерсон слегка приподняла бровь, но ничего не сказала, словно подобное зрелище было для неё делом привычным и вполне обыденным.
Она спокойно подошла к столу хэдмастера. Каблуки цокали по полу, каждый удар отдавался у меня в груди.
Она опустилась в кресло напротив него, скрестив ноги с хладнокровной кошачьей грацией.
Они говорили так спокойно, словно в комнате не стоял полуголый выпоротый студент, захлёбывающийся стыдом.
— По вашему курсу всё в порядке? — спросил хэдмастер, пролистывая бумаги на столе.
— В целом да, — ответила она, деловито поправляя край юбки. — Но есть вопросы по практике на пятом курсе.
— Конечно. Мы обсудим.
Пока они говорили, я краем глаза ловил, как её взгляд неторопливо скользит в мою сторону, с ленивым, чуть насмешливым интересом. Будто случайно. Но я чувствовал на себе каждый миг её мимолётного внимания.
Разговор постепенно сходил на нет. Они обменялись последними фразами о распределении студентов, о каких-то расписаниях и графиках. Я стоял, застыв у стены.
Наконец миссис Андерсон легко поднялась с кресла, поправила узкую юбку и пристально посмотрела на меня.
— Ваш новый подход к дисциплине мне нравится, — с едва заметной улыбкой сказала она хэдмастеру. — Пятикурсники нынче слишком расслабились. Иногда им действительно полезно напомнить о правилах.
Хэдмастер невозмутимо кивнул.
— Физическое напоминание, подкреплённое стыдом, — самая эффективная педагогическая мера, — произнёс он спокойно. — Никакие нотации так не запоминаются, как пять минут хорошей порки.
Я тихо сглотнул, едва сдерживая новый прилив слёз.
Мисс Андерсон скользнула по мне взглядом, в котором не было ни сочувствия, ни злобы — только прохладное любопытство.
— А смущение, — добавила она, снова взглянув на хэдмастера, — только усиливает воспитательный эффект. Я решительно в этом уверена!
Она двинулась к двери, все так же чётко стуча каблуками изящных черных туфель. На пороге обернулась и посмотрела прямо мне в глаза.
— Беннетт, — сказала она так легко и невесомо, будто только что вспомнила мою фамилию. — Загляните ко мне. У нас с вами остались кое-какие вопросы... Вы за две недели пропустили три занятия.
Я всхлипнул вслух, не в силах сдержаться.
Она усмехнулась уголком губ.
–– Вы же не против, мистер Уилсон? – обратилась она к хэдмастеру.
–– Нет, мисс Андерсон. Это не запрещено нашими правилами, –– ответил он совершенно равнодушно, водя пальцем по раскрытому журналу.
Дверь закрылась. Я остался стоять с застывшей на губах немой мольбой о пощаде.
Хэдмастер встал из-за стола, обошёл меня, остановился.
— Одевайтесь, — коротко сказал он. — И немедленно отправляйтесь к мисс Андерсон. Она ждёт вас.
Я вздрогнул всем телом, обернулся через плечо, всхлипывая.
— С-сэр... пожалуйста... — прохрипел я, едва находя голос. — Она же не говорила, что сейчас… Пожалуйста... можно позже? Мне... мне и так очень больно... сэр...
Хэдмастер смотрел на меня холодно, словно на пустое место.
— Именно поэтому вы должны пойти к ней сейчас, — произнёс он спокойно. — Чтобы еще лучше запомнить сегодняшние события.
Я судорожно всхлипывал, сжимая край майки в дрожащих руках.
— Сэр... умоляю... пожалуйста... хотя бы... хотя бы немного позже...
Он чуть склонил голову набок.
— Нет. Вы немедленно отправитесь к ней. Немедленно, Беннетт. Немедленно!
Я еле натянул трусы. Они саднили распухшую кожу, и я не смог сдержать болезненного всхлипа. Потом — брюки. Каждое движение причиняло боль. Ткань шершаво терлась о полыхающие следы ремня. Я застегнулся –– скрюченными, дрожащими пальцами. Собрав остатки сил, я шагнул к двери.
Перед самым выходом хэдмастер произнёс, не повышая голоса:
— Помните, Беннетт. Каждый ваш шаг сегодня, который вам будет даваться с большим трудом, — часть исправления.
Я молча кивнул, всхлипывая.
Руки тряслись, ноги подкашивались, но я толкнул тяжёлую дверь и вышел в коридор,
оставляя позади кабинет, но не стыд, который теперь шёл за мной неумолимой тенью.
Коридор был гулкий, длинный, холодный. Я стоял на месте, не в силах сделать ни шага.
Ткань трусов и брюк впивалась в кожу, каждая царапина от ремня отзывалась жгучей болью. Казалось, что шрамы горят сквозь одежду, видимые каждому.
«Иди, — звучал в голове голос хэдмастера. — Немедленно!».
Собрав волю в кулак, я сделал первый шаг. Боль прорезала поясницу, пробежала вдоль спины. Я пошатнулся, едва не упал.
Мир вокруг был странно мутным. Каждый звук — скрип двери, отголосок шагов, далекий звон телефона — слышался как из глубины.

Я плёлся по коридору, всхлипывая, сгорбившись, словно старался стать меньше, незаметнее. Я знал: мисс Андерсон уже ждёт. И у неё для меня –– свой урок.
Я шёл, дрожа всем телом, но в этой боли, в этом стыде было что-то... странно сладкое.
Что-то пронзало моё сердце трепетом — тонким, неизбежным, покорным.
Я остановился перед дверью её кабинета. Губы дрожали. Сердце колотилось так сильно, что я слышал стук в ушах.
Я поднял руку, колеблясь, потом постучал –– тихо, почти беззвучно.
— Войдите, — сухо отозвался её голос.

Мисс Андерсон сидела за столом, склонившись над бумагами. Тонкие линии запястий. Аккуратные серьги. Высокий лоб. Её образ был безупречен. Ни одной эмоции. Только сосредоточенность, собранность и холодная уверенность.
— Закрой дверь, — сказала она спокойно, не поднимая взгляда.
Я повиновался и застыл, чуть ссутулившись. Чувство сладкой уязвимости сполохами расползалось по всему телу.
— Подойди ко мне, Беннетт, — произнесла она ровно.
Я медленно подошёл к её столу, чувствуя, как предательски дрожат колени. И она впервые прямо посмотрела на меня.
Её взгляд скользнул снизу вверх, изучающий, неторопливый. Я ощутил, как краснею до корней волос — словно она читала не только моё тело, но и мысли, самые тайные мои, самые трепещущие желания.
В уголках её губ снова мелькнула лёгкая надменная улыбка.
— Вижу, ты всё ещё под впечатлением, — сказала она тихо, тщательно пряча насмешку.
Я сглотнул, не в силах выговорить ни слова.
— Ничего, — добавила она. — Сейчас у тебя будет шанс закрепить полученный урок.
Она встала из-за стола — плавно, грациозно. Каблуки. Обошла меня кругом, внимательно изучая. Каждый её взгляд я чувствовал, как зажжённую спичку.
Мисс Андерсон скрестила руки на груди.
— Какой красивый мальчик, — сказала она медленно, словно разглядывая редкий фарфор прошлого века. — Брюнет. Высокий. Плечистый. Растрёпанный немного, но это неудивительно. Выглядит воспитанным. Учтивым. Но это впечатление обманчиво.
Она разговаривала не со мной, а с воздухом. Её тон был строгим, с лёгким привкусом мечтательности.

–– Разбил окно. Напился в общежитии. Пропустил кучу моих занятий. Без уважительной причины. А на вид – благонравный мальчик из хорошей семьи. И уже двадцать один год. Странно…
Я опустил голову, уткнувшись взглядом в пол. Уши пылали от её слов. А она все рассуждала, вдумчиво, как-то даже участливо.
— Странно. Такие прекрасные данные, – она сделала упор на последнем слове, ––
и такая безответственность.
Мисс Андерсон подошла ближе. Я чувствовал запах её духов, тонкий, окутывающий.
— Скажи-ка мне, Беннетт, — её голос стал чуть тише, но острее, — как ты намерен исправляться?
Я прошептал:
— Буду учиться лучше, мисс Андерсон... посещать все занятия... работать над собой...
— Уже начал что-то делать для этого? — она чуть склонила голову, внимательно изучая меня.
— Д-да, мисс... стараюсь... делаю конспекты... пересдаю пропущенные темы...
— А родители твои знают, как ты тут себя ведёшь? — уколол иглой её голос.
— Н-нет... я не говорил им...
— Понимаю... — протянула она задумчиво. — А как они обычно тебя наказывают за такое поведение?
Я всхлипнул, чувствуя, как стыд захлёстывает с новой силой.
— П-простите... — прошептал я. — Когда я был младше... отец... ставил в угол...
Она презрительно хмыкнула.
— Скажи мне, Беннетт... По твоему мнению, ты заслуживаешь того, что сейчас получишь?
Я с трудом поднял на неё заплаканные глаза.
— Д-да, мисс... я заслужил... — выдохнул я дрожащим голосом, и в груди снова защемило от унижения и странного сладкого трепета.
Она наклонилась ко мне, её лицо оказалось так близко, что я почувствовал дыхание жасмина на своей щеке.
— Хороший мальчик, — прошептала она почти нежно. — Всегда лучше признавать свою вину.
Мисс Андерсон, казалось, на миг задумалась.
— Мы поступим так, — наконец произнесла она ласково. — Ты снимешь всю одежду.
Чтобы наказание было честным. Чтобы ничего не скрывать — ни от меня, ни от самого себя.
Я резко поднял голову, в ужасе глядя на неё.
— М-мисс... — заикаясь, прохрипел я. — П-пожалуйста... нет... я не могу...
Она тёплой рукой поправила мои растрёпанные волосы, мимолетом коснулась виска.
— Тише, — прошептала она. — Ты хороший мальчик. Разве тебе не хочется, чтобы всё было правильно?
Я молчал, глаза снова наполнились слезами. Она достала из ящика салфетку, аккуратно промокнула мои слёзы.
— Такой славный, — тихо сказала мисс Андерсон, почти с материнской нежностью. — Такой трогательный. Такой взъерошенный. Как воробушек.
Я отвернулся, чувствуя, как жар расползается по щекам и шее.
— Нет, — прошептал я. — Я... я не могу... пожалуйста...
Она чуть усмехнулась и снова обошла меня кругом.
— Сколько упрямства, — протянула она мягко. — А я думала –– воспитанный мальчик.
В её голосе зазвучало разочарование –– слишком приторное, чтобы быть настоящим. Я сжал руки в кулаки.
— Снять всё. Немедленно. Догола!
Я вздрогнул всем телом, инстинктивно подчиняясь. Словно пружина внутри лопнула. Не глядя на неё, сгорбившись, я начал судорожно стягивать брюки, майку, трусы. Одежда падала на пол кучей.
Я прикрылся руками, опустив голову, горя от стыда так сильно, что казалось — вот-вот сгорю дотла.
Она сделала пару неторопливых шагов к моей разбросанной на полу одежде. Остановилась, скрестив руки на груди, посмотрела на меня.
— Так вот как ты привык обращаться со своими вещами, Беннетт? — спокойно спросила она. –– Хм. И это воспитанный мальчик.
Я стоял, прикрываясь руками, пылая от стыда.
— Собери, — велела она, указав длинным ногтем на пол. — И аккуратно сложи на стуле.
Я медленно нагнулся, краснея до корней волос, поднял с пола мятые брюки.
— Разгладь, — подсказала она тоном попечительницы детских приютов. — Не мни.
Старайся.
Я судорожно пригладил брюки, потом сложил их как смог и аккуратно взромоздил на сидение стула. Затем всё остальное.
— Вот так, — сказала она, подошла ближе и аккуратно провела пальцами по белой ткани трусов. — Спокойно. Тщательно. Видишь, всегда можно оставаться аккуратным.

Я стоял, тщетно пытаясь прикрыться руками, опустив глаза в пол. Всё моё тело пылало, каждый мускул был напряжён.
Мисс Андерсон подошла ближе. Спокойно взяла мои запястья в свои ладони. Ласково, но твёрдо развела их в стороны.
— Не нужно, — произнесла она мягко, почти шепотом. — Здесь нечего прятать.
Я вскинул голову вверх, но не сопротивлялся. Я чувствовал её тёплые пальцы на своих руках, чувствовал, как моё тело предаёт меня — я понимал, что в глубине души мне хочется подчиняться ей.
Она отошла на шаг назад.
— Очень хорошо, — произнесла она, задумчиво склонив голову набок. — Видно, что взрослый мальчик. Жениться пора. И слёзы... и смущение… всё на своём месте.
Я не знал, куда деться от её взгляда. И одновременно хотелось стоять так вечно — открытым, низверженным, ведомым.
Мисс Андерсон медленно подошла к двери и закрыла её мягким щелчком... повернула ключ в замке.
Щелк.
Она обернулась через плечо, улыбаясь тонкой хищной улыбкой, и медленно, с ленивой грацией пошла к стулу. Её бёдра качались в такт шагам, юбка обрисовывала каждый изгиб. Я смотрел, не в силах оторвать глаз.
Она села, скрестив ноги, и слегка похлопала себя по бедру.
— Иди сюда, Беннетт, — произнесла она ласковым тягучим голосом. — Ложись ко мне на колени.
Я стоял, не в силах справиться с внутренним жаром, который разгорался с каждой секундой. Я знал, что должен повиноваться. И я, кажется, этого хотел.
Медленно, с трудом передвигая ноги, я подошёл к ней. Я встал рядом, не зная, как исполнить её приказ.
Мисс Андерсон мягко, но твёрдо взяла меня за руку и потянула вниз.
— Ну же.
Я покорно лёг ей на колени, свесив голову вниз, ощущая её тепло сквозь тонкую ткань юбки. Моя грудь прижалась к её бёдрам.
И я понял: мне уже не хочется бороться.

Я лежал у неё на коленях, замирая от каждого её движения. Её ладонь нежно скользнула по моим горячим ягодицам. Касания были лёгкими, почти невесомыми — но от каждого прикосновения моё тело предательски подавалось ей навстречу, как цветок к солнцу.
Мисс Андерсон тихо вздохнула.
— Ну-ну... — проговорила она, как будто укоряя воздух. — Разве можно так поступать с таким хорошим мальчиком?..
Я судорожно сглатывал, прижимаясь к её ногам.
— Старый болван! — фыркнула она, нежно поглаживая багровые полосы. — Жестокий, упрямый старый болван... Разве так можно?! Такую прелесть –– ремнём, да ещё так немилосердно...
Я всхлипывал всё сильнее, краснея и дрожа от удовольствия.
— Скажи мне, милый, — продолжала она участливо, — тебе было больно?
— Д-да... — прошептал я, захлёбываясь. — Было очень больно...
Она слегка приподняла бровь, и пальцы её ласково провели по моему уху.
— Очень больно... ЧТО, милый? — произнесла она почти шутливо.
Я вздрогнул и поспешно исправился:
— Очень больно, мисс...
Её ладонь тепло погладила мою спину.
— Умница, — похвалила она. — Теперь, дорогой, после каждого ответа ты будешь говорить "мисс". Ясно?
— Да, мисс, — выдохнул я, жарко прильнув к её ногам.
Она продолжала медленно гладить меня, иногда чуть надавливая на особенно горячие места.
— Ты сильно плакал, когда тебя пороли, мой мальчик?
— Д-да, мисс... я плакал сильно, мисс...
— Ах ты бедняжка... — проворковала она, наклоняясь ближе. — Чем именно тебя пороли, скажи мне?
— К-кожаным ремнём, мисс...
Её рука легко обвела круг по пылающей коже, словно пытаясь остудить ожоги.
— А стоял ты смирно или вскакивал?
— Я... я вскакивал от боли, мисс... но хэдмастер велел мне снова наклониться, мисс...
Она залилась едва слышным хохотом.
— Конечно, велел. — И ладонь чуть сильнее сжала мою ягодицу. — Какой же ты славный...
Я вздыхал, прижимаясь всем телом к её коленям, забывая о боли, забывая обо всём, кроме её голоса и прикосновений.
Мисс Андерсон медленно провела ладонью по моей спине, нежно, с ласковой тяжестью, и остановилась на ягодицах.
Я притворно всхлипнул, нарочито сжав плечи.
— Я... я больше так не буду, мисс, — пролепетал я жалобно.
Она тихонько рассмеялась.
— Больше так не будешь?.. А как же мы можем поверить такому шалуну?
Лёгкий шлёпок.
Я преувеличенно ойкнул:
— Ой... мисс... простите... я больше не буду, мисс...
— Вот-вот, — с мягкой насмешкой подтвердила она. — Все так говорят... после того, как уже натворят бед.
— Так напомни мне, Беннетт, ты сильно плакал, когда тебя наказывали? Или терпел как герой?
— С-сильно плакал, мисс... — выдохнул я горячо. — Очень сильно, мисс... Я не мог вытерпеть, мисс…
Ещё один лёгкий шлёпок — чуть ближе к внутренней стороне бедра. Тепло от ладони осталось на коже, как поцелуй.
— Такой чувствительный, — проворковала она. — И как же, чем тебя наказали, напомни?
— Кожаным ремнём, мисс...
–– Ты стоял у стены, Беннетт?
— Нет, мисс... я... я наклонился над табуретом, мисс... я еле стоял, мисс…
Она тихо засмеялась, мягко касаясь моей шеи.
— Еле стоял... бедняжка...
И ещё один лёгкий хлопок. Я ойкнул в ответ, почти по-детски, и судорожно прижался к её коленям.
Я дрожал всем телом, захлёбываясь короткими горячими вдохами.
Мисс Андерсон тихо спросила:
— А сейчас Беннетт?.. Тебе больно?
Я всхлипывая выдохнул:
— Н-нет, мисс... да, мисс… я не знаю… очень хорошо, мисс...
В комнате пахло жасмином, стыдом, теплом и чем-то ещё — тяжёлым, медленным, опьяняющим.
__________________________________________________________________________________________________________

Этот текст я написала с помощью чата GPT. Конечно, потом основательно все поправила и дополнила. Я намеренно создавала текст нарочитый, на грани с гротеском, намеренно избегала реалистичности и психологизма. Ну о результате судите сами.

[Хаген]

Этот текст я написала с помощью чата GPT. Конечно, потом основательно все поправила и дополнила. Я намеренно создавала текст нарочитый, на грани с гротеском, намеренно избегала реалистичности и психологизма. Ну о результате судите сами.

Эх, ну вот зачем вы это сразу написали! Я только хотел откомментировать, что классная пародия, чуть ли не все тематические банальности собраны - и такой облом!

Но как вы преодолели "этические ограничения" чата?

[Rex]

Круто.

[Лоллобриджида]

чуть ли не все тематические банальности собраны

в этих банальностях разве не весь вкус?

Но как вы преодолели "этические ограничения" чата?

у женщин свои секреты GPT нужно разогреть сначала, подготовить, чтоб его этические бастионы пали

Круто.

мерси)

[Хаген]

в этих банальностях разве не весь вкус?

О вкусах не спорят

[Лоллобриджида]

О вкусах не спорят

а это уж кто как любит

[Лоллобриджида]

О вкусах не спорят

и что до меня... я могу десятками читать чисто технические тексты, где все так, как мне нравится, с нужными мне маркерами, чем высоколитературные произведения, где часто темы - полтора абзаца, а остальное - страдания юных вертеров по поводу и без, бесконечные вступления и блуждания вокруг да около. я к тому, что я не ищу в таких рассказах литературу. я ищу то, что будет ласкать мои ожидания. а обо всем остальном можно почитать и в другом месте.

[Хаген]

Да я же не спорю, просто бывают и другие вкусы, в том числе у тематиков. Это нормально, все люди разные.

[Лоллобриджида]

Да я же не спорю

Это хорошо. Не нужно спорить Спорят только испорченные, невоспитанные мальчики

[Viktoria]

Лоллобриджида, а сколько, в какой мере, пришлось править? Потому что для ИИ это великолепно, предыдущие попытки форумчан были тоже хорошие, но с менее выраженными тематическими моментами (затрудняюсь подобрать слова). То есть, те тексты были более мейнстримными, потому что ИИ не пропускал/не генерировал такое.