Привидение Голиковского переулка. Мистический роман

[Viktoria]

Кант для меня, как для утилитариста, не авторитет, я Эпикура уважаю

Вам идёт!

(И этому сайту тоже.)

[Тринадцать]

Мне кажется, что такого рода отличия существуют исключительно в глазах смотрящего. Смотрящий может указать, что его точку зрения разделяют многие, может - что гораздо ценнее - объяснить, почему именно он ощущает данное отличие, и если будет достаточно убедителен, приобрести новых единомышленников. Не может он только одного - претендовать на некую "объективность" своей точки зрения.

соглашусь.

ну и профессиональные филологи обычно держатся позиции "ничто не шедевр, но предмет для изучения".

[Гертруда]

21. Тысяча и одна ночь. Германн


«Коляска» не давалась. «Коляска» никому не дается. Да она никому и не нужна. О Гоголе море литературы, а найди в этом море хоть одну работу о «Коляске»…

Татьяна так и думала, что ни одной такой работы нет, потому что нет на свете таких идиотов, чтобы покуситься на «Коляску». Проверила по очень-очень большому каталогу, к которому имела доступ по службе. Нет, идиоты все-таки нашлись. Числом не менее трех. Статья в Ученых записках Новозыбковского пединститута за 1956 год. Еще две статьи в столь же солидных источниках. Заказала все три книжечки в Ленинке, прочла. Не впечатляет. Новозыбков — это в Брянской области, кажется? А Карши где? Э-эх…

Ладно, отложим пока «Коляску». Присмотримся к «Пиковой даме».

Очень скоро у нее появились вопросы, ответа на которые она не знала. Сен-Жермен… Вроде бы имя Жермен по-французски это как раз то, которое по-немецки произносится Герман. Они как бы тезки. Разве нет? Это первый вопрос, он простой. Второй сложнее: писал ли кто-то об этом раньше. Потому что самое обычное дело, когда ты трудишься, стараешься, а потом оказывается, что ты изобрел деревянный велосипед. Это уже было. Это давно съеденный суп.

Ты позвонишь Ирке, а Ирка ответит цитатой из Ильфа: все, что вы уже написали, пишете и только еще собираетесь написать, давно написала Ольга Шапир, печатавшаяся в киевской синодальной типографии. После чего Ирка выдаст подробнейшую справку, обстоятельную и квалифицированную: кто писал, когда писал, о чем... Ирка знает все. В завершение разговора Ирка прибавит с торжеством: «Про Германна и Жермена… Я знала это еще на втором курсе!»

Вот по этой причине Татьяна и ее подруги Жанка и Катька зовут Ирку за глаза не просто Иркой, они зовут ее Ирка-Тварь. Вообще-то она плохого не делает, доносов не пишет, людей по службе не подсиживает, женихов не отбивает. Она много работает, она много знает, она ответит на любой твой вопрос. Но в конце каждого разговора она обольет тебя презрением: «Я знала это еще на втором курсе!» Иной раз и вопросов задавать не надо. Увидит у тебя книжку в руках. «Что это там? Барт и Леви-Стросс? Я читала это еще на втором курсе!»

Не хочется звонить Ирке. Татьяна позвонила Катьке.

— Ты что сочиняешь, глупая? — смеялась Катька. — Разве по-французски Герман будет Жермен? Герман — это у них Арман!

— Разве? Надо проверить…

Конечно, потом она проверит все обстоятельно, сидя за столом, а пока…

— Агеев, Агеев! Вы знаете французский язык?

Агеев пошевелил бровями и сказал важно:

— Жизнь полна удивительных совпадений. Вот уже второй раз на этой неделе кому-то понадобились мои познания во французском языке. Мои глубокие познания…

— А кто был до меня?

— Неважно. Потом расскажу. Говорите, в чем ваш вопрос!

Она сказала.

Опять Агеев шевелил бровями…

— Что ж, есть человек, который о Пушкине знает все. То есть литературу о Пушкине знает всю. До последнего листочка.

— Я тоже знаю такого человека.

— Не сомневаюсь, что ваш человек и мой — это разные люди.

— У вас кто?

— Личность весьма уважаемая. В самом деле очень знающая дама. Квалификация, репутация, все регалии. В мире пушкинистики она стоит высоко. Ее зовут Наталья Ивановна, как нашу соседку. По фамилии Николаева.

— А кто она?

— Заместитель директора музея Пушкина.

— Я же ее не знаю, не решусь вот так просто позвонить. Пошлет она меня.

— Вам и не надо, я сам позвоню.

Он немедленно посмотрел в блокнотик и накрутил номер. Оказалось, это номер не приемной, аппарат не у секретарши на столе, это прямой номер.

— Наталья Ивановна, здравствуйте! Это Кривчиков, может быть, вы помните… Помните? Это приятно. Я на это даже не надеялся, не рассчитывал… Да ладно, пустяки! Пушкина любим мы все. И как раз по этому поводу я решился вас потревожить… Пушкин! Вопрос о Пушкине, причем такой, на который никто, кроме вас, в этом городе ответить не может. Никто! Нет, не мой вопрос, вы знаете, я не филолог. Барышня одна, она филолог. Пишет о Пушкине. Сочинила, что Сен-Жермен и Германн тезки. Правда ли это? Писал ли кто об этом раньше?

Тут он умолк наконец, заткнул фонтан своего красноречия, и стал внимательно слушать. Татьяна смотрела на него внимательно… Он же очень светский. Ловкий, светский… Намекнул на какую-то прошлую услугу, отклонил благодарность. Это он ради Пушкина, мы все его любим. Умело польстил — никто кроме вас… И задал вопрос коротко и дельно. Теперь перебивает собеседницу только коротенькими вопросами.

— Это был частный разговор или публичное выступление?

Опять слушает.

— Говорила… Но не писала и не печатала, иначе бы вы знали. Понятно! Спасибо, я все понял. Наталья Ивановна, когда эта барышня допишет свой опус, она обязательно сошлется на вас и эту Антонию Гляссе. Как полагается. Да, да, если статья выйдет, вы увидите ее первой! Вам принесут. Да, очень способная… Вы еще услышите ее имя…

Распрощался, повесил трубку. Стал докладывать:

— Это верно, они тезки. Знает об этом американская исследовательница Антония Гляссе. Говорила в частной беседе лично Николаевой, но не писала, не печатала. И никто другой тоже…

— Агеев, а откуда у вас это знакомство?

— Да так, случайно…

— Агеев! Опять рояль в кустах? Вы просто проходили мимо…

— Именно так.

— Агеев!

— Ладно, ладно… Раз вам не скучны подробности… Вы знаете, что такое партионная почта?

— Нет.

— Ну, организации пересылают друг другу свою продукцию железной дорогой — это всякие крупнотоннажные вещи. Миллион тонн угля, миллион тонн цемента… миллион цистерн нефти и полмиллиона фенола… А всякую мелочь иной раз пересылают почтой. Сорок посылок с книгами. Сорок посылок с бланками статистики… Понятно?

— Да.

— Для этого есть специальные почтовые отделения. Принимают партионную почту на Казанском прижелезнодорожном почтамте. Выдают в разных местах. Есть отделение на Фрунзенской набережной. Есть отделение в Бирюлево. Бандероли идут в мешках через девятый цех Моспочтамта.

— Продолжайте.

— И вот однажды в Бирюлево я вижу, как один олух пытается получить свою почту. У него в извещении было написано, что посылок двадцать штук. Это пустяки, и он приехал на пикапчике, такой «Москвич», именуемый в народе «каблук». А посылки оказались большие. Огромные картонные коробки, правда, очень легкие. В пикапчик не вмещаются. Смотрю на этого олуха и вижу: это же Славка, завхоз музея Пушкина на Кропоткинской.

— А вы случайно знаете всех завхозов всех музеев этого города?

— Не всех, но этого знал.

— И у вас случайно оказался рояль в кустах?

— Совершенно правильно. У меня оказался грузовик ГАЗ-53 с удлиненным кузовом. Говорю ему: кидай свои посылки в мой кузов и езжай вперед, я за тобой. Он спрашивает: а пропуск у тебя есть? Да вон, на стекле. Не сомневайся, кидай! Знаете, для грузового транспорта по центру Москвы движение ограничено.

— Но у вас случайно оказался пропуск.

— Нет, не случайно. Я именно в центр и ехал. Ну, привезли мы Славкины коробки, стали выгружать. Уж не знаю, какие там были сокровища, но встречать нас вышла сама Николаева. Хотя она замдиректора не по хозчасти, а по науке. Смотрю, показала на меня глазами и спрашивает Славку: это кто? Он отвечает: я его не знаю, он сам вызвался подвезти. Она вполголоса: может, ему заплатить надо? Мне стало смешно. Нет, Наталья Ивановна, платить не надо. Мы все любим Пушкина! Мы с ней еще немножко поболтали, так и познакомились.

— Понятно. Она была вам благодарна. Вы ей понравились. Она сразу дала вам свой прямой телефон. Теперь вы можете звонить ей в любое время.

— Именно так. И она мне тоже. Мало ли, вдруг ей опять понадобится грузовик и пара грузчиков.

Татьяна вздохнула.

— Агеев, вы ведь не очень часто врете?

— Стараюсь не врать, это пустое дело.

— Вы говорите правду, но я в ваших историях все равно ничего не понимаю.

— А Николаева все поняла. Поговорила со мной пять минут и все про меня поняла.

— Как ей это удалось?

— Она задает правильные вопросы.

— Наверное, она очень умная.

— Да, она очень умная.

— Вы можете пересказать ваш с ней разговор? Или тут какие-то секреты?

— Могу. Где секреты, я пропущу имена или названия. Так подходит?

— Да. Начинайте!

— Извольте. Итак, она мне:

— Вы знаете мое имя. Где вы раньше меня видели?

Я ей:

— В институте мировой литературы. В тот самый день, когда там последний раз в жизни выступал Благой.

Она посмотрела на меня…

— Это было четыре года назад. Сколько лет вам было?

— Шестнадцать.

— Как вы попали на заседание?

— Благой специально испросил для меня позволения присутствовать. Обратился к дирекции.

— Он вас знал?

— Видел до того один раз. Я приезжал к нему на дачу в Переделкино тоже с пустяковым поручением — передать книжку одного провинциального филолога.

— Он говорил с вами?

— Да, он очень любезный человек. Такая старомодная учтивость… Он поговорил со мной. Задавал вопросы. Разглядывал меня. Но только одним глазом. У него была катаракта, в книжку он смотрел одним глазом, закрывая другой ладонью, а на меня другим глазом, закрывая ладонью первый глаз.

— Сообщил свои впечатления?

— Да. Но пересказывать не стану, стесняюсь.

— Вопросы были о Пушкине?

— Да, о Пушкине.

— Вы запомнили что-то из разговора?

— Я запомнил весь разговор. Дома по памяти записал.

Она подумала еще и задала убойный вопрос:

— Сколько экземпляров книжки у вас было на руках?

— Около двадцати. Надписаны для разных лиц.

Тут тонкость — ее в списке не было. Она поняла.

— Я знаю имя автора?

— Нет, едва ли.

— Вы разнесли все экземпляры?

— Да.

— Кто из тех, кого вы посетили, понравился вам больше всех?

— Больше всех мне понравился Фохт. Он был уже болен, сидел дома. Был рад любому собеседнику. Поил меня коньяком «Плиска» и заставил пересказать все, что я слышал на том историческом заседании. И посматривал — понимаю ли я, что рассказываю.

— Оказалось, что понимаете. А грузовик?

— Это мой служебный транспорт. Тут неподалеку в другом переулке подвал, там наша контора.

Оказалось, что подвал она знает. И контору знает. Попросила мой телефон, написала на бумажке свой.

— И вы впервые…

— Да, прошел год, и я впервые позвонил по этому номеру.

— И дали мне рекомендацию. Я способная.

— Я действительно так думаю.

— А я заодно узнала, что у вас какая-то контора, служба. До сих пор я не была вообще уверена, что вы работаете.

— Ну, работаю… иногда… Только это государственная тайна.

— А французский язык? Кому он еще понадобился?

— Татьяна Львовна! Время дозволенных речей истекло. Вы знаете, я жду гостью.

Она знала. Это был особый повод для смущения и переживаний. Просто позор какой-то, цинизм… Так откровенно…

Ладно, черт с ним, никогда она не поймет…

Загадочная личность.

***

Однако наши розыски идут у нас плохо. Ну, по семейству Гилевских.
………………………….
……………….

***

22. Тысяча и одна ночь. Хозяйка замка

В дверь позвонили, Татьяна пошла открывать. Пришла Лариска. Ей было позволено вернуться в дом, но ее права восстановлены не полностью. Раньше у нее были свои ключи, теперь нет.

— У него гостья, — доложила Татьяна, умирая от стыда.

Лариска посмотрела на нее и захихикала. Затем заговорила голосом доброй тети Вали, которая по телевизору сказки малышам рассказывает.

— Герцогиня, хозяйка замка, обходила свои владения и заприметила жалкую лачугу младшего садовника. Она вошла — и в настоящую минуту жестоко насилует бедолагу, нищего обитателя той самой лачуги…

— Уж не знаю, кто кого… — пробормотала Татьяна.

Лариска была грубая баба. Она высказалась с неприятной прямотой.

— Даже если герцогиню поставили раком, это не значит, что насилуют ее. Все равно это она кого-то насилует.

Татьяна не захотела продолжать разговор, ушла к себе
……………………………
………………..

[Гертруда]

ну и профессиональные филологи обычно держатся позиции "ничто не шедевр, но предмет для изучения".

Профессиональные фуфлыжники. Грязные шарлатаны.

[Гертруда]

22. Тысяча и одна ночь. Хозяйка замка

В дверь позвонили, Татьяна пошла открывать. Пришла Лариска. Ей было позволено вернуться в дом, но ее права восстановлены не полностью. Раньше у нее были свои ключи, теперь нет.

— У него гостья, — доложила Татьяна, умирая от стыда.

Лариска посмотрела на нее и захихикала. Затем заговорила голосом доброй тети Вали, которая по телевизору сказки малышам рассказывает.

— Герцогиня, хозяйка замка, обходила свои владения и заприметила жалкую лачугу младшего садовника. Она вошла — и в настоящую минуту жестоко насилует бедолагу, нищего обитателя той самой лачуги…

— Уж не знаю, кто кого… — пробормотала Татьяна.

Лариска была грубая баба. Она высказалась с неприятной натуралистической прямотой.

— Даже если герцогиню поставили раком, это не значит, что насилуют ее. Все равно это она кого-то насилует.

Татьяна не захотела продолжать разговор, ушла к себе…

***

Год кончается. Пора оглянуться, подвести итоги, пора строить планы на будущее. Так что у нас там? Татьяна поймала себя на том, что теперь ведет летоисчисление от того дня, когда приходил Дух Старого Полковника. Что было до того — это другая эпоха, другое время, которое кончилось. Черта подведена, итоги подсчитаны, счета закрыты. Как там говорится? Что прожито, то и нажито. От того времени остался один хвост — квартирный размен, который тянется и тянется… В остальном у нас теперь все считается по этой черте: до того и после того.

Он приходил в начале августа, в конце августа появился Агеев. А что она делала весь месяц? Теперь и не вспомнить… Ах да, отдыхала от своего счастливого брака. Весьма специфическое занятие, и Старый Полковник ее от этого занятия не отвлек. И напротив, Агеев отвлек, надо отдать ему должное. Как-то это незаметно произошло. Еще недавно она никого не хотела видеть, радовалась, что молчит телефон, она не сообщала знакомым своего здешнего номера, а потом на тебе, она ведет Агеева в Третьяковскую галерею и увлеченно гадает, какие полотна из этого собрания могут найти отклик в душе простого узбекского колхозника. Очень быстро угадала два номера из трех. Оказалось, что это просто.

— «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».

— Ну конечно! — радовался Агеев. — Они в простоте душевной не догадываются, что в этой картине может заключаться обидный для всех мусульман смысл. В остальном она им как раз по вкусу. Все очень ярко, понятно, красочно. Жанр, характеры, веселье. Очень хорошая картина! «Бурлаки» не радуют, мрачная вещь, «Заседание государственного совета» такое скучное, что с него репродукций не печатают.

— Идем дальше. Ну, автопортрет Серебряковой, думаю, не то.

— Конечно, такая нимфа… Слишком откровенно.

— «Явление Христа народу» тоже не подходит. Явные символы чужой религии. «Демон» Врубеля не то… «Трех богатырей» все видели в школе… «Незнакомка» Крамского?

— Иногда встречается, но это редкость. Иной раз попадается и «Золотая осень» Левитана. А «Грачи прилетели» совсем не подходят.

— Поняла! «Охотники на привале».

— Опять в точку! Это вторая ступенька нашего пьедестала. Жанровость. Сюжетность. Прозрачность характеров. Один врет, другой верит, третий посмеивается. Самое то!

— Пошли искать третий номер.

— Это труднее. Боюсь, что без подсказки не обойдетесь. Как-то надо очертить границы этого вкуса. Ценителю живописи этого склада нужна какая-то гурия, даже роскошная гурия, но чтоб без откровенной непристойности, без обнаженной натуры. Для мусульманина это порнография.

— Гурия в чадре?

— Нет, чуть иначе…

Татьяна поискала еще и сдалась. Оказалось, что третий номер это «Итальянский полдень» Брюллова. Роскошная итальянка собирает виноград.

О Саврасове они потолковали весьма содержательно.

— Местность без рельефа — такого еще не было. Своего рода революция стиля.

Да. Потом был театр на Малой Бронной. «Лето и дым». Волков, Остроумова…

Розы в синенькой вазочке…

Но если так разобраться, он ведь не ухаживал. Он не кокетничал, не заигрывал. Держится очень чинно. Внимателен и любезен.

А тут уже сентябрь, она стала уделять больше внимания работе. То есть своей официальной службе. А это штука особая. Принцип известный: где бы ни работать, лишь бы не работать. Особое внимание на то, как в этой фразе употреблены отрицания НИ и НЕ. А вы чего хотели? Если за сто двадцать рублей отсиживать в конторе по восемь часов в день пять дней в неделю, можно умереть с голоду. Потому что на сто двадцать не прожить, а времени на сторонние заработки остается мало. Нужна такая работа, где отчитываешься печатными листами. Также нужен не один библиотечный день в неделю, а наоборот, один присутственный день в конторе. В остальные дни сидишь дома и пишешь. Или читаешь рукописи, читаешь корректуры. Преподавание хуже, там нагрузка исчисляется в часах, но есть искусство стать в расписание так, чтобы отбарабанить свои часы за два дня, а потом три дня свободы. Вот в эти три дня надо что-то заработать. Все к этому приходят, как-то приспосабливаются. И она в сентябре уже начала было возвращаться к своему обычному распорядку.

Вдруг домашняя новость — Агеев с Лариской. Это законно, претензий быть не может, а все же обидно. Ощутимое разочарование. И почти сразу Агеев исчез, он ведь всегда живет на два дома, то тут, то там. Он исчез, вернулась Наталья Ивановна из деревни, Лариска разожгла склоку. Все завертелось колесом и пришло к блистательному финалу в конце сентября. Тогда же вернулся Агеев. Она тогда же решила приступить к розыскам той самой Катьки, ибо зачинщики розыгрыша себя пока не проявляли. Затаились. Татьяна поперлась в жэк, там эта ловкая дамочка с бюстом, а вечером Агеев вправил ей мозги. Не ходи туда больше, зарежут! И тут же подключился к розыскам, стал составлять план действий. События пошли быстро, одно за другим.

Но тут, понимаете ли, октябрь уж наступил, первые числа, начало музыкального сезона, Бронфенбренер, дирижер Кузин, дура-редакторша, начало новой карьеры в журналистике… Это какое-никакое занятие. Требует времени. И приносит кое-какие деньги, хотя небольшие. Октябрь, ноябрь… Агеева опять нет. Появляется редко, рожа смущенная и виноватая: наши розыски идут вяло, пока никаких успехов. Зато у нее снова ожила филология, что-то зашевелилось, сдвинулось... «Пиковая дама», Герман и Сен-Жермен, Агеев на этот раз вернулся вовремя. А у них и до того уже начались какие-то совместные дела, они в сыщиков играют… Они друзья и соседи. Но если вы, милая барышня, думаете, что у вас опять что-то такое наметится, зацепится, потянется, если надеетесь… Нет! Она не думает. Одного раза достаточно. Чувствовать себя дурой — это не так уж весело. Поэтому все остается как было, они друзья и соседи. В этом качестве могут пребывать всю оставшуюся жизнь. Не так уж мало, если разобраться. Много ты знаешь людей, которые для этого подходят? Агеев подходит. Он ведь так ни разу ее не спросил, зачем ей понадобился полковник Гилевский и его жена. То есть спросил, она сказала, что ответить не может. Больше он вопросов не задавал. Тебе нужно — я тебе помогу. И еще чувствует себя виноватым, бедняжка, что покамест ничем особо не помог, туго дело идет. Все-таки у него нежная душа. Невозмутимый тип, хладнокровный, а душа тонкая, ранимая. Как у нас у всех, как у нас у всех…

М-да… И только все это у нас улеглось, устоялось, определилось, как только показалось, что на этом можно подводить итоги года, в оставшуюся декаду ничего нового и интересного не произойдет, — как Агеев вновь обернулся другой стороной своей тонкой и нежной души.

У него там много сторон. Одна из них такая — он кобелина. Бабник. Он гуляет, он шляется, но, как многие специалисты этого дела, умеет соблюсти приличия. Сюда своих баб не таскает. Лариска другое дело, она своя, домашняя, просто подвернулась как-нибудь, и засыпались они нечаянно… Но чтобы вот так в открытую — нет. Так нельзя. К Светлане в дом он никого не притащит, и сюда тоже, потому что здесь у него в некотором смысле тоже дом. Здесь люди, с которыми он уже как-то связан. На чужих плевать, а перед своими неловко. Да ему и не нужно, зря у него, что ли, эти запасные окопы по всей Москве…

Вдруг оказалось, что все это чепуха. Ты уверена, что у тебя с человеком понятия совпадают, границы совпадают, вы оба знаете, что можно, чего нельзя. А обнаруживается, что понятия не совпадают, а границ вовсе никаких нет. Все можно. Это как-то обескураживает, даже если речь идет о чем-то не слишком существенном. Как-то раз они с Жанкой шли по улице Герцена. Улица узкая. Неожиданно Жанка указала ей на человека, идущего по другой стороне улицы.

— Смотри, смотри!.. Что ты о нем можешь сказать?

Таня глянула и ответила уверенно:

— Он сумасшедший.

— Как ты это установила?

— Он слишком широко размахивает руками. Чуть быстрее обычного, чуть шире.

— Насколько шире?

— Кажется, будто намного. На самом деле на ладонь или около того.

— Вот видишь! Такой пустяк, а человека уже видно издали. Все остальное в порядке. Одет как все. Не орет, на прохожих не бросается…

— Древние греки говорили о чем-то подобном. Безумец отличается от разумного человека на один палец. Все люди указывают на что-то указательным пальцем, а он средним. Это неприличный жест, он безумец.

Агеев безумцем не был, уж настолько она его знала. Да и начиналась эта история с невинных подробностей. Агеев появился на кухне и принялся за стряпню. Оказалось, что он это умеет, действует сноровисто. Однако раньше не стряпал.

— Что вдруг?

— Гостей готовлюсь встречать, — ответил Агеев и улыбнулся загадочно.

Тоже странно и необычно. Его церемониал приема гостей хорошо известен. На этот случай хранятся надлежащие запасы. Рядовому гостю предлагается рюмка-другая коньяку и плитка шоколада. Если Татьяна вдруг оказалась в его комнате, она тоже считается гостем. Они живут под одной крышей, но не вместе живут, они чужие, поэтому в его комнате она гость. К тому же она барышня. Из холодильника немедленно извлекается бутылка шампанского и две банки консервов — маленькая баночка красной икры, другая побольше, это балык ломтиками. Барышень полагается угощать лакомствами, деликатесами. Вариантов немного, бывает еще банка югославской ветчины и сухая колбаса сырого копчения. Ну, и та же вечная плитка шоколада «Аленушка». Все. Борщ в это меню не входит, а сейчас он варит именно борщ.

— Вам помочь?

— Спасибо, я справлюсь, я успеваю. Моя гостья будет только завтра. Поэтому борщ я варю сегодня. Борщ должен постоять, свежесваренный он никуда не годится. Нарезать салаты и варить гарниры я буду уже завтра, а жарить отбивные уже перед самым обедом или даже во время обеда, когда первое блюдо на столе.

— Звучит разумно, — ответила Татьяна.

А что она еще могла сказать? Он пригласил кого-то на обед. Не на какой-то праздничный, а как бы на обычный, повседневный. Борщ и отбивные с картошкой. О своих планах сообщил, поставил Татьяну в известность. Чего тебе еще?

Мог бы и ничего не говорить, он не обязан, но тонкость в том, что если завтрашний обед состоится в обычное обеденное время, Татьяна будет дома. Наталья Ивановна тоже дома. Зато Жанки с ее ученицами в такое время нет. Поэтому лучше сказать. Соблюсти этикет.

На другой день в дом явилась Зинаида Аркадьевна, та самая дама с роскошным бюстом из домоуправления. Ухоженая, холеная, хорошо упакованная, предупредительная, компетентная… Пожалуй, это не тридцатилетняя дамочка, она помоложе, ей годиков этак двадцать восемь. И пожалуй, она не замужняя дама. То есть уже не замужняя, она разведенная. На службе она казалась старше из-за начальственных манер. По той же причине казалась более устроенной в жизни и процветающей. В домашней обстановке она ведет себя проще, она болтает, смеется, этот публичный лоск сошел. Разве что шаг ее выдает, отчетливое и неспешное цоканье каблуков. Как-то слышно, что идет дама властная и важная. Агеев стал накрывать стол, метнулся на кухню, она устремилась за ним, принялась помогать.

— Кто же так делает! Кто тебя учил, горе луковое?

Снисходительный тон опытной хозяйки. Что эти мужики умеют на кухне…

— Но-но-но! Меня обучала Светлана, ты с ней еще познакомишься. Это великая женщина! Уж она-то понимает…

— Верю, верю... Просто ты не все усвоил, наверное! — звонкий женский смех.

Вон как, оказывается, они на «ты»… И ее уже собираются знакомить со Светланой…

С Татьяной гостья поздоровалась приветливо, как-то очень искренне. После чего сказала, смущаясь:

— Вы уж извините, при первом знакомстве у нас вышло недоразумение. Я просто переполошилась. Этот дом, знаете ли… вокруг него такая борьба…

Теперь это называется так — недоразумение. Раньше это называлось иначе — предательство. Она же чиновница, она при должности, у нее обязанности, а она выдала клиента, донесла своему настоящему хозяину, какому-то левому деятелю… Мафиозный трюк. Но можно извиниться самым легким тоном, и все забыто. Пустяки, говорить больше не о чем.

Агеев увел гостью к себе. Вообще они не мешкали, на кухне оставались не больше минуты. Татьяна поняла: эта дамочка пришла в свой обеденный перерыв. Ей здесь недалеко, можно пообедать и вернуться на службу.

Оказалось, что можно успеть еще кое-что. Они пообедали, унесли посуду на кухню. Чаев не распивали. Вернулись в комнату, и в дверях изнутри щелкнул ключ. Конечно, и так никто не вломится, никто без стука не войдет, но дверь все же лучше запереть. Отперлась дверь ровно через сорок минут. Гостья посетила ванную, затем Агеев пошел ее провожать.

На следующий день все повторилось в точности. Зинаида Аркадьевна приходит к Агееву обедать, после обеда щелкает ключ в замке. Сорок минут. Затем Агеев идет провожать гостью.

Впрочем, в дальнейшем оказалось, что она приходит к Агееву обедать все же не каждый день, а только два или три раза в неделю.

Вот как это называется?

Новый обычай привился. Зинаида Аркадьевна свой человек, домашний. Иной раз прибежит в неурочное время, чтобы помочь Агееву со стряпней. Недели через две, когда появилась Лариска, Татьяна посчитала нужным ее предупредить. Конечно, Лариска пришла к тетке, но к Агееву она тоже непременно заглянет. Тогда Татьяна и услышала сочный комментарий Ларисы:

— Герцогиня, хозяйка замка, обходила свои владения…

И далее, про волшебное свойство этого титула — герцогиня остается герцогиней в любой позе… э-ээ… не только миссионерской…

Вот как это называется?

***
А розыски не приносят успеха.. Давно идут, а все глухо… Все в прежнем положении.
…………………………….
……………..

***

23. Первый сон профессора Б.

Татьяна скоро узнала, как это называется. Для такого рода дел изобретено множество названий, среди них грубые, уличные, также академические, с медицинским или даже ветеринарным душком, сверх того есть множество эвфемизмов, обиняков, иносказаний. Татьяна не думала, что услышит что-то новенькое, но услышала.
………………………………..
………………….

[Гертруда]

Предупреждала же, что роман слаботематический…



Нет, это бесполезно. Если на протяжении целых пяти глав никого не драли, интерес к этому чтиву падает до нуля. Придется закатывать кому-нибудь порки регулярно, вопреки всякому правдоподобию и логике событий. Просто бумажки из шляпы тянуть –- кого сечем в следующей главе…

[Тринадцать]

Нет, это бесполезно. Если на протяжении целых пяти глав никого не драли, интерес к этому чтиву падает до нуля.

ну почему. объем большой, нужно время на почитать-подумать.

[Гертруда]

ну почему. объем большой, нужно время на почитать-подумать.

Тринадцатая, у Вас добрая душа.

[Хаген]

Нет, это бесполезно. Если на протяжении целых пяти глав никого не драли, интерес к этому чтиву падает до нуля. Придется закатывать кому-нибудь порки регулярно, вопреки всякому правдоподобию и логике событий. Просто бумажки из шляпы тянуть –- кого сечем в следующей главе…

Могу предложить вариант развития сюжета. В Татьяну влюбляется некий студент-филолог. Паренёк ей, в общем, не противен, но она с ужасом обнаруживает, что он близок к тому, чтобы стать профессиональным фуфлыжником и грязным шарлатаном. Нужно спасать юношу, и ради его же блага Татьяна принимается усердно наказывать его ремнём за каждую пятёрку и даже четвёрку по профильным дисциплинам!

[Expat]

Я думаю, что часть читателей просто ждёт каких-то драматических (но не обязательно тематических ) событий.

Пока сюжет развивается плавно и вопросы продолжают накапливаться, мне лично комментировать немного трудно.

Написано по-прежнему очень профессионально. Интересно, что будет дальше .

Про герцогиню - хорошо сказано, хотя, наверное, спорно

Что до тематичности, то, на мой взгляд, пока что произведение остаётся, как и обещано, малотематическим - в том смысле, что тематические сцены можно убрать или сократить до простого упоминания, и ни сюжет, ни художественная ценность при этом не пострадают . Так что автор вполне честен, но при этом любезно делает скидку на специфику форума, введя пару тематических сцен, за что ему спасибо.